Доминик ЛивенРОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИК оглавлению ЧАСТЬ ВТОРАЯИМПЕРИИ Глава 4 Геополитика Османской империиВ ПРОИСХОЖДЕНИИ РОССИЙСКОЙ И ОСМАНСКОЙ империй много схожего. И московская, и османская династии появились на периферии огромных территорий и цивилизаций, над которыми они впоследствии установили свое господство. Москва была аванпостом Киевской Руси, а та, в свою очередь, являлась одним из последних и самых удаленных «завоеваний» византийского христианства. Тюрки Центральной Азии, от которых, собственно, и произошли османы, были по крайней мере так же далеки от центра ислама. Русские обратились в христианство, а тюрки - в ислам в том же десятом веке. Наплыв тюрков в Анатолию начался после поражения Византии при Манзикерте в 1071 году; в это же время славяне начали заселять Северо-Восточную Русь - будущее Московское царство. В Средние века религиозные убеждения обычного османского или московского подданного были далеки от символов веры, провозглашаемых городскими религиозными лидерами православия или ислама. Кре- 1 В сражении при Манзикерте (1071) предводитель турок-сельджуков Алп-Арслан наголову разбил византийскую армию, и вся Малая Азия пала к его ногам. Византийская империя, сократившаяся практически до одного Константинополя, в дальнейшем так никогда и не возродилась.223 стьянство Северо-Восточной России до четырнадцатого века было христианским только в отдельных местах. Религией османского населения в это время был сплав мусульманства, христианства и язычества, что вполне естественно для региона, только недавно завоеванного чуждыми тюркскими элементами, но веками до этого принадлежавшего различным культурам, цивилизациям и правителям. Осман, основатель Османской империи, женился на дочери влиятельного шейха дервишей. Его сын женился на дочери христианского феодала. Ранние османские правители, подобно своим московским коллегам, были жесткими и прагматичными военачальниками. Основой их легитимности был военный успех, который обеспечивал их сторонников добычей, землей и престижем, а также приносил чувство выполненного религиозного долга в войнах против христиан. Краеугольным камнем в деле основания Османской империи стал контроль над стратегическим эмиратом Галлиполи, откуда тюрки делали набеги через Анатолию во Фракию и на Балканы. Очень важным моментом в расцвете обеих династий в четырнадцатом веке было то обстоятельство, что родовые земли наследовались одним наследником. Для османов это было делом принципа, а для москвичей - счастливым стечением биологических обстоятельств. Со временем представители обеих династий превратились из обычных военачальников в монархов, управляющих своими государствами. Они создали институты, которые веками поддерживали их владычество. И здесь начинается различие между империями, поскольку институты османского государства коренились в ближневосточной и исламской традициях, не имевших никакого влияния в России. Тем не менее какое-то время сходство сохранялось, Даже в шестнадцатом веке основной частью османской и русской армий была кавалерия, которая получала от монарха земли в награду за военную службу. Эти всадники гораздо сильнее контролировались и в большей степени подчинялись правителю, чем рыцарство феодальной Европы. Неявка на службу в шестнадцатом веке вела к однозначной и быстрой потере земельных владений. Однако многие русские дворяне-военные не только имели другие земли в своей частной собственности, но со временем они более успешно, чем османы, превращали свои наделы, приобретенные на военной службе, в частную собственность. 224 И русские, и османы выросли в тени монголов, в регионах, косвенно контролируемых государствами - наследниками Великого хана. По мере того как могущество империи монголов шло на спад, русские и османы занимали оставляемые ею ниши. Османы, например, захватили Черное море и его северный берег и господствовали там. В середине шестнадцатого века распространение русских в южные степи вступило в противоречие с интересами османов, и главным образом с интересами их сателлита - крымского хана, С этого времени отношения между двумя государствами, и прежде не слишком близкие, но вполне дружелюбные, начали портиться. В восемнадцатом, девятнадцатом и начале двадцатого века Россия была злейшим врагом и основным могильщиком Османской империи. В эту эпоху победа России над османами зависела от многих факторов, одним из которых являлась геополитика. После того как Россия уничтожила в 1550-х годах приволжские мусульманские ханства, перед ней открылся путь на восток. По территориальному признаку она была главным наследником монгольской орды. По контрасту на востоке у османов в шестнадцатом веке возникло новое мощное государство, образованное Сефевидами2 на территории современного Ирана, Это государство остановило османскую экспансию на восток. Оно также отрезало османов от их исторической родины и традиционных военных баз в Центральной Азии. Кстати говоря, относительно малый процент тюркского населения, который ограничивал возможности колонизации захваченных территорий, всегда оставался одной из постоянных слабостей Османской империи. Кроме того, возникновение сефевидского Ирана означало, что османам всегда придется вести борьбу на два фронта - с христианами на севере и с не менее враждебным государством у себя в тылу. Тот факт, что Сефевиды были шиитами, исламскими «еретиками», и такими же шиитами были многие из подданных османского султана, только увеличивал опасность. В шест- Сефевиды -династия правителей государства на Ближнем и Среднем Востоке в 1502-1736 годах. В состав государства входили территории нынешнего Ирана, Азербайджана, часть Армении, большая часть современного Афганистана, временами Ирак и некоторые другие территории.225 надцатом и семнадцатом веках, когда разобщенная христианская Европа стояла лицом к лицу с единой Османской империей, протянувшейся от Алжира до Крыма, единственным облегчением христиан было то, что проблемный восточный фронт отнимал у османов значительные силы и время. В случае Османской империи не приходится говорить о метрополии и периферии или о правлении имперской нации над подчиненными колониями. Константинополь недвусмысленно являлся столицей империи, его престиж и традиции позволяли ему занимать безоговорочное первое место среди других городов империи, Его дворцы, мечети и общественные здания демонстрировали все великолепие, масштабы и прочность империи. Будучи крупнейшим городом Европы в период расцвета Османской империи в шестнадцатом веке, Константинополь до самой кончины империи оставался огромным космополитическим центром культур и народов. Константинополь стоял особняком и в то же время был лицом всей империи. Он никогда не принадлежал какому-то отдельному региону или народу. Даже в 1850-х годах мусульмане составляли только 44 процента его населения, а этнических тюрок было еще меньше [1], Анатолию ни в коем случае нельзя назвать метрополией империи. Европейцам, которые привыкли при описании империи использовать слова «османский» и «турецкий» как взаимозаменяемые, это может показаться странным. Османское государство образовалось в Анатолии, Это был единственный из крупных регионов империи, в котором большинство населения составляли тюрки. Позднее эта территория вошла в состав основного преемника Османской империи - Республики Турции. Но до потери Балкан Анатолия никогда не была стратегическим, экономическим, политическим или фискальным центром империи. В начале пятнадцатого века, когда османы почти потеряли контроль над Анатолией, они вернули себе эту провинцию, мобилизовав для этой кампании силы своих балканских владений. В высшей точке расцвета империи доходы от всей Малой Азии составляли только три четверти доходов от Балкан, и были только чуть больше доходов от Египта. Анатолия всегда была одним из беднейших и наименее развитых регионов империи. В 1800 году плотность населения в Анатолии была в два-три раза ниже, чем в имперских балканских провинциях. Веком позже доходы на душу населения в ныне независимых Болгарии, Сербии и Греции были в пять раз 226 выше, чем в османских неевропейских провинциях. В Румынии они были выше в семь раз [2]. Зато анатолийские тюрки по крайней мере были избавлены от подушного налога, которым облагались немусульмане на протяжении почти всей истории империи. Впрочем, османы всегда относились к людям по религиозному, а не по этническому признаку: арабы-мусульмане тоже не платили этот налог. Хотя многие арабы в противоположность тюркам избегали также обязательной военной службы в последние десятилетия империи. Кольмар фон дер Гольц3, главный германский военный советник у османов, говорил в конце девятнадцатого века, что тюрки были единственной этнической группой, которая сделала реальный вклад в военную мощь империи: «Хейяз4 и Святые места живут за счет остальных частей империи, а арабские и африканские провинции дают мало или ничего» [3], Мусульмане по численности никогда не составляли более одной трети населения османских Балкан. Причем примерно половина были потомками мусульманских иммигрантов, а другая половина - обращенными в мусульманство христианами. За исключением относительно небольшого процента балканских мальчиков, набранных для службы в войсках янычаровs и во дворце султана (знаменитое devsirme6), османы не Гольц Кольмар фон дер, Гольц-паша (1843-1926) - германский военный деятель. Генерал-фельдмаршал. В период сближения кайзеровской Германии с Османской империей Гольц входил в состав германской военной миссии в Турции, в 1885-1895 годах - глава этой миссии. Под его руководством была произведена реорганизация турецкой армии по германскому образцу,4 Хейяз - небольшое селение неподалеку от Мекки, Место, где по преданиям родился пророк Магомет.Янычары (тур. ycniceri, буквально - новое войско) - регулярная турецкая пехота. Создана во второй половине XIV века, Первоначально комплектовалась из юношей, угн энных в рабств о , позднее путем насильственного набора мальчиков из христианского населения. Обращенные в ислам, они считались рабами султана, жили в казармах, им запрещалось жениться и заниматься хозяйством. Devsirme - так называемая повинность дешюрме, когда каждый пятый мальчик от 10 до 16 лет отнимался у родителей - в основном славян - и воспитывался в турецкой армии.227 принуждали к обращению в ислам и были плохими прозелитами. Пророк завещал своим последователям терпимое отношение к «народу Книги», то есть к евреям и христианам. Кроме того, были веские фискальные причины не притеснять христианское население, подушные подати с которого сильно пополняли имперскую казну. Только в значительной части Албании, некоторых районах Боснии и Болгарии происходили массовые (добровольные) обращения христиан в мусульманство. Большое мусульманское население было сосредоточено в балканских провинциях, ближайших к Константинополю, - во Фракии, Болгарии, Македонии и части современной Греции. Значительные мусульманские общины повсеместно существовали только в городах, хотя солдаты мусульманской кавалерии (си-паги) владели землей на основании контракта и? когда не участвовали в войнах, жили в сельской местности. Внешнее кольцо христианских территорий косвенно управлялось османами через посредничество местных правителей. Из этих территорий Молдавия и Валахия (современная Румыния) платили тяжкие подати Константинополю, в то время как Рагуза (Дубровник) получала большие выгоды от османской протекции и своего привилегированного положения посредника между османской и европейской экономиками. Балканы