«А Он заповедал им, говоря: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой» (Мк. 8, 15).
Вера появляется из неверия как дети из матери. Верующими не рождаются, рождаются неверующими. Потом могут происходить разнообразные изменения, однако в одной точке вера и неверия соединяются: в борьбе с суевериями.
Суеверие — не просто ложная вера. Суеверие — неточная вера, напрасная вера. Суеверие паразитирует на истинной вере. В этом смысле, суеверие как закваска, дрожжи — только анти-закваска, анти-дрожжи (именно это имел в виду Господь). Просто дрожжи — с которыми Иисус сравнил верующих в Себя — это небольшое количество микроорганизмов, которые живут, выделяют кислород и благодаря этому сухая мука становится хлебом. Анти-дрожжи суеверности поглощают кислород веры, так что сама вера омертвляется. Как раковые клетки паразитируют на живом организме, убивая его.
К счастью, большинство суеверий — это уже мёртвые вирусы, неспособные убивать. Им даже уже и носитель не нужен, они на неверующих даже лучше себя чувствуют. Таковы суеверия, известные как «приметы». Пережитки древней «симпатической магии», веры в то, что сходство всегда не случайно. Упала ложка — жди женщину в гости, нож — мужчина (суеверие явно возникло до изобретения вилок). Таких суеверий и атеисты не стесняются, стараются не здороваться через порог. Христианину же подобает активно здороваться через порог и заказывать себе в поезде 13 место в 13 вагоне, чтобы не недоумённый взгляд кассирши сказать: «А вы знаете, что в 13 стихе 13 главы первого послания к коринфянам сказано о любви?»
К несчастью, предостаточно вполне живых суеверий. Это огромный пласт «народного благочестия» самого разного рода, от почитания святых источников и деревьев — пережитки язычества — до веры в то, что посвящение страны Богородице поможет стране. Суеверия могут паразитировать на ложных святынях или на том, что с точки зрения христианина вообще не святыня (как те же источники), но может паразитировать и на подлинных святых. Борьба с иконопочитанием началась с борьбы с суеверного отношения к иконам, когда краску с икон соскабливали и подсыпали в чашу с причастием или просто в питьё. Освящение воды — акт веры, акт глубокой веры. Но суеверное отношение к святой воде — акт суеверия. Где проходит граница? Отчасти — в количестве, когда святой водой заправляют поливальные машины и опрыскивают город. Или когда воздвигают исполинскую статую Христа. Да-да, туристам развлечение, а христианину сущее мучение. Иногда размер имеет значение. Большая вера — это большая вера, а слишком большая вера — суеверие. Как определить, где начинается «лишнее»? Как всегда — постом, молитвой, размышлением, общением с Богом и людьми.
Не только гипертрофированный размер — симптом суеверия. Точнее, чрезмерность размера определяется не математически — чрезмерно всё, что в ущерб свободе. Показывать надо веру, а не чудеса. Уверять, что святая вода непременно поможет, что паломничество туда-то непременно исцелит то-то, а в другом направлении — другую болезнь, — очевидное суеверие. Это уже даже не напрасная или ложная вера, это вообще не вера, а знание. К тому же знание ошибочное, ложное.
Суеверие как ложное знание (а именно таковы архаические суеверия) заметно отличается от суеверия как веры в чудо. Суевер первого типа — своеобразный учёный, претендующий на некое знание. Суевер второго типа отлично знает, что ложка с женщиной никак не связаны, но верует в возможность превращения ложки в женщину. Или наоборот. Древние суеверия вовсе не нуждались в Боге как источнике сверхъестественного, для них вообще не был «сверх». Суеверия «новые» — побочный продукт знания о том, что далеко не всё «естественно», что бывает нечто невозможное — и вот за этим невозможным новые суеверы и охотятся. Им позарез нужны именно чудеса. Даже результат им, возможно, не так уж и нужен, как само явление чуда. Реальность вызывает у таких суеверов страх и отвращение.
