Готфрид Лейбниц

Сочинения

Cм. курс истории философии.

К оглавлению - Номер страницы после текста на ней.

ОСНОВНОЕ ГНОСЕОЛОГИЧЕСКОЕ СОЧИНЕНИЕ ЛЕЙБНИЦА И ЕГО ПОЛЕМИКА С ЛОККОМ

Для того чтобы выделить наиболее яркие страницы борьбы между материализмом и идеализмом в философии XVII в., наряду с выступлением Гассенди против идеалистической метафизики Декарта приводят в пример полемику между Локком и Лейбницем. Она нашла свое отражение не в беседах-дискуссиях и не в непосредственной переписке двух великих философов, которые никогда не встречались лично. Оживленный и подчас острый обмен мнениями происходил через охотно предлагавших свои услуги третьих лиц. Критическая реакция Лейбница на основные вопросы, освещенные и решенные с позиций метафизического материализма в своде сенсуалистической теории познания конца XVII в. - "Опыте о человеческом разумении" Джона Локка, нашла свое развернутое выражение в самом крупном из всех гносеологических сочинений философа. Свой спор с Локком Лейбниц иногда сравнивал с дискуссией, происходившей в далеком прошлом между Платоном и Аристотелем [1], а по аналогии с "Новым Органоном" Фрэнсиса Бэкона, противопоставлявшимся автором "Органону" Аристотеля, сочинению было дано наименование "Новые опыты о человеческом разумении". Но Лейбниц был больше на стороне Аристотеля, чем Бэкона, хотя не собирался ни восстанавливать онтологию Стагирита в ее первозданном виде, ни ограничиваться уровнем его логических воззрений, считая свою систему в целом ближе к платоновской.

1 См. наст. изд., с. 47

К сказанному необходимо добавить, что "Новые опыты..." Лейбница противостоят "Опыту..." Локка не только как идеалистическое произведение - материалистическому, но и как диалектическое по многим своим идеям сочинение - метафизическому.

Критикуя слабости метафизического материализма, Лейбниц невольно стимулировал совершенствование материалистических учений, способствуя преодолению исторически ограниченной формы последних и их будущему переходу в качественно новую, диалектическую стадию развития. Это произошло уже после Лейбница через посредство концепций Дидро, а затем - диалектики классического немецкого идеализма конца XVIII - первой трети XIX в. Именно в "Новых опытах..." диалектические идеи Лейбница видны особенно отчетливо.

"Новые опыты о человеческом разумении" написаны с большой обстоятельностью. Их автор выдвигает развернутые соображения по всему комплексу вопросов, обсуждавшихся в "Опыте..." Локка. И поскольку главное сочинение Джона Локка отличается широтой и полнотой охвата проблем, то ответ его оппонента превратился в столь же полную, хотя и неисчерпывающую экспозицию философской системы и метода самого немецкого мыслителя. Однако для того, чтобы "Новые опыты..." стали действительно систематическим изложением философии Лейбница, их автору следовало преодолеть различия внутренней логики построения двух столь несходных между собой теоретических систем. Несходство это, естественно, вытекало уже из того, что исходным пунктом учения Локка являлась концепция внешнего чувственного опыта, а учения Лейбница - понятие неисчерпаемой духовной монады. Поэтому в "Новых опытах..." Лейбниц иначе излагает свою философию, чем, скажем, в своей "Монадологии", и, начав вслед за Локком с обсуждения проблемы существования врожденных идей, выдвигает на первый план вопросы метода. Таким образом, "Новые опыты..." прежде всего важный источник для изучения метода Лейбница и его гносеологии, через призму которой рассматриваются здесь также вопросы логики, онтологии и этики. Эти последние вплетены в общую ткань сочинений великого немецкого философа и, хотя они изложены гораздо более кратко, чем вопросы теории познания и метода, вносят много ценных и важных дополнений.

Возникновение "Новых опытов о человеческом разумении" и состав Лейбницевской "Локкианы"

Когда в VIII томе "Всеобщей библиотеки" Жана Леклерка в 1688 г. на французском языке в сжатом изложении, подготовленном самим Локком, были воспроизведены главные идеи "Опыта о человеческом разумении", и среди них отрицание врожденных идей и первичности духа, они сразу же привлекли внимание Лейбница. Спустя два года (в 1690 г.) он ознакомился и с полным лондонским изданием главного произведения Локка. В 1696 г. философ послал Локку "Несколько замечаний ([Reflexions] sur)..." по поводу прочитанного, но Локк ему не ответил. В 1700 г. в переводе Пьера Коста появился полный французский текст "Опыта...", и Лейбниц смог наконец подробно его изучить, поскольку английским языком он владел не так свободно, как французским. Результатом возникших (также на французском языке) заметок и реплик Лейбница и явились его "Новые опыты о человеческом разумении".

Создание "Новых опытов..." относится к 1703 - 1704 гг. Лейбниц писал их в Герренхаузене. Сочинению придана форма диалога между двумя вымышленными лицами, из которых одно (Филалет) представляет позицию Локка, а другое (Теофил) - комментарий или же возражения на нее со стороны Лейбница. Естественно, что Теофилу-лейбницеанцу принадлежит последнее слово, и он то указывает на способы примирения или сближения своих взглядов со взглядами Филалета, то завершает дискуссию аргументами, вполне будто бы доказывающими его победу над последним. Локк скончался, когда книга была только-только завершена, и Лейбниц, как он пишет об этом Т. Бёрнету (Burnett) 26 мая 1706 г., счел неудобным публиковать свое сочинение. Была и еще одна причина: Кост в письме от 20 апреля 1707 г. (т. е. уже после смерти Локка) советовал не торопиться с изданием "Новых опытов..." до тех пор, пока ему, Косту, не удастся выяснить из бумаг покойного, какие новые изменения и дополнения в свой "Опыт..." внес Локк после французского издания его книги. К тому же Лейбниц считал, что его рукопись нуждается в стилистической доработке (видимо, он находил ее не вполне завершенной и по содержанию). Философ отложил ее и занялся "Теодицеей". Прошло

почти полвека, и только в 1765 г., когда самого Лейбница давно уже не было в живых, усилиями Рудольфа Распе в издательстве И. Шредера в Лейпциге сочинение великого мыслителя увидело наконец свет. Таким образом, оно не смогло оказать прямого воздействия на философскую жизнь первой половины XVIII в.; но предшествовавшая полемическая переписка двух философов через посредников вызвала, пусть и у небольшого круга осведомленных современников, живой резонанс. В "Новых опытах о человеческом разумении", предназначавшихся их автором для широкой публики, эта полемика получила развитие и своего рода завершение.

Труд Лейбница, составляющий основное содержание настоящего тома, этот, так сказать, "Анти-Локк", представляет собой сочинение, примечательное в ряде отношений, на некоторые из которых мы уже указали в самом начале статьи. Не только все стороны мировоззрения Лейбница, но и его энциклопедические интересы и познания, огромный диапазон его исследований получили свое отражение в этом труде. Хотя Лейбницу пришлось, как он и решил с самого начала, следовать шаг за шагом за всеми главами и параграфами "Опыта..." Локка, он сумел изложить свое учение довольно полно. "...Проще, конечно, - замечает Лейбниц, - следовать по стопам хорошего писателя, чем все заново вырабатывать своими силами" [2]. Нужно иметь в виду, что его философские взгляды к этому времени уже вполне сложились, однако целостное, а тем более детальное их изложение отсутствовало: "Монадология" была написана лишь спустя десять лет. "Новые опыты..." явились первым подробным изложением философии Лейбница, затронувшим и такие вопросы, которых не было в "Опыте..." Локка; теоретические рамки творчества знаменитого британского эмпирика при всей их широте все же были уже горизонтов мышления Лейбница. Как же конкретно соотносятся взгляды Лейбница и Локка в "Новых опытах о человеческом разумении"?

2 Наст. изд., с. 47.

В центре внимания философов одни и те же вопросы: если "Опыт..." Локка посвящен теории познания, то соответственно наиболее подробное освещение в "Новых опытах...", как мы уже отметили, нашли теория познания и метод его великого немецкого антагониста. В ходе возражений на критику Локком врожденных идей Лейбниц

внес в свою концепцию источников знания уточнения и добавления, которых мы не найдем в других его сочинениях. С большой проницательностью он вскрыл слабые пункты в метафизическом сенсуализме своего противника, а диалектическая глубина рассуждений немецкого мыслителя позволила ему в тех же самых вопросах, которые трактовал Локк, найти новые стороны и моменты, о которых последний и не подозревал. Будучи ценным документом из истории борьбы между идеализмом и материализмом, с одной стороны, и диалектикой и метафизикой - с другой, "Новые опыты..." отражают в то же время конфликт между рационализмом и сенсуализмом, априоризмом и эмпиризмом. Но кроме конфликта необходимо отметить и сближение точек зрения и не только в вопросе о роли знаков в процессе познания. И что особенно важно, выдающийся диалектик Лейбниц в процессе критики Локка подходил порой к верным материалистическим позициям, иногда более глубоким, чем те, на которых стоял английский философ. Это произошло, например, в вопросах о всеобщем динамизме природы и о "разуме" животных, где мы находим следующие рассуждения мыслителя: Локк утверждает, "что раз тела могут быть без движения, то и души могут быть без мыслей. На это я, - пишет Лейбниц, - даю несколько необычный ответ. Я утверждаю, что ни одна субстанция не может естественным образом быть в бездействии и что тела также никогда не могут быть без движения" [3]. Что касается животных, продолжает он, то они обладают душами, и их душам свойственно "тусклое" мышление в зачаточной форме. Мы сталкиваемся здесь с тем парадоксом, что автор явно метафизического учения о "предустановленной гармонии", идеалист Лейбниц, с большей силой подчеркивает факт наличия всеобщей взаимосвязи явлений, чем материалист Локк. С другой стороны, Локк был прав, отвергая "предустановленную гармонию" как спекулятивную по существу фантазию.

3 Наст. изд., с. 53.

Лейбниц опасался обвинений в религиозной неортодоксальности, так что заверений в верности христианской религии в "Новых опытах..." достаточно. Когда Лейбниц полемизировал с Ньютоном (а эта полемика косвенно была и спором с Локком, поскольку последний был горячим сторонником ньютонианской картины мира), то Лейбниц

и Ньютон обвиняли друг друга в опасном преуменьшении "всемогущества Божьего". Но иначе ведет себя Лейбниц по отношению к Локку на страницах "Новых опытов...". Лейбниц старается (хотя и не во всех случаях) оградить его от обвинений со стороны церковников в недостаточном уважении к вере. Но в полной искренности стремлений "богобоязненного" мыслителя приходится то и дело сомневаться. Движение научной и диалектической мысли нередко ведет его, как мы увидим, к точкам зрения, прямо противоположным религии. В тех же случаях, когда Лейбниц приближается к деизму, взгляды его и Локка начинают сближаться.

