Очень легко придумать массу возможных случаев, которые могли породить словечко «надувательство». Можно надуть мешок, презерватив, воздушный шарик. Очевидно, что такое надувание либо не может никого обмануть, либо — как в случае с шариком — является даже желательным для покупателя.
Можно предположить тогда, что надувательство заключается в надувательстве не товара, а продавца. Продавец надувает щёки, чтобы придать убедительности своей рекламе. Такое объяснение встречается, однако оно не предупреждает следующего вопроса: а почему это надутые щёки придают словам или лицу особую убедительность? А ведь придают!
Сухое, топористое лицо ассоциируется с великим инквизитором и прочими гадостями, оно заставляет насторожиться, хотя, если уж человек удостоверился, что худое лицо не таит в себе дурного, он будет эту худобу считать очень обаятельной. Как у Авраама Линкольна. Даже Дзержинский, который, несомненно, ближе не к освободителю угнетённых Линкольну, а к сжигателю врагов Торквемаде.
Худое лицо — значит, человек по крайней мере не обжора, не предаст из-за куска хлеба. Однако, может и сжечь, недаром он похож на лучину. А если худощавый человек торгует хлебом, возникает жуткое подозрение: да не брезгует ли он своим товаром? Поэтому у хорошего булочника щёки должны быть больше его булочек. Вот на это и рассчитывают надувающие щёки.
Проблема в том, что «надувательство» по строю русского языка должно обозначать не то, что совершает кто-то над собой, а то, что совершают над другим. «Ветром надуло» — это ведь иронически о беременности без явных признаков отца.
Конечно, это доброе надувательство, ведь станет одним человеком больше в мире. Но бывает, и даже ох как бывает, что там, где должно стать человеком больше, становится человеком меньше. Какой-нибудь господин покажет резиновую куклу, заявит, что сейчас она на глазах у потрясённой публики забеременеет и родит ребёночка, начнёт её надувать (не спрашивайте, где у куклы пимпочка — у каждого есть такая пимпочка, и обычно нас надувают не через то место, которое мы считаем своим слабым местом) — итак, будет её надувать, надувать, надувать — и наконец кукла лопается. Лопнуло и наше доверие: мы видим уже не «господина», а «шарлатана», не человека, а обманщика. Ты не куклу надул — да и не надул, ты нас надул!
Кукол таких в мире намного больше, чем кажется в детстве. Да и во взрослом возрасте трудно поверить, что люди могут предаваться такой жестокой забаве — пока не поймаешь себя на том, что не побрезгуешь надуть какую-нибудь куколку. Да любой учёный, когда он просит денег на своё исследование, занимается надувательством в той мере, в какой твёрдо обещает результат. Так учёного хотя бы можно проверить, о чём многое могли бы рассказать алхимики, повешенные из-за того, что они честно пытались превратить свинец в золото и не смогли.
Кошмар заключается в том, что есть одна волшебная палочка, которая превращает надувательство в почти нескончаемый обряд. Это власть. Вот в Средние века было в моде «принимать христианство» как принимают душ или послов. Только душ принимают лично, послов принимают временно, а христианство принимали за весь народ и навсегда. Князь Владимир из своих доходов дал новообразованной Церкви десятину, выписал из Византии священников, утварь, книги, заплатил дружинникам, чтобы те согнали народ для крещения. В результате уже через несколько десятков лет Владимира восторженно восхваляли за то, что он утвердил на Руси истинную веру.
Юмор в том, что для восхвалявших критерием истинности было то, что вера эта выбрана Владимиром. Выбрал бы ислам — восхваляли бы за исламизацию Руси. И вот более тысячи лет продолжается надувательство: церковные люди всё просят и просят у правительства денег, потому что они представляют Церковь, традиционную для России. Они, правда, умалчивают о том, что Церковь традиционна для России лишь потому, что правительство когда-то дало на неё денег.
