Лк. 23, 34. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. Проповедь Джона Донна на этот стих; См. стих Мф. о бросании жребия, где фраза о прощении отсутствует. №161 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая. Должник — опасен для того, кому должен. Конечно, долг губит и должника, но одолжившему от этого не легче — и от человеческих долгов более всего страдает Творец, ибо долг омрачает любовь. Нужно ли прощать тех, кто не просит прощения? Для христианина ответ - Христос, Который с креста произнес "Отче, прости им", хотя никто из "них" об этом не просил. Для нехристианина ответ - ну, хотя бы в Солнце, которое всходит и тогда, когда его об этом не просят. * * * Почему-то интересуются, как всеведение Божие сочетается с тем, что Иисус не знает дня Второго пришествия. Куда удивительнее эта фраза: Он Сам еще может обманываться, но неужели Он думает обмануть Бога? Ведь надо бы молиться: “Прости им, ибо ведают, что творят!” Как и про “якоже и мы отпущаем” - это деликатная ложь, это фора. Мы часто обращаем внимание, что Иисус простил только одного из двух распятых рядом с Ним разбойников. Между тем, Иисус не прощал ни одного из этих двух нечастных. Он одному пообещал – в ответ на добрые слова о Себе Самом – что тот попадёт сразу в рай. Второму не сказал ни единого худого слова. Это очень мудро: человек уже распят, наказан – самым несправедливым наказанием, ужас которого и делает его несправедливым. Распятие – идеальный пример того, как тяжесть наказания обесценивает наказание, лишает его смысла. Однако, это пример идеален яркостью, но ведь и смертная казнь, даже безболезненная, а многолетнее тюремное заключение тоже – такие «лекарства», которые хуже «болезни». Иисус, строго говоря, не простил тех, кто Его распял. Он сделал нечто большее: просил Отца простить. Он ведь и раньше говорил о том, что Отец посылает тепло и свет как праведникам, так и злодеям. Никто не может причинить зла Богу Отцу. По логике эгоизма это означает, что Бог Отец не может прощать никого – это не в Его компетенции. Проповедь Спасителя и Его молитва Отцу о прощении – ответ всем, кто считает, что человек может прощать зло, причинённое себе, но не зло, причинённое другим. Однако, «простить» можно лишь то, что находится в моей компетенции. Если я одолжил деньги, я могу простить должника. Если человек одолжил деньги в банке, я уже простить не могу, даже если бы захотел, даже, если банк государственный и содержится за счёт и моих налогов. Само различение зла, которое причинили тебе, и зла, которое причинили ближнему, очень важно для людей с эгоистическим сознанием. Религиозное сознание другое. Чем более я осознаю себя независимой личностью, тем более я осознаю и единство человечества, восходящее к Еве и Адаму. В задаче, которую я поставил, не случайно был выбран не посторонний человек, а духовный отец - некто, очень близкий. Кто-то близость воспринимает как право требовать мести, в случае смерти близкого, а кто-то - напротив. Мне кажется, что близость ко Христу есть обязанность требовать прощения во всех случаях. Зло всегда прикрывается заботой о ближнем - любая война развязывается как превентивная, чтобы защитить других. Мы живём не в первобытной общине, где каждый сам искал убийцу своего друга или родственника. Так было на Руси XI века, но не так в России XXI века. Мы делегировали правительственным чиновникам право на убийство, обязали их искать убийц. Поэтому было бы лукавством отказываться от «личной» мести - у нас и так нет на неё права. Вопрос в том, как быть с правом, реализуемым от нашего имени государством. Обратите внимание: ведь Господь Иисус молится Отцу, чтобы Тот простил. Мог бы ограничиться словами «Я прощаю вас, распинающие меня, но помните, что Отец Мой Небесный за меня отомстит!». * Вот очень характерное рассуждение: «Не понимаю, что значит простить. Спрашивала друзей, в основном, ответ — не желать зла. Для меня прощение — принять, то, что сделал другой человек и сказать — да, так, в принципе, можно делать, если …учесть … Понимаю. Прощаю. Но ведь есть вещи, которые делать нельзя: убивать, предавать. Иуда после предательства не смог жить. Значит, есть какая-то моральная сила, которая сделала его жизнь невозможной. Кто должен был сказать: понимаю, дорогой, тебе нужны были деньги. Я бы и сам…. Все можно простить? Нужно ли? Не значит ли это порождать безнаказанность? И разве можно дважды вступить в одну и туже воду? Простить для меня синоним — принять. Все простили Иуду? Ведь даже имя такое исчезло из обращения. Значит, не простили. Кто-нибудь молится за него?» Имя Иуды вовсе из обращения не исчезло, есть св. Иуда, и в России еще лет двести назад имя это в ходу было, а уж среди иудеев, естественно, и вовсе не исчезало. Простить вовсе не означает принять. Простить это, прежде всего, отказаться от мести, от наказания. Проблема в том, что в России большинство людей всегда было в таком положении, что не имело возможности мстить и наказывать своих обидчиков. В таких условиях «простить» превращается в какое-то ненатуральное и безвкусное занятие. В 1991-1992 году люди определённого сорта призывали «простить чекистов». Но те отнюдь не были на скамье