Принципиальная конфронтация Лейбница и Локка по основному вопросу философии - это реальный факт. Идеализм Лейбница не смог одержать победу над материализмом Локка. Попытки Лейбница ниспровергнуть материалистическую философию кончаются неудачей. Изучение текста "Новых опытов..." и переписки под этим углом зрения показывает, что Лейбницу в конце концов приходится либо соглашаться с решениями, предлагаемыми Локком (это происходит в частных вопросах), либо переосмысливать в рамках своего мировоззрения те идеи, которые Локк высказывал, исходя из материалистических посылок. Так, Лейбниц соглашается с Локком, что из прир.оды должны быть удалены всякие ссылки на "сверхъестественное" и что дух не может существовать в отрыве от материальных тел. "Нет ничего столь чудесного, - признает на свой лад Лейбниц, - чего не мог бы произвести механизм природы..." [4] В онтологических вопросах Локк (как это видно из писем его верного друга леди Демерис Мешэм Лейбницу, датированных 3 июня и 8 августа 1704 г. и, надо полагать, написанных под его, Локка, диктовку) уверенно разбивает доводы Лейбница в пользу "духовных" субстанций: эти доводы всего лишь шаткая гипотеза, и куда естественнее принять, что материя способна мыслить. Но Лейбниц прав, заявляя в отношении позиции Локка, что на уровне механистического материализма это положение остается слишком мало обоснованным и, значит, на этом уровне оставаться нельзя.

4 Наст. изд., с. 221.

Эпистолярное наследие Лейбница, в котором мы найдем обмен мнениями с адресатами, посредничавшими между ним, Локком и Ньютоном, составляет важное дополнение

как к теоретическому содержанию "Новых опытов о человеческом разумении", так и к общей картине отношений между двумя великими философами. Лейбницевская "Локкиана" без этой переписки была бы явно лишена полноты, чем и определено наше решение поместить ее в настоящем томе.

В первую очередь речь идет о переписке Лейбница с леди Мешэм, переписка эта относится к 1703-1705 гг. и охватывает два последних года жизни английского мыслителя. Демерис Мешэм, дочь философа Р. Кэдворта, сама неплохо ориентировалась в философии и известна как автор книги, написанной против окказионалистского мистицизма Н. Мальбранша и Д. Морриса. В своих письмах Лейбницу она выступает преимущественно в роли посредницы между ним и Локком. Это видно и по характеру вопросов (о непротяженности монад, о всеобщей одушевленности природы, свободе воли и т.д.), которые она задает немецкому философу, указывая при этом на слабые пункты его онтологии, и по тем возражениям и комментариям к ответам Лейбница, которые она направляет ему. Интерес представляют и отзывы о других философах - Бейле, Кларке и Кэдворте, взгляды которых затрагиваются в этой переписке только попутно.

В данном томе сочинений Лейбница помещены также фрагменты из переписки Лейбница с шотландским дворянином Т. Бёрнетом де Кемни, имеющие определенное отношение к полемике между двумя философами. Включать в этот том абсолютно все, подчас очень краткие, упоминания о Локке, встречающиеся в письмах Лейбница и его многочисленных корреспондентов, необходимости не было, тем более что это нарушило бы цельность других томов настоящего издания. Мы и без этого получаем достаточно полную картину, которая знакомит с рядом интересных подробностей в отношениях двух крупнейших европейских мыслителей конца XVII - начала XVIII в. и добавляет немаловажные штрихи к характеристике собственной философской позиции Лейбница.

Картину дополняют некоторые наброски и отрывки, по содержанию примыкающие к "Новым опытам о человеческом разумении" и заключающие сжатое изложение и критику основных идей сочинений Локка. Эти наброски особенно интересны тем, что именно их Лейбниц в 1696-1698 гг. послал Локку, надеясь вызвать его на прямую полемику. Таков состав данного тома.

Проблемы теории познания в "Новых опытах о человеческом разумении"

Повторяющее структуру "Опыта о человеческом разумении" Локка - книгу за книгой, главу за главой, параграф за параграфом, произведение Лейбница состоит из четырех книг. В первой из них рассматриваются проблемы врожденных знаний, во второй - происхождение, образование и гносеологические функции идей, в третьей - роль абстракций и языковых средств их выражения в познании, а в четвертой - объекты и виды познания, вопрос об истине и ее критериях, а также соотношение разума и веры.

Изложив в Предисловии в основных чертах свой метод, Лейбниц приступает к последовательному критическому рассмотрению "Опыта..." Локка.

В первой книге "Опыта..." Локк подверг критике теорию врожденных идей, показав, что врожденными не являются ни знания, ни принципы познания, ни моральные ("практические") императивы. В своем критическом комментарии Лейбниц стремится продемонстрировать односторонность и упрощенность взглядов Локка в этом вопросе, их ошибочность. Немецкий мыслитель ссылается на то, что врожденные идеи и принципы могут существовать и существуют в неосознанном, потенциальном виде, люди ими "пользуются, не отдавая себе в этом отчета" [5], инстинктивно. В этом смысле, пишет Лейбниц, врождены привычки, "природная логика", т. е. законы мышления, способности и естественные склонности, "предрасположения, задаток (une aptitude), преформация" и "потенциальное знание" [6].

5 Наст. изд., с. 77.
6 Наст. изд., с. 82; 88.

Но отличие позиции Лейбница от локковской здесь далеко не так велико, как это пытается показать немецкий философ. Локк не только не отрицал врожденных предрасположенностей и способностей, но в педагогических сочинениях, например в "Мыслях о воспитании", сам указывал на их существование. "Душа каждого человека, так же как и его лицо, представляет известные особенности, отличающие его от остальных людей, и вряд ли найдутся двое детей, в воспитании которых можно было бы

применять одинаковый метод" [7]. А в работе "Об учении" Локк допускает "как бы инстинктивное знание истин" [8] в смысле способностей к логическому рассуждению. В этом же смысле в рукописи "О пользовании разумом" он замечал, что "существует, видимо, большое разнообразие в умах людей" [9].

И все-таки врожденность знаний в строгом смысле слова Локк отрицал, так что отличие его точки зрения от позиции Лейбница налицо и это отличие - в пользу Локка. Оно проистекало из принципиальной разницы в установках материалиста и идеалиста, неодинаково понимавших источник потенциальности. Оба они согласны в том, что "природа вещей и природа духа действуют здесь заодно" [10], но если для Локка вещи воздействуют на человеческую психику извне, формируя определенные задатки, передающиеся затем по наследству, то для Лейбница сама природа вещей изначально укоренена в природе духа в соответствии с принципом предустановленной гармонии. Внешнее воздействие на душу - это не более как "повод" [11] для выявления изначальных потенций разума. И все же Лейбницу приходится признать правоту Локка, когда он констатирует тот бесспорный факт, что "мы будем ошибаться тем легче, чем менее мы будем обучаться" [12], т. е. отгораживаться от уроков внешнего опыта.

Различие точек зрения, выраженных Локком и Лейбницем, восходящее к основному философскому вопросу, отнюдь не сгладилось и в наши дни. Мы знаем, что врожденных знаний не бывает, но врожденная информация в форме инстинктов, диспозиций, физиологически запрограммированного поведения и анатомически запрограммированного набора субъективных форм чувственного восприятия свойств объективного мира существует. "Филогенетическое a priori" признавалось Ф. Энгельсом и В. И. Лениным. "...Практика человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка..." [13] Система взглядов Локка соответствует такой постановке вопроса, тогда как Лейбниц постулировал нечто, в принципе выходящее за ее рамки, а именно изначальную заложенность знаний в сознании монады, что является бездоказательным спекулятивным тезисом.

7 Д. Локк. Педагогические сочинения. М., 1939, с. 224.
8 Там же, с. 295.
9 Д. Локк. Избранные философские произведения в двух томах, т. II. М., 1960, с. 188.
10 Наст. изд., с. 86.
11 Наст. изд., с. 75.
12 Наст. изд., с. 90.
13 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, с.198.

Аналогичная ситуация возникает и тогда, когда между Лейбницем и Локком заходит спор о врожденности моральных принципов. Если Локк устами Филалета говорит, что самое большее, что может быть признано, - это "склонность души к благу, а не некая запечатленная в нашем разуме истина", то Лейбниц и в этом случае утверждает, что "существуют инстинкты, заключающие в себе теоретические истины" [14], которые все-таки непременно проистекают из глубин разума, пусть и в неотчетливом виде. Конечно, эмоции несут на себе определенную информационную нагрузку (хотя в еще большей степени возмещают недостаток информации и направляют на ее получение), но Лейбниц не прав в том, что "всякое чувство есть восприятие некоторой истины" [15], ведь если всякое истинное знание содержит в себе информацию, что бесспорно, то это вовсе не значит, будто всякая информация есть знание в собственном смысле слова. И снова Лейбницу приходится по сути дела признать правоту Локка: какие бы упования ни возлагались на врожденное знание, надо помнить, что "очень часто невозможно отличить врожденное от приобретенного" и в принципе надо стремиться к тому, чтобы всякое новое положение конкретно доказывать, а не оправдывать легковерными ссылками на его врожденность [16].

14 Наст. изд., с. 92.
15 Наст. изд., с. 96.
16 См. наст. изд., с. 139; 108.

Во второй книге своего главного гносеологического сочинения Локк исследовал понятие опыта, его состав и структуру. Речь шла здесь о классификации идей по их содержанию, а отчасти и по способам их образования, последние пять глав имеют прямое отношение к теории истины.

В соответствующей книге "Новых опытов о человеческом разумении" Лейбниц характеризует сознание не только как эмпирическое явление, но и как субстрат познавательных процессов, и мы обнаруживаем здесь больше разнообразного философского материала, чем во второй книге "Опыта..." Локка. Вторую книгу "Новых опытов..." немецкий мыслитель начинает с критики

понятия "tabula rasa" как абсолютно "пустого" сознания, присущего новорожденному в момент его первого столкновения с внешним миром. К аргументам в пользу существования врожденных потенций, с которыми мы уже знакомы по первой книге "Новых опытов...", Лейбниц добавляет ссылку на Локкову рефлексию, некоторые продукты деятельности которой (например, понятие времени), согласно английскому философу, могли сложиться совершенно независимо от внешнего мира. Гораздо менее обоснованы рассуждения Лейбница о том, что принятие tabula rasa непременно ведет к идее внетелесной субстанции и тем самым к разрыву между душой и телом. Нельзя, однако, пройти мимо его соображений насчет того, что против пассивной tabula rasa свидетельствуют факты беспрестанной миграции внимания и существование психически бессознательного в виде бесконечно малых перцепций (переживаний). Неоднократно подчеркиваемая Лейбницем мысль о существовании невоспринимаемых перцепций (восприятий) представляет собой зародыш будущей кантовской концепции нечувственной чувственности, но с той разницей, что у Канта речь пойдет об априорной форме чистого созерцания, тогда как у Лейбница имеются в виду вполне содержательные процессы. Итак, психика индивида с самого начала своего формирования - это вовсе не однородно-бессодержательная и равнодушно оцепенелая tabula rasa: "полотно, представляющее наш мозг, должно быть активным и эластичным" [17].

