«И, подойдя, прикоснулся к одру; несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань!» (Лк 7:14)
Иисус воскрешает сына вдовы. Что может быть грандиознее, чудеснее, чем воскресить мертвеца?
Да много чего. Грандиозно то, что нам нужно. Бесполезное чудо или опасное чудо — это и не чудо вовсе, это скучное безобразие, исключение из законов природы.
Вот почему евангелист деталями подчёркивает, что это чудо очень нужное, что речь идёт об источнике существования для одинокой женщины.
Превращение камня в воду — как в пустыне во время исхода — это очень вовремя. Но если человек стоит посреди супермаркета с километрами полок, где стоят бутылки с водой, соком, виной, ему не нужно, чтобы камень источал воду. Он даже испугается, если из стены забьёт струя воды, решит, что сломалась какая-то труба. А на свадьбе чудо — превращение воды в вино. Вода не нужна, вино актуально.
Поэтому воскресение мёртвых воспринимается скорее как нечто страшное. Разве что в порядке исключения. Николай Фёдоров упрекал Толстого, что тот не ощущает необходимости воскресить мёртвых, а ведь без родителей человек ничто. Ой да ладно — человек без родителей ничто. Скорее уж, родители без потомства ничто, но и это неверно. Жизнь каждого самоценна. Ну, если вдова, да в либертарианском таком обществе, обречённая жить подаянием, выпрашивать еду…
Страшный суд начинается, когда мы спрашиваем себя, есть ли у нас человек, который нам нужен так же, как вода в пустыне. Мы-то сами себе так нужны?
Посмотрим так на себя и поймём, что такое для нас воскресение, что мёртвое должно ожить, подняться, чтобы мы не загнулись, не очерствели. Конечно, верующему хочется сказать «Бог мне нужен, не могу без Него жить». Ну да, не можем, так поэтому Бог нас никогда не оставляет. Он и после смерти нас не оставит, потому что без Бога даже умерший ничто и никто. Образ Божий, дух Божий неуничтожим. Но от этого не легче, а тяжелее, потому что стыдно злоупотреблять бессмертием, приватизировать его, использовать его не для общения, а для разобщения.
Бог не требует от нас зацикленности на Боге. Это ханжество и религиозная психопатия. Бог требует любви к человеку. Воскресение наше совершается, когда мы видим километры полок и понимаем, что это ведь пустыня. Что настоящая наша жажда — не воды и вина. Вино для любви, а не любовь для вина.
Легко сказать — любить ближнего. Воскресить его — ребёнка, отца, прадеда. А о чём мы будем с воскресшим разговаривать? С этим юношей всё ясно — не до разговоров, пойдёт зарабатывать на жизнь себе и матери. А нам зачем воскресение? Нынче пошли магазины с рекламой: «Подарки для тех, у кого всё есть». Воскресение и есть подарок тому, у кого всё есть. И что дальше? Будем сидеть в раю как бояре Петра Великого, про которых он злобно говорил: что «сидят, брады свои уставя, ничего не отвечая»? Молчи, воскресший, за живого сойдёшь!
Воскреснуть прежде воскресения должна наша врождённая потребность в другом, интерес к другому, понимание безграничности другого, в которой только и наше «я» обретает свою безграничность. Безграничность не есть аморфность, прямо наоборот. Безграничность, вечная жизнь есть обретение подлинной формы, открытой, но цельной, неразрушимой, живой.
Мы — те люди, которые должны подняться. На нас смотрят окружающие, чуть не плача, а то и плача. Им не себя жалко, им нас жалко — не пожили толком, а уже сковырнулись, сдулись. Это в лучшем случае, а вообще-то едет по улице поток машин, и в этом потоке автобус с надписью «Ритуальные услуги», и внутри гроб, да рядом три-четыре человека сидят. Вот и вся наша так называемая жизнь! А мы воображаем о себе, что мы такси, или танк, или поливальная машина.
Но есть Бог, и Он обращается к нам: «Тебе говорю, встань!» Ты мой любимой ребёнок! Я, Я без тебя не проживу!! Подымайся!!! Кто слышит этот голос, тот знает, что самое трудное не воскресить, а быть воскрешённым: подняться, оглядеться и увидеть вокруг новое небо и новое землю, не мир смерти, а мир жизни, любви и Бога.