были геополитическим центром империи не только в силу своего относительного благосостояния, но и потому, что они прикрывали подходы к имперской столице. В шестнадцатом и семнадцатом веках армия предпочитала Балканы Ирану в качестве театра военных действий поскольку выкуп был богаче, коммуникации лучше, а местность и расстояния не такие чудовищные, В последние три века существования империи основная угроза ей исходила с севера - сначала от австрийцев, а потом от русских. Перед лицом этой угрозы тот факт, что мусульмане являлись меньшинством в османских Балканах, представлял огромную опасность и был очевидным слабым местом, что в конце концов привело к самому худшему для Османской империи варианту развития отношений и с Австрией, и с Россией. Империи, правящие коренным населением, не колонизируя его территорию, почти всегда теряют ее, но обычно это происходит легко и без кровопролития* Тогда как империи, заселяющие захваченные территории колонистами, обычно включают их в свой состав навсегда (если это соседняя терри- 228 тория) или создают новые государства со своей собственной культурой (если это заморские владения). Колонизационные полумеры, в результате которых имперский народ остается на этих территориях самостоятельным, но подавляющим меньшинством, вызывают наихудшие долгосрочные проблемы прежде всего для самих колонистов. Все это непосредственно относится к мусульманским сообществам Европы. Османская империя довольно точно может быть поделена на три части. Первым приобретением была Анатолия, к 1500 году преимущественно тюркская и мусульманская. Вторым приобретением были преимущественно христианские Балканы. Третьим приобретением стали преимущественно мусульманские и арабские провинции Азии и Африки. Их захват начался при Селиме Г между 1512 и 1520 годами, Тюрки никогда не заселяли эти провинции. Даже если бы у империи и имелось в наличие «свободное» население (а об этом не шло и речи) в качестве потенциальных колонистов, относительно небольшие плодородные или городские районы арабских провинций к моменту их захвата османами уже были плотно заселены. Тем не менее присоединение арабских территорий в корне изменило характер империи. В конце пятнадцатого века и даже за сто лет до этого территория империи была более или менее ровно поделена между Европой и Азией, Однако между 1481 и 1566 годом доля европейских провинций в территории империи уменьшилась от почти половины до чуть больше одной четверти [4]. Подавляющее большинство арабов были мусульманами, а арабские провинции включали в себя святые для мусульман места и их самые знаменитые города - Иерусалим, Дамаск и Каир. Империя неизбежно стала более мусульманской по духу. Неизмеримо возросли трудности управления и обороны такой громадной территории. Османская армия, базирующаяся и концентрирующаяся вокруг Константинополя, не могла далеко отрываться от своих коммуникаций и действовать к северу от Балкан и Крыма или на Иранском плато. Теперь же осма- Селим I Грозный (Явуз) (1467/68 или 1470-1520) -турецкий султан с 1512 года. В ходе завоевательных войн подчинил Восточную Анатолию, Армению, Курдистан, Северный Ирак, Сирию, Палестину, Египет, Хиджаз. 229 нам приходилось оборонять от христиан Италии и Иберии северное побережье Африки и контролировать жизненно важные морские сообщения между Константинополем и африканскими провинциями. Им также было необходимо охранять маршруты, по которым пилигримы путешествовали в Святую землю, и защищать от флотов христианских держав торговые пути в Индийском океане* Выполнение этих обязанностей в течение длительного времени было возможно только в том случае, если бы арабские провинции давали казне существенные налоговые сборы и оказывали военную поддержку. Но они в течение века после захвата оказались к этому неспособны. Как и все империи, Османская империя испытывала огромные трудности с управлением отдаленными и густо населенными провинциями, связь с которыми была медленной^ а коммуникации - уязвимыми. К восемнадцатому веку Северная Африка уже только называлась османской. Исламская или турецкая империя?ТУРКИ НИКОГДА НЕ ДОМИНИРОВАЛИ В ОСМАНСКОЙ империи по той причине, что во время существования империи не было такой нации. В пятнадцатом веке династия еще вела свое происхождение из Центральной Азии. Именно оттуда османы получили веру в священность и уникальную легитимность королевской крови, идею, родственную классическому исламу. С захватом сначала Константинополя, а затем главных центров ислама османская элита стала еще более имперской и еще менее тюркской. Фактически, если говорить о чистоте крови, и элита, и сама династия едва ли вообще были тюрками. Имперский гарем был полон наложницами христианского происхождения, а двухвековая практика devsirme привела к тому, что высшие советники и чиновники султана - его домашние невольники - также в основном происходили из христиан. Еще важнее то, что культура османской элиты складывалась из персидских, арабских и даже европейских источников никак не в меньшей мере, чем из тюркских. Османский двор был для среднего тюрка чем-то совершенно непостижимым. Османская элита не вос- 230 принимала себя как тюркскую: для них слово «тюрк» было оскорбительным, обозначающим неотесанную деревенщину с допотопных анатолийских задворков. Но сами обитатели этих задворков также не считали себя нацией. Их лояльность и чувство идентичности были привязаны, во-первых, к деревне и племени и, во-вторых, к великому исламскому сообществу. Когда в последние десятилетия империи возникли турецкие националистические настроения, а позже и движение, оказалось довольно сложно определить, что такое турецкая нация и где кончаются ее границы. Турки были большинством населения Анатолии, но примерно треть населения не была мусульманами, а некоторые мусульмане не являлись этническими турками. С другой стороны, многие турки жили в балканских провинциях империи. Практически ни один турецкий националист до 1914 года не хотел добровольно расстаться с арабскими провинциями, несмотря на все вытекающие отсюда последствия для турецкой гордости и международного статуса. Как обычно, создание нации и сохранение империи плохо сочетались между собой. Миллионы турок (преобладающее количество которых были подданными русского царя), проживавших за пределами Османской империи, были дополнительным осложняющим фактором. Большая часть наиболее влиятельных турецких националистических публицистов фактически являлись беженцами из России, где они вынашивали свои идеи, частично имитируя русский национализм и частично отвечая на русскую дискриминацию турецких институтов и культуры. Для таких людей турецкая нация должна была распространиться далеко за пределы Анатолии. В начале двадцать первого века идея Большой Турции может показаться химерой, но в 1914 году для многих влиятельных лидеров империи она была вполне реальной и заманчивой. Когда османы в этом году объявили войну России, они утверждали, что «чаяния нации и народа призывают нас уничтожить русского врага, чтобы установить естественные границы нашей империи, внутри которых объединятся все ветви нашей расы» [5]. Во время войны мысли о Большой Турции на востоке, расово однородной и, следовательно, более сильной, чем утраченная империя на Балканах, были одной из причин чрезвычайной активности Порты на русском фронте за счет ослабления обороны от британцев арабских провинций. 231 Буквально накануне коллапса центральных держав Энвер-паша побуждал свои армии наступать на Баку и Северный Кавказ. Он пытался осуществить мечту о Большой Турции вплоть до самой своей гибели в бою с советскими отрядами в Центральной Азии в 1922 году. Энвер-паша был членом крошечного (в основном турецкого) и довольно замкнутого общества - так называемого Комитета союза и прогресса, известного европейцам под именем «младотурки». После революции 1908 года и до 1918 года эта группа доминировала в турецкой политике, Из ее недр вышла большая часть идей и кадров, ставших позднее основой республиканского движения Кемаля Ататюрка9. Младотурки были продуктом школ и колледжей западного образца, которые османский режим начал создавать с середины девятнадцатого века. Ядро движения состояло преимущественно из армейских офицеров, но включало также и многих гражданских специалистов. Они имели много общего как с русскими революционерами, так и с радикалами позднего третьего мира* Их главным врагом была отсталость страны, в которой они обвиняли ос- Энвер-Паша (1881-1922) - турецкий военный и политический деятель, активный участник Младотурецкой революции 1908 года и один из лидеров младотурецкой партии «Единение и прогресс», В январе 1913 года осуществил государственный переворот и вошел (вместе с Талаат-пашой и Джемаль-пашой) в неофициальный триумвират, сосредоточивший в своих руках всю власть в Турции. Во время Первой мировой войны занимал высший военный пост заместителя главнокомандующего. Вместе сТалаат-пашой был главным виновником массового истребления армянского народа. В конце 1921 года принял участие в антисоветском басмаческом мятеже в Средней Азии и был убит в бою с частями Красной Армии.Ататюрк Мустафа Кемаль (1881-1938) - основатель и первый президент (1923-1938) Турецкой республики. Фамилию Ататюрк (буквально - «отец турок») получил от Великого национального собрания Турции СВНСТ) б 1934 году при введении фамилий. С 1921 года руководил вооруженными силами в национально-освободительной войне против англо-греческой интервенции. За победу в боях при реке Сака-рье ВНСТ присвоило ему звание маршала и титул гази. Под его командованием турецкая армия в 1922 году разбила интервентов*232 манскии режим, а также и религию, расцениваемую ими как основной источник невежества, праздности и консерватизма. Их собственным кредо была довольно примитивная: вера в науку и материализм в сочетании с лингвистическим и этническим турецким национализмом, базирующимся на европейских моделях. Они были популистами и одновременно элитарными якобинцами, убежденными б том, что к процветанию и силе нацию должна вести новая элита, созданная по западному образцу. Сами они редко были выходцами из высшего класса, и их радикализм обуславливался в основном обидой за то, что их профессиональные качества остаются не замеченными режимом, который подбирал себе слуг по принципу личных связей и политической лояльности. Первоначальной базой движения младотурок была Македония, где, отражая набеги болгарских националистических отрядов на мусульманское население, рядовые члены движения в полной мере обрели чувство турецкой солидарности и национальной идентичности. Массовый турецкий национализм в Анатолии возник позже - отчасти он был следствием греческого вторжения в Анатолию в 1920 году, а отчасти - результатом строительства школ и пропаганды республиканского режима Ататюрка в 1920-х и 1930-х годах. Национализм в Турции распространялся из приграничных территорий к центру государства. Именно на границах народ обычно имеет больше возможностей для встреч и столкновений с соседями, и именно здесь постоянные опасности и пограничные конфликты имеют наибольший резонанс. Придя к власти, младотурки проводили и провозглашали имперскую и османскую официальную политику-другими словами, они подчеркивали свою приверженность наднациональной империи, исламу и связям, объединяющим турок и арабон в общей лояльности династии и религии. Однако в их частных беседах и планах турецкий национализм был более важной темой. В реальной жизни младотурки относились к арабам как к отсталому народу, плохим воинам и