«И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть день перед субботою» (Мк. 15:42).
Евангелисты упоминают, что Иисуса спешили похоронить до наступления вечера. У Марка добавлено, что наступала суббота, но это ничего не значущее обстоятельство, традиция предписывала любой труп хоронить до заката. Так это и остаётся.
Традиция нигде не зафиксирована. Во Второзаконии, правда, есть предписание хоронить до вечера «повешенных на дереве», и на него часто ссылаются. Но это вторичный запрет, это фиксация нормы для довольно редкого случая — в принципе, такое вольное обращение с останками было редкостью. Зарезервировано для особо важных персон, випов: в Библии описано вывешивание останков (иногда расчленённых) побеждённых царей и их потомства.
Часто пишут, что казнь была позорная и применялась лишь к рабам. Например, Цезарь упоминает, что однажды счёл необходимым казнить нескольких предателей — солдат обезглавили, а рабов, принимавших участие в заговоре, «подвесили». Даже ещё в «наши» времена военных расстреливают, а «штатских» вешают. Расстрел — не так позорно. Так потому и царей вывешивали на всеобщее обозрение, что это глубочайший позор. «Позор» — это и есть «погляд». Публичная казнь. В назидание. Не просто повесить, а оставить висеть. Но до темноты. Хотя царя, хоть раба.
Кстати, «повешенный на дереве» — не обязательно распятый на кресте заживо. Ключевой момент здесь — выставление на всеобщее обозрение. Один шведский пастор посвятил жизнь изучению греческих, римских, еврейских рассказов о «повешенных», «распятых» и с удивлением обнаружил, что «крест» упоминается очень редко, что более чем вероятно, что Иисус не умер на кресте. Пресса из этого сделала сенсацию: Иисуса не убили! Убили, убили, но не на той конструкции, скорее всего, которую мы видим на изображениях распятия. Главное — выставили напоказ, опозорили, в назидание другим. Кто говорит «подражайте Христу», а палачи говорили «не подражайте, а то будет вот так!
Предписание хоронить «подвешенного» до наступления темноты объясняет запрет очень туманно: это-де оскверняет землю. А почему, собственно, оскверняет? Почему зарыть труп в землю — не осквернение?
Тут мы сталкиваемся с тем, что само понятие «скверного», «нечистого» абсолютно условно. «Ненормальное» вообще условность, и условность человеческая. Простейший пример: слюна у меня во рту — нормально, а если я сплюну — то моя же слюна будет для меня нечистой, гадкой, противной. То же относится к соплям и крови. И к варенью! На розетке — нормально, а капнешь на рубашку — ненормально. Ненормально всё, что не соответствует норме, а нормы людьми даются, сочиняются, выдумываются.
Атеисты брезгливо морщатся при упоминании мощей: фи, как можно! Кости должны быть в земле. А почему в земле? Кладбище, любые похороны, хоть зороастрийские, хоть индусские — это манипуляции с трупами. Гигиенично, позитивистично и экономично просто иметь особые свалки для органики, не разделяя, конечно, крысиные от человеческих.
Костям нормально быть на поверхности земли, если человек жив, и в земле, если человек мёртв. Во всяком случае, в той культуре, к которой принадлежали евреи, греки, египтяне, филистимляне. В общем, и «мы», «европейцы». Даже когда сегодня из трупа делают торфяной горшок — это всё-таки тоже в землю, в землю. Кстати, мавзолеи, курганы и даже саркофаги в храме это тоже «в земле», потому что это всё разные имитации земли.
«Кости» здесь — обозначение всего человека. Поэтому другое обозначение костей — «мощи», то, что заключает в себе мощь, силу жизни. Исполинские ископаемые кости — источник легенд о великанах. Мощные стены.
«Кость», надо заметить, слов крайне древнее, индо-европейское. Если открыть рассказ о сотворении Евы на латыни, то Бог вынимает из Адама не «ребро», а «кость». «Ребро» — это уже вторично, это в русский язык из германских пришло. Поэтому у англичан ребро — это «риб», хотя и «кость» до них добралась из латыни через французов в Средние века и породила, к примеру, обозначение «берега», «коуст». Всё тихоокеанское побережье США так и называют «Коуст». Потому что похоже на ребро!
