Сергей Михайлович Соловьев

ИСТОРИЯ РОССИИ

с древнейших времен

Том 3

К оглавлению

Вернуться к предыдущей части текста

 ГЛАВА ПЯТАЯ

БОРЬБА МЕЖДУ МОСКВОЮ И ТВЕРЬЮ ДО КОНЧИНЫ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ДАНИЛОВИЧА КАЛИТЫ (1304-1341)

Соперничество между Михаилом Ярославичем тверским и Юрием Даниловичем московским.- Борьба за Переяславль.- Юрий увеличивает свою волость.Наступательные движения Твери на Москву.- Борьба Новгорода с Михаилом.Юрий женится на сестре ханской и воюет с Михаилом, который побеждает его.Жена Юрия умирает в плену тверском.- Вызов Михаила в Орду и убиение его.Юрий получает ярлык на великое княжение.- Димитрий Михайлович тверской усиливается против него в Орде.- Димитрий убивает Юрия и сам убит по ханскому приказу.- Хан отдает великое княжение брату Димитриеву, Александру Михайловичу.- События в других княжествах.- Продолжение борьбы у Новгорода со шведами, у Пскова с ливонскими немцами.- Набег литвы.- Война новгородцев с устюжанами.- Иоанн Данилович Калита княжит в Москве.- Митрополит Петр утверждает свой престол в Москве.- Истребление татар в Твери.Калита с татарами опустошает Тверское княжество.- Александр спасается сперва в Пскове, а потом в Литве.- Он мирится с ханом и возвращается в Тверь.Возобновление борьбы между Александром и Калитою.- Александр вызывается в Орду и умерщвляется там.- Московский князь примышляет к своей волости.Судьба Ростова и Твери.- События в других северных княжествах.События в Новгороде и Пскове.- Смерть Калиты и его духовные грамоты.Усиление Литвы на западе.- Поляки овладевают Галичем.- События на восточной стороне Днепра.

По смерти Андрея Александровича, по прежнему обычаю, старшинство принадлежало Михаилу Ярославичу тверскому, потому что он был внуком Ярослава Всеволодовича, а Юрий Данилович московский - правнуком, и отец его Даниил не держал старшинства. Но мы уже видели, что место родовых споров между князьями заступило теперь соперничество по праву силы: Юрий московский был также силен, если еще не сильнее Михаила тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником. Когда Михаил отправился в Орду за ярлыком, то и Юрий поехал туда же. Когда он был во Владимире, митрополит Максим уговаривал его не ходить в Орду, не спорить с Михаилом, ставил себя и тверскую княгиню, мать Михаилову, поруками, что Михаил даст ему волости, какие только он захочет. Юрий отвечал: "Я иду в Орду так, по своим делам, а вовсе не искать великого княжения". Он оставил в Москве брата своего Ивана, а другого, Бориса, отправил в Кострому; но здесь Борис был схвачен тверскими боярами, которые хотели перехватить и самого Юрия на дороге, но тот пробрался другим путем. Опасность грозила Переяславлю, и князь Иван Данилович переехал из Москвы сюда оборонять отцовское приобретение от тверичей. Ему дали тайно весть из Твери, что хотят оттуда прийти внезапно под Переяславль с войском; и действительно, под городом скоро появились тверские полки под начальством боярина Акинфа. Этот Акинф был прежде боярином великого князя Андрея Александровича городецкого, по смерти которого вместе с другими боярами перешел в Москву; но туда же пришел тогда на службу знаменитый киевский боярин Родион Несторович с сыном и привел собственный двор, состоявший из 1700 человек; московские князья обрадовались такому слуге и дали ему первое место между своими боярами. На этом оскорбился Акинф, отъехал к Михаилу тверскому и теперь спешил отомстить Даниловичам московским за свое бесчестье. Он три дня держал Ивана в осаде; но на четвертый день явился на выручку Родион из Москвы, зашел тверичам в тыл; Иван в то же время сделал вылазку из города, и неприятель потерпел совершенное поражение; Родион собственноручно убил Акинфа, взоткнул голову его на копье и поднес князю Ивану с такими словами: "Вот, господин, твоего изменника, а моего местника голова!"

Между тем в Орде решился спор между князьями другим образом: когда Юрий приехал в Орду, то князья татарские сказали ему: "Если ты дашь выходу (дани) больше князя Михаила тверского, то мы дадим тебе великое княжение". Юрий обещал дать больше Михаила, но тот надбавил еще больше; Юрий отказался, и Михаил получил ярлык. В 1305 году Михаил возвратился из Орды и, узнав о смерти боярина своего Акинфа, пошел на Юрия; чем кончилась эта война, на каких условиях помирились соперники, неизвестно; но известно, что после этого Юрий московский начал стремиться к усилению своей волости, не разбирая средств: он убил рязанского князя, плененного отцом его Даниилом, и удержал за собою Коломну, и в том же году встречаем известие об отъезде братьев Юрьевых из Москвы в Тверь. Через два года (1308) Михаил опять пошел к Москве, бился под ее стенами, наделал много зла, но ушел, не взявши города. Под 1312 годом находим в летописях трудное для объяснения известие, что двенадцатилетний сын Михаила тверского, Димитрий, отправился в поход на Нижний Новгород, на князя Юрия, но во Владимире был удержан от своего намерения митрополитом Петром и распустил войско.

До сих пор мы видели наступательные движения на Москву со стороны Твери; но в 1313 году дела переменились: хан Тохта умер, престол ханский занял молодой племянник его Узбек, и Михаил спешил в Орду взять ярлык от нового хана; этим отсутствием решились воспользоваться новгородцы, чтоб с помощью московского князя избавиться от притеснений тверского. Уже давно северные князья по примеру родоначальника своего Всеволода III стремились привести Новгород в свою волю, и только соперничеству между ними последний был обязан продлением своего быта. Когда по смерти Андрея Александровича оба князя соперника - и московский и тверской - отправились в Орду, тверичи хотели силою ввести в Новгород наместников своего князя; но последние не были приняты новгородцами, которые немедленно отправили рать оберегать Торжок на случай нападения тверичей; тверские полки действительно явились у Торжка, но не решились напасть, потому что новгородцы собрали всю свою землю против них; наконец, положено было, что новгородцы на свободе будут дожидаться ханского решения, признают своим князем того из соперников, кто привезет ярлык на Владимирское княжество. Ярлык привез Михаил, и новгородцы в 1308 году посадили его у себя на столе на обычных условиях. Однако в самом начале мы уже встречаем повторительные договорные грамоты новгородцев с Михаилом, и в их числе находится следующая жалоба новгородцев на двоих волостелей: "Князь великий Андрей и весь Новгород дали Федору Михайловичу город стольный Псков, и он ел хлеб; а как пошла рать, то он отъехал, город бросил, новгородского и псковского поклона не послушал, да еще приехавши в село Новгородскую волость пусту положил, братью нашу испродал. Тебе, князь, не кормить его новгородским хлебом, кормить его у себя, а за села его мы деньги ему отдадим. Бориса Константиновича кормил Новгород корелою, а он корелу всю истерял и за немцев загнал, да и на Новгороде брал больше, чем следует. Как будешь в Новгороде у отца своего владыки и у своих мужей, то нам с ним суд перед тобою, господин, и теперь серебра не вели ему брать. И тебе, господин, новгородским хлебом не кормить его, пусть выедет из Новгородской волости, а за села его деньги отдадим". Четыре года прошли, впрочем, мирно; на пятый встала ссора: Михаил вывел своих наместников, захватил Торжок, Бежецк со всеми волостями и остановил подвоз хлеба, что всего хуже было для новгородцев; весною, в распутье, отправили они владыку Давыда в Тверь, и тот успел заключить мир: Михаил отворил ворота для обозов и прислал опять своих наместников в Новгород, взявши с него за мир 1500 гривен серебра. Легко догадаться, что тверские наместники не стали воздержнее после этого, было от них новгородцам много обид и нужды, и вот в 1314 году, в отсутствие Михаила, новгородцы послали в Москву звать к себе князя Юрия. Тот отправил к ним сначала князя Федора ржевского, который перехватал тверских наместников и пошел с новгородскими полками к Волге, куда навстречу вышел к нему сын Михаилов Димитрий с тверскою ратью. Битвы, впрочем, не было: простоявши до морозов у Волги, новгородцы заключили мир с Димитрием и послали в другой раз в Москву звать к себе князя Юрия на всей воле новгородской; Юрий на этот раз приехал сам вместе с братом Афанасием, и рады были новгородцы своему хотению, говорит их летописец.

Недолго радовались новгородцы: хан прислал звать Юрия в Орду, и тот поехал вместе с послами новгородскими, оставив в Новгороде брата Афанасия; тогда же пришла весть, что Михаил идет в Русь, ведет с собою татар. Новгородцы не могли теперь ждать от него милости и решились защищаться силою: князь Афанасий вышел с полками к Торжку и стоял здесь шесть недель, чтоб перенять весть; весть пришла, что Михаил со всею Низовою землею и татарами идет на Новгород. На этот раз дело не обошлось без битвы, и битва была злая: новгородцы потеряли много мужей добрых, бояр и купцов, и потерпели совершенное поражение: князь Афанасий с остатком рати затворился в Торжке, куда победитель прислал сказать новгородцам: "Выдайте мне Афанасия и Федора ржевского, так я с вами мир заключу". Новгородцы отвечали: "Не выдаем Афанасия, но помрем все честно за св. Софию". Михаил прислал опять, требовал выдачи по крайней мере одного Федора ржевского; новгородцы сперва не соглашались, но потом поневоле выдали его, кроме того, заплатили Михаилу 50000 гривен серебра (по другим известиям - только 5000) и заключили мир. Но Михаил, несмотря на мирное постановление, призвавши к себе князя Афанасия и бояр новгородских, перехватал их и отправил заложниками в Тверь, на жителей Торжка наложил окуп, сколько кто мог заплатить за себя, отобрал у них все оружие и тогда отправил своих наместников в Новгород, где посадничество дано было Семену Климовичу; но, по некоторым, очень вероятным известиям, Михаил дал посадничество из своей руки Михаилу Климовичу и Ивану Димитриевичу. Заключен был договор: "Что сталось между князем и Новгородом, какое розратье, что в эту замятню взято в княжой волости, или у наместников, или у послов, или гостиный товар, или купеческий, или в церквах, или у которого боярина и по всей волости, то все князь отложил; а что взято новгородского товара но всей волости, того всего Новгороду не поминать. Которые села или люди новгородские заложились в эту замятню за князя и за княгиню, или за детей их и бояр, или кто купил села - тот возьмет свои деньги, а села отойдут Новгороду по прежней грамоте владыки Феоктиста, что утвердил в Твери. Что взято полону по всей волости Новгородской, то пойдет к Новгороду без окупа. Князю великому Михаилу и боярам его не наводить рати на Новгород ни за что, гостя не задерживать в Суздальской земле, нигде; а за все это взять князю у Новгорода 12000 серебра, а что взято у заложников, то пойдет в счет этих 12000; брать эти деньги в низовый вес, в четыре срока; а когда князь все серебро возьмет, то всех заложников должен отпустить. Нелюбье князь отложил от Новгорода, и от Пскова, и от всех пригородов и недругам своим мстить не будет; Новгороду держать княженье без обиды, а князю великому держать Новгород без обиды, по старине; опять сел князь великий Михаил на Феоктистовой грамоте, которую утвердил с владыкою и послами новгородскими в Твери. Если Новгород заплатит все серебро, 12000, то великий князь должен изрезать две прежние грамоты: одну, которая утверждена была в Городце, на Волге, и другую - новоторжскую, что утвердили в Торжке".

Договор не был исполнен; новгородцы отправили послов к хану жаловаться на Михаила, но тверичи поймали послов и привели их в Тверь; в 1316 году наместники Михаиловы выехали из Новгорода, по другим известиям, были выгнаны, и Михаил отправился к Новгороду со всею Низовскою землею, а новгородцы сделали острог около города по обе стороны, и к ним на помощь сошлась вся волость: псковичи, ладожане, рушане, корела, ижора, вожане схватили какого-то Игната Беска, били его на вече и сбросили с моста в Волхов, подозревая, что он держит перевет к Михаилу, но правда ли это - бог один знает, по замечанию летописца; тогда же убит был и Данилко Писцов своим холопом, который донес горожанам, что господин посылал его с грамотами к князю Михаилу. Между тем Михаил приближался с войском и стал в 50 верстах от города; но собственная болезнь, мор на лошадей, вести о враждебных намерениях Юрия московского заставили его отступить, и отступление было гибельно: тверские ратники заблудились в озерах и болотах, начали мереть от голода, ели конину, оружие свое пожгли или побросали и пришли пешком домой. В надежде, что эта беда сделает Михаила уступчивым, новгородцы в следующем 1317 году отправили к нему владыку Давыда с мольбою отпустить на окуп новгородских заложников; но Михаил не послушал просьбы архиепископской; ему, как видно, нужно было иметь в руках новгородских заложников в предстоящей борьбе с Юрием московским.