Анализируя взгляды Локка на простые идеи, Лейбниц детально излагает свою точку зрения в отношении многих из них. Здесь мы найдем его определения времени и пространства как "различных видов порядка", причем время - это "мера движения, иначе говоря, равномерное движение есть мера неравномерного движения" [18]. Как и Гоббс, он считает, что идеи первичных качеств формируются в нашем сознании при непрерывном участии деятельности разума, тогда как в рефлексии, наоборот, процесс образования простых идей не обходится без соучастия чувственности [19]. Но никаких абсолютно простых идей не бывает. В отношении идей вторичных качеств внешнего опыта позиция Лейбница во второй книге "Новых опытов..." неоднозначна: он то объявляет их в соответствии

17 Hacт. изд., с. 144.
18 Наст. изд., с. 152.
19 См. наст. изд., с. 128.

с принципами своей идеалистической монадологии совершенно объективными, то склоняется к тому, чтобы хотя бы некоторые из них отнести в рубрику "плохо обоснованных" явлений. Но чаще происходит первое. Философ утверждает, например, что боль "отлично (fort bien) может походить на движения, порождаемые этой булавкой в нашем теле", а восприятия теплоты "относительно сообразны", "соответствуют" и даже "сходны (ressem-blent) " с физическими тепловыми процессами [20]. В третьей и четвертой книгах "Новых опытов..." Лейбниц снова возвращается к этой сложной проблеме, дискуссии по которой продолжаются поныне [21].

Значительное место во второй книге "Новых опытов..." занимают проблемы свободы воли и этики, рассматриваемые Лейбницем в их различных связях и опосредствованиях.

Вопрос о свободе связан также с общей проблемой активности сознания. Лейбниц одобряет мнение Локка об активности человеческого духа, проявляющейся, когда он оперирует своими идеями, но Лейбниц добавляет, что вопрос надо ставить и решать шире: дух активен всегда, также и когда ощущает, воспринимает и вообще переживает. Позиция Локка узка и тогда, когда он после долгих размышлений сводит проблему свободы человека к свободе действования [22]. Между тем необходимо принимать во внимание и проблему свободы волевого решения.

20 См. наст. изд., с. 131-132.
21 Подход к этой проблеме с позиций диалектического материализма обсуждается, в частности, в работах: Проблемы логики и теории познания. М., 1968, с. 3-76; И. С. Нарский. Проблема противоречия в диалектической логике. М., 1969, разд. III; H. И. Губанов. Некоторые философские проблемы физиологии и биофизики анализаторов. - "Вестник Академии медицинских наук СССР", 1979, № 5; Z. Cackowski. Tresc poznawcza wrazen zmyslowych. Warszawa, 1962.
22 См. Д. Локк. Избранные философские произведения в двух томах, т. I. M., 1960, с. 253, 259.

Лейбниц стремится связать понятия свободы, воли и разума воедино. Эту связь он подчеркнул специально в своем диалоге "Исповедь философа (Confessio philosophi)". Свобода - это реализуемая нами возможность следовать указаниям разума. Разум же направляет нас на путь активной деятельности, в том числе на путь совершенствования собственной природы, а значит, приобретения все большего счастья. Таким образом, свобода и счастье имеют степени развития и способны прогрессиро-

вать, а внутренний смысл этого прогресса близок к содержанию формулы "свобода есть познаваемая и познанная, реализуемая и реализованная необходимость". Эта формула Лейбница не может быть истолкована фаталистически, поскольку речь здесь идет об использовании возможностей, предоставляемых случайностями, которые как бы гнездятся в "расщелинах" бесконечных цепей необходимости, свойственных зданию действительности. Действительный мир строго детерминирован внутри себя, но фундамент его уходит в бесконечную глубину, в силу чего цепи детерминации, определенные по своей общей направленности, теряются в этой бездне, во всей своей полноте необозримы и оставляют место для случайностей [23].

Такой путь решения проблемы свободы у Локка едва намечен. Когда философ приходит к выводу, что нельзя миновать вопрос о том, абсолютно ли свободны наши волевые решения, в § 48 и 49 главы 1 книги 2-й "Опыта о человеческом разумении" он приближается к пониманию свободы как познанной необходимости, а § 51 у него называется так: "Необходимость добиваться истинного счастья есть основа всякой свободы". Однако со свойством бесконечности объективного мира вопрос о свободе у него не связан. Лейбниц, ссылаясь на закон достаточного основания, утверждает, что "всякий свободный акт необходим", "разум без свободы был бы совсем бесполезен, а свобода без разума не имела бы никакого значения" [24], разум же черпает свои силы не из способности к произволу, а из знания необходимых связей и отношений, однако это знание никогда не может стать исчерпывающим.

23 Ср.: Christos Axelos. Die ontologischen Grundlagen der Freiheits-theorie von Leibniz. Berlin - New York, 1973, S. 372; см. также: И. С. Нарский. Западноевропейская философия XVII века. М., 1974, с. 337 - 341.
24 Наст. изд., с. 209.

Далее в интересном рассуждении Лейбниц рассматривает тонкие психологические моменты воздействия интересов на механизм моральной мотивации. Именно вследствие необозримой бесконечности цепей опосредствования детерминированность и необходимость не тождественны. Кроме того, в учении о морали Лейбниц возводит в ранг этических благ удовольствие и пользу. Он самым тесным образом сближает этические и правовые вопросы, исходя из того что, несмотря на различие в аспекте санкций, по содержанию между ними имеется глубокая связь.

В заключительных главах (XXIX - XXXIII) второй книги "Новых опытов о человеческом разумении" Лейбниц разъясняет свои взгляды на роль чувственных идей в познании. Он проводит различия между идеями темными и ясными, смутными и отчетливыми, фантастическими и реальными, неадекватными и адекватными, ложными и истинными. Философ выступает против смешения идей с чувственными образами: поскольку чувственные образы восприятия и памяти Локк также именовал "идеями", Лейбниц вступает с ним в дискуссию, в основном терминологическую, которую продолжает далее, в четвертой книге "Новых опытов...". По сути дела оба они по-своему правы и в споре о реальных и фантастических идеях, и во взглядах на природу "адекватности" идей. Локк использовал схоластическую терминологию, согласно которой адекватны все простые идеи, поскольку адекватность понимается здесь как соответствие следствия причине; а, по мнению Лейбница, адекватной может быть названа только та идея, которая вполне отчетлива. Невелико различие между Лейбницем и Локком и в вопросе об истинности возможных идей, поскольку речь идет здесь о добавлениях к критериям истинности требования логической непротиворечивости, которого логически противоречивые, а потому невозможные идеи, разумеется, не выдерживают. И наконец, совершенно одинаково оба философа смотрят на ассоциацию идей: случайные их сцепления Локк характеризовал даже как "некоторый вид сумасшествия", а Лейбниц видел в них "неестественную связь идей" [25], уподобляющую людей животным. Нельзя покоряться капризам психологических привычек, необходимо следовать императивам тщательно выработанной и выверенной научной методологии. С Юмом, абсолютизировавшим роль ассоциаций в познании, не по пути ни Локку, ни Лейбницу.

25 Наст. изд., с. 271.

В третьей книге "Опыта о человеческом разумении" Локк рассматривает роль языка в познании и вообще семиотические проблемы, представляющие интерес для теории познания и связанные с критикой схоластического злоупотребления словами и гипостазирования языковых средств мышления. Здесь же Локк непосредственно

исследует и собственно теоретико-познавательные вопросы, такие, как механизм образования общих понятий, соотношение между объемом и содержанием универсалий и отношение номинальных сущностей, т. е. словесных обозначений видов и родов (классов) вещей, к их реальным сущностям.

В третьей книге "Новых опытов..." Лейбниц во многом выступает как единомышленник Локка: они как бы вместе уточняют гносеологические функции семиотики. И Локк, во многом опиравшийся здесь на решение Гоббса, и Лейбниц, самостоятельно и плодотворно исследовавший те же самые вопросы, подчеркивают огромную роль языка в мышлении и познании в целом, в аккумуляции и сохранении полученных знаний; слова являются "великими орудиями истины" [26]. До определенного момента несогласия между философами чаще всего возникают от различий в употребляемой терминологии, - до того момента, когда на первый план выдвигается коренная противоположность их общефилософских позиций.

26 Наст. изд., с. 405.
27 Ernst Cassirer, Das Erkenntnisproblem in der Philosophic und Wissenschaft dor Neuercn Zeit. 2. Band. 2. Aufl. Berlin, 1911, S. 169.

При сравнении двух последних книг "Новых опытов..." с двумя первыми довольно рельефно обнаруживается изменение отношения Лейбница к взглядам Локка. Э. Кассирер даже считал, что критика Лейбница в адрес Локка сосредоточена "на том концептуальном выражении (Fassung) его теории познания, которое содержится в двух первых книгах "Essay..."; теория геометрического знания в четвертой книге никак ею не затрагивается" Изменение в оценках Лейбницем эпистемологии Локка вызвано, конечно, тем, что в области проблем дедуктивно-демонстративного и интуитивного знания, где Локк не прошел мимо достижений картезианской школы, Лейбниц обнаружил в рассуждениях английского философа немало точек соприкосновения со своим рационализмом. Правда, Кассирер преувеличил, и какого-то резкого изменения в отношении Лейбница к Локку не было, ибо теория познания последнего составляла относительно целостную концепцию и его взгляд на образование сложных идей и оперирование ими на рациональном уровне, изложенный в третьей и четвертой книгах "Опыта...", не означал отхода от позиции по вопросу о чувственном источнике образования простых идей, очерченной им в первой и второй книгах того же сочинения.

На самом деле уже во второй книге Локк высказал свою верность тому же самому идеалу рациональной комбинаторики, который воодушевлял Лейбница. В седьмой главе этой книги Локк в связи с вопросом о простых идеях как материале знания писал следующее: "Да и не покажется странным, что мы считаем эти немногие простые идеи достаточными, чтобы заполнить собой самое быстрое мышление и самые большие способности и доставить материал для всего разнообразного знания и еще более разнообразных представлений и мнений всего человечества, если мы обратим внимание на то, сколько слов можно составить из различных сочетаний двадцати четырех букв, или если мы сделаем один шаг дальше и подумаем о разнообразии комбинаций, возможных только с одной из вышеупомянутых идей - с числом. Запас их поистине неисчерпаем и бесконечен. А какое широкое и необъятное поле одна только протяженность доставляет математикам!" Можно подумать, что писал это не Локк, а Лейбниц, считающий символические обозначения за "одно из величайших вспомогательных средств человеческой мысли"

С другой стороны, Лейбниц не шел по пути обострения своих разногласий с Локком при разборе двух первых книг его "Опыта...", когда вставал вопрос о реальности содержания ощущений и о принципиальной обоснованности доверия к ним: ведь сфера ощущений в основном своем содержании есть, по Лейбницу, область "хорошо обоснованных явлений", а против чувственных иллюзий предупреждают и Лейбниц и Локк.

Из всех функций языка исходной Лейбниц считает коммуникативную. "Я полагаю, - говорит Теофил, - что без желания заставить себя понять мы действительно никогда не создали бы языка". Язык есть средство самого мышления и сохранения его результатов. Язык есть также и могучее средство изучения мышления, его роли в познании и его истории. "...Языки - это поистине лучшее зеркало человеческого духа..." [29] И Локк, и Лейбниц признают знаковый характер языка, но Лейбниц, используя свои широкие логические познания, развивает и применяет эту мысль с большей обстоятельностью, чем Локк.

28 Наст. изд., с. 419.
29 Наст. изд., с. 338.

Локк полагал, что значения слов в национальных языках возникли "по произвольному соединению" и "в силу молчаливого соглашения" [30]. Этот взгляд на происхождение языка был не нов, сторонником его был Гоббс, высказывались в этом духе и античные мыслители. Лейбниц стремится уточнить Локково понимание генезиса значений. Энциклопедическая разносторонность интересов помогла ему высказать много любопытных наблюдений по поводу изменения значений слов, причем сами значения, полагает философ, "определяются иногда по естественным основаниям, в которых имеет некоторое значение случай, а иногда по моральным основаниям, где имеет место выбор" [31]. Он высказывает верное общее положение, что история языков теснейшим образом связана с историей не только познания, но и самих народов и что языки "лучше всего свидетельствуют об их происхождении, родстве и переселениях" [32]. Многие конкретные предположения Лейбница в ходе дальнейшего развития языкознания не подтвердились, он ошибочно преувеличил, например, роль звукоподражаний в языках.