потенциальным предателям империи, в противоположность балканским мусульманам негу-рецкого происхождения (например, албанцам), которых турки в целом уважали к которым они доверяли как предполагаемым членам турецкого национального сообщества [6]. Эти взгляды вовсе не были секретом для большинства арабских лидеров и вызывали в них огромное недоверие. Режим 233 младотурок стремился к военной мощи, централизации и эффективности, В преследовании этих целей он добивался почти монопольной власти. Его лидеры надеялись распространить имперский контроль над провинциями, увеличить и сделать равномерным военное и фискальное бремя, а также распространить турецкий язык и повсеместный (в основном турецкий) имперский патриотизм. Однако реалии империи быстро убедили их, что необходимы некоторые уступки арабской знати, намеревавшейся самой контролировать собственные территории - в противном случае эта знать (особенно сирийская) переметнется в лагерь арабского национализма, который в 1914 году уже представлял серьезную угрозу в отдельных регионах. В результате арабским провинциям в 1913 году была предоставлена значительная автономия. Смогли и захотели бы младотурки в реалиях мирной жизни поддерживать modus vivendil0 с арабскими провинциальными элитами, остается невыясненным, поскольку война и коллапс империи наступили раньше, чем новая политика смогла принести плоды. Главный противник младотурок султан Абдул-Гамид II11 был глубоко погружен б собственные имперские проблемы. Профессиональные военные и гражданские кадры, созданные самим османским режимом, были сторонниками младотурок. Ко второй половине девятнадцатого века каждый правитель Османской империи понимал, что модернизация жизненно необходима для империи и династии. Государство должно было Modus vivendi [лат.) - здесь: временное соглашение {спорящих сторон).11 Абдул-Гамид II (1842-1918) - турецкий султан в 1876-1909 годах. В декабре 1876 года под давлением Мидхата-паши, связанного с обществом «Новых Османов», ввел конституцию, но вскоре распустил созванный на ее основании парламент и установил деспотический режим «зулюм» (насилие, произвол), Своей политикой угнетения народов Османской империи (армянские погромы, резня греков на Крите) заслужил прозвище «кровавого султана». 27 апреля 1909 после подавления младотурками контрреволюционного путча, организованного феодально-клерикальными и компрадорскими элемента-ми, низложен и арестован. До 1912 года содержался под стражей в Салониках, затем был перевезен в Стамбул, где умер в заключении.234 чем-то ответить на повышение европейской военной и экономической мощи. Но западные технологии и профессиональные навыки не могли быть импортированы без западных ценностей. Османский султан имел все причины сомневаться в лояльности своих новых профессиональных военных. В течение двух веков со времени свержения Османа II12 в 1622 году многие султаны были смещены или убиты своими янычарами. Династия могла считаться священной, но жизнь конкретных султанов, безусловно, таковой не являлась. Старая янычарская армия была весьма весомым фактором фракционной дворцовой политики и поддерживала обычно противников реформ и европеизации. Новая профессиональная армия также представляла угрозу как сторонница радикальных реформаторов и турецкого национализма. По меньшей мере столь же серьезной угрозой была гражданская бюрократия. По традиции главные сановники были рабами султана, от чьих капризов зависели не только карьеры, но также их жизнь и собственность* Но в так называемую эпоху танзимата13 положение дел изменилось. Правительство теперЬз по сути дела, контролировалось высшей бюрократией, которая уже не опасаясь за свою жизнь и собственность, руководила программой реформ и оттесняла султана от решения ключевых политических вопросов. Целью АбдулТамида было восстановление главенствующей роли монарха по отношению к увеличившейся количественно и набравшейся самоуверенности и профессиональных навыков бюрократии. Его амбиции и методы борьбы очень напоминали аналогичные 2 Осман II (1604-1622) - шестнадцатый султан Османской империи, правивший с 1618 по 1622 год* Был возведен на трон вместо Мустафы 1 кучкой министров, состоявших из бывших неверных, обращенных в ислам и полагавших» что они смогут управлять им, пользуясь его молодостью и неопытностью. Реформаторские идеи Османа П значительно опережали свое время и не были востребованы в Османской империи вплоть до XIX века. Против него выступила вся старая правящая верхушка Османской империи. В возрасте 13 лет Осман был смещен. Его провели по улицам Стамбула, а затем казнили,15 Танзимат- принятое в литературе название реформ в Османской империи в 1839 - начале 70-х годов девятнадцатого века.235 ситуации в других считавшихся абсолютными монархиях как его времени, так и более ранних эпох. Султан сконцентрировал власть в своей личной канцелярии, создал сеть личных подчиненных и информаторов в администрации и большую секретную полицейскую службу, рождавшую атмосферу страха и недоверия в политическом мире. В официальном османском ежегоднике 1908 года чиновники, приставленные к особе султана и его дворцу, занимают сорок страниц, адъютанты правителя - на шестнадцать страниц больше [7] Кольмар фон дер Гольц, выдающийся прусский советник в османской армии, утверждал, что методы персонального правления Абдул-Гамида были похожи на королевский абсолютизм Пруссии восемнадцатого века, за исключением того факта, что чрезвычайная подозрительность султана поселила разлад и недоверие даже в его собственном секретариате, в то время как сильно увеличившиеся размеры и сложность государственного аппарата в любом случае сделали бы старомодное деспотическое правление монарха неэффективным и не оправдавшим ожиданий [8]. Правление Абдул-Гамида вызывало всеобщее недовольство как у большинства османской элиты, так и в Европе. Тем не менее в известной степени стратегия Абдул-Гамида вызывает сочувствие, и не только потому, что она коренилась в хорошо обоснованном страхе за свой трон и жизнь. Султан считал себя хранителем знамени исламской империи. В этом он следовал традиции своего царствующего дома и его историческому raison d'etre в качестве лидера великой мировой цивилизации в борьбе с Западом, Абдул-Гамид справедливо полагал, что для подавляющего большинства жителей его империи ислам значит гораздо больше, чем современный светский национализм, будь то турецкий или арабский. Он разделял возмущение своих мусульманских подданных реформами и новыми ценностями, созданными по европейскому образцу и навязанными империи давлением со стороны Европы. «Султан АбдулТамид, похоже, придерживается мнения, что два его предшественника... султаны периода танзимата пренебрегали прямыми взаимоотношениями с простыми людьми, особенно в арабских провинциях» [9]- Султан использовал каждую возможность, чтобы подчеркнуть мусульманскую идентичность своей ди- 236 настии и свою позицию халифа и духовного лидера всех мусульман, В процессе этого он старался поднять максимально высоко легитимность своего правления и ставил свой статус гораздо выше статуса простого светского политика. Он также пытался воззвать к мусульманам мира о поддержке единственной мусульманской империи, противостоящей христианскому натиску. Здесь ему удалось добиться некоторого успеха: и русские, и британцы имели все основания опасаться влияния халифа на настроения их мусульманских подданных. Британское отношение к османской династии сразу по окончании Первой мировой войны вызвало огромное негодование части индийских мусульман, а движение «Халифат» даже некоторое время способствовало сотрудничеству мусульман с конгрессом, в котором доминировали индусы, для поддержки оппозиции британскому правлению. В девятнадцатом веке вмешательство Европы во внутренние дела Османской империи стало даже более явным и оскорбительным. Воскрешение халифата и его международного значения было средством отплатить европейским империям их собственной монетой. Однако основными целями халифата были внутренние дела. По мере того как между 1876 и 1913 годами Османская империя на Балканах сжималась и исчезла почти совсем, становилось все более очевидным, что выживание государства и его международное положение зависели от его способности примирить между собой турецкое и арабское население. А этого можно было достичь только при помощи ислама, а вовсе не при помощи любой формы национализма. Кроме того, Абдул-Гамид не собирался ограничивать свою стратегию спасения империи рамками идеологии. В масштабах, не имевших прецедентов ни до, ни после его правления, он пытался привлечь арабов в свой двор и администрацию в Константинополе. И когда впоследствии младотурки во имя прогрессивной политики и административной эффективности произвели чистку среди этих арабских чиновников, это, разумеется, сейчас же вызвало растущее недоверие к новому режиму в арабских провинциях. И «реакционным» султанам, и «прогрессивным» младотуркам в качестве правителей Османской империи в двадцатом веке пришлось столкнуться с имперскими проблемами в особо острой форме. Это происходило из-за 237 крайне неблагоприятной и угрожающей международной обстановки, из-за повышенной активности и опасности внутреннего (христианского) национализма, а также из-за явной слабости Османской империи по сравнению со своими врагами. Одна из ключевых проблем была связана с идеологией. Ислам одними рассматривался как жизненная необходимость для выживания империи, а другими - как непреодолимое препятствие на пути прогресса. Можно ли было это как-то совместить? Другая неразрешимая дилемма состояла в том, нужно ли было укреплять централизованную власть или стараться передать больше власти на места. Константинополь, как никогда раньше, нуждался в солдатах и доходах из своих провинций, тогда как среди его подданных наблюдался рост этнического сепаратизма, а провинциальные арабские лидеры имели твердые намерения сохранить свою власть и статус. Впрочем, при всей остроте этих проблем, их едва ли можно назвать новыми. Они проходили красной нитью через всю историю Османской империи и занимали важное место в спорах об ее упадке после золотого века в пятнадцатом и шестнадцатом веках* Споры об упадке Османской империи: параллели с РоссиейЧАЩЕ ВСЕГО ИСТОРИКИ ВОСПРИНИМАЮТ УПАДОК Османской империи как установленный факт и просто исследуют его причины. Экономический упадок предполагается результатом воздействия мировой экономики, в которой доминировали капиталистические великие державы. Все началось с захвата европейцами морских путей для богатейшей торговли между Азией и Европой. Это случилось в шестнадцатом веке, когда португальцы обогнули Африку и покорили Индийский океан, лишив таким образом исламских торговцев и Османскую империю невероятно прибыльного положения посредника между Европой и Азией. А окончилось - почти полным господством Европы на османском рынке и в финансовых делах империи в викторианскую эпоху. В военной области начало упадка датируется концом золотого века (концом шестнадцатого века), когда 238 армии Сулеймана Великолепного" были ужасом Европы. С тех пор дела неумолимо шли все хуже и хуже - начиная с череды поражений от русских и австрийцев в семнадцатом и восемнадцатом веках и кончая финальной катастрофой 1918 года. В области управления принято говорить о беспомощных и никчемных султанах, пленниках гарема, которые позволили коррупции и фракционной борьбе разрушить эффективную администрацию. Только в середине девятнадцатого века в эпоху танзимата центр спохватился и начал наводить порядок в собственном доме, но