Оп. отдельной брошюрой в 1938, переиздано в Собрании сочинений, т. XI, с. 705-716.
Далекие события 1812 г., когда русский народ, отстаивая свое независимое национальное существование, сокрушил Наполеона, непобедимого гиганта, величайшего полководца вселенной, звучат ныне поистине злободневно. Мир снова затоплен кровью. Фашистские хищники пытаются поработить десятки народов. И снова угнетатели и насильники подбираются к рубежам нашей отчизны.
Вполне понятен поэтому тот интерес, который вызывает теперь в широчайших массах у нас и за границей война 1812 г., одна из славнейших и величайших войн русской и всемирной истории, грандиознейшая эпопея героической и победоносной всенародной борьбы с могущественным завоевателем. Вполне естественно поэтому, что современная реакционная историография всемерно тщится утаить истинный смысл и характер событий тех дней, окутывает их пеленой лжи, всячески фальсифицирует, извращает.
Особенно усердствуют фашистские борзописцы. Не очень умные и не очень грамотные бандиты, дорвавшиеся к власти в некоторых страпах, громогласно провозглашают на весь мир, что опыт Наполеона ими учтен, что они-то уж не повторят ошибок Наполеона, приведших его к гибели. Всюду и везде — в школьных учебниках, в так называемых научных прудах, со страниц германской печати — фашисты разглагольствуют о возможности «избежать ошибки Наполеона».
«Наполеона победили морозы и пространства России,— пишут фашисты.— Наполеон погиб потому, что он слишком быстро шел на Москву. Он сразу хотел взять все, — и в этом его ошибка. Мы будем умнее ,— рассуждают эти мелкотравчатые политики. — Мы будем довольствоваться отдельными частями».
Как показали бои у озера Хасан, врагу не удастся «довольствоваться» даже и «отдельными частями» советской земли.
Покойнички «получили» лишь те метры земли, в которых мы похоронили на советской территории трупы убитых японских офицеров и солдат... Не этого ли добиваются фашисты?!
Но дело, конечно, совсем не в дозах, какими намереваются фашистские хищники утолять свой захватнический аппетит.
Медленно ли или быстро они собираются продвигаться вперед, метят ли они сразу на все или собираются «довольствоваться отдельными частями»,— результат будет один и тот же: агрессор неизбежно будет бит, империалистический зверь неминуемо сломает свой хребет. За это говорит вся история великого русского народа.
Наполеон погиб совсем не потому, что он далеко зашел. Оп заходил на своем веку и подальше — до Египта. И он завоевал Египет, и французские оккупанты несколько лет, уже после отъезда Наполеона во Францию, деря«али страну в руках.
Не морозы погубили Наполеона. Полякам и шведам были привычны снежные зимы, но тем не менее и поляки в начале XVII в. и шведы в начале XVIII в. были разгромлены на русской земле.
Ошибка Наполеона состояла и не в том, что он «слишком быстро шел на Москву». Он совершил ошибку, посягнув на независимое национальное существование русского народа. Это то и явилось причиной гибели непревзойденного военного гения, владыки необъятного и могущественнейшего в то время государства в мире. Наполеона победили не пространства России и не морозы. Он был побежден русским народом, который никогда со времени своего объединения на протяжении всей своей истории не склонялся перед иноземными захватчиками.
Как известно, марксистско-ленинская теория различает два типа войн: справедливые и несправедливые. Это — единственно подлинно реальная и политически правильная постановка вопроса. Однако буржуазная историография по вполне попятным причинам всячески стремится затушевать различие между войнами справедливыми и несправедливыми, стремится бросить все, что называется, в один мешок, заменить анализ войн, анализ их причин и последствий частью слащаво пацифистскими, частью фальсификаторскими общими рассуждениями.
Так именно произошло и с оценкой войны 1812 г. Консервативные французские историки во главе с Сорелем и Вандалем объясняют все так: Наполеон хотел бы остаться в мире, но он видел, что Александр тяготеет к Англии, не поддерживает континентальной блокады и, таким образом, расшатывает основы наполеоновской империи. Чтобы заставить Александра изгнать англичан из России и лишить их выгод русской торгов ли, Наполеон и вынужден был воевать. Словом, это была своеобразная «защитная война путем агрессии».
Конечно, все это фантазия и вздор, который не выдерживает никакой критики.
Факты, документы свидетельствуют об ином. Неопровержимо, что со стороны Наполеона это была война несправедливая, грабительская, чисто завоевательная.
Наполеон нисколько этого и не скрывал. Он иногда только говорил для широкой аудитории, что хочет войной заставить Александра поддерживать континентальную блокаду, изгнать английскую торговлю и т. д. В своих же интимных беседах с друзьями, ближайшими адъютантами он говорил совсем другое. Да и ясное дело, для того, чтобы повлиять несколько на Александра, вовсе незачем было проходить до Москвы. Следовало, скорей, напасть на Петербург или занять какую-нибудь провинцию и удерживать ее, пока Александр не выполнит тех или иных условий.
Но Наполеон шел в Россию совсем не за этим. В (разговоре с графом Нарбонном и другими он делился совсем иными планами. «Мы пройдем до Москвы,— говорил Наполеон.— Представьте себе, что Александр покорится, а если не покорится, то его убьют, как убили его отца Павла. Этот новый царь, который будет вместо Александра, или сам Александр, если он покорится, станет вассалом Наполеона. Тогда русская армия вольется в армию наполеоновскую. Впереди пойдут казачьи дивизии на предварительные разведки, и мы,— заявлял Наполеон,— песками Средней Азии проходим к Герату и являемся в Индию!»
Путь в Индию лежит через Москву,— таков был смысл наполеоновского нашествия на Россию, такова в начале дела была его цель.
Это нашествие несло не только политическое рабство, но грозило превратить русский народ в военных рабов, которых, как скот, гонят на убой, чтобы расширять наполеоновскую империю.
Кого Наполеон вел на Россию? Он погнал голландцев, бельгийцев, швейцарцев, итальянцев, немцев — северных, южных, центральных, — славян иллирийских провинций, подчиненных ему, — буквально все европейские народы, всю Европу. И вот к этой разнородной армии присоединилась бы русская армия и вместе с ней пошла бы на Индию, умирать за Наполеона.
Когда Денис Давыдов просил у Кутузова через Багратиона дать ему хоть немного людей для партизанской войны, Кутузов ответил, что больших сил не даст, потому что слишком это рискованная авантюра,— можете все свои головушки сложить.
На это Денис Давыдов сказал, что, может быть, они и погибнут, но сложат свои головы, защищая отечество, и это лучше, чем сложить своп головы в Индии, куда их погонят.
Тягчайшее и унизительнейшее рабское иго — вот что нес Наполеон русскому народу.
Отношение Наполеона к крепостному праву выразительно подчеркивает это. Наполеон не хотел освобождать народ. Он не желал этого пи за что и не желал опять-таки ввиду своих целей.
Наполеон соображал, что пока эта масса совершенно бессловесна и безвольна, как ему казалось, до той поры можно сладить со своим «дорогим братом» Александром, как опи подписывались в документах, можно силой заставить «брата Александра», можно, наконец, убедить, что нужно идти на Индию. А что сделаешь с этой огромной, стихийной массой, если заявить ей, что она освобождается от помещиков и должна немедленно идти отдавать свою жизнь в дебрях Средней Азии неведомо за что? Как народ к этому отнесется? И даже если бросить мечту об Индии, как вести переговоры о мире с этой народной стихией? Значит, нужно оставить крестьян в их рабском положении. Значит, нужно еще крепче сжать ярмо гнета.
В белорусских и литовских губерниях крестьяне кое-где восставали. Они чувствовали, что страшный удар пал на их угнетателей, на помещиков, и надеялись освободиться, растопить свои цепи в этом начинающемся пожаре.
Наполеон и его маршалы отвечали беспощадной расправой.
Они посылали свои войска с приказом свирепейшим образом усмирять крепостных.
