14 ноября 1938 года официально одобренные поэты тоталитарной России Вера Инбер, Николай Асеев и Джек Алтаузен обратились к начальнику чекистов Ежову с просьбой о «представлении каждому по одной дополнительной комнате из фонда опечатанных квартир» (см.).
Как это Инбер, Асеев, Алтаузен просили дополнительные комнаты из тех, хозяева которых были арестованы чекистами? Они жили в доме, выстроенном именно для аппаратчиков-писателей. Выстроен одновременно с Домом правительства на набережной. Хорошо видна сословная пропасть: и место похуже, и квартиры не давались бесплатно, а давались в обмен на талоны — ну, «советские рубли», это же были талоны, а не деньги. Вообще предполагают, что строили как гостиницу: маленькие комнаты, санузлы на этаже, в квартирах обустраивали потом сами жильцы. Потом отдали под писательский кооператив.
Дом в Лаврушинском строился на 5 лет позже и строился уже не для писателей-аппаратчиков, а для писателей- номенклатурщиков. Разница как между полковниками и генерал-полковниками. Светлов, живший в Камергерском, считался полковник, Пастернак — генерал-полковник. А Мандельштам был просто з/к. Тем не менее, все трое — в отличие от Инбер, Асеева, Алтаузена — таких подлых просьб не писали.
Апофеоза политика кланового расселения достигла при Хрущёве, когда около метро «Аэропорт» построили целых шесть домов для писателей. Со своей поликлиникой, своим детсадом, — настоящее роскошное гетто среди бараков морлоков. Изначально это были поместья, то есть, квартиры не передавались по наследству, наследникам выдавали денежный пай, а квартиру передавали очереднику-писателю. С 1991 года квартиры стали вотчинами, но примечательно, что социальный состав не так уж сильно изменился. Система очень инерционна, люди всеми силами стараются сохранить жильё, которое не только символизирует статус, но и помогает его сохранять.
Одним из великих завоеваний аппаратчиков и номенклатуры после 1990 года стало переход от натурального хозяйства к денежному, когда вместо квартир стали получать деньги. Правда, на определённом, самом высшем уровне, сохраняется ленинская система, когда деньги не могут ничего, всё определяется местом в иерархии насилия. Но писатели, облечённые доверием, лишённые конкурентов на рынке, теперь не так зависят от благоволения чиновничества, могут себе купить квартиру, хотя источник их преуспеяния всё равно остаётся нечистым. Да и нет среди них хороших писателей, в отличие от раннего периода олигархии, когда сохранялся дореволюционный ресурс.