Мф 26 7 приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову.

Мк. 14, 3 - пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову.

Лк. 7, 37 И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром 38 и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром.

Ио 12, 3 Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира.

№128 по согласованию. Фраза предыдущая - следующая.

Проповедь Амфилохия Иконийского.

Когда размышляешь над тем, одно ли событие - возливание мира на голову Иисуса или возливание мира на ноги Иисуса - меньше всего смущается путаница между головой и ногами. Нет, конечно, каждый человек, если поставить его перед выбором, предпочтёт остаться безногим, а не безголовым. С другой стороны, у трупа одинаково мертвы и голова, и ноги, а ведь Иисус Сам увидел в происшедшем символ Своей смерти и ученикам на это показал. Как человек воняющий вызывает отвращение, каким бы великим мыслителем или бегуном он ни был, так благоухание переносит человека в какую-то ангельскую сферу, где забываешь про руки-ноги-голову. Точно так же для мужчины очень важно выяснить, как же звали женщину - мужчине важно позвать, проявить свою власть. Иуда её заставил бы отчёт финансовый писать и оправдываться за неправомерное расходование средств. А женщине важно в безумно тяжёлую для Спасителя ситуация принести аромат покоя и мира. Она мыслит не словами, а запахами, и это не ниже, а выше слов. Счастье нельзя описать, а вот унюхать - очень легко. Споры о том, что такое счастье, потому и бессмысленны, что счастье - аромат, а не предмет. Женщина была счастлива Иисусом и сделала крайне логичную вещь, найдя счастью символ. Это - победа над смертью, которая уже нависла над Иисусом, потому что смерть прежде всего - запах, сладковатый и тягостный.

*

В молитве перед причастием сравнивается человек, который хочет в свои уста принять Тело и Кровь Христову, с блудницей, которая прикасалась к Иисусу своими губами. Её губы нечистые, но мои - ещё более нечисты. Потому что блудница своими губами всего лишь целовала клиентов, а я своими губами ругал, ругался, вводил в заблуждение. Больше согрешил не тот, кто занимался фальшивой любовью, а тот, кто занимался искренней ненавистью.

*

КОГДА БЕЗУМИЕ УМНО

Младший современник Иисуса и, видимо, ровесник апостола Павла римский писатель Петроний так описывал «римский разврат»:

«Затем началось такое, что просто стыдно рассказывать: по какому-то неслыханному обычаю кудрявые мальчики принесли духи в серебряном тазу и натерли ими ноги возлежащим, предварительно опутав голени от колена до самой пятки цветочными гирляндами. Остатки этих же духов были вылиты в сосуды с вином и светильники».

Надо еще учесть, что серебро тогда стоило немногим дешевле золота.

Конечно, римская и еврейская культуры были достаточно далеки друг от друга, но все же они были и культурами достаточно близкими – в сравнении, к примеру, с китайской. Так что жест Марии Магдалины и широкий жест древнеримского нового русского исходят из схожих представлений о том, что такое жертва, почет, самоотдача. Реакция Иуды близка реакции Петрония: неприлично, стыдно. Скорее всего, и Мария, и Трималхион понимали, что могут натолкнуться на недоброжелательную оценку, преодолевали и какой-то внутренний барьер в себе. Дорого не масло, а именно преодоление стыда.

Богатство так же бесстыдно, как покаяние, вся их ценность – в публичности. Непубличный богач – не богач, а всего лишь скупец. Непубличное покаяние – всего лишь раскаяние, угрызение совести. Схожа и логика тех, кто отвергает публичность. Это логика коллективизма – не высовывайся. Древнеримская добродетель (которая была огромной, широким контекстом, в котором только и существовал древнеримский разврат, миниатюрный и хлипкий) - это добродетель взаимного самоограничения во имя выживания. Не раскачивай лодку своим выпендрежем как в добре, так и в зле. Потом эта традиция перекочевала в римо-католичество и до сих пор тут живет (вместе, увы, и с традицией разврата, и с традицией имперскости, и с традицией властности). Своя большая правда в этой традиции есть. И нищих надо кормить – Иуда прав, и хвалиться богатством не надо – Петроний прав. Благотворительность и смирение, смирение и благотворительность! Карр! Карр-карр!!

Покаяние – причем публичное, хотя бы там, где двое или трое, считая кающегося – противостоит коллективизму. Коллективизм не возражает против любого греха, лишь бы он совершался втайне, не напоказ, не раскачивая лодку. Вот покаяние – раскачивает лодку, потому что провозглашает, что коллектив – народ, нация, религиозная община – всего лишь сумма обычнейших людей со всеми присущими им недостатками. В этом принципиальная разница между чисткой зубов и посещением сортира и чисткой совести. Иуда раскаялся – но не публично, он предпочел удавиться, но не выносить на публику свой грех. Вышел грех в квадрате – точнее, в петле. Петля греха, петля Иуды…

Так что иногда нужно совершать безумства ради Бога и ради людей. Делать что-то сверх положенного. Человек, не совершающий безумств – всего лишь обезьяна. Безумие – не ум, но безумие часто проявление ума, особенно, когда ум вынужден бороться со своей глупостью, когда благородство вынуждено бороться с подлостью в себе, и вера – со своим неверием.