Народ знал об этом, знал, как расправляются насильники, вторгнувшиеся в Россию, с восставшими крестьянами. Народ видел в Наполеоне иноземного захватчика, посягнувшего на его родную землю, угнетателя, пытающегося превратить Россию в свою вотчину, лишить ее права на независимое национальное существование.
И народ поднялся на борьбу с завоевателями.
Если задать себе вопрос, что явилось главной причиной гибели армии Наполеона, то станет ясно, что дело не только в партизанах с их бесстрашными внезапными нападениями. Это, копечно, было тяжело для французской армии, но не в этом главное. Дело и не в тех молодых героях, которые в количестве полутораста-двухсот человек обрушивались на отставшие французские войска.
Русский народ стал особенно страшен, нбо армия увидела, что наполеоновские войска вступили в коренные русские земли.
Русский народ победил тогда, когда он отказался иметь какое бы то ни было дело с наполеоновской армией, когда оп отказался доставить ей хоть фунт хлеба, хоть пуд сена или овса.
Это и явилось величайшим поражением, причиной гибели великой армии.
Наполеон был человеком огромного гения и огромного опыта. Как же могло случиться, что он не предусмотрел этой возможности, попес такое внезапное и тягостное поражение? На этот вопрос отвечает множество документов, в которых Наполеон высказывает свое недоумение тем, что русские начальники и русские жители не остаются на месте, что они не поступают так, как в Пруссии. «Так, как в Пруссии...» Наполеон поставил знак равенства между Россией и Пруссией, между русскими и немцами,— вот в чем все дело.
Пруссию он раздавил сразу. Пруссия прямо не знала, как показать ему свою рабскую покорность, свое низкопоклонство.
Наполеон помнил, как в Пруссии крепость сдавалась за крепостью, как комендант цитадели Кюстрипа, увидев, что французы за отсутствием лодок не могут переправиться через Одер, любезно послал им нужное количество лодок, чтобы французы могли захватить и его крепость. Наполеон помнил победное шествие своих войск по улицам плененного Берлина, и приветственные возгласы толпы, и цветы, которыми пруссаки подобострастно осыпали своего врага. То, как он распоряжался в Пруссии, в Центральной Европе, и сбило его с толку.
Наполеон впоследствии признавал, что у него было два опыта: опыт испанский и опыт остальной Европы, опыт немецкий. Испанский опыт — героическое сопротивление людей, которые плюют в глаза врагам, когда их ведут на расстрел, людей, которые ничего не боялись, которые заявляли, что они пи за что не подчинятся. И опыт остальпой Европы во главе с Германией, которая не только подчинилась, но и изо всех сил старалась показать, как она «искренне» подчинилась, старалась указать на полную свою преданность, точно говоря, что, если Наполеону угодно будет 100 лет здесь просидеть,— если господь бог даст ему веку,— она 100 лет будет ему служить. Оп получал со всех сторон знаки полной преданности.
Крестьяне, зажиточные хозяйственные мужички, прусские и австрийские, не только не убегали, но охотно шли во французские лагери и прямо дрались там между собой, назначая цены на продукты, и каждый хотел, чтобы именно у него покупали французы — завоеватели, поработители, — у него, а не у соседа.
Французы в Германии были завалены продуктами, а германское население голодало, потому что мясо, хлеб, все жиры — все решительно крестьяне тащили во французские лагери. Наполеоновская армия ни в чем абсолютно не нуждалась. Там, где не было денег, она просто отбирала, но и это сходило с рук, не вызывало отпора. Пруссаки пушистым ковром угодливо расстилались под ноги завоевателя.
Наполеопу представлялось, что так как северные страны ближе друг к другу, то гораздо легче сравнить русских с пруссаками, чем с испанцами, а, следовательно, в России будет, вероятно, то же самое, что и в Пруссии.
Это было одной из его центральных, основных ошибок.