Вот два примера из разных — и вовсе не религиозных — сфер. Сколько в мире людей, желающих что-нибудь запретить! Им ведь знамение нужно: запретили — помогло! Запретим коррупцию — люди станут лучше жить! Запретим глупость и грех — люди поумнеют и станет добродетельнее! Это вера — именно вера — в запрет, в сверхъестественную силу насилия, ограничения, принуждения. Если брать религиозный пример: давайте запретим кощунства, или сатанизм, или «тоталитарные секты». Вера в «табу», в ограду – худшее суеверие. Паразитирует это суеверие на истине Закона. Только выворачивает наизнанку. Вместо «не убий» - «убью, если ты убьёшь». Вместо «не укради» - «накажу, если украдёшь». Более того, суеверие запрещённости пытается не просто запретить, но уничтожить саму возможность зла. Это как если бы в «Отче наш» была фраза «и уничтожь все искушения, тем самым избавив нас от зла».
Второй феномен на первый взгляд противоположен: не запретить, а разрешить, да так разрешить, чтобы мало не казалось — предписать! Ещё лучше — добровольно пусть все на себя примут какое-нибудь обязательство. Таков самый невинный патриотизм. Не ура-патриотизм, не горе-патриотизм, а обычная «гордость за свою страну». Не горе-патриоты всех стран призывают иметь национальные (государственные) флаги, иметь национальный гимн, склонять головы или прижимать руку к сердцу, когда гимн исполняют.
Оба сценария — грех суеверия, рождающийся из нарушения заповеди о недопустимости идолопоклонства. В случае с флагами и гимнами это более прозрачно, хотя те христианские конфессии, которые отказываются «присягать флагу», мотивируют это заповедью «не клянись», против патриотизма ничего против не имеют.
Идолопоклонство — на современном языке это «объективация». Идолопоклонство есть не только и не столько попытка превращения мёртвого в живого, идолопоклонство есть и попытка превращения живого в мёртвое. «Сатанизм» — это ведь живые люди. Почему вдруг они ударились в такое странное занятие как служение чёрных месс — вопрос к историкам. Ударились и ударились. Кошек не мучают? Младенцев не убивают? Не мучают и не убивают (если говорить о нормальных сатанистах). Ну так зачем демонизировать сатанизм? Пока сатанист не совершает уголовных преступлений — пусть живёт.
Демонизация поклоняющегося демонам — это ведь омертвление демонопоклонника. Он якобы уже и не человек, а бесноватый, игрушка сатаны, марионетка ада. Ой да ладно! У ада бывают марионетки и игрушки, бывают и бесноватые, но они точно в сатанисты не записываются. Бывают сумасшедшие, которые объявляют себя сатанистами — но они вряд ли нужны и выгодны сатане. Они больны. Сатанизм же осуществляются обычно через приличных людей, умных, а иногда и набожных. Достоевский Великого инквизитора ведь не из пальца высосал.
Превращение живого в предмет, в мёртвого идола с негативным знаком, требование разбить этого идола. Такое «иконоборчество» — в британском смысле слова, то есть «вольномыслие», только вольномыслие деланое, реактивное, игровое — вовсе не есть правдолюбие. Оно — попытка компенсировать какую-то свою слабость. Как человек, склонный к рассматриванию порнографии, как раз часто обличает порнографию и распутство. Свою слабость объясняют силой другого. Вот запретят порнографию — я не буду её смотреть, и другие не будут. Это — не знание, а вера, и вера пустая, то есть, суе-верие. Это «закваска Иродова», дрожжи анти-жизни. Надежда на «знамение» силы, на то, что камни превратятся в хлеба, если приказ о превращении будет отдан полномочным лицом и уверенным тоном. Надо только создать такое лицо и выработать такой тон, и люди станут хорошими, потому что цензура или другие виды государственной заботы оградят их от зла и оделят добром.
