Лк. 3, 35 Серухов, Рагавов, Фалеков, Еверов, Салин
№3 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая.
См. оглавление истории до Христа.
Сала: посуда, ткань
За земледелием и животноводством последовало ещё одно изобретение – посуда. Историки – а историк это кто угодно, но не изобретатель – рисуют процесс изобретения таким постепенным-постепенным, вроде как превращения обезьяны в человека. Вот собирали-собирали семена, а потом постепенно стали собирать и сеять… Жгли-жгли костры, а потом постепенно заметили, что земля от огня твердеет… Ну, заметили – и что? Трогательная, наивная вера в то, что нового не существует, что творчество лишь результат наблюдения и подражания, что если долго-долго мучаться, то что-нибудь получиться. Что-нибудь получится, а горшок не получится! Энгельбарт не потому компьютерную мышку изобрёл, что работал дератизатором.
Кстати, историки утверждают, что посуду изобрели женщины. Они, мол, готовили, наблюдали, вот и донаблюдались. Это – дискриминация, и не только в том смысле, что и мужчина способен изобрести горшок, но и в том, что и женщина способна изобрести ловушку для носорога. Коли уж на то пошло, то, скорее, женщина изобрела, компенсируя физическую слабость. Мужчина вечно в движении, думать некогда, прыгать надо, а потом отдыхать от прыганья. Между тем, женщина на сносях, лежит, думает…
Мужчины охотно уступят женщинам авторские права на ткань – подумаешь, великое дело! Предположим тогда, что ткань изобрела жена Салы Каинановича. Тем более, Сала – какое-то странное для еврея имя. Поздний апокриф даёт «народное толкование» - «Я вырвался». «Шелах» (так на древнееврейском) – это «росток», «побег» - то есть, рождение сына как освобождение от страха смерти, страха небытия. Тот же апокриф («Книга Юбилеев», возможно, написан во времена Христа) утверждает, что жену Шелаха звали Муак и она была ему двоюродной сестрой по отцу. Вот она, предположим, глядя на кровосмешение и смешала один волосок с другим. Подруги и муж очень смеялись – вот дура! Есть шерсть, отличная, натуральная одежда. Есть фиговые листья – и 85с, и 120е, любой размер прикроют! Смеялись-смеялись, а потом нахмурились. Бог создал естественный способ одеваться – содрал шкуру и носи, обтряс фигу – носи. А плести что-то из каких-то растений и волосков, это ненатурально, неестественно. Между шкурой и тканью пропасть больше, чем между тканью из шерсти и хлопка и тканью из синтетики.
Первые горшки, первые ткани, первые боги, первые храмы, первые статуи, первые деревни, первые каналы… Духовный и материальный прогресс… Изобретений не так много, как сегодня, но изобретения – львиные, а нынче мышиные. Но – тоска. Когда изобретено, внедрено, почёт и респектуха, правнуки дёргают за бороду, правнучки ковыряются, что-то ещё изобретают… Но чем гениальнее человек, чем более творческая натура – тем более и неудовлетворённая, и страдающая бесконечностью. Это как с наукой – дилетант убеждён, что истина о человеке на 525 странице 48 тома записок общества физиологов, а Иван Павлов знает, что, открыв рефлексы, не сузил, а расширил пропасть между человеком и обезьяной. Чем шире круг познанного, тем больше окружность, за которой непознанное. Чем лучше знаем «как», тем удивительнее «что», потому что человеческое «что» из человеческого «как» нимало не следует. Да не то «человеческое», которое жрёт из горшка, запивает пивом (тоже вавилонское изобретение, пятое тысячелетие до р.Х.) и горланит песни с соседом. Или потягивает виски под шум гавайского прибоя. Есть другое человеческое, и чем лучше виски, тем ему хуже. Чем лучше вид из шезлонга, тем беспросветнее на душе. Хочется знать что-то не просто непознанное, а непознаваемое. Хочется-хочется, как ни хорохорься. Ну, если не хочется, значит, спасения никакого не требуется, всё уже погибло безвозвратно. Но ведь хочется же, а?
Евер: мегалиты. Первые буквы - камни
Люди сперва изобрели религию, а потом письменность. Специально для воинствующих безбожников: религию изобрели, а не Бога и не веру. Может, конечно, Бог только выдумка, а вера самообман, но учёный компетентен исследовать лишь религию.