Юрий недаром жил в Орде; он не только оправдался в обвинениях Михаиловых, но умел сблизиться с семейством хана и женился на сестре его, Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять возвратился в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным был Кавгадый; один татарин отправился в Новгород звать на Михаила его жителей; но последние, еще не зная, где князь Юрий, заключили с Михаилом договор в Торжке, по которому обязались не вступаться ни за одного из соперников, после чего тверской князь, собравши войско и снесшись с другими князьями, пошел к Костроме, навстречу Юрию; Долго соперники стояли на берегу Волги, наконец заключили договор, в содержании которого источники разногласят: по одним известиям, Юрий уступил великое княжение Михаилу, по другим, наоборот, Михаил уступил его Юрию. Как бы то ни было, дело этим не кончилось; Михаил, возвратясь в Тверь, стал укреплять этот город, ожидая, как видно, к себе врага, и действительно, Юрий остался в Костроме, собирая отовсюду войска. Когда пришли к нему князья суздальские и другие, то он двинулся из Костромы к Ростову, из Ростова пошел к Переяславлю, из Переяславля к Дмитрову, из Дмитрова к Клину; а новгородцы уже дожидались его в Торжке. Наконец войска Юриевы пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее; послы Кавгадыевы ездили в Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в котором Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и бояре остались пленными в руках победителя. Кавгадый, видя торжество тверского князя, велел дружине своей бросить стяги и бежать в стан, а на другой день послал к Михаилу с мирными предложениями и поехал к нему в Тверь. Михаил принял его с честию, и татары стали говорить ему: "Мы с этих пор твои, да и приходили мы на тебя с князем Юрием без ханского приказа, виноваты и боимся от хана опалы, что такое дело сделали и много крови пролили". Князь Михаил поверил им, одарил и отпустил с честию.

Между тем Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков с владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был вступиться за Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михаилова. Тверской князь вышел к неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор, по которому оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обязался также освободить жену Юриеву и брата; новгородцы заключили с ним особый договор, как с посторонним владельцем (1317 г.). Но жена Юриева не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и когда тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадыем, со многими князьями, боярами и новгородцами.

Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал хану на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михаилова, Константина, посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя, но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду, и Узбек приказал выпустить Константина. Что же касается до Кавгадыя, то он боялся присутствия Михаилова в Орде и послал толпу татар перехватить его на ДОроге и убить; но это не удалось; чтоб воспрепятствовать другим способом приезду Михаилову, Кавгадый стал говорить хану, что тверской князь никогда не приедет в Орду, что нечего его дожидаться, а надобно послать на него войско. Но в августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: "Зовет тебя хан, поезжай скорее, поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначена рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом, сказал, что не бывать тебе в Орде". Бояре стали говорить Михаилу: "Один сын твой в Орде, пошли еще другого". Сыновья его, Димитрий и Александр, также говорили ему: "Батюшка! не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь из нас, хану тебя оклеветали, подожди, пока гнев его пройдет". Михаил отвечал им: "Хан зовет не вас и никого другого, а моей головы хочет; не поеду, так вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито; после когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь положу душу мою за многие души". Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту, Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: "Вы мне говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват". Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинительные: "Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил". Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя; причем последний был вместе и обвинителем и судьею. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду и повели за ханом, который ехал на охоту; по ночам руки у Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: "Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою". Михаил отказался. "Если я один спасусь, - говорил он, - а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?" Уже двадцать четыре дня Михаил терпел всякую нужду, как однажды Кавгадый велел привести его на торг, созвал всех заимодавцев, велел поставить князя перед собою на колени, величался и говорил много досадных слов Михаилу, потом сказал ему: "Знай, Михайло! Таков ханский обычай: если хан рассердится на кого и из родственников своих, то также велит держать его в колодке, а потом, когда гнев минет, то возвращает ему прежнюю честь; так и тебя завтра или послезавтра освободят от всей этой тяжести, и в большей чести будешь"; после чего, обратясь к сторожам, прибавил: "Зачем не снимете с него колоды?" Те отвечали: "Завтра или послезавтра снимем, как ты говоришь". "Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч", сказал на это Кавгадый, и один из сторожей стал поддерживать колоду. Наругавшись таким образом над Михаилом, Кавгадый велел отвести его прочь; но тот захотел отдохнуть и велел отрокам своим подать себе стул; около него собралась большая толпа греков, немцев, литвы и руси; тогда один из приближенных сказал ему: "Господин князь! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей; пошел бы ты в свою вежу". Михаил встал и пошел домой. С тех пор на глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, часы, прочел со слезами правило к причащению, исповедался, призвал сына своего Константина, чтоб объявить ему последнюю свою волю, потом сказал: "Дайте мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе". Открылся псалом: "Сердце мое смутися во мне, и страх смертный прииде на мя". "Что значит этот псалом?" - спросил князь у священников; те, чтоб не смутить его еще больше, указали ему на другой псалом: "Возверзи на господа печаль свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному". Когда Михаил перестал читать и согнул книгу, вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: "Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!" Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: "Знаю, зачем идут, убить меня", - и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу, потому что торг был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: "Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?" Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары, здесь гости, знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им и поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре. Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа (1319 г.).

В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком на великое княжение и привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр его в виде пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и погребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь; Юрий исполнил их просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр явился к нему во Владимир и заключил мир, вероятно на условиях, предписанных московским князем. В том же году Юрий отправил в Новгород брата своего Афанасия и ходил войною на рязанского князя Ивана, с которым заключил мир, а под следующим годом встречаем известие о сборах Юрия на тверских князей; но войны не было: князь Дмитрий Михайлович отправил к Юрию в Переяславль послов и заключил мир, по которому заплатил московскому князю 2000 рублей серебра и обязался не искать под ним великого княжения. Две тысячи рублей взяты были для хана; но Юрий не пошел с ними навстречу к татарскому послу, отправился в Новгород, куда вызвали его для дел ратных. Этим воспользовался Димитрий тверской, поехал в Орду и выхлопотал себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану всю неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего, а Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что Юрий сбирает дань для хана и удерживает ее у себя. Последнее известие тем вероятнее, что находится в прямой связи с приведенным выше известием летописи об удержании тверского выхода Юрием; в связи с известием о гневе ханском на Юрия находится также известие о татарском после Ахмыле, который сделал много зла Низовской земле, много избил христиан, а других повел рабами в Орду. Как бы то ни было, впрочем, Тверь взяла перевес; Юрий видел необходимость идти опять в Орду и усердно просил новгородцев, чтоб проводили его: но на дороге, на реке Урдоме, он был захвачен врасплох братом Димитриевым Александром, казна его была отнята, сам же он едва спасся во Псков, откуда опять приехал в Новгород, ходил с новгородцами на берега Невы, потом в Заволочье и оттуда уже отправился в Орду по Каме, будучи позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не хотел пускать соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей о встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия, понадеявшись на благоволение ханское; Узбек, однако, сильно осердился на это самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325 г.); но великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не теряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия; в третий раз первенство и сила перешли к ее князю.

Взглянем теперь, что происходило в других княжествах во время этой первой половины борьбы между Москвою и Тверью. В год смерти великого князя Андрея Александровича (1304) вспыхнул мятеж в Костроме: простые люди собрали вече на бояр, и двое из последних были убиты; в следующем году в Нижнем Новгороде черные люди избили бояр князя Андрея Александровича; но в том же году возвратился из Орды князь Михаил Андреевич и перебил всех вечников, которые умертвили бояр. Здесь представляется вопрос: кто был этот князь Михаил Андреевич? До сих пор утверждено было мнение, что все князья суздальские происходят от Андрея Ярославича, брата Александра Невского, в таком порядке: Андрей - Михаил - Василий Константин - Димитрий и т. д. В самом деле, летопись говорит, что после Андрея Ярославича осталось двое сыновей - Юрий и Михаил. Юрий умер в 1279 году, и вместо него садится в Суздале брат его Михаил; потом летопись упоминает о смерти сына Михаилова Василия в 1309 году; потом встречаем Александра и Константина Васильевичей суздальских, которых легко принять за детей Василья Михайловича. И действительно, в большей части родословных эти князья показаны происходящими от Андрея Ярославича. Но вот под 1364 годом читаем в летописи известие о кончине князя Андрея Константиновича суздальского, и этот князь называется потомком не Андрея Ярославича, но Андрея Александровича, сына Невского, в таком порядке: Андрей - Михаил - Василий - Константин. В известии о кончине брата Андреева, Димитрия Константиновича, повторена та же родословная. Эта последняя родословная объявлена ошибочною; утверждено, что князь Михаил Андреевич был сын Андрея Ярославича, а не Александровича, у которого детей не было, кроме Бориса, умершего при жизни отца. Но на чем же основано такое утверждение? Основываются на том, что по смерти Андрея Александровича бояре, не имея государя, уехали к Михаилу тверскому. Но если б Михаил Андреевич был сын Андрея Александровича, то бояре последнего могли по разным причинам отъехать к Михаилу тверскому, имея за собою право отъезда. Мы привели известия летописи об избиении бояр черными людьми в Нижнем Новгороде и о наказании мятежников великим князем Михаилом Андреевичем; но если Михаил Андреевич был сын Андрея Ярославича, а не Александровича, то почему бояре последнего являются в его княжестве и распоряжаются так, что возбуждают против себя черных людей? Это показывает, с другой стороны, что не все бояре Андрея Александровича отъехали в Тверь; часть их, и может быть большая, дожидалась в Нижнем прибытия князя Михаила Андреевича, сына своего прежнего князя. Итак, отъезд бояр - не причина признавать Михаила Андреевича сыном Андрея Ярославича, а не Александровича. Но есть еще другие указания, подтверждающие родословную летописи: царь Василий Иванович Шуйский в грамоте о своем избрании, говоря о происхождении своем, ведет общий род до Александра Невского, которого называет своим прародителем, и после Александра начинает разветвление рода на две отрасли: отрасль Андрея Александровича, от которого пошли они, князья суздальские - Шуйские, и отрасль Даниила Александровича, от которого пошли князья, потом цари московские: "Учинились мы на отчине прародителей наших, царем и великим князем на Российском государстве, которое даровал бог прародителю нашему Рюрику, и потом в продолжение многих лет, до прародителя нашего великого князя Александра Ярославича Невского, на Российском государстве были прародители мои, а потом на Суздальский удел отделились, не отнятием, не по неволе, но как обыкновенно большие братья на большие места садились". Линия Андрея Александровича отделилась на Суздальский удел, как обыкновенно большие братья сажались на большие места: в самом деле, Андрей Александрович был большой брат Даниилу Александровичу, и Суздаль был большое место относительно Москвы. Итак, вопрос о происхождении князей суздальских-нижегородских не может быть решен окончательно.

В Ростове в 1309 году умер князь Константин Борисович, и место его заступил сын Василий; другого, Александра, мы видели в Угличе; под 1320 годом упоминается о смерти сына его, Юрия Александровича. В Ярославле в 1321 году умер князь Давыд, сын Федора Ростиславича Черного, смоленского; место его занял сын, Василий Давыдович. В Галиче упоминается под 1310 годом князь Василий Константинович, внук Ярослава Всеволодовича, княживший, как видно, по брате своем, Давыде. В Стародубе по смерти внука Всеволода III, Михаила Ивановича, княжил сын его Иван, умерший в 1315 году; место покойного заступил сын его, Федор Иванович. В Рязани после Константина Романовича, убитого в Москве, княжил сын его Василий, который был убит в Орде в 1308 году; в 1320 году видим в Рязани двоюродного брата Василиева, князя Ивана Ярославича, против которого предпринимал поход Юрий московский. В 1313 году умер князь Александр Глебович смоленский, оставив двоих сыновей, Василия и Ивана.

