Теперь я расскажу о том, что Сократ был полезен лицам, стремившимся к занятию государственных должностей, внушая им, чтоб они с тщательностью относились к предмету своих стремлений.
Однажды Сократ услышал, что в Афины приехал Дионисодор, объявлявший своей специальностью преподавание стратегии. Сократ обратился к одному из своих собеседников, который, как он замечал, желал получить должность стратега в Афинах, с такими словами:
— Стыдно, право, молодой человек, тому, кто хочет быть стратегом в нашем государстве, пренебрегать изучением этого дела, имея к тому возможность; и государство могло бы подвергнуть его наказанию с гораздо большим правом, чем того, кто взялся бы делать статуи, не научившись скульптуре. Так как во время войны государство вверяет всю свою судьбу стратегу, то, естественно, государству выпадает на долю великое счастье, если его действия удачны, или великое несчастье, если он делает крупные ошибки. Поэтому разве не справедливо было бы подвергать наказанию того, кто изучением этого дела пренебрегает, а хлопочет только о том, чтоб его выбрали?
Такими доводами Сократ убедил его пойти учиться. Когда он после ученья вернулся, Сократ в шутливом тоне сказал:
– Гомер назвал Агамемнона почтенным: не находите ли вы, друзья, что и он, после изучения стратегии, кажется почтеннее? Как человек, выучившийся играть на кифаре, даже если он не играет, все-таки кифарист, и как изучивший медицину, даже если он не лечит, все-таки врач, так и он отныне несменный стратег, даже если никто его не выберет. А кто не знает предмета, тот не стратег и не врач, хоть бы он выбран был целым светом.
Однако, — продолжал Сократ, — чтобы и нам познакомиться поближе с военным делом на случай, если кто из нас будет у тебя таксиархом или лохагом, расскажи, с чего начал он учить тебя стратегии.
– С того же самого, — отвечал он, — чем и кончил: он научил меня тактике, и ничему больше.
— Но тактика, — сказал Сократ, — лишь ничтожная часть стратегии. Стратег должен обладать способностью приготовлять все, что нужно для войны, добывать продовольствие войску, должен быть изобретательным, энергичным, заботливым, выносливым, находчивым, ласковым и суровым, простым и коварным, предусмотрительным и мошенником, расточительным и хищным, щедрым и жадным, осторожным и отважным в нападении; и вообще, чтобы быть хорошим стратегом, надо обладать качествами как природными, так и приобретенными ученьем. Хорошо быть и тактиком — большая разница между войском построенным и непостроенным: это вроде того как камни, кирпичи, бревна, черепица, набросанные в беспорядке, ни к чему не годны, а если снизу и сверху положить материалы, не гниющие и не размягчающиеся, — камни и черепицу, — а в середину кирпичи5и бревна, как они кладутся при постройке, то получается очень ценная вещь, — дом.
— Да, твое сравнение, Сократ, очень верно, — сказал молодой человек. — На войне тоже надо ставить в первые и в последние ряды лучших солдат, а в середине худших, чтобы одни их вели, а другие подталкивали.
— Хорошо, — заметил Сократ, — если он научил тебя также и отличать хороших и плохих; а если нет, какой тебе толк в том, чему ты научился? Если бы он велел тебе класть на первое и на последнее место лучшее серебро, а в середину худшее, не научив отличать хорошее от поддельного, никакого толку в этом тебе не было бы.
– Нет, клянусь Зевсом, — отвечал он, — не научил, так что нам придется самим отличать хороших от дурных.
— Так не рассмотреть ли нам вопрос, как избегать ошибок при суждении о них?
– Хорошо, — сказал молодой человек.
– Так вот, представь себе, что нам пришлось бы заниматься грабежом денег: если бы на первое место мы ставили самых жадных до денег, правильно ли мы строили бы свой отряд?
– Да, мне кажется.
– А как быть с теми, кому предстоит идти в опасный бой? Не следует ли ставить вперед самых честолюбивых?
– Да, — согласился он, — это люди, готовые ради славы идти в опасность; поэтому они не прячутся, так что их везде увидишь и легко найдешь.
— Ну, хорошо, — сказал Сократ. — Он научил тебя только как строить войско, или также где и как употреблять в дело каждый отряд в отдельности?