Французские офицеры пишут донесения, особенно, когда они двинулись из Витебска к Смоленску: «Странные вещи происходят... русские крестьяне, не сговариваясь,—так они пишут, — делают следующее: когда подходят наши фуражиры, крестьяне зажигают свои дома и убегают в лес. Когда они не успевают убежать, их приходится всех переколоть, потому что они не указывают, где и что они спрятали. Если фуражиров мало, тогда крестьяне стараются сжигать не только дома, но и фуражиров в этих домах, и затем рассыпаются по лесу, и остается пустыня, сожженные дома, и никого пет...»
Это было настолько непривычно и странно, казалось настолько диким, что сначала пытались вести следствия: может быть, фуражиры как-то мошенничают, может быть, они что-то получили, но не привезли в войска и т. д.? Под суд даже кое-кого отдавали, удивлялись, что за причина. Не с ума же сошло русское крестьянство, что все уничтожает вместо того, чтобы продать свой хлеб, чтобы получить за это ассигнации!
Французы везли с собой фальшивые ассигнации и сначала, думали, что крестьяне потому ничего не продают, что разгадали мошенничество, не хотят этих крашеных клочков бумаги.
Но дело было не в этом. Крестьянам стали платить уже и настоящими русскими ассигнациями, даже настоящим золотом, но и это не помогло, опять ровно ничего не выводило. Нам известны рассказы очевидцев о том, как фуражиры подъезжают к деревне, как они издали показывают золотые монеты в 20—40 франков — это было 15 рублей золотом, немалое состояние в тогдашпие времена — и как крестьяне не обращают внимания на это золото, точно так же, как они не обращали внимания па бумажки, которыми их старались заманить. Что же делать? Террор? Ничего не вышло. Террором нельзя испугать людей, которые сами убегают, куда глаза глядят. Расстреливать? Французы расстреливали, но наполеоновской армии ог этого легче, конечно, не становилось.
— Эта война ne похожа ни на одну войну,— так заявил Иаполеоп, входя в Смоленск.
Крестьяне уничтожали свое имущество, уничтожали скот.
Прп приближении захватчиков пустели села, мертвели города.
Богатейшие края своей земли русский парод превращал в пустыню. Война 1812 г. была отечественной войной.
Эта вот пустыня, искусственная пустыня, где не па что опереться, где ничего нет и за каждым углом притаился смертельный враг, скрывается опасность — вот что погубило Наполеона.
Русский народ стяжал себе в двенадцатом году бессмертную славу. Он сражался с таким истинным героизмом, был исполнен такой неукротимой волей к победе и таким подъемом духа, каким трудно сыскать равных во всей предыдущей истории. По личному мужеству и упорству в боях Наполеон ставил русский народ выше всех остальных народов, с которыми оп сражался. А с кем только ему не приходилось сражаться!
Солдаты рвались в бой. Известен случай, когда человек, израненный двумя штыковыми ранами, с пулей в боку, обманув фельдшера, убежал из госпиталя, чтобы присоединиться к действующей армии. Известны десятки и сотни подобных фактов.
«Это не то, что Испания, — говорил маршал Лефевр, — а несколько Испаний».
Вот один из обыденных эпизодов тех дней, о котором несколько раз упоминают французские документы.
Смоленск уже занят. Русская армия отступает по московской дороге. Отступая, солдаты отстреливаются. Перестрелка умолкла, так как русские отошли далеко, а боя начинать не велено. Французы двигаются дялыпе, и вдруг из купы кустарников раздаются выстрелы. Один за другим, один за другим...
Ясно, что здесь засели. Мчатся адъютанты и докладывают, что не все русские ушли. Поступает приказ — окружить и уничтожить купу кустарников. Стреляют. Два часа длится перестрелка. Французы падают. Сопротивление не прекращается.
Тогда начальник штаба приказывает выдвинуть артиллерию.
Стреляет артиллерия. Тишипа. Сопротивление сломлено. Роте жолнеров велено осторожно подойти и посмотреть перебитых.
Каково же было изумление французов, когда они нашли в кустах лишь один труп русского солдата!
