Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Богочеловеческая история.- Вера. Вспомогательные материалы.

Людмила Улицкая

[ОБ ОТЦЕ АЛЕКСАНДРЕ МЕНЕ]

 

Интервью брала Зоя Светова

https://meduza.io/feature/2015/09/09/on-odaren-byl-i-serdtsem-i-intellektom

— Расскажите, как вы познакомились с отцом Александром Менем? Помните первую встречу с ним?

— Познакомилась я с отцом Александром в 1968 году после окончания университета, когда поступила на работу в генетическую лабораторию. Там собралась замечательная компания молодых ученых, среди которых был Саша Борисов. Вот с него-то все и началось. Он был ближайшим другом и одноклассником младшего брата отца Александра, Павла. В некотором смысле я ощущала, что готова к встрече с отцом Александром Менем: это были времена большой тоски и убитости, и именно желание найти какую-то вертикаль в жизни толкало тогда многих молодых людей к разного рода поискам, которые можно назвать духовными. Во всяком случае, я уже к тому времени заглянула в антропософию, почитала доктора Штейнера, у меня появились первые друзья-христиане. Семья моя была атеистическая, но вполне лояльная — родители скорее изумлялись моим столь странным интересам, отчасти даже и уважали мои поиски.

С отцом Александром я познакомилась в доме Павла, скорее всего, на дне рождения, но встречались мы в разных домах. Можно сказать, что это была довольно большая компания, которая постоянно собиралась около него.

Был он человеком необычайно привлекательным в общении — доброжелательным, веселым, остроумным. Светским, я бы сказала. В любом застолье держался очень свободно, создавал особую атмосферу веселой доброжелательности. Мелкие и бытовые разговоры в его присутствии как-то увядали, естественным образом люди поднимались на предлагаемый им — высокий — уровень общения. Так происходило само собой. Я не хочу сказать, что дураки умнели в его присутствии, но, скажем, немного затихали.

Я не то чтобы много с ним лично общалась — больше наблюдала за тем, как он общается с другими людьми, разного образовательного и интеллектуального уровня. Это было потрясающе интересно. Среди прочих его дарований, о которых [можно вести] отдельный разговор, у него был огромный педагогический дар. Однажды я спросила у него довольно резко, почему он на один и тот же вопрос разным людям отвечает по-разному. Мне казалось это каким-то умышленным педагогизмом, я исходила из того, что каждому человеку нужно все, до последней точки. Он засмеялся и сказал, что я не права, и каждому надо давать столько, сколько он может взять.

Я была максималистом — христианство в том виде, каким я его тогда видела, казалось мне огнем Преображения, в свете которого менялся и мир, и человек. Собственно, так и должно было быть. И уж «муштра христианства» — платочки, поклоны, все то благочестие, которое называли «лампадным маслом», — совсем меня не привлекали. Словом, отец Александр надо мной посмеялся, сказал что-то вроде того, что каждый ищет в христианстве свое и путь человека индивидуален. Я боюсь переврать его слова — много лет прошло. Однако сейчас должна признать, что прав был он: действительно, он-то умел отвечать на вопросы и совсем простых людей, деревенских бабушек, и с интеллектуалами находил общий язык. Действительно — каждому свое. Ему это было не сложно — он одарен был и сердцем, и интеллектом, был невероятно образованным. Я бы сказала, вызывающе образованным, особенно на фоне священников того времени.

Нельзя забывать, что один из первых ударов советская власть нанесла именно по этому сословию — уничтожили самых образованных и ярких, уровень очень снизился. Поэтому хороших священников (как мы тогда это понимали) вообще было немного, а уж хорошо образованных среди них — совсем мало. Отец Александр был крещен и первое духовное руководство получил от священников катакомбной церкви, то есть тех, кто не шел на сговор с новой властью. Это большая и интересная церковная история, и с тех пор, как мы к этой истории прикоснулись, явилась мысль, что времена гонений церковь очищают и возвышают, а времена церковного благоденствия очень плохо влияют на ее моральное состояние… Отец Александр был безукоризнен: вот уж кто не копил себе сокровищ на земле.

Чем приход отца Александра Меня в Новой Деревне отличался от других православных приходов?

— До 1973 года в Новой Деревне я не бывала — ходила в домовую церковь одного старого священника, вернувшегося в Россию из эмиграции, и это по атмосфере скорее напоминало раннехристианские собрания первых веков, чем принятое в наше время византийской пышности богослужение. Такой вариант катакомбы. Мне трудно было войти в церковь после его смерти — в Новой Деревне я почувствовала себя лучше, чем где бы то ни было. К тому же там сохранялся тот самый дух общины, где все друг друга знают, поддерживают. Отец Александр был одним из первых священников, кто возродил это раннехристианское понимание общины как семьи. До сих пор десятки людей воспринимаются [мной] как родственники, хотя некоторых имен я не знаю.