было уже поздно. Эта картина неуклонного угасания, кажется, получила полное одобрение османских государственных деятелей и ученых, которые уже после 1600 года начали сокрушаться о падении могущества и достоинств империи. Однако некоторые историки последнего поколения бросили вызов самой идее османского упадка в этот период времени. Новая история внесла весьма убедительные поправки в традиционные взгляды на Османскую империю за последние триста лет ее существования. Не все оказалось таким мрачным, как было описано. Ламентации об упадке империи были специфическим османским жанром, который существовал даже в золотом веке. Как выяснилось, экономика Османской империи восемнадцатого века, не говоря уже о семнадцатом, зависела в основном от внутренних условий. Воздействие Европы было не таким уж существенным. Политический кризис начала семнадцатого века был улажен под руководством династии великих визирей Копрюлю1^ и на какое-то время между центром и многими провинциальными элитами восстановились стабильные отношения. Возрождение империи во второй половине столе- Сулейман I Кануни, Сулейман Законодатель (в европейской литературе - Сулейман Великолепный, Великий) (1495-1566} - турецкий султан в 1520-1566 годах. Вел активную завоевательную политику; при нем Османская империя достигла наибольшего территориального расширения и наивысшего могущества. В 1521 году был взят Белград, после Мохачской битвы в 1526 году присоединена большая часть Венгрии; в 30-х гг. завоеван Ирак, остров Родос и другие острова Эгейского архипелага, Триполитания, Алжир и другие территории. Очевидно, имеется в виду период правления великого визиря Копрю-лю Мехмед Паши (1656-1683).239 тия едва не позволило ей захватить Венецию в 1683 году. Несмотря на то что австрийцы в течение следующих 35 лет нанесли туркам ощутимые поражения, они были почти полностью компенсированы в 1730-х годах, когда османы вернули практически все территории, потерянные за первые два десятилетия. В 1711 году даже Петр I со своей образцовой новой европейской армией был вынужден унизительно капитулировать перед османами16. Впрочем, не стоит увлекаться. Между 1550 и 1800 годами сила и престиж Османской империи существенно уменьшились по сравнению с ее врагами. В 1550 году Османская империя была наиболее грозным государством Европы, Ее дисциплинированные, имеющие отличную мотивацию и вооружение янычары были крупнейшей и опаснейшей профессиональной пехотой на континенте. Лидерство османской военной техники и полководческого искусства было в то время совершенно бесспорным. Земли и доходы султана были больше, чем земли и доходы любого из его христианских соперников. В 1800 году картина полностью изменилась. В недавних войнах с Россией османские наземные и морские вооруженные силы продемонстрировали свое безнадежное отставание в дисциплине, выучке, военной технике и руководстве войсками. Бывшая когда-то эффективной, фискальная и административная система рассыпалась. В середине шестнадцатого века, если взять только один пример, Египет был основным поставщиком финансового могущества империи, В конце же восемнадцатого века он не приносил практически никакого дохода государственной казне, а его крошечные военные контингента с их ужасной дисциплиной представляли большую угрозу мирному дружественному населению, чем армиям врага. Сила государства до некоторой степени может измеряться размерами его доходов и эффективностью, с которой они полу- Речь идет о так называемом Прутском походе во время русско-турецкой войны 1710-1713 годов. В мае - нюне 1711 года русская армия под командованием Петра I вступила в Молдавию, но была окружена превосходящими силами турок в районе урочища Новые Станилешти, Петру I удалось заключить Прутский мир, в результате которого Россия лишилась Азова с округом, срыла крепости на: Дону и Днестре.240 чаются. В 1789 году доходы Османской империи составили 3,75 миллиона фунтов, Британии - 16,8 миллиона фунтов и Франции - 24 миллиона фунтов [10]. Среди европейских великих держав Россия была наименее эффективна в вопросе сбора налогов, если измерять эту эффективность процентом доходов, которые реально попадают в казну. В России эта цифра составляла только 75 процентов [11]. Но в Османской империи в казну попадало всего лишь 18,75 процента, то есть более чем четыре пятых государственных доходов так или иначе прилипали к рукам тех, кто их собирал [12], Поскольку во всех странах того времени доходы правительства шли в основном на подготовку и ведение войны или оплату долгов, сделанных в процессе прошлых конфликтов, эти данные выглядят вполне сопоставимыми с действительностью. Эта статистика также убедительно доказывает неспособность османского государства вести дела империи. Сейчас как-то стало принято принижать значение этих дел. Короли и битвы часто рассматриваются отдельно от жизни населения. Но последствия неудач Османской империи в деле поддержания адекватного военного и фискального аппарата ни в коем случае не могли не оказывать влияния на повседневную жизнь подданных султана. Со временем все это привело к разорению мусульманского населения в Анатолии и даже в отдаленных районах империи. Что, в свою очередь, отразилось на политической стабильности Ближнего Востока на всем протяжении двадцатого века и в большой степени способствовало упадку всего региона под господством европейских держав. Закат Османской империи обычно рассматривался в контексте продвижения Западной Европы к мировому господству. Акцент здесь в основном делается на воздействие индустриальной революции и мировой торговой системы на Ближний Восток. В начале девятнадцатого века это действительно приобрело огромное значение, и в последние сто лет своего существо-вания Османская империя была слабым и зависимым элементом в международной экономике, где безоговорочно господствовала Европа. Тем не менее историки часто придают слишком большое значение экономическим вопросам и рассматривают ситуацию только с позиций Западной Европы, Задолго до того как европейский капитализм захватил господствующие позиции в экономике Османской империи, она оказалась неспособной осуществить такую военную, фискальную, админи- 241 стративную и культурную трансформацию, которая превратила Россию восемнадцатого века в великую европейскую державу. Интересно сравнить Османскую империю с Россией. Оба государства находились на окраине Европы. Оба управлялись предположительно автократическими монархами. Ни в одном не было европейской феодальной знати с сильными традициями корпоративных прав и самоуправления. И русским, и османам в семнадцатом и восемнадцатом веках пришлось бороться как с европейскими врагами, так и с большими внутренними проблемами, мешавшими ответить на вызов Европы, Но если Петр I в 1690-х годах сумел разрушить консервативный альянс элитных военных полков (стрельцы), религиозных сектантов и городских ремесленников, то в Османской империи эти силы продолжали блокировать реформы до тех пор, пока в 1826 году Махмуд II17 не упразднил янычаров. Отчасти по этой причине османы стали гораздо слабее России в 1800 году, хотя были значительно сильнее тремя веками раньше. Некоторые причины относительной неудачи Османской империи по сравнению с Россией представляются довольно приземленными, и о них уже кратко упоминалось ранее. Огромную роль здесь сыграла геополитика. К семнадцатому веку османы достигли естественных границ своей экспансии. Даже если бы военные факторы и позволили дальнейшие захваты, демографическая слабость империи не дала бы возможности эффективно управлять этими территориями или консолидировать их под османским правлением. Как бы то ни было, из чисто коммуникационных соображений представлялось невозможным снабжение армии к северу от Венгрии или на иранском плато. Хотя османы едва не взяли Вену в 1520-х и 1680-х годах, они в конце концов поняли, что столица империи Габсбургов находится слишком далеко, чтобы быть захваченной. Когда османская ар- 17 Махмуд II (1784-1839) - турецкий султан (1808-1839), Провел рад реформ, направленных на преодоление феодальной раздробленности, создание централизованного государственного и административного аппарата: уничтожение янычарского корпуса, ликвидация военно-ленной системы, учреждение министерств европейского типа, лишение генерал-губернаторов права иметь свое войско, создание нескольких светских школ и военных училищ и др.242 тиллерия и провиант наконец доорались с юга до осажденной Вены, оставалось уже слишком мало времени для взятия города. Зимняя кампания в таком удалении от османских баз была стратегически и политически опасной и могла бы разложить армию. Со временем империя Габсбургов окрепла и поставила османов перед фактом растущей и страшной угрозы с севера -особенно в конце семнадцатого века, когда Константинополь оказался в кольце объединенных христианских войск, и в 1710-х годах, когда блистательный принц Евгений Савойский18 нанес сокрушительные поражения армиям султана. Между тем, по иронии судьбы, прекращение военных действий против Испании в семнадцатом и восемнадцатом веках тоже до известных пределов принесло вред Османской империи, В шестнадцатом веке мусульмане Северной Африки приветствовали и призывали османское правление, чтобы остановить проникновение габсбургской Испании на их территорию. Когда впоследствии эта угроза ослабла, raison d'etre османского правления для местного населения в значительной степени пропал* Между тем на северо-востоке геополитика благоприятствовала экспансии России на Украину, в южные степи и Сибирь, что, безусловно, увеличивало ее мощь. Русская армия завоевала эти территории, а быстро растущее с восемнадцатого века русское население позволило их своевременно заселить. С 1450-х годов Черное море было внутренним озером Османской империи. Однако в последней четверти восемнадцатого века при Екатерине II Россия захватила Крым (находившийся под османским протекторатом) и быстро утвердила свою власть на северном берегу Черного моря. С огромным ростом экономики юга России в девятнадцатом веке, выросла и ее торговля на Черном море. Ее экспорт должен был следовать через Босфор и Дарданеллы и был, следовательно, уязвим для османской блокады. Безопасность российских черноморских портов 1й Принц Евгений Савойский (1663-1736) - выдающийся австрийский полководец и государственный деятель, фельдмаршал (1693), генералиссимус (1697). Будучи главнокомандующим австрийскими войсками в Венгрии, разбил турок при Зенте (1697), вынудив их заключить Карловицкий мир (1699)- Во Бремя австро-турецкой войны (1716-1718) разгромил турок у Петервардейна (1716) и занял Белград (1717).243 также находилась под постоянной потенциальной угрозой нападения британского или любого другого флота, которым османы в любое время могли предоставить возможность войти в Черное море. По этой и другим причинам контроль или, по крайней мере, господствующее влияние над Константинополем стало русской мечтой, которая иногда воплощалась в русскую политику. Так родился знаменитый «восточный вопрос», занимавший умы европейских государственных деятелей в девятнадцатом веке. В первый раз на протяжении веков сердце и столица Османской империи оказались под угрозой. Во многом самый успех османов был причиной их последующих неудач. Они не были склонны ставить под сомнение методы, которые однажды уже сослужили им такую хорошую службу. Тот факт, что упадок Османской империи до поражений от России в 1768-1774 годах не был ни резким, ни постоянным, заставил их закрывать глаза на его бесспорное наличие. Провал российских попыток