Мф. 3,2 и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное.

Комментарий Златоуста; По согласованию №20. Фразы предыдущая - следующая.

Первое упоминание Царства в Евангелии. См. покаяние.

ЦАРСТВО МЁБИУСА

"Царство Божие приблизилось" - это очень просто. Было небо и была земля - как две стороны одной бумажной ленты. Эту ленту перекрутили и склеили - вышла "лента Мёбиуса". Никто после этого не знает, на какой он сейчас стороне, и горе тому, кто будет на небесной стороне вести себя как на земной, и блажен, кто на земной стороне ведёт себя как на небесной.

*

"Царство Божие приблизилось" (Мф. 3, 2). В каком-то смысле это противоположность призыву не заботиться о завтрашнем дне: заботьтесь о завтрашнем дне, завтра - великий день, только знайте: завтра - наступило, завтра - сегодня. Царство Божие - это завтра, ставшее сегодняшним днем. Радостная весть для всех, кто привык откладывать на завтра, начинать новую жизнь завтра: вот оно, завтра! Ты сегодня живешь в том завтра, о котором всегда мечтал ты, твои предки! Ты свободен делать, о чем всегда мечтал!

11.7.2002

Всего лишь "приблизилось". Евангелие - Благая весть - это объект веры, а не знания, даже для тех, кто рядом со Христом, тем более для нас. Связь покаяния и веры ("покайтесь и веруйте"). Грехи не мешают научному знанию, но мешают вере (к счастью, справедливо и обратное: грехи науке не помеха). Грех рядом с верой -- как искусство рядом с наукой; не случайно искушение и искусство от одного корня. Искусство может быть самозамкнуто и даже должно быть таковым, наука -- настоящая наука -- немыслима вне общения. Другое дело, что если грех - искусство, то это пошлое искусство. Зато массовое.

Феофилакт: "Царство Христово есть и Христос, и добродетельная жизнь". Иоанн не требовал веры. До явления Христа это было бы издевательством. Нелепо и требовать веры от прихода Духа Св. Иисус пока ничего не говорит о самоотречении и кресте. Вера есть нечто цельное. Только кажется, что вера растет - растет наше познание веры. Так потому, что вера наша - в Иисуса, в личность, которая цельная и не делится на кусочки. Когда мы любим по-настоящему, мы любим и человека, какой он сегодня, и каким он был в детстве, и какой он будет в старости. Когда мы веруем в Христа (пусть говорим пока о Нем как о мессии в самом простом смысле), мы уже веруем и в Христа распятого и воскресшего.

Начало 1990-х гг.

В толкованиях еп. Григория на Марка есть приятная строгость. Если бы это писал епископ Российской Империи, строгость была бы неприятной, но это писал человек "на краю", ожидавший ареста "ни за что" - и дождавшийся. Тем не менее, начинает он толкование с того, то сравнивает само Евангелие и Предтечу с голосом совести. Только совесть - это не то пластмассовое покаяние, которое штампуется советским (точнее, "совковым", то есть и пост-советским) сознанием и которое вызывает нормальную рвотную реакцию или, если человек добрый, кроткое недоумение: и вот в этом - каяться? Вот в этих "против ближнего", "против себя", "против Бога"? Ну, пожалуйста, но при чем тут Христос, при чем тут совесть? С этим пластмассовым покаянием великолепно уживается кованая бессовестность, как и во времени Предтечи. Плохо не то, о чем человек кается, даже не то, о чем он умалчивает, а то, что он кается в наглой уверенности, что Бог простит. "Не торопи Бога открыть тебе Свои объятия", - предупреждает Лебедев. Бог же нас не торопит.

20.11.2002

Один кремлёвский деятель современности, окончательно отбросив демагогию про то, что в России независимый суд, предупредил, что облюбованному им для расправы бедолаге "скощухи не будет". Так вся Россия узнала, что на уголовном жаргоне помилование - "скощуха". 

При переводе Евангелия на блатной язык "Царство Божие" всюду надо будет переводить как "Скощеево царство", а Царство Кесаря - как Кощеево Царство.