Почему ребро и кость совпадают? Потому что изо всех костей у человека именно рёбра выпирают изо всех сил. Видимо, и в данном случае налицо метафора, сравнение человека с чем-то нечеловеческим, потому что у индоевропейцев «костью» называли самые разные «рёбра жёсткости», начиная с крыльев жуков и заканчивая взбухшими венами.
Когда «кости» — то есть, труп — закапывают, его отправляют в его законное, «нормальное» место пребывания — в подземное царство. Оно же царство тьмы. Поэтому на некоторых православных куполах (например, в Сергиевой лавре) можно увидеть то же голубое небо с золотыми звёздочками, что в гробницах древнеегипетских фараонов. Живому нормально быть на свету, мёртвому — во тьме. Живой — на земле, мёртвый — под землёй. Если мёртвый на свету — это ещё можно потерпеть в качестве позорного наказания, но надо и честь знать. По той же логике закрывают лицо покойника и присыпают землёй пролитую кровь — это уже символическое погребение, изоляция от света.
Для Библии всё, связанное с покойниками, — это язычество, это культ предков, запрещённый и опасный. Предшествующий этап, который надо забыть как можно основательнее. Забыть не означает уничтожить. Предыдущий этап религиозной жизни погружается в глубину, используется как основа для следующего этажа. Похороны не отменяются, про подземный мир помнят, преисподнюю никто не уничтожает, но категорически запрещаются все контакты с преисподней. Прежде всего — гадания. Призраков просьба не беспокоить. Возможность вызвать дух умершего сомнений не вызывает, но — нельзя.
Зачем вызывать покойников? Не для того, чтобы найти ключ от машины, который умерший куда-то засунул. Интересует не прошлое, а будущее. Преисподняя — это мир со своими минусами (жизни-то нет), но и со своими плюсами. Мир вечного, вне времени, значит, что-то знают о будущем. Поэтому некромантия — гадания по костям — одна из главных разновидностей гаданий, поэтому гадатели — «кощунники», они имеют дело с костями, с миром покойников. Возможности что-то узнать от покойника никто не отрицает, проблеме в цене.
«Кощунство» в современном русском языке сохранило лишь один из смыслов, которыми слово обладало у древних славян вообще и у древних украинцев в частности.
(Осторожно: сегодня стала популярна версия, производящая слово «кощунство» от тюркского языка, и болгары, полезно помнить, изначально не славянский народ, но эта этимология просто неверна).
(Ещё осторожно: древние украинцы — вполне допустимое выражение, как и «древние китайцы», хихиканье на эту тему признак как минимум непонимания механизмов языка как семантического явления).
Заметим, что кощунство как оскорбление Бога, Небесного Отца, прямо противоположно идее Второзакония: кощунство есть оскорбление подземного царства, посягательство на его полномочия и компетенцию, «каноническую территорию». Не случайно раввины стали толковать «проклят всякий повешенный» как то, что всякое проклятие и оскорбление Бога должно быть повешено — иврит допускает такой перевёртыш. Но изначально тут имелось в виду именно, что есть отдельное подземное царство, со своими правами, а у Бога — Небо. Полного признания того, что Бог есть повелитель и преисподней, кажется, и по сей день не произошло даже у самых лютых монотеистов.
Талмуд рассказывает о раввине Иошуа бен Ханания, которого император Адриан спросил, как возможно воскресение мёртвых. Ханания ответил, что воскресение возможно, поскольку кость («лус»), содержит в себе душу (это самая нижняя кость позвоночника, os coccygis). Однако, большинство других народов всё-таки считали вместилищем души череп. Отсюда фантастическое количество разнообразных действий с черепом, из которых самое милое — на Андаманских островах вдова не хоронила череп мужа, пока не выходила второй раз замуж. Надо бы и при разводах такое правило учинить: можно второй раз жениться только, предъявив череп предыдущий жены. Или мужа. Кто первый успеет.
