В 2009 году первая инстанция Европейского суда по правам человека удовлетворила иск финки Сойле Лаутси, живущей в Италии, и запретила помещать распятия в итальянских школах. Лаутси неверующая, защищала она право своего ребёнка не видеть в школе религиозные символы.
В 2011 году вторая инстанция того же суда отменила это решение.
Между этими двумя событиями — мощная пропагандистская кампания. Поучаствовала в ней и Россия, где пока ещё в школах распятия и иконы не вешают в обязательном порядке, но к этому идёт. В Москве в 2011 году издали перевод книги Карло Кардиа «Европейская религиозная и культурная идентичность. Вопрос о распятии», издали на деньги посольства Италии (издательство Екатерины Гениевой, в «Иностранке»). Предисловие написал митр. Иларион Алфеев. Патриарх Кирилл активно выступал от имени России против Лаутси. Алфеев, замечает Кардиа, и подал идею издать русский перевод, а Екатерина Гениева, директор «Иностранки», книгу издала.
Первый аргумент Кардиа: субсидиарность.
«Субсидиарность» это принцип, по которому помогать ближнему нужно самому, вот если своих сил недостаточно — просить о помощи других. Кардиа понимает субсидиарность так, что Италия сама должна разбираться в своих делах, а европейские соседи не должны вмешиваться, пока Италия их не попросит. Распятия в школах — право Италии. Вот когда Италия попросить денег у Евросоюза — тогда пожалуйста, давайте, это не будет непрошеным вмешательством во «внутренние дела».
Только «субсидиарность» можно понимать иначе — как право не абстракции, не государства, а человека. В данном случае — сына Лаутси, ради которого его мать сперва обратилась в школьный совет, потом в административный суд, и так добралась до Страсбурга. По дороге, между прочим, она слышала и угрозы, и попрёки, и ругань. Но это к делу не пришили.
Алфеев в предисловии заявил, что Страсбургский суд допустил «посягательство на общеевропейскую христианскую идентичность», что «именно в странах православной традиции была предпринята чудовищная попытка полного исключения веры из всех сфер жизни общества». Суд по правам человека оказывается, с Лениным, хочет религию уничтожить. Налицо-де «ложное истолкование принципа светскости».
Это вариация на лозунг, который уже в начале 1991 года сочинил патр. Алексий Ридигер: отделение Церкви от государства не означает отделения Церкви от общества. Из лозунга следует простой вывод: «Деньги давай!» Причём, деньги требуют от государства, не от общества. Ведь и школы, о которых идёт речь, — государственные.
Другое предисловие написал итальянский политик Джанни Летта, помянув в первых же строках Жозефа де Местра и Россию: «На бескрайних просторах России православие вновь завоевало сердца народа, а его роль признана в законе о свободе религии, принятом в посткоммунистический период».
Фраза странная не столько тем, что «сердца народа» выражение немножечко неопределённое и, хуже, не поддающееся определению (фамилия «Кардиа», кстати, означает «Сердце»), а прямой ошибкой: в законе о свободе религии не было слов о роли православии. Эти слова появились только в поправках к закону, принятых в 1997 году, и приняли отнюдь не по требованию «народа», что бы ни скрывалось за этим словом, а по требованию церковных чиновников.
Летта (и Кардиа) помянул и протестантизм — только вот протестанты не почитают распятия, они даже боролись с распятиями, да и крест они не «почитают», а лишь используют как знак, без изображения Христа. Кардиа добавил к этому, что у протестантов есть «богословие креста», что верно, но тоже умолчал о длительной борьбе протестантов с распятиями. Впрочем, Летта закончил обращением к авторитету Ганди, для которого-де крест был «универсальным символом братства и мира». То есть, крест «не является исключительно выражением вероисповедания».
Это, вообще-то, прямое кощунство. Христос уже ни при чём. Так, братство и мир.