– Совершенно не учил, — отвечал он.
– А ведь много бывает случаев, когда следует неодинаково строить и вести отряд.
– Нет, клянусь Зевсом, этого он не разъяснял.
– Так сходи к нему опять, — сказал Сократ, — и спроси еще: если он знает это и если он — не бесстыжий человек, то он посовестится, взяв деньги, отпустить тебя с недостаточными знаниями.
Как-то Сократ встретился с одним человеком, уже выбранным в стратеги.
– Как ты думаешь, — спросил он, — почему Гомер назвал Агамемнона пастырем народов? Как пастырю необходимо заботиться, чтобы овцы были целы, чтобы они имели корм и чтобы достигалась цель, ради которой их держат, так же точно, не правда ли, и стратегу необходимо заботиться, чтобы солдаты были целы, чтобы они имели продовольствие и чтобы достигалась цель, ради которой они идут в поход? А в поход они идут для того, чтобы победой над неприятелями увеличить свое благосостояние. Или почему еще Гомер восхваляет так Агамемнона в следующих словах:
Вместе и царь он хороший, и сильный копьем он воитель.
Не потому ли, что сильный воитель копьем — не тот, кто сам в одиночку храбро сражается с неприятелями, но тот, кто и во всем войске пробуждает это стремление? Не потому ли, что и царь хороший — не тот, кто хорошо устраивает только свою жизнь, но кто является виновником благополучия также и для тех, над кем царствует? И правда, царь выбирается не для того, чтобы хорошо заботиться о себе, но чтобы и выбравшим его благодаря ему жилось хорошо; на войну идут все для того, чтобы жизнь их была как можно счастливее; стратегов выбирают для того, чтобы они вели их к этому счастью. Таким образом, стратег должен доставлять счастье выбравшим его в стратеги: нелегко найти что-либо другое славнее этой деятельности и, наоборот, позорнее того, что этому противоположно.
Исследуя таким образом, в чем заключается достоинство хорошего вождя, Сократ все другие стороны его деятельности отбрасывал, а оставил лишь одну — делать счастливыми тех, кого он ведет.
Мне известна также такая беседа Сократа с одним человеком, выбранным в гиппархи.
– Можешь ли ты, молодой человек, — спросил Сократ, — сказать нам, с какой целью тебе захотелось быть гиппархом? Ведь, конечно, не для того, чтобы ехать во главе всадников, потому что и конные стрелки удостоены этой чести: они едут даже впереди начальника конницы?
– Правда, — отвечал он.
– Также и не затем, чтобы получить известность, потому что и сумасшедших все знают?
– И это правда, — отвечал он.
— А, значит, потому что ты надеешься усовершенствовать конницу, передать ее государству в улучшенном состоянии и, если будет надобность в конниках, оказать услуги отечеству, стоя во главе их?
– Конечно, — отвечал он.
– Прекрасное дело, клянусь Зевсом, — заметил Сократ, — если ты сможешь его выполнить! А при этой должности, на которую ты выбран, думаю я, находятся в твоем ведении и лошади и конники?
– Да, — отвечал он.
— Ну, скажи–ка нам прежде всего вот что: как ты думаешь улучшить лошадей?
– Нет, — отвечал он, — это, я думаю, не мое дело: каждый конник сам должен заботиться о своей лошади.
— Но если конники, — спросил Сократ, — будут представлять тебе лошадей то слабых, разбитых на ноги, то заморенных, которые не в состоянии поспевать за другими, то необъезженных, которые не стоят на месте, куда их ни поставишь, то брыкающихся, которых даже и поставить-то нельзя, — что толку будет тебе в такой коннице? Какая у тебя будет возможность оказать услугу отечеству, командуя такими конниками?
– Да, ты прав, — отвечал он, — я постараюсь по возможности заботиться о лошадях.
— Ну а конников не попробуешь ты улучшить? — спросил Сократ.
– Да, — отвечал он.
– Прежде всего, ты обучишь их лучше вскакивать на лошадь3?
– Да, это необходимо: если кто упадет, то скорее уцелеет.
