«Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия,» (Мк. 1, 1 ).
В русской культуре «евангелие» и «новый завет» почти синонимы. К тому же оба выражения — пенсионеры. Кому-то нравятся, кому-то нет, но для всех это древность. Не седая, но с очень сильной проседью. Это нравится, между прочим, многим молодым — религия должна быть с проседью, с морщинами, кашлять и шаркать…
А у религии нет возраста и не может быть! Что неплохо символизируется безумными сроками жизни древнейших персонажей Библии. Какая разница, сколько лет было Авелю и Каину? Важно, что один молился так, что другой его убил. Без такого накала страстей до Бога не достучаться. Или история с египетским рабством. Ну кому был бы нужен Иосиф Прекрасный, если бы он был прекрасный пенсионер? Его с удовольствием купили работорговцы, рассчитывая на хорошую прибыль — молодой и сильный, стариков не покупают. Его вожделела хозяйская жена — значит, ещё и красавчик. И вообще народ, который с голоду нашёл в себе силы прорваться в богатую процветающую страну — это народ молодых, старик просто лежит и помирает с голоду, а не штурмует заграждения египетские.
Религия не только для молодых, но религия — настоящая религия, а не подделки на пальмовом масле — даже стариков делает молодыми. Потому что религия, о чём и напоминают слова «евангелие», «завет» — это та же политика, тот же бизнес, только в отношениях с вечностью. Ну вот «евангелие». Вообще-то самый адекватный перевод — «манифест». Не какая-то вяло-квёлая «радостная весть», которую и не выпить и не съесть. Это громыхающий манифест верховной власти. Пенсионеров просят не беспокоиться, речь идёт о будущем, которого у них почти нет. Речь идёт о грандиозном политическом перевороте, который делает верующего пятой колонной Бога, Абсолюта, Неба в мире земных мелочёвок и дрязг. Манифест, призывающий к активности, выделяющий средства для активности, намечающий чёткие цели и сроки. О, старики не исключаются, но если они подключаются, то они перестают быть стариками. Тут такое закручено, что уже не до возраста.
Точно так же с «заветом». Это ведь всего лишь договор. Ты мне, Я тебе. «Я» с большой буквы, потому что завет — договор, продиктованный Богом. С тех пор, как археологи раскопали тысячелетней давности клинописные договора, стало ясно, что библейский «завет» всего лишь копирует формы времени, когда Библия зачиналась. Но форма формой, а содержаньице-то того… Никаких «одна сторона обязуется, другая сторона обязуется». «Заказчик заказывает, исполнитель исполняет». Арендодатель арендодаёт, а мы, натурально, арендоберём. А не захотим — не берём…
Договор с Богом — это шутка. Никто не подкатывается с предложениями, от которых невозможно отказаться. Послушайте, ну вот евреи сравнивали Бога со смерчем в пустыне. Самум это вам не самурай, тут какие уж договоры-разговоры. Встречу с Богом можно называть встречей, но вообще-то это столкновение. Просто мы на первых порах недооцениваем размер Бога. Мы чувствуем себя девочкой из рассказа Куприна — в мою комнату слона привели! А на самом деле тебя в слоновник зашвырнуло. На плотике среди океана…
Неудивительно, что вся история отношений с Богом это история спасения. Обычно это понимают так, что Бог нас спасает, но вообще-то от чего нас спасать? От смерти? Ну, смерть штука абстрактная, она всегда чужая, мы её не сильно боимся, иначе бы жили сильно лучше. Бог спасает нас от Бога, конечно. Как слон спасает ребёнка, который оказался в слоновнике. Ставит на нужное место и заслоняет собой.
Если не говорить об Адаме и Еве, вся история которых это история сшибки именно с Богом, то ведь и дальше — всё про Него. Из-за чего Каин убил Авеля? Из-за Бога. Каин был ханжа, первый в мире ханжа. О, если бы Каин был атеист или просто мещанин! Тогда ему было бы наплевать, что Богу больше понравилась жертва Авеля. Да и точно ли больше понравилась? Это ведь Каин так рассказывал детям, а на самом деле ему, возможно, просто показалось. Ханжи вечно завидуют окружающим. Вот у Авеля как-то дым от жертвы шёл так, что Каин решил — о, Бог нечестный, Он моей, правильной, с трудом заработанной жертвы не оценил, а сделал из Авеля любимчика! Бог субъективен, а не справедлив!
Каин совершенно прав. У Бога есть любимчики. Ну и что? Подражай Богу — люби Авеля, а не завидуй ему. Пусть и у тебя будут любимчики. Пусть всё человечество будет в любимчиках. Тебе кажется, что любви не может хватить больше, чем на одного человека? Ты ошибаешься, скажем кротко. Но вообще-то ты просто балда. Либо любви хватает на всех, либо и этого одного ты любишь не до конца.