Касательно внешних отношений упоминается под 1308 годом о нашествии татар на Рязань, имевшем, как видно, связь с убиением тамошнего князя Василия Константиновича в Орде. В 1318 году приходил из Орды лютый посол, именем Конча, убил 120 человек у Костромы, потом пошел и весь Ростов повоевал ратию. В 1320 г. посол Байдера много зла наделал во Владимире; в 1321 г. татарин Таянчар был тяжек Кашину; в 1322 году посол Ахмыл наделал много зла низовым городам, Ярославль взял и повел много пленников в Орду. На северо-западе продолжалась старая борьба - у Новгорода со шведами, у Пскова с ливонскими немцами. В 1310 году новгородцы в лодьях и лойвах вошли в Ладожское озеро, в реку Узерву, и построили на пороге новый город, разрушивши старый. В следующем году под начальством князя Димитрия Романовича смоленского они отправились войною за море, в шведские владения, в Финляндию (емь); переехавши море, повоевали сначала берега Купецкой реки, села пожгли, людей побрали в плен, скот побили; потом взяли всю Черную реку, по ней подплыли к городу Ванаю, город взяли и сожгли; шведы заперлись во внутренней крепости, или детинце, построенном на высокой неприступной скале, и прислали к новгородцам с поклоном просить мира, но те мира не дали и стояли трое суток под городом, опустошая окрестную страну: села большие пожгли, хлеб весь потравили, а из скота не оставили ни рога; потом пошли, взяли места по рекам Кавгале и Перне, выплыли этими реками в море и возвратились в Новгород все здоровы. Шведы отомстили новгородцам сожжением Ладоги в 1313 году. Мы уже видели попытки корелы отложиться от Новгорода и попытки шведов утвердиться в Корельской земле; видели и причину неудовольствия корелы в жалобе новгородцев на княжеского наместника, Бориса Константиновича, который своими притеснениями заставлял корелян бежать к шведам; в 1314 году встречаем новое известие о восстании корелян: они перебили русских, находившихся в Корельском городке, и ввели к себе шведов; новгородцы, однако, недолго позволяли короле оставаться за шведами; в том же году пошли они с наместником великого князя Михаила Ярославича Феодором к городу и перебили в нем всех шведов и переветников корелян. Через два года неприятельские действия возобновились: шведы в 1317 году вошли в Ладожское озеро и побили много обонежских купцов; а в следующем году новгородцы отправились за море и много воевали: взяли Або и находившийся недалеко от него епископский замок. В 1322 году шве ды опять пришли драться к Корельскому городку, но не могли взять его; вслед за этим новгородцы с великим князем Юрием пошли к Выборгу и били его 6 пороками, но взять не могли, перебили только много шведов в городе и взяли в плен; из пленников одних перевешали, других отправили в Суздальскую землю (на Низ), потеряли несколько и своих добрых мужей. Надобно было ждать мести от шведов, и новгородцы в 1323 году укрепили исток Невы из Ладожского озера, поставили город на Ореховом острове (Орешек); но вместо рати явились послы шведские с мирными предложениями, и заключен был мир вечный по старине. Юрий с новгородцами уступил шведам три корельских округа: Саволакс, Ескис и Егрепя. Под 1320 годом встречаем известие о враждебном столкновении с норвежцами: какой-то Лука, сказано, ходил на норвежцев, которые разбили суда какого-то Игната Молыгина.

По смерти Довмонта для Пскова наступило тяжелое время; на востоке князья заняты усобицами, там идет важный вопрос о том, какому княжеству пересилить все остальные и собрать землю Русскую; Новгород занят также этими усобицами и борьбою со шведами; притом же у него со Псковом начинаются неприятности, переходящие иногда в открытую вражду, причины которой в летописи не высказаны ясно. Стремление Пскова выйти из-под опеки старшего брата своего Новгорода мы замечаем с самого начала: после это стремление все более и более усиливается; новгородцы, разумеется, не могли смотреть на это равнодушно и не могли близко принимать к сердцу затруднительное положение младших братьев: отсюда жалобы последних на холодность новгородцев, оставление без помощи, что еще более усиливало размолвку; притом же, не имея возможности давать чувствовать псковичам свое господство в политическом отношении, новгородцы сильно давали чувствовать его в церковном, вследствие того что Псков был подведомствен их владыке: отсюда новые неприятности и стремление псковичей отложиться от новгородского владыки, получить для себя особого епископа. Когда князья русские приезжали во Псков, то граждане принимали их с честью, от всего сердца; но эти князья не могли ходить с псковичами на немцев или отсиживаться в осаде от них; так, были во Пскове по необходимости на короткое время князья Димитрий Александрович и Юрий Данилович. Не видя помощи от русских князей, псковитяне принуждены были посылать за литовскими. В 1322 году немцы во время мира перебили псковских купцов на озере и рыболовов на реке Нарове, опустошили часть Псковской волости; псковичи послали в Литву за князем Давыдом, пошли с ним за Нарову и опустошили землю до самого Ревеля. В марте 1323 года пришли немцы под Псков со всею силою, стояли у города три дня и ушли с позором, но в мае явились опять, загордившись, в силе тяжкой, без бога; пришли на кораблях, в лодках и на конях, со стенобитными машинами, подвижными городками и многим замышлением. На первом приступе убили посадника; стояли у города 18 дней, били стены машинами, придвигали городки, приставляли лестницы. В это время много гонцов гоняло из Пскова к великому князю Юрию Даниловичу и к Новгороду, со многою печалию и тугою, потому что очень тяжко было в то время Пскову, как вдруг явился из Литвы князь Давыд с дружиною, ударил вместе с псковичами на немцев, прогнал их за реку Великую, машины отнял, городки зажег, и побежали немцы со стыдом; а князь великий Юрий и новгородцы не помогли, прибавляет псковский летописец.

Литовцы в 1323 году напали на страну по реке Ловати, но были прогнаны новгородцами. Мы видели волнения среди корел, видели и прежде восстания финских племен в Двинской области против новгородцев; в 1323 году началась у последних вражда с устюжанами, которые перехватили новгородцев, ходивших на югру, и ограбили их. Задвинские дани и торговля были главным источником богатства для новгородцев, и потому они не могли оставить этого дела без внимания: в следующем же году с князем Юрием Даниловичем они пошли в Заволочье и взяли Устюг на щит; когда они были на Двине, то князья устюжские прислали к Юрию и новгородцам просить мира и заключили его на старинных условиях. В чем состояли эти старинные условия, мы не знаем; знаем только то, что еще в 1220 году великий князь Юрий Всеволодович, собирая войско на болгар, велел ростовскому князю взять также и полки устюжские; из этого известия можно только заключить о зависимости Устюга от ростовских князей.

Таковы были отношения Северной Руси к соседним народам в первую половину борьбы между Тверью и Москвою до смерти Димитрия тверского и Юрия московского. Димитрию наследовал, как мы видели, брат его Александр Михайлович с ярлыком и на великое княжение, Юрию также брат - Иоанн Данилович Калита, остальные братья которого - Александр, Афанасий, Борис умерли еще при жизни Юрьевой. Калита, следовательно, княжил один в Московской волости; как видно, он управлял Москвою гораздо прежде смерти Юрия, когда последний находился то в Орде, то в Новгороде; иначе он не имел бы времени сблизиться с митрополитом Петром, ибо Юрий убит в 1325 году, а митрополит Петр умер в 1326. Еще в 1299 году митрополит Максим оставил опустошенный Киев, где не мог найти безопасности, и переехал на жительство во Владимир. Последний город был столицею великих, или сильнейших, князей только по имени, ибо каждый из них жил в своем наследственном городе; однако пребывание митрополита во Владимире при тогдашнем значении и деятельности духовенства сообщало этому городу вид столицы более, чем предание и обычай. После этого ясно, как важно было для какого-нибудь города, стремившегося к первенству, чтоб митрополит утвердил в нем свое пребывание; это необходимо давало ему вид столицы всея Руси, ибо единство последней поддерживалось в это время единым митрополитом, мало того, способствовало его возрастанию и обогащению, ибо в него со всех сторон стекались лица, имевшие нужду до митрополита, как в средоточие церковного управления; наконец, митрополит

должен

был действовать постоянно в пользу того князя, в городе которого имел пребывание, Калита умел приобресть расположение митрополита Петра, так что этот святитель живал в Москве больше, чем в других местах, умер и погребен в ней. Гроб святого мужа был для Москвы так же драгоценен, как и пребывание живого святителя: выбор Петра казался внушением божиим, и новый митрополит Феогност уже не хотел оставить гроба и дома чудотворцева. Петр, увещевая Калиту построить в Москве каменную церковь Богоматери, говорил: "Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой богородицы построишь, и меня упокоишь в своем городе, то и сам прославишься больше других князей, и сыновья и внуки твои и город этот славен будет, святители станут в нем жить, и подчинит он себе все остальные города". Другие князья хорошо видели важные последствия этого явления и сердились; но помочь было уже нельзя.

Но в то время, как московский князь утверждением у себя митрополичьего престола приобретал такие важные выгоды, Александр тверской необдуманным поступком погубил себя и все княжество свое. В 1327 году приехал в Тверь ханский посол, именем Шевкал (Чолхан), или Щелкан, как его называют наши летописи, двоюродный брат Узбека, и по обыкновению всех послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода насилия. Вдруг в народе разнесся слух, что Шевкал хочет сам княжить в Твери, своих князей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести в татарскую веру. Трудно допустить, чтоб этот слух был основателен: татары изначала отличались веротерпимостью и по принятии магометанства не были ревнителями новой религии. Узбек, по приказу которого должен был действовать Шевкал, покровительствовал христианам в Кафе, позволил католическому монаху Ионе Валенсу обращать в христианство ясов и другие народы по берегу Черного моря; он же, как мы видели, выдал сестру свою за Юрия московского и позволил ей креститься. Еще страшнее был слух, что Шевкал хочет сам сесть на великом княжении в Твери, а другие города раздать своим татарам. Когда пронеслась молва, что татары хотят исполнить свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по случаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намерение и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с татарами, бились целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый дом князя Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и татары погибли в пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие с Шевкалом, были истреблены, несмотря на то что не вступали в бой с русскими: одних из них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах.

Но в так называемой Тверской летописи Шевкалово дело рассказано подробнее, естественнее и без упоминовения о замысле Шевкала относительно веры: Шевкал, говорится в этой летописи, сильно притеснял тверичей, согнал князя Александра со двора его и сам стал жить на нем; тверичи просили князя Александра об обороне, но князь приказывал им терпеть. Несмотря на то, ожесточение тверичей дошло до такой степени, что они ждали только первого случая восстать против притеснителей; этот случай представился 15 августа: дьякон Дюдко повел кобылу молодую и тучную на пойло; татары стали ее у него отнимать, дьякон начал вопить о помощи, и сбежавшиеся тверичи напали на татар.

Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по некоторым известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям, Калита поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился оттуда с 50000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского, Калита вошел в Тверскую волость по ханскому приказу; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, просто сказать, положили пусту всю землю Русскую, по выражению летописца; но спаслась Москва, отчина Калиты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество даров. Александр, послышав о приближении татар, хотел бежать в Новгород, но новгородцы не захотели подвергать себя опасности из-за сына Михаилова и приняли наместников Калиты; тогда Александр бежал во Псков, а братья его нашли убежище в Ладоге. В следующем 1328 году Калита и тверской князь Константин Михайлович поехали в Орду; новгородцы отправили туда также своего посла; Узбек дал великое княжение Калите, Константину Михайловичу дал Тверь и отпустил их с приказом искать князя Александра. И вот во Псков явились послы от князей московского, тверского, суздальского и от новгородцев уговаривать Александра, чтоб ехал в Орду к Узбеку; послы говорили ему от имени князей: "Царь Узбек всем нам велел искать тебя и прислать к нему в Орду; ступай к нему, чтоб нам всем не пострадать от него из-за тебя одного; лучше тебе за всех пострадать, чем нам всем из-за тебя одного попустошить всю землю". Александр отвечал: "Точно, мне следует с терпением и любовию за всех страдать и не мстить за себя лукавым крамольникам; но и вам недурно было бы друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, защищать Русскую землю и православное христианство". Александр хотел ехать в Орду, но псковитяне не пустили его, говоря: "Не езди, господин, в Орду; что б с тобою ни случилось, умрем, господин, с тобою на одном месте". Надобно было действовать силою, но северные князья не любили действовать силою там, где успех был неверен; они рассуждали: "Псковичи крепко взялись защищать Александра, обещались все умереть за него, а близко их немцы, те подадут им помощь". Придумали другое средство, и придумал его Калита, по свидетельству псковского летописца: уговорили митрополита Феогноста проклясть и отлучить от церкви князя Александра и весь Псков, если они не исполнят требование князей. Средство подействовало, Александр сказал псковичам: "Братья мои и друзья мои! не будь на вас проклятия ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с вас крестное целование, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей". Псковичи поцеловали крест и отпустили Александра в Литву, хотя очень горьки были им его проводы: тогда, говорит летописец, была во Пскове туга и печаль и молва многая по князе Александре, который добротою и любовию своею пришелся по сердцу псковичам. По отъезде Александра послы псковские отправились к великому князю московскому и сказали ему: "Князь Александр изо Пскова поехал прочь; а тебе, господину своему князю великому, весь Псков кланяется от мала и до велика: и попы, и чернецы, и черницы, и сироты, и вдовы, и жены, и малые дети". Услыхав, что Александр уехал изо Пскова, Калита заключил с псковичами мир вечный по старине, по отчине и по дедине, после чего митрополит Феогност с новгородским владыкою благословили посадника и весь Псков (1329 г.).

Полтора года пробыл Александр в Литве и, когда гроза приутихла, возвратился к жене во Псков, жители которого приняли его с честию и посадили у себя на княжении. Десять лет спокойно княжил Александр во Пскове, но тосковал по своей родной Твери: Псков по формам своего быта не мог быть наследственным княжеством для сыновей его; относительно же родной области он знал старый обычай, по которому дети изгнанного князя не могли надеяться на наследство; по словам летописи, Александр рассуждал так: "Если умру здесь, то что будет с детьми моими? все знают, что я выбежал из княжества моего и умер на чужбине: так дети мои будут лишены своего княжества". В 1336 году Александр послал в Орду сына Феодора попытаться, нельзя ли как-нибудь умилостивить хана, и, узнавши, что есть надежда на успех, в 1337 году отправился сам к Узбеку. "Я сделал много зла тебе, сказал он хану, - но теперь пришел принять от тебя смерть или жизнь, будучи готов на все, что бог возвестит тебе". Узбек сказал на это окружавшим: "Князь Александр смиренною мудростию избавил себя от смерти" - и позволил ему занять тверской стол; князь Константин Михайлович волею или неволею уступил княжество старшему брату.