Ярче всего первоначальный смысл славянского «кощунства» обнаруживается в описании «неправильных» языческих похоронных обычаев: «Мнозии убо тщеславия ради плачют [о покойнике] а отшедше кощюняють и упиваются». «Кощун» тут — «сказание», «песнь», «баян», и словом «кощун» в ту эпоху часто передавали греческое «миф». «Кощунник» — тот, кто исполняет «кощуны»: «Видиши многы събирающеся к кощюньникомь». Православный человек должен вместо кощунов рассказывать что-нибудь из истории Церкви: «В кощюн место преславных делес повести сказывати».
Что именно Вещий Олег, то есть, Олег Прорицатель, связан с черепом — не случайно. Кости выступают носителем души, поэтому у пророка Исайи и говорится о превращении костей в людей, отсюда и чудо воскрешения моавитянина прикосновением костей Елисея (4 Цар. 13:21).
В рассказе о свержении Перуна в Новгороде сказано: «И плы из света во кошьное, сиречь во тму кромешную» (Новгородская III летопись. СПб., 1841, с. 207). В софийском Временнике XVI века ставшее непонятным «Кощное» перевели как «преисподняя». Костное царство.
В результате «кощуны» и вообще словесный багаж язычества был в древней Украине так же тщательно уничтожен (к сожалению историков), как и в древнем Израиле.
В Англии девушки использовали кости (правда, свиные) для гадания о женихах. В Южной Полинезии именно человеческие кости использовали для призывания дождя.
В Пенсильвании даже сейчас — правда, подростки — перед выборам жгут костры «бон-файеры», пытаясь угадать победителя. Это «bones-fires», костры, в которых когда-то сжигали жертвы, «костры костей, на латыни ignis ossium. В Англии за обедом иногда ломают косточку (wish-bone, косточка желания), чтобы желание исполнилось.
С христианской точки зрения все эти действия с костями — чёрная магия. А наши действия с костями — магия белая! Потому что нам от костей ничего не надо.
Смысл слов исчез, а идейки-то остались и куда более определяют поведение людей, сталкивающихся со смертью, чем христианство. Оно и понятно. В смерть не нужно верить — вот она, милая, во всей красе. Царство славного Кощея — да-да, а кто ещё Кощей, если он бессмертный скелет? Царь царства костей. Повелитель призраков. А Христос... Воскресение...
Собственно, библейская вера начинается ровно там, куда приводит вера добиблейская — в царстве мёртвых. Не пространственно, а по времени — Бог является Авраму ночью, и ночь время откровений и молитв до всенощного бдения включительно. Призраки исчезают с рассветом, ночь время смерти, мрака. Первое, что вынужден доказывать Иисус — что Он не призрак. Первое, что вынужден доказывать христианин, что ему не приснилось, что у него не сон, что его вера не дрим, не пустое невротическое мечтание (в английском лучше, там сон и мечта одно и то же слово).
Вера в воскресение не есть вера в то, что покойник может ходить и говорить, которая была с незапамятных времён. Вера в воскресение есть вера в то, что покойник — уже не покойник, что он из покоя перешёл в мир, что он не мёртв, а жив. Живых-то трупов много, кощеев целая очередь за властью выстроилась, вот в существование живых живых не верится. Было бы кощунством считать, что наша жизнь вполне живая. Оскорблением Бога? Да нет, оскорблением человека.
Так что вовсе не случайно одним из первых, эмоционально самых, на первый взгляд, убедительных аргументов в спорах о кощунстве, которые потрясли Россию в путинское правление, был аргумент «от матери». «А если бы портрет вашей матери выставили бы с оскорбительной надписью?» Понятно, что «портрет» тут лишь заменяет тело. Вытащить покойника из могилы на позор — вот эталон кощунства. Сферического покойника из сферической могилы на сферическое дерево.
Нравственный ответ прост: смиренно потерпеть. Не чертыхаться. В суд не идти. Ждать, когда будет возможность похоронить опять. Духовный ответ сложнее: надеяться, что и враг (ясно, что это враг делает) — человек, что и враг не вполне жив, что и враг умрёт, что и враг воскреснет. Бог не вытащит врага из могилы на позор, а воскресит к сиянию и раю. Как и всех. Думать иначе — означает кощунствовать, оскорбляя Бога переносом на Него наших похабных представлений о справедливости и воздаянии.