(А. Миров)
РУССКИЙ ВОПРОС
«Вестник РХД» № 142, Париж — Нью-Йорк — Москва, 1984, с. 217-268 (Главы 1-6)
«Вестник РХД» № 143, Париж — Нью-Йорк — Москва, 1984, с. 172-202 (Главы 7-11)
Апология России... Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России — это история, ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу.
Ф. Тютчев. Россия и Германия.
Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку и глумливо сказал:
— Голым профилем на ежа не сядешь!.. Святая Русь - страна деревянная, нищая и... опасная, а русскому человеку честь - только лишнее бремя.
— Ах ты! - вскричал во сне Турбин, - г-гадина, да я тебя. - Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал.
М. Булгаков. Белая гвардия.
Любить Россию нужно так же произвольно, так же ни за что, как произвольно и ни за что любят всякий индивидуальный образ в мире, как любят избранницу сердца. Когда лицо избранника или избранницы сердца покрывается сыпью, истинная любовь от этого не колеблется. Нельзя любить Россию лишь за ее качества и за ее достижения, нельзя любить на условиях и с торгам. Само достижение высшей жизни для России, само повышение качеств ее существования возможно лишь в том случае, если мы будем любить ее до этих достижений и до этих качеств. От активной и ответственной любви переродится Россия, родится новая Россия.
Н. Бердяев. О любви к России.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Любовь к родине
2. Русская идея как синтез западничества и славянофильства
3. Национальность как связь между творцом и творением
4. Черносотенство и красносотенство
5. Соблазн самоидеализации
6. Два алтаря
7. Россия стоит православием
8. Миссия России и оправдание патриотизма
9. Борьба за Россию неотделима от борьбы за свободу
10. Других русских у России нет или в чём центр российского национального движения?
11. Заключение: Единственная опасность для России – отсутствие единства
1. ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ
Я шел по Старой Басманной ("улице Карла Маркса") в сторону Елоховского кафедрального собора. До всенощной оставалось около часу времени. Летняя жара угасла; улицу окутала ясная предвечерняя свежесть, которая, казалось, почти физически, почти телесно ласкала душу. Всюду чувствовалось умиротворение идущего на убыль и изрядно потрудившегося дня: большой город расслабляется, откладывает в сторону тревожную суету и властно увлекает отдыхать, бродить летними переулками, вдыхать полной грудью аромат московской зелени. Вот и я не просто шел к цели: учитывая, что имелся запас времени, и увидев надпись "Токмаков переулок", я немедленно свернул с Басманной, вспомнив о том, что согласно старому путеводителю по Москве именно по этому адресу (Токмаков, 17) должен находиться храм Воскресения Христова и Покрова Пресвятой Богородицы, построенный в стиле "модерн" архитектором И.Е. Бондаренко для общины старообрядцев-поморцев. На страницах путеводителя здание выглядело поразительно красивым. Хотелось проверить - коль скоро переулок сам открылся на моем пути, - цела ли постройка, и если да, то каково ее современное состояние.
Здание было цело, хотя нашел я его не сразу: оно намеренно спрятано за уродливой белой "коробкой", резко и нагло оскверняющей всю старинную застройку и глухо отделяющей храм от переулка. Именно поэтому, наверное, в фотоальбоме "Москва златоглавая" Виктора Андреева (Москва-Париж, 1979-1980, с. 100), где сделана весьма удачная попытка собрать сведения о бесчисленных уничтоженных и немногочисленных сохранившихся московских храмах, эта церковь ошибочно помечена как несохранившаяся. Она сохранилась. Но в каком виде! Вторая половина двадцатого столетия без зазрения совести взирала в этом московском уголке на грязный остов непонятного назначения, на обшарпанных стенах коего то проглянет горящее око или напряженное крыло архангела, то угадается крест... Этот изящный памятник русского модерна, который мог бы быть украшением Парижа, Нью-Йорка или Мадрида, сейчас служит какой-то базой, являя собою предельную мерзость запустения - ведь интуристы сюда не заходят.
Шелестела листва. Из отворенных окон доносилась музыка, звон посуды, чьи-то голоса. Среди чирикающих воробьев, тополиного пуха и начерченных на асфальте "классиков" во что-то играли себе мальчишки лет десяти-двенадцати. В потоке размеренной городской обыденности оскверненной бесформенностью сквозь мягкие летние сумерки мутнело нечто, всего несколько десятилетий назад бывшее [219] блистательной жемчужиной церковного зодчества, нечто, бывшее храмом Божиим, местом, куда люди несли свою радость и боль. Не выдержав, я "решился на эксперимент" и приблизился к мальчикам.
"Ребята, - задал я им вопрос, указывая на здание, - не скажете ли вы мне, что это такое?" "Цех номер четыре", - прочел мне в ответ один из них вывеску, украшающую стены бывшего храма. Читать я умею. Я объяснил им как это, так и то, что мне нужна иная информация. Они помолчали, причем я остро почувствовал, что атмосфера почему-то стала враждебной. Наконец, один, постарше, презрительно пробасил: "Татарская молельня была". "Что вы, - возразил я, - какая-такая татарская молельня! Вон видите, ангелы на стенах, мусульмане их не рисуют. Это явно был христианский храм". Они стали спорить, причем довольно агрессивно, используя как главный аргумент довод, что в школе, мол, лучше знают. Я указал им на кресты, но это не оказало ни малейшего воздействия. "Неужели вам не стыдно? - искренне удивился я. - Вы живете в этом переулке, наверное, ваши окна выходят на эту церковь, вы каждый день играете возле ее стен, а не знаете ни ее истории, ни истории вашего района, не подозреваете даже, что перед вами ценный памятник архитектуры... Более того, русский христианский храм, куда, быть может, ходили ваши деды или прадеды, вы принимаете за "татарскую молельню".
Они продолжали хмуро стоять на своем и даже начали "огрызаться". После того, как я принялся им выговаривать, их агрессивность стала, наконец, оправданной: в десять лет мы уже не любим выслушивать нотации. Но откуда она бралась до того? Какие подсознательные процессы, глубоко загнанные внутрь всей системой современного государственного воспитания и обучения, вынудили их заглушить боль и растерянность, скрываясь за внешней грубостью?
Наконец, я задал им последний свой вопрос. Я не собирался его задавать вначале; весь "эксперимент" должен был заключаться лишь в проверке осведомленности или невежества детей. Но степень их - не невежества, нет – дезинформированноcти и беспомощности, а также слишком неадекватная реакция невольно подвели к этому последнему вопросу. Сквозь разноголосицу упорно перечивших парнишек я произнес:
"Нет, ребята, не может быть, чтобы вы и ничего не знали, и этого своего незнания не стыдились. В это нельзя поверить. Вы просто, наверное, не русские. Да? Скажите, вы не русские, что ли?"
Я ожидал в ответ любой реакции. Возмущенный галдеж, возросшую агрессивность, что-нибудь типа "сам ты не русский" или даже на худой конец "мы - советские"... Но реакция мальчишек поразила меня болью в самое сердце. Агрессивность исчезла в момент [220] как проколотая резиновая игрушка. Исчезли грубость и самоуверенность. Передо мною в тяжело нависшем молчании стояли беспомощные человеческие детеныши, пустые взоры которых постепенно заполнялись смятением. Я ждал, растерянный не меньше этих случайно спрошенных московских пареньков, этих Колек, Вовок и Денисок...
Им нечего было мне сказать. Они не знали и не имели что ответить.
После длительной паузы тоненький белобрысый мальчик, неуверенно запинаясь, произнес: "Я, кажется, украинец". И вновь воцарилось молчание. Я повернулся и медленно пошел прочь, подавленный не меньше тех, кто остался за моей спиной. Рядом ударился об асфальт брошенный мне вслед камень. Это был единственный ответ, на который они оказались способны. Я не сердился. Я их понимал. Они по-детски мстили за причиненную им неведомую боль, за резко возникшее чувство неприкаянности и одиночества. Я не сердился. Хотя посердиться следует - только, разумеется, не на этих мальчишек.
Есть вещи, о которых, если желаете прослыть умеренным, трезвым и либерально мыслящим человеком, положено писать "сдержанно", отстаиваете ли вы их, или критикуете. Например, о генерале Шкуро, Карле Радеке или индульгенциях...
Но не о родине.
Родина не нуждается ни в сдержанной критике, ни в сдержанных похвалах. Родина есть родина. Ее историю или экономику мы изучаем. Ее географию или фауну с флорой исследуем. Литературу и поэзию - читаем. И так далее. Но саму родину мы просто любим. Мы с детства принимаем ее, какая она есть, и позже продолжаем делать то же самое, т.е. принимать ее, какая она есть. Бессознательно, если мы не умеем думать. Сознательно, если мы думать умеем. Но так ли, иначе ли, - родину мы любим. Родина - это то, что мы любим, что нас родило и сформировало, чем и в чем мы живем и дышим. Не любят родину только снобы и люди, терзаемые комплексами. Что является своего рода тавтологией - ведь, если хорошенько подумать, "снобы" — лишь один из разрядов "людей, терзаемых комплексами".
О родине можно писать и несдержанно. И вот что приходится сказать: подлое наше время, в которое приходится печатно отстаивать право России на существование под солнцем. Существуют, оказывается, "противники национального возрождения России", перед лицом которых мы вынуждены отстаивать наше право на жизнь! [221]
А ведь возрождение и есть жизнь. В каждом организме постоянно обновляются клетки; каждая личность, развиваясь, духовно возрастая, постоянно возрождается к новой жизни, вообще к жизни. Это же относится и к целым народам. Если они не возрождаются постоянно и духовно и физически, значит - угасают, вымирают.
"Противники национального возрождения России"! Подумать только: существуют идейные противники моего ежедневного принятия пищи, прогулок и чтения! Ну, теперь я погиб...
Взявшись отстаивать наше право на национальное возрождение, А. Назаров в статье "Национальное возрождение - насущная необходимость" (Вестник РХД № 135) пишет: "Договариваются до того, что всякий патриотизм объявляют подлостью" (с. 255), и ниже, приступая вплотную к апологии России:
"Но действительно ли русская нация обладает подлинными духовными ценностями, которые могут стать основой национального возрождения, или это пустые иллюзии? Многие склонны признавать за русскими одни лишь претензии, но не возможности совершать что-либо истинно великое" (с. 269).
Действительно ли русская нация обладает подлинными духовными ценностями? Да уж, наверное, действительно обладает, как и всякая без исключения другая: тувинская, баскская, малайская. Многие склонны признавать за русскими одни лишь претензии... Скажите на милость! Да пусть на здоровье признают, что хотят: русских от этого не убудет. Всякий патриотизм объявляют подлостью? Да хоть сумасшествием. Дуракам-то закон не писан. Сегодня у них русские ничего великого совершать не могут, завтра у других таких же евреи кровь христианских младенцев запьют, послезавтра все они начнут убеждать в никчемности якутов или румын - ведь ни те, ни другие не дали миру Данте или билль о правах. А там и выяснится, кого же эти "критики" считают годными, и "способными совершать великое", и "обладающими подлинными духовными ценностями". Себя самих, кого же еще!
И вправду остается А.Назарову лишь руками развести в самом начале полемики: "Настала, наконец, пора выяснить "право нации на существование" (Вестник РХД № 135, с. 269). Только вот напрасно он от этой оправданной иронии переходит к серьезному тону: "Настала пора самой строгой и суровой оценки всех особенностей русского национального самосознания — и мерить тут нужно самой высокою мерой". Напрасно переходит он на серьезный тон, напрасно подыгрывает пресловутым "склонным признавать за русскими одни лишь претензии". [222]
Во-первых, потому что было бы кому подыгрывать.
Во-вторых, потому что никакой такой поры не настало, ибо всякий серьезный и нравственно мыслящий человек всегда был и остается обязан мерить жизнь и деятельность себя и своего народа самой высокою мерой. Пора самой строгой и суровой оценки всех особенностей русского национального самосознания наступила в X веке, т. е. в тот момент, когда это сознание в той или иной форме возникло.
В этом-то и трагедия русского общества, и в первую очередь - не будем обманываться - русского образованного общества, что оно хронически не помнит ни о необходимости трезвой самооценки, ни о таком явлении, как требовательная и жертвенная любовь к родине. Требовательная. Но и жертвенная. А главное - любовь. Та, которая "долготерпит, милосердствует", которая "не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит". Та, которая "никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится" (1 Кор. 13.4-8).
Такова - и только такова - может быть "общая платформа" для дискуссий и рассуждений о родине. А к чему полемизировать с людьми обуреваемыми, с людьми ненавидящими, с людьми ослепленными, с людьми, запутавшимися в сорняках собственной души?
Уметь испытывать "чувство греха и покаяния" (с. 259) нужно всегда - без этого просто нет полноты личности, ни индивидуальной, ни народной. Но ответственность и покаяние - один аспект. Второй аспект столь же важен: необходимо национальное возрождение. Это отдельно и абсолютно. Лишь сочетание двух этих аспектов создает вопрос в целом, вопрос, ответ на который следует искать, о путях разрешения которого можно и нужно дискутировать. А полемизировать с "противниками национального возрождения России"... К чему?
"Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе - мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают!" - цитирует, защищаясь, А. Назаров слова Достоевского (с. 272). Мы возьмем на себя смелость добавить: есть мерзавцы, есть и святые. А есть и не мерзавцы и не святые, и таких большинство. В них и от святых и от мерзавцев. Это - просто люди.
А потому мы возьмем на себя еще одну смелость и заметим, что вышеупомянутая цитата из Достоевского не столь уж необходима. Ибо спросим: а судьи кто? [223]
Достоевский, будучи современником "того лагеря", мог не знать до конца цену своим оппонентам, этим "революционерам нового типа", в темном царстве которых томится ныне вся Россия. Революционерам, новый тип которых отличался от старого тем, что целями их политической борьбы были не свобода, конституционализм и защита прав меньшинства, но любой ценой захват власти для себя, единственно "знающих, как надо".
Если темная реакция подспудных сил язычества, таящихся в человеческих обществах любой национальности, стала в XIX веке на русской почве, а в наше время почти повсюду, именовать себя революцией и революционностью, то ведь христиане-то змею от рыбы, наконец, научились отличать. И если Достоевский, а до него Пушкин, отстаивая Россию, обращались к весьма малопочтенной публике либо открытых ее врагов, либо, извините, неистовствующих недоучек, то каким жалким клеветникам России предназначается наша апология?
Смех и слезы! Хомяков, Аксаковы, Вл. Соловьев, Бердяев, Иван Ильин, Степун, Федотов, Зернов писали трактаты, исследования и книги о российском народе и национальном вопросе в России, о русской идее, русской душе и духовности... Карамзин, Пушкин, Аполлон Григорьев, Гончаров, Гоголь, Достоевский, Тютчев, Лесков, оба Толстые, оба Булгакова, Трубецкие, Розанов, Фондаминский, Вейдле, Бунин, Струве болели Русью, вдохновлялись Русью, думали, плакали, трепетали, радовались, творили, жили... для того, чтобы серенькая российская образованщина 70-80-х годов, едва выползшая на свет Божий из-под глыб мертвящей советчины, вчера услышавшая об азах, сегодня уже "широко европейская" и "героическая", бросалась рассуждать о том, как непроходимо плоха их родина, и поучать русский народ, как и в чем надо каяться...
Врач! исцели самого себя!
2. РУССКАЯ ИДЕЯ КАК СИНТЕЗ ЗАПАДНИЧЕСТВА
И СЛАВЯНОФИЛЬСТВА
В самом деле, кто наши оппоненты? Кто эти "судьи"? "Мне сообщили, что в совете можно говорить все, что угодно. Не советовали только упоминать слово "родина". Большевики уже так нашколили тут темную массу на "интернациональный" лад, что слово "родина" действует на нее, как сукно на быков", - записывает В. Г. Короленко в своем дневнике 1 ноября 1917 года (Память №2, 1977-1979, с. 376). Время не ждет. Стоит ли тратить силы и энергию на темную массу клеветников нашей родины, даже если эта масса и прикрывается [224] позицией "терпимости и демократичности"? Силы обскурантизма и бескультурья в России всегда прикрывались ярлыком "передовых".
Как назовем мы эту массу? Ведь имя, если оно чудом - чудом - правильно ляжет на обозначаемое явление, сможет наиболее адекватно выразить сущность этой самой массы. Настолько адекватно, что с ней после этого и воевать-то, быть может, не понадобится.
А. Назаров условно именует их "космополитами" (с. 259). С этим словом, видимо, надлежит обращаться осторожно, памятуя о его запятнанности сталинскими пальцами.
Кроме того, мы, христиане, в определенном смысле все космополиты. Мы живем в общем мире Божием и имеем общую подлинную родину, которая вообще не от мира сего (Ин. 18.36). Наконец, мы космополиты и в общекультурном смысле этого слова - как жильцы одного большого дома, именуемого землей. Но каждый дом тем не менее состоит из отдельных квартир. Наша обитель - Россия, и хотя, повторим, мы и космополиты, т.е. граждане мира, но мы и русские, россияне. И никогда свои, русские, общероссийские святыни не отдадим на попрание свиньям. Нас, помнится, обвиняют в рабской бараньей покорности? На это ответил Владимир Соловьев:
Вы - стадо баранов! Печально... Но вот что гораздо больней: На стадо баранов - нахально Набросилось стадо свиней!
Хитрость врага часто заключается в том, что сам он прячется и бьет в спину из-за угла, себя не называя, не определяя. Как назвать противников национального возрождения или движения? Сторонниками антинационального движения? Туманно и расплывчато. Да и что это за новоявленное движение такое? И есть ли оно? Антинационалистами? Но русского национализма в классическом смысле этого слова и явления, как он сформировался в царствование Александра III и кончился в феврале 1917 года, как движения в природе не существует. То, что ныне именуется национализмом, - понятие скорее положительное, о чем справедливо писала Ирина Иловайская:
"Что же касается национализма, то даже это слово (отнюдь не однозначное с шовинизмом) не совсем точно, когда речь идет всего лишь об обретении памяти, о восстановлении исторической правды и о прекращении того калечения душ и жизней, против которого восстают все как будто единодушно и единогласно.
Действительно, непонятно, почему слово "русский" обязательно надо сделать синонимом узости, нетерпимости, авторитарности, [225] ханжества, грубости, невежества: все это есть среди русских так же, как среди представителей других наций и этнических групп, и все это часто присутствует у людей, склонных прятаться за ту или иную идеологию, в том числе и за национализм, но не реже мы наблюдаем те же самые проявления у тех, кто яро выступает против национализма и кто во имя терпимости в высшей степени нетерпимо обходится с тем, кого обвиняет в нетерпимости же. Вполне можно себе представить, что коммунистическая власть играет или пытается играть на примитивно империалистических инстинктах, которые можно найти у русских (так же, как у всех народов мира), особенно как компенсацию их полной во всем ущемленности и задавленности. Кажется ясным, что единственная подлинная и действенная борьба с такой манипуляцией и таким использованием всего самого низкого (всегдашняя тактика коммунизма - и не только тактика, а глубокий план захвата человеческой души) - это как раз восстановление подлинного национального достоинства, национального сознания и совести, которые одни только и могут позволить этой манипуляции и этому использованию противостоять" (Континент № 25, 1980, с. 182).
Быть может, следует именовать таких людей беспочвенниками, коль скоро кое-кто из них полемизирует с некими "господами почвенниками"? Слишком уж отдает агрономией.
Появилось сейчас в нашем обществе гаденькое словечко "русофил". "Он - русофил", или, что еще нелепее и подлее, - "он - славянофил", - говорят про своего знакомого (или незнакомого) иные "прогрессивные люди". Не будем сейчас обсуждать взгляды этих гипотетических знакомых, мы сделаем это ниже. Но задумаемся: какие слова стали ругательными в значительной части нашего образованного общества? Слова "славянофил" и "русофил", обозначающие соответственно: "тот, кто любит славян" и "тот, кто любит русских".
Блистательное завершение нравственного развития нашей прогрессивной интеллигенции!
Воспользуемся же простой арифметикой и легко найдем требующийся икс. Если для определенного сорта людей кто-то, кто хорошо относится к русским, евреям или англичанам, становится русофилом, юдофилом или англофилом, то греческий язык в свое время подарил нам и противоположный термин, как раз и обозначающий людей такого сорта - русофобов, юдофобов, англофобов. Дословно: тех, кто боится и ненавидит русских, евреев, англичан...
Думается, что здесь нет никакой некорректности. Если кто-то называет еврея - жидом, а всех, кто не называет так евреев, - поджидками, то человек этот - юдофоб, антисемит, и к нему следует [226] подходить с надлежащими мерками. Если кто-то "обзывает" кого-то славянофилом и русофилом, то этот кто-то, очевидно, принадлежит к "противоположному лагерю" и является славянофобом и русофобом.
Касательно "славянофильства", впрочем, могут возразить, что этот термин берется из уже существующего арсенала. В таком случае перед нами явная неграмотность. Славянофилы суть представители конкретного философского направления русской общественной мысли XIX века, и всякое несерьезное и условное жонглирование этим понятием неправомерно. Нынешняя неловкая попытка делить людей в зависимости от их отношения к своей родине и ее духовно-историческому пути на западников и славянофилов содержит в себе двоякую ложь. Во-первых, повторим, это значит просто безграмотно сводить сложное современное явление к удобной, но безответственной и пустой схеме, лишенной какого бы то ни было реального содержания. Никакого единого движения "современных почвенников" и "славянофилов" не существует, как организационно, так и мировоззренчески, никакая общественная группа не берет на себя со всей ответственностью и глубиной именование наследников Хомякова и Киреевского, Самарина и Кошелева, и уж тем более Конст. Леонтьева, Тихомирова, Грингмута или Балашова (славянофилами в тесном смысле слова уже, собственно, и не являвшихся). В свою очередь, нет нужды проводить статистический опрос, чтобы установить очевидный факт нашего общественного бытия: ни один из тех, кто приклеивает своим оппонентам ярлык "славянофил", не развивает в своих принципах взгляды Грановского, Кавелина, Бориса Чичерина и раннего Каткова.
Во-вторых, вопрос о дискуссии западничества и славянофильства в нашем обществе не стоит и не может стоять. Скажем иначе: на деле никакого спора между западниками и славянофилами в современной России нет и не может быть. Почему?
Ответ здесь прост. Предтеча возрождения русской религиозной мысли XX века Владимир Соловьев по сути дела дал во всем своем творчестве трезвый и глубокий синтез западничества и славянофильства. Этот синтез - "империя двуглавого орла есть мир Востока и Запада" (Собр. соч., СПб., 1901-1907, т. 6, с. 667) - был конкретизирован соловьевцами (Лопатин, С. и Е. Трубецкие) совместно с основными вождями русского марксизма, пришедшими от атеизма и радикализма к религиозному идеализму и умеренному либерализму (авторы сборников "Проблемы идеализма" и "Вехи").
Окончательно осуществлен и воплощен синтез славянофильства и западничества [227] во всем обширнейшем корпусе трудов русских богословов, религиозных писателей и деятелей науки и культуры нашего столетия, которым нет числа и имена которых, названные в алфавитном порядке от философа С. Аскольдова или правоведа П. Алексеева до В. Эрна и Б. Яковенко, заняли бы, по всей видимости, слишком уж много места...
СПОР ЗАПАДНИЧЕСТВА И СЛАВЯНОФИЛЬСТВА РЕШЕН. Вл. Соловьев и русская культура XX века дали на него окончательный ответ, а то, что целые слои общества подсоветской России об ответе этом не слыхали, свидетельствует лишь о безграмотности и недокультуре русского общества. Конечно, вызванными почти семью десятилетиями советчины. Но от этого не перестающими быть безграмотностью и недокультурой.
И вот тут-то оговоримся: если ни настоящего славянофильства, ни настоящего западничества в России больше нет и не может быть, то их тени остались и по сию пору являются на спиритические сеансы нашего интеллигентского застолья.