Это высмеяно Достоевским в «Легенде о Великом Инквизиторе». Великому инквизитору не нужен Иисус на кресте, не нужен всесильный Бог, становящийся бессильный Младенцем, ему нужен некто, кто превращает камни в хлеба, жаждет править миром, кто жаждет такой безопасности, чтобы ангелы не давали ему даже споткнуться.
Желание запрета — это суеверие политическое, это обожествление насилия. Закваска фарисейская — это желание идеала, суеверие религиозное. Пусть идеал из идеального станет реальным! Пусть облик Христа явится в спиле дерева, в форме пятна на стекле! Пусть Бог станет дважды и трижды Богом!
Вся культура патриотизма, патриотизм как явление, сформировавшееся в борьбе с разнообразными видами угнетения — прежде всего, феодальным, патриотизм как объединение людей против дискриминации и неравенства перед законом, — есть культура со своими идеалами, обрядами, своего рода светская религия. Это не кощунство, потому что обряды самой религии есть заимствование у светской жизни, перенос на отношения с Богом того, что рождается в отношениях между людьми. В патриотизме происходит возврат уже обогащённой руды владельцу: не просто семья, а многомиллионная страна оказывается сообществом бессмертным, структурой, означающей больше простой суммы её элементов. Но это неверно! Любое человеческое сообщество — даже человечество — меньше одного-единственного пьяного агрессивного насильника. Или даже и трезвого. Вот — идолопоклонство, преклонение перед мёртвой абстракцией. Идолопоклонство, которое постоянно продуцирует суеверия — убеждённость в том, что своему народу, своей стране, своему государство свойственно аккумулировать некую энергию, иметь самостоятельное бытие, которое благодетельно и ради которого многим можно пожертвовать. Тут не запрет, тут добровольная жертва — хотя бы в виде исполнения государственного гимна, хотя бы в виде гордости от того, что «совершили наши предки». Чудеса они совершили! Камни стали хлебами, пустыня зацвела, люди расправили плечи, дети лучше родителей и т.п. и т.д. Слава Огогондии! Чудо! Знамение!
Конечно, в Евангелии тоже говорится «просите и дано будет вам» (хотя там и говорится и «раздай», «погуби душу свою»). Но просить не запретов, просить не богатства. Единственный пример, который приводит Иисус — гору передвинуть. Может, Иисус говорил это, глядя на гору с возвышающимся на ней Храмом Иродовым (ведь «Храм Соломонов» был разрушен, а то, что видел Иисус — строилось Иродом). Может, глядя на Голгофу. Все эти горы остались на месте. Единственная гора, которую можно и нужно сдвинуть — человек. Но человек тогда может быть сдвинут, когда убраны горы суеверий — религиозных, культурных, политических, когда убрана суеверность как ориентированность на внешнее, на силу закона, страны, чувства, плаката, организации и т.п.
Суеверие омертвляет всё. Оно омертвляет Библию – и самое страшное суеверие не гадать на Библии, а твёрдо, уверенно вещать от имени Библии. Закваска фарисейская и одновременно Иродова! У каждого солдата в ранце фельдмаршальский жезл, у каждого фарисея под талесом царская мантия. Суеверие омертвляет Самого Бога, превращая Его в коробку для своих страхов и желаний. Суеверие, наконец, убивает суевера. Человек самого себя оценивает не по тому, человечен он или нет, а по тому, соответствует ли он чему-то, что выбрал нормой. Сколько читает, сколько благотворит, скольких врагов разъяснил, сколько разъяснений произнёс.
Зачем изобретать искусственный интеллект – люди успешно превращают свой природный, Богом данный интеллект в совершенно искусственный, пластиковый. Но было бы суеверием считать суеверие непобедимой силой. Суеверие – это непобедимая слабость. Так и не надо её побеждать, просто не разделять, не поддерживать, и что бы ни просыпалось – знать, что это лишь к примирению с людьми и Богом, к просыпанию в душе неудержимого стремления к истине и готовности расстаться со всем, чтобы прийти к Творцу всего.