Но возвращение Александра служило знаком к возобновлению борьбы между Москвою и Тверью: скоро встречаем в летописи известие, что тверской князь не мог поладить с московским, и не заключили они между собою мира. Еще прежде видим, что бояре тверские отъезжают от Александра к московскому князю. Спор мог кончиться только гибелью одного из соперников, и Калита решился предупредить врага: в 1339 году он отправился с двумя сыновьями в Орду, и вслед за этим Александр получил приказ явиться туда же: зов этот последовал думою Калиты, говорит летописец. Александр уже знал, что кто-то оклеветал его пред ханом, который опять очень сердит на него, и потому отправил перед собою сына Феодора, а за ним уже отправился сам по новому зову из Орды. Феодор Александрович встретил отца и объявил ему, что дела идут плохо; проживши месяц в Орде, Александр узнал от татар - приятелей своих, что участь его решена. Узбек определил ему смерть, назначили и день казни. В этот день, 29 октября, Александр встал рано, помолился и, видя, что время проходит, послал к ханше за вестями, сел и сам на коня и поехал по знакомым разузнавать о своей участи, но везде был один ответ, что она решена, что он должен ждать в этот самый день смерти, дома его ждал его посланный от ханши с тою же вестию. Александр стал прощаться с сыном и боярами, сделал распоряжение насчет княжества своего, исповедался, причастился; то же самое сделали и сын его Феодор и бояре, потому что никто из них не думал остаться в живых. Ждали после того недолго: вошли отроки с плачем и объявили о приближении убийц; Александр вышел сам к ним навстречу - и был рознят по составам вместе с сыном. Калита еще прежде уехал из Орды с великим пожалованием и с честию; сыновья его возвратились после смерти Александровой, приехали в Москву с великою радостию и веселием, по словам летописи. Тверской стол перешел к брату Александрову, Константину Михайловичу, который называется собирателем и восстановителем Тверской волости после татарского опустошения.

Мы видели, что князья хорошо понимали, к чему поведет усиление одного княжества на счет других при исчезновении родовых отношений, и потому старались препятствовать этому усилению, составляя союзы против сильнейшего. Что предугадывали они, то и случилось: московский князь, ставши силен и без соперника, спешил воспользоваться этою силою, чтоб примыслить сколько можно больше к своей собственности. Начало княжения Калиты было, по выражению летописца, началом насилия для других княжеств, где московский собственник распоряжался своевольно. Горькая участь постигла знаменитый Ростов Великий: три раза проиграл он свое дело в борьбе с пригородами, и хотя после перешел как собственность, как опричнина в род старшего из сыновей Всеволодовых, однако не помогло ему это старшинство без силы; ни один из Константиновичей ростовских не держал стола великокняжеского, ни один, следовательно, не мог усилить свой наследственный Ростов богатыми примыслами, и скоро старший из городов северных должен был испытать тяжкие насилия от младшего из пригородов: отнялись от князей ростовских власть и княжение, имущество, честь и слава, говорит летописец. Прислан был из Москвы в Ростов от князя Ивана Даниловича, как воевода какой-нибудь, вельможа Василий Кочева и другой с ним, Миняй. Наложили они великую нужду на город Ростов и на всех жителей его; немало ростовцев должны были передавать москвичам имение свое по нужде, но, кроме того, принимали еще от них раны и оковы; старшего боярина ростовского Аверкия москвичи стремглав повесили и после такого поругания чуть жива отпустили. И не в одном Ростове это делалось, но во всех волостях и селах его, так что много людей разбежалось из Ростовского княжества в другие страны. Мы не знаем, по какому случаю, вследствие каких предшествовавших обстоятельств позволил себе Калита такие поступки в Ростовском княжестве; должно полагать, что ростовским князем в это время был Василий Константинович. Со стороны утесненных князей не обошлось без сопротивления: так, московский князь встретил врага в зяте своем, Василии Давыдовиче ярославском, внуке Федора Ростиславича Черного; Василий, как видно, действовал заодно с Александром тверским и помогал ему в Орде, ибо есть известие, что Калита посылал перехватить его на дороге к хану, но ярославский князь отбился от московского отряда, состоявшего из 500 человек, достиг Орды, благополучно возвратился оттуда и пережил Калиту. По смерти Александра и Тверь не избежала насилий московских: Калита велел снять от св. Спаса колокол и привезти в Москву - насилие очень чувствительное по тогдашним понятиям о колоколе вообще, и особенно о колоколе главной церкви в городе. Из других князей упоминаются: князь Александр Васильевич суздальский, помогавший Калите опустошать тверские волости; Александр умер в 1332 году, его место занял брат его, Константин Васильевич, участвовавший в походе под Смоленск, Стародубский князь Федор Иванович был убит в Орде в 1329 году. Мы видели, что Галич и Дмитров достались брату Александра Невского, Константину Ярославичу, у которого упоминаются сыновья - Давыд, князь галицкий и дмитровский, и Василий, после которого видим разделение волости, ибо под 1333 годом говорится о смерти князя Бориса дмитровского, а под 1334 годом - о смерти Федора галицкого. Упоминается князь Романчук белозерский. Под 1338 годом упоминается князь Иван Ярославич юрьевский - это, должно быть, потомок Святослава Всеволодовича, Об убиении князя Ивана Ярославича рязанского в летописи упомянуто в рассказе о походе татар с Калитою на Тверь; сын и преемник Ивана Ярославича, Иван Иванович Коротопол, возвращаясь в 1340 году из Орды, встретил родственника своего, Двоюродного брата Александра Михайловича пронского, отправлявшегося туда же с данью, или выходом, ограбил его, привел в Переяславль Рязанский и там велел убить; явление это объясняется тем, что старшие, или сильнейшие, князья в каждом княжестве в видах усиления своего на счет младших, слабейших, хотели одни знать Орду, т. е. собирать дань и отвозить ее к хану. В Смоленске княжил Иван Александрович; как видно надеясь на отдаленность своего княжества, он не хотел подчиняться хану и возить выход в Орду, и потому Узбек в 1340 году послал войско к Смоленску, куда велел также идти и всем князьям русским: рязанскому, суздальскому, ростовскому, юрьевскому, друцкому, фоминскому - и мордовским князьям; московский великий князь сам не пошел, но отправил свое войско под начальством двоих воевод - Александра Ивановича и Федора Акинфовича. Эта рать пожгла посады смоленские, пограбила села и волости, несколько дней постояла под Смоленском и пошла назад: татары пошли в Орду с большим полоном и богатством, а русские князья возвратились домой здоровы и целы.

Новгородцы, освобожденные московским князем от Василия тверского, не могли доброжелательствовать наследникам Михайловым; они признали своим князем Димитрия, потом Александра Михайловича, когда он возвратился с ярлыком из Орды, но не приняли к себе Александра после убийства Шевкалова, взяли наместников московского князя и стояли за последнего против Александра и псковичей. Но Калита скоро показал новгородцам, что переменилось только имя и что значение Твери относительно Новгорода перешло к Москве. Что же теперь спасет Новгород? От Твери спасла его Москва, от Москвы должен спасти его какой-нибудь другой город, Москве враждебный: следовательно, новгородцы должны искать врагов московским князьям, пользоваться ссорами в семействе последних; но когда эти ссоры прекратятся, когда уже не будет других князей, кроме московского, то что тогда останется новгородцам? Останется или отказаться от своего старого быта, приравняться к Москве, или искать соперника московскому князю в Литве. Но московским князьям нужны были еще прежде всего деньги, чтоб, с одной стороны, задаривать хана, с другой - накупать как можно больше сел и городов в других княжествах; вот почему Новгород мог еще на несколько времени сохранить свой прежний быт, удовлетворяя денежным требованиям великих князей, усиливая последних на свой счет. В 1332 году Калита запросил у новгородцев серебра закамского, старинной дани печерской и за отказ взял Торжок, Бежецкий Верх, а в следующем году пришел в Торжок со всеми князьями низовскими и рязанскими и начал опустошать новгородские волости. Новгородцы отправили послов звать великого князя в Новгород, но он их не послушал и, не давши мира, поехал прочь. Новгородцы отправили за ним новых послов с владыкою Василием, которые нашли Калиту в Переяславле, давали ему пятьсот рублей, только бы отступился от слободы, которую построил на Новгородской земле; много упрашивал его владыка, чтоб помирился, но он не послушался его. Любопытно, что тотчас по возвращении из своего неуспешного посольства к Калите владыка Василий отправился во Псков, где уже новгородские архиепископы не бывали семь лет; во Пскове княжил в это время враг московского князя Александр тверской, у которого владыка Василий окрестил сына Михаила; можно думать, что все это происходило вследствие размолвки Новгорода с Калиток). Александр и псковичи находились в тесной связи с Литвою, и вот под тем же 1333 годом новгородский летописец говорит, что вложил бог в сердце князю Нариманту-Глебу, сыну великого князя литовского Гедимина, прислать в Новгород с просьбою позволить ему поклониться св. Софии; новгородцы послали звать его, и он немедленно приехал, принят был с честию, целовал крест ко всему Новгороду и получил пригороды - Ладогу, Орешек, Корельский городок с Корельскою землею и половину Копорья в отчину и дедину. По другим известиям, новгородцы еще прежде уговорились об этом с Наримантом. Как бы то ни было, уговор этот был исполнен тогда, когда Новгороду стал нужен союз Литвы против московского князя. На следующий год Калита принял с любовию послов новгородских и сам ездил в Новгород; неизвестно, что было причиною такой перемены: новгородцы ли уступили всем требованиям Калиты, или последний смягчил свои требования, опасаясь связи новгородцев с Литвою и Александром псковским? Можно думать также, что мир заключен был не без участия митрополита, у которого перед тем был владыка Василий. В кратких известиях летописи причины явлений не показаны; но по всему видно, что Калита не мог долго сносить пребывания Александра тверского во Пскове. В 1335 году Калита собрался с новгородцами и со всею Низовскою землею идти на Псков, но почему-то поход был отложен, хотя псковичам и не дали мира; намерение, следовательно, воевать с ними не было оставлено, и московский князь продолжал ласкать новгородцев: в том же году он позвал к себе в Москву на честь владыку, посадника, тысяцкого, знатнейших бояр, и они, говорит летописец, бывши в Москве, много чести видели. Но в тот самый 1337 год, когда Александр тверской отправился из Пскова в Орду и помирился с ханом, Калита, вдруг забывши крестное целование, послал рать свою на Двину за Волок, ибо заволоцкие владения и доходы новгородцев всего больше должны были соблазнять московского князя; но предприятие не удалось: московские войска были посрамлены и поражены, как выражается летописец; имели ли какую-нибудь связь эти два события - поездка Александра в Орду и разрыв Калиты с Новгородом, - неизвестно. Новгородцы могли надеяться, что восстановление Александра на отцовском столе и новая борьба его с Калитою помешают последнему теснить их; но московский князь не терял времени, и Александр погиб в Орде. Новгородцы отправили к великому князю послов с выходом, но Калита послал к ним своих просить другого выхода: "Дайте мне еще царев запрос, чего у меня царь запросил". Новгородцы отвечали: "Этого у нас не бывало от начала мира, а ты целовал крест по старой пошлине новгородской и по Ярославовым грамотам". Калита велел своим наместникам выехать из Новгорода, и не было с ним мира.

Прежде, когда было много князей-соперников, переменявших охотно волости свои, Новгород редко оставался долгое время без князя: на смену одного спешил другой; но теперь, когда князья уселись неподвижно каждый в своей наследственной волости, в Новгороде вместо князя видим уже бояр - наместников великокняжеских, которые выезжают при первой размолвке новгородцев с великим князем, и Новгород предоставляется самому себе. Вследствие этого нового порядка вещей стороны, партии княжеские должны были исчезнуть: какие могли быть княжеские партии в Новгороде во время Калиты, когда Новгород мог иметь дело только с одним великим князем, который раз, много - два приедет в Новгород на самое короткое время? Тверской партии не могло быть, потому что ни Михаил, ни сыновья его не жили в Новгороде, не могло быть и вследствие постоянно враждебных отношений; великим князьям и не нужно теперь иметь в Новгороде приверженную к себе сторону; их цель - рано или поздно уничтожить самостоятельность Новгорода, а пока им нужно брать с него как можно больше денег; они знают, что Новгород будет их, если они будут сильны, сильнее всех других, но изменчивое расположение новгородцев не даст им этой силы. Любопытно, что с описываемого времени летописец новгородский становится видимо равнодушен к смене посадников, начинает часто пропускать их; мы уже прежде упоминали об этих пропусках. Под 1315 годом встречаем известие о вручении посадничества Семену Климовичу, и после того до самого 1331 года нет ни слова о посадниках в летописи; в этом году встречаем известие о посаднике Варфоломее; но под следующим 1332 годом говорится, что встали крамольники, отняли посадничество у Федора Ахмыла и дали Захару Михайловичу, причем пограбили двор Семена Судокова, а у брата его Ксенофонта села пограбили; но Захар недолго был посадником: в том же году он был свержен и на его место выбран Матвей. Под 1335 годом упоминается новый посадник Федор Данилович, неизвестно когда и на чье место избранный. Прежде, еще под 1327 годом, летописец упоминает о мятеже, во время которого народ пограбил и пожег двор Евстафия Дворянинца; потом, под 1335 годом, встречаем известие об усобице, во время которой едва не дошло до кровопролития: по обеим сторонам Волхова граждане стояли с оружием, но потом сошлись в любовь. Что касается до принятого на кормление литовского князя Нариманта, то новгородцы с самого начала увидали ненадежность этих союзов с Литвою: в 1338 году, когда новгородцы вели войну со шведами, Наримант был в Литве; новгородцы много раз посылали за ним, но он не приехал, даже и сына своего Александра вывел из Орешка, оставил только своих наместников.