*

«Покайтесь, ибо…»

Набоков в «Лолите» фантазировал про покаяние: оно-де бессмысленно, потому что «не доказано мне», что грех педофила «не  имеет  ни  цены,  ни веса в разрезе вечности». В этом месте романа очень проступает вторичность Набокова, его эпигонство по отношению к Достоевскому. Взят один из основных образов Достоевского – подросток (унисексовый), его слёзы, страсти, виктимность – и раздут. Вышло как с подковыванием блохи – подкова мешает блохе прыгать и плясать.

Парадоксальным образом, роман абсолютно не связан с реальностью, - ведь писался он именно в те годы, когда, как теперь известно, был самый разгул изнасилований детей в католических заведениях, но Набоков не мог себе этого даже представить.

Психологию педофила, конечно, Набоков не представлял даже примерно, тем более – психологию жертвы педофила. Покаяние-де невозможно, потому что невозможно избавление от детской травмы. Искалечен воревер! Да если бы это было так, то-то была бы радость сатане. Грех ужасен не тем, что наносит невосполнимый урон жертве греха, а тем, что наносит невосполнимый урон грешнику. Так что второй тезис Набокова – покаяние возможно только, если будет доказано, что грех маловажен – исходит из абсолютно ложного понимания греха. Грех – не маловажен, прежде всего, для грешника. Жертву греха Бог защитит и исцелит (впрочем, врачи тоже должны вносить свой вклад), а вот грешника – не исцелить. Слезинка ребёнка не высохнет никогда. Ни-ког-да! Ни-ког-нет!

Позвольте, а как же тогда возможно покаяние и прощение? Сами поражаемся! Невозможны! «Покайтесь» - не потому что «покаяние возможно», «грех не так уж важен» и т.п. «Покайтесь» - потому что только невозможное важно. «Требуйте невозможного» - то есть, прощения. Но требуйте именно с сознанием того, что это невозможно.

Что прощение невозможно, знают даже атеисты. Собственно, верующие часто склонны обманываться в этом отношении и принимать за прощение зарастание обид (время – не великий целитель, но целитель). Ещё с прощением часто путают всякие психологические патологии, когда эгоизм занимается проекциями, вытеснениями и просто фантазирует: «Я, мол, простил». Самообман это, игры самолюбия, а не прощение. Каждый может рассказать тыщу случаев, когда простил, а вот попробуй расскажи хоть один, когда тебя – простили. Простили по-настоящему, так, чтобы ни шрамика не осталось, ни осадочка, ни воспоминания с мемуаром. Бывает такое? Нет!

Евангельский вопль «покайтесь» не означает: «Налетай, подешевело! Все человеческие игры в забывание, в манипулирование другими, в самооправдания с сегодняшнего дня принимаются Богом наравне с конвертируемой валютой!»

Покайтесь, потому что приблизилось Царствие Божие. Бог пододвинул к Себе мир и, кряхтя, забирается на него, устраивается поудобнее, расправляет мантию, сейчас повернётся ко мне лицом и Его Дыхание… Всё человеческое теряет значение. Только поэтому и возможно покаяние. Не говорят лётчику «взлетай!», если в баках нет керосина и самолёт в ангаре. «Покайтесь» - ангар снесён могучим ураганом и он может поднять даже с пустыми баками, только «покайтесь». Одно слово! Ладно, Бог согласен на один вздох, один взгляд, на лёгкое увлажнение глазного яблока – «слезинки часть некую», по выражению Златоуста. Но – не формально. Не потому, что «не такой уж важный мой грех», «всё равно на скрижалях вечности это всё забудется»… А потому что «Боже, что же я наделал! Я не человека обругал, не подростка изнасиловал, я вселенную разрушил!»

Люби врага - у тебя с ним одно гражданство

"Царство Божие" не есть отдельное государство, "христианский этнос", "генс христиана" не есть кучка избранных. "Царство Божие приблизилось" означает, что не только "верующие", "крещеные" стали подданными Царя Небесного. И они не стали, и никто, потому что и так уже все были. Об этом практически все притчи Евангелия - возвращается Хозяин, Который хозяин для всех, а не только для тех, кто изволит признать Его своим хозяином.

