Каждое путешествие сужает горизонт. Был Париж, где король и мушкетёры, стал Париж, где на этом углу ты потерял зонтик, по этой улице проходил так часто, что кажется, за её углом твой подъезд. Был Рим — загадочный и величественный, а стал Рим, где друзья, родственники, где ты с женой что-то покупал, чай пил, на что-то злился, о чем-то думал, в общем, — не Рим, а третья Москва. Был целый бесконечный мир, а стал дробный и конечный мегаполис, раскинувшийся на всю планету.
Познанный мир — а умный человек познает мир и тогда, когда нет возможности поездить, познает людей как познают города — познанный мир всегда за углом. Ты не видишь Рим, но знаешь, что он совсем рядом и отличается от Москвы немногим больше (но и не меньше), чем скрытая улица от той, которая перед глазами. Ты не видишь, что в душе у прохожего, но знаешь, что он отличается от тебя и других прохожих немногим больше (но и не меньше), чем твои сегодняшние чувства от вчерашних.
Что же, конечна жизнь? Доедена каша — с трудом доедена, «за маму», «за папу», «за внучку» — и очищено донышко тарелки, и там вовсе не автомобильчик с забавным мишкой, а матовая белизна безразличности?
Каша, конечно, доедается рано или поздно (впрочем, всегда «рано»), но донышка-то у тарелочки нет. Ты идёшь по улице и по краям тянутся бескрайние края, извилистые, но не таящие в себе ничего нового, но впереди, под нос и перед глазами — всегда вечно новое. Точнее, новая вечность. Это вечность невидимого. Невидимого Бога, который всегда расступается перед тобой — твоим умом, твоими чувствами — но расступается, не давая к Себе притронуться и при этом обнимая, согревая, притягивая все дальше и дальше. Перед тобой и то невидимое, что делает других загадкой, которую не удаётся разгадать, даже если они еще не появились на свет. Перед тобой невидимая часть тебя, которой можно пошевелить, как ты шевелишь губами, которой можно жить, но которую нельзя исчерпать.
То, что ты есть — всегда за тобой, за углом, за материальным бытием. То, что ты можешь быть, должен быть, хотя не всегда хочешь и в силах — всегда перед тобой. Простейший пример — любовь. Любовь как то, что пришло к тебе, охватило тебя и преобразило, — всегда скучное и бесполезное прошлое. Любимый секунду назад — уже существо потёртое, хорошо знакомое, настолько, что какая уж тут любовь. Эта любовь — твоё порождение, эта любовь — ты сам, ну как это может быть любовью, которая всегда новая.
Как ни странно, подлинная любовь — та, которая впереди и которой нужно не просто подставить лицо и широко распахнуть глаза, а которой нужно просто учиться. Учиться любви — как ходить. Учиться можно не только тому, что преходяще, что объективно и потому мелко. Учиться можно — и еще нужнее — тому, что не существует, что невидимо, потому что ожидает, когда ты его создашь. Учиться любви не означает отрицать реальности любви, как путешествовать (жить) не означает отрицать реальности новых пространств (дней).
Со школьных лет человеку кажется, что всё, чему учат и чему можно научиться — низшее, а главное — то, что создаёшь, в крайнем случае, открываешь сам. Так, да не так. Ведь учиться любви не означает учить любви — занятие кощунственное, и особенно кощунственное, когда тебя просят быть таким учителем, готовы принять тебя папой карлой. Учиться любви означает принимать других как учителей любви, делать шаг навстречу непонятному и рискованному, делать второй шаг и третий, не останавливаясь и не останавливая движения творения, творчества и Творца.