Яков Кротов

К ЕВАНГЕЛИЮ

Оглавление книги

Ио 5, 2. Есть же в Иерусалиме у Овечьих [ворот] купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов.

№45 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. Иллюстрации.

[По проповеди 11 мая 2014 г. в воскресенье №2100]

Дальним отголоском той же веры, что вдохновляла собравшихся у Овечьего бассейна, является «Конёк-горбунок». Там царь верит, что омолодится, искупавшись в кипящей воде – в кипятке.

Сегодня, правда, никто не верит, что вода с пузырьками спасительна, и слава Богу. Но сегодня есть другая крайность: чуть что – и человек бросается вытаскивать другого из кипятка. «Вот в пруду тонет кто-то, - неужели я не брошусь на помощь?» - так в этих случаях переформулируют более классическое оправдание насилия, агрессии: «Вот банда хочет изнасиловать вашу внучку – что вы сделаете?!»

Гитлер ведь тоже под этим лозунгом взошёл: вот жидомасонская банда насилует всё человечество, включая дедушек и внучечек, нельзя же сидеть, сложа руки или молясь.

При этом подчёркивается, что долгожданный спасающий не претендует спасать душу. Тело гибнет, тело спасать надо! О душе в другой раз!! 

В Евангелии же Господь никогда и нигде не противопоставляет тело и душу. Ещё бы! Ведь Он Сам – вочеловечился, то есть «вотелесился». Если бы тело ничего не значило и было бы ненужно для спасения, Он был, уверен, прекрасно обошёлся бы без Рождества. Это для нас это выходной, выпить-закусить, а для Него…

Разделение человека на тело и душу продуктивно лишь в философских или теологических размышлениях. Если в жизни человек остро ощущает разнокачественность тела и души – это уже некоторая патология, почти раздвоение личности. Как в притче св. Кирилла Туровского: слепой несёт паралитика, тело – душу, и они друг с другом спорят. 

Господь не просто сжалился над бедолагой. Много их там было, бедолаг. Господь что-то решил показать нам всем. Прежде всего, Он спросил. Это редко кто делает – могу помочь, так и должен. Разве что врачи – те, которые не бессеребренники, эти, конечно, спрашивают – не хотите ли быть здоровым и, соответственно, богатым… Да хотим, хотим быть здоровыми и богатыми, только как-то так с врачами недуховными получается, что обычно, как в Евангелии, надо отдать все богатство, и то ещё никакой гарантии, что получишь в обмен здоровье… Как с демократией – отвратительно, но лучше варианта нет. Мы же знаем, что происходит с человеком, если с ним носятся, если его носят ангельски на руках, да не преткнет о камень ногу свою – он становится тряпкой, куклой, и обычно очень опасной куклой…

Господь показывает, что нельзя лезть в чужую жизнь – и душевную, и телесную – без спроса. Но и спрос сам по себе ничего не гарантирует (хотя отсутствие спроса – гарантирует провал). Ведь можно получить согласие, а выйдет – слепой поводырь слепых. И Господь не оставляет исцелённого с Собой, как и никого из исцелённых в ученики не брал, а посылает Его прочь. Точнее – к Богу, благодарить Отца Небесного. Благодарность – критерий выздоровления. Телесного? Душевного? Неразделимо как Троица! Исцелённый предаёт Иисуса – ведь он понимал, что его спросили про чудотворца не для того, чтобы выдать чудотворцу грамоту. Значит, исцеление не совершилось, потому что не параличом страдал паралитик, напротив, слишком был резов – так и шмырял душой, обижаясь на других, завидуя другим, отчаиваясь в других и, в конце концов, заложил Другого по полной программе. 

Спаситель не пришел спасать тела или лечить души. Он пришёл спасти человечество. Поэтому Он не проповедует собравшихся у бассейна, а идёт дальше, совершив знамение. Он показал – что? Что мир делится не на больных и здоровых, а на тех, кому Бог даёт силы, и на Бога, Который бессилен победить смерть иначе, как умерев. Исцеленный идет жить, Исцеливший идёт умирать. 

