Есть идеи, похожие на сказочных ленивых цыплят. Те исчезали, когда нужно было работать, и появлялись к обеду. Идеи, которые любят кушать, особенно идеи, которые любят человечинку, чрезвычайно не любят работать. Хотя «работа» применительно к идее означает всего-навсего умение спокойно лежать, пока тебя обдумывают, анализируют, сопоставляют с другими, заворачивают в слова, наклеивают ярлыки. Процедура не слишком приятная, но неизбежная в силу известных особенностей человеческого ума.
Тут как раз и обнаруживается принципиальная разница между, скажем, либерализмом и фашизмом. Либерализм лежит и не дёргается, пока его обсуждают, а фашизм дёргается, хихикает, а потом как даст дёру или закричит «сам такой». Но эффект прямо противоположный. Определений либерализма много, либерализмов много, а фашизм — он один.
Фашизм прибегает к тысячам уловок, чтобы ускользнуть от чёткого определения, подсовывает вместо себя каких-то убогих уродцев и тем самым лучше всего выдаёт свою фашистскую сущность. Можно даже определить фашизм как натравливание общества на коммунистов. Именно это объединяло фашистов, фалангистов и нацистов. Фашизм в современной России начался именно с этого: российские коммунисты в борьбе за власть стали кричать об опасности коммунистического реванша. Сработало! Правда, коммунизм превратился тем самым в фашизм, но это даже увеличило диапазон его активности. Так гусеница, превращаясь в бабочку, получает немыслимые для себя ранее возможности передвижения по миру.
Лёгкость, с которой фашизм и коммунизм обращаются друг в друга, объясняется общностью их происхождения. То и другое, — коллективизм, причём коллективизм не изначальный, родовой, первобытный, а коллективизм вторичный. Первобытный коллективизм помогал человеку справиться со скудостью, вторичный коллективизм помогает человеку справиться с богатством. Фашизм и коммунизм немыслимы вне индустриального общества, это невротическая реакция на промышленную революцию.
Раньше историки придерживались мнения, что фашизм и коммунизм — это попытки остановить модернизацию. Сегодня возобладала другая позиция: фашизм и коммунизм это модернизация, только особым путем. Увы, при этом из понятия «модернизация» вынимается все человеческое, оставляется только промышленное, механическое. Вынимается личное, оставляется коллективное. Но модернизация без личности — это соевый бифштекс. А если речь идет о модернизации по-фашистски, то это соевый бифштекс с подливкой из стрихнина.
Сегодняшний российский режим тем охотнее будет демонстрировать борьбу с коммунистическими и фашистскими идеями, что ему важно утвердить за собой монополию на коммунистические и фашистские реалии. Только элита, а не какие-то одиночки, имеет право уничтожать и унижать людей. Только элита имеет право решать, кого уничтожать и унижать. Только элита определяет, что такое право, закон, собственность.
Фашизм начинается там, где начинается элита. Тут заканчиваются государство, правительство, народ. Бессмысленно спрашивать, что такое эта элита, выбирают её или она захватывает власть, обладает ли она какими-то дополнительными знаниями, этическими обязательствами или, наоборот, она принципиально невежественна и безнравственна. Важно, что это сплочённая элита, — поэтому она может быть названа «фасцией», «пучком» (отсюда ведь «фашизм»). И это не вообще «пучок», а пучок розог. И это не вообще пучок розог, это розги любимые всеми, одобряемые всеми.
Кошмарно не то, что под этими розгами будут гибнуть и проклинать, а то, что будут гибнуть и благословлять розги, целовать розги, просить еще и еще. Потому что «элита» при фашизме — это и те, кто порет, и те, кто принимает порку ради общего блага. Это элита по отношению к «обычному» миру — хоть первому, хоть третьему, но миру, где человек предоставлен сам себе и выстраивает отношения с другими как с ближними и дальними. При фашизме нет ни ближних, ни дальних, есть только один пучок.
Коммунизм отличается от фашизма, отмечал Ален Безансон, как Новый Завет от Ветхого. Тут — шаловливая благодать беззакония, там — высшее беззаконие до безумия соблюдаемого права. Тут — вера в одного и надежда на бесконечное существование за горизонтом, там — обряд, упование на тысячелетнее царство здесь. (Конечно, надо бы говорить, «имитация благодати», «имитация закона», но это самоочевидно). Поэтому коммунизм гонит прежде всего христианскую церковь, — берлога-то одна, евреев приберегают на закуску. Фашизм берётся сперва за евреев, потом уже за христиан.
Эта изящная схема хороша уже тем, что объясняет, почему фашизм не превращается в коммунизм, а вот коммунизм сползает в фашизм постоянно. Легче манипулировать законом, чем вещать от имени благодати.
Конечно, фашизм вторичный, фашизм, получившийся из коммунизма, а не из капитализма, имеет ряд особенностей, и все они кажутся очень неприятными. Будучи хаосом второго порядка, фашизм неосоветский (или фашизм постмодерный) намного прочнее оторван от реальности. Если у тех фашистов, у тех коммунистов были какие-то остатки частной собственности, обрывки философских теорий, фрагменты этических установлений, то у этих — вообще ничего. Сплошная постмодернистская инсталляция имитаций, а может быть даже, имитация инсталляций. Как ни странно, именно поэтому очень трудно наклеить ярлык на такой фашизм, ведь он в любой момент обернуться хоть мочиловом в сортире, хоть лучшим другом американского империализма.
Впрочем, всё-таки это фашизм, а не бином Ньютона. И определению он поддаётся, и уголовному преследованию, и политическому противостоянию. Только не надо играть с ним в ловлю коммунистов и фашистов, не надо вместе с ним провозглашать создание в России какой-то супер-улучшенной демократии.
Не надо вскрикивать: «Ах, кто бы мог подумать, что в стране, победившей фашизм!» Во-первых, красноармейцы победили не фашизм, а нацизм, а во-вторых, всё как раз очень логично: один тоталитаризм победил другой, съел поверженного врага и приобрёл и его качества. И не надо надеяться, что Запад победит наш постмодерный фашизм. Слава Богу, что Запад от этого дела обороняется, а уж побеждать его — наша коза ностра.
Надо тихо и мирно крутить педали уже давно изобретённого велосипеда, требуя реституции, правового государства, наказания уголовных преступников вне зависимости от степени полезности их уголовщины для государства и т.д. и т.п. Надо быть собой, а не в пучке, не в элите, не в «фасции», и тогда появляется вероятность, что удастся этот фашизм завернуть. Пока еще дорога не кончилась.