Вопрос о причине, «рациональности» убийства о.Александра Меня не вполне рационален, поскольку всякое убийство иррационально. «Не вполне», однако, не означает «вовсе неразумен». Иррационализм есть всегда, но не всегда атмосфера благоприятствует его проявлениям, поэтому в Норвегии уровень убийств в 10 раз ниже, чем в России. В России постоянный высокий уровень убийств общественных деятелей и журналистов, убийства эти постоянно же не раскрываются, и при этом жители страны, начиная с образованного сословия, вытесняют из сознания это явление, словно не замечают языка насилия, которым говорит прежде всего власть, не замечают самого насилия — в том же 1990 году насилие, к которому прибегала власть в российской провинции, вытеснялось из сознания. Собственно, первый признак «нелояльности», «патологии» был именно в отказе игнорировать атмосферу насилия. Даже не заступаться за тех, кто давит власть, а просто не закрывать глаза на факт репрессии.
Каков же был язык власти в 1990-м году? Не язык пропаганды, вполне миролюбивой, а язык общения внутри номенклатуры, как она друг другу характеризовала положение вещей? Обращение к текстам показывает, что это был язык насилия, язык, обвинявший «врагов» в желании прибегнуть к физическому насилию и, соответственно, язык, обосновывавший необходимость встречного насилия, включая превентивное.
12 марта 1990 года ЦК КПСС принимает секретное постановление, в котором так описывает «текущий момент»:
«Сложившейся в стране обстановкой пытаются воспользоваться силы оппозиции. Под флагом передачи власти «самоорганизующемуся» обществу фактически вынашиваются планы ее захвата явно антидемократическим путем — через митинговое силовое давление, посредством использования так называемого «круглого стола» … Очевидно форсированное усиление оппозиции» (Урушадзе, 31).
Первое мая 1990 года. «КГБ доложил Горбачеву, что у демократов будут верёвки и крючки, чтобы забраться по кремлёвской стене и взять штурмом президентский дворец» (Урушадзе, 62, интервью Старовойтовой).
Может быть, самое интересное — фраза из секретнейшего доклада казначея кремлёвской номенклатуры Н.Кручины (одного из трёх консильери Политбюро, которые «покончили с собой» сразу после путча). 13 февраля 1990 года он призывает не доверять КГБ, создать в партии свою службу безопасности:
«Считали бы необходимым проработать проблемы … охраны партийных тайн … учитывая, что в новых условиях, видимо, будет нецелесообразным привлечение для этих целей органов КГБ СССР» (Урушадзе, 136).
Это из крайне редких и тем более важных указаний на недоверие разных правящих кланов друг ко другу.
Через месяц после убийства, 18 октября 1990 года, главарь чекистов Крючков пишет об обстановке в стране — не в политбюро, не в ЦК, а нижестоящим чекистам, вплоть до начальников главных управлений и управлений особых отделов, от области (военных округов, флотов, родов войск) и выше:
«По оценке Комитета государственной безопасности, социально-политическая напряженность в стране может быстро подойти к критической черте. … [Политической оппозиции] «удалось значительно усилить свое влияние в основных центрах политической жизни страны, прежде всего в Москве и Ленинграде. Навязываемая здесь деструктивная позиция получает широкий резонанс».
Крючков особо выделяет роль неправильных верующих:
«Движущими силами в борьбе за власть сегодня являются те, кто и прежде стоял на откровенно антисоциалистических позициях, национал-шовинисты, действующие под флагом реализации национальной идеи, реакционные религиозные круги, представители слов общества, живущих за счет теневой экономики».
Речь идёт о людях, угрожающих насилием:
«Уже сегодня не вызывает сомнения готовность к насилию со стороны антиконституционных сил».
Опять в перечне «насильников» верующие, причём не черносотенцы, а христианские демократы:
«Все это разоблачает упорно создаваемый миф, что в результате политических перемен к власти придут некие «либеральные демократы». … Сделавшие свое дело «либералы» в скором времени будут сметены идущими вслед за ними силами, не скрывающими свои диктаторские замашки … О наличии таковых в России свидетельствует принятая 31 июля с.г. «Программа действий-90» «Российского демократического форума, объединившего стоящих на крайне антикоммунистических позициях «Демократическую партию», «Христианско-демократический союз» и ряд других формирований … Лейтмотивом публичной агитации становится скрытая или явная угроза «пролить кровь», если нынешнее политическое руководство не сдаст своих позиций» (Урушадзе, 291-293).
Из этих цитат не следует, что Крючков приказал убивать кого бы то ни было. Скорее всего, нет. Как и убийство отца Ежи Попелушко не было инициативой высших чиновников польской Чеки. Более того — текст Крючкова помогает понять, почему он не был поддержан гебешным кланом. Гебешники в целом в это время как раз участвовали в дележе партийных (и не только) денег, в развитии бизнесов, а заодно и мутировали в направлении национализма, к идеологии, получившей название «русского мира», планетарного русского шовинизма. Сам Крючков начал подготовку к путчу не позднее конца декабря 1990 года (Урушадзе, 309, показания помощника первого заместителя Крючкова полковника А.Егорова). Эти тексты ценны другим: они показывают степень напуганности, взвинченности, истерики у номенклатуры. Гебешники были тогда разные, клан не был однороден и состоял из разных кластеров. Понятно, что те гебешники, которые совместно с партийными и комсомольскими башибузуками типа Ходорковского, Авена, Живова делали бизнес, убивали не священников, а конкурентов. Но было, несомненно, и множество таких, были способны только на убийства «либерала», тайного вдохновителя «антиконституционных сил», побуждающего их к насилию.