стать на одну доску со своими европейскими соперниками был очевиден. В начале семнадцатого века были потеряны главные провинции, и сама Москва оказалась в руках иностранных оккупантов. Ничего до такой степени радикального не случалось с османами. Были, конечно, серьезные проблемы в начале семнадцатого века, но великие визири Копрюлю, казалось, решили их, искоренив к 1650-м годам коррупцию и вернувшись к принципам управления, практиковавшимся во время золотого века. Многие государства, имея возможность решить проблемы старым проверенным способом, предпочли бы эту возможность адаптации заграничных моделей с их дестабилизирующим потенциалом. Без сомнения, большую роль также играли и личности. Османская династия семнадцатого и восемнадцатого веков не произвела правителей, которых можно было бы сравнить с Петром I и Екатериной II. Это, однако, было больше, чем простой биологической случайностью. Мальчиком и молодым человеком Петр I имел возможность вращаться в иностранном квартале Москвы. Здесь он познакомился с большим числом протестантов из Северной Европы - наиболее динамичного района континента во всем, что касалось новых идей и технологий. Некоторые из этих людей занимали важные посты на службе у его отца. По-видимому, ни один османский принц не мог пользоваться такой свободой. Частью проблемы оставался вопрос насле- 244 дования трона, вопрос, который всегда был особо чувствительным и проблематичным в династических государствах. В пятнадцатом веке сыновья султана назначались автономными губернаторами и могли позволить себе роскошь гражданской войны для выяснения права наследования. Последствия для стабильности империи оказались ужасающими, и в конце шестнадцатого века была введена другая практика: султан выбирал одного из своих сыновей наследником трона, и тот, придя к власти, уничтожал всех своих братьев. Такая практика оказалась глубоко непопулярной в Константинополе и к началу семнадцатого века почти привела к угасанию династии. В результате появился новый обычай. Младшие братья выживали, но были практически заперты в гареме до тех пор, пока не наследовали трон своего старшего брата. Предполагалось, что это единственный способ ограничить угрозу, которую они представляли правящему монарху. Разумеется, родственники мужского пола представляли угрозу трону во многих монархиях, но особенно сильно это проявлялось в Османской империи. После шестнадцатого века султаны не вступали в брак. Ни одной из его жен в гареме не разрешалось иметь от него больше чем одного сына. Если этот сын наследовал трон, то ее положение и положение ее фракции было безопасным. Если нет, то ее статус и даже жизнь находились под угрозой. Полное отсутствие солидарности между единокровными братьями делало дворцовую политику бессмысленной игрой. Таким образом, невозможно представить себе, что наследники османского трона могли свободно шататься по улицам и базарам Константинополя. И уж тем более трудно было вообразить, что большая группа европейцев могла бы оказаться на важных постах султанской военной и административной службы, которые в семнадцатом и восемнадцатом веках занимались исключительно его мусульманскими подданными, В этом была принципиальная разница между османами и русскими: даже в семнадцатом, не говоря уже о восемнадцатом веке российское общество было гораздо более открыто европейским технологиям, иммигрантам и идеям. Наиболее выдающимся примером этого была сама Екатерина II, правительница с огромными дарованиями и умом. Именно в ее правление (1762-1796) Россия вырвалась далеко вперед по сравнению с Османской империей как в военной, так и в экономической и 245 культурной областях. Совершенно очевидно, что ни одна женщина (тем более немка) не могла бы занять османский трон. На первый взгляд, преимущество России над османами в этом аспекте может показаться неудивительным и даже практически самоочевидным. В конце концов, Россия была христианской и европейской страной. В действительности же все обстоит не так просто. В пятнадцатом веке османы оккупировали большие территории, которые европейцам представлялись более важными для христианства, чем Москва. Более того, в 1500 году османы проявляли большую открытость для европейских технологий и обучающих им искусных и образованных христиан. Османы с готовностью усваивали новинки западной военной техники и, не имея никаких морских традиций, в рекордные сроки создали флот, соперничавший с венецианским. Впоследствии османская открытость внешним влияниям сильно уменьшилась, что можно проследить на примере трагической судьбы Селима III19, когда он уже в начале девятнадцатого века на свою беду попытался ввести в османской армии воинские соединения западного образца. Попытки султана реформировать армию после грандиозных поражений от России окончились его свержением и убийством. Одним из объяснений этого может служить изменившаяся роль ислама в переходных столетиях существования Османской империи - как раз в то время, когда Европа утверждала свою лидирующую роль в науке, технологии и администрировании. В шестнадцатом веке то7 что было когда-то чем-то вроде неортодоксального пограничного пространства, стало величайшей империей ислама и его лидером в борьбе с неверными. Центры традиционной суннитской ортодоксии вошли в состав империи в первой половине шестнадцатого века. До этого времени культура государства османов была эклектичной и неглубокой, и, разумеется, тюрки Центральной Азии могли принести в империю большой и изощренный культурный багаж. Это 19 Селим Ш (1761-1808) -турецкий султан (1789-1807), Провел реформы в армии, в области финансов, землевладения, административного управления и др., стремясь укрепить центральную власть и предотвратить распад Османской империи. В результате мятежа недовольных янычар был свергнут с престола и убит.246 Существует ряд объяснении спада эффективности центрального османского правительства в семнадцатом и еще больше в восемнадцатом веках, Как указывалось ранее, одной из причин османских неудач был первоначальный успех. В шестнадцатом веке Османская империя управлялась более скрупулезно, эффективно и справедливо, чем большая часть Европы, не говоря уже о России. Но, как и в других бюрократических империях, поддержание эффективности бюрократии из поколения в поколение было очень затруднено, учитывая допотопные коммуникации, большие расстояния и отсутствие в то время нынешних средств контроля за государственными чиновниками - свободной прессы или действительно независимого законодательства. Очень многое зависело от способностей правителя, оказавшегося у власти по наследственному принципу, в то время как память о золотом веке препятствовала проведению реформ. В первые века своего существования османское государство по большей части представляло собой механизм для ведения войны и получения с ее помощью трофеев, земель и доходов. Успех узаконил правительство, связал воедино правителя и провинциальную элиту и обогатил их. Но уже в 1600 году время трофеев и территориальной экспансии почти закончилось. Государству теперь приходилось финансировать свою военную машину полностью из своего кармана. Ему также требовались теперь новые средства, чтобы поддерживать лояльность провинциальной элиты. Способы ведения войны, на беду Османской империи, также изменились. Ядро современной армии теперь составляла профессиональная, дисциплинированная и дорогая пехота, в то время как кавалерия сипагов совершенно утратила свое значение* Поскольку сипаги были не просто солдатами, но еще и ключевыми фигурами сельской полиции и стражами порядка, этот вопрос оказался очень серьезным. В Европе дворянская конница тоже утратила свое значение, но она смогла трансформироваться в офицеров королевских армий, привнеся мощную материальную и эмоциональную взаимосвязь в союз между правителем и провинциальным классом землевладельцев, который являлся основой государства как в России восемнадцатого века, так и повсюду в Европе. Османам же не удалось создать такой стабильный и плодотворный альянс между центром и провинциальной элитой, отчасти потому что эта провинци- 250 одна из причин, по которым они - подобно монголам и многим другим кочевым завоевателям прежних времен - быстро усваивали высокую культуру завоеванных ими оседлых обществ. К тому времени как Мекка и Медина пали к ногам османов в начале шестнадцатого века, ислам уже существовал почти тысячу лет. Следовательно, он уже успел пустить глубокие корни. Он также впитал в себя высокую домусульманскую культуру. Исламские ценности и взгляд на мир пронизывали каждый аспект жизни региона и определяли его богатую культуру. Сохранение религии и соответствующего образа жизни было высшим идеалом как правителя, так и подданного. Ассимилировавшись в высокой исламской культуре и став ведущей исламской державой, османы уже не так легко могли усваивать и внедрять европейские новшества, главным образом потому, что многие из них? безусловно, должны были войти в противоречие с основными исламскими верованиями и ценностями. Подобное заимствование еще больше осложнялось тем? что ислам до известной степени противопоставлял себя христианскому Западу, Конфронтация с Сефевидами из шиитского Ирана, начавшаяся в шестнадцатом веке, и еще более опасное шиитское диссидентство, широко распространившееся по империи, также стимулировали необходимость для империи идентифицировать себя с традиционным суннитским исламом и относиться с подозрением к любым отклонениям от нормы. «Идеологическая необходимость изображать Сефевидов как "неверных" естественно порождала необходимость изображать османских султанов как правоверных ортодоксальных мусульман, единственных защитников настоящей ортодоксии от ереси. Такая необходимость возникла в то время, когда в интеллектуальной жизни империи стали господствовать улемы20, и в результате притязания османов на легитимность были сформулированы заново языком ортодоксального канонического ислама» [13]. Улемы - мусульманские богословы и законоведы. В средние века и позже в их ведении находились мусульманские религиозные учреждения, школа, право, суд. В большинстве стран Ближнего и Среднего Востока они сохраняют значительное влияние до сих пор. 247 В бесконечных неудачах Османской империи при соперничестве с Россией повинны также крайне напряженные отношения центральной власти с региональными элитами, В пятнадцатом и шестнадцатом веках Константинополь старался жестко контролировать провинции - по крайней мере настолько, насколько это позволяли расстояния и допотопные коммуникации. По сравнению со своими современниками - христианскими монархами, султаны вполне успешно вытягивали солдат, провиант и деньги из своих подданных. Их фискальная и административная система была в те времена упорядоченной, предсказуемой и относительно умеренной в требованиях, что усиливало ее легитимность в глазах народных масс. Есть веские основания думать, что христианские крестьяне на Балканах предпочитали мир и порядок первых двух веков османского правления предшествовавшим ему войнам и междоусобицам христианских князей и знати. Кроме того, по сравнению с феодальными христианскими королевствами, османский режим контролировал местную элиту и ограничивал поборы, которыми та облагала крестьян. В противоположность европейским аристократам османская кавалерия (сипаги) не имела юридической власти над крестьянством на «своей» земле. В любом случае земля не была их собственностью в европейском смысле слова, поскольку сипаги владели различными имениями на протяжении своей жизни и не могли пустить там глубокие