Смеялся ли Иисус, когда рядом шутили люди — не вопрос. Конечно, смеялся. Если и идут споры, то о том, насмехался ли Иисус над людьми — потому что грехом является не смех, а насмешка. Вряд ли. Умный человек, не говоря уже о Сыне Божием, насмехается исключительно над самим собой — самоирония-с!
Впрочем… «Хочешь рассмешить Бога — расскажи Ему о своих планах» — это о смехе-сарказме. Это у Христа тоже было — чего стоит одна притча о миллионере, у которого тромб уже в миллиметре от сонной артерии, а он планирует строительство новой виллы. Труднее понять, что разнообразные апокалиптические триллеры — зубастые сковородки, скрежещущие по улицам Иерусалима за козлами, да и лопающиеся как мыльные пузыри обворожительные еврейки — не репортаж с места события, а дразнилка. «Поди-ка, запланируй!»
А вот когда Иисус не смеётся и не иронизирует, а мрачнеет: когда слышит: «Я не касаюсь того, что меня не касается». В Его время на языке завоевателей Его родины это звучало: «Ubi nihil vales, ibi nihil velis» — «Где ты ничто, делай ничто». «Моя хата с краю» — точно то же. Уши выше обуха не растут, моё окно — мой горизонт.
Бог стал обычным человеком — но даже Бог не может стать маленьким человеком. Обычный человек — человек не маленький и не большой, а любящий. Бог пришел не сделать маленького человека маленьким богом, а сделать божков свалки свалки человеками космоса.Нельзя спасти того, кто хочет быть ничто. Иуда, Гитлер, Чикатило, Ленин с Путиным — нет проблем. Но спасти обывателя, мещанина, ханжу — невозможно! Даже если они крестятся и веруют — потому что не вера превращает их в святых, а они веру превращают в бегонию на подоконнике, в печенинку к какаве с чаем. Впрочем, те, столетней давности мещане давно исчезли — нынче мещане сплошь с высшим образованием, доктора теологии, непременные члены международных культурологических конференций, а то и прямые академики. Для них и Крестный путь — всего лишь одна из культурных достопримечательностей, возможность творить прекрасное и великое. Шаг вправо, шаг влево считается политизированностью. Над ранами Христа обольюсь слезами, а кто там прав и виноват в войне России с Украиной, России с Грузией, России с Молдавией — это всё политика, нагнетание страстей, святые отцы нам заповедовали держаться от этого подальше, а к благорастворению культуры поближе.
Как тут не помрачнеть — когда культурой прикрывают трусость, предательство человечности, конформизм и компромисс. Иуды, мягко говоря. Но, конечно, нынче Иуды совестливые — тридцать серебряников не примут, возьмут грантами и возможностью поблудить по распутиям градским на согласованных с диктатурой маршах против диктатуры. После чего премудрые пескари и сушёные воблы уплывают в свои квартирки и рассуждают про то, что после Освенцима невозможны рассуждения.
Да, после Освенцима ничего невозможно — но кто, чёрт возьми, сказал вам, что мы живём после Освенцима, а не накануне Освенцима? В Евангелии-то прямо сказано: раз и навсегда каждый человек на планете живёт накануне Освенцима и должен строить свою жизнь, исходя из этого прискорбного факта. Где сказано? Пожалуйста — Евангелие от Марка, глава 8, стих 18.
Обычный человек — человек не маленький и не большой, а любящий. Бог насмехается над теми, кто планирует завоевания и одоления, месть и воздаяние, но никогда — никогда! — Бог не будет насмешничать над тем, кто поведает Ему о желании любить, творить, прощать. Скажите Богу о желании верить Ему и веровать в Него — Он, возможно, не выдаст веру и доверие с ходу, чтобы не раздавить нас, но не посмеётся. Скажите Богу о своей слабости, эфемерности, о том, что вы предадите Его, когда другие ещё только будут примериваться, за сколько предать, — и Бог не помрачнеет, а обнимет и приголубит. Может, Дух Святой со стремительностью голубя и не снизойдёт, но чуть-чуть заголубеется обязательно. Так ведь и на рублёвской Троице голубизны совсем немного — лазурь дорого стоила — а какой эффект!
Конечно, ваша хата с краю, моя хата с краю, его хата с краю — но край — передний. Край, где упоение в бою и бездны мрачной на краю — всегда задний, и там не хата, а вата, да и не упоение, а надрались как последние негодяи и палят вокруг себя или ватные книжки пишут. Настоящее же упоение в мире и на краю подымающейся вверх горы Божьего бытия, идеже несть конформизма, предательства и утончённого мещанства, но жизнь бесконечная. После Освенцима жизни нет, но накануне Освенцима и в Освенциме жизнь есть, и только жизнь накануне Освенцима и в Освенциме есть жизнь, которая выдержит вечность.