Кроме этого духа «родственности» в приходе отца Александра постоянно шла образовательная работа — были группы, которые вели наиболее образованные, продвинутые люди из общины, детские группы, спектакли ставили. Не забывайте, семидесятые, восьмидесятые годы — все под запретом, сотрудники из «наружнего наблюдения» постоянно рядом, в лучшем случае в подъезде. Обыски идут, религиозную литературу изымают, а уж не дай бог с Запада приехавшие журналы или самиздат… В КГБ целый отдел существовал для надзора за церковью. Потом все эти сотрудники чуть не строем пришли креститься, теперь можете видеть их в полном составе в Храме Христа Спасителя на Пасху, в первых рядах.

— Принято считать, что отец Александр Мень, как и отец Дмитрий Дудко, был из тех редких священников, к которым приходили представители интеллигенции. Чем отец Александр привлекал своих прихожан?

— Не совсем так: и у того, и у другого были разные прихожане, это интеллигенция выбирала их, а не они ее. Я обоих знала. Отец Дмитрий был прекрасным человеком, но с ним произошло несчастье — КГБ его сломало, заставило отречься, я никогда не забуду, как он выступал по телевидению с жалкими словами отречения. Бедный Дмитрий! Как ему тяжело приходилось и тогда, и позже… Отец Александр был из другого теста, его просто убили. Чем привлекал отец Александр? Тем, что он был христианин. И к тому же очень образованный человек, а среди московских священников таких было очень мало. К тому же, нельзя не добавить, что среди тех миллионов, которые сегодня объявляют себя православными, христиан на самом деле очень мало.

— Именно из прихода в Новой Деревне вышли люди, которые занимались не только своей внутренней жизнью, но и социальной работой — например, отец Георгий Чистяков и Галина Чаликова с их детской клинической больницей РДКБ, отец Александр Борисов и его приход. А чему еще отец Александр учил своих прихожан? Каким было его главное послание?

— Можно назвать эту сторону деятельности отца Александра социальной работой. Так принято, так понятно. Но это была работа милосердия, работа любви. Она и есть христианство, все остальное просто не считается. Он являлся человеком христианской любви, и каждый, кто с ним соприкасался, это чувствовал. Он не учил — он этой любовью заражал, заряжал. Это то самое «бедное христианство», которое не имеет никакого отношения к его византийскому варианту, к золоту церкви, к ее земному богатству, к пышности и пошлости, от которой хочется бежать на край света.

— Были ли отец Александр православным диссидентом или «белой вороной» в РПЦ? Почему его не посадили, как других православных диссидентов?

— Отец Александр не был диссидентом. Его можно назвать диссидентом только в том смысле, в каком диссидентом был Христос. «Белой вороной» — действительно, и по многим причинам. Он по рождению еврей, как и его Учитель — в нашей антисемитской церкви это вызывало раздражение. Слишком образованный, что тоже вызывало у многих раздражение. Феноменально талантлив — в три месяца в электричке от Семхоза до Пушкино, по дороге из дома на службу, он выучил итальянский язык: он читал на тех языках, которые были ему нужны для чтения текстов, — на английском, греческом, иврите, не знаю, на скольких еще.

Почему его не посадили — не знаю. Почему его убили — это я скорее понимаю. Он был святой. Его убили в день Усекновения Главы Иоанна Крестителя. Совершилась судьба святого. Что мы в этом понимаем?

Фото: Огонек / Коммерсантъ — Отца Александра убили в 1990 году, через четыре года после начала перестройки, когда было разрешено ходить в церковь и открыто проповедовать. Кому он мешал?

— Я не могу ответить на этот вопрос. Отец Александр был и есть. Его потрясающие книги, судьба которых началась в самиздате, сегодня изданы миллионными тиражами. Они продолжают дело проповеди христианства, но они написаны не только для ищущих веры, но и для тех, кто ищет знания. Отец Александр был человеком энциклопедического образования, и его многотомник по истории религии годится не только для ищущих Христа — он подходит также для тех, кто хочет понять, что такое религия, какое место она занимает в человеческой культуре, как развивается идея человека и идея Бога в истории, как они связаны между собой.

Имена тех, кому он мешал, кто запланировал и совершил это убийство, неизвестны.

— Есть ли сегодня последователи у отца Александра Меня? Есть ли среди священников РПЦ батюшки с такой же харизмой как у него?

— Да, последователи есть. Прежде всего, есть последователи у Учителя, которому следовал всю жизнь отец Александр.

Христианство в кризисе, христианство переживает тяжелые времена. Это понимает современный папа Франциск, понимал отец Александр. Но это и есть подлинная жизнь христианина — в унижении, в поругании. А если вы видите христианина, который в полном порядке, он лжет: он приватизировал христианство, превратил его в частный бизнес и пытается извлечь из него выгоду.

Священника с такой харизмой, как у отца Александра Меня, я не встречала. Но я встречала священников с другой харизмой… Как говорится, у Бога всего много.

— Что было главным: отец Александр Мень — проповедник или духовник?

— Проповедник, духовник, церковный писатель — все так. Но самое поразительное в нем то, что он был полностью реализовавшимся человеком. В том смысле, что он ничего не оставил для себя, а все, что было в нем, — отдал.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова