Мф 28 1 По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб.

Мк. 16, 1 По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, 3 и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? 4 И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик.

Лк. 24, 1 В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они ко гробу, и вместе с ними некоторые другие;

№167 по согласованию Фразы предыдущая - следующая.

В патриархальном обществе косметику обычно употребляют женщины. Мужчины украшаются властью и её плодами - делами. Иногда разрушительными, как поддельная косметика. Косметика, однако, настигает мужчину - в гробу. Когда уже все дела испарились. Женщины, кстати, именно в гробу часто менее приукрашены, чем в жизни - они освободились от необходимости казаться. Обычай умащать тело покойниками ароматическими маслами - напоминание о том, как мало покоя в покойнике. Тело уже тлеет, но ещё видно. Это - жизнь, а не смерть. Жизнь есть постоянное тление, окисление, только замедленное. Краткий брачный миг, когда косметика только портит женщину, когда известность только делает мужчину (юношу) фатом). А потом - вечная попытка выдать себя за нетленного. Одному Иисусу не нужна была косметика ни при жизни, ни в гробнице. Он совершил единственное дело, которое побеждает тление. Вера - единственная косметика, которая не скрывает тления, а устраняет его.

*

При всех разночтениях в евангелиях ясно, что поведение мироносиц довольно странное. Как они могли не знать, что гробница опечатана? Как они себе представляли: придут, пройдут как невидимые сквозь солдат, сломают печати? Можно предположить, что печати накладывались без огласки. Но про камень они точно заранее знали, что не смогут его сдвинуть - и тем не менее, идут и только размышляют, кто, мол, нам поможет (Мк. 16, 3). Ну не советские же они были люди, в конце концов, откуда же такая иррациональность поведения?! А с другой стороны: ну кому нравится обмывать покойника? Может, они оттягивали этот неприятный момент и надеялись, что придут, камень отвалить не удастся... Солдаты... Печати... И вряд ли любовь к Иисусу снимала этот сугубо физиологический момент. Скорее, наоборот. Когда от любимого человека остается лишь оболочка... Конечно, речь может идти лишь о подсознательном сопротивлении этой идее - подсознание ведь и до Фрейда было. Кстати, не стоит думать, что нам это сопротивление подсознания неизвестно. Встреча с Воскресшим тоже не такая уж мечта поэта. Воскресший прошел через опыт, которого у нас нет - так что и Лазарь страшен, и апостолы не случайно разделяли традиционный страх перед воскресшими покойниками. Тем более страшен воскресший Бог. Сомнения, уныние, маловерие у христианина - часто признак именно этого страха встречи с Воскресшим не из-за того, что не верится, а именно потому, что Дух дает веру, а плоть этой веры выдержать не может. Ну не можем мы сами отвалить такой камень! Какое счастье, что Воскресение выворачивает вселенную: уже не мы куда-то там пытаемся войти, а Творец прорубается нам навстречу.

В рассказе о воскресении евангелисты более всего разногласят между собой, да так, что примирить тексты совершенно невозможно. Можно, конечно, с мужским высокомерием списать это на то, что рассказ основывается на свидетельствах женщин. Но ведь евангелисты по-разному сообщают даже о том, сколько было женщин! Иоанн называет Марию Магдалину, Матфей добавляет «другую» Марию, Марк уточняет, что «другая» - это Мария, мать Иакова и добавляет, что была еще Саломия, а Лука считает, что третьей была Иоанна. Создается ощущение, что мужчины лучше всего запомнили самую красивую. Конечно, из того, что Иисус изгнал из Марии Магдалины семь бесов, отнюдь не следует, что она была особенно распутной, а если и была - это вовсе не значит, что она была особо красивой. Распутны и одержимы не проститутки, а их заказчики. Поэтому на панель идут не самые красивые женщины, - клиент ослеплен похотью и прет, не разбирая. А евангелисты разбирали. И в истории Церкви вновь и вновь нарушается равенство, и лучше помнят того, кто златоустее, кто красивее поступил или сказал, а многих собратьев по вере и припомнить не могут. Избирательность, видимо, не греховное свойство, а положительное, помогающее держать свое место в мире. И у каждого человека должна быть своя, особая память о том, как воскрес Иисус.

