Лк. 1, 34 Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю?

№5 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. См. Благовещение.

*

Мария, как и Захария, сомневается в том, что говорит Бог. Это её не принижает. В конце концов, Сарра ещё более - засмеялась (пусть и "про себя") в аналогичной ситуации ("Сарра внутренно рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение? и господин мой стар", Быт. 18, 12). Большинство людей просто не слышит, что говорит им Бог, а если слышат, то не отвечают - ничего приятного Богу они сказать не могут, а неприятное говорить не хотят. Они существуют в повествовательном регистре, а вот Мария, Сарра, Захария - в вопросительном. Они не стесняются спрашивать. Гефсиманская молитва - тоже вопрос Иисуса Богу: нельзя ли без этого? Причём это не риторические вопросы, а самые насущные. Довольно легко научиться не отвечать на риторические вопросы (Бог на них не отвечает - это иногда называют "молчание Бога", хотя по сути риторические вопросы - это молчание человека). Труднее научиться задавать не риторические вопросы.

К сожалению, в различных классификациях молитвы обычно не присутствует молитва-вопрос. Но с течением веков, будем надеяться, это изменится. Любопытно, что Мария спрашивает "как Ты это сделаешь", а Захария - "как Ты докажешь, что это сделаешь" (Лк. 1, 18). Это различие религиозных типов, гендерное, возрастное - всё-таки Мария очень молода, а Захария очень стар? Во всяком случае, это не отличие святого от грешного. Всякий вопрос свят, и Сам Творец - огромный вопрос, обращённый к человечеству.

*

Мария не только "мужа не знает", она ещё не знает, что она "соискупительница человечества", что солидные мужчины с брюшками и лысинками будут собираться, чтобы вознести ей молитвы, прочести доклады, ей посвящённые, будут защищать о ней диссертации, позволяющие получить хорошо оплачиваемую преподавательскую работу. Мария говорит крайне просто, почти неприлично - с точки зрения, к примеру, викторианского христианства. На экзамене в воскресной школе ей бы поставили двойку, а, возможно, попросту бы выгнали из класса - ведь надо было сказать "у меня ещё нет мужа, есть только жених". И густо покраснеть. Тут ведь слово "знать" заменяет слово "спать". В общем, рассказ Луки в таком виде в воскресную школу не пустят. Вот и вырастают потом из малолетних христианок матери-одиночки.

Мария, кстати, не понимает глубины проблемы - как, впрочем, и все люди. Ей кажется, что проблема только в средстве достижения цели, а проблема-то в самой цели. Современным людям тоже кажется, что непонятно средство - ну как это так, зачатие без мужчины. А непонятна цель. Дело не в том, что у Бога не может быть сына - во всяком случае, у Бога Авраамова. Эта лёгкая непонятность, которую без труда потом объедут по кривой, растолкуют, приручат. Дело в том, что "Сын Божий", "Царство", "престол Давида", "дом Иакова", - всё это настолько неадекватно описывает Христа и Его дело, что хоть святых выноси.

Так это и остаётся даже до сего дня. Евангелие - а на греческом "благовещение" и "евангелие" одно и то же - воспринимается как извещение на посылку, содержание которой мы отлично знаем, только вот не знаем, как добраться до почты. Или знаем, но машина сломалась, а то радикулит, в общем - налицо некоторое материальное несоответствие между мной и Богом. Вовсе не материальное, а духовное. Цель непонятна, не средство. Тогда стоит ли радоваться? Да! Здесь и обнаруживается богоподобие человека. Мы умеем понимать намёки, мы по когтям узнаём львов, а по словам узнаём Слово. Можем, конечно, и отказаться от этого понимания. Легче ограничиться целями простыми, ясными. Даже Бога можно обкарнать до понятности. Но тогда Евангелие из Благовещения превращается в набор инструкций. А Благая весть в том, что Бог есть Цель, которая выше всяких средств, что вечная жизнь есть не просто земная жизнь, которой вместо хвоста приделали вечность, что сам человек есть нечто бесконечно более сложное и достойное любви, чем он может о себе вообразить.