Сергей Лёзов, прихожанин Меня в 1981-1983 гг., так писал об отце Александре:
«Прихожанам предлагалась жизнь в свободной России, предлагалась неуловимая, как Джо, христианская духовная свобода, предлагалась обаятельная личность батюшки, предлагались те формы общения, которые еще не были запрещены начальством. Предлагалась альтернативная реальность. Конечно, игрушечная, но очень уютная — прежде всего для тех, кому не хватало сил утверждать себя в главной и единственно подлинной реальности, кому для самореализации и сохранения себя была нужна «альтернативная идентичность» и карьера в альтернативном сообществе. Получается, что о. Александр был великим мастером в деле создания иллюзорного контрмира. Иллюзия — вот его стихия, вот настоящий плод его таланта и энергии.
Но не то ли происходило и в других православных группах?
Как бы то ни было, о.Александр не хотел (или был не в состоянии) говорить своим поклонникам правду о нашей общей социальной ситуации христиан, живущих после победы коммунизма. Правда разрушает альтернативную реальность, так как предполагает ее описание и понимание ее функций. Правда предполагает, что прихожане-»активисты» должны были бы осознать свою вторичную и несамостоятельную роль «профессиональных духовных детей».
Конечно, играть можно в любые игры — если их правила известны всем участникам. Но этого не было. Игровой контрмир предлагался людям, которые приходили к о. Александру в поисках способа сохранить себя в большом мире. Это желание присуще человеку как человеку. Иначе говоря, многие люди — особенно молодежь — приходили к А.В.Меню в поисках смысла; далеко не все искали иллюзорную «альтернативную реальность». Однако правила игры им не объяснялись, люди не понимали, что именно они делают и что делается с ними. Те из них, кто обнаруживал обман, оказывались травмированными. И они уходили с этой травмой — либо вовсе из христианства, либо на север от Новой Деревни по Ярославке — в Загорск, в «настоящее» православие наставников из Лавры, либо еще куда-нибудь. О. Александр даже мне как-то жаловался на «текучесть» в общине. А некоторые из тех, кто остался навсегда, оказались в состоянии наркотической зависимости от общения с батюшкой».
Смею утверждать одно: Мень никогда Лёзову не «жаловался». Он мог упомянуть, что текучесть есть, и высокая, никакого секрета Мень из этого не делал.
Абсолютно неверно утверждение, что Мень «предлагал жизнь в свободной России». Мень предлагал жизнь в Царстве Небесном.
Суть претензий Лёзова не вполне понятна. О какой «карьере в альтернативном сообществе» идёт речь? Мень предлагал карьеру прихожанина или карьеру священника? В чём заключается «карьерность» прихожанина?
Бывает ли в религии зависимость? Да, конечно. Зависимость может сформироваться во всём, от брака, науки, религии до еды. Зависимость деформирует отношения, отравляет или даже разрушает их. Слово «наркотическая» тут, конечно, добавлено лишь для эмоциональной выразительности.
В чём, однако, «обман», в котором Лёзов обвиняет Меня? Мень считал религиозное пространство — пространством свободы? Да. Он считал эту свободу политической? Нет. Бывает не политическая свобода? Да.
Конечно, с точки зрения неверующего (а Лёзов подчёркивает своё неверие) верующие занимаются самообманом. Тем не менее, и с точки зрения неверующего — если он добросовестен — это именно самообман. Теория «великих обманщиков» XVII-XVIII веков интересна, но не подтверждается наукой.
Видимо, речь идёт о недоразумении. Лёзову, конечно, нужно доверять как свидетелю о его собственных установках. То есть, его фраза «Игровой контрмир предлагался людям, которые приходили к о. Александру в поисках способа сохранить себя в большом мире» описывает только мотивацию Лёзова. «Сохранить себя».
