Мт. 26, 39 И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты.

№148 по согласованию.

Мк 14, 35 И, отойдя немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; 36 и говорил: Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты.

Лк. 22, 42: говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет.

"Если возможно" - Мф 26 39.

Иллюстрации.

Фразы предыдущая - следующая.

Эссе Оригена - Златоуста.

Гефсиманское моление есть откровение, рассказ и факт. Как ни странно, более всего человеку понятно откровение Гефсимании, менее всего - факт Гефсимании. Нам, хочется надеяться, никогда не будет дано почувствовать всё то, что чувствовал Иисус. Это свыше человеческих сил - не потому, что Иисус выше человека, а потому, что Иисус вполне человек. Сострадание, сопереживание, эмпатия нравственно недопустимы там, где человеку предстоит смерть, причём смерть добровольная. Тут допустим лишь со-поступок, со-добровольность.

Такой возможности нет не только в Гефсимании, которая далеко в прошлом и одновременно в вечности. Такой возможности нет и там, где один человек вслед за другим добровольно идёт на смерть. Добровольность не бывает коллективной, решение только тогда вполне человечно, вполне добровольно, когда оно принимается в одиночку, не "под внушением", не "индуцированно", "инфекционно" (что вполне вероятно, но тогда уже это воля не добрая, а просто нездоровая).

Невозможность со-пережить поступок, акт добровольного согласия на смерть есть невозможность понять, о чём молится Иисус: о Себе или о других. Может быть обо всём мире, может быть, об Иуде.

Легче понять, зачем Евангелие рассказывает о Гефсиманской молитве. Это рассказ о человечности и добровольности Распятия, о том, что непонимание, незрелость, алчность, трусость, всевозможные "обстоятельства" - ничто в сравнении с главным: волей Божией.

Рассказ о Гефсимании подчёркивает слабость апостолов, трижды подчёркивает, но всё же это рассказ прежде всего не о слабости апостолов, а о слабости Иисуса. Про свою слабость апостолы могли рассказать и сами - они же знали, что спали. Про кровавый пот и слова молитвы рассказал единственный, кто не спал - Иисус. Он рассказал о Себе то, что не посмела бы даже Мария рассказать - что Он не просто "настоящий человек", а что Он человек, не боящийся бояться, не боящийся рассказывать о своём страхе, и рассказывающий не из самолюбия, не чтобы покрасоваться, а чтобы ободрить других: вы не плохие, если боитесь. Может быть, только этим Иисус отличается от всех других людей: Он не боится не только быть человеком, но и обнаруживать в Себе человека там, где любой человек начинает изображать из себя бога.

Совсем легко понять, зачем Дух Божий сохраняет рассказ о Гефсимании в составе Откровения. Иисус о многом рассказывал, не всё записано, и не потому, что "весь мир не вместил бы книг", а потому что человек не всё способен вместить. Рассказ о Гефсимании есть рассказ не только страданиях Иисуса, но и о страданиях Отца. Этот рассказ понятен, если человек одушевлён человечностью, иначе человек прочтёт о том, как Иисус молился Отцу, а садист Отец пихал "любимому" Сыну в рот горькую гадость, хотя мог бы обойтись и без этого. Всемогущий же.

Если бы Иисус не сказал "Да будет воля Твоя"... Ой что было бы! Была бы воля человеческая - тогда бы Бог в окружении архангелов и ангелов сошёл бы судить людей, которые посмели обидеть Сына. Тогда бы небо лопнуло от ужаса, а земля с наслаждением бы стала жевать двуногих тварей, попирающих законы земные и небесные. Чаша бы осталась, только бы чашу стало бы пить человечество. В скандинавском мифе герой начинает пить из рога - и не может, хотя рог маленький, а герой большой. Рог-то соединён, оказывается, с морем. Гефсиманская чаша соединена с чем-то абсолютно бесконечным, беспощадным, и всякий, кроме Иисуса, кто попытался бы её выпить - а всякий, кроме Иисуса, заслужил её пить - пил бы её бесконечно. Даже поскрежетать зубами не было бы времени, хотя желание было бы.