Уже во второй книге "Новых опытов..." Лейбниц обратил внимание на факт относительной самостоятельности знаковых феноменов и операций [33]; в последних книгах он приходит к глубокому выводу о тем, что историю развития языков невозможно втиснуть в дедуктивную схему, согласно которой сначала возникли слова-универсалии, а затем уже, на их основе, - слова, фиксирующие многообразие частных значений. Нельзя заключить ее и в рамки индуктивной схемы, в соответствии с которой процесс развития языков шел будто бы в обратном направлении. В истории языков можно подметить и дедуктивные и индуктивные переходы. Так, автор "Новых опытов..." полагает, что "все имена собственные или индивидуальные были первоначально нарицательными или общими" [34], но здесь речь идет об именах и фамилиях людей, о географических названиях. С другой стороны, Лейбниц не отрицает того, что нередко универсалии оказываются "основанными на сходстве" [35]. Это очевидно,

30 Д. Локк. Избранные философские произведения в двух томах, т. I. М., 1960, с. 405, 408.
31 Наст. изд., с. 279.
32 Наст. изд., с. 286.
33 См. наст. изд., с. 186.
34 Наст. изд., с. 276.
35 Наст. изд., с. 293.

когда восходят не от индивидов к видам, а от видов к родам вещей. В этих случаях правомерен Локков способ образования общих понятий, при котором более высокий уровень обобщения сопровождается расширением области значения соответствующих терминов. Аналогичное происходит и тогда, когда люди придают словам с конкретными значениями новые, более абстрактные и общие значения, и здесь Лейбниц использует пример Локка со словом "дух", прежде означавшим дыхание.

Любопытный спор между Теофилом и Филалетом разгорается в III главе третьей книги "Опытов..." по вопросу о природе универсалий, восходящему к средневековым спорам между реалистами и номиналистами. Локк писал, что природа универсалий "есть не что иное, как данная им разумом способность обозначать или представлять много отдельных предметов" [36]. Здесь выражена позиция концептуализма, отождествлявшего общее с содержанием понятия, которое имеет основание в сходстве самих вещей. Лейбниц с этим не согласился и, подметив неточности в рассуждениях английского материалиста, упрекнул его в субъективизме. Критика Лейбница в адрес Локка несправедлива. Может показаться, что идеалист Лейбниц в этом вопросе занимает более объективную позицию, чем материалист Локк, но это не так. Определяя универсалии, Локк имел в виду, что границы между ними, как правило, не совпадают с границами между номинальными сущностями, которые выражаются в обычных словесных обозначениях классов вещей. Ведь деления между номинальными сущностями подчас весьма далеки от объективных границ между глубинными, реальными сущностями, как далека видимость от сущности. Поверхностность и недостаточность, условность, а иногда и ложность номинальных сущностей-универсалий хорошо видел и сам Локк; и когда Лейбниц пишет, что "если наши определения зависят от внешнего вида тел, то они несовершенны и только предварительны" [37], он по сути дела утверждает то же, что и английский мыслитель. Высказываясь в пользу объективных сущностей-универсалий, Лейбниц занимает позиции, по сути дела совпадающие с установками Локка, видевшего задачу познания именно

в обнаружении и раскрытии реальных сущностей. Но Лейбниц выходит за пределы этих установок, когда истолковывает истинные, с его точки зрения, универсалии в духе спиритуализма и, таким образом, идет от концептуализма к идеалистическому "реализму" понятий. Здесь материалист Локк гораздо ближе к истине, чем идеалист Лейбниц.

36 Д. Локк. Избранные философские произведения в двух томах, т. I, с. 413.
37 Наст. изд., с. 317.

Лейбниц вынужден повторять Локка также и в том случае, когда указывает на ситуации, в которых номинальные и реальные сущности совпадают, подтверждая тем самым, что в конечном счете "у вещи только одна сущность" [38]. Когда же их приходится различать, то было бы неверно, считает философ, видеть в первых из них всегда лишь вводящую в заблуждение видимость: в принципе "мы не вольны соединять идеи, как нам хочется"; в порядке вещей нет произвола [39], это находит свое отражение и в порядке идей, так что номинальные сущности зачастую оказываются не видимостями, но явлениями-проявлениями видов и родов вещей. "Сами явления (phenomenes) суть реальности" [40], т. е. проявления реальных сущностей, имеющие в последних свое действительное основание. Здесь почва для спора Лейбница с Локком исчезает вновь: оба философа убеждены в познаваемости мира и в объективности содержания наших знаний.

38 Наст. изд., с. 295.
39 См. наст. изд., с. 295.
40 Наст. изд., с. 310.

Оба философа верят в великое будущее науки, но видят его по-разному. Как диалектик, Лейбниц более глубоко, чем Локк, выявляет объективные критерии разграничения видов вещей: исключительно важно, по его мнению, изучать происхождение объектов и их дальнейшие судьбы. Спорадически, но только спорадически, эту мысль высказывал и Локк. В то же время, как материалист, Локк при всех своих колебаниях более определенно, чем Лейбниц, ориентирует науку на исследования соотношений между первичными и вторичными качествами, из которых первые Локк, как правило, связывает с реальными, а последние - с номинальными сущностями: будущие исследования должны, по его убеждению, связать новые открытия в области внутреннего строения материи с объяснением механизма деятельности органов чувств. Что касается Лейбница, то в рассуждениях на этот счет, продолженных

им в третьей, а затем и в четвертой книгах "Новых опытов...", возникла путаница. С одной стороны, он считает, что именно вторичные качества в силу того, что они переживаются непосредственно, "ближе" к духовному, а значит, сущностному содержанию действительности, тогда как идеи первичных качеств отвлечены и коренятся в сфере механики - науки о материальной природе, не выходящей за пределы области феноменов. С другой стороны, напрашивается вывод, что именно идеи вторичных качеств "дальше" от рациональной, духовной сущности вещей, чем первичные качества, которые соответствуют логической структуре теоретического знания: ведь корни реальности, согласно Лейбницу, восходят к логической возможности [41], а не к чувственной действительности.

41 См. наст. изд., с. 297-298.

Как бы то ни было, и английский и немецкий просветители дружно нападают на схоластическую псевдонауку, оба они стремятся к логической прозрачности и точности языка, и хотя Локк в отличие от Лейбница бранит традиционную формальную логику, но речь идет здесь о тех ненужных и мертвых формализмах, которые внесли в логику рьяные схоластики. В отношении к логической традиции Локк все же был не совсем прав, и это наиболее ясно обнаруживается в четвертой книге "Опыта...".

Четвертая книга "Опыта о человеческом разумении" была посвящена Локком в основном рассмотрению ступеней развития познания. Проблемам этой книги Лейбниц в "Новых опытах..." уделил наибольшее внимание. С большой тщательностью немецкий философ прослеживает ход рассуждений Локка о соотношении чувствеиного, рационально-демонстративного и интуитивного познания и об их границах и предметах, о видах истины, о соотношении разума и веры и, наконец, о классификации наук. Развивая свой взгляд на роль формальной логики в познании и излагая идеи задуманной им всеобщей логической символики, Лейбниц высказывает много замечательно дальновидных суждений, которые в полной мере оценены только в наши дни. Интересно, что философ обратил внимание и на гносеологическое значение теории игр.

Снова Лейбниц вслед за Локком атакует схоластическую псевдомудрость, выродившуюся в бесплодные рассуждения по поводу неуловимых духовных предметов.

"Если бы при исследовании материального мира люди поступали так, как они действовали при изучении духовного мира, если бы они смешали все в хаосе двусмысленных терминов, то они продолжали бы без конца спорить..." [42] Оба философа не желают "потворствовать лености бездельничающих квиетистов" [43], но Лейбниц отдает должное достижениям средневековых логиков, тогда как Локк относится к ним нигилистически, перечеркивая заодно и традиционную силлогистику. Совершенно никчемной формальностью показался Локку и логический закон тождества. Свою критику в адрес схоластических максим Локк перенес на применение аксиоматик вообще. Лейбницу пришлось взять традиционную формальную логику под свою защиту, и его рассуждения о достоинствах и недостатках категорического силлогизма, а также гносеологической необходимости соблюдения законов формальной логики превосходны.

В разгоревшемся между Филалетом и Теофилом споре Локк выступает с отрицанием гносеологической роли максим, постулатов и аксиом (с точки зрения современной нам логики это одно и то же). Поскольку речь шла не об отрицании дедукции, в которой те или иные положения должны использоваться в качестве исходных посылок, а о критике понимания последних как врожденных идей, то сами по себе справедливые контраргументы Лейбница, напоминавшего о важной роли аксиоматических построений в истории математики на примере геометрии Евклида били мимо цели. Однако в той мере, в какой Локк идет дальше приемлемого и порицает принцип аксиоматизации вообще, приобретают большую меткость и возражения ему со стороны Лейбница.

Показывая ошибочность отрицания роли аксиом в науке, Лейбниц в свою очередь впадает в заблуждение, когда отвергает генетическую связь аксиом с опытом [44]. Однако он соглашается с Локком в том, что прежней логики ныне уже недостаточно; указывает на существование внесиллогических умозаключений и вообще на то, что "очень нужна строгая логика, но иного типа, чем школьная" [45]. Оба философа считают, что современное познание должно подчиняться строгим логическим закономерностям, и оно связано с использованием знаков, необходимых для обозначения наших идей и для оперирования ими.

42 Наст. изд., с. 398.
43 Наст. изд., с. 467.
44 См. наст. изд., с. 461.
45 Наст. изд., с. 396-397.

Наряду с логической стороной дела и Лейбниц и Локк признают необходимость психологического анализа вопросов теории познания. Лейбниц подчеркивает ценность приблизительного, вероятного и гипотетического знания: "Не следует пренебрегать никакой истиной" [46]. При этом "логика вероятного приводит к иным выводам, чем логика необходимых истин. Но сама вероятность этих выводов должна быть доказана при помощи выводов логики необходимого", тем более что у вероятных событий должны быть свои онтологические истоки, восходящие, как и в отношении случайных явлений, к бесконечности [47]. Оба философа желают тесного соединения теории с практикой, и в этом они видят веление времени.

В четвертой книге "Новых опытов..." Лейбниц подробно обсуждает вопрос об истине, выясняя различные причины заблуждений и ошибок. Как и Локк, он ратует за объективную по содержанию истину: главное состоит в том, чтобы "искать истину в соответствии между находящимися в духе предложениями и вещами, о которых идет речь" [48]. Это определение аналогично дефиниции Локка в "Опыте...": "истина в собственном смысле слова означает лишь соединение или разъединение знаков сообразно соответствию или несоответствию обозначаемых ими вещей друг другом" [49]. Лейбниц не преминул, впрочем, с пользой для своего собственного определения придать этой дефиниции Локка несколько субъективистский оттенок, хотя собственное определение Лейбница по сути дела лишь парафраз локковской дефиниции. По существу немецкий философ согласен и с двумя другими определениями истины у Локка, сводя их к единой основе: речь идет об истине как соответствии между идеями и как соответствии простых идей адекватно воспринимаемым фактам. Более глубоко, чем английский философ, Лейбниц уточняет и детализирует учение о различных видах истины. В случае самоочевидности он разграничивает аксиомы и простые определения. В случае взаимосоответствия идей различает

46 Наст. изд., с. 373.
47 См. наст. изд., с. 498.
48 Наст. изд., с. 406.
49 Д. Локк. Избранные философские произведения в двух томах, г. I, с. 558.

