Мф. 12, 15 И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех.

Мк. 3, 7 Но Иисус с учениками Своими удалился к морю; и за Ним последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, 8 Иерусалима, Идумеи и из-за Иордана. И живущие в окрестностях Тира и Сидона, услышав, что Он делал, шли к Нему в великом множестве. 9 И сказал ученикам Своим, чтобы готова была для Него лодка по причине многолюдства, дабы не теснили Его. 10 Ибо многих Он исцелил, так что имевшие язвы бросались к Нему, чтобы коснуться Его. 11 И духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий.

Лк. 6, 17 И, сойдя с ними, стал Он на ровном месте, и множество учеников Его, и много народа из всей Иудеи и Иерусалима и приморских мест Тирских и Сидонских, 18 которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и исцелялись. 19 И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех.

Ср. Мф. 4, 25.

№48 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

*

Здесь скрывается одно из евангельских противоречий. В Лк. 6,17 говорится о том, что Иисус проповедовал "на ровном месте" - и через пару фраз начинаются заповеди блаженства, которые у Матфея начинают проповедь "на горе". У библеистов даже термин есть "Равнинная проповедь". Получается, что кто-то из евангелистов крепко перепутал ровное место с горой. Есть выход: считать, что эта фраза Луки (и, соответственно, Мк. 3,9) относится к другому эпизоду, а именно к рассказу Матфея о том, как фарисеи негодуют на Иисуса, а Иисус, словно отвечая им, исцеляет множество людей. Тогда вина на Луке, который разорвал эпизод, вставив в него повествование об избрании апостолов. Что у Луки вообще Нагорная проповедь не на месте и местами полнее, а местами урезаннее, о том даже и спору нет. Спрашивается: имеет значение, на ровном месте или на горе произнесено "Блаженны нищие духом"? Спешить с ответом не следует. Вообще-то такие детали важны - гора место священное, хотя бы потому, что на ней безопаснее, над врагом преимущество (если враг пеший). А в частности можно вспомнить и одну героиню Льюиса Кэррола, которая заявляла, что бывают такие горы, рядом с которыми другие горы просто равнины. Иногда важно соотношение, а не абсолютные величины. Матфей сперва описывает, как Иисус молится в пустыне (уж куда как ровное место), а потом проповедует на горе, Лука же сперва описывает, как Иисус молится на горе, затем проповедует на ровном месте. Оба сходятся в одном: Бог настолько отличен от человека, что граница между молитвой и разговором всегда есть, и выражается, помимо прочего, материально. Гораций советовал почаще менять стиль, Евангелие показывает, как перемена декораций подчёркивает неизменность сути.

*

Рассказ об исцелении "множества народа" напоминает письмо, разорванное на две части: рассказ о самих исцелениях из 80 слов находится только у Марка, объяснение же того, почему Иисус запрещал об исцелениях рассказывать - только у Матфея. Обычно этот запрет истолковывают как временный. Но, когда слышишь рассказы об исцелениях от своих современников, хочется, чтобы запрет этот был постоянным. Потому что, в рассказах о мироточивых иконах, о видениях Богородицы, о мощах, о чудесном посылании денежек нищим и здоровья больным - очень мало Христа. Бога очень мало. Это пена, подобная пене на воде во время стирки. И если бы это была просто пена на воде, всё было бы прекрасно. Но ведь бывает так, что вода уже стекла, а пена всё еще стоит. Так и рассказы о чудесах часто показывают место, где вода была, да сплыла. Одна пена и осталась. И заметно это по тому, что облагодетельствованные не умеют благодетельствовать. А если с тобой произошло чудо, ты должен сотворить чудо с другим. Нельзя быть плотиной на пути чуда. Рассказ о чуде чаще всего и есть такая плотина: мне стало хорошо, а тебе нет. Другому, наверное, и не нужно исцеления, он вполне здоров. Но другому нужно другое, то, чего Бог не в силах дать: другому нужно человеческое сочувствие, человеческое поведение, а ему предлагается смесь ангельского восторга с тараканьей суетой и приземлённостью, потому что чудеса, о которых с энтузиазмом рассказывают, все какие-то на редкость материалистические, самодовольные, эгоистические. Тупиковые чудеса. Бог настоящий, в отличие от фантастического божества Вольтера, посылает здоровье без оглядки на то, как оно будет использовано. Просто на здоровье! И худшее использование чуда - гордиться чудотворцем, потому что всё-таки и такая гордость - гордыня, когда к себе, исцелевшему и любимому, подшивают сверхъестественное. Меня же исцелили, не кого-нибудь...

*

Евангелист Марк дважды использует оборот "нечистые духи". Вспоминается юмористический приём у Ильфа с Петровым: сперва они выводят героя, лысого, как абажур (то есть, видимо, не вполне лысого, а с некоторым венчиком волос, напоминающим бахрому у абажуров того времени), а в следующей фразе не пишут: "Человек, лысый как абажур, сказал", и пишут: "Абажур сказал". Падали перед Иисусом на колени и голосили, разумеется, не "нечистые духи", а люди. Проблема в том, что нечистые духи для современного человека такой же архаизм как абажур из ткани с бахромой. Абажур не только быстрее собирает пыль, но и мыть его труднее. Когда голос очень хрипит, уже и голоса нет, а есть лишь хрип. Так и духовная нечистота: начинается она с лёгкой пыли, а заканчивается ржавым хрипением, в котором уже и человеческого почти нет. Человек растворяется в том, что начиналось как лёгкое увлечение, словно соль в стакане воды. С Богом такого не бывает: Он не вызывает привыкания, зависимость и со-зависимость бывают от религии, но не от Него. Сатанизм не в том, чтобы иметь в себе бесов - бесноватых Бог может исцелить, а в том, чтобы потихонечку соскальзывать с Бога. Этого Бог остановить не в силах.