Не раб решает - раб он рабовладельцу или нет. Поэтому "любите врагов ваших", поэтому "кто накормит голодного, накормит Меня". Чисто рабовладельческое заявление - ты покормил моего раба, благодарен тебе буду я! Ну это ж раб, вещь. Если ты помоешь мой автомобиль, благодарен тебе буду я, а не автомобиль. Кстати, а ты думал, ты не автомобиль? Ты моющий автомобиль, вот и все.

Отсюда любовь ко всем. Ведь все - рабы Божии. "Все люди евреи, но только не все нашли в этом смелость признаться". Да и то - креститься это не смелость, это констатация факта. Это как в Англии: все - подданные королевы, но паспорта лишь у тех, кому нужно поехать за пределы Англии. Вот крещение для тех, кто решается пуститься за пределы. Ну, с Богом! А подданные-то все, все...

Отсюда и страшность страшного суда. Незнание закона не освобождает от ответственности - если это закон природы. Прыгнул в пропасть - ну что ж... Духовные пропасти, обрывы и срывы человечности, конечно, не слишком наглядны, но изнутри самоочевидны. Ненавидишь врага? Значит, падаешь в пропасть! Ты падаешь, а не враг, хотя ты думаешь, что ненавидишь врага, ибо тот падает в пропасть беззакония. Ах, ты ненавидишь врага, потому что враг - тот, кто ведет к пропасти слепых, сбрасывает в пропасть слабых и плюет на упавших?

Птенец ты птенец, ты думаешь, что твоя вера - полет, а она всего свист ветра в ушах во время падения. Не верою спасается человек, а любовью к людям, и вера либо с любовью, хоть небольшой, либо она фуфло. Вера - всего лишь крошечный электрический импульс в крыльях падающего птенца. Импульс должен побуждать хлопать крыльями. Хоть чуть-чуть. Собственно, на большее и рассчитывать невозможно, да и не нужно. Поверь, что рожден для полета. Может, для того Бог и выбрал обезьяну в качества исходного материала ("праха"), чтобы в подсознании сидели воспоминания о полете с лианы на лиану и этим облегчали любовь. Не бояться выпустить из рук ветку - впереди есть, кому подхватить и обнять, кого обнять и подхватить. Ну, кто меняет ветку на палку - будь то копье, винтовка или дрон или просто ожесточение сердца - тот, конечно, лишь ускоряет собственное падение.

"НЕ ВИНОВАТОЕ Я, ОН САМ ПРИШЕЛ!"

Праздник Крещения, кажется, отличительная особенность православия, причем это уникальная особенность - тут православие наследует прямо иудаизму времен Иисуса. Жаркая проповедь Предтечи не имеет сегодня аналогов ни в иудаизме, ни в католичестве, ни в протестантизме.

Дело не в том, что изменилась культура. Она, конечно, изменилась, но надо понимать, что и две тысячи лет назад проповеди Предтечи были вполне "сектантскими" - в смысле, привлекали немногих. Когда евангелисты сообщают о толпах народа, о том, что "все" стекались к Предтече и - позже - к Иисусу - это лишь обычное архаическое преувеличение реальности.

Да, в архаических обществах чувство вины и стыда более культивируется, чем в современном, но "более" - не означает "широко распространено". Абсолютное большинство людей и две тысячи лет назад, как и сегодня, ежедневно жили без озабоченности мнением соседа, семьи, рода, тем более, каких-то там властей, и уж подавно не интересовались Богом. Это все на парадные случаи, вроде красной рыбы на праздник, а каждый день селедка.

Точно так же, когда христианские апологеты пишут, что "иудеи напряженно ждали пришествия Машиаха", это все беллетристика и преувеличение, используемые для большей ясности. Ясность достигается ценой упрощения. Как и сегодня, абсолютное большинство иудеев напряженно ждали вечера, чтобы отдохнуть, праздников, чтобы отдохнуть, субботы, чтобы отдохнуть. Не чтобы Богу молиться, а чтобы порадоваться жизнью, пожать, так сказать, плоды трудовой недели. Как и сегодня, "напряженно ожидающие" были крошечной горсткой не слишком приятных людей, к которым относились как к неизбежному добру - добру, не злу, но "неизбежное добро" настолько близко ко злу, насколько это вообще для добра возможно.

