Нет различия между пупком людоеда и пупком его жертвы. Различие возможно разве что между пупком обожравшегося людоеда и людоеда голодного. Впрочем, пупок голодной жертвы и жертвы, откормленной для праздничного ужина, различаются точно так же.
Точно так же нельзя найти ни одного отличия между пупком почтальона в Южной Корее и пупком почтальона в Корее Северной. Сливаются в едином потоке пупки солдат вражеских армий, законных жён и любовниц, мужей верных и верных лишь время от времени.
Этим и оправдываются люди, которые время от времени готовят ужин людоедам, своё занятие. Не повар определяет, что будет есть крокодил на завтра, иначе на ужин крокодил съест повара.
Различия начинаются вверху и до низу не доходят. Все корни впитывают воду и качают её вверх, а уж дубовые там листочки или фиговые, от нас не зависит. В России был сталинизм, в Германии был гитлеризм, в Америке демократия, но мужчины и женщины всюду любили, плакали, работали одинаково. Так что война с тоталитаризмом войной, а обед по расписанию. Россия в Украину вторглась и воюет, но пупки у русских и украинцев одинаковы. Кровь уходит в землю и не достаёт до пупков. Почтальоны они и в Освенциме почтальоны.
Люди, которые так рассуждают, и есть пупок тоталитаризма, милитаризма и прочих измов. Именно через таких людей сливались в один организм запросы на рабство и агрессию. Через таких людей создавались и создаются чудища, пожирающие, в том числе, собственных матерей. Но не всех, не всех, — чудища умеют делать консервы (естественно, чудовищные). Большинство людей, которые выносили, породили и подкармливали Гитлера, получают очень осязаемую прибыль от организмов, в которых работают простыми пупками. Если ещё точнее, они без этого организма жить не могут. Бродячие носы ещё попадаются, но бродячих пупков не бывает.
Только для тоталитарной души нет разницы между почтальоном в Париже и почтальоном в Освенциме. Дело даже не в том, что письма разные, и не в том, что в Освенциме одни могут получать письма (те, кто убивают), а другие не могут. Они видят разное, эти почтальоны. Они слышат разное. Они вдыхают разное. Они ходят на выборы, одинаково переставляя ноги, и опускают в одинаковые ящики одинаковые листы бумаги, но галочки ставят напротив разных фамилий.
В том-то и заключается главный обман деспотизма, что он якобы видит в людях винтиков — реальных или потенциальных. Рабовладельцы-то отлично знают, что люди не созданы быть рабами, что рабы все разные, но ни один раб — не раб по своей природе. Рабовладельцы отлично понимают, что пупок может развязаться, раб может освободиться, почтальон может освободить тех, кто не пишет и не получает письма. Поэтому угнетение всегда агрессивно по отношению не только к внешним, но и к своим. Пупки надо держать в строгости.
Разгадка в том, что пупок не винтик, а общество — не гайка, насаженная на винтик. Винтик ничего не помнит, а пупок помнит пуповину. У винтика нет прошлого, у пупка — необозримое прошедшее, начиная с того самого первого урода, который придумал носить своё будущее в себе, подкармливая его, оберегая и готовя к самостоятельной жизни. Пупок и напоминает человеку о том, что жизнь имеет смысл, что время имеет вечность, а душа не имеет ни дна, ни покрышки. Ты не с конвейера сошёл, так и не будь конвейером, не волоки слепо житие свое со всем, что на него поставят. Тогда и будешь оправдываться не тем, что все одинаковые винтики, а тем, что ты для кого-то был пуповиной.
На самом-то деле, все пупки — разные. Только преступники оставляют не отпечатки пупков, а отпечатки пальцев, поэтому им больше внимания. Но это полицейское внимание, но если мы хотим жить не в полицейском государстве, то особое внимание следует уделять как раз пупкам, которые отпечатываются не во время преступлений, а прямо наоборот — когда люди увлечены друг другом, наслаждаются свободой и любят не потому, что все якобы одинаковы, а потому что перед тобой, под тобой и вообще всюду и все — единственные в своём роде, сами себе цены не знаем. Думает каждый про себя, что он пуп земли, а на самом деле человек — пуповина неба.