похожесть, выявляемую путем сравнения, и естественную связь между ними, которая обнаруживается элементарным анализом [50]. Неоднократно он подчеркивает важность чувственного опыта и индукции для познания: ни одно удачное наблюдение не должно быть оставлено без внимания, и то, что проверено на опыте "сотни тысяч раз" [51], приобретает высокую степень достоверности. Ощущения дают "материал для доказательства" [52], но они же являются источником самих доказываемых истин, поскольку помогают обнаружить факты взаимодействия тел. Вообще "знание конкретного всегда предшествует знанию абстрактного" [53], что подтверждается, например, огромной ролью различных казусов и прецедентов в юриспруденции. Однако отличие рационализма от сенсуализма не стирается: Лейбниц усматривает корни ясных восприятий в смутных и темных малых перцепциях, которые пытается возвести к врожденным потенциям знания. Здесь отличие рационалиста от сенсуалиста приобретает уже иное качество, становясь отличием идеалиста от материалиста [54]. Роль чувственного познания сводится уже только к тому, чтобы быть "поводом" для нахождения общих истин [55].

В четвертой книге "Новых опытов..." Лейбниц возвращается к проблеме вторичных качеств. Подходу Локка к этой проблеме он несправедливо придает односторонне субъективистскую трактовку, изображая дело так, будто Локк считал идеи вторичных качеств совершенно произвольными [56]. Между тем в этой книге Лейбниц и сам не достиг ясности в проблеме: он вновь колеблется между характеристикой идей вторичных качеств как "призраков" и как феноменов, которые полностью соответствуют свойствам вещей и даже "в точности их выражают" [57].

50 См. наст. изд., с. 366.
51 Наст. изд., с. 413.
52 Наст. изд., с. 124.
53 Наст. изд., с. 145.
54 См. наст. изд., с. 400-401.
55 См. наст. изд., с. 425.
56 См. наст. изд., с. 411.
57 Наст. изд., с. 411; ср. с. 397-398.

Мировоззренческая конфронтация с Локком становится явной, когда Лейбниц, рассматривая различные виды познания, касается уже не чувственного познания, но интуитивного. По сравнению с результатами последнего

фактические истины, доставляемые первым, никогда не приносят твердой уверенности, считает Лейбниц [58], тогда как непосредственная самоочевидность в духе таковую гарантирует, поскольку она есть плод проявления врожденных идей. В понимании интуитивного познания Локком и Лейбницем большое различие: у Локка интуиция сродни чувственной достоверности (несмотря на то, что ее понятие он заимствовал у картезианцев), тогда как у Лейбница интуиция самым нерасторжимым образом срослась с понятием врожденной идеи. Правда, рассуждения Лейбница о Декартовом положении "я мыслю, значит, существую" вызывает у читателя представление, будто философ не проводит существенного гносеологического различия между первоначальными рациональными (интуитивными) и фактическими истинами [59], но это представление иллюзорно. Однако, критикуя идеалистический рационализм Лейбница, мы не должны упускать из виду того обстоятельства (в нашем веке хорошо осознанного), что не только истолкование фактов, но даже их выделение и эмпирическая констатация всегда опосредствованы явно или скрыто действующими теоретическими парадигмами; ныне много пишут о так называемой "теоретической нагрузке" фактов. Одним из гносеологических корней рационализма Лейбница было и это обстоятельство. При чтении ряда мест четвертой книги "Новых опытов..." невольно приходят на память слова В. И. Ленина, относящиеся к Гегелю, о том, что "умный" идеализм может оказаться ближе к подлинному, научному материализму, чем материализм упрощенный и огрубленный.

58 См. наст. изд., с. 239.
59 См. наст. изд., с. 375-376.

Четвертая книга "Новых опытов...", как и произведение Локка, завершается обсуждением вопроса о разделении и классификации наук. Оба философа отправляются от традиционного деления научного знания на логику, этику и физику, но связывают его с проблемой номинализма и реализма. Уже Локк придал этому делению более глубокий смысл: логика расширялась в семиотику, ибо ее задача - "рассмотреть природу знаков, которыми ум пользуется для понимания вещей или для передачи знания другим" [60], этика понималась как одна из наук практического цикла, а физика - как совокупность наук о строении

60 Д. Локк. Избранные философские произведения d двух томах, т. I, с. 695.

и деятельности природных тел. Лейбниц видит в проблеме разделения и классификации знаний еще большую сложность. Между науками существуют и усиливаются, с его точки зрения, различные перекрестные связи в силу множества взаимозависимостей между анализом и синтезом, теорией и практикой: "Даже в наиболее благородных ремеслах наука была очень удачно соединена с практикой, и она могла бы быть соединена с ней еще лучше" [61]. Поэтому необходимы различные классификации наук и знаний, какой-то одной типологией обойтись невозможно. Рассуждая о науках, Лейбниц с горечью пишет, что "сильные мира сего большей частью не знают ни значения их, ни того, что они теряют, пренебрегая прогрессом серьезных знаний" [62]. Прогресс же их, несмотря ни на что, будет продолжаться, но для этого необходимо дальнейшее усовершенствование метода [63]. Мысли Лейбница и Локка вновь сливаются воедино: оба мечтают о тех временах, когда различные науки срастутся и тем самым обретут еще больше силы для беспредельного развития. Но уже ныне можно многого достигнуть, считает Лейбниц, ибо "мы имеем все отчетливые идеи, необходимые для познания тел и духов" [64]. Таково оптимистическое убеждение немецкого просветителя.

Мировоззренческая конфронтация Лейбница и Локка. Отношение к религии

Когда Лейбниц пишет, что разногласия с Локком касаются довольно важных вопросов [65], он перечисляет вопросы методологические и гносеологические, но вскоре обнаруживается, что различия в их решении коренятся в мировоззренческой противоположности между философами. Так, столкновение учения о врожденных идеях с принципом tabula rasa явно восходит к противоположности между идеализмом Лейбница и материализмом Локка. Лейбниц хорошо видит, что Локк продолжил материалистическую линию философии и во многом "придерживается системы Гассенди, по существу тождественной с системой Демокрита. Он стоит за пустоту и атомы; он

61 Наст. изд., с. 543.
62 Наст. изд., с. 361.
63 Наст. изд., с. 383.
64 Наст. изд., с. 397.
65 Наст. изд., с. 48.

думает, что материя могла бы мыслить", тогда как он, Лейбниц, далек от Гассенди "более, чем когда-либо" [66]. Немецкий идеалист нападает на учение Локка во всех случаях, когда материализм последнего становится очевидным.

Когда Филалет в III главе четвертой книги "Новых опытов..." воспроизводит предположение Локка, что материя (пусть и по воле бога) обладает способностью мыслить, Лейбниц решительно отвергает этот тезис, приравнивая его к схоластическим выдумкам о скрытых качествах, которые он, Лейбниц, иронически называет "благодетельными бесенятами" [67], и к слепой вере в чудеса, несмотря на то что Локк постоянно сам подвергал такую веру строгой критике. Положительная аргументация у Лейбница здесь отсутствует: он лишь воспроизводит основные положения своей монадологии, которые частично излагал уже в первой книге, где речь шла о "самозамкнутых" духовных сущностях и о "хорошо обоснованных" явлениях. Лейбниц бездоказательно утверждает, что "материя не может существовать без нематериальных сущностей, т. е. без монад" [68]. Между тем позиции Лейбница весьма шатки: порицая механистическую онтологию, он сам (и притом в большей степени, чем Локк) остается в тесных рамках механистических воззрений на свойства материи. Английский материалист считал, что материальной субстанции присуще множество сил, которые пока еще не познаны, но в будущем будут открыты учеными. Лейбниц же приписывает Локку крайне ограниченный взгляд на материю: тело "способно только толкать и действовать на другое тело" [69]. Сам Лейбниц видит в материи лишь "простую машину" [70] и полностью отрицает у нее наличие самостоятельной активности: весь ее динамизм, по его мнению, есть всего лишь внешнее обнаружение активности духа.

66 Наст. изд., с. 71.
67 Наст. изд., с. 389.
68 Наст. изд., с. 385.
69 Наст. изд., с. 388.
70 Наст. изд., с. 386.

Доводы Лейбница в пользу идеализма неубедительны. Ему то и дело приходится ссылаться на предустановленную гармонию сущностей и явлений, духовных сущностей друг с другом и со своими будущими состояниями; между тем эта пресловутая "гармония" введена им в рассуждения без каких бы то ни было доказательств, ничего не дает и ссылка

на то, что бог "сообразуется с природой вещей" [71]. С другой стороны, Лейбниц немедленно использует колебания Локка в сторону идеализма, например, по вопросу о познании бытия бога в главе X четвертой книги. Лейбницу кажется, что Локка сближает с ним учение о рефлексии, но для такого вывода ему приходится перетолковать это учение в идеалистическом смысле. Не упускает Лейбниц и малейшую возможность изобразить Локка агностиком, несмотря на то, что в большинстве случаев агностические замечания Локка есть выражение его враждебности к ложному схоластическому "всезнанию" и плод мудрой осторожности материалиста, трезво оценивающего возможности современного ему естествознания. Но наиболее часто Лейбниц подчеркивает деистические моменты мировоззрения Локка, соединяя их со своей "предустановленной гармонией" и ставя взаимоотношение тела и души с ног на голову. Если, по Локку, тело может быть носителем духовных процессов, то, согласно Лейбницу, имеет место противоположная зависимость: дух обладает будто бы телесными проявлениями.

Затрагивающие проблемы бога и религиозной веры главы X и XVIII четвертой книги "Новых опытов..." производят сложное впечатление: казалось бы, спиритуалист Лейбниц должен был заняться опровержением Локкова деизма, но он не возражает по сути дела ни против деистического ограничения всемогущества бога, ни против принижения Локком веры перед разумом и его скептического отношения к пресловутому богооткровению. Для определения позиции самого Лейбница "Новые опыты..." доставляют нам неоднозначный материал, часть которого говорит в пользу деизма, другая часть свидетельствует в пользу пантеизма, а третья подкрепляет мнение о Лейбнице как о теисте.

Прежде всего Лейбниц из чувства профессиональной солидарности старается подчеркнуть свою и Локка "добропорядочность" в религиозных вопросах, дабы уберечь философов от гнева теологов, а саму философию - от вторжения в нее теологии, и потому стремится придерживаться "щепетильной осторожности (sa prudence trop scrupuleuse)" [72], хотя иногда, наоборот, ему кажется, что Локк сверх меры осторожен. Как бы то ни было, немецкий просветитель с готовностью приходит на помощь

просветителю английскому, когда у него возникает тревога насчет возможных последствий вольномыслия, в котором в той или иной мере повинны оба. Теофил вместе с Филалетом с серьезным видом рассуждают о вездесущности бога, о загробной жизни, искуплении первородного греха и страшном суде, хотя эти сюжеты совершенно не интересовали Локка, а с философской системой Лейбница они несовместимы, как, впрочем, несовместим с ней и тезис о боге-творце (недаром Лейбниц то признает врожденность его идеи, то сам же отрицает это)

71 Наст. изд., с. 388.
72 Наст. изд., с. 453.