— А если придется сражаться, ты прикажешь своим всадникам вести неприятеля на песчаное место, где вы обыкновенно занимаетесь ездой, или постараешься производить упражнения на таких местах, на каких происходят военные действия?
– Это, конечно, будет лучше, — отвечал он.
— А позаботишься, чтобы как можно большее число конников умело бросать копье с лошади?
– И это, конечно, хорошо, — отвечал он.
– А подумал ты о том, что у конников надо укреплять дух и возбуждать в них раздражение против врагов? Это делает их храбрее.
– Нет, но теперь постараюсь, — отвечал он.
— А позаботился, чтобы конники тебе повиновались? Без этого нет никакого толку ни от лошадей, ни от конников, хороших и храбрых.
– Это правда, — отвечал он, — но как лучше всего, Сократ, внушить им повиновение?
— Тебе известно, конечно, что во всяком деле люди с наибольшей готовностью оказывают повиновение тем, кого считают лучше всех. Так, например, во время болезни всего охотнее слушаются того, кого считают лучшим врачом, на корабле — кого считают лучшим кормчим, в земледелии — кого считают лучшим земледельцем.
– Конечно, — отвечал он.
– Надо полагать поэтому, — продолжал Сократ, — что и в кавалерийском деле всего охотнее будут повиноваться тому, кто окажется лучше всех знающим, что надо делать.
— Итак, Сократ, — спросил он, — если мое превосходство над ними будет вне сомнения, достаточно мне этого будет для того, чтобы они мне повиновались?
– Да, — отвечал Сократ, — если помимо этого ты им докажешь, что повиновение тебе будет для них полезно и спасительно.
– А как же мне доказать это? — спросил он.
– Гораздо легче, клянусь Зевсом, — отвечал Сократ, — чем если бы тебе пришлось доказывать, что дурное лучше и выгоднее хорошего.
— Ты хочешь сказать, — отвечал он, — что начальник конницы, помимо всего прочего, должен заботиться и об уменье говорить?
– А ты думал, — возразил Сократ, — что командовать конницей надо молча? Или ты не обратил внимания на то, что все знания, получаемые нами благодаря обычаю, — знания прекрасные, так как посредством их мы научились жить, — все их мы усвоили при помощи слова; что и всякую другую прекрасную науку, которую кто-нибудь изучает, он изучает при помощи слова; что лучшие учителя действуют по преимуществу словом; что люди, обладающие самыми важными знаниями, прекрасно говорят? Или ты не обратил внимания на то, что когда образуется хор только из наших граждан, как, например, посылаемый в Делос, то ни один хор ни из какого другого места не может соперничать с ним и что ни в каком другом городе нет такого количества красивых мужчин, как здесь?
– Правда, — отвечал он.
— А между тем, афиняне отличаются от других не столько хорошими голосами или ростом и силой, сколько честолюбием, которое больше всего побуждает людей стремиться к чести и славе.
– Правда и это, — сказал он.
— Так не думаешь ли ты, — продолжал Сократ, — что если позаботиться о здешней коннице, то и конники наши далеко превзойдут всех качеством оружия и лошадей, дисциплиной и готовностью сражаться с врагами, если только они убедятся, что за это получат славу и честь?
– Надо полагать, так, — отвечал он.
— Так не медли, — сказал Сократ, — постарайся возбудить в своих людях стремление к тому, от чего ты и сам получишь пользу и все граждане благодаря тебе.
– Клянусь Зевсом, постараюсь, — отвечал он.
Однажды Сократ увидал Никомахида, шедшего с выборов, и спросил его:
– Кого выбрали в стратеги1, Никомахид?
– Вот каковы афиняне, Сократ, — отвечал Никомахид, — меня не выбрали, хоть я со времени поступления на военную службу по набору положил на нее все силы, — был и лохагом и таксиархом и столько ран получил от руки неприятелей.
Тут он обнажил тело и стал показывать рубцы от ран, а потом продолжил:
– Выбрали же Антисфена, который и в пехоте еще не служил, да и в коннице ничем особенным не проявил себя, и ничего не умеет другого, как только собирать деньги!
— А разве не хорошо, — возразил Сократ, — если он сумеет добывать продовольствие солдатам?
– Да ведь и купцы, — сказал Никомахид, — деньги собирать умеют; однако по этой причине они не могли бы быть и стратегами.