Так что проповеди Иоанна Предтечи свидетельствуют не о развитой культуре стыда, а о развитой личной внутренней жизни Иоанна. Не больше, но и не меньше - не будем преуменьшать размеры и значение внутренней жизни одного человека. Собственно, никакой другой "внутренней жизни" не существует. Суммирование "внутреннего" невозможно. Две души весят и занимают места столько же, сколько одна - бесконечно много.

В этом уязвимость атеистической идеи, что религия - это удовлетворение спроса. Нету никакого такого спроса! На пиво спрос есть, на секс и насилие есть, а на Бога нет и не предвидится. Есть такое предложение - и оно сильно напоминает попытку продавать холодильники на Солнце или айфоны - слепоглухонемым.

Любое общество любой эпохи может смело сказать о Христе: "Не виноватое я, Он Сам пришел!" Это весны вся природа дожидается, а люди ждут не Бога, а каждый своего. Бог родился, видимо, в первый удобный момент, но это не означает, что это был момент идеальный. Идеальный момент - это будет во Второе Пришествие. Для Бога идеальный, конечно, а для нас-то лучше вот так, как вышло - теперь всегда можно оправдаться тем, что Христос это античная муть, не имеющая к "современности" отношения.

Насколько любое общество любой эпохи далеко от Бога, видно из самой постановки вопроса о вере как основании "вины" или, напротив, "прощения". Либо-либо. Либо "христианство спасения" (так Бердяев деликатно обозвал христианство шизоидное, садомазохистское, эксплуатирующее совесть человека с таким же иррационализмом, с которым русские эксплуатируют углеводороды), либо "христианство творчества" - как Бердяев наивно обозначил свой идеал. "Наивно" - потому что творчество не противоположно спасению, как радость не противоположна виноватости, скуке и тоске.

Проблема не в том, что некоторые виды протестантизма паразитируют на стремлении человека к радости, культивируют оптимизм (который сразу страшно дешевеет и глупеет), а некоторые виды православия паразитируют на чувстве вины и культивируют пессимизм под видом "трезвой надежды". Проблема в том, что и то, и другое не имеет отношения к "покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное". А вот силуаново "держи свой ум в аду и не отчаивайся" - удачная выворотка этого евангельского девиза. Именно потому, что рай приблизился, вдвинулся в мою жизнь, я вижу в моей жизни ад. Не было бы рая приблизившегося, я бы не подозревал, что я в аду. "Не отчаивайся" и "покайся" - одно и то же. Трудно каяться, когда думаешь, что покаяние - дорога к отчаянию. Покаяние - это победа над отчаянием, и, поскольку отчаяние в жизни непрерывно (извиняйте, "жизнь такая"), то и покаяние, соответственно...

Это не означает, что средний православный хотя бы на йоту ближе к Богу, чем средний католик или средний протестант. Православные частые - поскольку обязательные исповеди - это не просто фиги Богу, это пластиковые фиги. Среди православных встречаются христиане, но не чаще, чем среди католиков и протестантов. Впрочем, и не реже.

Это означает, что ничто и никто не виноват в Боге. Бог приходит Сам. Никто Богу не причина ("вина" по-славянски - "причина"). Бог - не результат исповедей, розариев или библейских курсов (и уж, подавно, Бог - не результат отказа от исповедей, розариев и библейских курсов; антицерковность, возможно, добродетельнее церковности, но уж точно глупее).

"Покайтесь, ибо приблизилось Царство" означает, что средним быть нельзя. Тут точка соприкосновения христианства и современного - "секулярного", "западного", "европейского" - мира. Только глупый романтик видит в буржуа триумф посредственности, а в цыгане - явление свободы, только глупый христианин видит триумф христианства в средневековом кошмаре. Надо же отличать форму свободы от содержания - и в современном человеке, чья жизнь поминутно расписана (если все хорошо - то есть, если у него есть работа) куда больше романтики и вдохновения, чем в любой богеме. Потому что "средний человек" один на один с жизнью, а "богема" - всегда в компании с другими. А Фавор случается где угодно, но не в таборе.