Естественно, что в силу целенаправленной задавленности большевиками всякой подлинной культуры и образованности, всякого глубокого знания, российское образованное общество превратилось в таковое лишь по названию, вполне довольствуясь подменой образованности образованщиной, самоосуществления - самоутверждением и реального решения реальных проблем общественной и интеллектуальной жизни - их компенсаторными заменами. Отсюда возникло то самое чисто психологическое состояние "западничания" или "славянофильничанья" тех или иных индивидов, которое, если доводить его умозрительные построения до конца, приводит в первом случае к утверждению, что "попы - это те, кто во время погромов шли впереди погромщиков с хоругвями", и что "Белинский, Чернышевский и Дзержинский все-таки лучше", а во втором - к утверждению, что "весь мир в руках евреев и масонов", что "патриарх Тихон и Иоанн Златоуст благословили большевиков" и что опять же лучше Дзержинский.
Чрезвычайно показательна эта неожиданная смычка обеих кажущихся противоположными платформ, равно поверхностных, нетерпимых, лживых и по своей сути обусловленных глубинно иррациональными корнями. Именно иррациональное, т.е. темная стихия нашей индивидуальной и коллективной души, бросает современного россиянина в крайности, присущие, впрочем, нашему национальному типу в принципе. Еще вчера простой "советский интеллигент" (великоросс, еврей, украинец или татарин - это не имеет принципиального значения, поскольку общероссийский тип созан целым рядом [228] этносов, каждый из которых, оставаясь самим собой или ассимилируясь, по-своему является русским), еще вчера обычный "образованец", наш россиянин сегодня вовсю славянофильничает - т.е. опрыскивает углы в страхе перед евреями, масонами, католиками и даже диссидентами, либо вовсю западничает, что на безрелигиозном уровне находит свое выражение в сознательном принятии марксизма и коммунизма как левого радикализма - "единственно возможного кредо интеллигентного европейца", а на религиозном - в уходе в католичество или либеральную теологию протестантизма полувековой или вековой давности.
Перед нами прошло достаточно много таких людей, чтобы, при всем уважении к их бессмертным душам, свидетельствовать, что руководили ими не трезвый рассудок, не четкие убеждения, не здравый смысл, не здоровое религиозное и социальное чувство, но разнообразные комплексы, фобии, невротические состояния, навязчивые идеи, жажда самоутверждения или компенсации, перенос своих собственных недостатков на воображаемых противников, и в числе первых - на воображаемую Россию.
Иррационализм и еще раз иррационализм. "Еще Владимир Соловьев, соединявший в своей личности мистику с философией, заметил, что русским свойственно принижение разумного начала, - писал Н. Бердяев в своей статье в "Вехах". - Прибавлю, - продолжает он, - что нелюбовь к объективному разуму одинаково можно найти и в нашем "правом" лагере, и в нашем "левом" лагере". (Вехи, М., 1909, с. 20-21). И слова Соловьева, и слова Бердяева сохраняют свою остроту и актуальность по сию пору.
Не то чтобы мы призывали к какому-то особому рационализму или одностороннему культу разума. Нет; но лишь к здравомыслию и разумной и трезвой деятельности мыслью, словом и делом на ниве российской истории и культуры. Заметим также, что с мистикой в нашем обществе дело обстоит еще хуже, чем с разумом. Несмотря на возврат изрядного числа мыслящих россиян в Церковь, не секрет, что еще большее число наших соотечественников предпочитает предаваться теософическим забавам, играть в йогу, кришнаизм, дзен-буддизм, летающие тарелки и "шамбалу" (наши доморощенные "астралопитеки" называют ее по-простому, с ударением на первом слоге, на манер камбалы). Но и многие из пришедших в Церковь вполне довольствуются в этом новом для себя состоянии привычными архетипами крайней косности и узости, зачастую противопоставляя свое "православие" христианству и становясь "православными без Христа". И разумному, и мистическому (сверх-рациональному) началам [229] наши интеллигенты и не-интеллигенты одинаково противопоставляют иррационализм, как основу своих поступков и рассуждений.
Антирационализм и иррационализм - вот неликий бич нашего общества, свидетельствующий о его глубокой незрелости. Иррационализм, т.е. ориентирование не на высшую душенную деятельность (разум) и не на дух, открытый Духу (сверхрациональное: религиозно-мистическая жизнь), но на сознательное или чаще всего бессознательное оперирование исключительно арсеналом наших душевных переживаний, всегда диктуемых подсознанием и теми отклонениями нашей психики, которые неизбежно приобретает каждый индивид в пору своего формирования. Повзрослев, мы пытаемся, обязаны пытаться направленно и сознательно бороться со своими комплексами и страхами. В этом нам может помочь хотя бы даже и психоанализ, а на самом высоком уровне - религия. Однако огромное количество наших соотечественников и не думают вовсе бороться с загрязненностью своей души, обходясь известными механизмами переноса, вытеснения, компенсации и т. д. и выдавая идеи, обусловленные внутренними проблемами их душевности, за свои "взгляды". Мы далеки от того, чтобы объяснять через Фрейда и Выготского все острые вопросы нашего общественного сознания, но убеждены, что иной остроумный исследователь, используя данные психоанализа и в то же время оставаясь на христианской и церковной позиции, мог бы с успехом вывести мировоззрение и идеи многих наших официальных и подпольных госиздатских, самиздатских и даже тамиздатских "почвенников" и "беспочвенников" из какой-нибудь там оральной стадии. И квасной патриотизм, который выражается на низком уровне в знании по именам всех хоккеистов или космонавтов, а на более высоком - в ксенофобии (страхе перед всем "чужим") и мизонеизме (ненависти ко всему новому); и русофобство со славянофобством - оба "лагеря", оба "мировоззрения" суть на деле никакое не "западничество" и "славянофильство", но чисто психологические установки, состояния неграмотной и несобранной души, не способной выйти за круг своих детских и отроческих проблем.
Социальное и духовное младенчество русского общества в свое время ввергло всю страну в безответственную и безвыходную смуту, следствием и отчасти причиной которой был политический и социальный инфантилизм большевистской доктрины, и проводимой-то, кстати, с детской жестокостью и энергичной ребячливостью. Это младенчество, эта незрелость сохраняются и до сих пор (основательная прослойка зрелых деятелей была физически уничтожена коммунизмом, сохранившись лишь в эмиграции; новая же ныне в [230] зачаточном состоянии). Духовный склад нашей интеллигенции таков, что психологически она остается "на всю жизнь - в наиболее живучих и ярких своих представителях - тою же учащеюся молодежью в своем мировоззрении" (Вехи, с. 44). Приговор С. Булгакова и ныне остается в силе.
Сей социальный и духовный инфантилизм вызывает к жизни упомянутый иррационализм, а последний, в свою очередь - прямолинейный максимализм, исключительное предпочтение крайностей в воззрениях, суждениях и действиях, составляющий одну из основополагающих особенностей русского душевного склада. Максимализм - в природе нашего национального характера. Каждое течение мысли представлялось у нас почти всегда его противоположными полюсами, но крайне редко и далеко не сразу - его спокойным и трезвым срединным путем. Как хорошо это видно при взгляде, например, на зарождение русского либерализма, представленного в конце XVIII века лишь полюсами (Радищевым и Екатериной II), столкновение между которыми было неизбежно, а следовательно и парализовало нормальное развитие этого самого либерализма. Или два крайних полюса в русском "преднационализме" XIX века - Чаадаев с его гипертрофированным ощущением российских минусов, в котором так и проглядывает чувство национальной исключительности "наоборот", и Константин Леонтьев с его призывами "подморозить Россию". Понятно, что продолжатели обоих этих добросовестных и выдающихся мыслителей трансформируются на раннем или позднем этапе в Ленина и Победоносцева.
А вот две оценки примечательного памятника нашей агиографической литературы XII—XIII веков, сообщающего немало ценных сведений о зарождающихся на Руси христианской духовности и монашестве, но написанного по определенным литературным канонам и отражающего специфику мироощущения недавних язычников - "Киево-Печерского Патерика". Обе оценки даны как бы типичными представителями обеих интересующих нас традиций - В. Розановым и П. Милюковым - и относятся к периоду рубежа веков. Экзальтированный комментарий Розанова, "русофила" по нынешним понятиям, касается фразы из "Жития преподобного Моисея Угрина" - "понял блаженный желание ее нечистое" (т.е. страсть некой женщины к подвижнику): "Почему "нечистое"? Совершенно чистое, - как у Евы при взгляде на Адама. Все взято из "Киевского Патерика", собрания житий "святых" Киевских Пещер. Все с XIII—XV века давалось в поучение, в "просвещение" русскому народу-младенцу, который жевал ту пищу, какую ему вкладывали в рот. Между тем [231] пища эта вся отравлена ядом скопчества и бунтом против заповеди Господней: "оплодотворяйтесь! размножайтесь!" По духу этого отрицания "святые" Пещер были хоть и наивные (и невинные), однако богоборцы. А "Патерик" был и остается книгою богоборческою" (В. Розанов. Люди лунного света. СПб., 1913, с. 179).
Милюков, "западник", наоборот делает попытку оценить Патерик (а по нему совершенно неправомерно - всю первоначальную религиозность русского общества) с "научно-позитивистской", т.е. модно-западной точки зрения, говоря, между прочим, следующее: "По преданиям Патерика мы можем лучше всего измерить наибольшую высоту того духовного подъема, на который способна была Русь, только что покинувшая свое язычество. (...) Подобно брату Иоанну, тридцать лет безуспешно боровшемуся с плотскими похотями, - лучшим из печерских подвижников не удавалось подняться над этой первой, низшей ступенью духовного делания, которая, собственно, в ряду подвигов христианского аскета имеет лишь подготовительное значение. О высших ступенях деятельного или созерцательного подвижничества киевские подвижники едва ли имели ясное представление. То, что должно было быть только средством, - освобождение души от земных стремлений и помыслов, - для братии Печерского монастыря поневоле становилось единственной целью: недисциплинированная натура плохо поддавалась самым упорным, самым добросовестным усилиям. (...) Мысли вообще отводилось в Печерском монастыре очень скромное место. (...) Строгий студийский устав, долженствовавший служить нормой монашеской жизни, казался трудно досягаемым идеалом и выполнялся только как исключение. Простое соблюдение устава кажется уже составителям Патерика высшей ступенью благочестия и подвижничества". (П. Милюков. Очерки по истории русской культуры. Часть II, СПб., 1899, с. 10-13).
Обе характеристики - истерическая В. Розанова и плоско-бесцветная П. Милюкова - равно односторонни и тенденциозны, а следовательно неглубоки и мало научны, причем, обратим внимание, обе дают Патерику, а через него и киевскому монашеству (а там, глядишь, и всему первоначальному русскому христианству) оценку отрицательную. Дальше уже легко. Если основа русской нравственности, цивилизации и культуры получает отрицательный приговор, то и все стоящее на ней здание теперь будет легко раскритиковать по кирпичикам. Удивительное и знакомое единодушие двух, казалось бы, враждебных друг другу и, снова отметим, безусловно по-своему выдающихся, хотя уже не столь добросовестных, деятелей нашей культуры, общественности и литературы. [232]
И это еще бледные примеры максимализма наших "специалистов". Эта полярность русского характера, черт русского духа, видимо, давала и цветы сектантства, беспоповцев, бегунов, духоборов, хлыстов... Говоря о России положительно, мы почти всегда говорим о "народе-богоносце" в православном смысле этого слова. Но мы забываем при всем том о темном духе русского сектантства, о котором мало что известно, а что известно - почти всегда черно. И если скудость и тьму этих сведений и относить отчасти за счет того, что хлысты и т.д. всегда были гонимы и "оговариваемы", то все же более чем красноречив тот факт, что из самой среды русских сектантов так и не раздалось за три века свежего голоса, способного стать "лучом" и развеять все нагромождение россказней вокруг наших сект.
Сектантство и сектантская нетерпимость - далеко не единственные проявления максимализма нашей образованщины, унаследованного ею от своего народного типа и от традиций русской интеллигенции прошлого. На фоне крайностей нашего национального характера и всеобщих безграмотности и инфантилизма, уродливые максималистские формы приобретают все присущие нам черты, влияние которых и без того следует учитывать и корректировать - эстетизм, например, затем, провинциализм, в котором равно плещутся и наши "почвенники", и наши "католики", и наша "интеллектуальная элита", и "либеральные теологи". Здесь и извечная крайняя косность российского сознания, эта "мертвенная неподвижность умов и сердец", о которой С. Булгаков в тех же "Вехах" писал, что для нас "ничто так не опасно" (Вехи, с. 24), и которая, конечно, в равной степени терзает и наших "русофилов", и наших русофобски настроенных "интеллектуалов" и "борцов за терпимость".
Здесь, разумеется, и конформизм, которым столь часто окрашиваются трудолюбие и культ профессионализма подсоветской интеллигенции, органически в своем большинстве не способной пока что понять, что абсолютное неприятие советского режима и советчины вообще (и ее лжи, и ее правды) вовсе не предполагает немедленного выхода на баррикады. (Расхожее присловье в 60-70-е годы: "Или работай, соблюдай правила игры с властью, принимай ее, или иди на Красную площадь протестовать"). Неспособность к "внутренней эмиграции" и действиям соответственно такой установке чаще всего ведет к перерождению конформизма и квасного патриота, и "критически мыслящего интеллигента", и "все понимающего интеллектуала", умеющего и по-старофранцузски и знающего наизусть Джойса или Дос Пассоса, в обыкновенный и, извините, дурно пахнущий коллаборационизм, т.е. сознательное и обдуманное сотрудничество с [233] политической мафией, удерживающей власть в современной России. И неважно, что одни при этом могут пить кьянти или джин с тоником в изящных окниженных квартирах, а другие глушить водку в по дешевке купленных срубах. И те и другие при всем вполне реально остаются опорой режима.
3. НАЦИОНАЛЬНОСТЬ КАК СВЯЗЬ МЕЖДУ ТВОРЦОМ И ТВОРЕНИЕМ
Иные способны прибегнуть к испытанному и хорошо работающему приему, предъявив автору данных строк, да и многим другим, обвинение следующего порядка: под русофобами и "беспочвенниками" мы имеем де в виду евреев. Если из всего написанного выше не ясна ложность подобного гипотетического обвинения, укажем на то, что таковая постановка вопроса есть очередное сведение сложного социально-психологического явления российской современности к простой и удобной, но пустой и фальшивой схеме.
То есть не то чтобы русофобы еврейской национальности (а есть, разумеется, и такие, как и любой другой) не способны ненавидеть Россию, исходя из каких-то своих национальных комплексов и фобий. Наверное, вполне способны. Здесь опять же все дело в иррационализме, терзающем души нашей образованщины. Именно вследствие его иные русские из евреев просто-таки не могут спокойно и без раздражения слышать о русском возрождении, славе русской истории, положительных сторонах былой русской империи и т. д. Именно вследствие него же иные русские из великороссов или украинцев не могут слышать о массовом приходе евреев в Русскую Православную Церковь, а иногда и о еврейском вопросе вообще. Но что с подобной установки возьмешь? Ведь ее несостоятельность очевидна всякому разумному человеку. И если иррациональная стихия нашей психики подчас бывает связана с нашим индивидуальным этническим типом, то мы обязаны обуздать и корректировать ее в той же степени, в какой обязаны отдавать себе отчет в происхождении любых других комплексов и состояний.
На деле обвинение в антисемитизме в данном случае является лишь удобной формой прикрытия для русофобов, как евреев, так и не евреев, скромно и "демократично" присоединяющихся к огульным "вердиктам" против своих оппонентов.
Однако русские евреи входят в состав русского народа (как американские, французские или венгерские входят в состав народов американского, французского и венгерского). И мы напомним, что недоброжелательная и пристрастная, а иногда и озлобленная критика [234] России в собственно русской, еще уже - великорусской литературной традиции слишком сильна и очевидна, чтобы приписывать ее евреям (или украинцам, или полякам и т.д.). Уже в XVII веке перед нами фигура Г. К. Котошихина, автора "России в царствование Алексея Михайловича", чья едкая фиксация недочетов русской жизни, несмотря на известную справедливость, все же нередко проигрывает в объективности критике нашей страны Юрием Крижаничем, казалось бы, католиком и иностранцем. В прошлом столетии личность одного из вождей нашей интеллигенции тридцатых годов В. С. Печерина при внимательном на него взгляде поражает экспансивностью и чисто душевным характером антироссийских настроений. Печеринские строки "как сладостно отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья" могут служить эпиграфом к жизни и деятельности всех наших современных "противников национального возрождения России", "склонных признавать за русскими одни претензии", и, конечно, не имеют никакого отношения к евреям и еврейству. Нечего на евреев пенять, коли у самих рожа крива! Мы все временами страдаем "печеринским комплексом" ненависти к отчизне, и русский еврей также вполне может уложиться в этот комплекс - даже вдвойне, ибо часто бывает раздражен и на собственную, более узкую и ныне исчезнувшую, русско-еврейскую культуру черты оседлости.
Да что там Печерин! Вот вам Пушкин: "Я конечно презираю отечество моё с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство... Как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь".Вот вам его оппонент Булгарин: "Верьте, любезные читатели, что я люблю Россию пламенно, благодарен за полученное мною добро, желаю ей блага, но из этого не следует, что я должен любить невежество, предрассудки, злоупотребления и странности". Вот вам Тютчев: "У меня не тоска по родине, а тоска по чужбине". Вот вам Вяземский: "Русский патриотизм может заключаться в одной ненависти к России... Любовь к России, заключающаяся в желании жить в России, есть химера, недостойная возвышенного человека. Россию можно любить как блядь, которую любишь со всеми ее недостатками, проказами, но нельзя любить как жену, потому что в любви к жене должна быть примесь уважения, а настоящую Россию уважать нельзя".
А ведь еще можно указать на чисто эмоциональные антироссийские тенденции у Белинского и всей полуграмотной линии русских революционных демократов, а также у "демонических романтиков" (Лермонтов с его "люблю Россию я, но странною любовью" и "немытой Россией, страной рабов, страной господ") и великого Чаадаева, быть может, единственного в этом ряду, чья резкая и злая критика произносилась с подлинной болью в сердце, а потому все же была конструктивной, не только принижающей, но и возрождающей. Профанация же родины "демократами", взорвавшаяся в XX веке официозной и обязательной русофобией большевиков, видна всякому внимательному исследователю и проистекает из целого ряда факторов.
Стоит ли говорить, что первейший из них — крайняя безграмотность и скудость мысли при почти абсолютном незнании истории, культуры и традиций собственной страны, собственного народа, собственного края и даже квартала (вспомним мальчишек из Токмакова переулка) - не только полностью сохраняется и в наши дни, но даже направленно пестуется всей системой советского идеологического и пропагандистского оболванивания населения России.
Итак, повторяю: будучи однозначным сторонником как русского национального движения, так и насущной необходимости русского [235] национального возрождения и обновления - а значит, по определению врагов России, "русофилом" и "националистом", я включаю всех евреев России в понятие "русские" и имею наглую самоуверенность утверждать, что это единственно возможный, реальный и, более того, - верный подход.
Те евреи, которые сами не желают быть причастными России и русским и сами ставят себя вне этих реальностей, имеют на подобный взгляд полное право. Насильно мил не будешь. Но это - их проблемы, а не наши. Мы, как христиане и патриоты, не вправе даже таким людям отказывать в доброжелательности и любви со своей стороны. Ибо великий народ всегда великодушен, щедр и исполнен милосердия; он принимает всех и всем прощает. То, что здесь сказано о евреях, относится и к представителям любой другой национальности, так или иначе связавших свою судьбу с Россией.
Для тех "правацки" настроенных моих коллег-"русофилов", которые желают быть большими роялистами, чем сам король, и воспримут мою концепцию как еретическую, замечу, что опираюсь в ней не только на свои убеждения, как православного христианина и русского патриота, но имею и теоретическое обоснование своим взглядам в теории К. Леонтьева о том, что "Россия не была и не будет чисто славянскою державой. Чисто славянское содержание слишком бедно для ее "всемирного духа", а "узкий славизм" был бы просто опасен для великорусской центральной власти". (К. Леонтьев. Восток, Россия и славянство. Собр. соч., т. 5, 1912, М., с. 18-19, 40).
Когда-то Лев Тихомиров, вождь русских правых, или, как сказали бы сейчас, русских националистов (и, кстати, бывший жених Софьи Перовской), писал в своей статье "Русский или еврейский вопрос" (Московские ведомости, 1911, № 144): "Мы редко и неохотно говорим о так называемом "еврейском вопросе" не потому, чтобы не придавали ему значения, а потому что нам, русским, немыслимо даже и думать о разрешении еврейского вопроса до тех пор, пока у нас не разрешен вопрос "русский".
Продолжить эту весьма разумную мысль Л.Тихомирова следовало бы так: на современном этапе РУССКИЙ ВОПРОС в России настолько обострился, что стал самым болезненным вопросом нашего общества и государства, от разрешения которого зависит само будущее нашей страны. Еврейский же вопрос (как и украинский) является теперь окончательно не какой-то отдельной проблемой, но одним из частных (и весьма серьезных) аспектов общего русского вопроса.
Русский вопрос! Нам не уйти от его разрешения. Пора бы уже понять, что не евреи, украинцы, великороссы и т.д. являются врагами друг друга, а все мы, русские люди - великороссы, украинцы, евреи и т.д., - являемся собственными своими врагами, подобно тому, как в конечном счете каждый отдельный человек есть кузнец своего счастья или несчастья. Разумеется, человек абсолютно зависит от [236] Бога, но не от внешних обстоятельств, которые призван побеждать и преодолевать, и уж тем более не от мифических "врагов" и "чужих", являющихся персонификацией нашего собственного недовольства внешними обстоятельствами.
Перенос представителями различных эмоционально-психологических установок своих собственных грехов и недостатков на евреев, москалей, "русскую отсталость" или "русские претензии" (и т. д. от масонов и сатанистов до татар и византийцев) есть классический пример холостой работы незрелого сознания, которому незримо довлеют влажные пеленки его внутренних проблем. Или внутренние проблемы его влажных пеленок - выбирайте любой вариант. Иными словами, это всегда есть вынос собственного зла вовне и борьба с ветряными мельницами, даже если византийцы, татары, масоны, москали, евреи, русская отсталость и русские претензии, "папа и царь, Меттерних и Гизо" вложили свою историческую лепту в общую сумму недочетов формирования и роста великой несмотря ни на что России. "Но недостойно свободных существ во всем всегда винить внешние силы и их виной себя оправдывать, - отвечает на это Н.Бердяев. И продолжает далее. - Виновата и сама интеллигенция: атеистичность ее сознания есть вина ее воли, она сама избрала путь человекопоклонства и этим исказила свою душу, умертвила в себе инстинкт истины. Только сознание виновности нашей умопостигаемой воли может привести нас к новой жизни. Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, т.е. возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы". (Вехи, с. 22).
Человекопоклонство, самообожение, эголатрия раздирают души многих из нас даже после нашего возвращения в Церковь. Именно на этой основе продолжается "славянофильничание" и "западничание" внутри церковных стен, именно жажда самоутверждения влечет иногда наших братьев во Христе в сторону крайнего консерватизма или крайнего радикализма, вплоть до ухода из православия. Но и это давно знакомо: и Котошихин, и Печерин из нелюбви к России в свое время приняли соответственно лютеранство и католицизм.
