Однажды отца Александра Меня упрекнули, что он с прихожанами изучает Евангелие, а не борется за свободу. Он ответил: «А мы свободны!»
Принципиально, что это был ответ на упрёк. Это была самооборона от демагогии. Не отец Глеб Якунин его попрекал, и не Галич, отнюдь, те как раз не попрекали, а вполне благополучный Сергей Лёзов. Как только появилась возможность, Мень стал помогать Якунину идти в депутаты и говорил о необходимости свободы именно внешней.
В этом отличие интеллигента от интеллектуала.
Интеллигент свободен внутри и поэтому жаждет внешней свободы — свободы слова, собраний, свободы внешней, своей и чужой.
Интеллектуалу это кажется суетным. Вполне достаточно прогуляться с белой ленточкой, а дёргаться не надо, внутреннюю свободу не задушишь, не убьёшь. За внутреннюю свободу интеллектуал принимает свободу внешнюю, очередную «оттепель», когда позволено чуть-чуть быть собой. Поэтому у интеллектуала ослаблен иммунитет к холопству. Поэтому российские верующие интеллектуалы с пиететом относились к реакционнейшему Войтыле и с презрением к «либералам» — они-де легковесные, без «души».
Седакова о свободе... Со ссылкой на Аверинцева... Эсхатологическая свобода... Пинание и оплёвывание «либеральности», однополых браков.
«Свобода — не просто выход из-под действия другой, посторонней силы (в таком случае образуется та пустота понятия, пустота смысловая и энергийная, о которой мы говорили), а сама сила. Свобода первее, чем преодолеваемые препятствия свободе».
При слове «энергийная» пахнуло ещё и Хоружим. Бесконечное словоизвержение о молчании.
Седакова: «Быть может, мы были последней страной, где свобода — для некоторых, для ничтожного меньшинства — в высшей мере сохраняла свой поэтический, нравственный и в своем роде («святая свобода» XIX века) религиозный пафос: «За нашу и вашу свободу». В этом лозунге была глубокая интуиция свободы: тот, кто узурпирует свободу другого, не свободен, насильник не свободен, лжец не свободен. Тот пафос свободы имел в виду не «неподчинение любому приказу», а неподчинение откровенному злу, отказ от соучастия в нем».
Не, не «быть может». Не была Россия никогда такой страной. «За нашу и вашу свободу» — не лозунг русских, это лозунг поляков, восставших против русских. Восставших, а не просто «отказавшихся от соучастия». И это был пафос и неподчинения приказу. Польское восстание зародилось, когда польские офицеры по цепочке стали кончать с собой, отказываясь выполнять самодурные приказы Константина.
Цена «отказу от соучастия» грош. Это попытка возвестить «Сие есть Тело Мое», показывая не на хлеб, а на пустоту и заявляя, что эта пустота — «энергийность». Причащаться не означает «отказаться от соучастия». Для свободы в Боге так же нужна свобода политическая как для Причастия нужны хлеб и вино.
«Эсхатологическая свобода» это голое платье короля. Ах вы либерал, вам нужна свобода слова, собраний, однополых браков? Фи, значит, в вас нет внутренней, энергийной свободы, а только пустота!
Пушкин был не за эсхатологическую свободу. Он горел самой обычной свободой, начиная со свободы печати, а не рассуждал про «рукописи не горят». Горят-горят! Даже авторы горят. Про эсхатологическую свободу делают доклады на конференциях под эгидой реакционного Ватикана, реакционного Кочеткова и прочих реакторов. Реакционеры любят хорошо потушенную свободу под соусом из Аверинцева и Библии.
Вспомнился анекдот XIX века о евреях, которые решили устроить пир и каждый обязался принести бутылку водки, налить в общий котёл. Принесли. Попробовали — а в котле чистая вода! Вот и все эти разговоры об эсхатологической свободе — чистой воды демагогия. Теология премудрого пескаря и вяленой воблушки.