У каждой страны есть свои ворота. Как минимум — таможня, как максимум — Геркулесовы столбы, Сцилла и Харибда, статуя Свободы перед Нью-Йорком.
Ворота — самое уязвимое место в стене. К двери это тоже относится. Это как со шпионами, разведчика нельзя поймать, если он не получает и не передаёт информацию. Хорошо, пусть получает, но не передаёт. Вроде священника с тайной исповеди. Необходимость выйти из скалы замкнутости делает нас уязвимыми; что уж говорить о необходимости кого-то впустить. Идеальный дом без окон, без дверей, внутри самовоспроизводящийся солёный огурец и самовосполняющаяся бутылка водки.
Вот почему Одиннадцатое Сентября так потрясло американцев. Рухнувшие башни были притолоками у невидимых, но очень надёжных врат США. Оказалось, что наглухо закрытые ворота могут и проломить. Травма была тем больше, что американец по определению — человек, который ворвался в ворота в страну «коренных американцев». Колумб не Америку открыл, он открыл океанические ворота в Америку. И хлынули… Спустя пять веков — что по историческим меркам пять минут — накрепко захлопнули ворота. Поэтому Махатма Ганди отказался приезжать в Америку — он отказался доказывать, что не собирается в ней оставаться. Это Колумб должен был доказывать.
Ганди, заметим, не стал никого подзуживать лететь в Америку и разносить там таможню по закоулочкам. Спокойно скончался на родине от пули единоверца и единоплеменника.
Что может быть хуже консула или таможенника, который выполняет функцию божества, определяя, кому попадать в рай, а кому нет?
Божество, которое используют в роли таможенника. Таков Бог ханжей, которые считают смерть — посланницей Всевышнего, карающей за нарушение правил общежития. Заигрались, задухарились, наделали абортов и эвтаназий, порнографию снимаете-разглядываете, — так получайте. Бог не фраер, — грешник бьёт, Бог отбивает.
Бог, разумеется, тут — фигура речи. Не Творец мира, не Спаситель, не Дух творчества и изобретения, а чучело, которое покорно стоит там, куда его поставил чучельник. В современном мире, к счастью, о Боге вообще не принято говорить, но к несчастью, чучел от этого меньше не стало. «Бог» заменили на «закон», «порядок», «безопасность», а результат прежний — стоит пугало и пугает, проходу не даёт.
Подтасовка в том, что где стоят ворота, никому толком неизвестно. Это ведь только кажется, что десять заповедей чётко очерчивают территорию жизни. Достаточно заметить, что о порнографии, эвтаназии и абортах в этих заповедях ни единого звука, ни поощрительного, ни осудительного. Так что все призывы жить по вере — это призывы жить по чужой вере, по доверию к толкователю воли Божией, причём толкователи, которые обличают и попрекают, почему-то одновременно защищают то, что нормальный человек, будь он верующий или неверующий, защищать не станет — например, смертную казнь, цензуру и войну. Справедливую войну, справедливую цензуру и справедливую смертную казнь.
Никакой справедливости, конечно, тут и близко не лежало. Справедливость подразумевает, что моралист в какой-то момент останавливается и говорит: «Ну, слава Богу, мы всё соблюли и может наказания Божия не бояться! Мгновение, ты прекрасно, поехали на качелях качаться и мороженое кушать!» Нет, Бог у этих людей как белая обезьяна, Он только для того, чтобы вечно трепать людям нервы, чтобы не давать им забыть — нет, не о Боге, а о моралистах.
Есть, конечно, и личная выгода у законников и моралистов. Держать другого в состоянии постоянной вины удобно, потому что позволяет затушевать собственную вину. А она есть, есть, как же без неё, ведь все люди, все слабые. Отсюда и агрессивность законничества — чем громче кричишь «держи вора», тем тише колокольчик своей совести. Самое же идеальное для законничества — это война, метафорическая или реальная. Война всё спишет. Поэтому они живут в мире, где вечная война — то праведников с грешниками, то культуры жизни с культурой смерти, то цивилизации с варварами, то Запада с Востоком.
Война — это триумф всех бездарей, кое-какеров, троечников, прорвавшихся во власть. Ну, правда, отличить этих милитаристов от людей, которые искренне хотят сразиться со злом, нетрудно — в качестве врага неизменно выбирается не самый опасный, а самый бессильный. Вот почему разнообразные милитаристы так чётко останавливаются перед российским деспотизмом. С ним они ссориться не будут, идеалы демократии или благочестия предадут по полной программе. Не потому предадут, что пацифисты, а потому что дешёвка.
А ворота ни Бог не защитит, ни герой. Потому что нету их, ворот… Ни в политике, ни в этике, ни в религии. И не было никогда… И зло не в том, что кто-то ломится в чужой монастырь, а в том, что люди разгородили землю на монастыри и удивляются, почему это кто-то куда-то ломится.