Пришла пора осознать, что и "западничество", и "славянофильство" бушуют внутри наших душ, больных самостью и маловерием (если не безверием иных, впрочем все равно "верующих" в различные кумиры). РЕАЛЬНЫЙ СПОР СЛАВЯНОФИЛОВ И ЗАПАДНИКОВ БЫЛ ОКОНЧАТЕЛЬНО РЕШЕН В XX ВЕКЕ ДВУМЯ СИЛАМИ РУССКОЙ ИСТОРИИ И МЫСЛИ - РЕЛИГИОЗНЫМИ МЫСЛИТЕЛЯМИ И БЕЗБОЖНЫМ НАСИЛЬНИЧЕСКИМ ПОЛИТИКАНСТВОМ. Первые в лице соловьевцев, веховцев и всей богатейшей традиции [237] русского религиозного ренессанса первой половины нашего столетия решают этот вопрос в смысле творческого синтеза всего лучшего в обоих течениях. Что соответствует элементарной "объективной реальности", ибо каждая христианская страна одновременно и самобытна, и составляет часть всего "западного мира". Для всякой культуры вообще плодотворно только единство универсального и национального, а не односторонняя гипертрофия чего-то одного. И если уж нашим оппонентам приходится объяснять трюизм, что "Гете - прежде всего великий немецкий поэт, и если отнять у его творчества национально-личностное начало, он утратит свою ценность для всего человечества" (А.Назаров, op. cit., с. 274), то уж действительно лучше вначале рассказать им, что Волга впадает в Каспийское море (впрочем, разумеется, захваченное "русскими колонизаторами", к примеру, у хазар), а лошади кушают овес и сено.
Вторые (атеистическое политиканство) в лице большевиков, узурпировавших власть в стране, точно так же осуществили синтез, но всего плохого и отрицательного, что содержалось в славянофильстве и западничестве, что намечалось в них - некритическое низкопоклонство перед Западом и паническая его боязнь, презрение к нему; использование худших архетипов российского прошлого и лютая ненависть к России, которую следовало подморозить, к ее культуре, духовности, традициям и истории и т.д. и т.п.
От нас зависит, которое решение избрать и - в первом случае творчески, во-втором механически - развивать.
Даже если бы западничество и славянофильство как течения мысли были наполнены сейчас каким-либо действительным содержанием, то нашим русофобам нелишне было бы вспомнить, что подобно "реакционному славянофильству" может существовать и реакционное западничество, к каковому безусловно следует относить всякое безграмотное западничание, т.е. некритическое и лакейское преклонение перед всем, что исходит с Запада. Что есть попросту темно-языческая реакция на собственную национальную и самобытную христианскую культуру и цивилизацию, так сказать, использование Запада в языческих целях, как иной дикарь начинает прыгать в магическом танце не перед родным деревянным божком, а перед кучей консервных банок. Почти полная утрата современной Россией самобытности есть как раз следствие подобного реакционного западничества - насильственного ее "озападнивапии" коммунистическим бескультурьем, ложно полагающим себя наследником Герцена и Белинского.
Отстаивание себя от Запада, неприятие никакого "чужебесия" и рабски слепое преклонение перед Западом и прогрессом (западное [238] слово!) - вот две опасные крайности, которые надлежит учитывать и избегать.
Нам следует изжить в себе раз и навсегда всякое предубеждение против "загнивающего Запада". Мы должны понять, что наша с ним история есть общая история христианского мира. И как наш тоталитаризм есть раковая опухоль и для Запада, так и "загнивание" Запада есть и наша язва.
В то же время пора избавиться и от какого бы то ни было комплекса неполноценности относительно нашей страны и нашего народа (наших народов), равно как и бояться "чужих" влияний или слепо поклоняться им. Ю.Крижанич пишет о русских еще в 60-х годах XVII века следующее: "Нет у нас природной бодрости духа и некой благородной и славной осанки или дерзости и воодушевления, чтоб мы с достоинством относились к самим себе и своему народу" (Ю. Крижанич. Политика, М., 1965, с. 495).
Казалось бы, ни опасность чрезмерного доверия к чужому, ни необходимость достойного отношения к самим себе и своему народу не могут вызвать ни малейшего сомнения. Однако вот же приходится их отстаивать! Мы, русские, - если угодно, шире - россияне, должны изжить в себе комплекс национальной неполноценности, прекратить лживое, ложное и пустое отношение к себе и своей культуре как к "дикарству" и "недозападничеству".
"Из грехов нашей родины вечной не сотворить бы кумира себе...".
Да, Россия приобщилась к христианской культуре и цивилизации позже большинства стран Европы. Но это - объективный факт истории, который следует учитывать, а не какая-то там "вина русских варваров". Да, Россия и россияне "во Христа крестистеся", но еще "во Христа не облекостеся", по образному высказыванию одного священника. И в этом отставании, в этой лишь внешней христианизации российской истории и культуры - корень всех бед нашей страны. Но не прикрываться им следует для поношения Руси, а с вниманием и любовью учитывать, чтобы исправлять и созидать. А для этого прежде всего быть христианами самим.
Мы должны, мы обязаны перед Богом и Россией (т. е. нашими детьми, внуками и правнуками, отцами, дедами и праотцами) восстановить историческую правду, обрести память, дух, самосознание и достоинство христианского европейского народа со всей его самобытностью и спецификой, при этом благополучно обойдя подводные рифы шовинизма, самовосхваления, ксенофобии, ксеномании и прочих пережитков язычества вообще, либо падшей природы каждого отдельного индивида в частности. [239]
Иным столь набили оскомину пропагандистские выкрики о "братстве", "патриотизме", "народности" и т.д., но ведь не отвергаются же такие "коммунистические" и прогрессистские идеалы, как свобода и равенство! Понять таких людей можно — они утомлены советчиной и ничего не желают, кроме уважения их прав, их собственности, их достоинства и свободы (а чаще всего - просто чтобы их "не трогали"). Они получили такую прививку "советского образа жизни", постоянно напоминающего им об обязанностях без прав, что ныне и в эмиграции, и в неволе их равно тошнит от всякого намека на обязанности и идеалы, даже намека справедливого и оправданного, более того - насущно необходимого. Но хотя слова "патриотизм" и "народность" и профанированы коммунистическим режимом и его пропагандой, они остаются достаточно высокими и достаточно верными. И хотя многие из нас желали бы найти отдохновение в демократии западного типа, которая занималась бы исключительно охраной наших прав, подобный строй не появляется в результате ненависти, ругани, снобизма или апатии, а наша усталость от советского ада - увы! - не оправдывает наше тайное желание забыть на время или насовсем о наших обязанностях перед страной и обществом, а следовательно и миром. Тех самых обязанностях, без которых не придет никакая демократия.
Ни в каких оправданиях патриотизм не нуждается. "Чтобы понять - осознать - себя, нам необходимо именно национально-личностное самосознание (опять приходится прибегать к трюизмам) - то, чего так не хватало русскому народу в эпоху революции и гражданской войны", - пишет А. Назаров в уже упоминавшейся статье. И несколько выше: "Ведь потребность национального самоощущения не кем-то придумана - она заложена в глубине личности (и может быть, имеет даже онтологическое значение). Поэтому, если отнять у человека истинное национальное чувство, он все равно будет бессознательно искать ему какую-то замену. Ребенок, оторванный от груди, будет кричать, сколько бы вы ни читали ему увещевательных проповедей, будет кричать, пока кто-нибудь не догадается подсунуть ему пустышку". (А.Назаров, op. cit., с. 268, 259). Всякий здравомыслящий и нравственный человек может лишь подписаться под этими словами, разве что добавив: не "может быть даже" имеет, а точно имеет онтологическое значение.
"Родина есть священная тайна каждого человека, так же, как и его рождение, - писал о. Сергий Булгаков. - Теми же таинственными и неисследимыми связями, которыми соединяется он через лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческому [240] древу, он связан через родину и с матерью-землей, и со всем Божиим творением. Человек существует в человечестве и природе. И образ его существования дается в рождении и родине. Каждый человек имеет свою индивидуальность, и в ней неповторим, но равноценен каждой другой, это есть дар Божий. И она включает в себя не только лично-окачественное я, идущее от Бога, но и земную, тварную индивидуальность, - родину и предков. И этот комплекс для каждого человека тоже равноценен, ибо он связан с его индивидуальностью. И как нельзя восхотеть изменить свою индивидуальность, так и своих предков и свою родину. Нужно особое проникновение, и, может быть, наиболее трудное и глубокое, чтобы познать самого себя в своей природной индивидуальности, уметь полюбить свое, род и родину, постигнуть в ней самого себя, узнать в ней свой образ Божий. (...) И поистине родину можно - и должно - любить вечною любовью. Это не только страна, где мы "впервые вкусили сладость бытия", это - гораздо большее и высшее: это страна, где нам открылось небо, где нам виделось видение лестницы Иаковлей, соединяющей небо и землю. Но для этого надо изжить свою родину, воспринять и услыхать ее. Не всем это дано, иные, гонимые ветром жизни, оставляют или меняют родину, прежде чем она войдет в их душу". (С. Булгаков. Автобиографические заметки. Париж, 1946, с. 7-8).
Национальность есть трехсоставная, духовно-душевно-плотская связка индивида с землей, есть "пуповина", прикрепляющая человека к природе, к творению, к Божьему миру. И лишь пережив, осознав и приняв эту "пуповину", эту изначальную и безусловную нашу заданность, преобразив ее любовью и покаянием, можем мы достичь подлинности и полноты бытия. "Чтобы жить, - писал Г.П. Федотов, - человек должен найти утраченные связи с Богом, с душевным миром других людей и с землей. Это значит в то же время, что он должен найти себя самого, свою глубину и свою укорененность в обоих мирах: верхнем и нижнем". (Г. Федотов. Новый Град. Нью-Йорк, 1952, с. 109). Отрицание национального начала, равно как и отрицание, к примеру, сексуального и социального начал в человеке всегда будет делом лжи и подмены. И прав А. Назаров: видимо, это отрицание чаще всего пропагандируется с целью подсунуть взамен некую пустышку. Не знаем, какую пустышку намереваются подсунуть россиянам "русофобы и славянофобы", полагаем, что ничего, кроме собственного самоутверждения за счет России. Но опасения А. Назарова вполне справедливы, особенно когда он поясняет, какая пустышка угрожает нашему народу: "Национальное возрождение, обретение полноты национального чувства необходимо, чтобы вместо [241] истинных духовных ценностей никто не смог бы подсунуть нам отраву национализма, чтобы государство не посмело отождествлять себя с родиной и нацией, творя от нашего имени свои беззакония". (А. Назаров, op. cit., с. 263).
Попросту говоря: предельно неумно и вредно препятствовать нормальному развитию русского национального движения. Русская популяция (с украинским и белорусским ответвлениями и вкраплениями из русских евреев и ряда других народов) достаточно велика и живуча, несмотря на искусные действия коммунистов, направленные на вырождение всякой нации. Всяческие препятствия - лишь вызовут ответную реакцию, да еще нацистского глазуновско-емельяновского толка. Русскому народу необходимо национальное возрождение. Даже если считать, что цель России - превращение в демократию западного типа (а при всей упрощенности и неосуществимости подобной схемы это все же далеко не худший идеал, если думать о нем всерьез, а не "абстрактно-гуманистически"), то и в этом случае русский народ прежде должен обрести себя и восстановить собственные священные лары и пенаты через покаяние, воцерковление и установление твердой законности.
Да, существует соблазн беспочвенничества, и состоит он в том, что гораздо легче сбросить с себя груз ответственности за свое местное - киевское, московское, кубанское, уральское, сибирское, львовское, донское, наконец, общерусское - прошлое, махнуть на него рукой и даже объявить "негодящим", закрыв глаза на все связанные только с ним, с этим самым прошлым положительные и отрицательные явления настоящего, и вдыхать полной грудью лишь воздух грядущего. Но от этого оголтелого зырканья "вперед", являющегося на деле лишь одной из форм бегства от действительности, тем, кто хочет жить, необходимо оборотиться и внимательно вглядеться назад. Ведь разве все мы там знаем? Недооценивая свое прошлое, равнодушно к нему относясь, мы разрушаем и выхолащиваем свое настоящее и будущее. Ненавидя первое, мы ненавидим и все последующее. Прямо какой-то замкнутый круг ненависти...
Не зная прошлого, сознательно или бессознательно забывая его, не желая изучать его, мы вбиваем осиновый кол в сердце нашего будущего и попираем грязными руками наше настоящее. Как сказал американский мыслитель Джордж Сантаяна, "кто не помнит прошлого, тот осужден на то, чтобы пережить его вторично".
Да, есть соблазн беспочвенничества. Но это - страусова политика, самообман, который делает тот самый воздух грядущего затхлым, а то и зловонным. [242]
Право ненавидеть Россию может получить каждый. И ненавидят ее, жалят ее теперь, как и прежде, действительно очень многие, и в числе первых - хозяйничающие в ней и расхищающие ее воры.
Право любить Россию нужно еще выстрадать.
Человек обладает как даром любви, так и даром ненависти. Только первый дар - тихий и незаметный. Второй - напыщен и кричит о себе. Не надо большого ума, чтобы быть "левым", критиковать, глумиться, отмахиваться... Стоит ли вот только всерьез к подобным крикам и критикам относиться? Ну положим, для кого-то там Россия — сука. Ну устал человек, настрадался, озлобился. Ну а мы-то что, должны теперь изучать мнение, что Россия - сука? Почему бы не принять к сведению, что писатель обозвал сам себя сукиным сыном - может это у него форма покаяния такая.
Не нуждается патриотизм ни в каких оправданиях. И не бывает он подлинный или неподлинный, как не бывает в конечном счете продуктов "второй свежести", но только свежие или несвежие. Патриотизм, и все тут. Ибо квасной патриотизм, о котором как-то упоминалось выше, патриотизмом, конечно же, не является. Это имитация и фальшивка. Пустышка. И если вы видите "патриота", который в то же время антисемит или "патриот советский", не сомневайтесь: это пустышка перед вами.
Защищая Россию от ее клеветников, А. Назаров упоминает о "некоторой недобросовестности" (с. 273) таких авторов и "отсутствии истинной любви" (с. 276) в них. "Некоторой" - это сказано крайне мягко. В подборке статей "Вестника Русского Христианского Движения" №125 достаточно исчерпывающе показано отсутствие всякой любви, истинной и неистинной, и элементарной добросовестности у огромного большинства (если не у всех) таких авторов. А вот еще один пример: кто-то из вождей нашей третьей волны, видимо, страдающий "солженицынским комплексом", говорят, заявил, что Солженицын-де хочет "русского аятоллу". Как понравилось это, наверное, некоторым западным газетам! Но и насколько неграмотным, насколько недобросовестным надо быть "левому" автору сего изречения, чтобы применять относительно России шиитские реалии. В переносном смысле? Да ведь ковбоев-то арканзасскими казаками не именуют...
В начале века В. Свенцицкий и В. Эрн писали, что у нас "одни только так называемые "маститые писатели" имеют право говорить первый пришедший им в голову вздор" (В. Свенцицкий и В. Эрн. Взыскующим града. М., 1906, с. 6,8), а также, что "литература и ложь так слились друг с другом, что вторая стала почти самым главным отличительным признаком первой". Как приятно сознавать, что наша литература [243] (свободная! самиздатская и эмигрантская!) эволюционировала настолько, что теперь первый пришедший им в голову вздор получили право говорить все, чья только душенька этого ни пожелает!
Да полно! Только оттого, что в 70-е годы XX века судить да рядить о России, трогать ее прошлое, ее тело, ее судьбу грязными руками взялось целое сонмище недобросовестных полуобразованцев — стоит ли от них обороняться?
4. ЧЕРНОСОТЕНСТВО И КРАСНОСОТЕНСТВО
Интересный синдром: чуть что, противники национального возрождения тут же обвиняют нас в "погромности". "Мне довелось услышать мнение (высказанное, правда, в частном разговоре), - пишет А. Назаров, - одного рядового советского философа, кандидата наук, что "Заметки о русском" Д. С. Лихачева - не что иное, как "призыв к погрому". С одной стороны, тут своеобразный показатель среднего уровня мышления советских философов, но с другой - такое восприятие "Заметок" любопытно как отражение взглядов значительной массы противников национальной идеи. Автор высказывания был, разумеется, космополитом и сторонником демократии" (А.Назаров, op. cit., с. 258). Это свидетельство показательно, ибо к нему можно было бы добавить еще десятки подобных. Кто только не подвергался обвинению в погромности - А. Солженицын, Д. Лихачев, И. Шафаревич, В. Максимов, В.Осипов, В. Кожинов, Е. Вагин, В.Шукшин, Л.Гумилев, Ю.Лощиц, М.Лобанов и даже, кажется, о.Д.Дудко. Но справедливо и мудро заметил некогда о. А. Ельчанинов: "Если мы видим грех, значит сами причастны к нему, и именно к этому греху. Осуждает ли ребенок кого за разврат? Он его не может видеть. То, что мы видим, - мы отчасти имеем". (Записи. Париж, 1978, с. 48).
"Призывы к погрому" видит всюду тот, кто сам не чужд психологии погромщика. Ведь это тоже форма прикрытия: не имея возможности возразить на уровне разумном, весь пребывая во власти душевных переживаний, комплексов и страхов, такой "демократ" вопит, указывая на своих оппонентов: "Держи погромщика!" - даже и не задумываясь, что этот его вопль сам по себе является своего рода призывом громить. Ведь погромщику не обязательно выходить на улицу с охотнорядскими лабазниками или черноморскими "братишками", достаточно направить все или почти все свое творчество, все или почти все свои силы на систематическое облаивание, систематическую критику ради критики, систематическое вставливание "палок в колеса" всяким [244] писателям, мыслителям, публицистам или поэтам, идущим тяжелым, но кардинальным, главным путем истории, культуры, жизненной необходимости и насущных нужд страны и народа. По образу "Пушкин-Булгарин" ("Моцарт-Сальери") мы имеем изрядное количество литературных погромщиков - некоего Максудова при М. Бернштаме, некоего А. Синявского при А. Солженицыне и т.д. и т.п.
Так например, человеку, болеющему за Россию всем сердцем, всей душой и всем помышлением, довольно трудно воспринимать такой журнал, как "Синтаксис", иначе, чем как "погромный", ибо разве не создан он исключительно для дрязг и мелкой полемики с А. Солженицыным и В.Максимовым, делающими дело России? (В какое бы из изданий эта статья ни попала, считаю своим долгом оговорить, что данное мнение - мое частное, но никак не журнала или газеты, печатающих статью). То есть, он, быть может, и не для того создан, но все без исключения номера его, дошедшие до меня, были напечатаны именно в таком духе (кроме отдельных случайных авторов, как Э. Кузнецов). Воистину россиянам всегда было необходимо умение различать духов.
Обвинение в погромности есть обычное недобросовестное наклеивание очередного удобно срабатывающего ярлыка. Прежде чем пояснить, отчего это так, расскажу некий "случай из жизни".
В разгар "либеральных" семидесятых редко какое интеллигентское российское застолье обходилось без "диссидентствующих" и "отъезжантов". Как-то раз, когда за очередным столом велись очередные разговоры о прошлом и настоящем России, мною была произнесена некая фраза, являвшаяся и являющаяся, по моему мнению (естественно, взятому не с потолка), совершенно общим местом. Упомянув о погромах, как о безусловно отрицательном и позорном явлении нашего прошлого, я заметил, что левая пропаганда в ту пору пускала в ход выдуманную ею версию (дожившую в официальной пропаганде и до сего дня) о том, что все погромы инспирировались российским правительством. Услышав, что из моих уст исходит столь явная попытка обеления "старого режима", один из присутствующих за столом "отъезжантов" вдруг крайне раздраженно заявил, что так оно и было и что всякие даже нейтральные отзывы о Союзе русского народа и его вдохновителях - погромны. Полемики по этому вопросу я бы вести не стал, учитывая чисто эмоциональный характер всех возражений, но какие бы то ни было [245] дискуссии отпали сами собой, т. к. мой неожиданный оппонент просто вышел из комнаты. Он принадлежал к числу левых живописцев; позже я узнал, что перед отъездом из России он вместе со своим товарищем, с которым выступал в творческом содружестве, собирался устроить на прощание "хэппенинг" - оба мечтали достать где-нибудь автомат и патроны и перед специально приглашенными друзьями под вспышки фотоламп расстреливать из этого автомата русскую землю. За отсутствием автомата "хэппенинг" сорвался.
Я привел здесь этот "случай из жизни" не с тем, чтобы вызвать в ком бы то ни было отрицательные эмоции относительно того "отъезжанта" или тем более всех "отъезжантов" вообще. Тело и душа России перенесли в одном только нашем столетии столько, что русская земля вполне способна переварить еще какое-то там количество пуль, пусть даже и словесных; в этом планировавшемся акте ненависти страдающая сторона - не Россия. Я привел этот случай лишь для того, чтобы напомнить: крики о "погромности" очень часто исходят как раз от подобных автоматчиков, пусть даже пока чисто литературных.
Украинцы или молдаване из Союза русского народа (именно их земли одновременно являлись чертой оседлости евреев) устраивали некогда еврейские погромы. Это, действительно, позор; эти факты должны огненными буквами пылать в памяти каждого культурного россиянина. Евреи в некоторых случаях устраивали контр-погромы (речь идет не о самообороне, а именно о контрпогромах). Однако об этом радикальный лагерь предпочитает не помнить. В любых революционных брошюрах и даже в иных западных монографиях мы легко найдем и сегодня упоминание о том, как русская "черная сотня" убила депутатов Думы М. Герценштейна и Г. Иоллоса, евреев по национальности, что опять же, бесспорно, является безобразным и постыдным фактом. Еврей Богров убил величайшего политического деятеля предреволюционной России - Петра Аркадьевича Столыпина, чья жизнь, не оборвись она в 1911 году, возможно, обеспечила бы всем народам нашей страны совсем иное будущее, большевикам и прочим крайним течениям - историческую Лету, а нам с вами, российским обывателям (т.е. гражданам) - благополучное правовое и экономическое существование на манер западно-европейского, при демократическом строе и под скипетром, возможно, императора Алексея Николаевича. Так вот, еврей Богров убил Столыпина, чем изменил судьбу России, - и никто, кроме отдельных крайне правых в прошлом, а ныне вообще никто из образованных людей не напоминает евреям в целом об этом несчастном [246] Богрове и не заявляет, что, мол, "ваш Богров уравновесил наши погромы". И когда бульварный писака В. Пикуль подчеркнул по чьему-то там заданию "сверху" в своем романе "У последней черты" (Наш современник. М., 1979, № 4-7) именно еврейство Богрова, то всякий нормальный человек в образованной части нашего общества сей демарш иначе как антисемитским и отвратительным не воспринял. А ведь есть не только Богров. Есть Янкель Юровский, лично застреливший царя и четырнадцатилетнего больного царевича Алексея, есть вообще группа евреев, ответственная за чисто уголовное убийство императорской семьи, есть Натан Френкель, создатель системы сталинских лагерей смерти, есть одиозные евреи-революционеры, палачи России и ее народов (и в первую очередь - русского) - от Троцкого и Ягоды до Мехлиса и Кагановича.
Мы не говорим о радикалах - с ними все более или менее привычно и ясно, особенно с ныне правящими в России. Но почему даже в наших "либерально-демократических кругах", буде такие вообще существуют, до сих пор вполне принято кривиться при одном упоминании о Союзе русского народа и не принято кривиться при упоминании о крайне левых еврейских экстремистах, внесших определенную лепту в дело растления нашей родины? Сколь бы ни были от меня сейчас мировоззренчески далеки лидеры правых и крайне правых - А. Дубровин или М. Меньшиков (кстати, оба расстреляны большевиками), В. Пуришкевич или Н. Марков-второй, В. Грингмут или Г. Бутми де Кацман (вот ведь, среди них не только славяне были!) - я никогда не узнаю, как бы они повели себя, если бы получили в руки бесконтрольную власть над Россией. А вдруг бы оказались страшными только на словах? Но зато я знаю, как повели себя в нашей стране и что с ней и над ней сделали крайне-левые, среди лидеров которых евреев было огромное количество. И этот простой исторический факт свидетельствует лишь о том, что россияне и из славян, и из евреев во всероссийской сваре первой половины XX века были одинаково запятнаны. И тем и другим, если уж говорить об исторических счетах и винах, есть в чем каяться... Почему так не рассуждает - не наше "образованное общество", нет, его занимают в основном по-прежнему летающие тарелки и различные диеты, - но хотя бы та его часть, которая пытается осознать прошлое и настоящее, а следовательно и будущее России? Почему так не рассуждают наши "демократические круги"? Почему во всех подобных рассуждениях огонь ведется исключительно по русскому народу и "России-суке"?
