Максим Горький, он же Алексей Пешков. Вспоминал, что в 1907 году в Лондоне Ленин хвалил его роман «Мать»:
«Я, конечно, Ленина поблагодарил, только, сознаюсь, несколько досадно стало. … сводить мою работу, как то сделал Ленин, к чему-то вроде комитетской прокламации, призывающей на штурм самодержавия, всё-таки не годится. Я ведь пытался в моей вещи подойти к нескольким большим … проблемам. Оправдание террора, убийств, казни во время революции — это ведь большущая моральная проблема, ведь нельзя легко уйти от мысли марать убийством священное дело».
Горькому было нелегко оправдать террор, но — справился.
В романе, кстати, есть уже одно оправдание. Рабочий объясняет:
«Вот она, жизнь! Видишь, как поставлены люди друг против друга? Не хочешь, а — бей! … Видишь разницу между нами и ими — ударил человек, и ему противно, стыдно, больно. Противно, главное! А те — убивают тысячами спокойно, без жалости, без содрогания сердца, с удовольствием убивают! И только для того давят насмерть всех и все, чтобы сохранить серебро, золото, ничтожные бумажки, всю эту жалкую дрянь, которая даёт им власть над людьми. Подумай — не себя оберегают люди, защищаясь убийством народа, искажая души людей, не ради себя делают это, — ради имущества своего».
Террор оправдан, если террорист мучается совестью.
В 1922 году Горький придумал новое оправдание террору:
«Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Когда в «зверствах» обвиняют вождей революции — группу наиболее активной интеллигенции, — я рассматриваю эти обвинения как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий, или — у людей честных — как добросовестное заблуждение. … Не отрицаю, что политики наиболее грешные люди из всех окаянных грешников земли, но это потому, что характер деятельности неуклонно обязывает их руководствоваться иезуитским принципом «цель оправдывает средство».
… Тех, кто взял на себя каторжную, геркулесову работу очистки авгиевых конюшен русской жизни, я не могу считать «мучителями народа», — с моей точки зрения, они — скорее жертвы. … Русская интеллигенция, мужественно пытавшаяся поднять на ноги тяжёлый русский народ, лениво, нерадиво и бесталанно лежавший на своей земле, — вся интеллигенция является жертвой истории прозябания народа, который ухитрился жить изумительно нищенски на земле, сказочно богатой.
… Ценою гибели интеллигенции и рабочего класса, русское крестьянство ожило. Да, это стоило мужику дорого, и он ещё не все заплатил, трагедия не кончена. Но революция, совершенная ничтожной — количественно — группой интеллигенции, во главе нескольких тысяч воспитанных ею рабочих, эта революция стальным плугом взбороздила всю массу народа так глубоко, что крестьянство уже едва ли может возвратиться к старым, в прах и навсегда разбитым формам жизни; как евреи, выведенные Моисеем из рабства Египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сел и деревень — все те почти страшные люди, о которых говорилось выше, и их заменит новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей».
Помимо классического «цель оправдывает средства», тут та же идея, которую сформулировал Дзержинский в 1922 году:
«В предположении, что старая ненависть пролетариата против поработителей выльется в целый ряд бессистемных кровавых эпизодов, причём возбуждённые элементы народного гнева сметут не только врагов, но и друзей, не только враждебные и вредные элементы, но и сильные и полезные, я стремился провести систематизацию карательного аппарата революционной власти».
Террор — лишь систематизация народного гнева.
Террорист — попросту Моисей, который ведёт людей к свободе. Метафора возродилась в конце ХХ века, когда Моисеем провозгласили Горбачёва, а потом Ельцина, чтобы оправдать отсутствие свободы и морали. Да, пустыня — ну потерпите же сорок лет!
Однако, кроме попыток переложить вину с себя на другого, у Горького легко прощупывается более важная, фундаментальная мировоззренческая установка:
«Наиболее жесток — наиболее активный». «Вот она, жизнь! Видишь, как поставлены люди друг против друга? Не хочешь, а — бей!»
Классическое совковое «не мы такие, жизнь такая».
Жизнь есть жестокость. Кто более жесток, тот и более живой. Вечно живой Ленин…
Жестокость Ленина — вовсе не «систематизация» террора крестьянского, не «канализирование», не дрессировка путём вождения по пустыне, пока народ не цивилизуется. Куда точнее выразился Горький в некрологе Ленину: «Гениальный возбудитель».
Ну да, конечно. В конце концов, Ленин — водородная бомба, а всякие сталины, дзержинские, путины и прочие — лишь её радиация. Это не означает, что они — всего лишь марионетки, порождения Ленина. Так ведь и Ленина можно представить всего лишь продолжателем Горького, Герцена и пр. Подумаешь — «гениальный возбудитель»! Так будь гениальным анти-возбудителем, успокоителем, миротворцем. Или согласимся с тем, что жизнь есть жестокость, мир есть война, любовь есть ненависть, творчество есть террор?