Разумеется, учёный исходит из аксиомы сходства себя, своих современников с древними людьми. Поэтому к «религии» обычно относят всё бесполезное, непрактичное, избыточное. Разумно, лишь бы не забывать, что исследованию доступны материальные памятники религии. Между тем, в современном мире большинство религиозных форм эфемерны и, случись что, следа от них не останется. Останутся развалины собора святого Петра, а от пожилой женщины, которая в джунглях Амазонки на коленях молилась Богу по многу часов в день, ничего не останется. Погребения и храмы древности интересны, но полезно помнить, что главное было – или, точнее, могло быть – отнюдь не в них. «Церковь не в брёвнах, а в рёбрах».
Впрочем, древнейшие памятники религии не в рёбрах, а в камнях. Это мегалиты – в переводе «большие камни». Всё логично – живёшь в неолите, так молись в мегалите. Возможно, были и другие храмы, священные деревья и т.п., но они по определению не сохранились. Зато мегалитов сохранилось множество – десятки тысяч по всей Евразии. Среднекультурный европеец знает лишь британский Стоунхедж, но на территориии Кореи десятки тысяч мегалитов, и на Кавказе, и в Ираке. Опознаются просто: огромные глыбы составлены кольцом или образуют подобие дома.
Самый великий мегалит древности открыт совсем недавно – в середине 1990-х годов – и немецкие археологи продолжают его копать. Как с пещерой Шове – самые древние и самые гениальные росписи найдены позже всех. Расположен мегалит не в Европе, а в Турции, около Урфы – в древности Эдесса, с которой связывают Нерукотворный спас, он же Туринская плащаница. Учёные в некотором отчаянии – находка сенсационная, а знают о ней мало. Впрочем, и времени прошло мало, но рано или поздно этот памятник вытеснит Стоунхедж в учебниках истории. Название турецкое – Гёбекли-тепе, «Пузатый холм».
Самое фантастическое не в том, что Гёбекли в несколько раз больше Стоунхеджа. Больше не в высоту – глыбы примерно такие же, по три метра, по пять, своего рода галька ледникового периода. Составлены кругами, но в Стоунхедже сохранился один такой круг, а тут не менее трёх десятков, из которых раскопано пять. Холм-то высотой 15 метров и диаметром – триста.
Самое фантастическое – что святилище, существовавшее четыре тысячелетия, начиная с XII до Рождества Христова, было целиком засыпано землёй в VIII тысячелетии. Объём работы колоссальный, главное – смысл? В сознание современного человека никак не укладывается. Разуверились? Так бросьте храм, пусть разрушается. Продайте. Пустите на дешёвое жилье для интеллигентов и мигрантов. Но засыпать… Вот католики вдруг поверят, что Бога нет и засыпят Ватикан. Весь. Или римляне перед нашествием варваров взяли и засыпали Колизей. Невозможно. Перед нашествием другие заботы.
Зато теперь перед археологами не скелет храма, а целёхонький храм. Поскольку же письменности нет, то всё равно главного не узнать, однако кое-что можно говорить твёрдо. Кстати, в Гёбекли не было не только письменности, но и керамики. Посуду уже изобрели, но только на Востоке.
Конечно, не исключено, что Гёбекли – не храмовый комплекс, а городок. Нравилось людям, которые не одомашнили ещё ни одного животного и не знали земледелия, жить в круглых домах из огромных известняковых плит с центральной колонной из камня в 50 тонн весом.
Никаких захоронений в Гёбекли не найдено. Орудия только каменные, что понятно. Нет следов и домашних растений. Что ж, в соборе святого Петра тоже не найдут остатков от пицц и стаканчиков от колы. Но вот маленькая такая деталь: в 30 километрах от Гёбекли – гора Карака, Карака-даг. Тут растёт дикая пшеница. Именно эта дикая пшеница, по данным генетических исследований – родоначальница всей одомашненной пшеницы на земле. Случайное соседство? А собор святого Петра случайно в том же городе, что Колизей и Форум? Храм Христа Спасителя случайно рядом с Кремлём?