Существует некий грязный факт. В конце семидесятых годов XX века, несмотря на сопротивление цивилизованных стран, в число [247] которых, к сожалению, в настоящее время Россия не входит, ООН приняла резолюцию о признании сионизма видом расизма; Проблемы сионизма не относятся впрямую к теме данной работы; однако нельзя не подчеркнуть, что признание сионизма видом расизма есть не просто акция лжи; это еще и пятно глубокого позора на тех государствах, которые голосовали за такую резолюцию.
Существует столь же грязный факт в истории России и российской цивилизации и культуры, имеющий значение, доселе не осознанное ни одним общественным слоем и ни одной группой. Политическая партия недавнего прошлого, объединявшая сотни -наших дедов и прадедов из всех сословий общества и именовавшаяся Союз русского народа, ныне предана несправедливым проклятиям, оболгана, оклеветана, приравнена чуть ли не к германским нацистам или в лучшем случае итальянским фашистам.
Если прибегнуть к некоторой парадоксальности оборотов, то можно было бы сформулировать следующее: кадеты, проагукавшие Россию в пасть к большевикам, результатом чего явилось уничтожение шестидесяти миллионов ее населения и невиданная, до сих пор длящаяся аграрная и промышленная разруха, вызванная в корне порочной экономической доктриной; эти самые кадеты суть, таким образом, не только безответственные краснобаи, но злодеи и преступники в сравнении с Союзом русского народа, некоторые (именно некоторые!) безответственные рядовые члены коего запятнали себя участием в погромах... Но подобный подход не будет ни христианским, ни даже формально законным, т. е. и лишенным любви и милосердия, и попросту несправедливым. Ибо несправедливо и немилосердно в преступлениях большевиков обвинять кадетов (а также "старый режим", царя, немцев, меньшевиков и т.д.). Но точно так же не милосердно и не справедливо раз и навсегда держать под клеймом клеветы достаточно обычную партию вовсе не "погромного" характера в целом только потому, что русская левая в тактических целях превратила ее в жупел и в объект своей бешеной идеологической ненависти и травли.
Кто, молитву сотворя,
За Русь и царя,
В ком вера и честь не шатается –
Черносотенцем тот называется.
Автор этих горьких строк - В. М. Пуришкевич; "страшный бука" русских левых, человек, имевший в себе изрядную долю малопочтенных черт, но уж нисколько не меньшую, чем к примеру, П.Милюков, А. Керенский или Б. Савинков (признанные умеренно-левые и левые [248] лидеры), и уж гораздо меньшую, чем такие вожди революции, как B. Ленин, Л. Троцкий, Ф. Дзержинский или Г. Зиновьев.
Я хочу быть правильно понят. Я не пытаюсь доказать здесь, что CРН был партией спасителей России и состоял из умилительных Платонов Каратаевых и Иванов Cусаниных, ведомых Дмитриями Пожарскими. Кое-кто из членов Союза, несомненно, морально, а то и физически, участвовал в еврейских погромах, что может лишь безоговорочно осуждаться. Кое-кто из вождей партии, к сожалению, позорно и безответственно бравировал экстремистскими лозунгами, поддерживал мерзкие шовинистические газетенки или потворствовал распространению скандальной фальшивки - "Сионских протоколов". Но будем смотреть правде в лицо. Когда кадетская или социалистическая печать издевалась над болезнью наследника - это столь же мерзко и подло. Но Ленин и все крайне-левые приклеивали ярлык "черносотенства" любым своим политическим оппонентам, - например, авторам "Вех".
Единственное, что я хочу, - это напомнить, что тогдашние "крайне-правые" партии в России были националистическими, а не нацистскими, и хотя, возможно, имели в себе семена потенциального последующего перерождения в какое-нибудь направление итало-фашистского или вишистского толка, но в той же мере могли бы (тут мы вступаем на шаткую и гадательную почву) в последующем приобрести характер в худшем случае испанского фалангизма, приведшего Испанию к экономическому взрыву и демократии, а в лучшем - британского консерватизма. Ни за, ни против подобных прогнозов ничего сказать нельзя.
Нелишне будет также поставить следующий вопрос: бранясь словом "погромщик", кого назовем им - министра внутренних дел России Д. С. Сипягина, "реакционера, прославившегося беспощадной борьбой с рабочими, голодающими крестьянами и студентами", или убившего его эсера Балмашева? Разумеется, можно возразить: террористы – сознательные громилы и в этом смысле еще хуже несознательных лабазников или излишне крутых карателей, но это де не снимает с последних ответственности. Что ж, примем это возражение. И зададим тогда следующий вопрос: кого назовем погромщиками - черносотенных священнослужителей, членов СРН, практически всегда прятавших еврейское население во время тяжких погромов гражданской войны (эти факты собраны и обобщены, например, С. Гусевым-Оренбургским в его "Книге о еврейских погромах на Украине", 1919 г.) или красноармейцев и комиссаров, расстреливавших подряд всех, кто носил рясы, монахов, монахинь и т.д.? [249]
Иначе говоря: до тех пор, пока в лексикон российских гуманистов и универсалистов любых толков и согласий не войдет, как категорически отрицательный, термин "красносотенство" и "красная сотня", эти самые гуманисты не обладают моральным правом манипулировать понятием "черносотенство" и словосочетанием "черная сотня". Так-то вот. И если с "правыми" погромщиками сражаются погромщики "левые", то эта "левизна" нисколько их не обеляет, как нисколько не очерняет их оппонентов "правизна".
Прочтите "Заметки о русском" Д. Лихачева и прочтите речи А. Солженицына (желание "русского аятоллы" - это-ведь очевидная погромность); вы убедитесь, что обвинение этих писателей в погромности есть не что иное, как призыв к погрому.
Что возвращает нас к точному высказыванию о. А. Ельчанинова.
А "Заметки о русском" Д. Лихачева можно и даже нужно критиковать - только сторонникам, а не противникам русского национального возрождения. И критиковать за излишний романтизм в изображении русского народа, излишнюю радужность... К великому сожалению нашему, нам присущи далеко не одна только доброта, удаль, стремление к воле и подвигу. Я именно не спрашиваю, где же они, эти чувства, сейчас, - ибо сейчас, когда российское общество обуржуазилось, эти чувства, естественно, пребывают под спудом и проявляют себя более сокровенно, хотя столь же глубоко. Речь о том, что помимо этих положительных качеств мы имеем еще и изрядный набор отрицательных - о которых автор заметок не хотел или не мог написать. "Заметки о русском" Д. Лихачева не заслуживают никакой иной оценки, кроме положительной; но подобная оценка не исключает критики. Чтобы не быть голословным, замечу хотя бы то, что обращение "доченька" или "сынок" в нашем народе, действительно очень трогательное и с напоминания о котором Д. С. фактически начинает свой очерк, во-первых, почти повсеместно исчезло в наши дни (тем большей сладкой болью отдается в сердце, когда его слышишь от редких пожилых людей), а во-вторых, все же вызвано не только народной добротой, но и - будем трезвы - пережитками патриархальных родовых отношений. С другой стороны, при нынешней затравленности России и всего русского, при положении, когда слово "русофил" является ругательным, нет ничего удивительного в том, что писатель считает для себя более важным в настоящее время говорить о национальном идеале, а не о прискорбной национальной действительности. Но излечит нас все же не романтизм, но только трезвость, трезвение.
5. СОБЛАЗН САМОИДЕАЛИЗАЦИИ
Итак, русский вопрос. Быть может, нам и не дожить до его положительного разрешения. Но если мы с вами не будем пытаться [250] разрешить этот самый больной и главный наш вопрос, то мы - никто. Так, прореха на человечестве.
Владимир Соловьев писал, что национальный вопрос для народа есть вопрос о его существовании, а в России стоит много сложнее - о достойном существовании тысячелетнего национально-государственного единства, т.е. именно говорил о насущной необходимости национального возрождения и обновления. Н. Бердяев и С. Булгаков, П. Струве и С. Франк, Г. Федотов и Д. П. Кончаловский (заметьте, это все мыслители отнюдь не "правого" лагеря) — писали о том, что национальное возрождение России нужно и необходимо, что с ним связаны все надежды россиян, что без него у нашей страны нет будущего.
И вот сейчас, в восьмидесятые годы XX столетия, кто-то должен взять на себя смелость быть освистанным русофобами и повторить это во всеуслышание.
НАЦИОНАЛЬНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ РОССИИ И РУССКИХ - НАСУЩНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ.
Единое национальное движение всех, кто любит Россию, всех, кто признает, что вскормлен ею (прежде всего, духовно), национальная сплоченность всех русских, россов, россиян есть не просто необходимость. Это - наша первоочередная задача. Она давно поставлена перед нами временем и историей. Без стараний ее разрешить - распад и смерть.
И хотя наше общество устало от трескучих фраз, громких лозунгов, ярких плакатов, от транспарантов, аплодисментов и добровольно-принудительных призывов к высоким целям - к тому же, иные из нас справедливо опасаются впадения в очередную крайность, все же, как говорится, волков бояться - в лес не ходить. А от ругани или равнодушного отмахивания "крайность" как раз и расцветает... Если признать, что общество и политика имеют право на идеалы (а не только на принцип "не тронь меня, а я тебя"), то оживление русских национальных идеалов и наполнение их духом истины и жизни есть дело, в котором следует участвовать.
Сейчас в России и у русских с традициями, культурой, духом, культурным и духовным строительством не благополучно. Вот почему надо быть заинтересованным всем этим, надо болеть этим, переживать и стараться исправить. Оставаться к этому холодным нельзя. Что это значит? Разумное сочетание частной жизни со служением родине в годину ее явного бедственного положения.
Каковы пути этого служения?
Прежде чем говорить о них, постараемся понять и усвоить качества, требуемые от каждого, кто встает на путь служения России, [251] русскому (российскому) возрождению и российским национальным идеалам. Качества эти - любовь, трезвость и мир.
"Миром (т.е. с миром в душе) Господу помолимся!" - этим призывом в храме начинается каждая литургия. Миром да будем делать дело обновления нашей страны и нашего народа. Семена ненависти, вражды, поисков новых тайных врагов, на коих можно было бы в который раз переложить ответственность за нынешнюю нашу духовную и материальную скудость — эти семена принесут лишь очередную смуту и неправду.
"БЛАЖЕННЫ МИРОТВОРЦЫ", - говорит Господь (Мф. 5.9).
Любовь, трезвость и мир — именно эти: качества и позволят движению нашего национального возрождения, если оно "начнет быть", не впадать в крайности национализма, самозамыкания, обид и предъявления исторических счетов. Не говоря уже о стоящих на этом пути чрезвычайно опасных ловушках нашей языческой природы — тех соблазнах, которыми легко туманит рассудок всякая мистика крови и почвы.
Руководствуясь именно духом любви, трезвости и мира, гораздо легче смотреть правде в лицо, как радостной, так и горькой. Я имею в виду правду о нас самих.
Макс Вебер как-то сказал, что мы (абстрактно - мы; впрочем, он имел в виду ученых) должны уметь признавать неудобные для нас факты, т.е. неудобные с точки зрения нашей установки или партийной позиции. А для всякой партийной позиции, продолжает Вебер, существуют такие крайне неудобные факты.
Полностью поддерживая вышеупомянутого А. Назарова в принципе, тем не менее нельзя согласиться с целым рядом его положений, а иногда и попыток именно обойти эти самые неудобные для нас факты.
Прежде всего, не может не вызвать протеста то, в какой форме А. Назаров утверждает, что "наша нация есть великая, избранная нация" (с. 269). И такой протест будет оправдан. Дело в том, что русская нация есть, действительно, и великая и избранная, и печально, что говорить об этом сейчас приходится, заранее пригибаясь и затыкая уши. Но великая и избранная нация не по тем причинам, которые приводит автор упомянутой статьи.
Отстаивать от русофобских нападок наше московское и владимирское прошлое нет нужды. В который раз напомним - а судьи кто? Культурная и религиозная жизнь русского средневековья столь же насыщенна, напряженна и богата, как и испанского, французского или польского - только по-своему. Это - трюизм, и если он неизвестен [252] иным образованцам, то им просто надобно поучиться. Если термин "великая нация" вообще правомочен (а он, видимо; правомочен, как и понятие "малых народов"), то употреблять его можно, во-первых, не как противоположность каким-либо нациям "второстепенным", но как обозначение многочисленной и имеющей значительную территорию нации, а во-вторых, - причем наличествовать должны оба компонента - как нации, внесшей бесспорный вклад в общечеловеческую историю и культуру. Исходя из подобной точки зрения, "великими нациями" в чистом виде должны быть, наверное, признаваемы американцы, англичане, арабы, испанцы, итальянцы, китайцы, немцы, русские, французы, японцы, а также греки и евреи — последние две нации по уникальному их значению в мировой истории. Но само словосочетание это жизненно лишь тогда, когда его употребляют как формальную характеристику, а не с целью ущемить права прочих народов или оскорбить их достоинство. Величие проявляется в широте и милосердии; если нация "велика", то именно ей вверяется Богом и историей защита "малых" народов и забота о них.
Исторические достижения русской нации (три главные ветви которой суть белорусы, великорусы и украинцы), благодаря отечественным и зарубежным исследователям, а также очевидным фактам, становятся все более неоспоримыми. А блистательным нашим XIX веком и тем, что от него осталось в эмиграции в первой половине XX века, Россия внесла такой вклад в духовный потенциал всего мира, что разом и навсегда сравнялась с традиционно и общепризнанно-передовыми Англией, Францией и Германией (как сравнялась с ними своим XX веком и Америка).
Если величие русского народа А. Назаров объясняет несколько туманно, то об избранности русских им говорятся вещи прямо неубедительные. Избранность и величие - это вовсе не "возможность побольше милостей Господних для себя урвать" (с. 270), - пишет он. Здесь возражений нет. Но его главный довод - "ощути в себе готовность на Крест взойти - вот уже и избран" - представляется в высшей степени странным. Во-первых, так упрощенно говорить о Кресте, по-видимому, не очень корректно. Более того: очень не корректно. И ощущение готовности взойти на Крест может быть ложным и выдуманным, и от готовности этой до самого восхождения может лежать целая пропасть... И Крест и избранность есть тайна; они подводят нас к Тайне Тайн — Кресту Господню, который при всей своей единственности и несравненности становится прообразом нашего индивидуального креста. Если мы настолько входим в Истину и Дух, что становимся способны сораспинаться со Христом - это таинство, совершающееся в нашей душе и до конца не понятное [253] нам самим; куда уж строить на столь интимном и сокровенном какие бы то ни было теории национального мессианизма!
Во-вторых, никто не давал нам морального права - ни Россия, ни даже Сам Иисус Христос - требовать от людей готовности взойти на Крест. Слишком уж просто получается: "ощути готовность - вот уже и избран!" Ощути себя подобным Христу да хлоп! вот ты и святой! Сейчас канонизируют...
А если нет этой готовности? Да и откуда ей быть у людей неверующих, у тех, которые имея уши не слышат и имея глаза не видят, а таких большинство в каждом обществе и каждом отечестве. Люди мучительно пробиваются к вере, люди не умеют любить ни родины, ни земли, ни других, ни самих себя даже, но: "ощути - вот уже и избран!" Слишком уж просто получается...
Мы о себе-то не знаем, готовы ли мы к крестным мукам. Можем ли мы ждать такой готовности от ближних и дальних?
Наконец, вышеупомянутая попытка объяснения касается отдельных судеб, но никак не всего народа. "Создатель возвел на Голгофу за грехи человечества целый народ, - пишет тем не менее А. Назаров, - избрание на этот великий искупительный подвиг пало на Россию. И нам поэтому-то нужно осознать, что мы избранная нация" (с. 289). Ничего себе объяснение! Нам нужно осознать, что мы избраны потому, что мы избраны. Так почему же мы все-таки избраны-то?
И потом: этот целый народ, возведенный на Голгофу за грехи человечества, - это только великороссы или все русские? А, к примеру, латыши, азербайджанцы, кабардинцы или буряты тоже сюда входят? А шаманисты-юкагиры? И буряты - они все входят, или только православные, а буддисты - нет? Или еще вопрос: албанский и кампучийский, китайский и северо-корейский народы - они не на Голгофе? Политические мафии, растлевающие Албанию и Северную Корею, открыто декларируют, что в их стране Церковь Христова уничтожена полностью. Почему же Голгофа только у нас?
"Когда настала пора дать миру Откровение, Христос явился среди еврейского народа, ибо в тот момент только эта нация - именно иудеи, а не эллины, - отстоявшая чистоту монотеистического культа, стояла ближе всего к Истине", - поясняет А. Назаров (с. 270).
Вроде бы, становится яснее: видимо, Россия сейчас стоит ближе всего к Истине. Остается только определить метраж этой дистанции. И если бы это было возможно, боюсь, результат был бы для нас крайне плачевным. Ибо состояние нашего общества, в том числе и образованной его части, позорно-отвратительное. О близости к Истине здесь можно говорить разве только саркастически. И А. Назаров [254] сам неоднократно подчеркивает, что "советский народ - это новая страшная бездуховная общность грозит гибелью русской национальной идее" (с. 277). Вспомним теперь о трезвости и взглянем в глаза неудобной правде. Ведь советский народ и составляет теперь Россию. Не важно, "как далеко зашла советизация народа", — как бы далеко она ни зашла, десоветизация произойдет гораздо быстрее, были бы только для нее условия. Но советский народ, как бы там ни было, — "не шутка". Это А. Назаров признает сам, чем противоречит своему утверждению об избранности России как ближе всех стоящей к Истине.
Далее. Христос явился среди еврейского народа не потому, что только эта нация отстояла монотеизм, но эта нация отстояла монотеизм, потому что Бог ее готовил, потому что Христос среди этого народа явился. Не потому Он явился Израилю, что Израиль стоял к Истине ближе, чем эллины, ассирийцы или персы, но Израиль стоял ближе всех к Истине оттого, что Истина явилась среди еврейского народа - как и должна была явиться, по обетованию Аврааму и Давиду - "по писанием". Чистота монотеистического культа - следствие, а не причина. Таким образом, и это объяснение нашей избранности неудачно.
Так избранный народ русский или не избранный?
Избранный. Но об этом скажем позднее, в свое время.
Прежде надо взглянуть в лицо тем самым неудобным для нас фактам. Когда писатели, отстаивающие право России на существование и народность, выступают в официальной подсоветской печати и рисуют радужную картину нашего народа - с этим приходится мириться. Мы учитываем и то, что всякую конструктивную критику любого народа советская цензура просто не пропустит, и то, что защитники России справедливо боятся дать новую пищу ее клеветникам, не имея возможности адекватно писать о положительных сторонах русской нации (ибо здесь неизбежно должен затрагиваться аспект религиозный). Но когда писателю предоставляет возможность высказаться свободный православный журнал - к чему эта радужность, эта розовая вода? Зачем обманывать самих себя, делать нас лучше, чем мы есть? Неужели от такого наступит возрождение? Это, скорее, напоминает "передовой и научный" подход марксистов, эту магию газетных заголовков о "росте благосостояния", "тружениках села" и всем прочем "великом", "нерушимом" или "легендарном" - так что после подобных самоуспокоительных заклинаний коммунистическим чиновникам и многим обманутым ими подданным и действительно начинает казаться, что все, что [255] пишется в газетах и высказывается в речах, каким-то чудом происходит на деле.
К чему писать, что "в характере русского человека нет неприязни к другим народам, ни чувства превосходства над ними" (с. 279)? Ведь это, к сожалению, не так. Юрий Крижанич в XVII веке, действительно, подчеркивал в нашем народе, скорее, ощущение превосходства других над собой: "Ксеномания - по-гречески, а по-нашему - чужебесие — это бешеная любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам. Эта смертоносная чума (или поветрие) заразила весь наш народ". (Ю. Крижанич, op. cit., с.497). Упрекать наш народ в самовлюбленности и самопревозношении было бы не просто заблуждением, но прямой клеветой. Однако ныне это свойство принадлежит, пожалуй, лишь национальному идеалу; действительность много печальнее. Коммунизм и насаждаемая им мелкая буржуазность воспитали в наших обывателях и удивительную черствость к прочим народам, и поразительное по глупости и пошлости чувство своего превосходства, на которое указывает сам А.Назаров: "Теперь советский человек уже с сочувствием прислушивается, когда ему рассказывают, как он по полюсу гордо шагает, меняет течение рек, высокие горы сдвигает. То есть он понимает, конечно, что шагает по полюсу не он лично, но все-таки наши, а значит символически как бы и он тоже. Ему нравится, что его страна такая большая и могучая. Его распирает от гордости, что мы создали ракету и перекрыли Енисей, а также и в области балета преуспели. И в области хоккея тоже - это еще важнее. И на олимпиаде больше всех медалей выиграли... простите: завоевали! И разгромили всех врагов! И много еще чего понатворили. И все мы! Мы!!! Мы!!!!!!" (с. 261). Наше общество в своем целом (где же сокровенный и заветный характер наш, наша доброта и открытость?) не возмутилось - пусть даже шепотом, про себя — ни оккупацией Чехословакии, ни беспрецедентной аннексией Афганистана. Не будем лгать самим себе - средний слой, составляющий большинство в нашей стране, поносил и бранил поляков, а вовсе не "болел" за них. Болели, страдали и молились за Польшу - единицы, пусть даже десятки. И приходится, горько, но приходится произнести: счастье, что хоть эти десятки были. Встречается у нас и мелочная, дрязгоподобная, гнусная неприязнь к другим национальностям. И к кавказцам, и к евреям, и к татарам, и между собой (между украинцами и великорусами, например). В Средней Азии среди русских так распространено словечко "национал", что иные таджики и киргизы часто могут использовать его в разговоре о себе самих. Некоторые [256] русские, живущие в Эстонии и Псковщине, презрительно именуют эстонцев "куратами" (т.е. чертями) ...
Конечно же, точно такая неприязнь к русским присуща в равной степени и евреям, эстонцам, татарам или таджикам. Но нам-то что за дело? Те народы или индивиды, которые ставят себя вне России и русской стихии - разве о них мы ведем речь? Разве о них сейчас наша главная боль и забота? У них, хочется надеяться, найдутся свои печалующиеся, которые укажут этим народам на их грехи и недостатки. А наша неприязнь к другим - наш грех и гнусность, и иначе, как о грехе и гнусности, говорить об этой черте не приходится. А то, что она не врожденная, а благоприобретенная... Тем возможнее исцеление, тем активнее следует ее обличать и с ней бороться - любовью, трезвостью и миром. Сколь бы ни был нам неудобен этот факт, мы обязаны его признать, с тем чтобы постепенно его изжить.
Как это ни парадоксально, утверждение А. Назарова, что "в душе русского народа никогда не было неприязни к евреям" (с. 281) - гораздо ближе к истине, чем только что разобранное предыдущее. Но следует уточнить: не вообще русского, а великорусского. И, быть трезвым, - не оттого, что москвитяне, владимирцы, костромичи и архангелогородцы лучше винничан, витеблян или киевлян, а потому что черта оседлости евреев приходилась на украинские и белорусские земли. Распространялась бы и на великорусские - встречались бы проявления антисемитизма и среди москалей, волгарей и сибиряков.
Потому что два разноплеменных и иноверных народа жить бок о бок и за всю историю не ворчать друг на друга не могут. Потому что антисемитизм существовал во Франции, Германии, Америке, Польше, Испании, Италии, а великорусы ничем не хуже и не лучше этих национальных единиц. И, наверное, не открещиваться надлежит от антисемитизма, а опять же бороться с ним, обличать его и изживать. Тем не менее, факт остается фактом - у великорусского племени антисемитизма не было; он в нем воспитан исключительно в XX веке. Как это произошло - пусть объясняют еврокоммунисты.