По известиям Новгородской летописи, псковичи, взявши к себе в князья Александра тверского, признали в то же самое время зависимость свою от Литвы: естественно, Псков должен был употребить это средство, чтобы защитить себя в случае нового движения северо-восточных русских князей по настоянию Калиты и по приказу ханскому. Имея особого князя, псковичи хотели получить полную независимость от Новгорода, хотели иметь и особого епископа.

В 1331 году новоизбранный новгородский владыка Василий отправился для посвящения своего на Волынь, где находился тогда митрополит Феогност. Но в то же время к митрополиту явились послы изо Пскова, от князя Александра, вместе с послами от Гедимина и всех других князей литовских; они привели с собою монаха Арсения, прося митрополита, чтоб поставил его владыкою во Псков; но Феогност отказал им в просьбе. Новгородский летописец говорит при этом: "Псковичи хотели поставить себе Арсения на владычество, но осрамились, пошли прочь ни с чем от митрополита из Волынской земли; они Новгород считали за ничто уже; вознеслись высокоумием своим, но бог и св. София низлагают всегда высокомыслящих, потому что псковичи изменили крестному целованию к Новгороду, посадили к себе князя Александра из литовской руки". Мы видели, что в 1333 году было сближение Новгорода со Псковом и его князем вследствие разрыва новгородцев с князем московским; но потом, когда в 1335 году новгородцы помирились с Калитою, то снова началась вражда со Псковом; в 1337 году владыка Василий поехал во Псков для своих святительских дел, на подъезд, как тогда выражались, но псковичи суда ему не дали, и он поехал прочь, проклявши их.

Еще в 1316 и 1323 году источники западные упоминают о враждебных столкновениях новгородцев с Норвегиею; в 1326 году заключен был мир между ними на 10 лет. В 1337 году у новгородцев началась война со шведами опять по поводу корел, которые подвели шведов, побили новгородских и ладожских купцов и всех христиан, находившихся в их земле, а сами убежали в Выборг и, выходя оттуда, били новгородцев. В следующем году новгородцы с посадником Федором Даниловичем отправились в Неву и стояли под Орешком, пересылаясь с шведским воеводою Стеном; но переговоры кончились ничем; новгородцы возвратились домой; а шведы с корелою много воевали по Обонежью, а потом сожгли посад у Ладоги. Мстить им за это ходили молодцы Довгородские с воеводами: они повоевали шведскую корелу около Выборга, сильно опустошили землю, хлеб пожгли, скот изрубили и пришли домой все здоровы, с полоном. По их удалении шведы вышли из Выборга, воевали Толдогу и оттуда пошли на Вотскую землю, но здесь ничего не взяли, потому что жители поостереглись; копорьяне напали на них в небольшом числе и разбили. После этого пришли послы в Новгород из Выборга от воеводы Петрика и объявили, что шведский князь ничего не знает о войне, начал ее своевольно Стен, воевода. Новгородцы отправили в Выборг своих послов, которые и заключили мир на тех же условиях, на каких помирился князь Юрий Данилович на Неве; относительно же Кобылитской Корелы положено было послать к шведскому князю. В следующем 1339 году новгородцы отправили двоих послов, да еще третьего от владыки, за море, к шведскому князю, и заключили с ним мир по старым грамотам; о короле же сказали так: "Если наши побегут к вам, то секите их и вешайте; если и ваши прибегут к нам, то и мы с ними будем делать то же самое, чтоб из-за них ссоры между нами не было; которые же прежде были за нами, тех не выдадим, потому что они покрещены в нашу веру, да и мало их осталось, все померли гневом божиим". На западе волновались корелы, на северо-востоке, в Двинской области, финские племена также не хотели быть спокойны: под 1329 годом опять встречаем известие, что новгородцы, шедшие в Югру, были перебиты устюжскими князьями. В 1326 году приезжали в Новгород послы из Литвы: брат Гедимина, Воин, князь полоцкий, Василий, князь минский, и князь Федор Святославич; они заключили мир с новгородцами и немцами. Но в 1335 году, несмотря на этот мир и несмотря на то что литовский князь Наримант кормился на пригородах новгородских, Литва повоевала Новоторжскую волость; великий князь был в это время в Торжке и немедленно послал свое войско в Литву, оно пожгли городки литовские - Осечен, Рясну и много других.

Под 1329 годом летопись упоминает об убиении в Дерпте новгородского посла, мужа честного, Ивана Сыпа, но о следствиях этого убийства не говорит ничего. И в Псковской летописи с 1323 до 1341 года мы не встречаем известий о войне с орденом Ливонским. Причина была та, что уже давно, еще с конца XIII века, в Ливонии происходили усобицы. Мы видели, что главным деятелем при утверждении немецкого владычества в Ливонии был епископ рижский, по старанию которого был учрежден рыцарский Орден, необходимо становившийся в служебное отношение к рижской церкви. Но мир не мог долго сохраниться между двумя учреждениями, из которых у одного были материальные средства, право силы, меча, у другого же - одни права исторические и духовные; первое не могло долго подчиняться последнему; но епископы также не хотели уступить магистрам Ордена своего первенствующего положения, и следствием этого была усобица. Особенно разгорелась она при магистре Бруно и архиепископе Иоанне фон-дер-Фехте, причем, не имея достаточно собственных материальных средств для борьбы с рыцарями, епископ и рижане призвали себе на помощь литовцев-язычников! Началась ожесточенная война; в течение 18 месяцев дано было девять битв, большую часть которых выиграли рыцари; но в 1298 году литовский князь Витенес вторгнулся в Ливонию, встретился с войском рыцарей на реке Аа и нанес им страшное поражение: магистр Бруно, 60 рыцарей и множество простого войска полегли в битве; ободренные победою, войска рижские и литовцы осадили орденскую крепость Неумюль, но потерпели под нею поражение от тевтонских рыцарей, пришедших на помощь своим ливонским собратиям. Не видя возможности одолеть Орден материальными средствами, епископы ливонские прибегли к другим: в это время, т. е. в начале XIV века, внимание Западной Европы обращено было на страшный процесс Храмовых рыцарей; великий магистр их уже был в оковах вместе с братиями, находившимися во Франции, и ненависть Филиппа Красивого грозила печальным окончанием процесса. Это подало надежду ливонским епископам, что подобная же участь может постигнуть и Немецкий орден в Пруссии и Ливонии. В 1308 году они подали папе обвинительный лист, в котором приписывали Ордену неуспех в обращении литовцев, обвиняли рыцарей в истреблении жителей Семигаллии, когда те были уже христианами, и проч.; нашлось обвинение и вроде тех, которые тяготели над несчастными Тамплиерами: епископы доносили, что когда рыцарь получал рану в битве, то остальные товарищи добивали его и сожигали тело, по обычаю язычников. Папа Климент V нарядил комиссию на месте для исследования справедливости жалоб; дело кончилось ничем; епископы не удовлетворились таким окончанием его, и когда король польский завел спор с Орденом о земле Поморской, когда архиепископ гнезенский, епископы куявский, плоцкий и познанский встали против Ордена, то архиепископ рижский соединился с ними в надежде, что такое сильное восстание достигнет наконец своей цели - низложения Ордена. Всего больше архиепископ и рижане настаивали на том, что князья литовские и народ их давно были бы христианами и католиками, если б не препятствовали тому рыцари - обвинение, имевшее на своей стороне вероятность: если б в самом деле Литва приняла христианство, то Орден, которого целию было обращение язычников, тем самым должен был прекратить свое существование. Несмотря, однако, на все старания епископов, великий магистр фон-Беффарт выиграл в Авиньоне дело в пользу Ордена, который был оправдан во всех взводимых на него обвинениях: самым лучшим доказательством в пользу Ордена послужило представленное Беффартом папе оригинальное письмо архиепископа и рижан к литовскому князю с просьбою напасть на владения Ордена. Но дело, решенное в Авиньоне, далеко было до окончания своего в Ливонии, потому что при такой долгой борьбе за самые существенные интересы ненависть с обеих сторон достигла высшей степени и не могла скоро потухнуть. Обманувшись в надежде повредить Ордену процессом у папы, рижане обратились опять к прежнему средству и вошли в сношения с литовскими язычниками против рыцарей. Тогда магистр ливонский Ебергарт фон-Монгейм решился покончить дело оружием и, собравши большое войско, осадил Ригу. Около года длилась осада; но наконец рижане, терпя сильный голод, запросили мира и получили его на тяжких условиях: лучшие граждане должны были явиться в стан рыцарей и у ног магистра положить все свои привилегии. Потом, велевши засыпать часть городских рвов и понизить валы, магистр заложил новую крепость, которая должна была сдерживать беспокойное народонаселение.

С тех пор, говорит летописец, как московский князь Иоанн Данилович стал великим князем, наступила тишина великая по всей Русской земле и перестали татары воевать ее. Таково было непосредственное следствие усиления одного княжества, Московского, на счет всех других; в одном древнем памятнике деятельность Калиты обозначена тем, что он избавил Русскую землю от воров (татей) - видно, что предки наши представляли себе Калиту установителем тишины, безопасности, внутреннего наряда, который до тех пор постоянно был нарушаем сперва родовыми усобицами княжескими, потом усобицами князей или, лучше сказать, отдельных княжеств для усиления себя на счет всех других, что вело к единовластию. Борьба эта для усиления себя на счет других с презрением родовой связи и счетов началась давно: Михаил Хоробрит московский, Ярослав тверской, Василий костромской, Андрей городецкий показали ясно новый характер борьбы; борьба Твери с Москвою была последнею сильною, ожесточенною, кровавою борьбою двух княжеств, стремившихся к окончательному усилению. Для Москвы средства к этой борьбе были приготовлены еще при Данииле, начал борьбу и неутомимо продолжал Юрий Данилович. Калита умел воспользоваться обстоятельствами, окончить борьбу с полным торжеством для своего княжества и дал современникам почувствовать первые добрые следствия этого торжества, дал им предвкусить выгоды единовластия, почему и перешел в потомство с именем первого собирателя Русской земли.

Калита умер 31 марта 1341 года, не успев окончить дел своих с Новгородом. До нас дошли две его духовные грамоты: между тремя сыновьями и женою поделил он свое движимое и недвижимое имение: старшему, Семену, отдано 26 городов и селений, в числе которых примыслы Юрия Даниловича Можайск и Коломна; второму сыну, Ивану, 23 города и селения, из них главные Звенигород и Руза; третьему, Андрею, 21 город и селение, из них известнее Серпухов; княгине с меньшими детьми опять 26. Таким образом, величина уделов следует старшинству: самый старший и

материально сильнее, притом города его значительнее, например Можайск был особым княжеством; старшему же должно было получить и великокняжескую область Владимирскую с Переяславлем.