корни и тем более - передать землю по наследству. Жесткая регуляция повинностей и пошлин, налагаемых на крестьянство, не говоря уже о независимом государственном судействе, бьли характерными признаками Османской империи начала шестнадцатого века, которые Габсбурги еще не усвоили в 1750 году, а Николай I только пытался ввести в России в середине девятнадцатого века. К сожалению, к 1800 году эти признаки исчезли и из Османской империи. Поддерживать на протяжении жизни нескольких поколений сложную бюрократическую машину османского государства оказалось делом весьма затруднительным, как это было с даже большей и еще более изощренной бюрократической машиной имперского Китая, Русский альянс царя и владельцев крепостных был менее продуманным и справедливым, но в конечном итоге более крепким. В большей части османских провинций в середине восемнадцатого века возможности 248 альная элита не была хорошо укоренившейся, наследственной земельной аристократией. Ее владение собственностью было очень неустойчивым. Сыновья османской провинциальной знати не становились лояльными и эффективными слугами государственной военной власти. Вместо этого, если им удавалось выжить в местнической борьбе за власть, они становились автономными военачальниками, обычно признающими легитимность султанской власти, но ничего не предпринимающими для увеличения ее эффективности. Между тем рост количества необходимых для ведения современной войны пехотных соединений невыносимо обременял государственную казну. Чтобы выжить, гарнизоны, которым не выплачивались деньги, были вынуждены устраиваться на гражданскую службу или заниматься разбоем, представляя серьезнейшую угрозу общественному порядку и государственной власти. Почти постоянно провинциальная политическая жизнь становилась ареной битвы за должности как между находящимися «в подвешенном состоянии» гарнизонными войсками и теми или иными представителями местной знати, так и внутри этих групп. После 1600 года способность центра навязывать свою волю этим группам уменьшалась еще и благодаря существенно ухудшившимся личным качествам правителей: в условиях, когда все возможные претенденты на престол были изолированы в гареме вплоть до момента восхождения на трон, сбалансированное обучение методам правления или тонкостям человеческих взаимоотношений едва ли представлялось возможным. Сильный визирь мог занять место султана - как это сделали визири Копрюлю, - но только при условии, что правитель и дворцовые группировки позволили бы ему это. В любом случае такому визирю уже не приходилось иметь дело с правящей элитой, состоящей из рабов султана, набранных через систему devsirme и до некоторой степени отделенных от общества. Вместо того высшие сановники империи набирались из домов и семей столичной знати, причем некоторые из них сами были женаты на сестрах и дочерях султана. Стремление получить должность было неистовым, время, проведенное в офисе, - коротким, а затраты на фракционную борьбу постоянно росли. Каковы бы ни были причины ослабления властных структур османского государства, его результаты были катастрофическими для легитимности династии и политической стабильности 251 центральной власти применять силу или собирать налоги были уже очень ограниченными, если существовали вообще. Местная знать сама собирала налоги и имела даже небольшие армии, чтобы удерживать в повиновении данников. К концу века сбор налогов превратился в пожизненное и зачастую передаваемое по наследству занятие. Губернаторы, назначаемые из центра, могли быть отвергнуты местной знатью. Даже если их принимали хорошо, у них все равно не было лояльных войск и других средств обеспечить повиновение. Османские гарнизоны задолго до этого утвердили свою автономность и изыскали на местах средства получать свое жалование, которым их не мог обеспечить султан. Поскольку сроки пребывания на губернаторском посту были очень коротки, а взятки, даваемые за это назначение, непомерно велики, основной заботой правителей канцелярий было получить хорошие проценты от своих инвестиций. Иногда, впрочем, местное население жило довольно неплохо под властью местной знати. Порой оно даже предпочитало в конечном счете необременительное османское правление более эффективным сборщикам налогов из Венеции или Египта девятнадцатого века [14]. Власть местной знати кое в чем могла быть и полезной для центра. К примеру, в османском Ираке местные правители отсылали в Константинополь чисто символическую дань, но зато, по крайней мере, защищали уязвимую границу с Ираном за свой счет. Длительное господство одной военной семьи в багдадской местной политике обеспечивало сохранение определенного уровня стабильности и порядка. Однако в отдельных регионах коллапс центральной власти позволял местной знати неограниченно эксплуатировать крестьянство. Беспорядочная борьба за власть между местными группировками и их вооруженные отряды иногда совершенно опустошали сельскую местность. Сербское восстание 1804 года началось именно как попытка уменьшить ущерб от войн местных османских элит. Это был первый из многочисленных балканских бунтов девятнадцатого века* Только к его середине османскому государству удалось воссоздать централизованную армию и администрацию. В конце концов оно смогло восстановить свою власть в ряде провинций, однако многие ключевые регионы - Греция, Сербия, Венгрия, Египет и большая часть Северной Африки -были к этому времени утрачены навсегда. 249 внутри империи. Власть порождает уважение. Император должен быть символом силы и власти. Правителям трудно сохранить авторитет и влияние на умы подданных, если государство, которым они управляют, выглядит слабее, беднее и менее эффективным, чем его иностранные соперники. История и фортуна отвернулись от Османской империи, и в этом смысле Мандат Неба не является чисто китайским феноменом. Не менее важно то, что, не имея достаточно сил защитить земли ислама от врагов-христиан, османы начали терять авторитет в глазах своих мусульманских подданных, В начале шестнадцатого века мусульмане Северной Африки призвали османов для защиты от христианского вторжения. Османы откликнулись быстро и успешно [15]. Они также защитили Святые места от нерешительных мамелюков23 в 1510-х годах и отогнали португальцев от северных берегов Индийского океана. Но в конце восемнадцатого века они уже были слишком слабы, чтобы не допустить захват русскими мусульманского Крыма, В 1820-х годах они даже не пытались помочь алжирцам в борьбе с французским вторжением. Еще в начале двадцатого века большинство арабов лояльно поддержали бы такую мусульманскую империю, которая обеспечила бы их защиту от христианского вторжения и аннекса-ции. Но и без того уже достаточно сильные сомнения арабов на этот счет подтвердились во время Первой мировой войны. Если османы не в силах защитить их или дать им ту безопасность, которая является raison d'etre империи, у арабской знати нет другой альтернативы, кроме как стоять каждому за себя [16]* Османы и национальные меньшинстваДЛЯ ХРИСТИАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ БАЛКАН воздействие упадка имперской мощи было еще более фундаментальным и 21 Мамелюки - здесь: воины личной гвардии египетских султанов, набиравшейся из рабов тюркского и кавказского происхождения, впоследствии захватившие власть и превратившиеся в высший слой господствующего класса.252 наступило раньше. Это произошло во многом оттого, что Балканы были передовой линией фронта между османами и их христианскими соперниками. Слабость османов проявилась, как только австрийская и русская армии вторглись в балканские территории империи. К тому же христианское население неминуемо было менее лояльно делу исламской империи. По мере ослабления империи ослабевало ее влияние на настроения христианских провинций. Ярмо, к которому относились толерантно еще и потому, что оно казалось неизбежным, стало выглядеть совершенно иначе в глазах многих христианских подданных, когда христианские армии нанесли поражение османам, вторглись на Балканы и провозгласили своей целью освобождение народов. Из этого совершенно не следует, что османское правление на Балканах держалось только на силе, инерции и сознании превосходящей имперской мощи - сколь бы значительными эти факторы ни являлись, - как это характерно для империй вообще* Хотя никто и никогда не спрашивал его мнения, христианское крестьянство Балкан, без сомнения, приветствовало закон, мир и порядок, которые на протяжении первых двух веков несло с собой османское правление. Даже впоследствии тысячи бессарабских крестьян бежали от «освобождения», которое им несла христианская, но крепостническая Россия, когда их провинция была аннексирована в 1812 году. Османское правление выглядело в их глазах более предпочтительным даже при условии потери своего домашнего хозяйства [17]. Что еще важнее, большинство балканских христианских элит имело основательные причины приветствовать и поддерживать османское правление, поскольку при нем оно им приносило основные финансовые выгоды. Сюда относились рагузанские торговцы, греки-фанариоты - правящий класс румынских княжеств и иерархия Греческой православной церкви. Последние с благословения османов получили большую власть над всем православным населением, будь то этнические греки, славяне или даже арабы. Фактически при османском правлении они обрели такую власть над славянской православной церковью, какой у них никогда не было даже в последние века византийского правления. Греки и армяне, часто связанные с верхушкой духовенства, были преуспевающими торговцами и (армяне) финансистами. Почти до самой середины девятнадцатого века их 253 собственность и самая жизнь никогда не были полностью защищены от деспотических нападок османских властей. Однако в этом их положение мало отличалось от положения богатых мусульман. Большая часть греческой и армянской деловой элиты поддерживала империю как наследника Византии и хотела улучшить свое положение в Османской империи, а не уничтожить ее. Когда западные концепции национализма проникли в христианские сообщества и выросла светская, радикальная и популистская интеллигенция, и греки, и армяне пережили острый конфликт между этой новой интеллигенцией и старой религиозной и торговой элитой. Отношение османов к христианам и евреям продолжало традиции Магомета и раннего халифата, а также доисламской империи Ближнего Востока. До тех пор пока те или иные религиозные сообщества платили налоги и проявляли политическую лояльность, им разрешалась автономия и к ним относились толерантно во всем, что касалось их религиозной и культурной жизни. Гораздо более суровая позиция традиционно занималась по отношению к схизматикам и еретикам внутри доминирующей имперской религии, особенно если их дело поддерживалось извне враждебными державами. В ранней османской истории наиболее жестокое отношение к религиозным меньшинствам наблюдалось при Селиме I и было направлено против шиитского населения Анатолии, На обеих сторонах политической и религиозной границы между османами и Сефевидами соперничающие режимы прибегали к беспощадному кровопролитию, изгнанию и насильственному обращению мусульманских сообществ, которые правителями суннитов и шиитов считались еретиками и политически подрывными элементами. Восточная Анатолия и Закавказье в дальнейшем так и не смогли избавиться от последствий соперничества между этими двумя империями, всегда приводившему к жестоким конфликтам между местными суннитами, шиитами и христианами и повсюду сопровождавшимся широкомасштабной резней и изгнанием населения. Как мы