— Но у Антисфена кроме того есть честолюбие, — заметил Сократ, — качество, стратегу необходимое: разве ты не знаешь, — сколько раз он ни бывал хорегом, он всегда своим хором одерживал победу?
– Нет, клянусь Зевсом, — отвечал Никомахид, — ничего похожего нет — управлять хором и командовать войском.
— Однако, — возразил Сократ, — Антисфен, не имея никакого понятия ни о пении, ни об учении хора, все-таки оказался способным найти превосходных мастеров по этой части.
– Значит, и занимая должность стратега, — заметил Никомахид, — он найдет людей, которые вместо него будут строить войско, вместо него будут сражаться!
— Если он и в военном деле так же, как при управлении хором, будет отыскивать и выбирать лучших мастеров, надо думать, и тут он будет одерживать победы; к тому же, вероятно, у него будет еще больше охоты нести расходы для победы на войне вместе со всем государством, чем для победы хора со своей филой4.
— Ты хочешь сказать, Сократ, — заметил Никомахид, — что один и тот же человек может хорошо управлять хором и командовать войском?
– Я говорю, — отвечал Сократ, — что во главе чего бы человек ни стоял, если только он знает, что нужно, и может это добывать, он будет хорошим начальником, — хором ли он будет управлять, или домом, или государством, или войском.
— Клянусь Зевсом, — сказал Никомахид, — я никогда не ожидал услышать от тебя, что хороший хозяин будет и хорошим стратегом.
– Ну, давай рассмотрим, — сказал Сократ, — что входит в круг обязанностей их обоих: тогда узнаем, одинаковы ли они, или чем-нибудь отличаются.
– Хорошо, — отвечал Никомахид.
(— Так вот, — сказал Сократ, — внушить подчиненным послушание и повиновение себе — это обязанность их обоих?
– Конечно, — отвечал Никомахид.
– А приказывать исполнять каждое дело человеку, пригодному для него?
– И это тоже, — отвечал Никомахид.
– Наказывать дурных работников и награждать хороших — это тоже, думаю, долг обоих?
– Конечно, — отвечал Никомахид.
— Снискать любовь подчиненных — разве это не благо для обоих?
– И это тоже, — отвечал Никомахид.
– Привлечь к себе союзников и помощников находишь ты полезным для обоих, или нет?
– Конечно, — отвечал Никомахид.
– Беречь то, что есть, — разве это не долг обоих?
– Разумеется, — отвечал Никомахид.
– Быть заботливым и трудолюбивым в своем деле — это тоже долг обоих?
— Все это, — отвечал Никомахид, — конечно, составляет обязанность обоих; но сражаться — это уж не есть обязанность обоих.
– Однако враги–то бывают у обоих?
– Конечно, так, — отвечал Никомахид.
– Так разве одолеть их не полезно обоим?
— Конечно, — отвечал Никомахид, — но ты обходишь молчанием вопрос вот о чем: если придется сражаться, чем тут поможет уменье вести хозяйство?
– Тут, несомненно, даже очень многое поможет, — отвечал Сократ. — Хороший хозяин знает, что нет ничего столь выгодного, прибыльного, как победа над врагами в бою, и ничего столь невыгодного, убыточного, как поражение, и потому ревностно будет искать и подготовлять все, способствующее победе; тщательно будет взвешивать все ведущее к поражению, и этого остерегаться; если увидит, что силы, находящиеся в его распоряжении, дают надежду на победу, он со всей энергией будет сражаться; но еще гораздо более будет остерегаться вступить в бой, если не будет к нему готов.
Не смотри с таким презрением, Никомахид, — продолжал Сократ, — на хороших хозяев! Попечение о личном хозяйстве только количественно отличается от попечения о делах общественных, а в других отношениях одно похоже на другое; [но самое главное — что ни то ни другое без людей не обходится, причем люди эти одни и те же и в случае дел общественных, и в случае частных:] занимающийся общественными делами пользуется не другими какими людьми, а теми же самыми, которые управляют личными хозяйствами. Кто умеет обходиться с людьми, тот хорошо ведет и частные и общественные дела, а кто не умеет, тот и здесь и там делает ошибки.