Конечно, логика борьбы идеалиста против материалиста толкала Лейбница к совсем другой полемической установке: он упрекает Локка в недостаточно строгом следовании основам христианского вероучения, и это наиболее заметно в его письмах к Д. Мешэм. Лейбниц то склоняется к созданию единого фронта борьбы светских философов против религиозно-церковного обскурантизма, то сам же этот фронт раскалывает. Но бесспорно единство обоих просветителей в их требовании возвышения разума над верой, в их порицании "энтузиазма", т. е. религиозного экстаза, и в недоверии к "божественному откровению" вообще, которое они также подчиняют суду разума: ведь "нет худшего рабства, чем рабство людей, лишенных разума" [74].

Несомненна также несовместимость философской системы Лейбница с ортодоксальной христианской теологией в любом из ее вариантов. На протяжении "Новых опытов..." он неоднократно утверждает, что не существует ни тела без души, ни души без тела, так что и у животных имеются "нетленные души" [75]. Идея о существовании постепенных переходов природы от растений к животным и далее к человеку высказывается им в "Новых опытах..." почти в той же форме, в которой Локк изложил ее в § 12 главы VI третьей книги "Опыта о человеческом разумении", однако уже со ссылкой не столько на волю творца, сколько на действие естественного закона непрерывности [76]. Философия Лейбница не оставляет места для сверхъестественного мира божественных совершенств, ибо в самом естественном мире "виды и степени совершенства изменяются до бесконечности", так что уже ныне люди

73 См. наст. изд., с. 104; ср. с. 99.
74 Наст. изд., с. 528.75 Наст. изд., с. 413.
76 См. наст. изд., с. 311.

подобны "малым богам", а все "души бессмертны естественным образом" [77]. Немецкого просветителя нимало не беспокоит то обстоятельство, что подобные тезисы принижают место и роль бога во вселенной, ему важно совсем другое - чтобы не было унижено положение человека и окружающего его мира. Однако Лейбницева идея нематериальной субстанциальности вселенной не может служить надежным средством опровержения веры в сверхъестественный мир, тем более что она приобретает у него то деистическую, то пантеистическую окраску. Взгляд Лейбница на бога как на "достаточное основание" существования всех монад, концепция предустановленной гармонии и отрицание чудес ведут к деизму, отрицание качественной грани между людьми и более совершенными духами, пафос всеобщей оживленности и одухотворенности природы направляют на путь пантеизма, а толкование бога как понятия верхнего предела развития монад, равного бесконечности, даст возможность даже атеистического понимания учения Лейбница.

Гегель в "Лекциях по истории философии" метко заметил, что у Лейбница "бог есть как бы канавка, в которую сбегаются все противоречия". Это упрек, но мы слышим его из уст философа, который сам сделал свой абсолют на высшей ступени его развития синонимом общественного сознания. Таким образом, Гегель занял в этом вопросе в отношении Лейбница примерно ту же позицию, что и Лейбниц в отношении Локка: апеллируя к ортодоксам, он изображает себя защитником религиозных "устоев", хотя сам от этих "устоев" отошел далеко. Но Лейбниц задолго до Гегеля использовал понятие бога как символ абсолютного знания, к которому в своем непрестанном развитии стремятся монады-люди. Ленин отметил знаком "NB" и подчеркнул тремя чертами то место в книге Фейербаха о Лейбнице, где о последнем сказано, что "он ограничивает благость и всемогущество бога мудростью, разумом". Ленин выписал это, а также и следующее замечание Фейербаха: "Следовательно, он (т. е. Лейбниц. - И. Н.) ограничивает свой теизм натурализмом..." [78].

77 Наст. изд., с. 68.
78 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, с. 75.

Метод Лейбница в "Новых опытах..." и диалектика

Знаменитое авторское Предисловие к "Новым опытам о человеческом разумении" содержит превосходное изложение метода великого философа. Ленин в конспекте работы Фейербаха о Лейбнице заметил, что сочинениям последнего присуща "своего рода диалектика и очень глубокая, несмотря на идеализм и поповщину" [79]. Зерна диалектики рассеяны по всему тексту "Новых опытов...".

Диалектический характер носит уже основная идея бесконечности процесса познания, о которой Лейбниц пишет воодушевленно и страстно. Диалектически пытается он решить вопрос о связи между "врожденными" истинами и "неврожденными приемами познания" [80], диалектически рассматривает связь практики с теорией, и в особенности пути практического приложения теории, а также взаимодействие между различными науками и областями знания. Диалектика заметна и в необычайно высокой для рационалиста оценке чувственного познания: ведь в отличие от картезианского метафизического рационализма в учении Лейбница гносеологической ценностью обладают даже и смутные ощущения. Диалектическими были проницательные соображения Лейбница о соотношении анализа и синтеза. Глубоко диалектично его учение о всеобщем динамизме субстанций, и не менее плодотворен диалектический подход к проблеме взаимоотношений между элементами (принципами) его метода.

Великий диалектик-рационалист все время исходит из мысли о теснейшей связи между теорией познания, учением о методе и учением о бытии, так что его метод несет в себе онтологические директивы и имеет прямой "выход" в диалектику объективного мира. Диалектика метода Лейбница основана на онтологической диалектике.

В "Предисловии" он набрасывает впечатляющую картину вселенной, в которой все разнообразно, но находится в порядке [82]. Природа "щедра в своих действиях и бережлива в применяемых ею причинах"

79 Там же, с. 70.
80 См. Anna Simonovits. Dialektisches Denken in der Philosophic von Gottfried Wilhelm Leibniz. Budapest - Berlin, 1968, S. 160-161.
81 См. наст. изд., с. 73.
82 Наст. изд., с. 328.

Она и расточительна и скупа, ибо неисчерпаема, в ней "не существует ничего бесполезного, и вечность открывает широкое поле для изменений" [83], в ходе которых все "свернутое" развернется. Нет ничего изначально простого и элементарного, не существует никаких крайних и предельных состояний вещества, и поэтому нет ни пустоты, ни неделимых атомов. Мир неисчерпаем, каждая "индивидуальность заключает в себе бесконечность", и все "постоянно изменяется" [84]. Нигде нет абсолютного покоя, все находится в движении. Если у Локка главная онтологическая характеристика объектов состоит в плотности, то у Лейбница - в их динамизме: всякая субстанция всегда действует. У Локка "ум в отношении своих простых идей совершенно пассивен", а у Лейбница "дух активен также по отношению к простым идеям" [85]. Лейбниц гораздо больше, чем Локк - Филалет размышляет об изменениях, преобразованиях и развитии видов и родов вещей. Однако заметим, реальный Локк вносил в свои метафизические концепции немало диалектических по своей тенденции поправок и уточнений.

С Предисловием к "Новым опытам..." перекликается в методологическом плане заключительная глава книги, трактующая, как мы уже знаем, о разделении наук, и в то же время о связях между ними. Столь же диалектически противоречивые отношения имеют место и между принципами метода.

Рассмотрение метода Лейбница приводит к выводу, что его принципы образуют сложную архитектонику, скрепленную узами формально-логических зависимостей разного рода и степени, начиная от дедуктивного выведения и кончая непротиворечивым "сосуществованием" разных положений. В то же время совокупность этих методологических принципов возводится в высшее единство посредством диалектических переходов в противоположность. Если взять элементы метода Лейбница порознь, то оказывается, что одни из них могут быть отнесены к числу формальнологических принципов, а другие - к разряду диалектических законов: если, например, принцип тождества неразличимых вещей сам по себе обладает формально-логической природой, то принцип всеобщих различий вполне мо-

83 Наст. изд., с. 243.
84 Наст. изд., с. 291; 231.
85 Наст. изд., с. 266.

жет получить статус одного из законов диалектики. Что касается образуемой из этих элементов системы, то не все составляющие ее звенья в полной мере взаимодействуют диалектическим образом. Сам Лейбниц употреблял термин "диалектика" в традиционном схоластическом значении, но вполне сознательно соотносил разные принципы своего метода, составляющие при всем их разнообразии и даже контрасте внутреннее единство. Очень показательна в этом отношении XXVII глава второй книги "Новых опытов...", рассматривающая тождество и различие. Лейбниц не относился к числу тех, кто "принципами пользуются, не отдавая себе в этом отчета" [86], но "отчет" философа не был полным, поскольку ясно осознанного понятия диалектики как теории у него не было. Первым, кто сознательно поставил задачу построения теории диалектической логики, стал, как известно, Фихте.

В "Новых опытах о человеческом разумении" Лейбниц выделил четыре основных методологических принципа: (1) всеобщих различий, (2) тождественности неразличимых вещей, (3) непрерывности всех вещей, (4) монадичности (дискретности). К ним могут быть добавлены (5) принцип всеобщих связей через предустановленную гармонию и (6) полярности максимумов и минимумов в изменении, развитии и познании. В Предисловии к "Новым опытам..." принцип всеобщих различий и его философское применение характеризуются следующим образом: "В силу незаметных различий две индивидуальные вещи не могут быть совершенно тождественными и... они должны всегда отличаться друг от друга не только нумерически. Эта теория ниспровергает учение о душе - чистой доске, душе без мышления, субстанции без деятельности, о пустом пространстве, об атомах и даже учение о неразделенных актуально частицах материи, об абсолютном покое, о полном единообразии какой-нибудь части времени, места или материи..."

Обратим теперь внимание на роль принципов метода Лейбница в образовании своего рода диалектических категориальных пар, предвосхищающих собой будущие парные категории диалектической логики Гегеля.

На самом деле принцип всеобщих различий Лейбница, направленный против механистического атомизма и не менее механистического картезианского учения о корпускулах, существенно ограничил утверждение самого философа о подчинении мира явлений законам механики. Несмотря на то что "в природе все происходит механическим образом" [88], мир качественно разнообразен, все в нем уникально, неповторимо, но в то же время мир един: через плюрализм монад, выражающий факт относительной самостоятельности вещей и процессов, проводится и идея всеобщего монизма. В конечном счете "повсюду и всегда существует одна и та же вещь с различными степенями совершенства", а в гносеологическом плане "основа повсюду одна и та же" [89].

В результате возникает диалектическая совокупность категорий "различие" и "единство", перерастающая далее в категориальную двоицу "различие" и "тождество". Этому переходу способствуют, во-первых, принцип тождества неразличимых вещей (своего рода обратная сторона принципа всеобщих различий), согласно которому двух одинаковых вещей не бывает, ибо то, что неразличимо, самотождественно; а во-вторых, принцип непрерывности, указывающий наличие постепенных переходов между различными вещами, переходов, сближающих и стирающих эти различия, превращающих их в свою противоположность, т. е. в единообразие, а далее в тождество. Это превращение происходит через утверждаемое в книгах "Новых опытов..." существование незаметных, минимальных различий в виде ничтожно малых побуждений, движений, влечений, желаний и восприятий [90]. Итак, взаимопротивоположные принципы метода Лейбница существуют благодаря друг другу, друг "через" друга! Это видно и на примере принципа тождества неразличимых вещей, в основе которого лежит формально-логический закон тождества, а косвенно, и закон непротиворечия, но именно с помощью последнего Лейбниц оперирует полярными противоречиями бытия и познания.