*

Молитва Спасителя в Гефсиманском саду это и молитва о Себе, это простой человеческий (богочеловеческий) страх смерти. Богочеловечество и вера в воскресение собственное не смягчают, а обостряют этот страх небытия, ибо мы не знаем, чего боимся, когда пугаемся смерти, а Иисус -- знал. Но молитва Спасителя в Гефсимании это и молитва о том, чтобы человечество было спасено и искуплено без Креста, помимо смерти. И вот многие часы Он вместе с Отцом оглядывает нас, миллиарды людей, сотни столетий: нельзя ли без этого? ведь спасение Крестом не лучший путь, опасный путь не только для Христа, но и для христиан. И все-таки: нет, другого пути нет.

6.12.2001

"Вольною страстию" называют церковнославянские песнопения смерть Спасителя - то есть, добровольною, по своей воле принятой. Здесь обнажается бездна между Богом и человеком, между волей Бога и волей человека. Среди людей - святых, мучеников - есть принявшие смерть добровольно, вышедшие к палачам сами, и еще больше таких, которые по своей воле избрали смерть, не увиливая от нее. И тем не менее, их страдание и смерть, пусть и могут быть названы вольными, все ж безмерно иные, нежели вольные страдания Иисуса. Каким бы героем ни был человек, с какой бы радостью, легкостью, решительностью ни отдавал он жизнь за друзей своих - все же воля его и он сам действуют в мире, где смерть является непременной данностью. Мы не распоряжаемся нашей смертью, мы не решаем, умирать нам или нет - мы вольны лишь ускорить пришествие смерти. Но Иисус, Слово Божие, Слово, которым мир сотворен - ведь Он мог сотворить мир, в котором смерти не было бы вообще. Для этого нужно было одно: создать мир без человека. Через человека, через человеческий грех смерть входит в мир, и для спасения человека Иисус принимает смерть. В мире без человека все было бы - кроме смерти, греха - и, как ни назойливо это звучит - кроме человека. Возможен ли такой мир? Да с точки зрения любого честного человека - только такой мир и возможен, а я - я случаен в мире, ошибка Господа Бога. И вот, в Гефсимании, перед Голгофой, обнаруживается - нет, наоборот: все возможно Отцу - кроме нетворения человека. Неужели бы, если возможно, Отец не избавил бы Сына от гибели? Но не ангелов Он должен бы послать для такого спасения, не новый потоп устроить - остановить Распятие возможно было лишь в первые дни творения.

1990-е гг.

Ориген велик, как это часто бывает, в том, что пишет мимоходом. Похоже, именно за эти "мимоходы мысли" его и любили. Вдруг - блестящая, яркая, непостижимо оригинальная мысль. Окружающий текст - всего лишь строительные леса, которые разобрать нельзя, а одолеть почти невозможно.

К числу таких мыслей можно отнести идею, что, когда Иисус молился "Да минует меня чаша сия", Он не проявлял слабости, напротив - Он просил у Отца иной чаши, чаши ещё больших страданий, таких страданий, которые бы привели ко спасению всех людей немедленно.

Могучая фантазия, могучий альтруизм, но - мороз по коже. Что же такое могло произойти? Легко представить себе противоположное - Иисус становится подлинным вечным жидом, который ходят, бессмертный среди смертных, и учит, направляет на истинный путь, организует... Христос Даниила Андреева, да в общем-то и большинства христиан, чего уж греха таить... Воскресение и вознесение как бы гасятся сошествием Духа - вот Он, Господь, просто в таком воздушном виде. Христос-кондиционер. Бррр, гадость! Точнее, пошлость, но разница не велика.

Воспитатель не спасает даже ребёнка, а взрослого воспитатель может лишь погубить. Что же спасает? Какое-то ещё более жуткое страдание? По миллиметру в час опускать в кипящее масло? Ну и что тут более спасительного?

Скорее уж, пройти через предательство не одного Иуды, а всех учеников. Пройти через оставленность не временную, а навсегда... Чтобы ни мать у подножия креста, никто... Чтобы и не крест, а простое равнодушие...

Может быть, именно это страдание ещё и предстоит Спасителю, да и уже совершается - и не равнодушие неверующих мучительно, а равнодушие верующих, неверность верных... неверность трафарета, скуки, самоповтора, имитации, пробуксовки...

Может быть, всё не так уж страшно! Даже наверное всё не так уж страшно!! Но только милостью Отца, а не нашей, человеческой...