Вся история человечества есть история выживания через обособление и насилие. Всё бытие, вся информация, все слова воспринимаются через призму самосохранения. «Само» оказывается лишь производным от выживания — что помогает выжить, то и есть «сам». Сам-народ, сам-войско, сам-господин.
При этом общение оказывается вторичным по отношению к выживанию. Ради выживания прежде всего жертвуют общением — как с близкими, так и с дальними.
Общение — смысл жизни, жизнь — средство общения, но исходная точка противоположна: общение воспринимается как одно из средств жизни, которым легко пренебрегают, которое легко извращают, которым просто не учатся пользоваться и отбивают у себя и других желание общаться.
В итоге происходит превращение человечество в сборище эгоистических стай. Самое большее, мечтают о слияние стай в одно огромное цельное стадо, в котором каждый имеет право ни с кем не общаться, быть угрюмым сычом-совой. Счастье в гарантированной изоляции, свобода в отвязанности от других, человек — предмет, любовь — калейдоскоп.
Жажда жизни — настоящей человеческой жизни, настоящей любви, настоящего смысла — не умирает. Только её и живы люди. Но эта жажда натыкается на человеческие страхи, и страхи не просто гасят, а извращают человеческое в человеке. Вера, религия, философия, любовь, творчество, литература, право, политика, — всё опошляется и сдувается до карманных размеров. Человек превращается в скопище неврозов от цинизма до цинизма, не видит ничего, кроме собственности и безопасности. Собственность — горизонталь вселенной, безопасность — вертикаль вселенной. Все контакты между людьми воспринимаются как отношения власти и собственности. Общение, коммуникация исчезают — тогда как техника, порождаемая истинным в людях, всё более расширяет возможности для общения, коммуникации, творчества. Самое большее — человек начинает мечтать о бегстве в идиллическое, никогда не существовавшее прошлое, чтобы тихою стопою ступать по палеолитической травке. Может и сбыться, никакой прогресс не гарантирует срыва в дикость. А уж кому пасти палеолитическое стадо — найдётся. Выдвинем из себя.
Как порыв к Богу был съеден инквизицией, как наука была съедена военными, как порыв к единству был съеден фашизмом, так воля к общению извратилась в коммунизме, а воля к творчеству — в капитализме.
Что же, нет выхода? Опустить руки и надеяться, что прилив подымает все суда? Это в материальном мире прилив подымает все суда (хотя даже в нём прилив не подымает суда с пробитым днищем или прикованные к земле), а в мире людей технический прогресс и развитие подымает прежде всего броненосцы и авианосцы с атомными ракетами, и авианосцы топят собственно людей, утлые лодчонки наших душ.
Не общность имущества, конечно, является святыней и целью — как и не защита частной собственности. Общение, коммуникация — вот высшая цель, которой не должны противоречить средства и, главное, средства могут не противоречить этой цели. Не вздрагивать при мысли о том, что океан не может быть частной собственностью, что колесо не должно приносить доход лишь своему изобретателю — да и не изобретателю даже, а менеджеру, который запустит колесо в производство. Вздрагивать при мысли о том, что одинаково бесчеловечен мир, где всё принадлежит всем, и мир, где всё поделено между всеми. Конец один, конец печальный: у одних всё, у других ничего, а общение просто невозможно, потому что все боятся и презирают всех.
Преодоление разобщённости не есть проект. Преодоление разобщённости уже совершается в течение сотен тысяч лет, потому что разобщённость и псевдо-общение есть исходная точка человечества, звериный старт. Не обязательно давать имя результату — имя будет непременно украдено и испохаблено ложью и насилием, но обязательно знать, что цель — не идеальное общество, а идеальные условия для общения, и «идеальное» тут абсолютно не означает «совершенные», «лёгкие», а означает «человечные».