Кардиа в первых же абзацах процитировал патр. Кирилла, заявившего, что «под предлогом обеспечения светского характера государства не должна устанавливаться антирелигиозная идеология, которая явным образом нарушает мир в обществе, дискриминируя религиозное большинство Европы — христиан».
В чём же «дискриминация»? И откуда вдруг взялось «большинство», если патриарх Кирилл постоянно говорит, что в Европе кризис веры, большинство — неверующие?
Страсбургский суд защищал не светский характер государства. Страсбургский суд защищал одного-единственного мальчика и его мать. Ну не будет в классе распятия — в чём тут «дискриминация»? И где надо развесить распятия, чтобы удовлетворить патриарха Кирилла? В кино? В цирках? В магазинах? Во всех или в винных всё-таки не вешать? Или только в винных и хлебных, поскольку главное таинство Церкви использует хлеб и вино?
Кардиа предлагает раздел мира, принцип cuius regio. Мир делится не между королями, а между «цивилизациями»:
«Азия известна своей буддистской и индуистской традицией. Арабская нация (и другие народы мира) своей верностью Исламу. Африка известна исламской, христианской и анимистической традицией».
Для личности в такой концепции места нет. «С волками жить, по волчьи выть».
Кардиа ссылается на то, что в разных документах, определяющих принципы Евросоюза, говорится о защите статуса, «которым церкви и религиозные объединения или общины пользуются в государствах-членах в силу национального права» (Лиссабонский договор 2007 года). Только вот «церковь» и государственная школа — разные организации. Защищать Церковь — одно, защищать церковные символы в школах нецерковных — совсем другое.
Важнее, возможно, другое — ссылка на обязанность защищать «культурное наследие». Что, Крест — «наследие»? «Наследие» — то, что осталось после покойника. Христианство умерло, и теперь неверующие, так уж и быть, будут ухаживать за его могилкой и поддерживать в сносном состоянии символы христианства?
Вот в чём Кардиа прав — что решение суда противоречит его предыдущей практике, ведь ЕСПЧ «признавал законным существование государственных церквей, случаи цензуры в отношении фильмов и произведений искусства, обязательный церковный налог, существующий в различных странах» (28). Да, противоречие налицо. Но, во-первых, ЕСПЧ оставляет за собой право «изменять собственную судебную практику», а главное — ЕСПЧ признавал это «законным» в смысле «соответствующим законам отдельных государств», но отнюдь не в абсолютном смысле. Иначе следовало бы требовать во всех странах вводить церковный налог.
Любопытную аналогию подобрал Кардиа распятию — любопытную и кощунственную. ЕСПЧ признал в 1988 году право Швейцарии запретить книгу для детей о нетрадиционном сексе. Признал, между прочим, подчеркнув, что в Европе «не существует общеевропейской концепции морали», так что каждая страна вправе сама решать, что морально, что нет. Между прочим, такое утверждение опровергает демагогию об «общечеловеческих ценностях». Даже в Европе нет согласия по этических вопросам, что уж о человечестве говорить! Но ведь такой аналогией Кардиа уравнивает религию и секс, крест и кровать. Государство-де имеет право (и обязано) само решать, кто, с кем и как спит, кто и что видит на стене в школе. Потому что граждане не едины в своих взглядах.
Только вот представим, что граждане достигнут единства — и вышвырнут распятия из школ. Что тогда? Кардиа вновь и вновь говорит о «большинстве». Но ведь демократия — не защита прав большинства, а защита меньшинств. Да и «большинство» определяется лукаво — эпиграфом к книге Кардиа делает слова Луиджи Эйнауди о том, что «сообщество верующих состоит не только из людей, живущих сегодня. Оно живёт в поколениях, сменявшихся со времен Христа». При этом цитата бьёт мимо цели, потому что говорит о «сообществе верующих», а не все же граждане Италии — верующие. Но сама идея считать голоса не живых, а живых и мёртвых — глубоко иррациональна, потому что говорить за мёртвых рискованно, да и до какого предела можно дойти? Останется один христианин на планете и будет всеми пытаться командовать, потому что некогда христианами были миллиарды?