подсудимых, продолжали, как мы теперь знаем, свою деятельность, всячески её расширяя. Многие неплохие люди искренне пытались поучаствовать в таком «прощении», и это приводило к своеобразному психическому расстройству, как если бы люди обсуждали вопрос, пить им водку или коньяк, когда на столе стоят лишь чай с пивом. Господь Иисус на кресте прощает Своих мучителей. Это означает, что Он был в силах их покарать — во время Распятия либо после Воскресения. Если не верить в то, что Иисус — Сын Божий, то эти слова о прощении не то что восхищения не заслуживают, они заслуживают глубокого сочувствия, должны рассматриваться как бред умирающего. Трагикомичны попытки «любить врага», будучи не в силах как-либо повлиять на врага. Именно в этом было лукавство советских следователей, которые не одного христианина (впрочем, и менее десяти) убедили, что советскую власть надо простить и возлюбить. Никакая любовь из такой позиции не проистекает, зато проистекает подспудная ненависть к себе, предавшему свои убеждения и правду, а иногда искренняя ненависть к тем, что осмеливается не прощать врага. Лукав цинизм, уверяющий себя и других в том, что «на месте Иуды всякий бы предал». Нет, из двенадцати предал только один, и вовсе не потому, что было какое-то соревнование, вот один и пришёл первым. Тридцать серебреников деньги небольшие, враги Иисуса с удовольствием бы выдали их всем ученикам для вящего позору. Простить означает сперва освободиться от цинизма, сказать (не обязательно вслух), что совершенно нечто ужасное, что не все бы так поступили. Простить не потому что «и я бы мог», а именно потому, что «я бы мог не». Простить предателя не потому, что и я бы предал, а потому что не простить, мстить, ненавидеть само по себе есть предательство, самое страшное предательство. То, что из Иуды сделали символ предателя, показывает лишь, как много предательства в мире. Иуда вовсе не самый кошмарный предатель. Каждый день совершаются миллиарды куда более страшных предательств: муж предаёт жену, друг друга, и делается это привычно, без малейших угрызений совести, из лучших побуждений. Предают не на смерть, а на ненависть, на обман, на манипуляцию и ложь. Только пусть циники не радуются: каждый день десятки миллиардов предательств не совершаются, хотя искушения были. Каждый день миллиарды людей прощают то, что могли бы не простить, а наказать. Каждый день миллиарды людей прощают то, что сами искушались сделать, но не сделали, прощают и то, что никогда бы не подумали сделать, что кажется им невозможным. Могли бы ответить на ложь ложью, цинизмом, ненавистью — и не отвечают. Так что прощение — настоящее, не циническое — в мире есть, растёт, так что сказанное Иисусом проросло. Случай апостола Петра показывает, что вполне можно простить и вернуть человеку прежнее расположение. Правда, апостол Пётр покаялся. Большинство предающих и оскорбляющих не просит прощения, а требует. Не кается, а упрекает. Блудный сын вернулся не требовать, он даже не просил. Он — раскаялся. Притча подчёркивает, что у раскаяния была материальная причина — голод. Однако, многие люди с голоду звереют и убивают отцов (такова была революция 1917 года), а не просят у них прощения. Впрочем, не всякие отцы морят детей голодом... Другое дело, что отношения между любящими не описываются словами «прощение», «благодарность». Конечно, любовь включает в себя и благодарность, и прощение, как комната включает в себя воздух. Но «прощение», «благодарность» — понятия двумерные, а «любовь» — четырёхмерное. Прощение и благодарность не подразумевают ответного прощения и ответной благодарности, они даже исключают симметричный ответ, любовь же без взаимности — не любовь, а самообман. Ад заключается в том, что Бог прощает человека и даже благодарит человека, но Бог не встречает любви человека и потому не может человека любить. Меня простили, мне благодарны, а любви нет — потому что я не люблю. Это ад. Мой ад, конечно. Прощение не есть любовь. Это хорошая новость: можно простить и того, кого не любишь. Это плохая новость: меня могут простить, а полюбить — не полюбят. Искренность будет, уважение будет, а любви — не будет. Если выбирать, человек предпочтёт, чтобы его не прощали, зато любили. Без уважения прожить можно, без любви — нет. Хотя многие меняют любовь на уважение. Тем более любовь и искренность — как вода и камни. Могут совмещаться, как река в гранитных берегах, но не обязательно. Любовь находит странный способ вырваться из клещей лжи и правды. Она пробирается между искренностью и лукавством — играючи. Это не игра в правду, это любовная игра. Только не надо выдавать любовь за прощение, а то любовь исчезнет и останется только прощение. Вернут полномочия, благорасположение, доверие, пост, а любовь не вернут — нормален ли тот, кто согласится на такую мену? Прощение вместо любви — камень вместо хлеба. Если мы протягиваем человеку любовь, а он отводит нашу руку и требует прощения и восстановления в «правах», то, наверное, простить можно — хотя и не покаялся (ведь покаяние не требует прощения, иначе оно уже не покаяние, и фикция). Восстановить в правах можно. Только продолжать встречаться с этим человеком вряд ли полезно и ему, и нам. |