86 Наст. изд., с. 77.
87 Наст. изд., с. 56.
88 Наст. изд., с. 109.
89 Наст. изд., с. 215.
90 См. наст. изд., с. 52 и др.

Другая диалектическая пара принципов - это "дискретность (прерывность)" и "всеобщая континуальность (непрерывность)", в которой единство мира раскрывается для нас новой стороной. Второй принцип этой пары отвергает наличие скачков и, взятый в изоляции от других принципов метода, выглядит сугубо метафизическим, но,

будучи соотнесен с принципом всеобщих различий, он приобретает подлинный свой смысл, все более полно раскрывая удивительную неисчерпаемость мира. "Вещи восходят вверх по степеням совершенства незаметными переходами", и потому в природе все совершается постепенно, в ней нет скачков [91]. Но первый из принципов этой пары утверждает нечто прямо противоположное! Он указывает, что все состоит из скачков, разрывов, и монадология как онтологическая конструкция утверждает это самым определенным образом: ведь каждая из монад "не имеет окон", она самозамкнута. Как же согласуются друг с другом эти два противоположных друг другу требования? Вполне диалектически. Так, как впоследствии разрешил дилемму скачкообразности и постепенности Ф. Энгельс: "...В природе нет скачков именно потому, что она слагается сплошь из скачков" [92]. Другое дело, что, например, метафизически мыслящий Ламарк впоследствии понял тезисы Лейбница о постоянности и непрерывности односторонне, как отрицание Лейбницем каких бы то ни было скачков вообще. Между тем переход от минимально различающихся предметов к предметам в их самотождественности (согласно принципу тождества неразличимых вещей) уже есть скачок от различий к тому, что различиям противоположно, т. е. к тождеству, и этот скачок тем более качественно значителен, чем более количественно он мал и незаметен.

91 См. наст. изд., с. 53-54.
92 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 586.

Непрерывность в смысле постепенности, плавного характера изменений и она же в смысле отсутствия зияний, разрывов между уже существующими качествами противостоит в указанном двойном ее статусе категории прерывности также в двойном ее виде - как всеобщей динамической тенденции к неоднородности и как уже "ставшей" дискретности (расчлененности). Так на две двоицы категорий наслаивается третья, и процесс образования новых парных категорий на этом не прекращается.

Наиболее плодотворное применение указанные выше принципы метода Лейбница находят в области теории познания. Положение о том, что все вещи отличаются друг от друга, ведет к номинализму, но последний сочетается у Лейбница с противоположной ему реалистической (в смысле "реализма" универсалий) тенденцией. Принцип тождества неразличимых вещей указывает на логические

условия и ограничения при подстановке терминов в предложения, причем "тождество" получает здесь смысл логической "равнозначимости", строго говоря, с "тождеством" не совпадающей. Принцип непрерывности ведет к плодотворным аналогиям в естествознании и математике, а в теории познания преодолевает жесткую границу между четко положенными характеристиками "истины" и "лжи" и тем самым указывает путь к вероятностной логике, а опосредствованно - к логике вероятностей. Принцип монадической дискретности, взаимодействуя с законом непрерывности, способствует формированию удивительного методологического и онтологического понятия филосoфского дифференциала, или, как его часто обозначает Лейбниц, "метафизической точки".

Проблема бесконечности

Следует строго различать собственно математическую и философскую трактовки дифференциала (dx) у Лейбница, но надо также видеть в его мировоззрении внутреннюю связь между этими двумя разными понятиями. Лейбниц с большим трудом подыскивал точное значение для первого из них. Как отмечает К. Маркс, взгляд философа долго оставался неопределенным [93]. Исходные посылки идеалистической онтологии склоняли Лейбница к фантастическому предположению о существовании актуальных "бесконечно малых" (оно не фантастично только в том случае, если используется как логическое допущение для построения соответствующих исчислений, которые, как это показали в наши дни известные логические исследования А. Робинсона [94], могут быть все-таки построены непротиворечивым образом). Только в "Новых опытах о человеческом разумении" Лейбниц подошел к верному решению вопроса. Этот вопрос для него смыкался с проблемой бесконечности (здесь прежде всего в смысле бесконечно уменьшающихся величин).

93 См. К. Маркс. Математические рукописи. М., 1968, с. 169 и др.
94 A. Robinson. Non-Standard Analysis. Amsterdam, 1961.

Когда Гегель в "Науке логики" размышлял над вопросом о сущности дифференциала, почувствовав в ней глубокую диалектическую проблему, он не смог пойти дальше утверждения, что dx есть "ничто" и "нечто" одновременно, т. е. нуль и не нуль в одном и том же смысле и отношении. Тем самым он возвратился в некоторой мере

к нестрогим рассуждениям Л. Эйлера о "нулях" разного характера, а значит, к гораздо менее зрелой позиции, чем та, которую Лейбниц занял в "Новых опытах о человеческом разумении". Гегель по сути дела выдавал переформулировку исходной проблемы за ее окончательное решение, тем самым вступая в противоречие с собственным совершенно верным взглядом на то, как должен соотноситься "синтез" диалектического противоречия в познании с исходным состоянием этого противоречия [95]. Лейбниц же пришел к мысли, что "все эти бесконечные целые, равно как и их антиподы, бесконечно малые, применимы лишь для математических выкладок, подобно мнимым корням в алгебре" [96]. Такое решение проблемы близко к точке зрения К. Маркса, который указывал, что символические дифференциальные коэффициенты "превращаются в оперативные символы, в символы процессов" [97].

95 И. С. Нарский. Западноевропейская философия XIX в. М., 1976, с 309, 327, 330.
96 Наст. изд., с. 158.
97 К. Маркс. Математические рукописи, с. 57; ср. с. 39, 85, 109, 127.

Другое дело в философии! Здесь Лейбниц применяет понятие бесконечно малой, но одновременно и бесконечно содержательной величины в роли условного образа, указывающего на существенные категории бытия и познания. Как и в математике, философские "бесконечно малые" не есть ни нули, ни некоторые определенные величины, но они уже не сводимы к оперативным символам мышления. Это динамические центры бытия и сознания "монады" (термин был заимствован Лейбницем у старшего современника Ф. ван Гельмонта). В своих сочинениях Лейбниц использует элементарный символ dx (взятый в обособленном виде, а не в составе так называемой производной) в целом ряде взаимосвязанных и близких друг другу, но не совпадающих значений. Материал "Новых опытов..." не давал возможности развернуть все эти значения, и они только "проглядывают" там, где речь идет о монадах. Но это не только символический образ всякой субстанции-монады, каждая из которых неисчерпаема, не имеет "дна", но и условная характеристика нескольких разных отношений монады к ее окружению, а также к своим прошлым и будущим состояниям. Ведь, согласно принципу всеобщих различий, все философские "дифференциалы" качественно различны между собой, как различны, по Лейбницу, субстанции.

Так, dx символизирует условный, в действительности неуловимый предел все более глубокого погружения монад в "сон", т. е. низшую ступень их развития. Из принципа непрерывности вытекает, что последовательность всех монад, если их расположить в один ряд но степени их "совершенства", т. е. развития и самопознания, неограниченна в обе стороны. Этот вывод как раз хорошо иллюстрируется условным образом dx: он достаточно неопределен в отличие от нуля и оберегает тем самым от ложного представления о наличии "обрыва", "конца" этого "мирового ряда" монад на начальном его участке. Но в то же время образ этот достаточно определен, чтобы ясно указать на то, что тенденция ко все большему уменьшению стенени развития монад на этом участке вполне реальна и настолько значительна, что это делает оба "луча" "мирового ряда" - в сторону увеличения и в сторону уменьшения - качественно непохожими друг на друга.

Далее, "бесконечно малая" в философском смысле символизирует специфику отличия данной субстанции-монады от ее условных "соседей", - отличия, которое количественно и качественно меньше любой определенной величины и интенсивности (согласно принципу непрерывности) и все-таки в каждом конкретном случае является достаточно определенным, ибо (согласно принципу всеобщей дискретности) данная монада непременно отличается от других, пусть очень на нее похожих, и поскольку само это отличие (согласно принципу всеобщих различий) по количеству и качеству отличается от всех других отличий иных монад от их "соседей".

Философский "дифференциал", или "метафизическая точка" (не нуль!), применяется Лейбницем также, чтобы выразить минимальное отличие каждого последующего состояния монады от предшествующего и, наоборот, предшествующего от последующего. "Метафизическая точка" символизирует и отличие какого-либо одного свойства монады от другого, максимально к нему близкого свойства. Эти отличия для отдельных монад неуловимы, и вообще их понятие совершенно условно, потому что "соседних" состояний и свойств не бывает, но для ансамблей монад вследствие, так сказать, их интегрирования такие отличия приобретают реальную и вполне практическую значимость и, конечно, уже никак не минимальны.

Итак, методологическая нагрузка понятия метафизической точки, субстанциальной единицы или минимального состояния (в "Новых опытах..." Лейбниц предпочитает в тех или иных вариациях пользоваться этими терминами, а не "философским дифференциалом") велика и многообразна, и именно с этим понятием связано богатство диалектических идей, так что упрекать Лейбница в вольных аналогиях при использовании этого понятия (термина) не приходится. В гносеологии великого мыслителя оно смыкалось с диалектическим принципом полярности максимумов и минимумов в познании, согласно которому в любом месте "мирового ряда" монад происходит противоречивое согласование бесконечно большого числа "соседних" монад с бесконечно малым различием между ними по их свойствам. А накопление различий между группами монад приводит к поразительной картине мира, состоящей из резких контрастов, которые проявляются через свою противоположность, т. е. постепенные, как бы "сглаживающие" переходы.

Со страниц "Новых опытов о .человеческом разумении" на нас смотрит несравненно более многообразный и неисчерпаемый, чем у Локка, мир. Он бесконечно сложен и в качественном и в структурно-количественном отношениях. Принцип максимумов и минимумов связывает в единый узел все предшествующие принципы метода Лейбница, так как позволяет сделать наиболее широкие обобщения и самые глубокие выводы из присущих им взаимных противоречий. Он позволяет уверенно о иенти-роваться в природе, ибо она подобна "рачительному хозяину, который бережлив там, где это нужно, для того чтобы иметь возможность быть щедрым в свое время и в своем месте. Она щедра в своих действиях и бережлива в применяемых ею причинах" [98]. Благодаря этому и в познании и в практике удается достигать максимальных результатов ценой минимальных средств и усилий, если, разумеется, последние основаны на знании свойств и отношений вещей и продуманно направлены.

98 Наст. изд., с. 328.

Отсюда основанные на учете вполне реальных тенденций познания мечтания Лейбница о минимализации аксиом. Последняя возможна, согласно его убеждению, вследствие того, что миру присуще, с одной стороны, беспредельное, но не абсолютное разнообразие явлений (так как в это разнообразие не могут включаться события,

не поддающиеся взаимосогласованию ввиду их логической взаимопротиворечивости), а с другой - "простота" как единство и "совершенство" [99], как целостность и связанность, как способность к развитию и достижению познавательной достоверности. Впрочем, проблема минимализации аксиом и принципов познания, так же как и методологически важный для философии Лейбница вопрос о структуре логических модальностей и онтология лишь вкратце освещены в "Новых опытах о человеческом разумении". Тематика Локкова "Опыта..." не давала широких возможностей для подробного обсуждения этих вопросов в ходе полемики.