Еще один неудобный факт. "Ненависти к кому бы то ни было никогда не было у истинно русского человека, - утверждает А..Назаров. - Ненависти, гпубоко затаенной ненависти никогда не знала русская душа" (с. 282). Давайте сразу уточним: а чья знала? Возьмет ли на себя кто-либо ответственность утверждать, что вот, мол, русская, австрийская и бенгальская души никогда не знали затаенной ненависти, а тибетская там, испанская и норвежская - [257] знали? И потом: что, как не затаенная ненависть, злоба и зависть, прорвалось в душах нашего народа всероссийской смутой 1917-1921 годов и далее? На чем, как не на ненависти и зависти масс, и победили-то большевики, чем же, как не этой скверной питалась и жирела сталинщина? Глубоко затаенная ненависть бушует в иррациональной стихии каждого человека; при пестовании тех или иных отрицательных сторон души она может прорываться и порабощать эмоциональный план. Это - наследие первородного греха. Все возможное зло мира глубоко таится в наших душах, будь мы русские, фламандцы, евреи или суахили. Но и все добро мира точно так же таится в наших душах. И наше индивидуальное и общенациональное бытие зависит от того, чему мы открываем врата своих душ - иррациональному хаосу коллективного бессознательного, языческой архаике нашей падшей природы или - нашему небесному Отцу, Богу, Который хочет только нашего спасения, только нашего сыновсгва. Богу и Христу Его.
Русская душа - увы! - вполне знала и ненависть, и злобу, и зависть. Знала и знает. Как и всякая прочая живая душа. Не только психиатрия и психоанализ, но и гораздо более глубокий, высокий и действенный институт христианского духовничества знает, что с недостатком и грехом можно эффективно бороться тогда, когда сначала признаешь его, вынесешь его себе в план сознания. Давайте же помнить, что мы можем быть подвержены ненависти - национальной, религиозной, классовой - точно так же, как любой другой народ. И да не поддадимся ей никогда - особенно на сложном и тяжком пути нашего национального пробуждения.
"Самодовольной буржуазности нет в основе русского национального характера", - еще одно мнение А. Назарова, с которым нельзя согласиться (с. 285). То есть во времена, когда на отсутствие подобной черты указывали Г. Шпет или К.Леонтьев, ее, и вправду, не было. Но теперь эта буржуазность есть. Вошла ли она в основу, в "базис" русского народного характера или наличествует только в его "надстройке" - покажет дальнейшее развитие общества. Самодовольная буржуазность - качество сознательно воспитываемое в россиянах коммунистами, вся внутренняя политика которых направлена к тому, чтобы сделать из своих подданных послушных потребителей, тот самый безотказный винтик, который, полностью снимая с себя всякую ответственность за все, что делается в стране и страной, привыкнет довольствоваться взамен "сносным" окладом, небольшой квартиркой, а то и дачкой, наконец, машиной, абонементом в кинотеатр, а там, глядишь, и спецснабжением продуктами, модными [258] книгами и одеждой. Эта погоня за чисто материальными благами у наших с вами соотечественников понятна: с одной стороны, почти за семь десятилетий их приучили думать, что "кроме материи ничего нет"; с другой - понимать, что все, и дом, и семья, и еда, и свобода, может быть отобрано в любое мгновение.
Буржуазия не лучше и не хуже прочих классов или сословий; она давала и дает человечеству мыслителей, писателей, священников, политиков, ученых. Но наша советская буржуазия сложилась в условиях неестественных и жутких. Не имеющая пока что выраженного самосознания, умеющая лишь брать и подчиняться, но не знающая, что такое свободно давать, наша буржуазия в подметки не годится буржуазии дореволюционной и не является ныне ни творческой, ни политической силой. Дополнительным бичом нашей буржуазии является также слабая образованность и нравственная дезориентированность. Наш народ, действительно, когда-то не был буржуазным; теперь он им стал. И это - одно из основных "достижений" марксизма в России. Новый класс заставил и заставляет всех "советских людей", "людей нового типа" гнаться за земными благами. Не естественно пользоваться ими, а именно гнаться, Но альтернативы нет. Русский народ стал народом мелкобуржуазным, и именно этот мелкобуржуазный народ обязан возрождать Россию. То есть самого себя. Как бы ни был неудобен для нас и этот факт, приходится признать и его.
Сказанное выше не исключает того факта, что в нашем обществе еще достаточно как социальных групп, так и отдельных индивидов, неизбежно ставших причастными советской мелкобуржуазной стихии и пестуемым ею шаблонам мышления и поведения, но достаточно устоявших перед советизацией, а иногда и сознательно внутренне "десоветизировавших" себя - в каковом случае неизбежно всплывают в них многие исконные положительные черты русского национального характера, замороженные советизмом. Отрицательные национальные черты - например, неумение мыслить и действовать умеренно, трезво и методично, ненависть или равнодушие к собственному прошлому, колебания, пристрастие к крайностям, разобщенность с другими, инертность - при этом способны проявляться в равной степени, но поскольку они никогда не "замораживались", но, наоборот, ловко использовались известными силами, то и говорить о них приходится не как об абстракциях, но как о конкретных сорняках нашей собственной народной души. Не упиваться ими следует, а бороться с ними, и не в "таком-сяком" русском народе, а в собственных сердцах каждого из нас. [259]
Ибо критики России со вкусом видят "соринки" русского народа, но вполне мирятся с бревнами, торчащими в их собственных глазах.
6. ДВА АЛТАРЯ
Сколь бы неудобными ни казались нам эти и иные факты, мы обязаны перед Россией иметь мужество, трезвость и любовь признавать их. Лесть есть ложь, а льстить самим себе - лгать вдвойне. "Страусы" едва ли будут способны дать нашей родине что бы то ни было, кроме очередного обмана, очередного сна, который "золотым" оказывается только на бумаге.
Ни один из отрицательных фактов о нас и нашей народности, ни одна наша отрицательная черта не должны и не могут парализовать нас унынием или желанием спрятаться от ответственности (хотя бы и за самообман). Ни один отрицательный аспект нашего исторического бытия не должен и не может дать реальное право ни нам самим, ни другим народам делать какие бы то ни было недобросовестные и расистские выводы.
"Перед судом народов нам не уйти от ответственности за совершенное от нашего имени" (с. 279), - восклицает А. Назаров. Верно. И как хотелось бы, чтобы эту покаянную фразу повторило за ним хотя бы наше "образованное общество".
Однако, необходимо продолжить: а перед Божьим судом - тем более. Но и перед тем, и перед другим, самым главным, Судом не уйти от ответственности ни одному народу, тем более великому.
"Начнем же судить Россию самым страшным судом - устоит ли она перед ним? И - самый главный, самый страшный вопрос: возлюбила ли она Бога более всего на свете? Не отреклась ли она от Него?" - пишет А. Назаров в другом месте, развивая свою апологию нашей страны и нашего народа (с. 271).
Ответ на поставленные выше вопросы дать гораздо легче, чем вопросы эти поставить (ибо, чтобы сделать последнее, надо обладать развитой совестью, чувством ответственности перед Богом, Россией и самим собой и любить свою землю). Конечно же, Россия не устоит перед самым страшным судом. Ну и что с того? Как будто подобное не относится к любой другой стране!
И не будем наивны. Конечно же Россия отреклась от Бога.
Сколь бы пронзительно трагичен ни был этот страшный факт, он не нами открыт. Только из того, что во второй половине XX столетия [260] мы в сознательном возрасте пришли к Богу и увидели всю глубину падения нашей родины, всю глубину ее от-падения от Бога, не следует, что нам дано право становиться ее неправедными судьями.
У России было достаточно обличителей, указывавших на ее грехи и на ее отступничество с пророческим вдохновением, с глубокой силой убеждения и в духе любви и истины. Было и есть - ибо они с нами, национальные пророки нашей истории. И в числе первых, еще в XVI веке, старец Елеазарова монастыря Филофей. Да, да, тот самый старец Филофей, который является одним из авторов "славянофильской" теории "Москва - третий Рим", который всячески подчеркивает всемирно-историческое значение Руси.
Обличая русских в том, что их нравственная деятельность находится в вопиющем противоречии с их религиозными убеждениями, старец в послании великому князю Ивану Васильевичу пишет, что "Русия царство аще и стоит верою в православной вере, но добрых дел оскудение и неправда умножися", церкви терпят обиды, пастыри "умолкоша страха ради" и люди в целом "вси уклонишася вкупе". (В.Малинин. Старец Елеазарова монастыря Филофей. 1901, приложение, с. 64).
Вот с какими словами обращается к родине вождь славянофилов А. С. Хомяков.
Но помни: быть орудьем Бога Земным созданьям тяжело.
Своих рабов Он судит строго,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой! [261]
С душой коленопреклоненной,
С главой, лежащею в пыли,
Молись молитвою смиренной
И раны совести растленной
Елеем плача исцели
(России 1854).
По-настоящему трудно касаться здесь пророческого гения А. С. Пушкина. Трудно, потому что касаться мимоходом его огненной поэзии - страшно, словно берешь в руку пылающую звезду. Но одной прозы Пушкина достаточно, чтобы сказать: поэт поразительно сознавал и беды, и нужды России. Перечитаем его статьи, вспомним его суровую и однозначную характеристику "русского бунта" в "Капитанской дочке", чтобы понять, насколько глубоко этот подлинный пророк обнимал своим разумом и русские отрицательные черты, и даже возможность богоотступничества. Но и никто, наверное, из наших поэтов (кроме, разве что, другого гения - Тютчева) не любил Россию так, как Пушкин, этот "певец империи, преследуемый до самого конца за неистребимый дух свободы", как замечательно назвал его Г.П.Федотов.
Для Пушкина именно сила христианства, увиденная им в христианской верховной власти, только и может спасти и преобразить Россию. Это - христианская государственность, христианская империя, не "самовластье", а бодрое и честное правление, основанное на надеждах, трудах и милости –
Беда стране, где раб и льстец Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
(Друзьям. 1828).
Здесь стоит обратиться за помощью к тому же Федотову, в своей блистательной статье "Певец империи и свободы" отмечающему, что "Россия была дана Пушкину не только в аспекте женственном - природы, народности, как для Некрасова или Блока, но и в мужеском - государства, Империи. (...) Змей или наводнение (в "Медном всаднике" - A.А.) - это все иррациональное, слепое в русской жизни, что, обуздываемое Аполлоном, всегда готово прорваться: в сектантстве, в нигилизме, в черносотенстве, бунте; русская жизнь и русская государственность - непрерывное и мучительное преодоление [262] хаоса началом разума и воли. В этом и заключается для Пушкина смысл империи". (Г. П. Федотов. Новый Град. Нью-Йорк, 1952, с. 244,249).
Сможет ли наше общество воскреснуть нравственно и ожить для новой жизни? И что же ему в этом поможет? "Бог может помочь, - отвечает К. С. Аксаков, - но к Нему прибегают всего реже. (...) Не праздно утешаться заранее светлым будущим должны мы, но (даже хотя для скорейшего приближения этого желанного будущего) обратить испытующий взор на настоящее зло, на болезнь нашего времени. Познание болезни необходимо для исцеления, и часто оно уже одно - верный шаг к исцелению. Да, нам необходимо теперь сознание, сознание своего недуга, своей лжи. Ложь эта так еще сильна, что способна привести даже в отчаяние человека, некрепкого духом. (...) Расшатались нравственные общественные основы, если и не совсем отброшены. Расслабело все общество и не может противопоставить силы общественного отпора злу, вторгающемуся в его область. Но общество - существо живое; и если оно может совокупно падать, то может совокупно и вставать. Будет ли время, когда деятельная мысль и просвещенная воля укрепят общество и сделают его самостоятельным?" ("О современном человеке"; цит. по: "Русский Архив", 1903, № 7 /книга третья/).
Приходится ли говорить о поразительной актуальности аксаковских строк в наши дни?
Коротко не сказать и о Владимире Соловьеве. Этот автор, к знакомству с которым наше общество только лишь приступает, обладает пророческим даром, сплетающимся с равными дарами Пушкина (в поэзии) и Достоевского (в прозе) в единый становой хребет будущей всерусской культуры, ту основу, из которой исходить всем, кому дорога Россия и ее воскресение. Пророческие строки B. C. будто бы написаны в наши дни: "Равнодушие к истине и презрение к человеческому достоинству, к существенным правам человеческой личности - эта восточная болезнь давно уже заразила общественный организм русского общества и доселе составляет корень наших недугов. (...) Безмерное тело России нездорово". (В.Соловьев. Собр. соч., т. V, с. 261). Характерно само название цитируемой работы Соловьева - "О грехах и болезнях". В статье "Русский национальный идеал" (как и во многих других) он прямо формулирует, что патриотическая наша обязанность - "трудиться над освобождением России от явных общественных неправд, от прямых противоречий христианскому началу. (...) Дать христианское решение всем этим поднявшимся национальным ивероисповедным вопросам - вот [263] к чему обязывает Россию ее истинный народный идеал; в этом его оправдание, без этого он только пустая и лживая претензия". (Там же, с. 387). В провидческих стихотворениях своих Соловьев предсказывает падение России в случае ее отречения от Христа5 в случае, если остынет ее божественный алтарь. А альтернатива Христу - всегда железная пята насилия, лжи и механического властвования Ксерксов и Навуходоносоров:
О Русь! в предвиденье высоком
Ты мыслью гордой занята;
Каким же хочешь быть Востоком:
Востоком Ксеркса иль Христа?
(Свет с Востока. 1890).
Из глубин веков, от св. митрополита Илариона, преп. Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского, от старца Филофея и Нила Сорского через Максима Грека и Дмитрия Туптало, св. Тихона Задонского и Георгия Конисского, Арсения Мацеевича и Григория Сковороду, Радищева и Пушкина, Достоевского и Гоголя, Чаадаева и Хомякова, Леонтьева и Соловьева, Саровского чудотворца и оптинских старцев до патриарха Тихона, митрополита Вениамина и архиепископа Луки, до Флоренского, Бердяева. Булгакова, Струве, Зеньковского, Пастернака, Мандельштама, Солженицына сверкает этот бесконечный и щедрый ряд печальников и молитвенников за русскую землю, ее строителей и обличителей, о ней мечтателей и за нее страдальцев.
Так не много ли мы на себя берем, сажая Россию на скамью подсудимых перед народами земли и Самим Богом? Ведь каждый народ и каждая страна и без того поставлены перед судом истории и высшей нравственности. Во-первых - Богом. Во-вторых, своими святыми, мудрецами, философами, учеными, поэтами.
Необходимо их изучать и осваивать, прислушиваться к их критике и к их советам - и исполнять их заветы. Грехи и темные стороны нашей страны и нашего народа давно выявлены и высвечены. Путь исцеления давно указан.
За дело!
А в который раз выводить русский народ перед судом клеветников России, на потеху обуреваемости, скрываемой под брезгливостью или "свободолюбием" - не нужно. Пустое это занятие. Тем обличители и отличаются от клеветников, что выступают всегда с любовью, трезвостью и миром, с жаждой добра и возрождения. [264]
Они могут слишком гордиться Россией или слишком рыдать о ней, могут быть исполнены радостью или горем, но никогда - злобным сарказмом, кокетливой иронией или грубой бранью в духе "византийско-татарских недоделков". Почему? Потому что обличая и указывая на наше зло, они стоят на христианских позициях, выступают не от своего имени, не от своей самости и самоуверенности, а опираются на божественную личность ИИСУСА ХРИСТА, Его авторитет, Его учение и Его Благую Весть.
"Говорящий сам от себя ищет славы себе; а кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен и нет неправды в Нем" (Ин 7.18).
Оказывается, даже свободолюбие может быть прикрытием ненависти к русскому народу. А.Назаров цитирует удивительное мнение своего оппонента, - "Не "национальное возрождение", а борьба за свободу и духовные ценности должна стать центральной творческой идеей будущего" (с. 256). Это мнение "удивительно" потому, что оно - во всяком случае, в том виде, в каком приведено А.Назаровым и передано здесь, - абсолютно лишено смысла. Нельзя бороться за слух, но отказываться бороться за уши. Борьба за свободу и духовные ценности и есть борьба за национальное возрождение. Разделять их можно лишь исходя из крайней недобросовестности, либо заблуждаясь, как - увы! заблуждались некогда весьма многие...
По этому поводу позволю себе еще раз обратиться за помощью к Г.П.Федотову и процитировать уже упоминавшуюся его статью о Пушкине. Г. П. не просто вскрывает глубину пушкинского гения, но исключительно точно и тонко намечает контуры того раскола, той прискорбной дезориентации, которая разорвала наше общество после смерти великого поэта. Конечно, Пушкин, пишет Федотов, "никогда не был политиком (как не был ученым историком). Но у него был орган политического восприятия в благороднейшем смысле слова (как и восприятия исторического). Во всяком случае, в его храме Аполлона было два алтаря: России и свободы. Свобода и Россия - это два метафизических корня, из которых вырастает его личность. (...) Замечательно: как только Пушкин закрыл глаза, разрыв империи и свободы в русском сознании совершился бесповоротно. В течение целого столетия люди, которые строили или поддерживали империю, гнали свободу, а люди, боровшиеся за свободу, разрушали империю. Этого самоубийственного разлада - духа и силы - не могла выдержать монархическая государственность. Тяжкий обвал императорской России есть прежде всего следствие [265] этого внутреннего рака, ее разъедавшего". (Г.П.Федотов, op. cit., с. 243-244).
"Державин пел "царевну киргиз-кайсацкие орды", а Пушкин, последний певец Империи, предсказывал, что имя его назовет "и ныне дикий тунгус и друг степей калмык", — пишет Г. П. Федотов в другой своей статье ("Судьба империй"). - Кому из поэтов послепушкинской поры пришло бы в голову вспоминать о тунгусах и калмыках? (...) После Пушкина, рассорившись с царями, русская интеллигенция потеряла вкус к имперским проблемам, к национальным и международным проблемам вообще. Темы политического освобождения и социальной справедливости завладели ею всецело, до умоисступления. (Г.П.Федотов, op. cit., с. 187). Говоря об одном из аспектов трагического разрыва и последующей вражды, в статье "О гуманизме Пушкина" Г. П. поясняет, что "в послепушкинской России Лермонтов и Гоголь отказались от славы и этим нанесли Империи (т. е. идее русского национального царства -A.А.) первую смертельную рану" (с. 271).
В. Розанов пишет то же, но еще резче: "Разнообразный, всесторонний Пушкин составляет антитезу к Гоголю. (..) Пушкин есть как бы символ жизни: он - весь в движении, и от этого-то так разнообразно его творчество. Все, что живет, - влечет его, и подходя ко всему - он любит его и воплощает. Слова его никогда не остаются без отношения к действительности. Ничего напряженного в нем нет, никакого болезненного воображения или неправильного чувства. (...) Пушкин научает нас чище и благороднее чувствовать, отгоняет в сторону всякий нагар душевный, но он не налагает на нас никакой удушливой формы. И, любя его поэзию, каждый остается сам собою. Все это и делает его поэзию идеалом нормального, здорового развития. (...) Только гений не может быть губительным для гения, и именно - гений другого, противоположного типа. Известно, как затосковал Гоголь, когда безвременно погиб Пушкин. В это время "Мертвые души" уже вырастали в нем, но они еще не появились, а того, кто последующими своими созданиями мог бы уравновесить их, - уже не стало. Он знал, он не мог не знать, что он погасит Пушкина в сознании людей, и с ним — все то, что несла его поэзия". (В. Розанов. Легенда о Великом Инквизиторе. СПб, 1906, с. 255-257).
Соображения эти представляются крайне важными, хотя, разумеется, русская духовность и общественность прошлого столетия не ограничивается Пушкиным, Гоголем, Тютчевым и Лермонтовым, относящимися, однако к числу ее центральных фигур. Тот факт, что между стремлением к политической свободе и признанием необходимости национального возрождения в нашем обществе до сих пор существует пресловутый разрыв, объясняется нашей глубокой незрелостью, ибо все "сливки" из всех сословий нашего общества были физически уничтожены или изгнаны. Мы же думать, верить, надеяться и любить только-только начинаем.
Что же это за путь, который нам "давно указан"?
Путь этот - покаяние и возвращение ко Христу. "Призыв к национальному возрождению есть призыв к возвращению в лоно Истины", - сказано у А. Назарова (с. 289). Всякий россиянин, желающий действительного и действенного добра своему народу, не может не подписаться под этими словами. [266]
Спросят: в чем же нам каяться? Как, неужели не в чем? Россию ругать, оказывается, всегда есть за что, а как себя... Неужели и это следует разжевывать? Разве не написано у того же А.Назарова, что "русская душа всегда знала свой грех"? Разве нашим академикам и продавцам, колхозникам и бухгалтерам, фабричным рабочим и свободным художникам, инженерам и стюардессам не в чем каяться? Не в чем каяться ни военным, ни нашим ученым, ни нашим бюрократам, ни работникам нашего политического сыска, ни нашим писателям?
Разве не грешим мы постоянно грехами наших отцов и дедов - неуважением и равнодушием как раз к отцам и дедам, поставлением своих эгоистических интересов выше всех прочих, ложью, ненавистью к ближним, завистью, ленью, перекладыванием ответственности с себя на других или на внешние обстоятельства, самовлюбленностью и самостью? Эти общечеловеческие грехи - разве не присущи они каждому из нас (не говоря уже о грехах против личной нравственной чистоты)?
Разве не грешим мы равнодушием к Истине, нетерпимостью к тем, кто мыслит иначе, поклонением сиюминутным кумирам моды или собственного эгоцентризма? Наконец, главный грех - разве не отступился наш народ в своем большинстве от Бога?
С этого и следует начинать наше покаяние - с признания собственных грехов, с сокрушения о них и с возвращения к Небесному Отцу. Абстрактное признание Высшего Разума - бесплодно. Абстрактное самокопание и самобичевание - только разрушительно. Подлинное очищение себя через покаяние, реальное возрождение в Иисусе Христе - вот единственный залог нашего национального спасения.
Основа национального возрождения - возрождение духовное. Основа духовного возрождения - смирение и покаяние, и не абстрактное "за народ", и не всенародное, подобно формальной "общей исповеди", практикуемой ныне вследствие нехватки храмов, а личное покаяние каждого из нас. Покаяние в национальных грехах следует начинать с покаяния в грехах личных. Общих для всей человеческой природы, характерных для нас лично, характерных для русской души особо.
Если мы признаем, что нам в целом присуща лень и пассивность, то бороться с этими грехами надлежит не в ближних и не в абстрактных "русских", а в самих себе. И не на словах, а на деле. Если мы настолько выросли, что смогли увидеть существовавший со времени петровских реформ трагический раскол российского общества [267] на "образованный слой" и "народ", то в своих собственных сердцах и именно в них придется нам не только покаяться за этот раскол (с какой бы стороной мы себя ни отождествляли в случае, если не доросли до понимания своей принадлежности обеим), но и постоянно выкорчевывать из собственной души скверну, приведшую некогда к этому расколу, — снобистскую спесь "образованных и интеллектуальных", презрение к низшим, злобную зависть к тем, кто "больше знает", к "чистеньким", стремление подменять работу и созидание самоутверждением и соперничеством, страх перед теми, кто в чем-то ниже или выше нас, враждебное недоверие ко всем, кто "другой".
Раз мы поняли, что нашему народу свойственна разобщенность, неуверенность в своих национальных идеалах и силах, отсутствие чувства национальной солидарности, что в конечном счете выливается то в некритическое самовосхваление, то в ненависть к собственной стране, ее истории и культуре, то не следует ли нам самим научиться вначале чтить отца своего и матерь свою - и тогда благо нам будет и долголетни будем на земле? Не следует ли нам самим сперва научиться не разделять всех на "они" и "мы", научиться чувствовать свою принадлежность России, научиться не бояться быть русскими?