увидим, Российской империи тоже было суждено пострадать от этой региональной традиции, И русские, и османские власти боялись, что меньшинства, исповедующие одну религию с внешним врагом, впоследствии могут сыграть роль троянского коня. В начале двадцатого века отношение османов к армянскому населению Восточной Ана- 254 толии во многом определялось подобными страхами. Отдавая османам справедливость, приходится признать, что все предыдущие альянсы христианских меньшинств с великими державами давали им (османам) основательные поводы для беспокойства. Армянский геноцид, беспрецедентный по масштабам и жестокости, должен до известной степени рассматриваться в контексте упомянутой региональной традиции. Этот этнический конфликт и последовавшее за ним кровопролитие совсем не похожи на гораздо более толерантное поведение правителей Османской империи в начале ее существования. «Проще быть толерантным, когда ты силен, чем когда ты слаб и чувствуешь себя в опасности» [18]. Отношение османов к христианам и евреям, по сути, напрямую связано с тем, какое место в османском обществе занимала религия. Хотя в эпоху своего расцвета османский режим регулировал некоторые аспекты экономической и культурной жизни, в целом роль политических властей в исламском обществе была жестко ограничена. Повседневная жизнь почти полностью регламентировалась религиозным законом - шариатом. Он не только определял семейную и культурную жизнь и вопросы образования, но и оказывал значительное влияние на экономику и даже на политику в широком смысле слова. Таким образом, для османских властей вполне логично было оставить вопросы образования, семейной, культурной и общественной жизни на усмотрение сообществ религиозных меньшинств, требуя взамен, чтобы эти сообщества соблюдали закон, платили налоги и были лояльными по отношению к султану. Это было квинтэссенцией так называемой системы милетов2^ которая регулировала взаимоотношения османского режима с немусульманами. Хотя, строго говоря, сам термин является анахронизмом, если применять его к событиям, происходившим до девятнадцатого века [19], он (термин), тем не менее, является удобным символом такого типа имперских межэтнических отношений, которые гарантировали лояльность правителям и культурную автономию большому числу подвластных им этнических и религиозных групп. Система милетов в чем-то напоминает нам о современных попытках решить национальные проблемы. Культурный плю- 22 Милет- охраняемое законом религиозное меньшинство. 255 рализм сочетался с политической лояльностью в государстве, которое предоставляло обществу существенную автономию во многих сферах жизни, В каком-то смысле это предвосхитило современный мультикультурализм. Однако в конечном итоге милеты с османской точки зрения имели серьезные недостатки. Меньшинства, не будучи изгнаны, уничтожены или ассимилированы, сохраняли собственную идентичность, и, как только на интеллектуальную и политическую повестку дня встал вопрос национализма, они стали серьезной угрозой османскому режиму. В девятнадцатом веке вековые традиции автономии решительно защищались христианскими сообществами, твердо намеревавшимися воспрепятствовать попыткам османской централизации и созданию общеупотребительного понятия османского гражданства и лояльности. Тем не менее организации и институты милетов обычно не слишком хорошо сочетались с националистическими устремлениями, по крайней мере до реформ 1856 года. Религиозные границы еврейских милетов совпадали с национальными. Но из всех османских меньшинств евреи оставались самыми лояльными и имели меньше всех причин для недовольства. Ядром еврейского сообщества были сефарды, которые в пятнадцатом и шестнадцатом веках бежали от преследований в Иберии и имели все основания ценить османскую толерантность и защиту. Хотя в девятнадцатом веке они не были уже такими преуспевающими, как первые поколения переселенцев в Османскую империю, их лояльность оставалась непоколебимой. Известия о погромах в России и на христианских Балканах, не говоря уже о конфликтах с греками внутри Османской империи, только усиливали эту лояльность. Более того, за исключением небольшой группы сионистов, евреи не видели альтернативы империи в форме собственного национального государства. Они имели все основания опасаться арабского и даже в большей степени христианского национализма, для которого они бы, возможно, послужили одной из главных мишеней. Та самая логика, которая делала большинство евреев лояльными подданными Габсбургов и впоследствии марксистских режимов, работала и в случае с Османской империей, В христианском и особенно в греческом православном милете ситуация была совершенно иной. Греки не бежали от преследований, а были завоеванным народом, который прежде со- 256 ставлял ядро великой христианской империи. Память о Византии и надежда на ее воскресение витала в умах греческих масс. Православный милет до девятнадцатого века определялся по религиозному, а не по этническому признаку. В восемнадцатом веке церковная элита милета пыталась применить свое влияние, чтобы эллинизировать часть славянского сообщества. Поскольку в большинстве случаев власти милета имели на жизнь его обитателей гораздо более сильное влияние, чем османские власти, христианский арабский и славянский национализм часто были, по крайней мере, столь антигреческими, сколь и антитурецкими. Вкупе с армянской церковью и, безусловно, с консервативной религиозной и политической османской элитой, религиозные лидеры греческого милета имели все поводы не любить нарождающуюся светскую интеллигенцию и ее националистические мировоззрения. Османские реформы структуры милета в середине девятнадцатого века фактически способствовали росту влияния этого нового класса и его националистических настроений среди немусульманского населения, ослабляя в то же время консервативных союзников режима. Разумеется, систему милетов не стоит идеализировать. При этой системе немусульмане недвусмысленно являлись людьми второго сорта. Они платили специальные налоги и по закону были подвержены дискриминации (например, в вопросах одежды или передвижений), что не могло не быть унизительным. Хотя религиозные лидеры милетов пользовались уважением и властью при османском режиме, правящее ядро последнего почти исключительно состояло из мусульман даже после реформы 1856 года, которая в принципе открыла дорогу к руководящим постам для подданных любого вероисповедания. Тем не менее по стандартам многих империй и большинства христианских государств система милетов выделяется своей толерантностью к религиозным и этническим различиям. Последнее столетие: борьба за выживание и коллапсНО ИМПЕРИЯ МОЖЕТ СОХРАНЯТЬ МИР и относительную толерантность к национальным и религиозным меньшинствам 257 только до тех пор, пока она сильна и пока ее мощь считается несокрушимой. Османская империя, несомненно, была мусульманской страной, где мусульмане являлись главным, правящим сообществом. Это было общепризнанным фактом и во многом поддерживало систему милетов, причем все действующие лица прекрасно понимали, что османское государство имеет средства и намерения подавить любой бунт и даже любое сомнение в достоинствах системы. В девятнадцатом веке рост благосостояния и уверенности в своем положении османских христиан и усиление мощи их зарубежных союзников подорвали основные посылки, на которых строилась система милетов, что привело к трагическому межнациональному конфликту. Османских христиан, безусловно, не могло не коснуться всемирное наступление христианской цивилизации и христианских держав в девятнадцатом веке. Исламское мировое сообщество подверглось нападкам, его могущество было подорвано, его владения на каждом континенте, где у него имелись хоть какие-то корни, были завоеваны. Христианство, прогресс и могущество казались неразрывно связанными между собой, а ислам отступал на всех фронтах. Западный пример не только внушал османским христианам растущее чувство уверенности в себе, но и указывал на национализм и народный суверенитет как на приметы будущего и как на принципы, сообразно с которыми должно быть образовано легитимное государство. Интервенция могущественных европейских государств оказала немедленный и очевидный эффект на Балканах. Серия сокрушительных поражений от России в конце восемнадцатого и в девятнадцатом веке стала наиболее важной причиной независимости греков, сербов, румын и болгар* Россия определенно представляла угрозу для османов не только потому, что обладала значительной мощью, но и потому, что исповедуемое в России православие было господствующей религией для большинства христианских подданных Османской империи. Эти две причины втянули Россию в балканские события и усилили ее привлекательность в глазах османских христиан, Россия была самой серьезной, но не единственной угрозой. Франция захватила Алжир, британцы завоевали Египет и Кипр, а австрийцы - Боснию. Ансамбль великих держав, которые доминировали в международных отношениях между 1815 и 1914 годами, состоял исключительно из христианских государств, и христи- 258 анские подданные султана могли рассчитывать на сочувствие этих государств. Христианские мятежи поднимались с расчетом на прямую военную помощь России и, как правило, ее получали, А греческое восстание получило даже военную помощь от Британии. Ко второй половине девятнадцатого века сложилась такая международная ситуация, что даже когда османам удавалось подавить мятеж, средства, которыми это было достигнуто, обычно вызывали волну возмущения среди христианских государств, а вместе с ней и перспективу интервенции для защиты того или иного христианского сообщества, К 1890-м годам эта схема была надежно отработана. Армянские революционеры могли спокойно планировать мятежи и террористические операции, пребывая в уверенности, что ответ османов спровоцирует европейскую интервенцию [20]. Русские победы и успешные балканские восстания вызвали массовые кровопролития и эмиграцию среди мусульманского населения утраченных провинций. Первым мусульманским регионом, завоеванным христианской державой, был Крым, из которого в конце восемнадцатого века около 100 000 татар бежало в Османскую империю, В 1854—1856 годах, когда османские, французские и британские армии вторглись в Крым, лояльность татарского населения Российской империи оказалась под подозрением, и многие деревни были уничтожены казаками, что привело к эмиграции в Османскую империю еще более 300 000 татар, причем тысячи погибли во время эмиграции. Русское завоевание Кавказа также привело к массовой эмиграции, причем большей частью насильственной: «из 1,2 млн* черкесов и абхазов, покинувших свою землю», по оценкам, «выжило только две трети»; а всего в середине девятнадцатого века «беженцы из Крыма и Кавказа составили десять процентов населения Анатолии» [21]. Однако даже это огромное количество беженцев с причерноморских территорий, захваченных Россией, было превзойдено мусульманским исходом из Балкан. Окончательным результатом упадка и распада Османской империи стало то, что к 1923 году подавляющее большинство мусульманского населения Балкан было изгнано или перебито* То же самое случилось со всем, хотя и небольшим, христианским населением Анатолии [22]. Поток мусульманских беженцев неизбежно обострил межнациональные противоречия в оставшихся провинциях Османской империи, но не менее важны были и другие факторы. 