* * *

Вот яркая иллюстрация к тому, насколько изучение Евангелия отличается от изучения современной литературы. Полтора тысячелетия государственного христианства, идолопоклонства перед буквой дали противоположную реакцию в виде гиперкритицизма. Вот Иеремиас анализирует данные об Иоанне Предтече. Его исходный тезис – «всё было совсем не так, как нас учили». Страдает не только Евангелие, пострадал и Иосиф Флавий, о котором Иеремиас сообщает: «Иосиф Флавий категорически оспаривает утверждение, что крещение Иоанна имело какое-то отношение к отпущению грехов». Смотрим в текст Флавия:

«Ирод умертвил этого праведного человека, который убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу, питать благочестивое чувство к Предвечному и собираться для омовения. При таких условиях (учил Иоанн) омовение будет угодно Господу Богу, так как они будут прибегать к этому средству не для искупления различных грехов, но для освящения своего тела, тем более, что души их заранее уже успеют очиститься».

Надо заметить, что английские переводчики вполне почтенного рода вставляют в текст слово «только» - «прибегать к этому средство [не только] для отпущения грехов». Русский перевод не очень удачно даёт слово «освящение тела» там, где уместнее «очищение тела» («агнея ту соматос»).

Важнее, однако, другое – Иеремиас искусственно подменяет проблему. Он не отрицает, что Иоанн проповедовал покаяние, но сосредотачивается на том, что крещение Иоанново с покаянием связано не было. Но Флавий говорит о другом: Иоанн лишь переставляет местами покаяние и омовение. Сперва покаяние, потом омовение, а не покаяние во время омовения. Сперва – «заранее» - очиститься праведностью, а потом уже очищаться телесно. На всякий случай, заметим, что говоря об очищении тела и об очищении души Флавий употребляет разные греческие слова – в первом случае, «агнея», а во втором – с хорошо знакомым и русскому читателю корнем «катар». Но Иоанн, разумеется, говорил не на греческом.

В сущности, проповедь Иоанна в таком изложении не так уж и радикальна. Это всё то же, хорошо знакомое по пророкам, перенесение акцента с внешнего на внутреннее. Иеремиас пишет, что Иоанн проповедовал покаяние и крестил готовых покаяться, но ведь в Евангелии нет про «крестить готовых покаяться». Более того, Иеремиас невольно производит подмену – «покаяние» и «отпущение грехов» вещи разные. В той же главе Флавий говорит о покаянии – о том, что Ирод убил Иоанна, чтобы не раскаяться, если проповедь Иоанна вызовет народное восстание. Тут «покаяние» уж точно никак не связано с «отпущением грехов».

Вот что Иеремиас указывает совершенно правильно – что не надо недооценивать символический аспект крещения Иоанна. Человек проходит сквозь Иордан как его предки проходили сквозь Красное море – это путь к свободе.

Тогда становится понятнее, почему Иоанн шокирован тем, что Иисус хочет «креститься от него». Тот, кто совершает обряд крещения, подобен как минимум Моисею, ведущему народ к спасению.

Любопытен и другой вопрос: а крестил ли Сам Иисус? Иоанн прямо говорит – крестил, остальные евангелисты не менее прямо говорят – не крестил, а лишь посылал апостолов крестить. Объяснений может быть два: историческое – Иисус сперва крестил и Сам, потом передоверил это апостолам, как передоверил им и исцеления, литературное – «Иисус крестил» в смысле «граф Клейнмихель построил железную дорогу».

Важнее другое – между Иоанном и Иисусом налицо прямая связь идей, продолжающая предыдущую традицию. От буквы – к духу, от обряда – к жизни. Утром любовь, днём крещение, вечером спасение. Разрыва с буквой, с формой, с обрядом не происходит ни на каком этапе, отношения с Богом не превращаются во что-то бестелесно-бесплотно-платоническое, но отношения становятся всё более личными, динамичными, от частицы («очиститься от грехов») к волне – благородство, справедливость, набожность. У Флавия этому соответствуют три греческих термина – «аретин» (это, скорее, добродетель воина), «дикайосине» («дике» - «справедливость») и, наконец, «евсевия» - откуда и имя Евсевий. Домашнее задание: увидеть, что триада благородства, справедливости и набожности – это и триада веры, надежды и любви.

•

Царство Божие, конечно, надо на современный язык переводить как "страна Божия". Для человека античного мира "страна" и "царство" были синонимы. Если в стране нет царя, то это дикость какая-то. Собственно, именно такова логика рассказа, объясняющего установление в Израиле монархии - и эта логика оценена автором рассказа как кощунство.

