Христианство не есть «идеология», отвлеченная доктрина или застывшая система обрядов. Благая Весть вошла в мир как динамическая сила, объемлющая все стороны жизни, открытая всему, что создал Бог в природе и человеке. Оно не просто религия, которая существовала в течение двадцати столетий, а Путь, устремленный в грядущее (Ин. 14.6; Деян. 16.17; 18.26).
— Христианин обретает средоточие своей веры во Христе Иисусе, Им измеряет и оценивает все (Гал. 2.20; Откр. 1.8);
— воспринимает откровение о внутрибожественной, троичной Тайне как свидетельство о любви Божией и как призыв к единству в любви (Ин. 3.16; 17.21; 1 Ин. 4.8);
— верит, что приход на землю Богочеловека не был односторонним божественным актом, но призывом к человеку ответить на любовь Божию (Откр. 3.20).
— Христианин видит в вере не отвлеченное убеждение, а всецелое доверие к Богу, явленному во Христе (Рим. 4.3);
— внимает Слову Божию, которое запечатлено в Писании, но остерегается буквально толковать каждую строку Библии, особенно Ветхого Завета (Рим. 7.6);
— верит, что один и тот же Бог открылся в обоих Заветах, однако открывался постепенно, в соответствии с уровнем человеческого сознания (Евр. 1.1—2);
— не требует ощутимых знамений (Мк. 8.11—12), памятуя о том, что творение — чудо (Пс. 18.2);
— отказывается объяснить зло в человеке только его несовершенством или «пережитками звериной природы», а верит в реальность метафизического зла (Ин. 8.44);
— отвергает попытки найти в Писании или у Отцов Церкви естественнонаучные сведения, пригодные для всех времен;
— рассматривает научное исследование Библии и церковной истории как важное средство для уяснения смысла Откровения и реальных обстоятельств Священной Истории.
— Христианин познает присутствие и действие Христа в Церкви, а также в жизни вообще, даже в самых простых, обыденных ее проявлениях (см. притчи Господни, в частности: Мф. 6.28—29);
— верит, что Церковь живет и возрастает силой Христовой (Мф. 16.18; 28.20);
— верит, что Христос являет Себя в таинствах Церкви, в ее освящении мира, в ее учительстве и делах служения (1 Кор. 11.26; Мф. 18.19—20; Рим. 6.11; Мф. 28.18; Лк. 10.16), но знает, что ни одна из этих сторон церковной жизни не является самодостаточной, ибо Христос пришел и как Спаситель, и как Целитель, и как Наставник;
— различает грань, отделяющую Предание (дух веры и учения) от «преданий», среди которых есть немало фольклорных и преходящих наслоений на религиозной жизни (Мк. 7.8; Кол. 2.8);
— чтит обрядовые формы благочестия, не забывая ни на мгновение, что они вторичны в сравнении с любовью к Богу и к людям (Мф. 23.23—24; Мк. 12.28—31);
— верит в значение иерархического и канонического принципа в Церкви, видя в них свойство структуры деятельного организма, имеющего практическое призвание на земле (1 Кор. 12.27—30);
— знает, что богослужебные и канонические уставы менялись на протяжении веков и в будущем не смогут (и не должны) оставаться абсолютно неизменными (Ин. 3.8; 2 Кор. 3.6,17). Это же относится и к богословскому толкованию истин веры, которое имело долгую историю, фазы раскрытия и углубления (так, Отцы Церкви и Соборы вводили в обиход новые понятия, которых нет в Писании);
— не боится критически смотреть на прошлое Церкви, следуя примеру учителей Ветхого Завета и Св. Отцов;
— расценивает все бесчеловечные эксцессы христианского прошлого (и настоящего): казни еретиков и т.п.— как измену евангельскому духу и фактическое отпадение от Церкви (Лк. 9.51—55);
— знает, что противники Христа (беззаконный правитель, властолюбивый архиерей, фанатичный приверженец старины) не принадлежат только евангельской эпохе, а возрождаются в любое время, под разными обличиями (Мф. 16.6);
— остерегается авторитаризма и патернализма, которые коренятся не в духе веры, а в чертах, присущих человеческой падшей природе (Мф. 20.25—27; 23.8—12);
— переживает разделение христиан как общий грех и нарушение воли Христовой (Ин. 10.16); верит, что в будущем грех этот преодолеется, но не на путях превозношения, гордыни, самодовольства и ненависти, а в духе братской любви, без которой призвание христиан не может быть осуществлено (Мф. 5.23—24);
— открыт всему ценному, что содержится в христианских исповеданиях и нехристианских верованиях (Ин. 3.8; 4.23—24);
— считает отделение Церкви от государства оптимальной ситуацией для веры и усматривает опасность в самой идее «государственной религии»;
— ценит национальные облики Церквей как конкретные, индивидуальные воплощения человеческого духа и Богочеловеческой тайны. Однако это не заслоняет вселенского характера Церкви;
— относится к многовековому культурному творчеству Церкви не как к ошибке, а как к реализации даров Божиих.