В то самое время как на северо-востоке Русская земля собиралась около Москвы, такое же собирание русских волостей в одно целое происходило и на юго-западе. Давно уже можно было ожидать, что дело собрания старой, Юго-Западной Руси предназначено князьям галицко-волынским, потомкам Романа Великого. Случайные обстоятельства были в пользу этих князей, в пользу скорого собрания Юго-Западной Руси: в старшем сыне Романовом с блестящею храбростию соединялся ясный смысл, государственное понимание, отношения его к брату Васильку волынскому представляют образец братской любви и согласия. Волости не дробятся, ибо сын Василька, Владимир, умирая бездетным, отказывает Волынь сыну Даниилову, Мстиславу; мало того, при сыне Льва, Юрии, видим соединение Галича и Волыни под одну власть; при внуке этого Юрия, Юрии II, видим также соединение обеих волостей, потому что этот князь пишет свои грамоты то во Львове, то во Владимире. Несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Юго-Западная Русь не собралась в одно государство под знаменем своих родных князей из племени Романа Великого; мы не знаем никаких подробностей о княжении внуков Данииловых, мы знаем только имена их и титулы, как они сохранились в грамотах их к Немецкому ордену: читаем в этих грамотах имя Юрия, который называет себя королем русским и князем владимирским; в другой грамоте находим имена сыновей его, Андрея и Льва; наконец, есть позднейшие грамоты от Андреева сына, Юрия, князя всей Малой России. Эти грамоты важны для нас еще в другом отношении: они показывают, что в Галиче и на Волыни бояре и дружина сохранили по-прежнему свое важное значение, ибо грамоты написаны не от имени одного князя, но также от имени знатнейших бояр и дружины вообще; в числе баронов (бояр) упоминается и епископ галицкий; последняя грамота Юрия II относится к 1335 году. Но в то время как Юго-Западная Русь не воспользовалась благоприятными обстоятельствами и закоснела в старине своей, соседние государства, Литовское и Польское, успели усилиться внутри единовластием и приобрели, таким образом, возможность действовать наступательно на Русь. Мы видели, что по смерти Миндовговой предположенное соединение Руси с Литвою не состоялось: литовцы после убиения Воишелкова выбрали себе князя из своего народа. При этом князе и его преемниках продолжалось и окончилось начатое еще прежде утверждение литовского господства в русских княжествах - Полоцком, Туровском и отчасти Волынском. В 1315 г. последовала перемена в династии князей литовских, произведенная знаменитым Гедимином. Примером сильных противоречий, которыми наполнены источники литовской и малороссийской истории, служат известия о происхождении Гедимина: одни говорят, что Гедимин был конюшим великого князя Витенеса, в заговоре с молодою женою последнего убил своего государя и овладел его престолом; другие утверждают, что Гедимин был сын Витенеса и получил престол литовский по смерти отца, пораженного громом; наконец, есть известие, что Гедимин был брат Витенеса.

В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях его с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные стремления литовского владельца и первые начали против него наступательное движение. Но за верность дальнейших известий о ходе борьбы историк ручаться уже не может; по одним свидетельствам, в 1320 году Гедимин предпринял поход на Владимир Волынский, где княжил Владимир Владимирович, под предводительством которого граждане оказали упорное сопротивление; наконец князь Владимир пал, и стольный город его отворил ворота победителю, причем в войске Гедиминовом

литва

занимала

незначительную

часть; большинство же состояло из русских - полочан, жителей Новгородка, Гродна. Таким образом, по одним известиям, Владимирское княжество завоевано Гедимином; но, по другим, Владимир, Луцк и вся земля Волынская досталась Любарту, сыну Гедиминову, которого последний князь этой страны, не имея сыновей, принял к дочери. Здесь сказано, что Луцк вместе с Владимиром взят был Любартом в приданое за женою; а по другим известиям, в Луцке княжил особый князь, Лев Юрьевич, который, испугавшись участи князя владимирского, бросил свой стольный город и убежал в Брянск, где у него были родственники. Луцк поддался Гедимину, и бояре, собранные со всей Волыни, признали его своим князем, удержав прежние права, обычаи, веру. На следующий 1321 год Гедимин двинулся к Киеву, которым владел какой-то князь Станислав; на помощь к нему пришел Олег, князь переяславский, Святослав и Василий, князья брянские, и вместе с ними бежавший из Волыни князь Лев. Над рекою Ирпенем сошлись неприятели - и Гедимин победил; князья Олег и Лев были убиты, Станислав убежал в Брянск с тамошними князьями; Белгород сдался победителю, но Киев выдержал двухмесячную осаду; наконец граждане, не видя ниоткуда помощи, собрались на вече и решили поддаться литовскому князю, который с триумфом въехал в Золотые ворота. Другие города русские последовали примеру Киева; Гедимин оставил везде старый порядок, только посажал своих наместников и гарнизоны по городам. Наместником в Киеве был назначен Миндовг, князь гольшанский. Новгородская летопись под 1331 годом упоминает о киевском князе Федоре, который вместе с татарским баскаком гнался, как разбойник, за новгородским владыкою Василием, шедшим от митрополита из Волыни; новгородцы, провожавшие владыку, остереглись, и Федор не посмел напасть на них.

Как бы то ни было, переворот, произведенный на севере своими князьями, потомками св. Владимира, был произведен на юге князем литовским, который тем или другим способом собрал Русскую землю под одну власть. Гедимин умер в 1339 году, оставив семерых сыновей - Монвида, князя карачевского и Слонимского, который скоро последовал за отцом в могилу; Нариманта-Глеба, князя туровского и пинского, которого мы видели в Новгороде; от второй жены, Ольги, русской родом, Гедимин оставил Олгерда, который, женившись на дочери князя витебского, получил это княжество за женою в приданое; кроме Олгерда от Ольги Гедимин имел другого сына, Кейстута, князя троцкого. От третьей жены, Еввы, также княжны русской, он оставил Любарта-Владимира, князя волынского, Кориата-Михаила, князя новгородского, наконец, Евнутия, князя виленского. Последний, несмотря на то что был самый младший, получил, однако, стольный город отцовский, быть может по стараниям матери своей; но двое старших Гедиминовичей - Олгерд и Кейстут отняли у Евнутия старший стол. Олгерд и Кейстут жили между собою очень дружно, говорит летописец Западной Руси, а князь великий Евнутий, державший старшинство, не полюбился им, и сговорились они между собою, как бы Евнутия из Вильны выгнать. Сговорившись, положили срок, в который день взять Вильну под братом Евнутием. Князь Олгерд из Витебска не поспел к тому сроку, а князь Кейстут один напал на Вильну и прорвался в город; великий князь Евнутий спасся бегством в горы, отморозил ноги и попался в плен. Привезли его к брату Кейстуту; тот отдал его под стражу, а сам послал гонца сказать Олгерду, чтоб шел скорее в Вильну и что Евнутий уже в их руках. Когда Олгерд пришел, то Кейстут сказал ему: "Тебе следует быть великим князем в Вильне, ты старший брат, а я с тобою буду жить заодно". И посадил его на великом княжении в Вильне, а Евнутию дали Изяславль. Потом уговорились оба князя между собою, чтоб всей братьи слушаться князя Олгерда; условились, что добудут, город ли, волость ли, все делить пополам и жить до смерти в любви, не мыслить лиха одному на другого. Олгерд и Кейстут поклялись и сдержали клятву. Так рассказывает летописец Литовский; Московский же летописец говорит, что Олгерд и Кейстут напали внезапно в Вильне на двух братьев, Нариманта и Евнутия; жители города испугались, и Наримант бежал в Орду, а Евнутий сперва во Псков, оттуда в Новгород, из Новгорода в Москву к преемнику Калиты, Симеону Ивановичу, здесь был крещен и назван Иваном (1346 г.).

Но в то время, как единовластие утверждалось в Восточной Руси благодаря князьям московским и в Западной вследствие подчинения ее князьям литовским, в Польше также утвердилось оно после великих смут, происходивших в этой стране в конце XIII и начале XIV века. Мы видели, что в 1300 году в Кракове утвердился чужой князь, Вячеслав, король чешский. Но по смерти Вячеслава Владиславу Локетку, которого характер исправился в школе бедствий, удалось после бесчисленных затруднений утвердиться на троне и успокоить Польшу (1319 г.). Правление Локетка особенно замечательно тем, что с его времени аристократия в Польше уступает место шляхетской демократии, потому что король, имея нужду в шляхте, по причине беспрестанных и тяжких войн, призвал ее на сейм для совещания о делах общественных; таким образом, при Локетке положено начало той шляхетской воли и власти, которые имели такое сильное влияние на будущую судьбу Польши, были главною причиною ее падения. Тщетно сын и преемник Владислава Локетка, Казимир Великий, старался обуздать эту волю и власть и защищать низшее народонаселение: он не мог произвести никакой перемены в этом отношении. В истории Юго-Западной Руси Казимир Великий замечателен тем, что ему удалось присоединить к Польше королевство Галицкое. Как видно, потомство Романа Великого в мужеском колене пресеклось смертию Юрия II, и преемником последнего в Галиче мы видим племянника его от сестры Марии, Болеслава, князя мазовецкого. Но Болеслав возбудил против себя сильное негодование новых подданных: он угнетал их тяжкими податями, насиловал их жен и дочерей, окружил себя поляками, чехами, немцами, раздавал им должности мимо туземцев, наконец, старался ввести латинство. Галичане отравили его ядом; тогда Казимир Великий, пользуясь несогласием бояр относительно выбора князя, в два похода успел овладеть княжеством Мстислава торопецкого и Даниила Романовича (1340 г.)

На восточной стороне Днепра замечательны для нас события, происходившие в княжестве Брянском; замечательны они по соответствию событиям, которые видим в других княжествах русских в описываемое время: везде князья обнаруживают одинакие стремления - усилиться во что бы то ни стало на счет других, и везде борьба эта, ведущаяся по инстинкту самосохранения, принимает суровый характер, сопровождается кровавыми явлениями. Под 1309 годом летописец говорит, что князь Святослав Глебович выгнал племянника своего, князя Василия, из Брянска и сам сел на его место, Василий ушел в Орду жаловаться хану на дядю и в следующем году пришел под Брянск с татарским войском. В городе встал сильный мятеж. В это время находился здесь митрополит Петр, который стал уговаривать Святослава поделиться волостью с племянником или, оставивши ему все, бежать из города, а не биться. Но Святослав надеялся на свою силу и на мужество; был он крепок телом, очень храбр и потому не послушался митрополита, отвечал ему: "Господин! Брянцы меня не пустят, они хотят за меня головы свои сложить". Святослав не хотел даже защищаться в стенах города, но вышел на полдень пути от Брянска и сразился с татарами. Последние, по обычаю, сначала помрачили воздух стрелами, потом, когда дело дошло до копий и сабель, то брянцы-крамольники, как их называет летописец, выдали князя Святослава, бросили стяги и побежали; Святослав остался только с одним двором своим, бился долго, наконец был убит. Митрополит Петр затворился в церкви и там спасся от татар. Князь Василий, овладевши Брянском, не терял времени и случая: в том же году ходил с татарами к Карачеву и убил тамошнего князя Святослава Мстиславича. Смерть Василия брянского помещена под 1314 годом; в 1333 упоминается о походе князя Димитрия брянского на Смоленск с татарами: бились много и заключили мир. В 1340 году брянцы, злые крамольники, по выражению летописца, сошлись вечем и убили князя своего Глеба Святославича, несмотря на увещания митрополита Феогноста. В Карачевском княжестве князь Андрей Мстиславич был убит племянником своим, Василием Пантелеичем, в 1339 году.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

СОБЫТИЯ В КНЯЖЕНИЕ СЫНОВЕЙ ИОАННА КАЛИТЫ (1341-1362)

Симеон Гордый; подручнические отношения князей к нему.- Походы Симеона на Смоленск и Новгород.- Волнения в Новгороде, Твери и Рязани.- События в Ярославле и Муроме.- Дела татарские и литовские.- Олгерд и борьба его с Тевтонским орденом.- Войны Пскова с ливонскими немцами, Новгорода со шведами.- Договор великого князя Симеона с братьями.- Черная смерть.Кончина и завещание Симеона Гордого.- Соперничество преемника его Иоанна с суздальским князем.- Война с Рязанью.- Судьба московского тысяцкого Алексея Петровича Хвоста.- Усобицы в Муроме, Твери и Новгороде.- Отношения к Орде и Литве.- Смерть великого князя Иоанна.- Торжество его сына Димитрия над суздальским князем.- Московские бояре.

По смерти Калиты все русские князья отправились в Орду; но соперничество их с богатым и сильным московским князем было невозможно, и хан объявил старшего сына Калиты, Симеона, великим князем владимирским. Благодаря усилению Москвы это уже не был теперь один только титул; но чего опасались князья еще со времен Мстислава Храброго, то исполнилось; они перестали быть родичами равноправными и стали подручниками. "Все князья русские даны были под руки Симеона", - говорят летописи. Что князья хорошо понимали эту перемену, что сын Калиты заставил их ее почувствовать, доказательством служит прозвание Гордого, которое они ему дали. Есть известие, что Симеон, созывая князей для известных целей своих, напоминал им, что Русь была только тогда сильна и славна, когда князья беспрекословно повиновались старшему, и что теперь только таким же беспрекословным повиновением ему, Симеону, они могут освободиться от татарского ига; но князья знали разницу между прежними и настоящими отношениями, знали, к чему поведет такая покорность.