Отягощённый опытом государственной религии и рабской государственности человек предполагает, что на строительство (и засыпку) Гёбекли людей сгоняли насильственно. Рабы, подданные или разом то и другое. Вроде пирамид. Было какое-то могучее государство с тысячами подданных…
В том-то и дело, что это – без государства. Похоже, сперва гигантомания, абсолютно добровольная, которую даже не назвать «инициативой снизу», потому что не было никакого «верха». Государство лишь очередное изобретение, удовлетворяющее запрос на объединении, а вовсе не придумка правящего класса или отдельного персонажа. Так что есть правда – хотя очень вонючая и неприятная – когда всевозможные деспоты заявляют, что всего лишь выполняют волю народа. Валить на стадный инстинкт тоже не приходится. Коллектив – не стадо и не подражание стаду, как ракета не подражание фонтану или воробью. Не воля к сплочённости создаёт коллектив, а безволие быть «моно», одиноким. Страх одиночества, отождествление одиночества и потерянности, похороненности, небытия, гибели.
Письменность, в конце концов, не обязательно письменами. Мегалиты тоже – письменность, даже мега-письменность. Правда, сообщают немногое, что характерно для всякого порождения коллективного духа. Намного более содержателен язык нанолитов – всех тех камушков, от бриллиантиков до пластмассовых имитаций – которые и по сей день носят разнообразные представители человеческого рода, каждый на себе и ровно столько, сколько может поднять сам, без чужой помощи, в ухе или на запястье, в колье или в перстне.
Мегалиты - окаменелые отходы власти
Мегалиты, от самых «маленьких» до исполинских, поражают воображение несоизмеримостью результата с нашими представлениями о «диких» людях. Охотники и собиратели не могут сметь такие сооружения иметь! Это инопланетяне!!
Логика-то простая, вполне себя оправдывающая в других случаях: мы бы на их месте… Очень популярный сказочный сюжет – конец цивилизации. Вирус, пришельцы или метеорит, - неважно, важно, что остаётся горстка людей, которые тут же начинают воевать друг с другом, отстаивая свои жалкие угодья, и вводят многожёнство, чтобы поскорее «восстановить популяцию». Эротический подтекст и делает эти произведения востребованными у молодёжи. Взрослея и старея, любители такого жанра переделывают его часто в псевдо-религиозную чушь, именуюмую «эсхатология» или проще «конец света». Классический пример – дантовская «Божественная комедия». Всё то же самое – крушение, вечное выживание в муках, и секс с эротикой, только вывернутые наизнанку. Было садизм и многоженство, стало мазохизм и мучительная импотенция.
Реальные люди без холодильников и парламентов вовсе не бродили уныло по земле, вперившись в заросли – кого бы подстрелить и съесть – или в землю – что бы выкопать и съесть. Они собирались – безо всяких социальных сетей, вообще без письменности – сотнями и тысячами, они воздвигали исполинские сооружения. При этом ещё и начисто отсутствовали механизмы «прославления»: они вовсе не рассчитывали остаться в памяти потомков (и не остались). Исключительно для себя.
Между прочим, способность расставить многотонные блоки в определённом порядке означает и первое разделение труда. Не то вздорное псевдо-разделение труда, которое вновь и вновь выходит у любителей плановой экономики, когда выдающийся физик перебирает картошку на овощебазе, а менее выдающийся – капусту, так что способности каждого использованы в полной мере. Настоящее разделение труда – это обособление власти от интеллекта, обособление интеллекта от творчества, а творчества от труда. Мышление, творчество, власть, - это ведь вовсе не труд, как любовь не секс. Когда большевики говорили об «интеллектуальном труде», они попросту демонстрировали, что никогда интеллектом не пользовались и потому ничего о нём не знают.
Власть – драгоценнейшая способность человека. Богоподобная не менее творчества и мышления. (Богоподобная, напомним себе, не есть богоравная). Власть ничего не создаёт, но уже созданное власть гармонизирует. Власть выше даже творчества, потому сотворённое свободно и потому хаотично, власть же преображает хаос в порядок.
Власть бессодержательна, она не несёт в себе никакой информации, она лишь организует уже существующие информационные потоки, но ведь это чудо – суметь организовать плоды мышления и воображения людей, столь разных в своей свободе, своих чувствах, своих мыслях. Насколько это чудо, видно из того, что власть – явление редчайшее. В основном люди занимаются извращением власти (как извращают свободу, любовь и творчество). Извращённая власть легко опознаётся – это она, по словам историка Церкви Эктона, «склонна развращать». Развращение себя, извращение других. КПД обычной власти не как у паровоза, а как у атомной бомбы – вся энергия уходит на разрушение. А причина одна – сдавленность, отгороженность от других, аутизм, эгоизм.
