Суворов был юродивый широкого профиля (а юродивый — это гений коммуникации, между прочим).
Как-то раз он закукарекал на придворном балу, изобразив из себя петушка — это как если бы сегодня военный министр Шойгу на пресс-конференции диктатора разделся бы голым.
В другой раз он отказался брать у императорского курьера письмо, где на конверте было написано «Суворову». Мол, тут нет Суворова, тут есть его светлейший князь Александр Васильевич Суворов.
Когда по телевизору журналистка 25 лет берёт интервью у гениального художника, писателя, клоуна 75 лет и называет его «Олег», «Виктор», она не понимает Кота Шредингера. Может быть, эта журналистка — внучка этого самого гения. Не имеет значения. Если по телевизору, то ситуация становится публичной. Появляется публика, наблюдатель, и это и есть тот самый Шредингер. Дедушка превращается в кота. Теперь к нему следует обращаться так, как к нему обратился бы этот посторонний. Причём, по умолчанию посторонний — это, действительно, посторонний, не мама и не бабушка. Фамильярность заменяется максимальным уважением.
В ситуации с Суворовым Шредингером был прежде всего фельд-курьер, но одновременно и любой придворный, любой человек, который мог бы увидеть адрес на конверте.
Наедине-то с императором, Суворов стерпел бы и тыканье (хотя и сам мог бы сказать «ты, государь», но уж, конечно, не «ты, Павлуша»). Он, возможно, даже гордился бы тем, что может обращаться к императору как дворянин к дворянину, как равный — так Пушкин, сочиняя диалог с Николаем I, обращался к нему на «ты».
Эффект наблюдателя объясняется тем, что непредсказуемо, неизвестно, кто именно этот наблюдатель. Как в анекдоте, где человек приезжает в гостиницу, а там нет свободных номеров. «Но если бы у вам приехал президент, вы же нашли бы для него номер!» — восклицает несчастный. — «Конечно!» — «Ну так сегодня президент точно не приедет, отдайте мне его номер». Свидетель вашего общения сейчас — президент. Вы не знаете, кто смотрит программу, ориентироваться надо на максимум. В присутствии президента надо проявлять максимальное уважение к собеседнику, чтобы не опустить его ни на миллиметр ниже президента. А потом, в туалете, в столовой, в пыточной — да как угодно!
Всякое отступление от этого правила придаёт беседе милый флёр интимности. Многие слушатели, зрители, читатели на это, возможно, согласны и будут рады почувствовать себя членами кружка, семьи, клуба. Но если хоть один решит, что вы не уважаете собеседника или не считаете его, слушателя, президентом... Зачем это нужно? Появится аромат снобизма — мы тут, мол, свои, а вы допущены на пир небожителей. Самый противный аромат в мире. Хочешь бороться со снобизмом, опрощения не хватает — кукарекай сам, раздевайся сам, а собеседника не подставляй.