Как может одна страна находиться внутри другой? Ну, для мало-мальски образованного человека это не проблема - различение "настоящего" и "поддельного". Всегда есть самозванцы, всегда реальность расслаивается. Даже в личной жизни есть настоящий "я", а есть во мне маленький гаденький выскочка, крошка Цахес, как есть во мне и невероятный, сияющий супер-герой. Царство Божие - царствование, правление Божие, когда все три моих ипостаси бледнеют перед светом зари.

Есть четыре способа из одной, родной страны попасть в другую. Туризм, деловая поездка, эмиграция, беженство.

В Царство Божие тоже попадают, используя все эти сценарии. Но только один даёт право на постоянное жительство.

Беженство, конечно, а вы что подумали?

Суеверие - это деловая поездка в Царство Божие. Ханжество - поездка деловая. Поверхностная религиозность - туризм. Фарисейство - эмиграция. В общем, всё это описано в притче о сеятеле. А настоящий путь - в заповедях блаженства. Бросить всё, потерять всё, и бежать... "Блаженны изгнанные". Ничего не успеть с собою взять. Какой там исход!!!

Вот почему смерть для христианина - приобретение. Язычники клали покойнику монету, чтобы оплатить визу в загробное царство. Христос советует расстаться с последней монетой, чтобы попасть в Царство Божие. "Блаженны нищие". Ну, конечно, это образ. Красное словцо. А какое ещё словцо победит жизнь бледную? Да и про смерть - риторика. Умереть дело нехитрое, даже отъявленным бездельникам и лодырям пока удавалось. А вот умереть со Христом, хотя бы на пять минут раньше смерти с собой, любимым, - это да, это Почётный Беженец Царства Небесного. По нечётным, конечно, тоже

*

Существует обычная геометрия, обычное пространство, в которой параллельные прямые не пересекаются. Эвклидова геометрия.

Существует неэвклидова геометрия, геометрия великих математиков Лобачевского и Римана, «Риманово пространство», в котором параллельные прямые могут и пересечься, оставаясь при этом параллельными.

Существует геометрия Иисуса, «Христово пространство», оно же Царство Божие, и в этом пространстве только параллельные и пересекаются. Люди любят друг друга и соприкасаются друг с другом только, если они любят Бога и соприкасаются с Богом, оставаясь при этом вечно параллельны Ему.

Всякая попытка пересечься с Богом есть либо утверждения себя в качестве Бога, либо утверждение Бога в качестве себя, что ничуть не лучше и есть кумиротворение. В Пространстве Божьем надо перечеркнуть себя, чтобы стать собой, нельзя быть кривым, надо быть прямым, и тогда соприкоснёшься со всеми точками. Напротив, перпендикуляры в этом пространстве не пересекаются с тобой. Он в тебя тычется, впивается, бьёт в тебя, но – не попадает. Враг вражится, а ты не враждуешь.

Существует повседневный взгляд на вещи. По этому взгляду и опыту вещь из чугуна падает на землю быстрее вещи из шёлка.

Существует научный взгляд, научный опыт, и по этому опыту неважно, из чего вещь сделана, скорость падения одна у шёлка и чугуна, если только воздух не мешает.

Существует повседневный взгляд на другого человека. По этому взгляду в отношениях между людьми действует закон Ньютона. Всякое действие равно противодействию. Ударят – ударь. Обидят – обидь. Покинут – покинь.

Существует взгляд Христов, закон Божий, и по нему ударят – подставь щёку, осудят – не осуди, от тебя отрекутся – не отрекайся. Все тела в Пространстве Христовом не опускаются, а возносятся с одинаковой скоростью, - тело грека и тело еврея, тело русского и тело американца. В этом мире не тягота тяготения, а лёгкость любви есть поле, порождающее все взаимодействия. Тут покой – в творении, противодействие – в милосердии, инерция – в постоянстве любви.

Человек одновременно учится Царству Божию, как учится геометрии и физике, и живёт в Царстве Божием, как живёт в пространстве Эвклида и в космосе Ньютона. Только бы поля в тетрадках были достаточно большими, чтобы Учителю было, где объяснять ошибки.