Если договор с Богом есть вообще-то приказ Бога, не подлежащий обсуждению, то с жертвой Богу ровно та же история — начинается-то она как жертва… Человек словно кормит Бога… От сердца отрывает… Ну, правда, иногда он от сердца отрывает чужое сердце — вспарывает ближнему грудную клетку и вырезает тёплое сердце… А всё Богу, Богу… И смотрит — понравилось Богу или нет? Неудивительно, что тут и начинается Каин со всеми его заморочками.
Богу нравится только та жертва, которая самопожертвование. Каин по злобе и зависти только сделал Авеля ещё более любимым Богу, потому что Авель не только пал жертвой зависти брата. Авель — это и самопожертвование. Потому что не надо думать, что Авель был трус или дурак, а Каин — подлец и бил со спины. Авель мог защитить себя, но — не стал. Кто-то скажет: «Ну и дурак, практически самоубийца», а по вере это — самопожертвование. Почему Иисус — тот же Авель, только Иуда, Пилат и прочие куда хуже Каина уже тем, что их много.
Только как самопожертвование имеет смысл религия как набор форм. Пост? От диеты отличается только тем, что может быть вреден для здоровья, но это не главное, а главное — пост должен быть полезен для здоровья другого. Для психического здоровья — от поста я должен быть как минимум добрее обычного. Для физического — не так важно не съесть, как важно накормить. Можно дать деньгами, коли уж придумали такое дело. Все русские православные посты фуфло перед теми тоннами продовольствия, которые неверующие западные люди шлют голодающим Эфиопии. Впрочем, верующие тоже шлют, так что всё не так уж плохо.
Церковь как храм, как кубические метры с крышей и канализацией — это ведь тоже самопожертвование. Поверьте, эти метры можно и для себя использовать! От сердца отрываем… Почему любой храм, оторванный от чужого сердца — антихристов.
Эталоном самопожертвования остаётся история с Авраамом и Исааком. Это не очень понятно сегодня, когда ребёнок, даже маленький, это человек со своими правами. Для Авраама Исаак — это часть Авраама. Даже на Сарры. Авраам родил Исаака — не проблема, проблема в том, что Авраам не до конца родил Исаака. Это и сегодня сплошь и рядом, как с Абрамами, так и с Саррами. Ребёнок физически вроде бы родился, уже и женился, а то и на пенсию вышел, а для отца с матерью он всё ещё подвеска у лобового стекла их автомобиля. Любимая, но игрушка. Или нелюбимая, но часть своего тела. Самое трудное (и самое важное) в любви — дать любимому свободу, чтобы любовь не уменьшала, а увеличивала свободу любимого.
Так что, когда Авраам заносит нож над Исааком, он над собой нож заносит. Он же в Исааке видит себя, своё будущее после своей смерти. И вот это будущее ррраз… Как же удачно, что в кустах оказался не рояль, а Христос. Потому что это Христос был… Всякий раз, когда мы обрываем чью-то жизнь, мы убиваем своего спасителя… Даже если это жизнь какого-то запутавшегося козла. Но дорасти до возможности дать расти другим — это не одна тысяча лет… Это история спасения — история спасения окружающих от моих неврозов и благоглупостей…
Не случайно история праотцев — совершенно особая часть истории спасения — заканчивается историей Иакова, опереттой, плавно переходящей в оперу. От «Сильвы» до «Аиды». Но это и есть вся жизнь человеческая от детства до старости. Иаков начинает с того же, с чего Каин — с зависти к брату, а заканчивает… Вы думаете, он не понимал, что глупо искать спасения в стране рабовладельческого социализма, каким был тогда Египет? Понимал отлично! Но пожертвовал собой ради детей. Ну, у детей такая блажь… В евангельской притче блудный сын сблудил, отец ждал, реальный Иаков пошёл вместе с блудными своими сыновьями и всем домом своим… Ну да, дети не понимают… Но они взрослые люди, их решения — это их решения… Я там умру? Что ж, иногда умереть там, где можно не умирать — высшее проявление любви.
И всё-таки высшим образом самопожертвования остаётся Ной. Потому что это страшно — выжить, когда все погибли. Страшно быть живым со своей семьёй, когда всё человечество перестало существовать. Но, между прочим, вообще-то это лучшее выражение любой жизни. Всякий взрослый человек жив настолько, насколько он жив сам. Это и есть взрослость, самостоятельность, ответственность. Да-да, настоящая ответственность — когда отвечать не перед кем. Все утонули. Когда я жив, для меня все умерли, — именно с этой точки начинается спасение, когда моя жизнь — чтобы никто не умер из тех, кто мне доверится. Тогда и смерть обретает смысл, даже если моё личное воскресение немного откладывается, чтобы другие воскресли раньше.