Впрочем, никогда и не было «христианского большинства». Была иллюзия, принудительно насаждаемая иллюзия того, что все итальянцы — римо-католики, все русские — православные.
Кардиа в итоге кощунствует:
«Распятие ни в коем случае ничего не навязывает, а просто отражает одну из характеристик идентичности Италии, известную во всем мире и которую никто не взялся бы опровергать» (51).
Распятие не навязывает? Буква «А» не навязывает звука «а»? Навязывает распятие, навязывает! И слава Богу! Навязывает нечто, не имеющее отношение к Италии и её идентичности. Это распятие, а не пицца или пармезан. Это не об Италии, это — о Иисусе Христе Сыне Божием.
Кардиа, защищая распятия в школах, подчёркивал, что правительство Италии исповедует «позитивный секуляризм», не какой-то американский «негативный». Правительство заключило соглашения с двумя десятками религиозных организаций, включая Свидетелей Иеговы, мормонов, православных, буддистов — и эти организации тоже получили право учить своим религиям в школах, если наберётся достаточно желающих.
С кем не заключили соглашений — чао, бамбини, сорри. Сперва дорастите до такого количества, чтобы с вами стали конкордаты заключать.
Куда уж там Христу с дюжиной учеников!
Что ж, кто заставляет других смотреть на крест, не должен обижаться, если его заставят смотреть…
Анонимный художник «hogreman» свои работы помещает на рекламных щитах у остановок общественного транспорта (фотографии он выкладывает на фликре). Карикатурист он слабенький, цимес же в том, что смотрящие не сразу понимают, что это вовсе не реклама. Он называет такой жанр «субвертайзинг» (реклама на английском — «адвертайзинг»).
1 июля 2017 года он своей работой прокомментировал скандал вокруг кардинала Джорджа Пелла, который оказался причастен к истории с педофилией.
Власти заявили сперва, что привлекут художника к ответственности по статье за вандализм, но потом перешли в наступление и задействовали 404 статью итальянского УК: «Оскорбление религиозных верований». По этой статье положен штраф 5800$ либо «двушечка» тюрьмы.
Статья эта практически мёртвая, но само её существование выполняет роль намордника, побуждая к самоцензуре.
Вообще религиозная тематика в работах Огрмена занимает небольшое место, меньше десятины. В основном это разоблачение «большого бизнеса», банков, мещанства. Защита свободы слова — об этом плакат с надписью «Если бы Бог был спагетти» — и пониже «Диоскотто». «Скотто» — «переваренный», хуже переваренных макарон ничего быть не может. «Скотто» тут намекает на традиционное «bono» («Боже милостивый!»), гласные те же. И пониже хэштег «долойзаконыпротивбогохульства».
Впрочем, всё не безнадёжно. Есть и нормальные католики. Главный редактор «Чивильта Католика», сицилиец и иезуит Антонио Спадаро, специалист по кибер-теологии (оказывается, и такая уже есть), да ещё вроде бы близкий советник Папы Франциска, заявил на пресс-конференции 27 июля 2018 года:
«Если устранить [религиозный] символизм из распятия, распятие становится пародией».
И в тот же день в «Чивильта Католика» он написал в адрес партии Лига, которая борется за закон, обязывающий иметь распятия в общественных местах: «Руки прочь!»
«Крест никогда не символ идентичности. Крест есть крик о любви к врагу и гостеприимству безо всяких условий. Это объятие беззащитного Бога».
Всё это — камни в огород Маттео Сальвини и всех политиков, которые выступают за борьбу с иммигрантами. Папа в данном случае оказывается диссидентом в Италии. Дошло до того, что популярный католический журнал вышел с обложкой, на которой на латыни: «Vade retro Salvini» — «Отойди, Сальвини» — то есть, Сальвини сравнивается с сатаной.
Церковь — вне политики! Вне дурной политики, конечно...