Да простят мне еще один "случай из жизни", - очередное интеллигентское застолье, совсем недавнее. Люди от тридцати до пятидесяти лет от роду, вполне солидные члены общества, все "настроенные критически" - преуспевающий журналист, печатаемый философ-истматчик, крупный министерский чиновник, актриса, ряд научных работников различных гуманитарных и технических институтов, кое-кто из традиционных "подавантов в Израиль" - все эта люди целый вечер и целую ночь проговорили о России (почти только ругали). Пьянели, трезвели, пили чай с тортом, дремали, снова спорили, разошлись под утро. В общем, обычное дело. За эти почти десять часов ни один и ни одна из рассуждавших о русском характере, русской душе, русской мягкости и русской дезориентированности - никто, разглагольствуя о России, ни разу не вспомнил тот простой факт, что вокруг стола сидели русские люди, а следовательно - Россия, а следовательно, можно было бы отнести все сказанное к себе самим и не изрекать сентенции о чем-то внешнем, а разобрать собственные внутренние проблемы и недостатки. То плохое, что видим в России, - увидеть в себе.
Почему мы почти всегда - вещая за чаем или водкой, публикуя "отрывки, взгляды и нечто" - всегда говорим: "русский [268] народ"? Почему мы, как правило, стесняемся говорить: наш народ?
До тех пор, пока все мы, представители всех слоев и сословий, не начнем стремиться к взаимопониманию и внутренней сопричастности народу и его корням - никакого национального и социального возрождения страны не произойдет. Даже более того, страна начнет хромать, задыхаться и распадаться, ибо фальшивый стержень марксизма и советизма при настоящем общегосударственном испытании рассыпется в пыль, исчезнет как не бывало, а обращаться к "братьям и сестрам", к "великому русскому народу", как поневоле пришлось властям в сорок первом, будет бесполезно и поздно. Не к кому будет...
Наконец, последний вопрос. Каковы корни нашего народа? Ведь сознательно вернуться к ним, стать им причастными, открыть их росткам и побегам свои души можно, лишь зная природу и суть этих корней. Каковы же они, корни народа?
Не надо обманывать себя: конечно, это православие.
7. РОССИЯ СТОИТ ПРАВОСЛАВИЕМ
Православие есть основа России. Лишь оно дало, давало и дает ей жизнь.
Возражать против этого по-настоящему можно исключительно лишь на эмоциональном или идеологическом уровне. Но никогда на уровне рациональном. Трезвый и разумный человек - разумеется, если он действительно таков, а не прикрывает "здравым смыслом" свои предрассудки, связанные с раз принятой идеологией, или свое эмоциональное неприятие чего бы то ни было - такой человек рано или поздно сталкивается с объективным, а потому и бесспорным фактом: Россия создана и стоит православием.
Когда мы читаем, что "православие, вообще христианство, было чуждо для славянского народа и не стало двигателем его интеллектуальной жизни", потому что "идеология православия, освящавшая смирение и покорность эксплуататорам, оправдывавшая темноту и невежество, была неприемлема по своей сути народным массам Киевской Руси", то оказываемся вполне способны "разгадать", что в данном случае автор пребывает в плену конкретной идеологии и (или) действует по ее заданию. Да и сами авторы подобного рода, как правило, не скрывают свои внутренние установки и цели: "церкви иногда рассматриваются незадачливыми авторами как некие островки национальной культуры. Все это происходит по меньшей мере в результате утраты некоторыми литераторами чувства ответственности перед партией и народом за высокие полномочия, которыми наделяет советское общество своих глашатаев правды, "инженеров человеческих душ". (Обе цитаты: В. Зоц, Несостоятельные претензии, М., 1976, с. 22, 100).
Когда перед нами пассаж, подобный следующему: "Необходимость объединения русских княжеств в единое государство диктовалась условиями экономического и политического развития. (...) В изображении [173] же богословов инициатива создания Русского централизованного государства принадлежала церкви, которая якобы наиболее активно влияла на развитие этого процесса, а основатель Троице-Сергиевой лавры, Сергий Радонежский, выдается как "духовный родоначальник земли Русской". Подобные утверждения не соответствуют действительности" (Г. Михайлов, Ю. Зуев, Критика богословской фальсификации истории России, М., 1977, с. 25), - то всегда можно закончить: не соответствуют марксистской и атеистической действительности, а не действительности вообще.
"Научные атеисты" не скрывают своего недовольства.тем, что они именуют "стремлением русского православия приукрасить свою роль в социально-политическом и духовном развитии России", стремлении, которое ставит, "по существу, под сомнение марксистско-ленинскую концепцию общественного развития, научные оценки роли и места религии в истории". "Препарируя в угодном ей духе многие страницы отечественной истории, она (Церковь - А. А.)... пытается давать ответы на насущные вопросы общественного развития. Вызов, брошенный богословами, не может оставаться без ответа. Пропагандисты научного атеизма должны разоблачать попытки идеологов православия представить религию и церковь "связующей нитью времен". И далее поясняется, для чего нужны такие разоблачения: для борьбы с "усилением религиозного влияния на прихожан, а также на некоторые слои населения, не стоящие на прочных материалистических позициях" (Г.Михайлов, Ю.Зуев, с. 6-7).
Да, действительно, марксистско-ленинские концепции и "научные оценки" более чем сомнительны. Но даже если бы они и не были таковыми, их базис - идеология, т.е. некая система идей, навязывающая себя одновременно и мифологически, и как руководство к действию, но органически не способная вести разумные дискуссии на "нейтральной территории". Сколько бы христиане ни заявляли, что Иерусалим - их священный город, иудеи и мусульмане будут высказывать аналогичные претензии. И лишь на разумной и "нейтральной" почве остывших страстей и отказа от идеологического фанатизма смогут они обрести реальную и объективную истину, гласящую, что Иерусалим - священный город и христиан, и иудеев, и мусульман. Сколько бы марксисты или расисты, стихийные атеисты или принципиальные скептики, агностики или оккультисты, люди, просто испытывающие антипатию к православию или России (или к тому и другому) ни заявляли, что национальные, народные корни Руси заключены в специфике ее производственных отношений и особенностях социально-экономического расслоения "глубоко [174] продуманном пантеоне" языческих богов и "невиданном расцвете" дохристианской восточно-славянской культуры, в "огромном просторе Евразийских степей вплоть до Амура, а не в Припятских болотах, куда нас пытаются загнать некоторые археологи" (О. Скурлатова, Загадка "Влесовой книги", Техника молодежи, 1979, № 12, с. 57) и т.д., сколько бы ни противились подобные люди реальным историческим фактам, потворствуя своим собственным целям, интересам и страстям, это дело заранее обречено на провал.
Ибо русский народ начал быть, только встретившись с Иисусом Христом. То есть Русь как стихия, как языческое море, в котором то и дело плескались все новые гадаринские свиньи, - существовала. Но история Руси, России началась с 988 года (исторически эта дата ныне считается условной).
А в "велесовы книжки" и евразийство оставим играться шарлатанам и инфантилам.
Попытки опровержения сего объективного исторического факта марксистско-атеистической литературой выглядят весьма комично. "На самом деле, - восклицает уже упоминавшийся выше В. Зоц, - не "промысел божий", а реальная потребность в объединении молодого средневекового государства диктовала русским князьям необходимость принятия не обязательно христианства, но единой общегосударственной религии".
Почему же русские князья приняли именно христианство? "Научное объяснение" В. Зоца таково: "Русская правящая верхушка посчитала более подходящим византийский вариант христианства". А в другом месте продолжает: "принятие христианства, несмотря на несомненные выгоды для княжеской власти, угрожало Руси потерей государственной самостоятельности".
Как же сочетать потребности молодого государства с потерей самостоятельности? Поразительно глубокие, а главное, последовательные и убедительные "научные оценки"...
Примечательно, что здесь происходит смычка антинаучных и иррациональных фантазий советских марксистов и советских расистов. Последние не приемлют христианство как "еврейскую заразу", св. князя Владимира объявляют евреем на том основании, что он носил титул хакана (каган — Коган и т.д.), а Руси православной противопоставляют "подлинную" Русь - языческую. А вот каковы на этот счет соображения атеистической пропаганды В. Зоца:
"Богословы нередко изображают дело так, будто бы только с принятием христианства на Руси развиваются культура, письменность, образование, а до того господствовали лишь отсталые языческие обычаи. (...) Советские ученые, основываясь на достижениях [175] марксистско-ленинской исторической науки, на многочисленных исторических документах (?), убедительно (?) доказали, что древнерусская художественная культура возникла и развилась на почве богатейшего наследия восточных славян" (ни одной ссылки на "многочисленные документы", естественно, не приводится). Письменность пришла к нам отнюдь не от свв. Кирилла и Мефодия: "Известно, что письменность появилась на Руси задолго до принятия христианства. (...) Именно существованием письма еще с языческих времен, а не чем-либо иным, объясняется появление таких значительных памятников письменности, как Остромирово Евангелие и Изборник Святослава".
Повторим специально еще раз: по мнению научного атеиста, появление такого памятника, как Остромирово Евангелие объясняется не принятием Русью христианства, а существованием письма в языческие времена. Евангелие - не от христиан и Христа, а от языческого письма. Такова научная аргументация марксистско-ленинского атеизма. В. Зоц, стремясь убедить своих читателей в антинародности православия, договаривается в пылу одностороннего спора до того, что уже в XI веке "даже церкви, возводившиеся в честь национальных святых, строились в наиболее национальных, русских архитектурных формах" (В. Зоц, с. 17-21).
Более убедительный аргумент в пользу глубокой народности православия и его органичности для России привести, на наш взгляд, довольно трудно.
Полемизировать о том, является или не является православие главным духовным стержнем русской национальной стихии, представляется совершенно бесполезным. Человек, отрицающий этот факт, - либо невежда, либо слепец. Каковыми бы ни были начатки русской культуры, русской духовности и русской государственности в дохристианский период (поклонение упырям и русалкам?), русскую культуру, русскую духовность и русскую государственность реально и исторически выковало православие (что вовсе не исключает наличия во всех этих сферах мощных языческих, а позже сектантских напластований, постоянно дававших себя знать в истории нашей страны и изрядно разгулявшихся сейчас).
Воистину Россия создана и стоит православием.
В нынешнее время этот факт виден лишь "малому остатку" россиян. Но времени свойственно течь. И ясность мысли - придет. Ибо проникновение в сущность России, ее народной стихии, ее духа, понимание русской истории и русского строительства, русской миссии, - одним словом, русской идеи - возможно только если исходить из религиозности как основополагающего принципа [176] русского духа и русского этноса, будь то религиозность религиозная или безрелигиозная, отрицающая откровение свыше и потому, как это ни парадоксально, еще более нетерпимая и фанатичная, ибо она навязывает себя как естественное, единственно верное и подкрепляемое своей собственной только силой мировоззрение, вследствие чего - неизбежно тоталитарна. Даже безрелигиозные ученые добьются весьма малого, не учитывая религиозного фактора как основного в развитии России.
Марксисты и атеисты абсурдно и непоследовательно полностью отрицают христианскую народность, христианский аспект понятия народности, допуская лишь партийную и признавая за единственно дозволенную "допартийную" - народность языческую. Это в который раз указывает на языческие и реакционные корни марксизма и атеизма. На деле народность должна и может быть только христианской, т.е. основанной на религии Истины, Любви, Милосердия, Премудрости и Благой Вести о спасении, о Царстве Бога в человеческих сердцах. Обретение корней и истоков любого народа может осуществиться не в мистике крови и не в мистике почвы, не в очередном неоязычестве или неонацизме, но только во Христе, только в религии. Во Христе, в Котором, с одной стороны, "нет ни эллина, ни иудея", а с другой - каждый народ только и достигает подлинного расцвета как народ христианский, а следовательно — богоизбранный. Лишь во Христе снимается противоречие между личным и коллективным, национальным и интернациональным.
По словам нашего Господа Иисуса - "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал" (Ин. 15.16) - каждый отдельный человек и каждый отдельный народ, принявший Его благовестив, становится избранным. ВОТ ПОЧЕМУ РУССКИЙ НАРОД - НАРОД ИЗБРАННЫЙ. Потому что и он тоже избран Богом. Подобно всем прочим христианским народам, а в конечном замысле Бога — подобно вообще каждому народу на нашей земле, ибо Слово Божие обращено ко всем и должно быть проповедано "во всех народах" (Лк. 24.47), дабы люди "из всех племен и колен, и народов и языков" (Отк. 7.9) единодушно славили Агнца.
Поэтому, повторим в который раз, если Россия и возродится, то только через Христа.
Или мы образумимся, потому что дальше идти уже некуда, и наше общество, наконец, научится слышать имея уши и видеть имея глаза, или - тупик и вырождение. Без Христа - гибель, тление и распад. Без Христа - болото, каковое являет собой нынешняя Россия. И недаром говорится: было бы болото, а черти найдутся. [177]
Но "образумиться" - от слова "разум". Не иррационализм, не очередные соблазны, но твердый разум. А твердый разум твердо приводит к религии как основе личного бытия вообще и всякой морали в частности, а также к нравственности, законности и правозащите как основе общественной и государственной жизни.
Народы состоят из отдельных лиц, поэтому, говоря о возрождении народа, следует иметь в виду индивидуальное возрождение каждого, кто этот народ составляет. Возрождение это может производиться (во всяком случае, для народа христианской культуры) только на основе христианской, а следовательно, доступной каждому. Не бегство от мира, не односторонний аскетизм, а радость богообщения, милосердие и деятельная любовь составляют суть христианского провозвестия. Эти чувства и ожидаются от каждого из нас. Лишь на их основе возможно какое бы то ни было обновление нашей страны.
Прежде чем заботиться о "возрождении российской самобытности" или о "приобщении России к западной цивилизации" (а на деле оба эти аспекта, обе эти цели неотделимы друг от друга), каждый из нас должен основательно почистить свою совесть, очистить ее честным признанием своих недостатков и раскаянием в последних, возродить свою собственную душу и приобщить своего внутреннего человека к основам нравственности и духовности, которые укоренены во Христе и в Его Теле - Церкви, данной нам в форме Русского Православия.
Среди русских, разумеется, есть и последователи иных христианских исповеданий, а также - учитывая, что в понятие россиян входят все, кто осознают себя таковыми - среди них могут быть и иудеи, и мусульмане, и буддисты. Но ведь и атеизм есть форма теизма. И гностицизм наших дней (от веры в Маркса, Ленина или Гурджиева до веры в летающие тарелки и жидомасонский заговор) также является религиозным течением.
Множественность вероисповеданий, сект и мнений неизбежна для любого общества, тем более столь сложного и обширного, как российское. Не только неизбежна, но даже полезна. Евреи, интегрирующиеся в любое общество, могут быть русскими патриотами, оставаясь иудеями. Литовское, польское или татарское происхождение могут обуславливать пристрастие личности к костелу или мечети, но в то же время не противоречить ее общероссийским чаяниям и интересам. Член старообрядческой, баптистской, адвентистской или пятидесятнической общины - такой же русский, такой же россиянин, если он любит родную землю, родную культуру, если болеет сердцем за ближних и их судьбы. А какой нравственный человек не испытывает подобных чувств, пусть даже и [178] не всегда осознанно? Наконец, любой великоросс или украинец, прапрадеды которого все до единого были православными, может становиться католиком, баптистом или методистом. Право личности на религиозные искания едва ли приходится оспаривать. Оспорить можно в некоторых случаях лишь серьезность этих исканий, точнее - их адекватность. Но это уже предмет отдельных рассуждений. Речь не о том, что русский де не может быть униатом, католиком или адвентистом; напротив, несколько братских религиозных общин, сосуществуя на договорных началах, лишь приучают своих последователей к любви и терпимости, а все общество в целом — к уважению чужого мнения и чужих прав. Речь лишь о том, что подлинной исторической и духовной матерью российской общественности, государственности и культуры является Русская Православная Церковь. Становым хребтом всей России было и остается православное исповедание христианства. Проселок не противоречит столбовой дороге и даже иногда с ней сливается. Но проселок - не столбовая дорога.
В. Розанов в "Уединенном" замечательно верно схватывает всю суть сложной и запутанной проблемы нашей народности, когда пишет, что у русских народ и Церковь - одно: "Кто любит русский народ - не может не любить Церкви. Потому что народ и его Церковь одно. И только у русских это одно" (В. Розанов, Избранное, Мюнхен, 1970, с. 62). Вот почему в наше время создается впечатление, что народа как бы нет: его глубокая растерянность, предельная разобщенность и вялое оцепенение проистекают от подавленного состояния Русской Церкви. "Его Величество Русский Народ", о котором так неодинаково писал в свое время В. Шульгин, не долго смог просуществовать достойно без материнской поддержки со стороны своей Церкви — пусть даже в петровский период мать и не сумела уделить своему дитяти должной любви и должной заботы. Ныне православие подавлено — подавлен и русский народ. Он обездуховлен и даже утрачивает ощущение своей "русскости".
Без православия, без деятельной и свободной Русской Православной Церкви русская народность пришла в состояние полной разобщенности и дезориентированности. А волкам, прикидывающимся пастухами, этого только и нужно... Уж они-то знают, что делают, гоня и давя Русскую Церковь. Тщательно пестуя и разжигая чувства страха перед Церковью и ненависти к ней, коренящиеся в сфере полузабытых народных суеверий дохристианского и полухристианского прошлого, волки делают все, чтобы не допустить Россию к Церкви и Церковь к России. Но учитывая, что перед нами волки-профессионалы, остается удивляться мизерности их результатов. Чем больше подрывали [179] враги "социальные корни религии", тем яснее постепенно становилось, что дело тут вовсе не в ее социальных корнях. Чем бездуховнее становится наше общество, тем больше людей начинает задыхаться в нем; в поисках свежего воздуха они естественно бросаются к долго и тщательно скрываемой от их глаз двери - двери в Церковь Христову. Ибо, если ее открыть - не просто забегать, не просто почитывать, не просто присматриваться, а именно открыть - оттуда хлынут потоки Духа, причастившись Которого, никакой иной жаждой мы не возжаждем вовек.
Русская Православная Церковь есть единственный остаток России и единственный путь к России. Всякий, кто сознательно, трезво и твердо ищет, обрящет именно такое решение и такой путь. Сколь бы "навязчиво" и "нетерпимо" ни звучала последняя фраза, я не могу от нее отказаться.
Единственно подлинной народностью может быть народность, основанная и расцветающая в Истине и Любви - то есть во Христе. Единственно подлинный патриотизм - патриотизм христианской нации. Единственно возможный путь возрождения России - возрождение через Русскую Православную Церковь.
При полном праве на свободу совести.
"Без православия наша народность - дрянь. С православием наша народность имеет мировое значение", - говорил славянофил А. И. Кошелев. Двадцатый век доказал абсолютную правоту этих, казалось бы, столь спорных слов. Поначалу хочется сказать: доказал, к сожалению. И лишь по здравом размышлении понимаешь, что - к счастью. Ибо в кошелевской фразе, являющейся не чем иным, как формулой русского народа, заложены великие возможности нашего преображения, прославления и возрождения.
Национальное движение, даже апеллирующее ко Христу и к Церкви, развивается патологически, если использует Христа и Церковь лишь как средство своей пропаганды, лишь как часть своей идеологии. Еще Константин Леонтьев предостерегал от использования религии как "удобного орудия агитации, орудия племенного политического фанатизма в ту или другую сторону". (К.Леонтьев, Восток, Россия и славянство. Собр. соч., т. 5, с. 185-186). Вот почему единственно возможной и правильной основой всякого национального движения является основа церковная. Мы ни в коем случае не можем призывать и не призываем идти в Церковь из национального чувства. Но если что и делать из национального чувства, так это идти в Церковь.
Вследствие чего едва ли возможно согласиться с точкой зрения (или формулировкой) А.Назарова о том, что "национально-религиозное [180] самосознание - единственный путь ко спасению, ибо это путь ко Христу", (с. 287). Правильнее было бы, думается, сказать, что национально-религиозное самосознание - единственный путь к спасению, ибо это путь, отправная точка которого - Христос. Спасение (в том числе и спасение нашей родины) дается Христом и Его Телом, явленным на земле - Церковью. Разумеется, индивидуальные пути различных людей к Иисусу предполагают и возможность прихода в Церковь через национальную культуру и даже просто через пробудившееся национальное чувство. Но подобный путь всегда останется индивидуальным. Ибо исцеление России возможно как следствие ее возвращения к Богу. Сначала - возвращение к Богу россиян (несомненно, идущих различными путями) ; потом, как следствие, - национальное возрождение страны и нации.
К национальным святыням - через Христа и Церковь. Наоборот? Возможно. Но как "прообраз" всеобщего пути - крайне сомнительно.
8. МИССИЯ РОССИИ И ОПРАВДАНИЕ ПАТРИОТИЗМА
Всякая избранность предполагает миссию, т. е. цель, ради которой избран каждый человек (по образу Авраама) и каждый народ (по образу ветхозаветного Израиля). "Христианский герой или подвижник (по нашей, конечно, несколько условной терминологии), - писал о. Сергий Булгаков в "Вехах", - в своей деятельности видит прежде всего исполнение своего долга пред Богом, Божьей заповеди, к нему обращенной. Ее он обязан исполнять с наибольшей полнотой, а равно проявить возможную энергию и самоотверженность при отыскании того, что составляет его дело и обязанность". (Вехи, с. 52). Любой человек, заново родившийся в Иисусе Христе и стремящийся прожить всю жизнь по Его заповедям веры, надежды и любви, несмотря на неизбежные падения, ошибки и даже временные отступления, постоянно совершает подвиг веры, подвиг надежды и подвиг любви. Иными словами, христианин, не ставя перед собой максималистских целей и всечеловеческих задач, вполне довольствуясь в своей повседневной работе "теорией малых дел", столь презираемой некогда нашей интеллигенцией, в то же время не может не стремиться быть подвижником. Ибо жизнь, прожитая по Христу, является подвигом.
Так же точно и целый христианский народ не может не пытаться осмыслить свое призвание и предназначение в мире, понять цель, ради которой он создан. Ни самовосхваление (нынешнее славянофильничание), ни самооплевание (нынешнее западничание) отнюдь не [181] являются попытками осмыслить призвание России в истории человечества. Тем паче, что восхваление России ее льстецами сопровождается враждебностью к иным народам, а при обвинениях России ее клеветниками всегда критикуется Россия и русский народ, но никогда - сами критики, априорно полагающие себя "выше всякой критики".
Касательно России для всех нас существуют основных две лжи - отрицание Запада во имя России и отрицание России во имя Запада.
Научившись лавировать между этими Сциллой и Харибдой, погубившими столько страстных и ищущих натур и перемоловшими их в вурдалачьем шовинизме или пустоглазом беспочвенничестве, наше общественное мнение выйдет, наконец, из инфантильного манежа привычных установочных подпорок. Научившись любить и Россию и Запад, мы научимся ходить и говорить; мы проснемся и станем на путь выздоровления.
Русская душа была тяжело больна - западно-восточной раздвоенностью. Но болезнь, хотя и близка греху, еще не сам грех. Раздвоенность русской души была следствием грехов былых и текущих, но привела она к Греху с большой буквы, к буйному припадку - революции и цареубийству. Это и есть грех России, и его должна она искупать, а не былые грешки только. Этот грех должен пережить и искупить в своем сердце и каждый мыслящий русский. Правда, категория долженствования в дискуссиях несколько сомнительна. Долг - он долгом и остается, но до тех пор, пока свободная личность не осознает его как таковой, всяческие указания, как то: "русский человек должен покаяться, искупить, возлюбить" и т.д., - не имеют ни основания, ни силы, ни действенности. Сам Бог обращается к Аврааму: "пойди из земли твоей", а не "ты должен пойти"; "возьми сына твоего, единственного твоего", а не "ты должен взять сына твоего и принести его во всесожжение на одной из гор". Поэтому, произнося "христианин должен", "русский должен", "россиянин должен", а уж тем более "наш оппонент должен", будем подразумевать под таким оборотом наш свободный призыв, обращенный к тем-то и тем-то, но не нотацию, выговаривание или императив.