"Хотя умер Он как человек, но в самом аду был свободен. Желаешь знать, насколько свободен? ... Был свободен Тот, Кто мог Себя воскресить", - писал Амвросий Медиоланский. Пушкин сделал символом свободы освобождение птицы - благовещенский обычай. Свободен тот, кто освобождает другого. Тем не менее, высшая свобода - в освобождении себя, в воскресении Себя. Что-то есть в этом настолько невероятное, что рассказов о воскрешавших других много, а вот о воскресавших самостоятельно - нет. Потому что, если некто может подняться из гроба, то какого ради удовольствия этот некто позволить себя в гроб уложить? Свободен не тот, кто вышел из тюрьмы, свободен тот, кто не должен был попадать в тюрьму.

Когда Мария Магдалина шла к гробнице, было совсем рано и было прохладно. Люди часто пренебрегают возможностью говорить о духовном как о "холодном" или "горячем" - кажется это слишком детским, вроде игры в "холодно-горячо". Между тем, все равно все происходящее человек сперва оценивает именно так, потому что с первых минут жизни, когда ребенок еще не видит, он уже ощущает температуру окружающего мира. В Откровении верующие сравниваются с питьем, которое в жару утоляет жажду и когда очень горячее, и когда очень холодное, но никогда - если теплое. Но понимают это слишком часто неверно: в духовной жизни холодное не может быть лучше теплого, а холодного в духовной жизни слишком много. Иисус создавал Церковь-Невесту, жаркую, любящую, а видим какую-то Снежную Королеву, надменную и спокойно-жестокую, словно Иисус не воскрес, словно не пышет пустая гробница огнем, а холодит, и осталось прийти и выполнить ряд формальностей. Иисус, увы, постоянно вынужден выбирать не между жаром веры и жаром неверия, а между холодом веры и жаром распутства. Он выбирает распутных - их жар можно перебросить по другую жаровню, а лед куда ни перебрасывай, все будет лед. И когда Магдалина подошла и увидела черную дыру и поняла, что случилось нечто - ее охватил жар, жар предчувствия, жар неожиданности, жар Духа. Без этого жара вера обжигает, с ним - греет.

Проповедь 93 года - 2 мая

Дни без Спасителя, дни с мертвым Иисусом, покоящимся в погребальной пещере - страшные дни. Мужчины и женщины, сплотившиеся было вокруг Христа, словно рассыпались. Первыми словно опомнились женщины: они идут к этой гробнице с благовонными маслами, чтобы довершить обряд, начатый в спешке. Значит ли это, что апостолы в это время предавались сомнениям, маловерию и унынию? Просто у женщин и у мужчин свои пути в мире. Мужчины скорбят сдержанно, потеряв даже самого любимого и дорогого человека - но столь сильна их скорбь, что руки опускаются и они тупо смотрят в пространство, каменеют, ничего не понимают. Женщины скорбят открыто, плачут, вопят так, что кажется - сейчас они сами лягут в могилу. Но в нужное мгновение именно женщина, а не мужчина, поднимается и, сжав свою скорбь, идет к продавцу погребальных принадлежностей, а затем туда, где скорбь их взовьется беспредельно в сердце, а руки будут делать обязательное дело.

Только пещера - пуста. Тут уже все мы - и мужчины, и женщины - хорошо понимаем, что произошло, ибо сами празднуем память жен-мироносиц, стоя перед пустым алтарем, где нет ни скрижалей с заповедями, ни манны небесной, где нет Господа. Мы переступили через свою лень, мы принесли Богу наши молитвы, мы копили добрые дела - а Его нет! Мы только слышим гимн мироносицам: "Мира мертвым суть прилична, Господь же нетления явися чужд" - но эти слова ангела почти оскорбительны, ибо означают, что мы глубоко заблуждались, заблуждались именно религиозно.

Господь - жив, не нужно Ему ничего из нашего усердия и наше усердие Ему не нужно. Мы можем не беспокоиться и не утруждать себя. Всякое ханжество, фарисейство, религиозная добродетель может гулять: Христос воскрес. Вместо Покойника перед нами - Жених. Но гулять нет сил, и веселия еле-еле хватает на одну пасхальную заутреню.

Мало поверить, что Христос воскрес. Надо поверить, что вера наша не имеет значения. Нет, вера - великое сокровище, но надо со смирением признать, что этим великим сокровищем украшен покойник. Наша вера, наши молитвы, наши усилия - приличны мертвой истине, а Христос - воскрес. Мы будем фарисеями с опущенными руками, грустными носами и хищными глазами, пока нам будет важна наша вера в то, что Христос воскрес, а не Сам Воскресший Христос.

Наши благочестивые труды (если они есть!) не приносят нам радости: мы слишком устаем. Пасха приносит нам радость: радость облегчения. От нас ничего не требуется: Христос воскрес. Мы можем не беспокоиться: Христос воскрес. Мы можем не напрягаться: Христос воскрес. Он все дает, Он обо всем беспокоится, Он все несет на Себе.

В Церкви мы - мертвы, а Иисус - жив. Он воскрес - мы же умерли в крещении. Ему не нужно наше миро - а нам нужно миро таинства, дарующее нам Духа Святого, благодать Которого и есть подлинное дыхание христианина. Другие религии, чьи боги мертвы, не могут прожить без человеческих молитв, жертв, подвигов - христианин же не может прожить без Христа, без Его Жертвы, без Его Плоти и Крови, дающих Вечную Жизнь.

28 апреля, в воскресенье, Русская Православная Церковь по традиции празднует память святых жён-мироносиц. Миро — масло, которым по тогдашней традиции вместо воды обмывали тело покойника — они несли к пещере, в которой было положено тело Христа. В этот день в храмах читают отрывок из Евангелия от Марка, который упоминает, что по дороге женщины (обоих звали Мариями) разговоривали об одном: "Кто отвалит нам камень от двери гроба?" [Мк. 16, 3]. Казалось бы, деловой разговор, но сколько же горя и попытки спрятаться от тоскливого ужаса в этом бесконечном кружении вокруг одного и того же вопроса, в попытке убежать от главного: что там, за камнем, надо будет прикасаться к ледяному куску того, кто был самым тёплым, самым живым. Да ведь они и видели, как хоронили Иисуса, видели, что у пещеры поставили солдат, — неужели те бы не помогли отвалить камень. Но женщины идут, не собираясь просить помощи у причастных к смерти Иисуса, рассчитывая безумно то ли на свои тонкие руки, то ли на чудо, — и чудо происходит.

Оп. Куранты, 1996

Проповедь 92 года

Происшествие с мироносицами словно воплощает притчу Спасителя о девах предусмотрительных и непредусмотрительных. Притча призывала постоянно "иметь масло в светильниках" - то есть, ту готовность встретить Жениха, которая неотрывна от любви к Нему. Притча осуждала холодное неверие, равнодушие, надежду на ближнего - то есть, на "авось". И, вот, мироносицы спешат ко гробу словно ожившие премудрые девы, спешат, нагруженные любовью, рвением, усердием - и миром, разумеется.

Их ждет опустевший гроб, ангел, Воскресение. Но прислушаемся к церковным гимнам, посвященным мироносицам: там мелькает слово "тщета", и в речи ангела к ним есть легчайший привкус упрека: "Что ищете Живого с мертвыми?..", и в их обращении к ангелу словно бы сквозит недовольство: не оправдались их ожидания, а они так старались. Апостол Фома, видимо, не первая фигура, которая встречает весть о Воскресении не так уж однозначно радостно: мироносицы тоже несколько озадачены. Эти женщины, конечно, не сомневаются в словах ангела. Они принимают весть о Воскресении сразу и бесповоротно. Но на какую-то крошечную cекунду сердце их ущемилось: мы так старались, мы так любили Иисуса, а это оказалось... Но ту же это мгновение прошло, и мысль осталась недомысленной, и чувство осталось непережитым, потому что все затопила любовь Божия.