В отношении картины явлений природы, которую Локк разбирал не в "Опыте о человеческом разумении", а в специальном изложении начал корпускулярной философии, Лейбниц в "Новых опытах..." высказывает более детальные (как, например, о механике полужидких тел 100), но, к сожалению, лишь разрозненные соображения. Он предвосхищает ряд гораздо более поздних физических идей, рассматривая субстанциальные микрочастицы как своего рода огромные космические миры. Вспомним вещие слова Ленина о неисчерпаемости электрона, высказанные, в частности, в связи с идеями Лейбница [101]. В современной нам картине мира смыкаются макро- и микробесконечности и наша метагалактика, трактуемая как совокупность "элементарных" динамических частиц, напоминает огромную иерархию монад, а кое в чем даже отдельную пульсирующую монаду, переживающую свои сжатия - "схлопывания" и расширения - взрывы. Лейбниц утверждает, что жизнь разных степеней развития если не кипит, то уже намечается повсюду. И в наши дни это нашло своеобразное подтверждение в открытии того факта, что фрагменты межзвездного пространства заполнены многочисленными молекулами тех органических соединений (цианацетилен, формиамид, этиловый спирт, формальдегид и др.), которые соучаствуют в образовании "кирпичиков" жизни, т. е. в органической стадии эволюции химических соединений, предшествующей стадии собственно биохимической, протекающей уже не в космосе, но на отдельных планетах.

99 Сам по себе этот термин (как и термин "полнота") был заимствован Лейбницем у схоластов, употреблялся им неоднозначно и страдал неотчетливостью.
100 См. наст. изд., с. 59.
101 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, с. 68.

К проблеме бесконечности Лейбниц обращается и при решении вопроса о соотношении случайности, свободы и необходимости. Истоки и основания случайных событий видит он в бесконечной содержательности субстанций.

Истина и человечество

В четвертом разделе этой статьи уже шла речь о том, как Лейбниц определял истину. Абсолютная истина для Лейбница "божественна", как "божественен" сам разум, ибо "разум есть система (enchainement) истин" [102]. Эта система есть иерархия, базисную роль в которой играет совокупность врожденных в потенциальном виде идей (знаний). Это как бы интеллект, находящийся в интеллекте. Остальные истины надстраиваются над ними и от них производны, потому что в потенциях "имеются всегда тенденция и действие" [103]. Философ не остановился на приведенной схеме и поставил перед собой задачу "найти доказательство даже аксиом" [104] или таких положений, которые прежде считались аксиомами. Во всяком случае, считал он, необходимо проверить, действительно ли аксиомы являются аксиомами. Но для этого следует уточнить их логический статус.

Последней задаче соответствует построение Лейбницем определенной системы логических модальностей, в которой в качестве необходимых истин-аксиом рассматриваются такие положения, отрицание которых ведет к логическому противоречию, а в качестве возможных, но не необходимых - такие положения, которые логически непротиворечивы. В этой системе модальностей истинность в своих аксиоматических истоках совпадает с аналитичностью, "возможные идеи истинны, а невозможные ложны" [105]. Лейбниц относит врожденные идеи к числу аналитических истин, как их фундамент. Другие аналитические истины заключены в мышлении людей так, что выявляются в процессе духовного развития последних. Кроме того, имеются (а среди них и пока еще не выявленные) производные логические истины, и число их может оказаться весьма значительным, может быть, бесконечным.

102 Наст. изд., с. 317.
103 Наст. изд., с. 219.
104 Наст. изд., с. 68.
105 Наст. изд., с. 313.

Это те "вторичные аксиомы", которые Лейбниц считал не обходимым не брать на веру, а доказывать.

Что касается эмпирических, фактических истин, то "связь явлений, гарантирующая фактические истины относительно чувственных вещей вне нас, проверяется при помощи рациональных истин, подобно тому как оптические явления находят свое объяснение в геометрии" [106]. Логическим идеалом, по Лейбницу, было выведение всех фактических истин из подлинных, изначальных аксиом, но эта мечта оставалась только мечтой. Питал эту мечту панлогизм, доводящий до крайности отождествление реальных связей с цепочками логических следований. Впрочем, сам же Лейбниц в "Новых опытах..." возражает против панлогизма, требуя "проводить различие между физическим, или, правильнее, реальным, родом и логическим, или идеальным, родом" [107].

В "Новых опытах о человеческом разумении" местами звучит мотив доверия к эмпирическому знанию, а также бэконовский мотив "пути пчелы": необходимо, считает Лейбниц, взаимодействие разума и чувственного опыта, и плохи как односторонний эмпиризм, так и абсолютизированный рационализм. Мы читаем, например, следующие строки: "Я не знаю, не было ли создание искусства определения правдоподобия полезнее, чем добрая часть наших демонстративных наук, и я уже неоднократно задумывался над этим" [108]. В этих словах полупризнание правоты теории познания Локка! Разумеется, нельзя говорить о непосредственном воздействии на Лейбница принципиальных идей Локка: "Новые опыты..." были написаны Лейбницем тогда, когда его теория познания вполне сформировалась.

Как справедливо подчеркнул Б. Э. Быховский во вступительной статье к первому русскому изданию "Новых опытов о человеческом разумении" (1936), Лейбниц предстает перед нами в этом своем фундаментальном философском труде как просветитель, гуманист и оптимист. Он с надеждой и уверенностью смотрит на будущее человечества. Люди должны активно строить свое будущее, бороться за него, ведь "большинство наших бедствий зависит от нас самих" [109]. Это призыв к неустанному

106 Наст. изд., с. 219.
107 Наст. изд., с. 63-64.
108 Наст. изд., с. 112.
109 Наст. изд., с. 215.

сражению за науку, к борьбе против невежества, религиозного фанатизма и мракобесия. Призыв этот был услышан лучшими из последователей Лейбница и Вольфа, он дошел до Канта, попытавшегося затем по-своему соединить локковскую эмпирическую традицию с рационалистической традицией Лейбница. Современным ему состоянием воспитания и образования Лейбниц был глубоко неудовлетворен, он говорит о необходимости изменения всей системы государственного управления, связывая такой вывод со своими мечтами о грядущем времени, когда человечество "добьется значительных успехов" "° во всех областях жизни.

"Новые опыты о человеческом разумении" открывали широкие горизонты для дальнейших исследований. Их автор, задумавший противопоставить свои воззрения взглядам Локка, нередко, вдумчиво и честно рассмотрев предмет, заключает: взгляды противника вполне соответствуют моим взглядам [111]. Даже в таком центральном вопросе, как противоположность рационализма и сенсуализма, Лейбниц, как мы уже отмечали, не сбрасывает чувственное познание со счетов. Философ, желавший создать строгую систему, в "Новых опытах..." показал себя противником замкнутых, не способных к дальнейшему развитию теоретических систем. Книга заканчивается упованиями на будущее развитие философии и наук. Вместе с другими сочинениями Лейбница она послужила отправным пунктом для могучего подъема классической немецкой философии, принесшей миру замечательные диалектические идеи.

110 Наст. изд., с. 395.
111 Наст. изд., с. 52- 53.

"Новые опыты о человеческом разумении" произвели большое впечатление на Дидро, и в его "Разговоре Даламбера с Дидро" мы найдем явные следы влияния не только Дешана, но и Лейбница. Виндельбанд обоснованно видит в изучении Кантом в 1765 г. "Новых опытов..." один из существенных стимулов перехода философа к "критической" философии. Именно отсюда, считает он, Кант вынес убеждение в необходимости принципиального различения чувственного и интеллигибельного миров. Платнер указывает, что из содержания этой книги Лейбница кёнигсбергский философ мог почерпнуть и зачаток идеи о том, что пространство - это особое представление, присущее мы-

слящему субъекту как способ упорядочивания чувственно созерцаемых вещей [112]. Впрочем, Кант в логике отнес Лейбница заодно с Локком (имея в виду склонность первого к системосозиданию) к числу сторонников "догматического метода", который пришло время отбросить прочь [113]. В то же время в творчестве Канта (как в "докритический", так и в "критический" его период) получили дальнейшее развитие диалектические идеи его великого предшественника. Общими идеями прогресса и мыслью об историческом развитии языка "Новые опыты..." оказали влияние также на Гердера.

Что касается Гегеля, то он не склонен был признавать открыто то большое воздействие, которое оказал на него Лейбниц. Разумеется, "Новые опыты..." не могут сравниться с "Наукой логики" Гегеля по богатству логико-гносеологического содержания. Но Лейбниц пошел дальше не только Локка, но и Гегеля, если сравнивать широту приложения им методологических принципов своей философии к разнообразному конкретному материалу частных наук. Лейбниц более верно, чем Гегель, понял возможности и задачи формальной логики, он обладал более широким естественнонаучным кругозором. Разумеется, это не уменьшает заслуг Гегеля как мыслителя, но нельзя преуменьшать и теоретические достижения Лейбница, которыми начинается развитие диалектики в немецкой философии нового времени. В одном из писем Лейбниц писал: "...кто знает обо мне только то, что было опубликовано, меня не знает" [114]. Не были опубликованы при жизни философа и "Новые опыты о человеческом разумении", из которых мы узнаем очень многое о его взглядах.

Лейбницу не удалось создать завершенного изложения своей системы, но, может быть, об этом не стоит и жалеть: ведь "виды и ступени совершенства изменяются до бесконечности" [115]. В "Новых опытах..." система философа раскрывается в полемике с метафизическим учением Локка, и потому она неполна. Не случайны поэтому многочисленные попытки искажения его взглядов. На втором лейбницевском конгрессе 1972 г. в Ганновере, например, раздавались голоса тех, кто пытается изобразить

112 Н. Vaikinger. Commentar zu Kants Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart - Berlin - Leipzig. 2. Band, 1892, S. 428, 430.
113 И. Кант. Трактаты и письма. М., 1980, с. 339-340.
114 G. W. Leibniz. Brief an Placcius vom 2. Miirz, 1G96.
115 Наст. изд., с. 65.

великого мыслителя то как изменившим логике иррационалистом-герменевтиком, будто бы противопоставившим "малые восприятия (les petites perceptions)" логическому мышлению, то как закоренелым метафизиком-рационалистом, якобы заслонившим онтологизированной формальной логикой всякое живое познание [116]. Но именно из "Новых опытов о человеческом разумении" "создателя вещих книг", как назвал Лейбница Валерий Брюсов, мы черпаем многочисленные сведения о лейбницевской живой диалектике познания.

116 При этом ссылались на трактат Лейбница "О горизонтах человеческой доктрины", где перед ним действительно витал образ абсолютно полного и законченного знания.

Спор Лейбница с Локком был разрешен в истории философии лишь с возникновением диалектического материализма. Локк был прав в отношении Лейбница как материалист, Лейбниц был прав в отношении Локка как диалектик, а сенсуализм первого и рационализм второго обнаружили себя как различные односторонние позиции в сопоставлении с действительным, диалектико-материалистическим методом познания. Но это были исторически неизбежные и оправданные односторонности, что еще раз свидетельствует о сложной диалектике исторического развития теории познания.

"Новые опыты о человеческом разумении" сыграли важную роль в подготовке диалектики классического немецкого идеализма конца XVIII - первой трети XIX в., а следовательно, и в мировой истории диалектического мышления. В этом их главное положительное значение.

И. С. Нарский