— Христианин знает, что достоинство личности, ценность жизни и творчества оправдываются тем, что человек является творением Божиим (Пс. 8);
— исповедует свободу как один из важнейших законов Духа, рассматривая при этом грех как форму рабства (2 Кор. 3.17; Ин. 8.32; Рим. 6.17);
— верит в возможность стяжания человеком Духа Божия, но, чтобы отличить это стяжание от болезненной экзальтации («прелести»), судит по плодам Духа (Гал. 5.22—23);
— вслед за апостолом Павлом смотрит на человеческое тело как на храм Духа (1 Кор. 6.19), хотя и несовершенный в силу падшего состояния природы; признает необходимость попечения о нем (1 Тим. 5.23), если оно не переходит в «культ плоти»;
— верит в святость человеческой любви, если она соединена с ответственностью, верит в святость семьи и брака (Быт. 2.18,23—24; Мф. 19.5);
— в соответствии с соборными решениями смотрит на брак, и на монашество как на «равночестные», если только монашество не принимается под влиянием честолюбия и других греховных мотивов;
— не отвергает добра, даже если оно исходит от людей безрелигиозных, но отвергает насилие, диктат, ненависть, даже если они прикрываются именем Христовым (Мф. 7.21; 21.28—31; Мк. 9.40);
— рассматривает все прекрасное, творческое, доброе как принадлежащее Богу, как сокровенное действие благодати Христовой;
— считает, что зараженность той или иной сферы грехом не может служить поводом для ее отвержения. Напротив, борьба за утверждение Царства Божия должна вестись в средоточии жизни;
— сознает, что Евангелие «аскетично» не столько тенденцией бегства от мира, сколько духом самоотвержения, борьбой с «рабством плоти», признанием господства непреходящих ценностей (Мф. 16.24);
— видит возможность реализовать христианское призвание человека во всем: в молитве, труде, созидании, действенном служении и нравственной дисциплине;
— не считает разум и науку врагами веры. Просвещенное духом веры знание углубляет наше представление о величии Творца (Пс. 103; 3 Цар. 4.33; Пс. 88.6);
— открыт ко всем проблемам мира, полагая, что любая из них может быть оценена и осмыслена в свете веры;
— утверждает с апостолом, что свидетельство веры в мире есть прежде всего свидетельство служения и действенной любви (1 Кор. 13);
— смотрит на общественную жизнь как на одну из сфер приложения евангельских принципов;
— признает гражданский долг человека (Рим. 13.1), поскольку он не противоречит требованиям веры (Деян. 4.19);
— не объявляет ту или иную систему правления специфически христианской. Ценность системы измеряется тем, что она дает человеку: целесообразностью и гуманностью.
— Христианин верит в историю как поступательный процесс, который через испытания, катастрофы и борьбу восходит к грядущему сверхисторическому Царству Божию;
— относится сдержанно к концепции «неудавшейся истории», то есть убеждению, что правда Божия потерпела на земле полное поражение (против этого говорит Откр. 20.1—6);
— верит, что, когда бы ни наступил последний Суд миру, человек призван трудиться на благо других, созидая царство добра, Град Божий;
— верит, что Суд уже начался: с того момента, когда Христос вышел на проповедь (Ин. 3.19; 12.31);
— смотрит на посмертное состояние души человека как на временное и несовершенное, которое в грядущем восполнится всеобщим воскресением и преображением (Дан. 7.13; Ин. 5.28; Рим. 8.11; Откр. 20.11—15);
— знает, что Царство Божие, которое грядет, уже сегодня может воцариться «внутри нас» (Лк. 9.27; 17.21).