«Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас» (Лк. 17, 6).
«С лёту» кажется, что под «горой» Иисус подразумевает болезнь, исцеление которой не осилили апостолы. Нет, исцеление уничтожает болезнь, а не перемещает её в какое-то другое место. Гора есть гордость — самомнение, дурацкая самоуверенность, которая помешала апостолам исцелить эпилептика. Самоуверенность, надо заметить, обоснованная, то есть, скорее, уверенность в себе. Они же ведь исцеляли! Вот по инерции и решили, что дар исцелений — навсегда. «Навсегда» дают люди, Бог даёт «навечно», а вечность — свободна, её можно принять, но нельзя приватизировать.
Бороться с гордыней бесполезно. Человек в гордыне как улитка в горной долине. Гора не в одной какой-то стороне, а повсюду. Можно, конечно, заползти на вершину горы, но там точно задохнёшься. Покорить или уничтожить гордыню нельзя, обогнуть негде, остаётся именно то, о чём сказал Иисус — молиться. Богу молиться, не гордыне и её начальнику, чтобы гордыня чуть-чуть подвинулась. Немножко совсем — чтобы можно было проползти к Богу. Если множко или если вообще исчезнет — улиточка возгордится и результат будет прямо противоположным.
А что же будет с горой? Да как сказать... На голгофе нашей гордости распят Господь. Он зовёт и нас, но как-то не очень настойчиво и категорично. Так, «возьми крест и иди за Мной»... Иди — а уж там куда придёшь... Ну какие наши кресты... Пока мы прилаживаемся нести крест, глядишь — уже нас в гробу несут и крест над нами ставят... И это ничего, лишь бы мы никого в гроб не загнали... Могильные холмики, они ведь тоже горы, только маленькие, и вот, когда хочется другого урыть, перерыть и зарыть, надо уметь остановиться и сказать горе своей злости — иди, мол, отсюда... Сюда не ходи, туда ходи...