Не только в России, и не только христианство оказывалось, оказывается и будет иметь оказаться в роли резиновой куклы, которую надувают. Что уж говорить о более мелких мошенничествах, когда сперва просят денег под что-то очень важное, а потом выясняется, что это важное только тем и важно, что под него могут дать денег. Или не выясняется — вот для того и нужна власть, чтобы в момент лопания куклы нанять людей, которые соберут разлетевшиеся клочки и склеют, и нанять других людей, которые заткнут рты тем, кто посмеет сказать, что кукла лопнула. Мудра же та власть, которая заранее побеспокоится заткнуть рты тем, кто посмеет назвать куклу — куклой. Самая мудрая власть отдельно наймёт людей, которые будут неустанно проповедовать, что кукла и есть человек, и что нет человека, кроме куклы, и каждый должен стремиться подражать этой кукле, а кто назовёт куклу куклой, тот бесчеловечный безбожник.
Пример с крещением Руси не должен вводить в заблуждение: куклу можно сделать не только из христианства, и если из Христа делают куклу, это не доказывает, что Он — не жил, не был распят или не воскресал. Когда мошенники делают из обрезков бумаги «куклу» — сверток, в котором якобы находятся настоящие деньги — это не только не дискредитирует деньги, это подтверждает их ценность в глазах как мошенников, так и честных людей.
Времена надувания кукол в масштабе целого народа и целого тысячелетия в большинстве стран, кажется, прошли. Очень хочется надеяться, что прошли — но не стоит надувать свою, либеральную куклу: эти времена прошли не всюду и, главное, не навсегда. Любителей надувать осталось много, и мало радости от того, что они в основном надувают свои собственные щёки, словно мальчишка, изображающий перед зеркалом супермена. Кто тренируется в надувании на себе, тот при первом удобном случае надует ближнего своего. Попросит денег на издание очень нужной книжки, заплатит за хорошую рецензию об этой книжке, а потом будет гордиться тем, что он — великий писатель.
Надувательства вообще легче проходят в сфере духовного — так ведь и надувание есть процесс, связанный именно с дыханием. Щёки надуть можно, а ноги удлинить — никак. Здесь наука кардинально противоположна религии и культуре — как, впрочем, и кулинария, автосервис, земледелие и пр. Служенье муз не терпит суеты, но отлично терпит надувательство. Иначе и нельзя: ведь запретить мошенничество в автосервисе или кулинарии означает спасти человеческие жизни (никто не погибнет из-за плохо надутых шин или вздувшихся консервов).
Запрет надувательства в религии или культуре — всё равно, что запрет дыхания и речи. Нельзя лишить человека возможности лгать, не лишив его одновременно возможности говорить правду. Самое большое надувательство — это борьба с надувательством при помощи той самой внешней власти, которая есть основная опора надувательства. Просто сам — не надувай щеки свои, не надувай ближнего своего, и если и просишь деньги на доброе дело, не утверждай, что это дело доброе, потому что на него можно и нужно деньги. Сколько пышных надгробий — всего лишь надутые шары. Написано: «Академик», а следовало бы написать: «Предатель и подлец, убедивший тирана в том, что можно превратить карася в порося».
Это ещё счастливый случай, потому что и тиран, и надувший его академик, скорее всего, подозревали друг в друге резиновых кукловодов. Намного ужаснее участь «простых людей», которые и хотели бы надуть человечество, а смогли надуть лишь самих себя или двух-трёх любивших их без памяти ближних. Что-то будет в день, когда из земли выплывут воздушными шариками гробы, наполненные всеми теми газами и обманами, которые накапливаются в душе человеческой к концу жизни. Это будет нечто: большой взрыв больших пузырей.
Известный случай, когда грузовик, перевозивший огромный агрегат, не мог проехать под мостом — и кто-то догадался выпустить воздух из его шин, чтобы машина осела. Так этот грузовик вёз агрегат, а сколько везут совсем пустоту и ни в коем случае не дадут выпустить в воздух ту дрянь, которой они эту пустоту накачивали всю жизнь.
Нет уж, лучше сейчас потерпеть, проколоть, что успел надуть, выпустить воздух из шин, из щёк, из откуда угодно, и не надувать, и не надуваться, чтобы не лопнуть в тот самый час, когда можно и нужно будет воспарить.