Четверть века со дня убийства отца Александра Меня — особый юбилей. Убили его давно, а умер он только теперь, когда умерли его ближайшие друзья.
Впервые эту годовщину не встречает отец Глеб Якунин. В прошлом году я возил его, уже тяжело больного, на могилу отца Александра и на могилу отца Николая Гайнова, умершего два года назад. Отца Николая мало кто знает, а ведь он подписывал диссидентские письма Якунина. Но посажен не был, а так и прослужил в сельской церквушке, жил недалеко от храма, где служил отец Александр, дружил с ним, был умный, мирный, дельный священник. Умер, и ничего от него не осталось — ни текстов, ни видео, ни воспоминаний прихожан, ни конференций памяти его, ни газетных некрологов. Тем не менее, среди этих троих друзей-священников отец Александр Мень царил как Бог Отец, отец Глеб Якунин передвигал голгофы как Господь Иисус Христос, а отец Николай Гайнов тихо веял-оживотворял как Дух Святой. Были и нет их.
Четверть века — и это означает, что все прихожане, кто ещё жив, меньше времени провели с духовным своим отцом, чем без него. За четверть века до гибели — в 1965 году — отец Александр Мень только-только начинал путь священника, только-только первые появились «чада». Когда в 1990-м году произошла трагедия, это был обрыв, конец жизни. Но жизнь не остановилась, и то, что казалось обрывом — оказывается, не обрыв, и то, что казалось целой жизнью оказалось только частью, и не самой большой, если по дням считать.
Четверть века — это уже прошла эпоха. Правда, в России как раз наступила эпоха вторичной андроповщины-брежневщины, только с заменой марксизма на православие, но тем яснее, что отец Александр Мень вовсе не был лучом христианства в стране победившего атеизма. Не атеизм это был, а жлобство и злоба разных оттенков — от совершенно сумасшедших до утончённо-интеллектуальных. Не победа это была, а гниение, оно и продолжается, но, естественно, вонищи стало больше — такова логика гниения. К тому же с падением империи и железного занавеса вонища разнеслась по всей планете, «русский мир» называется.
Лучом христианства, конечно, отец Александр был, но тоненьким-тоненьким и, что совсем позорно, в толще антихристианского православного мракобесия. Причём самое мрачное бесие четверть века назад, как и ныне — не откровенно гебешные подонки в рясах и без, а возвышенные стёбщики, которые не столько в христианство обратились, сколько христианство обратили в подспорье своему ёрничеству, карьеризму и конформизму. Эти не устраивают погромов, эти пишут симфонии, биографии диссидентов, могут попроповедовать Христа или пообличать пороки Церкви, но всё это делается, исходя из полной расчеловеченности, и в решающий момент непременно все эти утончённые молчалины распинают Христа и объясняют, почему это так оно и следует делать для блага православия и России. То, что образованные вроде бы люди умиляются, читают и слушают подобное лишь демонстрирует глубину российского небытия.
Так что ж — кранты? Проект «Александр Мень» закрыт и похоронен уже окончательно? Накуся-выкося или, говоря более традиционным языком, Христос воскресе! Потому что и не было никакого такого проекта «Александр Мень». Был проект «Человек», и этот проект продолжается, и священник Александр Мень был хорош, велик и необыкновенен именно тем, что участвовал в этом проекте, на подхвате у Того, Кто спроектировал, Кто построил и продолжает строить, Кто спасал и спасает, когда проект рушится, Кто гибнет под обломками, чтобы подняться и из обломков вновь воздвигнуть купол человечества, Кто наполняет купол бесконечным воздухом и светом, Кто терпит, когда Его начинают считать проекцией человека. Не поминайте ни лихом, ни добром, а присоединяйтесь — не соединяйтесь, а именно присоединяйтесь. Если соединяться, то выйдет как с пролетариями — ничего хорошего.
Если все хорошие люди возьмутся за руки, выйдут лишь хорошие люди, у которых руки будут заняты и на этом вся хорошесть прекратится. В России чаще надо опустить руки, которые держат автомат, разжать пальцы, которые строчат лукавство, прикусить язычок, барабанящий полуправду с полной ложью, а потом ручоночки шаловливые поднять к небу, да и замереть-умереть-воскреснуть. Не тащить Бога в свою жизнь, а дать Богу вытащить себя в жизнь вечную. И по ходу просить того же отца Александра Меня, чтобы сегодня так родиться к вере, надежде и любви, как он рождался каждый день, так что и до смерти он уже был не солидным живым трупом, а вечным новорожденным Божьим.