Но нигде Мень не предлагал «сохранить себя» и никогда не называл Царство Божие «свободной Россией». Вообще то «возьми свой крест» даже прямо противоречит идее самосохранения. Можно считать «несение креста» «игрой», но нельзя считать, что «сохранение себя», да ещё в некоем «большом мире» декларируется религией. Собственно, идея, что мир религии маленький в сравнении с каким-то другим миром, есть уже идея неверующего человека. Лёзов всего лишь воспроизвёл применительно к Меню концепцию трёх великих обманщиков: Моисея, Христа и Магомета, популярную среди атеистов XVIII века.
Замечание Сергея Лёзова о том, что Мень устанавливал «наркотическую связь» между собой и некоторыми прихожанами, невозможно опровергнуть в силу слова «некоторые». Прихожан было много, вдруг Лёзову попались и «зависимые». Я близко знаком со многими прихожанами Меня, я анкетировал десятки человек из прихода, ни одного случая зависимости мне неизвестно. О том, что Мень не стремился установить такую зависимость и не устанавливал, свидетельствует о высокая волатильность («текучка») прихожан, о которой Лёзов упоминает — и сам он пробыл прихожанином Меня менее трёх лет.
Есть, кроме того, любопытное явление: по мере укрепления связей с о.Александром Менем, потребность в контакте с ним уменьшалась. Об этом мне впервые сказала Ксения Покровская, и я понял, что это и мой случай. Длинные исповеди в начале общения, а через 10-15 лет приедешь, поглядишь издалека через головы на отца Александра и «всё понял». Исповедуешься лаконичнее и точнее. Обратной реакции требуется меньше. Так что, скорее, налицо была «денаркотизация» — от вполне материалистической, атеистической привычки к идолопоклонство к нормальной коммуникации.
В интервью 2017 года. Лёзов, отвечая на вопрос «Как Вы покинули приход?», ответил:
«Однажды я пришёл на исповедь, и отец Александр сказал: «Серёжа, мы не на Востоке, но я для Вас как гуру». При всей одурманенности, я подумал: «А мне нужен гуру? Мне уже тридцать лет». И больше туда не ходил. Но еще почти десять лет воспринимал я себя как христианина, вкладывал в это какой-то смысл».
Ни в одном из предыдущих обильных воспоминаний о Мене Лёзов такого не писал. Вдруг вспомнил.
Я утверждаю, что абсолютно немыслимая реплика. Лёзов ранее сообщал письменно, что познакомился с Менем в 1980 году. Этот разговор относится к 1983 году. Видимо, за треть века память сыграла с мемуаристом неприятную шутку. Мень никому и никогда ничего подобного заявить не мог. Сказать нечто противоположное мог легко. В самом благоприятном для памяти Лёзова случае, он не понял сарказма или иронии. Однако, скорее всего, перед нами просто очередная фантазия, призванная очернить о.Александра Меня.
Что такие фантазии для Лёзова не случайность, видно из такого его высказывания:
«Здесь следует сказать о том, как я понимаю смерть о. Александра. Не думаю, что ее надо рассматривать прежде всего как гибель реформатора или свидетеля веры. Естественный социальный фон для этой смерти (9 сентября 1990 г.) и ее интерпретационный контекст — обесценивание человеческой жизни в нашей стране».
Математически это утверждение неверно. Убийство Меня, как и убийство Попелюшко, было явлением абсолютно не рядовым, не каждый день тогда в России убивали. Не только священников, вообще людей чекисты не убивали каждый день.
Был ли Мень убит как свидетель веры — вопрос сугубо для верующих, а верующим Лёзов не является, как он сам говорит, с 1993 года, а то и ранее (до 1993 года он просто ещё зарабатывал как верующий, о чём в том же интервью и сообщает: «Навещал Северную Калифорнию и там давал гастроли по протестантским приходам и синагогам в своем качестве прогрессивного православного, получал гонорары»).
Был ли Мень убит как реформатор — действительно, нет. Чем мотивировались чекисты? Антисемитизмом, фундаментализмом, национализмом? А чем мотивировались польские чекисты, убивая Попелюшко? Мотивы убийц обычно разнообразны, но ничтожны как порознь, так и вкупе.