Как бы то ни было, князья повиновались Симеону; Тверь не думала более о борьбе: князь ее Всеволод Александрович отказался от мести за отца своего сыну Калиты и отдал за Симеона московского сестру свою Марию в 1346 году, а в 1349 году племянник Александров Михаил, сын великого князя тверского, Василия Михайловича, женился на дочери Симеоновой. В 1351 году летопись упоминает о походе Симеона с двумя братьями - Иваном и Андреем на Смоленск, но послы смоленские встретили его на реке Угре и заключили мир; причины похода и условия мира неизвестны. В то время как Симеон по смерти отца своего находился в Орде, новгородские молодцы, как называет их летописец, повоевали и пожгли Устюжну; жители последней нагнали их и отняли добычу; но потом молодцы эти повоевали Белозерскую волость. Мы видели, что Калита купил Белозерск; Симеон должен был смотреть на этот город уже как на свою собственность; когда он возвратился из Орды, то первым его делом было послать в Торжок за сбором дани, причем сборщики стали притеснять жителей. Новоторжцы послали просить помощи у новгородцев, и те отправили войско, которое внезапно овладело Торжком, схватило великокняжеских наместников и сборщиков дани, перековало их с женами и детьми, укрепило город, а новгородцы между тем послали в Москву сказать Симеону: "Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои насильничают". Новоторжцы, боясь мести великого князя, послали сказать новгородцам, чтоб они садились на коней и спешили к ним на помощь; но чернь новгородская не захотела выступить в поход. Тогда новоторжская чернь, видя, что из Новгорода рать не приходит, встала на бояр, говоря: "Зачем вы призвали новгородцев? Они перехватали княжих людей, и нам теперь приходится за это погибать!" Черные люди вооружились, надели брони, пошли на дворы, где содержались московские пленники, освободили их, а новгородцев выпроводили из города, потом бросились на своих бояр, домы их разграбили, хоромы развезли, села опустошили, одного боярина Семена Внучка убили на вече, остальные убежали в Новгород. Между тем в Москве был съезд всем князьям русским - Симеон Гордый шел в поход на Новгород; с ним вместе отправился и митрополит Феогност. Новгородцы, узнав, что великий князь в Торжке со всею землею Низовскою, начали собирать всю свою волость к себе в город, но сперва попытались кончить дело миром: владыку Василия отправили бить челом к митрополиту, а тысяцкого с боярами - к великому князю. Симеон согласился на мир по старым грамотам новгородским, но. взял за это черный бор по всей волости, и 1000 рублей с Торжка, после чего отпустил наместника в Новгород. По некоторым известиям, Симеон кроме денег потребовал еще неслыханного до тех пор унижения от послов новгородских; прозвание Гордый побуждает верить этому свидетельству. Только в 1347 году Симеон по зову владыки Василия, приезжавшего за тем в Москву, отправился в Новгород, где сел на стол и пробыл три недели.

Сторон княжеских теперь не могло быть более в Новгороде, ибо нельзя стало более выбирать из многих князей; но существование сильных сторон боярских очевидно из рассказов летописца о внутренних делах Новгорода. Под 1342 годом летописец упоминает о смерти посадника Варфоломея, сына Юрия Мишинича; место его заступил прежний посадник Федор Данилович. Вскоре после этого Лука Варфоломеич, как видно сын умершего посадника, против воли Новгорода, не взявши благословения ни у митрополита, ни у владыки, собравши бродячих холопей, пошел за Волок на Двину, поставил городок Орлец и, набравши емчан, опустошил всю землю Заволоцкую по Двине, взял все погосты на щит; потом, отпустивши сына своего Оницифора на Вагу, выехал воевать только с двумястами человек и был убит заволочанами. Когда пришла в Новгород весть о смерти Луки, то черные люди встали на какого-то Андрюшку да на посадника Федора Даниловича, пограбили их домы и села, обвиняя их в убийстве Луки. Федор и Андрюшка убежали в Копорье и сидели там всю зиму до великого поста, когда возвратился с Ваги Оницифор и стал бить на них челом Новгороду. "Федор и Андрюшка заслали убить моего отца", - говорил он. Владыка и Новгород послали архимандрита с боярами в Копорье привести оттуда обвиненных; Федор и Андрей приехали и объявили: "Не думали мы на брата своего Луку, чтоб его убить, не засылали на него". Тогда Оницифор вместе с Матвеем собрали вече у св. Софии, а Федор и Андрей собрали другое вече на Ярославовом дворе; Оницифор и Матвей послали было на это вече владыку, но, не дождавшись его возвращения, ударили на Ярославов двор, были разбиты, Матвей Коска (Козка) с сыном попались в руки врагов, а Оницифор убежал с своими пособниками. Это случилось утром; а после обеда вооружился весь город, разделившись на две стороны; однако владыка Василий с великокняжеским наместником Борисом помирили граждан: крест был возвеличен, а дьявол посрамлен, говорит летописец. После этого, как видно, посадником был избран Евстафий Дворянинец; но в 1345 г. он был лишен посадничества, которое было отдано упомянутому выше Матвею Варфоломеевичу, по всем вероятностям дяде Оницифорову, сыну покойного посадника Варфоломея. "Божиею благодатию, - говорит летописец, - не было лиха между ними", т. е. между старым и новым посадником. Потом, как видно, Матвей опять скоро был свергнут и замещен Дворянинцем, по смерти которого видим в 1348 году посадником опять Федора Даниловича. В 1350 году Федор Данилович был свергнут, и посадничество отдано известному Оницифору Лукиничу, но этим дело не кончилось: скоро Федора выгнали с тремя братьями, пограбили домы их и всю Прусскую улицу; изгнанники отправились сперва во Псков, а потом в Копорье.

В остальных княжествах происходили волнения другого рода. В Твери до 1346 года княжил Константин Михайлович. Стремясь, подобно всем князьям, усилить себя на счет родичей, он начал теснить вдову брата своего Александра, Анастасию, и сына его, Всеволода Александровича, князя холмского, силою захватывал бояр и слуг их. Всеволод не мог сносить этих притеснений и ушел в Москву к Симеону; потом в том же 1346 г. и Константин и Всеволод поехали в Орду, где Константин умер, а Всеволод выхлопотал у хана ярлык на княжение, несмотря на то что у него оставался еще дядя, Василий Михайлович, князь кашинский. Последний, услыхав о братней смерти, спешил также в Орду, но, зная, что туда незачем ездить с пустыми руками, взял дань с племянниковой Холмской волости и отправился; Всеволод, узнавши о поступке дяди и о поездке его в Орду, выехал оттуда к нему навстречу вместе с ханским послом и ограбил его, вследствие чего Василий должен был возвратиться в свою отчину - Кашин. Понятно, что вражда между дядею и племянником не кончилась этим, а только началась. "Была между ними ссора, - говорит летописец, - а людям тверским тягость, и многие люди тверские от такого нестроения разошлись; вражда была сильная между князьями, чуть-чуть не дошло до кровопролития". Однако любопытно, что кровопролития не было: не любили его северные князья, старались кончить дело какими-нибудь другими средствами. В 1349 году епископу Феодору удалось помирить князей; Всеволод уступил Тверь дяде, и оба укрепились между собою крестным целованием, поклялись жить в совете и единстве, и вот когда узнали, что князья помирились, то пошли к ним отовсюду люди в города их и волости, народонаселение умножилось, и все тверпчи сильно радовались. Но радовались они недолго; только что Василий получил ярлык из Орды, как начал опять сердиться на племянника, припоминая, как тот ограбил его на дороге в Орду; средства к угнетению племянника употреблены были и Василием те же самые, какие прежде употреблял Константин: он стал притеснять бояр и слуг холмского князя. Но подобные явления происходили не в одном Тверском княжестве: мы видели, что рязанский князь Иван Иванович Коротопол убил родственника своего, Александра Михайловича пронского. В 1342 году сын убитого Александра, Ярослав, выхлопотал себе ярлык и выгнал самого Коротопола из Переяславля Рязанского, потом встречаем известие, что Коротопол был убит неизвестно где, кем и как, а под 1344 годом упоминается о смерти Ярослава пронского. Под 1349 годом упоминается о смерти рязанского князя Василия Александровича, как видно брата Ярославова, после чего видим в Рязани князем знаменитого Олега Иоанновича. В 1344 году умерли князья Василий Давыдович ярославский и Василий муромский; преемник последнего, Юрий Ярославич, обновил отчину свою Муром, запустелый издавна, со времен первых князей; Юрий поставил двор свой в этом городе, его примеру последовали бояре, вельможи, купцы и черные люди.

В Орде в 1340 году умер хан Узбек; старший сын и преемник его, Тинбек (Инсанбег), был убит в 1342 году младшим братом своим Чанибеком. Пять раз ходил Симеон московский в Орду и всякий раз возвращался оттуда со многою честию и пожалованием, по выражению летописца: о татарских опустошениях, насилиях баскаков и послов не слышно и в княжение Симеона, как в княжение отца его; только раз, под 1347 годом, летописец упоминает о приходе ордынского князя Темира под город Алексин: татары сожгли посад и возвратились в Орду с большой добычею. С отношениями татарскими при Симеоне соединились литовские. Мы видели, что в то самое время, как на северо-востоке усилились московские князья и стали собирать Русскую землю, на юго-западе то же самое дело совершено было князьями литовскими; но как скоро обе половины Руси собрались в два сильные тела, то и вступили в борьбу между собою; Гедимин занят был подчинением себе волостей Юго-Западной Руси; сын его Олгерд, спокойный с этой стороны, обратил внимание на Северо-Восточную. Олгерд, по отзыву нашего летописца, был очень умен, говорил на разных языках, не любил забав и занимался делами правительственными день и ночь; был воздержан, вина, пива, меду и никакого хмельного напитка не пил и от этого приобрел великий разум и смысл, коварством своим многие земли повоевал и увеличил свое княжество. В 1341 году Олгерд явился под Можайском, опустошил окрестности, пожег посад, но города взять не мог. Мы видели, что Евнутий, брат Олгердов, нашел убежище в Москве у Симеона. Но литовские князья, подобно соперникам своим, князьям московским, отличаются большою осторожностию в своем поведении, не любят решительных средств, открытой борьбы, где в одной битве можно потерять собранное многолетними трудами. Олгерд, коварству которого удивляется летописец, вздумал погубить Московское княжество посредством татар, для чего в 1349 году отправил брата своего Кориада к Чанибеку просить у него помощи на Симеона. Тот, узнавши об этом, немедленно послал сказать хану: "Олгерд опустошил твои улусы (юго-западные русские волости) и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, разбогатевши, вооружится и на тебя самого". Хан был столько умен, что понял справедливость слов Симеоновых, задержал Кориада и выдал его московскому князю. Олгерд присмирел на время и отправил послов в Москву с дарами и челобитьем, прося освободить брата; Симеон исполнил просьбу. Мало того, оба брата, Олгерд и Любарт, женатые и прежде на княжнах русских и овдовевшие, в один год прислали к Симеону просить за себя двух его родственниц: Любарт - племянницу, княжну ростовскую, а Олгерд - свояченицу, княжну тверскую. Симеон спросился митрополита, и тот разрешил эти браки, вероятно имея в виду пользу, какая могла произойти от них для православной Юго-Западной Руси, где Любарт волынский боролся с Казимиром польским, угнетавшим православие. С Новгородом также было у Олгерда враждебное столкновение в 1346 году: литовский князь вошел в новгородские пределы со всею братьею и со всею литовскою землею, стал на реке Шелони, при впадении в нее Пшаги, и послал объявить новгородцам: "Хочу с вами видеться: бранил меня посадник ваш, Евстафий Дворянинец, называл псом", после чего опустошил страну по рекам Шелони и Луге и пошел домой; новгородцы вышли было против него на Лугу, но возвратились к себе в город, собрали вече и убили посадника своего Дворянинца, крича ему: "Из-за тебя опустошили нашу волость".

Но не одна врожденная осторожность заставляла Олгерда действовать нерешительно против Северо-Восточной Руси; он сдерживался на западе опасною борьбою с Немецким орденом, влияние которого на судьбы Восточной Европы становится, таким образом, еще важнее. Мы видели, что торжеством своим над пруссами Орден был обязан преимущественно их разделению на многие независимые племена, не могшие потому выставить завоевателям дружного сопротивления. Но борьба переменила характер, когда рыцари, окончив завоевание Пруссии, обратились на Литву, ибо здесь благодаря стремлениям Миндовга и его преемников они должны были иметь дело с соединенными силами целой страны, силами, которые постоянно увеличивались, сначала толпами пруссов, которые бежали от ига немцев, потом русскими волостями, входившими в состав великого княжества Литовского. Последние годы тринадцатого и первые четырнадцатого века протекли в опустошительных набегах рыцарей на литовские области и литовцев на владения рыцарей; последним не удалось стать твердою ногою на литовском берегу Немана. Неудачны были речные походы рыцарей по Неману; огромная барка их, сделанная в виде плавучего острожка, села на мель и была сожжена литовцами; одинаково неудачны были и походы сухопутные; взятие литовских крепостей стоило Ордену много трудов и крови. В 1336 году прибыл в Пруссию маркграф Бранденбургский, граф Геннебергский и граф Намурский с многочисленными войсками, чтоб помогать Ордену в войне с язычниками. Магистр Ордена воспользовался удобным случаем, двинулся вместе с союзниками на литву и осадил Пунэ, острожек, служивший пристанищем для литвы, возвращавшейся с набегов. На этот раз в острожке укрылось четыре тысячи окрестных жителей с женами, детьми и со всем имуществом. В христианском ополчении было много военных машин, которые так успешно били в стены острожка, что осажденные скоро увидали невозможность защищаться долее и, несмотря на то, решились лучше погибнуть с женами и детьми, чем сдаться врагу; оборонялись до последней крайности, потратили много народа на вылазках; все способные к бою были покрыты ранами, а между тем часть стен была уже раскачена таранами, другая грозила рухнуть от подкопов. Тогда литвины перебили жен и детей, поклали трупы их на огромный костер, сгроможденный среди крепости, зажгли его и потом стали сами умерщвлять друг друга; большую часть перебил Маргер, начальник крепости, поклявшийся, что по умерщвлении товарищей сам себя лишит жизни; много помогла Маргеру одна старуха, которая обезглавила топором сто ратников и потом убила сама себя при виде входящих неприятелей. Немцы беспрепятственно вступили в крепость; оставшиеся в живых литвины бросались сами под удары их мечей. Маргер сдержал свое слово: он бился еще с горстью отчаянных храбрецов и, когда все они пали, бросился в подземелье, где спрятал жену, убил сперва ее, а потом и самого себя. В таком положении находились дела до 1346 г., когда великим магистром Ордена был избран Генрих фон-Арфберг. Новый магистр начал действовать решительнее своих предшественников, и борьба началась с обеих сторон с большими усилиями, с большим ожесточением. Арфберг проник до Трок, страшно опустошил их окрестности, потом встретился с литовскими и русскими полками Олгерда и поразил их в злой сече, какой еще не было до сих пор между рыцарями и Литвою. Следствием победы было новое опустошение литовских областей. Но Олгерд недолго заставил ждать мести: он вторгнулся с братьями в пределы орденских владений и с лихвою отплатил за недавнее опустошение Литвы; войско Олгердово возвращалось уже домой, обремененное добычею, как было настигнуто великим магистром: произошла новая злая битва, и опять литовцы потерпели поражение. С таким-то опасным врагом должен был бороться Олгерд на западе.