259 В девятнадцатом веке большая часть османской экономики находилась практически в руках европейских и османских христиан. Если в семнадцатом веке иностранная торговля еще велась в основном с другими частями Азии, то теперь подавляющая ее часть приходилась на Европу, и неудивительно, что османские христиане благодаря языку, культуре и контактам заняли в этой торговле ключевые посреднические позиции. Накануне Первой мировой войны все 40 частных банкиров и все биржевые брокеры Константинополя были немусульманами. «Треть османской торговой палаты состояла из греческих фирм и организаций» [23]. Даже в таких областях, как сельское хозяйство и ремесла, где можно было бы ожидать преобладания мусульман, иностранцы играли большую роль. К примеру, производство ковров в Западной Анатолии теперь было в руках шести крупных британских фирм. «Пока мусульмане по традиции собирали основную часть урожая зерновых, милеты контролировали и собирали куда более ценные урожаи валюты, экспортированной на иностранные рынки» [24]. Господство христиан в османской экономике поддерживалось, хотя и не было напрямую вызвано политикой европейских держав, В 1838 году, когда османы полностью зависели от помощи великих держав в войне против египетской армии Мухаммеда Али23, британцы навязали Константинополю договор о свободной торговле. Впоследствии похожая политика применялась и в Египте, хотя и без этого вмешательства дорогостоящая и неэффективная протекционистская стратегия развития внутренней экономики Египта скорей всего была обречена на провал. Банкротство османского государства в конце 1870-х годов привело к образованию в 1881 году Администрации народного долга, контролируемой иностранцами. В 1912-1913 годах в ней было больше чиновников, чем в министерстве финансов. Еще в шестнадцатом веке султан согласил- Мухаммед Али (1769-1849) - паша Египта с 1805 года. Основатель династии, правившей до Июльской революции 1952 года. Создал регулярную армию; вел завоевательные войны, фактически отделил Египет от Турции. Реорганизовал административный аппарат, предпринимал меры, направленные на развитие сельского хозяйства, фабричной промышленности.260 ся на так называемый режим капитуляции; который гарантировал представителям иностранных держав право торговать на территории империи и быть при этом подсудными только своим собственным консулам. Но тогда это ни в коем случае не было проявлением слабости, а продолжением традиционной для османов политики невмешательства в дела немусульман, которая в любой момент могла измениться. Однако к девятнадцатому веку «режим капитуляций» трактовался уже не просто как стеснительные международные соглашения, он также был средством обеспечить тысячи османских христиан зарубежными паспортами и консульской защитой их деловой активности. Дополнительной привилегией иностранного гражданства было освобождение от османского налогообложения. Эти перемены вызывали ярость мусульманского общества, которое привыкло на протяжении долгого времени принимать как должное свое первенство и преобладающее положение в империи. Реформа, разработанная в 1856 году для создания единого для всех османского гражданства, была неприемлема как для христиан, намеревавшихся сохранить свою автономию, так и для мусульман, оскорбленных низведением на один уровень с «неверными». Негодование усиливалось еще и наличием жесткой конкуренции со стороны иностранцев и христиан в некоторых местных ремеслах и разновидностях бизнеса. Последовали погромы христианского населения. Османское правительство обычно не поощряло и тем более не инициировало этих погромов, но его контроль над народным гневом (особенно в провинциях) был ограничен. Первые большие погромы, произошедшие в Ливане и Сирии в 1856-1860 годах, были направлены против христианского сообщества маронитов24, чье благосостояние и положение упрочились за последние годы. После того как количество жертв достигло 40 000, в регион вторглись французские войска, чтобы установить там новую форму прав- Марониты - приверженцы маронитской христианской церкви, Проживают главным образом в Ливане (около 600 тысяч человек, 1971) и небольшими группами в Сирии, Египте, Северной и Южной Америке, на Кипре. Маронитские религиозные общины возникли в V—VII веках в Северо-Западной Сирии в процессе расколов восточной христианской церкви.261 ления, В 1861 году Ливан превратился в автономный регион с христианским губернатором и советом, в котором были представлены все сообщества. Урегулирование было гарантировано великими державами, и османское правительство, таким образом, уже не могло вмешиваться в ливанские дела. С одной стороны, это урегулирование было сравнительно ранним, интересным и относительно успешным примером использования передачи управления, разделения власти и ряда других механизмов для создания враждебным сообществам условий проживания на одной территории - без кровопролития, в безопасности и без преобладания одной группы над другой. Но «разделение власти на общинной основе» имело «неизбежным следствием весьма ограниченную роль правительства», а местные сообщества никак не могли прийти к соглашению об уровнях налогообложения и военного призыва, которые обеспечивали бы порядок и деятельность общественных служб. Ливан, таким образом, оказался на османской субсидии. Поскольку близкое к банкротству османское правительство само не имело возможности собирать в Ливане налоги или набирать рекрутов, понятно, что Константинополь относился к этому положению без особого энтузиазма [25]. Как это часто случалось с империями, компромиссы, нацеленные на достижение внутреннего межнационального согласия, ослабляли способность государства мобилизовать ресурсы для обороны от внешней угрозы. К 1900 году Османская империя стала для Европы «больным человеком»25. Все проблемы, досаждающие другим империям, присутствовали здесь в гипертрофированной форме. Если правитель какой-либо тогдашней империи хотел представить кошмарные последствия для своей империи в будущем, ему достаточно было только взглянуть на Османскую империю, В этот период времени, к примеру, в Европе часто возникали трения между монархами, пытавшимися использовать свою традиционную власть, и растущей в размерах и изощренности бюрократии, которая провозглашала (часто sotto voce26) свое расту- Выражение Николая I, который откровенно предлагал европейским державам, в первую очередь Англии, разделить турецкие владения. 26 Sotto voce (_итал>) - вполголоса, про себя.262 щее право определять политику. Однако только в правление Абдул-Гамида монарх учредил огромную полуприватную тайную полицию, во главе которой стоял психопат, использовавший свой собственный дом для пыток и насилия [26]. С другой стороны, ни в одном другом обществе высшие чиновники не устраивали тайные сговоры с emigre revolutionaries27, направленные на смещение собственного суверена. Каждая империя опасалась ослабления своего могущества, потери территорий, неспособности конкурировать с иностранными державами и последующей утраты контроля над национальными меньший* ствами внутри империи, но нигде этот процесс не зашел так далеко, как в Османской империи. Еще в 1700 году население Османской империи было намного больше, чем население России. А в 1914 году у османского султана было примерно 33 миллиона подданных, в то время как у русского царя - 170 миллионов. Несмотря на успешные попытки реформирования армии и администрации в девятнадцатом веке, османы больше уже не являлись хозяевами своей судьбы. Их выживание теперь зависело от экономической помощи иностранцев и от неспособности потенциальных хищников договориться о разделе пирога. Поскольку, с одной стороны, ни одна великая держава не хотела сильной Османской империи, а с другой стороны, ни одна из них не хотела, чтобы кто-то один получил всю выгоду от ее коллапса, они «пользовались любым удобным случаем, чтобы ослабить османское государство, но не настолько, чтобы оно могло окончательно развалиться. Такой тонкий баланс не мог продолжаться бесконечно» [27], К 1914 году было принято считать, что многоязычные интернациональные империи особо уязвимы для угрозы национализма. Почти повсеместно правители империи пытались превратить как можно большую часть своей территории в единое консолидированное государство. Никто в Европе уже не сомневался в том, что из всех империй Османская являлась наиболее хрупкой. Последняя попытка Османской империи противостоять этим угрозам во время Первой мировой войны оказалась также и самой экстремальной, приняв в 1915-1916 годах форму геноцида армян [28]. Она быяа осуществлена с целью l'r Emigre revolutionaries (франц.) - здесь: политические эмигранты. 263 предотвратить комбинацию иностранного вторжения и христианского национального движения, приведшую к трагическому и жестокому по своим последствиям изгнанию мусульман с Балканского полуострова, и гарантировать, что это никогда не сможет повториться в самом сердце турецкого государства - Анатолии. Как это ни странно, хотя, с одной стороны, Османская империя в 1914 году была заведомо слабее остальных великих держав, с другой стороны, шансы уцелеть у ее кажущихся более сильными соперников были гораздо хуже. Как отмечал в 1897 году Кольмар фон дер Гольц, потеря христианских провинций имела свои положительные стороны. Принимая во внимание слабые людские ресурсы, силу национальных движений и влияние христианских великих держав, было невозможно представить себе, что османы смогут долго удерживать свое правление на Балканах. В то время как, оставшись империей, состоящей только из турок и арабов, они получили бы в лице ислама то, о чем мечтает любая империя, а именно - наднациональную идеологию достаточной силы и привлекательности, которая могла бы успешно соперничать со светским этническим национализмом. И в 1914 году были все основания полагать, что внутренняя политическая стабильность и лояльность большей части населения халифу и его империи могут быть сохранены. Однако фон дер Гольц оставил за скобками два фактора. Существование империи в первую очередь зависит от ее отношений с национальным ядром, с большинством населения. Если элита этого населения ценит свой узкий этнический национализм выше, чем более широкий имперский патриотизм, стабильность империи может быть подорвана. В поздней Османской империи необходимо было привести в соответствие имперский патриотизм и возникший турецкий национализм, Ах-мед-Джевдет-Паша2* - один из наиболее интеллигентных османских государственных деятелей, утверждал, что «арабов, курдов, албанцев и боснийцев объединяет только ислам. Но единственным оплотом Блистательной Порты остаются турки» [29]. Совершенно очевидно, что для сохранения империи Ахмед-Джевдет-Паша (1822-1895) - крупный турецкий историк.264 младотуркам - по своей природе гораздо большим турецким националистам и радикалам, чем имперским патриотам, - следовало унять свои националистические порывы и вступить в настоящее имперское и исламское партнерство с арабами. Но гораздо более важной следует считать суровую логику геополитики и международной расстановки сил, которые были и остаются определяющими для существования любой империи. Османская империя стала слишком мала по численности населения и по территории, чтобы защищать себя от более энергичных врагов. Слабый не может долго выживать, натравливая хищников одного на другого, - особенно в условиях общеевропейской войны, когда обе стороны давили на Константинополь с целью заставить его присоединиться к одной из них, В 1914 году османы выбрали ту сторону, которая впоследствии проиграла. Впрочем, учитывая амбиции и приоритеты Антанты, возможно, у империи не было шансов уцелеть, даже если бы она осталась нейтральной или присоединилась к выигравшей стороне. |