Когда мы думаем о гибели праведников – отца Александра Меня, отца Ежи Попелюшко – то невольно спрашиваем себя: «А если бы он дожил до нашего дня, что бы он сказал?» Да в том-то и дело, что убивают святых убийцы, но забирает их от нас Бог, забирает, потому что уже нечего им нам сказать более сказанного, уже другие – мы сами – должны говорить, и делать это тем более с опаской перед Богом, что Бог нас вытолкнул в жизнь из-за спины праведника. Бог вечен, но всё остальное – временное, преходящее, включая мозаику нашей земной жизни. И не для того вечность, чтобы укрепить мозаику, заменить выпавшие камни новыми, а чтобы жизнь перестала быть мозаикой, стала цельным куском света.

Конечно, смысл жизни в том, чтобы помочь другому и принять помощь от другого, но сама жизнь больше своего смысла. Взаимопомощь – удел больных, но болезнь это не жизнь, жизнь это здоровье. Настоящая же болезнь, которая не лечится, из которой не вытащить – это оторванность от Бога. Настоящее здоровье, в которое не втолкнуть – это Бог. Поэтому Иисус не помогает больному оказаться в кипящей воде, под мановением ангела. Ангел – всего лишь творение, а человек создан для единства с Творцом. 

Разъединённость людей между собой, когда один не хочет столкнуть другого в счастье, не так уж и плоха. Если исцеление одного подразумевает оставление другого в болезни, то грош цена такому исцелению. Любовь человеческая лишь отчасти исцеляет, лишь временно и неполно воссоединяет, в этом трагедия любви.

Нет тела и души, а есть человек, и лечению подлежит человеком в целом, и любить нужно человека в целом. Нет и человека, а есть человечество и Его Творец, и есть надрыв, разрыв между людьми и Богом, и чтобы этот разрыв исцелить исцелять нужно не одного человека, а человечество. Вот почему высшее здоровье, абсолютное здоровье, вечное исцеление – в следовании за Спасителем сквозь смерть. Придёт ли Он во славе завтра или через десять тысяч лет, всё равно наше человеческое здоровье – то есть, христианство – включает в себя смерть как готовность признать свою жизнь не жизнью Христа, свои дела – не деяниями Мессии, свои планы, достижения, замыслы – не абсолютной истиной. Конечно, это смерть не только для нашей гордыни, но и для нашего «я», с этой гордыней намертво соединённого. 

Если мы примем свою конечность, то обретём бесконечность. Если мы смиримся со своим бессилием всех спасти, то войдём в спасение всех. Если примем Благовестие о смерти и воскресение Господа, то наша смерть станет частью нашего воскресения. Тогда и наша смерть больше скажет людям, чем вся наша жизнь, включая наши справедливые войны, праведные возмездия и резонные наставления.

Мы собираемся не вокруг бассейна, в котором может исцелиться лишь один, а вокруг Чаши, которая исцеляет всех. Мы собираемся не для того, чтобы разойтись, получив просимое, а чтобы соединиться, когда всё просимое и полученное распадётся в прах. Не для того, чтобы исцелить тело или душу, а чтобы обрести новое единство тела, души и человечества, и перейти от расслабленности гнева, уныния, злобы к делу веры, надежды и любви.

Бог вне расписания

Купальня, в которой моют овец - разумеются, это была вонючая и грязная дыра. Но люди верили, что в загадочным образом вскипающей воде таится Божия сила, и бросались в эту грязь, и кто-то получал исцеление. Когда же Сам Бог пришел исцелить, никто этого даже не заметил. Расслабленный даже не просил Иисуса об исцелении, разговаривал с Богом через плечо, не отводя глаз от воды.

У каждого человека есть свое расписание на будущее, в том числе расписано и то, как Бог нас будет спасать. Это не так скверно, ибо показывает, что вера у нас какая-то есть, что мы прилагаем ум к тому, чтобы осмыслить эту веру. Скверной наши вера и ум становятся, когда мы забываем, что Бог тоже не дурак и тоже свободен, что у Него может быть Свое расписание нашей жизни. Расслабленный хотел спастись там, где спасаются все - Бог спас его там, где не спасался до этого никто, и так, как никто не спасался, и вопреки всем представлениям той культуры о том, какое спасение прилично, а какое нет. Расслабленный хотел спастись в толпе - Бог спасает его в одиночестве. Расслабленный, как и все мы, думал, что спастись может лишь тот, кто стал первым - Бог спас его сбоку, вне конкурса, помимо всеобщего соревнования на скорость. Смирение не есть уступание первого места другому - смирение есть понимание того, что первое место там, где Бог.