И в то же время, сколь замечательно писал о себе св. апостол Павел: "Я должен и эллинам и варварам, мудрецам и невеждам". (Рим. 1.14).
"Я должен России. Я по-прежнему ей должен. Сейчас я в особенности ей должен". Насколько эти слова чище, возвышеннее, нравственнее, наконец, истиннее и мужественнее, чем в любой форме произносимые фразы о "России-суке", которая должна мне. Ведь [182] о реальной способности человека верить, надеяться и любить - в том числе верить в Россию, надеяться на Россию и любить Россию - можно судить достаточно точно, присмотревшись к тому, что же ставит этот человек в центр - свое "Я" или Бога, свой эгоизм или другого человека, свою ненасытную самость или Россию.
Не следует путать – мы ничего не должны советскому государству. Коммунистическое государство должно нам. Ему мы ничего не должны. Как и пост-коммунистическому, которое неизбежно придёт на смену коммунистическому. Мы должны только России.
Мы должны России. Мы, конечно, должны и своему профессиональному (быть хорошим врачом, инженером или фрезеровщиком), и своему семейному долгу. Но отдельно от всего мы в долгу перед Россией. За ее осквернение революцией и братоубийством, ненавистью и доносами, клеветой, ложью, попранием всех ларов и пенатов наших предков, кстати, не столь уж отдаленных.
Примечательно, что в грехе и лжи все наши крайние течения болеют "крайностями" как раз своих противников: грех и ложь ведут именно к хаосу, путанице и распаду. Начиная с 60-х годов прошлого века Россия, изолировав себя от Запада листовками и прокламациями, быстро провинциализировалась; нормой в ней стала полу-культура, точнее недо-культура "интеллигенции", окончательно восторжествовавшая после 1917 года. Именно эта провинциальная недо-культура гнетет и наш "западничающий" и наш "славянофильничающий" лагерь. Вышедшие из вполне пост-западнической интеллигенции, к тому же осоветившейся, наши "антизападники" в своем интеллигентском провинциализме и сектантстве болеют болезнью именно "западнической". Отрицая самобытность России и ее право на индивидуальный исторический путь, даже на возрождение, наши "антипочвенники" впадают в абсолютно абсурдную и несуразную крайность, иначе говоря, в очередную крайность, каковые изначально присущи нашему национальному складу, нашей почве - вследствие чего страдают болезнью именно "почвеннической".
Нам не выздороветь до тех пор, пока мы не научимся любить и Россию, как мост между Западом и Востоком, и Запад, как мир, составляющий с нами общее целое. Ибо, сколь бы ни раздражала эта истина иных клеветников или льстецов нашей родины, Россия - страна и западная, и отдельная от Запада в одно и то же время. Как это ни печально кое для кого, сколь это ни неожиданно, но Россия - страна западная и в то же время, подобно Константинополю, она является "сторожем, защищающим переправу и стоящим на окраине", за которой начинаются необозримые степи, все еще "не превращенные в поля". (См. Н. Федоров, Философия общего дела, т. 1, Верный, 1906, с. 154). Если и признать советчину извращением идеи Третьего Рима, а пролетарский мессианизм - частной формой еретически понятого мессианизма христианского, то мы никуда не денемся, видимо, и от [183] того факта, что "советизация" также была попыткой делания, попыткой превратить дикие степи русской Азии в мирные поля, но поскольку все это мыслилось и делалось принципиально и намеренно без Бога, то и результатом явилось превращение осененных крестом полей русской Европы в дикие степи русской Азии (и русская Европа, и русская Азия в данном случае понимаются не столько географически и экономически, сколько культурно и духовно).
И никого евразийства – это либо давно изжитый соблазн, либо очередной самообман, либо очередное шарлатанство.
Социализм мертвит, ибо всякий грех мертвит, вначале высвобождая определенные энергии и создавая этим иллюзию свободы, т.е. свободу, понятую неправильно, то самое состояние, которое как раз следовало сдерживать и которое является неизбежным злом в душе любого народа, как и любого индивида в отдельности. Высвободив в России азиатчину, социализм затем вверг могучую и славную - да-да! - могучую и славную Империю в состояние оцепенения и разрухи, длящееся и по сей день. Это, впрочем, не означает, что наше общество не развивается по определенным законам независимо от "советской власти", ибо организм продолжает жить и развиваться даже и после прививки ему зловредного и ядовитого микроба. И достаточно часто побеждает этот микроб и очищается от его яда.
Объяснение ужасов российской советчины якобы присущим России варварством и антиперсонализмом есть попытка социализма и коммунизма (даже если сие исповедуется и их видимыми противниками или невидимыми сторонниками) увернуться от очевидного доказательства собственного бессилия, собственной несостоятельности, собственной античеловечности, собственного варварства и каннибализма.
Что доказывается примерами государств, куда марксизм был в тех или иных видах "экспортирован" внутренним или внешним путем - Венгрии, Эстонии, Восточной Германии, Кубы, Кореи, Югославии, Китая и т.д. Это страны с совершенно различными культурами, но нигде в них марксизм не стал "марксизмом с человеческим лицом"; всюду, где создалась рано или поздно неизбежная историческая ситуация, попытки национального возрождения стали в общем возможны не на марксистской, а на духовной, т.е. нравственной (в смысле нравственного закона как понятия абсолютного) и религиозной основе.
Наша миссия остается той, которой былая Россия всегда подчиняла задачи своего духовного, культурного и государственного строительства. Наша миссия - или хощу или не хощу - бороться с варварством и дикостью через эллинство и [183] Русь. При этом эллинство и Русь сами должны и пониматься и быть едиными с Западом и "римскостью" - не административно, а невидимо и сокровенно, не через организацию, догматику, не через одинаковые модели мышления и действия, а через культуру, нравственность, право и общехристианские идеалы. Иначе говоря - не телесно и даже не душевно, а духовно. Через дух.
Трудно? Да. А кто обещал легкость?
Наша цель - созидание Града Божия на земле во имя конечного торжества надисторического Царства Божия; это делание милосердия и служения, борьба за царство добра на земле (а не за "рай земной").
Но для того, чтобы народы ожидали другой Родины, надо, чтобы они научились с любовью и надеждой возделывать и подготовлять к приходу Иисуса Христа свою. В этом - абсолютное оправдание патриотизма и стремления к действительному возрождению народа и страны.
Когда же некая часть культурного слоя (пусть недо-культурного, но ведь это определение тоже имеет корнем слово"кулыура") пускает в обиход как брань такие слова, как "славянофил", "почвенник" и "русофил", когда эта самая "часть культурного слоя" принимается глумливо поносить и лягать родину, предъявлять ей всяческие счеты и с провинциальным нахальством доморощенных Хлестаковых и самоуверенных скалозубов рассуждать о предвечных исторических грехах России, рабской сути русского народа или шовинизме Пушкина, Гоголя и Достоевского, то остается лишь позавидовать Розанову, пусть даже и гаерничающему, который хотя бы имел возможность спастись за широкой спиной ныне выведенных городовых:
"Но вы же видите, что России все не удается..."
— Вот поэтому-то я особенно с нею, и говорю: Ты Великая и Славная...
"Но ведь это не эмпирика, а свыше. Ее оставил Б..."
— Теперь-то я особенно ее и люблю. "
Значит вы идете против Христа..."
- Убирайтесь к черту.
"Значит, вы постановляете национализм - во-первых, выше Владимира Соловьева, и во-вторых, выше христианства..."
— Городовой, убери этих нахалов. Они мешают мне спать". (В.Розанов, Неизданное. Цит. по: Вестник РСХД, № 126, с. 82).
Так и видится, как, поставив в вину вышеприведенную цитату, некие оппоненты подумают или напишут: "этот откровенный апологет России является еще и апологетом кнута - он мечтает о [185] городовых, чтобы с их помощью громить своих идейных противников". Надеюсь, впрочем, что у таких оппонентов найдутся и иные контр-доводы.
9. БОРЬБА ЗА РОССИЮ НЕОТДЕЛИМА ОТ БОРЬБЫ ЗА СВОБОДУ
Итак, два алтаря: России и свободы. Борьба за Россию неотделима от борьбы за свободу. Борьба за свободу неотделима от борьбы за Россию. Да и как можно бороться за свободу абстрактно, не для России или за Россию, не желая для нее свободы? И на что нам свобода личности без единства нации?
Конституционное движение, пришедшее к нам когда-то из Западной Европы, стремилось в обход национальных традиций свободы и правосознания привнести все это же самое с Запада и на западный манер. Беда только, что вслед за конституционной демократией, под ее прикрытием, а иногда и обличьем пробиралась и демократия социальная. Беда не оттого, что социал-демократия плоха сама по себе. Беда потому, что, вследствие российской смятенности и разобщенности, сила оказалась за крайне-левой социал-демократией. Именно эта группа, ловко оседлав сложнейшую историческую ситуацию, возглавила реакцию российского язычества и богоборчества против христианства и выпестованных им ценностей современной цивилизации - введения правовых норм и незыблемых конституционных начал, свободного судопроизводства, общественного самоуправления, терпимости к правам меньшинств и т.д. Пренебрежение нашими национальными особенностями, духовными и социальными традициями уже раз дорого обошлось всем нам в 1917 году и позже. Не следует теперь ни повторять эту ошибку, ни совершать новую, превращая борьбу за Россию и ее национальные особенности в самоцель.
Социальная демократизация - безусловная цель всякого общества и всякой государственности, а нынешней России это касается по преимуществу. Горько и больно сознавать, что хотя точно такую же цель себе ставило и русское самодержавие - ставило и постепенно, но твердо осуществляло - но понять это пришлось лишь во второй половине XX века, да и то по-прежнему далеко не всем. Теперь же, после многих десятилетий коммунистического эксперимента на живых людях, живом теле нашей страны печального образа, положение столь усложнилось и запуталось, что никакое "введение парламентарного строя" здесь просто немыслимо [186] без постепенной подготовки общества в целом и отдельных людей, которые его составляют. Иначе говоря, тем, кто хотел бы реально начать оздоровление России с социально-экономической стороны, пришлось бы вернуться к неукоснительному проведению в жизнь реформ Александра II (земской, крестьянской, судебной, финансовой). При наличии "исторической возможности", которой, к сожалению, пока что нет, для оздоровления нашей страны сейчас было бы первоочередным:
1. Свободная Церковь.
2. Свободные суды.
3. Свободное крестьянство.
4. Свободное самоуправление городских и сельских общин.
И все это - как минимум. Ничего из названного ни "верхи", ни "низы" достичь сейчас не способны. Так поймем хотя бы необходимость четырех перечисленных пунктов и то, насколько далеко назад отбросила Россию "партия нового типа" с ее горячечными экономическими и политическими теориями.
Неспособность "верхов" имеет немалое значение. Дело в том, что верхи эти давно уже бьются в капкане, куда загнали себя сами, вертятся, как белка в колесе, ими самими созданном. Их цель - сохранить свою империю и свою личную власть. Привычные и проверенные методы для этого - "закручивание гаек", палки и репрессии. Других методов у коммунизма нет. Но общество может развиваться, жить и крепнуть, лишь либерализируясь. В противном случае не только начинает хромать экономика, наука и техника, но и угасает дух, что означает паралич общества, омертвение, смерть и распад. И наоборот. Не только люди постепенно разлагаются, внутренне пустеют и ослабевают при несвободе и бездуховности (т.е. безрелигиозности), но и техника, экономика, хозяйственная жизнь от того же самого захиревают в равной степени.
Индивидуальная свобода – одно из высших достижений цивилизации. Противиться этому принципу значит противиться поступательному ходу Истории, динамика которой определена и животворится Богом как Богом истории. "Всякая власть, страшащаяся цивилизации и упорно препятствующая ее проникновению в Россию, в конце концов неизбежно ослабит страну, а следовательно, и сама ослабеет по сравнению с другими европейскими державами. Чем успешнее будут ее антицивилизаторские действия, тем быстрее наступит ее упадок", - писал экономист, один из крупнейших деятелей русского классического либерализма Н. Тургенев (по новой, более доступной ссылке: Н. Тургенев, Россия и русские. М., 2001, с. 361).
И вот оказывается, что "раскрепощающий" и "освобождающий" марксизм, при котором сбываются все "вековые чаяния", который "передовой и научный"... не умеет достойно существовать в свободном обществе. Кто-то обязательно начинает задыхаться: растет коммунизм - задыхается свобода; растет свобода - кашляет коммунизм. Ожидать гонений и зажима после воцарения каждого очередного узурпатора стало у нас почти общим местом. А ведь при этом цель и "верхов" и "низов" как бы одна - чтобы в стране "было хорошо". Но если раньше верхам казалось, что им вполне может быть хорошо при абсолютном бесправии и кризисе низов, понимаемых коммунизмом лишь как подопытный материал для хозяев из нового класса, то со временем [187] проясняется блистательный факт. И вполне научный, что особенно страшно для доктрины. Советские верхи рано или поздно неизбежно ухнут в пропасть, если духовный и экономический уровень советских низов не будет повышаться.
А духовный уровень индивида впрямую зависит от наличия и обеспечения его гражданских свобод и экономической независимости.
Вследствие чего каждый очередной зажим "низов" советскими "верхами", являясь лишь паллиативом, оттягивая действительное решение проблем, на деле только приближает крах системы, сколь бы сильной ни казалась эта система и сколь бы локально действенным ни казался этот паллиатив. Что не снимает и не ослабляет страшного и трагического аспекта каждого очередного гонения или зажима. Носорожье шествие тиранического режима по личным судьбам живых людей, осквернение их тел и душ не уравновешиваются никакими оптимистическими прогнозами относительно исторически неизбежного крушения тоталитарной системы в России.
В силу двух причин - невозможности социальной борьбы со стороны "низов" и вынужденно неизбежного помягчения советских "верхов" - перед Россией сейчас открывается - как это ни парадоксально звучит, ибо "верхи" пока что лишь давят и зажимают - весьма плодотворный и обещающий путь внутреннего культурного строительства.
Диссидентское движение 70-80х годов, имеющее неоспоримые заслуги перед русским обществом и русской историей, показало, что путь формальной правозащиты граждан коммунизм не потерпит, равно как и какую бы то ни было относительно свободную критику советского общества. С другой стороны, диссидентское движение состояло из тех же "советских людей", бросившихся в политику с культурным багажом, рядом не "ночевавшим" с уровнем знаний среднего образованного россиянина славной имперской поры. Бороться за права людей обескультуренных и обездуховленных, искусственно лишенных морали, экономической независимости, чувства собственного достоинства, даже ощущения элементарной безопасности, людей забитых, ничего не знающих и не помнящих даже о собственной родине и собственных предках... Защищать права этих людей людям обескультуренным и обездуховленным и т.д. и т.п., т.е. точно таким же... Все это крайне тяжело, более того - сомнительно. Недаром именно диссидентское движение породило и самоуверенных клеветников России, ее крикливых и кокетливых неправедных судей.
Не политика, не политизация нашей жизни, но культура и культурное строительство - вот что всегда первостепенно, вот [188] какова сейчас наша задача. Этот вывод не направлен, однако, вообще против людей, желающих отдать себя политической деятельности и политической борьбе, иногда даже мученичеству. Тем не менее, диссидентство, видимо, окончательно стало достоянием истории, а позиция "свободной критики ради свободной критики" едва ли выдерживает проверку как со стороны этической, так и просто здравым смыслом.
Основа же культуры - культ. Как писал Н. Бердяев в примечании ко второму изданию многократно цитированных здесь "Вех", - "политическое освобождение возможно лишь в связи с духовным и культурным возрождением и на его основе". Неужели и сейчас, в восьмидесятые годы XX века, эту фразу приходится разжевывать и отстаивать?
Не следует быть ни голословными, ни прожектерами. Для тех, кто осознал, что России необходимо обновление и возрождение, иначе говоря, - для тех, кто наконец пришел в себя, требуется выработка практических путей и конкретных целей.
В деле осознания и освоения всероссийского наследия, в деле культурного созидания России, как и во всяком почти ином деле, для нас существуют всегда две соблазнительные ошибки: желание "исправить все по старине" и стремление "наш, новый мир построить", до основания разрушив старое. Вследствие чего хорошо бы постоянно помнить, что метание из крайности в крайность есть одна из ярких особенностей русской души. Не духа, а именно души, причем далеко не самой "возвышенной" ее части. И научившись обуздывать отрицательные эмоции своей национальной стихии, постараемся понять, что тотальная враждебность как старому, так и новому относится исключительно к сфере иррационального. На деле следует постоянно строить новое и исправлять согласно добрым традициям старого. В этом - подлинная диалектика, в этом и только этом - правда и залог нормального развития общества, как материального, так и духовного.
Никакой общественной силе никогда не построить новой России, если она не будет опираться на старую и исходить из нее.
Большинству русских уже никогда не узнать, сколь блистательна, сложна, потрясающа, сколь внутренне богата и многообещающа была прежняя Россия, дореволюционная и царская. Той России — свежей и молодой, ибо еще не познавшей всю тьму и низость греха революции, цареубийства и растленной сталинократии - этой юной России нам не вернуть никогда. Но мы можем не только сидеть "на реках Вавилонских" и рыдать [189] о ней. Мы можем и обязаны исходить из нее в нашем созидании новой России, обновлении себя самих, своей культуры и своей земли.
Какие конкретные цели стоят перед нами в первую очередь? И в первую и во вторую, прежде, теперь и в будущем перед нами две цели, две задачи, которые и трудны и обширны, но - выполнимы. И только они ведут к возрождению нашей отчизны.
Первая цель - самая основная. Это - христианизация России. Без Церкви наша страна не возродится. Всякое отстаивание возможности оздоровления России без ее возвращения к своему наиболее кристальному истоку - православию - есть дело ослепления и реакции. Огромной массе наших сограждан сию истину еще долго придется открывать для себя и усваивать. Но когда наконец наступит прозрение, когда люди России, до сих пор, как и многие, ошибочно принимающие кризис ренессансного гуманизма во всем мире и в стране за кризис христианства, вернутся в объятия нашей матери Русской Православной Церкви, тогда возрождение российских земель будет действительным, уже случившимся фактом.
Каковы практические пути достижения этой цели? Всякая христианизация личности и целого народа (напомним, что в понятие "русские" входят далеко не только одни великороссы) имеет три этапа: катехизация, евангелизация и воцерковление.
Катехизация или наставление словом есть начальное обучение истинам христианской веры. В каждом индивидуальном случае она осуществляется либо самим человеком, идущим ко Христу (начальное христианское самообразование), либо имеющими соответственное служение священнослужителем или мирянином. Каждый, принимающий св. крещение, обязан в той или иной форме получить предварительное представление об элементарных началах христианства и церковности, очистить свою едва затеплившуюся веру от всяческого суеверного и обрядоверческого шлака. К этой же сфере относится также слушание проповеди Слова Божия, чтение и изучение Св. Писания.
Евангелизация в данном случае понимается как практическое продолжение катехизации, а именно как жизнь по Евангелию, освещение евангельским светом всех сторон и аспектов и индивидуального и коллективного нашего бытия. Быть христианином, знать и читать Евангелие, посещать храмовое богослужение, но не жить по Христу - что может быть более нелепым? И однако подобный тип христианина был, есть и еще долго будет одним из самых распространенных в России и мире. Надлежит твердо знать, что подобный тип есть тип лжехристианский, что от присущих ему черт необходимо избавляться. [190]
Жить по Христу - трудно. Но и вообще-то жить по-человечески в нашем мире трудно. А по-настоящему жить по-человечески - это и значит жить по Иисусу Христу, Богочеловечество Которого указует нам путь Истины и жертвенной Любви. Пройти "предварительную подготовку" к крещению гораздо легче. Но для многих наших сограждан, направленно оторванных от собственной культурной и церковной традиции, именно первая ступень, казалось бы, может становиться почти недосягаемой. На деле же перед нами явное заблуждение. Те, кто действительно хотят стать христианами, которых сердце и разум направляют ко Христу, могут сейчас найти в нашем обществе (вполне понятно, что это проще в главнейших городах) и грамотных мирян и энергичных священников, способных провести соответствующие беседы и наставления, либо снабдить церковной литературой. Только не надо быть наивными: Церковь в нашей стране пребывает в состоянии пленения и неявного гонения. И не надо думать, что если мы зайдем в первый попавшийся храм и сходу сообщим незнакомому священнику, что хотим креститься и быть наставленными в началах веры, то умиленный батюшка так и начнет метаться - между нами, желая нас обнять, и своей библиотекой, чтобы немедля снабдить нас соответствующей литературой. Умный да уразумеет...
На пути ко Христу множество подводных камней. Все это выходит за рамки нашей темы; необходимо лишь сказать, что для того, кто взялся делать дело возрождения России, недостаточно самому изучить основы христианства и жить по ним. Необходимо еще и учить этому других - своих ближних, свой народ.
Постоянное и направленное самообразование в церковных и богословских дисциплинах; христианская проповедь словом и делом (через служение ближним); планомерное, осторожное и терпеливое строительство независимой и организованной православной общины в России - таковы основные пути и направления деятельности по возрождению нашей страны, ибо именно они приведут к возникновению сложной и напряженной церковной жизни.
Все это требует от нас активной христианской позиции, апостольства мирян, т.е. мирянства деятельного, способного существовать даже без тесного контакта с церковной иерархией (но ни в коем случае не противостоя ей) и при этом оставаться верным апостольской Церкви. Последнее в силу того, что епископат Русской Православной Церкви в настоящее время слишком подконтролен, а священство - еще достаточно пассивно. Вот почему говорится: даже без тесного контакта. Ибо сказанное не означает, что вообще без контакта или что контакт этот может быть чисто формальным. Для того, чтобы активные миряне, т.е. все [191] христиане, не всегда имея возможность связаться с правящим епископом, оставались детьми Церкви, а не действовали на свой страх и риск и не впадали в заблуждения и ошибки, в особенности канонического и догматического порядка, они должны быть церковны.
Воцерковление есть принятие духовного авторитета Поместной Церкви, вхождение в церковную традицию, твердое знание догматов, постоянное участие в церковных таинствах, через которые мы получаем от Иисуса Христа благодатную силу для жизни, проповеди и делания. Воцерковление, как и евангелизация, - этапы, неотделимые один от другого; они следуют не один за другим, но оба - за катехизацией, с которой, впрочем, в каком-то смысле продолжают сосуществовать всю нашу жизнь, ибо мы постоянно открываем на своем религиозном пути старые "элементарные" духовные истины, но все в новых и новых аспектах, более глубоких и многомерных. Коль скоро становиться на путь апостольства мирян — а иного выхода при нынешней ситуации просто нет, - то и религия наша должна быть не личной только и уж тем более не своевольной, а организованной. Когда человек отрицает внешний авторитет, он последним авторитетом начинает полагать только себя, даже если этого и не сознает. Такой внешний авторитет, такую организованную религию мы находим в Церкви.
Лишь человек, твердо укорененный в христианстве и церковности, способен адекватно заботиться о национальном возрождении нашей страны и предпринимать какие-либо реальные шаги в этом направлении. Лишь человек, твердо укорененный в Господе нашем Иисусе Христе, способен по-настоящему глубоко и до конца войти в Церковь и принять в себя Церковь. Жизнь по Евангелию и абсолютная верность видимой Церкви как Телу Христову, как Народу Божию суть даже не "две стороны одной медали", но в принципе неотделимы друг от друга.
Итак, конкретные пути к возрождению в нашем народе религиозности, т.е. духа благочестия, милосердия и жертвенной любви, а следовательно и подлинной нравственности суть жизнь по Христу и жизнь в Церкви каждого из нас, и не только в целях личного спасения, но для последующей евангелизации и воцерковления ближних. Воздействовать на наш народ иначе, чем через ближних, и иным способом, кроме как словом и делом, исполненными внимания и любви, едва ли возможно.