Да, недаром Церковь вопреки хронологии евангельских событий сперва вспоминает св. Фому, а потом мироносиц. В жизни христианин сперва проходит через неверие - той или иной степени и качества, и часто через неверие вполне церковное внешне - и, обретая веру, приступает к выращиванию внутри себя любви к Богу, согласно заповеди. И вот, когда мы начинаем любить Бога, когда Он отвечает нам, происходит странное: мы вдруг, словно жены-мироносицы, на мгновение расстраиваемся, ибо видим, какая наша любовь к Богу блеклая, жалкая, искусствнная и, в сущности, ни Богу, ни нам, ни людям не нужная - по сравнению с Его любовью к нам. Но расстройство это оказывается мимолетным, как треск распускающейся почки, ибо переживание любви Божий все возмещает сторицею.

Господи, ведь все могло бы быть иначе! Если бы не воскрес Христос, жены-мироносицы совершили бы предписанный торжественный обряд, а ученики, успокоившись, тоже сочинили бы что-нибудь высокоутешительное, и уж верно бы не забыли Христа, а хранили бы и передавали Его замечательные проповеди, и, может быть, и две тысячи лет спустя существовала бы внутри или вне иудаизма более или менее многочисленная община - может быть, многомиллионная - очень религиозно поклоняющихся памяти Распятого с большой любовью к Нему. "Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша", - воскликнул апостол Павел (1 Кор 15 14). Воскликнул с отчаянием, ибо вдруг увидел возможность существования христиан, не верующих в воскресение Христово - и какой страшный и отвратительный образ мелькнул перед ним, какая ханжеская, трижды фарисейская и семижды саддукейская религия. Но Христос воскрес - и мироносицы, пришедшие с благоразумием, верой и полными руками мира, оказываются наравне с теми, у кого ничего этого нет, а есть лишь желание, чтобы их любил Христос - и Господь принимает всех: и неблагоразумных, и работников одиннадцатого часа. В Церкви живет и все наполняет не человеческая любовь, а Господа Иисуса Христа, Спасителя - и в этой любви и есть спасение.

*  *  *

Воскресенье жен-мироносиц в России стихийно стало чем-то вроде церковного противовеса 8 марта - в годы церковной свободы, то есть, при большевиках (сейчас-то Церковь несвободна, причем, как и до революции, самой страшной несвободой, внутренней, несвободой рабовладельца). Это отражало (и, увы, отражает) не возвышенное, а именно приниженное положение женщины в православной русской среде. Они - обслуга, наполнитель храма, массовка. Конечно, это не сугубо русское явление, но только в России оно сохранилось в таком объеме.

Это не означает, что надо незамедлительно рукополагать женщин и наделять их равными с мужчинами правами руководства. В Церкви не должно быть руководства вообще. Спасение есть спасение и от руковождения. Наоборот, мужчины должны сойти на уровень женщин и служить. Даже более того... Есть в женах-мироносицах что-то от Марфы. Большого умиления они не должны вызывать. Они выполняли долг, и этим демонстрировали, что так и не поняли - в Иисусе все долги аннулированы. Воскресение освобождает от "должен", "обязан". Дивные слова гимна "миро мертвым суть прилична, Христос же нетления явился чужд". Все наши старания украсить, "сделать в лучшем виде", "проповедовать до концов земли", все наши посты и церкви - ну, пусть будут, только давайте помнить, что это все "для мертвяков". Поскольку в мире полно живых трупов, нужно и такое, но все же не в этом христианство. Мы и в Церкви продолжаем бороться с тлением, с коррупцией - а ведь это вздорная борьба (что хорошо видно по российской псевдо-оппозиции, да и по раннему Гитлеру, - борьба с коррупцией это очень коррумпированное душевное состояние). Мы занимаемся украшательством того, что украшению не подлежит. Как в некоторых ресторанах на стол подают обнаженных девушек, изукрашенных кремом и фруктами. Вера в воскресение Христа есть вера в нетленность, некоррумпированность бытия. Масло в светильниках нужно, но это масло для нас, а не для Жениха. Он жив и все видит прекрасно без нас. Чуть-чуть расслабиться - пышность христианства, агрессивность христианства всегда есть бегство от Воскресения в блаженные минуты, когда жены-мироносицы шествовали ко гробу в сознании того, как они нужны, какое важное дело они героически совершают. Да не нужны и не совершаем! Можно бежать вприпрыжку и кричать: "Миро - мертвым, живым - Воскресение!"