ВРЕЗАТЬСЯ В ЦАРСТВО БОЖИЕ

Один французский фантаст придумал оригинальный сюжетный ход: на чужую планету попадает не один космонавт, не команда космонавтов, а целый кусок земли. Французской земли - с заводом, с несколькими городками, с обсерваторией... Ну, знаете - побочный эффект квантовой перистилизации при нахождении Венеры в доме Сатурна.

Сюжет фантаст загубил. Французы просто превращают новую планету в подобие Франции. Находят общий язык с коренными жителями (кентаврами), истребляют тех, с кем не нашли общего языка (летающих медуз). В 1960-е писалось, империализм был ещё свеж, представить себе, что какие-то кентавры могут ассимилировать или поработить французов, было немыслимо. Что летающие медузы могут стоять на эволюционной лестнице выше кентавров, для французов, изучающих Гомера в школе, и сейчас немыслимо.

Тем не менее, потенциал у этой притчи (а всякая фантастика есть притча-переросток) большой.

Во-первых, она учит христианина жить в новом - современном - мире, где он один. В романе христианство представлено одним-единственным человеком, сельским кюре, который страшно пугается, что он на новом месте жительства - Папа Римский. Впрочем, автор, как истинный француз-антиклерикал, всё-таки отдал кюре на растерзание летающим горгонам. Потому что представить себе хождение в церковь на ино-планете никак не мог.

Так вот, в новом мире нормативный статус христианина - сингулярность. Не вопрос, в какую церковь ходить. Церковь-то найти можно, хотя обычно трудно. Проблема в другом - это мир неверующий. Не иудейский и не мусульманский, не буддистский и не конфуцианский, а просто неверующий. Вывески ещё не все сброшены, но фактически - именно так. За плечами Огромное Христианское Прошлое (ОХП), а в настоящем и будущем по нулям. Если ты начинаешь требовать чего-то, апеллируя к этому ОХП, могут и психиатра позвать - и правильно. Ну вот сейчас в России какой-нибудь реконструктор славянского язычества начнёт требовать себе выделения государственных девственниц для жертвоприношений, потому что предки так делали...

Ситуация шизоидная, потому что с одной стороны ОХП повлияло на настоящее - оно "какбэ" живёт по христианским нормам. Типа не убивает, не прелюбодействует, девственниц не жертвоприношает. С другой стороны, это именно "какбэ" - чем ближе этические нормы современности к религиозным, тем заметнее расхождения. Девственниц в жертву не приносят, но девственностью и не заморачиваются. Правда, Иисус тоже про девственность ничего не говорил - Он же не был не древний итальянец, у которых, да, была зацикленность на весталках и всяком таком.

Более того, когда тебя вырвало из прошлого и вбросило в будущее, ты сталкиваешься не только с новыми явлениями и людьми, ты сталкиваешься с новым в старых, привычных явлениях и людях. Среди кентавров с горгонами по-новому ведут себя люди. И "по-новому", к сожалению, обычно означает не святость, отнюдь не святость...

В общем, ты один среди кентавров. Миссионерствовать не запрещено, но сто раз подумаешь - а нужен ли тебе единоверец-кентаврец? И как тут жить, не превращаясь в летучую медузу-горгону? Такое ведь бывает с верующими в наши дни, и даже ой как бывает...

Это минус. Плюс один: жить интересно! Какое, к лешему, познай самого себя, когда вокруг столько оригинально-непознанного! Нет, ну, конечно, в процессе познания другого ты себя как раз и познаешь, но насколько же интереснее в процессе другого, а не в разглядывании своего пупка!

Так вот "Царство Божие приблизилось" и есть то самое перенесение тебя в новый мир. Твой мир, конечно, при тебе, под ногами и вокруг, но он теперь всего лишь инкрустация в огромное неизведанное нечто. И люди, к которым ты привык до незамечания, предстают в новом свете. А ты думал, "второе рождение" - это ты в новом свете всем предстаёшь? Велика важность, а то мы новорожденных не видали! Как и с первым рождением, с рождением в Духе главное - попадание из малого замкнутого пространства в бесконечное, из свёрнутости - в раскрытие, из своего - в общее. Только адаптироваться к Царству Божию немножечко сложнее - требуется бесконечность, причём реализуемая здесь и сейчас.