Вторая цель, стоящая перед нами, формулируется так: мы, полагающие себя "культурными людьми", "образованным классом" и т. д., и [192] тем более все те, кто всерьез озабочен состоянием страны, обязаны всеми силами способствовать обретению русским народом национально-исторической памяти. Подобно тому, как христианизацию России мы можем начинать лишь с себя самих, так и пробуждение национально-исторической памяти нам также придется начать с себя и только с себя. Невозможно учить других родной культуре, будучи "недовеждами". Модель культуртрегерской деятельности интеллигентов конца прошлого века скомпрометирована и заклеймена историей. Когда народ учат недоучки, результат взрывается кровью десятков миллионов. Перед нами путь не менторства, не поучения "чистенькими" владельцами единственной правды о России "грязной" нецивилизованной массы, для которой и Конституцию иной раз не грех выдать за жену великого князя; Перед нами путь нашего собственного учения вместе с народом, часть которого мы составляем.
Христос призывает к Себе всех людей. Он готов принять каждого, но идет навстречу разным людям различными путями. Есть люди, которым в силу множества разнообразных причин трудно прийти к Иисусу и уж тем более в Церковь, даже если они этого и желают. Путь к России лежит именно через Русскую Церковь как живое присутствие нашего Господа на русской земле, но для людей, еще не решающихся ступить на эту дорогу, существует возможность просто культурного творчества.
Кому больше дано, с того больше и спросится. На российских христианах лежит задача как религиозного творчества, делания и проповеди, так и творчества, делания и проповеди в более узком смысле - в сфере национальной культуры, ее изучения, освоения и распространения. Для тех, кого Бог еще не призвал, но кто чувствует зов России, сохраняется лишь эта последняя задача.
Практические пути пробуждения национально-исторической памяти в русском народе точно так же касаются в первую очередь каждого конкретного индивида; они столь же внутренние, как и те, о коих шла речь в связи с христианизацией страны.
Фундаментом восстановления страны, нашего личного и коллективного обновления может стать только постепенное сокровенное возрастание духа в любви, надежде и вере. Вот почему предлагаемые пути суть по преимуществу пути внутреннего делания, пути самопробуждения. Если они начинают осуществляться, следствием этого не может не быть и внешнее делание, т.е. то или иное сознательное и созидательное воздействие на окружающих. [193]
Имея в виду целью пробуждение национально-исторической памяти в нас, россиянах, первым путем к этому, видимо, является преодоление в самих себе (после чего и помощь другим) "культурных ножниц", того изначального противопоставления "культурного слоя" и "народа", которое было вызвано петровскими реформами, но коренилось и коренится гораздо дальше исторически и глубже психологически. Следует наконец преодолеть этот уникальный в своем роде соблазн причастности к некоему отдельному от общества "образованному классу". Соблазн, ведущий то к вере в народ и поклонению народу, то к комплексу вины перед народом, то к глубокому презрению ко всему русскому вплоть до... отрицания самого существования народа в современной России!
"Но где он, этот народ? Настоящий, народный, пляшущий народные пляски, сказывающий народные сказки, плетущий народные кружева? В нашей стране остались только следы народа. Но народа как великой исторической силы, станового хребта культуры, как источника вдохновения для Пушкина и Гете - больше нет". Этот почти юмористический отрывок свидетельствует о причудливых извивах эволюции нашей "критически мыслящей" публики, начавшей с хождения с разночинцами в народ, перешедшей к его физическому истреблению с большевиками и ныне окончательно его "потерявшей" с современными интеллектуалами. Взят он из самиздатского сборника 70-х годов "Сила духа" (с. 14).
Этот глубокий раскол всего общества имеет далеко не одни социальные корни, и вина за него лежит далеко не на одних "образованных". Раскол сей, причинивший столько зла нашей родине и унесший впустую столько зря растраченной энергии и сил, даже столько человеческих жизней, есть ныне один из главных недугов каждого русского, каждого россиянина. И всей России в целом. Если в который раз вспомнить о том, что спрашивается больше с того, кому больше и дается, то нельзя все же не признать, что большая доля ответственности за этот раскол и этот соблазн лежит на "образованном слое" и что с его преодоления и надлежит начинать работу по возрождению нашего народа и пробуждению во всех нас памяти о нашей земле и наших праотцах.
Принципиальное противопоставление себя народу в значительной степени было и остается вызванным отрывом от него и скрытым презрением к нему. Этот отрыв следовало компенсировать, каковую возможность с конца прошлого века давала и дает интеллигенции полуобразованность. Следовательно, имея в виду все ту же вышеозначенную цель, второй путь ее достижения сводится к преодолению нашей полуобразованности и нашего невежества. Причем касается это [194] всех слоев общества, ибо XX век - век дремучих суеверий и массовых предрассудков, искусно уживающихся с научными достижениями и благодаря этим достижениям эффективно распространяющихся в человечестве. Для людей России этот путь означает изучение и освоение нашей истории и культуры (и затем - распространение). Мы вынуждены внимательно и любовно обшарить все закоулки нашего прошлого, все темные уголки, чтобы вымести серую паутину современного интеллигентного невежества и дикарства.
Мы просмотрели и нашу культуру, и нашу историю, и нашу литературу. Много ли в нашем обществе людей, хорошо знающих и чувствующих Пушкина, Гоголя, Тургенева, Л. Толстого, А.К. Толстого, Достоевского, Гончарова, Лескова, Чехова, Бунина, Эртеля, Ремизова, Шмелёва, Зощенко, Платонова и т.д. и т.п.? Русская литература должна бы стать у нас всеобщим катехизисом, всеобщей животворящей силой, нравственной и умственной закваской, формирующей наш внутренний мир и наше общество. Но только: настоящая русская литература. Т.е. понятие объективное, в которое, конечно, входят не "для каждого свои" писатели, но для всех - одни. Разумеется, отнюдь не в целях «введения единомыслия в России» по Козьме Пруткову, а, повторяю, объективно.
Те же трудности и с историей. Здесь множество аспектов; вот, например, один из них: отсутствие трезвого чувства русской славы. Нельзя отбрасывать "высокую историю" царей и князей во многом еще и потому, что это наносит ущерб славе, причем не только в абстрактном смысле, не только отвлеченно, но и совершенно конкретно, так сказать материально и физически - телу народа, земли, страны... А при отсутствии адекватной самооценки у индивида, равно как и целого народа, могут возникать, как известно, самые разнообразные зловредные комплексы. Иной аспект: почти тотальное невежество российской массы относительно собственного края, района, города, поселка, квартала, улицы. Москву сносят на глазах всей Москвы. Одесса ветшает и саморазрушается на глазах всей Одессы. Возмущаются этим - даже тихо, между собою - единицы. Новые поколения не то что не помнят старые названия основных улиц Москвы, Киева, Санкт-Петербурга (Ленинграда), Пскова, Харькова и т.д., но в своем большинстве даже не смогут отыскать на новых картах ни Твери, ни Нижнего Новгорода, ни Самары, Екатеринбурга, Мариуполя или Луганска.
Девяносто процентов всех русских наверняка не имеют ни малейшего представления о национальном и государственном бело-сине-красном флаге России. Людям, не знающим собственных исконных "опознавательных знаков" (флага и герба) - как привить основы законности и правозащиты? Как их "приобщить к Западу", где каждая община, каждый кантон, каждая долина имеет и чтит свои символы? [195]
И уж совсем постыдно просмотрели мы нашу философию, что подчеркивалось авторами "Вех" еще в 1909 году! Иные, наверно, вспомнят то горькое чувство обиды и удивления за Русь, возникающее подчас в старших классах школы и на первых курсах институтов: неужели вся наша национальная мысль представлена только Герценом и этими мухоморными Чернышевскими да Добролюбовыми?
Своих философов и мудрецов русское общество не знает толком до сих пор. Многие авторы (среди первых - А. Солженицын) давно уже напоминают о сборнике "Вехи", цитированном и здесь. Оттого, что авторы этого сборника ответили на все "проклятые вопросы" нашей действительности? Нет. Оттого, что дали четкую альтернативу нынешнему режиму и коммунистическому соблазну вообще? Ничуть. Оттого, что указали однозначные и конкретные пути, по которым остается только двинуться? Тоже нет. В чем же дело? Почему сборник "Вехи" до сих пор остается для России "таким ключевым"? Именно потому, что русское общество не знает эту книгу и не пережило ее. Потому что мыслящим русским людям после того, как был написан и издан этот сборник, жить так, как если бы его не существовало в природе, просто немыслимо и постыдно. Франка и Булгакова, Струве и Бердяева можно изучать и не по "Вехам". Но бросаться возрождать Россию с любых позиций, не прочитав заранее этой небольшой книжки - все равно, что варить картофель, не выкопав его предварительно из грядки.
За исключением весьма немногочисленных единиц, все наши "пробудившиеся круги" не знают основных своих теоретиков. Наши "западшчающие либералы" не знают Б. Чичерина и Н. Тургенева (многие и не слышали даже), которые живо бы выбили из них презрение к России и безапелляционный тон самовлюбленных и самозванных пастырей. Наши "славянофильничающие консерваторы" не знают (и не слышали иногда) К. Леонтьева, который живо бы выбил из них хвастливый расизм и вообще всякую мистику крови и почвы, противоречащую объективным византийским началам Руси - равно как и такой же точно безапелляционный тон самовлюбленных и самозванных пастырей. Наконец, наши христиане - все мы - плохо знаем Вл. Соловьева и всю оригинальную русскую религиозную мысль. И вот бегаем в поисках православия - к старцам, католикам, пятидесятникам, на Новый Афон (ждать конца света). Ищем Христа повсюду, кроме: а) собственного сердца; б) Св. Писания; в) таинств Церкви; г) служения ближним; д) блестящей нашей религиозной философии и вообще современного русского и зарубежного богословия. [196]
Владимир Соловьев не как очередной "властитель дум" в прагматических целях и не как интеллектуальная забава для христианизированной "элиты", но как подлинный наш национальный философ, обладающий несомненным пророческим даром. Именно в этой титанической фигуре - и средоточие главных наших проблем, и их разрешение. Даже для неверующих, но добросовестных и благорасположенных к России. (Даже можно сказать: именно для неверующих, ибо для верующего человека может быть достаточно и одного Иисуса Христа, хотя и он лишь обогащается примером, жизнью, деяниями и писаниями пророков, апостолов, святых и мудрецов).
Основным началом в деле освоения русской истории и культуры да будет не книжничество и начетничество, а живой родник живой истории и культуры, не механическое использование готовых форм, а постоянное оплодотворение ума.
Осознание единства нашего народа, борьба с собственными невежеством и недообразованностью, освоение истории и культуры России суть отнюдь не какие-то автономные самоцели; все эти аспекты нашей внутренней работы, отражаясь затем и во внешнем делании, подведут, наконец, одних раньше, других позже, к главному. К обогащенному длительным и мучительным опытом отрицания, "антироссийства" и "безроссийства" сознательному возвращению к прежним и исконным национальным святыням Руси. К возвращению, основанному не на автоматическом уходе в прошлое, но на преемственности, новой мудрости и новой любви, той, которую мы так жаждем, но не рискуем ни давать, ни получать в нынешней иссовеченной повседневности. Это будет означать и пробуждение национальной ответственности. В сей точке сойдутся обе наши цели и все наши пути.
Ибо это-то возвращение блудного сына и будет возвратом каждого из нас и к России и к Богу.
10. ДРУГИХ РУССКИХ У РОССИИ НЕТ ИЛИ В ЧЁМ ЦЕНТР РОССИЙСКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ?
Люди, книги, наш собственный разум и наше собственное сердце - все в помощь на этом пути. Нет нужды поэтому создавать здесь целую программу действий, шаг за шагом подробно раскрывающую пункты, изложенные выше. Ибо и "что делать", и "как быть", и "с чего начать" мы узнаем не через какие бы то ни было построения на бумаге, но через жизнь — именно через людей, книги, наш разум и наше сердце. [197]
История сохранила для нас памятку, которую некогда написал для себя активный член Союза Благоденствия декабрист Федор Глинка о том, что он должен порицать, чего желать и что хвалить в разговорах с целью создания общественного мнения: "Порицать: 1) Аракчеева и Долгорукова, 2) военные поселения, 3) рабство и палки, 4) леность вельмож, 5) слепую доверенность к правителям канцелярий... 6) жестокость и неосмотрительность уголовной палаты, 7) крайнюю небрежность полиции при первоначальных следствиях. Желать: открытых судов и вольной цензуры. Хвалить: ланкастерскую школу и заведение для бедных у Плавильщикова..." (Цит. по: М. Нечкина, Декабристы, М., 1982, с. 37). Этот же самый Фёдор Глинка - замечательный русский поэт, - чтобы скопить денег и принять участие в выкупе другого поэта, крепостного Сибирякова, отказался от питья чая, стоившего в те времена весьма дорого, и пил вместо него только горячую воду до тех пор, пока не собрал весь свой взнос на выкуп.
Сознательное самоограничение и планомерно выполняемое положительное дело —таковы щит и меч, с помощью которых человеку всегда удавалось победить любых драконов.
"Вы говорите, что дело возрождения родины следует начинать с нашего прихода ко Христу. Но как сделать первый шаг, если мы вообще неверующие, ничего не знающие и т.д.?" - спросят иные. "Как осуществить намеченное?" - спросят другие. Вопросы эти верно поставлены; они станут совсем хороши, если будут еще и верно направлены.
Если, к примеру, их задают кому-то, то можно ли на них отвечать иначе, чем весьма и весьма общими фразами...
Как поверить в Бога? Искать Истину, постоянно желая возрастать в Духе. Сознательно и принципиально поставить свои духовные интересы выше материальных. Просить Бога, чтобы Он открылся...
Как изучить истины христианского вероучения? По книгам, разумеется, и через общение с верующими.
Как жить по Евангелию? Для начала читать его и хотя бы желать жить по нему.
Как воцерковиться? Ходить в храм регулярно и постоянно, даже если это трудно физически и психологически.
Как ликвидировать культурные и психологические ножницы в нашем народе?
"Образованному слою" научиться понимать, что образование его липовое, а если редко и не липовое, то дано ему в том числе именно с тем, чтобы слой этот более глубоко почувствовал свою причастность народу, единство с народом и ответственность за [198] народ. "Менее образованному слою" не надувать губы - "ну и пусть мы необразованные, зато они - белоручки!"; осмотреться по сторонам, чтобы заметить: очки и шляпа предназначены для представителей любых общественных категорий. И теми другим больше читать, думать и любить, чем кичиться, эмоционировать и комплексовать.
Как бороться с общественным невежеством? Учиться до седых волос. Как? Как? Как... и т.д.
Наиболее верная направленность всех этих вопросов — это когда их задают себе, т.е. опять-таки своим собственным разуму и сердцу, затем книгам, потом - живым людям, наконец (а на деле прежде всего), Богу.
Если мы хотим ЖИТЬ, мы не можем не прийти к Богу. Беда именно в том, что многие у нас по-настоящему жить-то и не хотят. "Вы не хотите придти ко Мне, чтобы иметь жизнь", - прямо говорит таким людям Иисус Христос (Ин. 5.40).
Беда в крайней косности российского сознания. Для большинства даже согласных с постановкой вопроса и выводами это согласие останется мертвым грузом. Вполне отдавая свои силы погоне за материальными благами (какой уж тут отказ от чая - мы не дворяне и не поэты!), вполне позволяя собой манипулировать небезызвестным властям, огромная масса "недовольных" россиян благополучно укрепляет царящие в стране произвол и бесправие. Тем, что "не идут на баррикады"? Какое там! Тем, что ходят в плохие магазины, сидят перед плохим телевизором, смотрят очевидно пустые и скучные программы, читают заведомо лживую прессу и т.д. и полагают, что это и есть жизнь. Ходите, читайте, смотрите, сидите... но хотя бы поймите, что возрождение, жизнь, дальнейшее существование нашей страны зависит от каждого конкретного человека, а следовательно — каждого и каждой из нас. Никто за нас ничего не сделает. Россия состоит именно из нас. Других россиян у нее нет. Разумеется, есть эмиграция, чья духовная и материальная помощь неоспорима. Но, во-первых, надежды на то, что она все сделает за нас, инфантильны и недостойны: Антон Иванович Деникин умер и не вернется восстанавливать Святую Русь. Во-вторых, реально сохранила подлинную былую Россию, могучую, славную и любимую - лишь старая эмиграция. Появившаяся ныне новая советская эмиграция - "третьей волны" - сама плоть от плоти коммунистического режима; оказавшись в свободном мире, она вынуждена решать собственные проблемы и лечить себя самое (за исключением небольшого числа людей, чьи имена широко известны -это А. Солженицын и все, кто с ним и вокруг него) [199] - когда-то еще начнут эти люди и их дети приносить пользу России...
Вернемся же к Федору Глинке.
Сознательное самоограничение.
Планомерно выполняемое положительное дело.
Умение ставить конкретные задачи и осуществлять их... - противополагается -
Иррациональному эгоцентризму, который лишь создает иллюзию жизни "только для себя", а на деле делает человека игрушкой внешних и практически всегда злых сил.
Бессистемной нахватанности или бездумному культу профессионализма, являющемуся чистой воды компенсацией несостоятельности человека на всех прочих жизненных поприщах.
Умению лишь красиво говорить; привычке осуществляться лишь в маниловских словесных прожектах (патологический вербализм); неумению систематически работать и твердо идти по раз намеченному пути.
Как положительные, так и отрицательные эти черты равно характерны для русской души. Всем желающим делать дело жизни и любви - работать для России и ради России, надлежит их учитывать. И в деятельности своей осознанно отталкиваться от одних черт и следовать другим.
Существует также ряд общих принципов, не прилагая которых к задаче возрождения России и русских, мы неминуемо потерпим крах или влезем в очередное болото.
О первом уже говорилось. Не только в деле - во всей жизни нашей духовные интересы и чаяния должны быть поставлены выше материальных. Сейчас (вот уже лет двадцать) жители нашей страны кинулись в магазины. Это естественно и понятно: невозможно бесконечно прозябать в нищете, в которую ввергло россиян коммунистическое хозяйствование, продержав так до шестидесятых годов. Но процесс обуржуазивания неизбежно закончится. Наступит время, когда "первичные запросы" русских мелких буржуа (т. е. нас всех) будут удовлетворены. Дальнейшее разочарование неизбежно, ибо, во-первых, не в материальных благах конечное счастье, а во-вторых, действительно серьезные запросы может удовлетворить лишь общество изобилия (т.е. капиталистическое), а не общество серости (т. е. социалистическое). Поворот к духовным ценностям представляется неизбежным. Но это не имеет принципиального значения: неизбежен сей поворот или ему помешают новые исторические условия и реалии, наша нравственная обязанность как духовных и достойных существ, обладающих разумом и свободной волей - знать самим [200] и объяснять другим, что имеет смысл реально страдать лишь от недостатка духа, лишь от нищеты духовной. "Блаженны нищие духом", т.е. те, кто осознает, что им постоянно не хватает духа, дыхания, духовности. Так говорит Господь (Мф. 5.3).
Говорилось и о втором принципе - о том, что возрождение страны зависит от каждого конкретного индивида и осуществляется в каждом конкретном человеке. Следовательно, необходимо всегда помнить, что центр русского национального движения, и его движущая сила и его цель - человеческая личность в ее уникальности и неповторимости. Разворачивая очередные флаги - даже с крестами и ликом Спаса - мы обязаны прежде всего уважать, защищать и провозглашать свободу и благополучие личности. Всякий очередной коллективизм, если он наносит ущерб отдельным гражданам или меньшинствам, есть очередной блуждающий огонек, уводящий от созидания жизни в трясину затхлой идеократии, в том числе и клерикальной – самой лицемерной из всех возможных.
С этим связан и третий принцип, также упоминавшийся: основными качествами движения нашего национального обновления, если оно "начнет быть", должны стать любовь, трезвость и мир. Добавим к ним широту и умеренность — и в таких доспехах можно смело идти на бой. На смертную битву с ненавистью, ослепленностью, злобой, узостью, алчностью, властолюбием, разделением и бросанием из крайности в крайность. Говоря об умеренности, я имею в виду не осторожную золотую середину советского филистерства, но трезвость, собранность и достоинство, недопущение в себя страстей - все, что противоположно шатаниям от крайне возвышенного к крайне низменному.
В равной степени шла речь и о четвертом принципе. Нет универсального без национального и нет национального без универсального, без включенности данного народного тела в мировую духовность, культуру и цивилизацию. Либо в грядущем созидательном труде во имя России положительному ощущению собственной отдельности и самобытности будет сопутствовать открытость Западу, его культуре и духовному наследию, либо, и без того донельзя провинциализированные марксизмом, мы своими руками начнем загонять себя в новый провинциализм.
И наконец, следующий принцип. В деле возвращения дыхания и сознания нашей родине романтика уместна лишь в той мере, в какой она вообще допустима в человеческой жизни. Отсутствие романтических идеалов обедняет и искажает бытие отдельной личности и целого народа. И тем не менее, не перейдя от "интеллигентского почвенничества" и романтических грез об "исконной Руси" к [201] реальному и трезвому каждодневному делу христианизации народа и пробуждения его исторической памяти, мы будем пребывать в болоте маниловщины, а "розы возрождения" станут расцветать исключительно вокруг нашего стола или дивана. Поняв наш долг перед Россией как обыденный долг, мы добьемся в конце концов того, что на взрыхленной нашими незаметными, но повседневными и планомерными усилиями русской почве начнут-таки воистину расцветать розы возрождения, свежие и благоуханные.
11. ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ЕДИНСТВЕННАЯ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ РОССИИ - ОТСУТСТВИЕ ЕДИНСТВА
У нас нет иного выхода, кроме как национальное возрождение России. Иначе - гибель.
Будем же отныне и впредь отдавать нашу духовную и материальную "прибавочную стоимость" не советчине, а России. Как это делать? Главное - начать пробовать. Опыт придет сам. Да и эта "советчина", "советская власть" - стоит ли слишком обращать на нее внимание? Что пенять на нее, когда мы, русские, сами разобщены бескультурьем, карьеризмом, снобизмом, эгоизмом, коллаборационизмом и т.д. и т.п. Что советскую власть поносить, когда мы Россию зачастую ощущаем чужой и чуждой, когда всеобщее отчуждение стало основным принципом жизни русских еще в конце прошлого столетия. Исцелившись от него, мы исцелимся и от "советской власти".
МЫ ДОЛЖНЫ ПРЕОДОЛЕТЬ ВСЕОБЩЕЕ ОТЧУЖДЕНИЕ ВНУТРИ НАС САМИХ. ЕДИНСТВЕННАЯ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ НАС – ОТСУТСТВИЕ ЕДИНСТВА СРЕДИ ЛЮБЯЩИХ РОССИЮ.
"Разъединение составляет единственную опасность для России: успех Батыя объясняется только разъединением", - писал почти сто лет тому назад Н.Ф. Федоров в своей "Философии общего дела" (т. 1, Верный, 1906, с. 241). Неужели и в восьмидесятых годах XX века мы не попытаемся исцелить себя? Неужели эгоизм, снобизм и внутренняя леность так и не дадут нам вырваться из трясины, в которую заманили Россию и россов бесы истории?
Как вырваться? Как обрести нашу землю, как наконец унаследовать ее?
В борьбе со своим внутренним злом воззвать о помощи к Богу Истории. К Богу истинному. Именно об этом говорит нам Псалмопевец.
"Уповай на Господа, и делай добро; живи на земле, и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего.
Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит. И выведет, как свет, правду твою, и справедливость твою, как полдень. [201]
Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавому. Перестань гневаться, и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло. Ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его.
А кроткие наследуют землю, и насладятся множеством мира". (Пс. 36.3-11).
***
"Где же Россия, в чем же она?" - спросят многие.
Да вот она перед нами!
Идемте же к ней.
Москва.
Декабрь 1982 г.
Полный вариант