Полковник Фабер де Фор рассказывает с удивлением об этом факте, одном из самых поразительных во всей наполеоновской военной эпопее. Почти весь мир оказался у ног Наполеона, германские владыки падали перед ним ниц, раболепно вручая свои войска, города, земли, а тут, в России, чтобы сломить сопротивление одного егеря, понадобилось выдвинуть артиллерию.
Этот безымянный герой пе составлял исключения. Русская армия была охвачена пламенем патриотизма. Вся война двенадцатого года — длинная цепь героических подвигов, о которых с изумлением и восторгом повествуют даже враги.
Вот падает пораженный ядром солдатский любимец генерал Кульнев. Жить ему осталось несколько секунд, и он пользуется этими секундами, чтобы прошептать: «Снимите с меня поскорее мундир, чтобы враг не радовался, что убит генерал, найдя мое тело». Вот уносят смертельно раненного Багратиона, и его любимый солдат бросается в одиночку, как безумный, рубить французов и погибает, не желая пережить Багратиона.
Когда русская армия уже ушла из Москвы и Мюрат подошел к Кремлю, оттуда раздались выстрелы. Группа русских людей решила отдать свою жизнь, чтобы истребить побольше врагов. Героев тут же перебили, но и когда их убивали, они продолжали сражаться до последнего вздоха. Когда у одного раненого хотели вырвать тесак, он вцепился зубами в руку французского офицера и ударил его этим же тесаком. Эти безвестные герои сознательно пошли па верную гибель.
В русской армии была в ту пору жестокая дисциплина. Малейшее неповиновение не то что генералу, а и унтер-офицеру, грозило солдату очень тяжелыми последствиями. И тем не менее, когда Барклай де Толли приказал отступать от Смоленска, офицеры и генералы не могли ничего поделать с солдатами, которые ни за что не желали уходить. На глазах у Липранди, рассказывающего об этом в своих воспоминапиях, офицер, обнажив шпагу, силой отгонял своих солдат от наступающих французов, которых было раз в десять больше.
Витгенштейн приводит такой эпизод. Ему необходимо подавлять артиллерию, а отряд ополченцев стоит впереди и сражается. Он приказывает отойти. Посылает адъютанта. Ополченцы пе желают отходить. Тогда одии из командующих генералов подъезжает к ополченцам, и, видя, что никакие приказы не действуют, говорит: «Я вас прошу, братцы, отойдите, вы мешаете стрельбе». Они посмотрели на генерала и ответили:
«А ты кто такой?»
Дело могло дойти до кровопролития. Только тогда, когда ополченцы убедились с точностью, что это настоящий генерал, что это не изменник, что для военного дела, для военных целей нужно отойти, тогда и только тогда опп отошли.
И это, повторяем, не случай, не исключение. Так сра?кались все. Таким героическим духом был проникнут весь русский народ.
Народ жаждал сокрушить врага. Народ рвался в бой. Армия, между тем, отступала.
Главнокомандующий Барклай де Толли понимал, что Наполеон стремится к битве в первой части войны, чтобы устроить новый Аустерлиц, разгромить русских и на этом закончить дело, выиграть войну.
Барклай хорошо усвоил правило Наполеона: «Никогда не делать того, что хочет от тебя противник». Значит — отступление.
Но народ пришел уже в такое состояние, что страшно трудно было его сдерживать и доказывать ему, что по важным стратегическим и тактическим соображениям нужно отступать.
«Кто отступает, тот изменник,— думал народ,— кто уступает хотя бы одну пядь земли,— тот предатель. Бей его!»
Могло дойти до кровавого столкновения, до нападения на етавку. Барклая нужно было сменить. Прав он или не прав, ничего нельзя было поделать. Нужно было удалить Барклая.
Всем известно, до какой степени царь Александр ненавидел Кутузова и не хотел его. Но положение было отчаянное.
Нужно было поставить во главе популярного человека. Только два ученика было у Суворова: это — Багратион и Кутузов.
И 29 августа Кутузов явился в Царево-займище и взял руководство армией в свои руки.