В наши дни власть обычно называются «искусством управления», «менеджментом». Менеджеры – подлинные цари современности, не политики. Простейший пример: американская антикоммунистическая пропаганда 1950-х годов (заметим – во время войны с Германией эта пропаганда была отправлена в чулан) всё зло большевизма видела в фигуре комиссара. Вот были крестьяне и рабочие, учёные и изобретатели, но пришёл комиссар, обратил их в своих рабов, и пшеница перестала родиться, изобретения перестали изобретаться, опустели прилавки и души. Этому противопоставлялся капиталистический рай, в котором главная фигура, что забавно, не изобретатель или учёный, не рабочий или крестьянин, а – капиталист. Странный человек, который сам ничего не производит, а… Ну вот комиссар дезорганизует ко всеобщей невыгоде, а капиталист организует ко всеобщей выгоде… Не власть насилия, а власть менеджмента!
Эта идиллическая картина периодически лопается. Это называется «кризисом перепроизводства». Уже тут проявляется гнусность «власти» - ведь речь идёт не о перепроизводстве, а недопокупательности. Произведенный товар очень нужен, только вот денег у покупателей нет.
Конечно, виновата не только власть. Революцию не комиссары сделали, а рабочие, крестьяне, да и учёные с изобретателями в стороне не остались. Тем не менее, именно на власти ярче всего проявляется всякий грех. Гниёт рыба не с головы, но гниение головы особенно заметно. К власти вполне приложима острота, которую в древности изобрели применительно к языку – и лучше всего, и хуже. То, что призвано делать тайное явным, начинает засекречивать всё подряд. Призванное объединять – разъединять. И далее по списку смертных грехов. Так что отношение к власти соответствующее: от обожествления с идолопоклонством до цинизма с отчаянием.
Цари и менеджеры, комиссары и президенты могут долго оттягивать момент отчёта. Завтра, послезавтра, через сто лет – потерпите! Мегалиты и есть наглядное свидетельство того, что остаётся в сухом остатке от власти. Гигантские бесполезные и бессмысленные сооружения. А сколько сил было вбухано, сколько энтузиазма потрачено! Это ведь всё без принуждения делалось! Добровольно одни разыскивали камни, другие рассчитывали, как тащить и куда ставить (расстановка мегалитов часто обнаруживает неплохие астрономические познания), третьи командовали четвёртыми.
С чего, собственно, можно решить, что эти мегалитические сооружения – неудача власти? А по тем барельефам, которыми некоторые из них украшены. Если в пещерах встречаются шедевры живописи, пусть и нечасто, то мегалитические сооружения – увы. Коряво и беспомощно, и никакие ссылки на отсутствие талантов не принимаются. Были таланты, но почему-то власть – в её не идеальном, а реальном виде – и гений – опять же, в реальном виде – несовместимы. Первый прорыв гения к большим материальным средствам – в Афинах Перикла и Фидия. Он же, кстати, и последний на несколько веков. Демагогия о равноценности всех «произведений искусства» - это демагогия, приемлемая только для голых королей и их не менее голых подданных. Корявая (за редкими исключениями) халтура придворных скульпторов персидских деспотов и шедевры греков – это халтура и шедевры, а не равноценные произведения. Художественному гению благоприятна не всякая власть, а наименее властная власть. Микеланджело с Рафаэлем привели папы, обладавшие намного меньшей властью, чем их предшественники XII-XIII веков. Как и власть демократических Афин, при которой случился прорыв гениев к государственной казне, была куда слабее власти Ксеркса или разных греческих же деспотов.
Это не означает, конечно, что для расцвета творчества следует вернуться в пещеры. В пещерах, ещё раз скажем, шедевры так же тонут в море халтуры, как в любом дворце. Да и не переходят люди в пещеры или дворцы волевым усилием или распоряжением власти. Что делать – каждый решает сам. Главное – не забыть потом поговорить с другими и договориться, а уж как механизмы поговорения и договаривания разнообразны и, что ещё важнее, далеко не все изобретены и известны.