Кутузов был человеком огромных стратегических и дипломатических способностей. Изо всех бесчисленных генералов, с которыми сражался Наполеон, Кутузов единственный всегда понимал этого непревзойденного военного гения. Человек громадных способностей и огромной воли, Кутузов был необычайно интересной и сложной личностью. Дипломат по природе, он, по словам одного из русских генералов, всегда на словах соглашался с собеседником, но всегда делал по-своему.
Когда Кутузов возглавил армию, он — это совершенно точно может быть объяснено теперь — не хотел сражения. Он знал твердо и непререкаемо, что при том патриотическом подъеме, которым был охвачен народ, при той пустыне, которую обрел Наполеон, захватчик неминуемо погибнет.
Раз так, значит надо щадить людей, нечего попусту проливать народную кровь. И вот Кутузов, с одной стороны, заявляет солдатам: «Как с этакими молодцами отступать!» А через два часа подписывает приказ об отступлении.
Если Кутузов понимал Наполеона, то и Наполеон понимал Кутузова, и он, разумеется, сообразил, что Кутузов будет его дальше заманивать в Москву и за Москву. А так как Наполеон решил не просто войти в Москву, но непременно предвари тельно дать генеральную битву и уничтожить русскую армию, он усилил преследование. Кутузов, чтобы задержать Наполеона, укрепил арьергард, выделив туда одну треть своей армии.
Наполеоп не выпускал арьергард из боя и, наступая на него, поставил такую дилемму: либо Кутузов усилит свой отпор, либо оставит арьергард, и Наполеон окружит его, сотрет с лица земли одну треть русской армии и тогда снова погонится за Кутузовым. Этот момент в сочетании с тем, что Москву при данном настроении народа и армии нельзя было сдавать без боя, и послужил причиной бородинской битвы. Столкновение стало неизбежным, и произошло Бородино, которое явилось в чисто политическом отношении поражением, а не победой французов, и вместе с московским пожаром открыло второй этап войны.
Второй период войны начинается с блестящего стратегического маневра Кутузова. Он идет к Красной Пахре, загораживая путь к Калуге. Одновременно Кутузов послал часть казачьей кавалерии по Рязанской дороге, приказав побольше пылить, чтобы создать впечатление, что отступает вся армия. Это сбило с толку лучших двух маршалов Наполеона, Себастьяни и Мюрата, и они устремились по Рязанской дороге.
Дальше деяния Кутузова — это необычайно захватывающие страницы, которые с трудом поддаются пониманию, если не детализировать их.
Происходит пожар Москвы. У Наполеона вырвана из рук уже захваченная добыча, во имя которой он принес столько жертв. И все попытки мира остаются тщетными.
Русская армия становится все более сильной. Французская армия ослабевает. Мысль захватить Наполеона проносится перед всеми. Но Кутузов настойчиво, категорически исполнял свой план, ни с кем не желая считаться. Он не хотел и Тарутинского сражения, хотя это сражение вначале было для русских успешным, он не хотел битвы под Малоярославцем. Наполеон уходит. Кутузов идет параллельным маршем, и нападение нарочно задерживается.
У Кутузова состоял в качестве наблюдателя и в то же время шпиона Роберт Вильсон, английский генерал. Вильсон, как и весь русский генералитет, как и сам царь, стремился к тому, чтобы победить Наполеона, уничтожить Наполеона, пока это возможно. Если Наполеон вырвется из России, значит, для всей Европы, для Англии все останется без перемен.
Немцы и не думали тогда подниматься с места. Во всех гитлеровских учебниках говорится о том, что в Гермапии тогда начались восстания, что у людей тогда выросли «орлиные крылья». Это совершенный вздор. У них не орлиные, а куриные крылья были и никаких других не было. Немцы самым рабским образом по-прежнему подчинялись Наполеону. Они были в армии Наполеона и отличались только тем, что сами французы не грабили так, как немцы. Немцы грабили больше всех других частей наполеоновской армии и с большими зверствами.
Именно немцы охотно убивали русских пленных, мучили крестьян, насиловали женщин.
Если Наполеон уйдет из России, значит, вся Европа останется в его руках. Значит, Англия опять будет изнывать под тяжким гнетом континентальной блокады, не продаст ни одного фунта товара иначе, как украдкой, контрабандным путем. Для Вильсона все заключалось в том, чтобы окружить Наполеона и забрать его в плен. Кутузов сознательно этого не хотел. Когда Вильсон очень ему надоедал — а Вильсон вел себя чрезвычайно нахально,— Кутузов просто пе принимал его. Самый умный русский дипломат императорского периода русской истории, Кутузов чутьем своим понимал, что Наполеон — это временное землетрясение, это стихийная сила, ворвавшаяся в историю.
Выгнать его из России нужно, но что он дальше будет делать с Европой, решительно все равно. Россия не должна палец о палец ударить, чтобы освобождать лакействующих перед Наполеоном пруссаков.
Так дело шло до Березины. План преграждения пути Наполеону был составлен Александром и его приближенными.
Кутузов был против этого плана не только по изложенным выше политическим соображениям. «У меня,— заявлял Кутузов, придя в Вильну,— за два месяца из 97 тысяч человек, с которыми я вышел из Тарутина, осталось 27 тысяч. Ровно 70 тысяч людей погибло».
Кутузов не верил в возможность пленения Наполеона у Березины. Так оно и случилось. Наполеон вырвался с жалкими остатками своей армии и ушел. Война 1812 г. на этом кончилась.
И вот царь Александр встретился с Кутузовым. Речь пошла о том, что делать дальше. Кутузов заявляет: ни с места. Война окончена. Зачем дальше воевать? Во имя чего? Александр же всецело стоит на английской и немецкой точке зрения.
Александру хотелось теперь наиболее легко, как ему казалось, приобрести утерянную в двенадцатом году популярность, взять реванш. Он хотел себя самого представить в роли «спасителя» Европы от Наполеона.
Кутузов был против этого. Он считал, что не следует истреблять дальше народную силу, неизвестно во имя чего. Он считал прямо вредным для России такое выступление, которое создало бы eft в будущем врагов из тех самых людей, которых теперь, неизвестно зачем, она должна спасать от Наполеона.
Когда Кутузов умирал, в апреле 1813 г. в городе Бунцлау, Александр сказал ему: «Простишь ли ты меня, Михаил Илларионович?» — «Я вас прощаю, государь, но Россия вам никогда не простит».
Это были последние слова Кутузова.
Так окончилась жизнь замечательного русского полководца.
Так завершилась эта великая эпопея.
Фашистские сознательно лгущие «историки» старательнейшим образом замалчивают тот факт, что без помощи России Германия не скоро — далеко не в 1813 и не в 1814 гг.— освободилась бы от власти Наполеона. Но зато они мпого говорят о том, что «мы не повторим ошибки Наполеона», они на все лады поощряют фашистскую шайку, хозяйничающую пока в их стране, и вместе с ней бряцают оружием:
— На восток, на восток!..
Что ж, иного, конечно, и ждать нечего от потомков рыцарей, битых и позорно прогнанных русским народом в XIII в., от правнуков презреннейших из всех рабов Наполеона, постыдно торговавших своей совестью и своим народом. После грандиозной фигуры Наполеона, при всех его насилиях и пороках, фигуры нынешних капдидатов в завоеватели земли русской микроскопически ничтожны. Тем бесславнее будет их конец.
Война против Советского Союза будет самой непопулярной в широких народных массах всех стран мира, в том числе и агрессивных стран. Русский народ и все народы нашей великой социалистической родины разгромят своих врагов, ибо война СССР против агрессоров будет самой справедливой из всех справедливых войн, какие знает человечество.
Доктрина обороны социалистического отечества означает — решительным наступлением громи и уничтожай врага на его территории. В отличие от войны 1812 г., когда враг был разбит на территории России, в войне против фашистских агрессоров Красная Армия переступит рубежи и нанесет смертельное поражение империалистическим разбойникам. Пусть зарубят себе это на носу наши враги на Западе и на Востоке, мечтающие «избежать ошибки Наполеона». Их ждет еще более позорная, чем Наполеона, участь!
1938 год