Прекращение внутренней борьбы дало возможность Ливонскому ордену возобновить свои нападения на Псков. В 1341 году без объявления войны немцы убили псковских послов; псковичи отомстили им опустошением ливонских областей и, видя, что скоро должно ожидать сильного нападения, начали кланяться новгородцам, чтоб те дали им наместника и помощь; новгородцы не дали ни того, ни другого, а между тем немцы пришли со всею силою, поставили городок на Псковской земле. Псковичи начали мелкую войну, ездили воевать немецкие села. Как производилась эта война, можно видеть из следующего рассказа летописца: двое удальцов - Филипп Ледович и Олферий Селкович, подговоривши 60 человек поречан, послали спросить островичей: "Хотите ли ехать воевать Латыгору?" Островичи согласились и назначили срок, когда собраться всем вместе на княжем селе - Изгоях. Поречане выехали в назначенное место и время; но островичи замедлили, а между тем немецкий отряд, состоявший более чем из 200 человек, явился опустошать Псковскую область; 60 человек псковичей, не дожидаясь товарищей, схватились биться с немцами, бились с солнечного восхода до полудня, потеряли Ледовича и Селковича и еще семь человек своих, утомились и отступили: очень было им тогда притужно, говорит летописец. Немцы не преследовали их, а начали переправлять трупы своих убитых за реку Великую; в это время явились островичи с посадником своим Васильем Онисимовичем, ударили с свежими силами на немцев, одних убили, другие потонули в реке, а те, которые переплыли ее с трупами, бросились бежать, покинувши мертвых. Потом 50 молодых псковичей сговорились идти на немцев под начальством Калеки Карпа Даниловича, и в то же самое время немцы переехали Нарову-реку и стали воевать псковские села по берегу; Карпова дружина встретилась с ними на Кушели, у села на болоте, схватились биться крепко и убили на припоре 20 немцев, а остальные побежали прочь со стыдом, бросивши все, что пограбили. Зимою 1342 года Володша Строилович поднял псковичей воевать немецкие села; поехали по озеру, по льду, и, услыхав, что немцы воюют село псковское Ремду, отправились туда и поразили их.

Еще при самом начале неприятельских действий псковичи, видя, что ниоткуда нет помощи, послали в Витебск, к литовскому князю Олгерду, велели сказать ему: "Братья наши, новгородцы, нас покинули, не помогают нам; помоги нам ты, господин!" Олгерд не оставил псковского слова без внимания и приехал во Псков сам с братом своим Кейстутом, полками литовскими и русскими. Воевода Олгердов, князь Юрий Витовтович, отправился на границу добывать языка и наткнулся на сильную рать немецкую, которая шла к Изборску. Потерявши 60 человек своей дружины, Юрий прибежал в Изборск, и на другой день явились под этим городом немцы, "загордившись, в силе тяжкой, без бога, с пороками, городами и со многим замышленном, и оступили город Изборск, хотя пленить дом св. Николы". Тяжко было в то время Изборску, послали жители его гонца во Псков "со многою тугою и печалию", но князь Олгерд, и Кейстут, и мужи их литовники отреклись идти против немецкой силы; Олгерд говорил псковичам: "Сидите в городе, не сдавайтесь, бейтесь с немцами, и если только не будет у вас крамолы, то ничего вам не сделают. А если мне пойти с своею силою на великую их силу, то сколько там падет мертвых и кто знает, чей будет верх? Если, бог даст, и мы возьмем верх, то сколько будет побито народу, а какая будет из этого польза?" Пять дней стояли немцы под Изборском и вдруг отступили, пожегши пороки и города свои, не зная, что в Изборске воды не было и что он потому не мог долго держаться. После этого псковичи приняли много труда, уговаривая князя Олгерда креститься и сесть у них во Пскове на княжении; Олгерд отвечал "Я уже крещен, я уже христианин, в другой раз креститься не хочу и садиться у вас на княжение не хочу". Он согласился только на то, чтоб сын его Андрей крестился и остался княжить в Пскове. Но, уезжая из Пскова, Олгерд и Кейстут истребили в Псковской области хлеб и травы, так что зимою у жителей пало много лошадей и скота от бескормицы. Тогда псковичи, видя, что помощи нет ниоткуда, помирились с Новгородом. Иначе рассказывает дело новгородский летописец: в начале войны, по его словам, псковские послы приехали в Новгород с поклоном. "Идет на нас рать немецкая, - говорили они, - кланяемся вам, господам своим, обороните нас". Новгородцы, не медля нимало, запечатали все общины и выступили в поход, кто в великую пятницу, а кто в субботу. Но когда они дошли до села Мелетова, приехали опять послы псковские и объявили: "Кланяемся вам: рати на нас нет; пришли немцы, но они ставят город на рубеже на своей земле". Новгородцы сначала хотели продолжать путь, но потом послушались просьбы послов и возвратились домой.

В мае 1343 года псковичи, уговорившись с изборянами, подняли всю область Псковскую и поехали воевать немецкую землю. Пять дней и пять ночей воевали они неприятельские села около Медвежьей головы (Оденпе), не слезая с лошадей, воевали там, где не бывали их отцы и деды, и поехали назад во Псков с большим полоном. Немцы, собравши силу, погнали вслед за ними и догнали недалеко от Нового городка (Нейгаузена) немецкого, на Малом Борку. Стали псковичи на бой, помолились святой Троице, святым князьям своим Всеволоду и Тимофею (Довмонту), простились друг с другом и сказали: "Не опозорим отцов, потянем за св. Троицу и за св. церкви, за свое отечество!" Была сеча большая, и бог помог псковичам: побили они немцев и стали на костях, потерявши 17 человек убитыми; кроме того, некоторые из них обеспамятели от бессонницы и погибли, блуждая по лесу; иные, впрочем, вышли после рати. Между тем еще при самом начале битвы Руда, священник борисоглебский, пригнал в Изборск и распустил лихую весть, что всех псковичей и изборян немцы побили; ту же весть перенес и во Псков. Здесь поднялся плач и вопль, какого никогда прежде не бывало; отрядили гонцом в Новгород Фому, старосту поповского, сказать там: "Псковичи все побиты, а вы, новгородцы, братья наши, ступайте скорее, чтоб немцы не взяли прежде вас города". Опамятовавшись, однако, немного, послали проведать, точно ли правду сказал Руда, и нашли, что псковичи, которых считали мертвыми, спокойно спят в стане под Изборском. Сильная радость сменила горе, когда пришла во Псков эта добрая весть. Лет шесть потом не было слышно о немцах; но в 1348 году, когда войско псковское находилось в новгородских областях, помогая Новгороду в войне со шведами, немцы начали жечь псковские села, а весною 1349 года отряд их явился внезапно у Изборска. В это время жил во Пскове литовский князь Юрий Витовтович; он вышел против немцев и был убит при первой стычке: была тогда во Пскове скорбь и печаль великая, все духовенство проводило князя, и положили его в церкви св. Троицы. В том же году немцы поставили новую крепость над рекою Наровою, псковичи подняли всю свою область и поехали - одни в лодках, другие на лошадях, приехали к Новому городку, обступили и зажгли его; немцы и чудь, которые в нем были, одни сгорели, другие пометались из крепости и были побиты псковичами. Во всех этих войнах не упоминается о князе Андрее Олгердовиче: он не жил сам во Пскове, а держал наместника. Пока этим наместником был храбрый и любимый Юрий Витовтович, псковичи молчали; но после смерти его они послали сказать Андрею: "Тебе было, князь, сидеть самому во Пскове на княжении, а наместниками Пскова не держать: когда тебе неугодно сидеть у нас, в другом месте княжишь, то наместников твоих не хотим". Этим поступком псковичи накликали на себя новых врагов: Олгерд и Андрей немедленно захватили в своих владениях всех купцов псковских, товар у них отняли, самих отпустили только тогда, когда они заплатили окуп; кроме того, Андрей из Полоцка повоевал псковские села; псковичи отомстили ему тем же.

В отношениях Пскова к Новгороду произошла важная перемена вследствие войны шведской. Еще во время малолетства короля Магнуса Ерихсона собрана была в Швеции десятина для крестового похода на русских - язычников, как величались они в папских буллах. В 1348 году Магнус предпринял этот поход. Послы его явились в Новгород и объявили вечу от имени короля: "Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих, пусть они поговорят о вере; хочу я узнать, какая вера будет лучше: если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то вы ступайте в нашу веру, и будем все как один человек; если же не хотите соединиться с нами, то иду на вас со всею моею силою". Владыка Василий, посадник Федор Данилович, тысяцкий Авраам и все новгородцы, подумавши, велели отвечать Магнусу: "Если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру, а с тобою нам нечего спорить о вере; если же тебе есть какая-нибудь от нас обида, то шлем к тебе на съезд", - и послали к нему Авраама тысяцкого с боярами. Но Магнус отвечал послам: "Обиды мне от вас нет никакой; ступайте в мою веру, а не пойдете, так иду на вас со всею моею силою"; и, отпустивши послов с этим ответом, осадил Орешек, стал крестить ижорян в свою веру, а которые не захотели креститься, на тех рать пустил, всем попавшимся в его руки русским велел стричь бороды и потом перекрещивать их в латинство. Но русские скоро показали, что у них бороды опять отросли, говорит шведская хроника; новгородцы отправили против неприятеля известного нам Оницифора Лукича с малою дружиною; но Оницифору удалось с потерею только трех человек из своего войска перебить 500 человек шведов, других взять в плен и казнить переветников. Между тем посадник Федор Данилович с наместниками великокняжескими, со всею волостью Новгородскою и псковичами двинулся к Ладоге, пославши сказать великому князю Симеону: "Приходи, князь, к нам оборонять свою отчину, идет на нас король шведский, нарушивши крестное целование". Симеон отвечал: "С радостию иду, но держат меня дела ханские". Спустя несколько времени Симеон выступил в поход, но, дошедши до Ситна, возвратился назад в Москву: гонец привез ему известие, что хан выдал ему Олгердова брата Кориада; тогда московские полки повел в Новгород брат Симеонов Иоанн. Этот князь пришел в Новгород, но в Ладогу, к новгородскому войску, не отправился, а между тем королю удалось овладеть Орешком, где он захватил и послов новгородских, Авраама тысяцкого с товарищами. Удовольствовавшись взятием Орешка, Магнус оставил в нем наместников, а сам отправился в Швецию; князь Иоанн, услыхав о взятии Орешка, также ушел назад в Москву, и новгородцы с псковичами одни отправились осенью к Орешку и взяли его. Но, идучи к Орешку, новгородцы, по выражению летописца, дали жалованье Пскову, определили: посадникам новгородским во Пскове не сидеть, не судить: от владыки судить во Пскове псковичу, из Новгорода псковитян на суд не вызывать ни дворянами, ни подвойскими, ни софьянами, ни изветниками, ни биричами - и назвали Псков младшим братом Новугороду. Впрочем, есть известие, что псковитяне плохо отблагодарили новгородцев за это жалованье: они не хотели долго стоять под Орешком, и когда новгородцы просили, чтоб они ушли по крайней мере ночью, то псковичи не хотели исполнить и этой просьбы, но вышли из стана нарочно в полдень, с громкою музыкою. Через год Магнус приплыл опять к русским берегам, переночевал под Копорьем и, узнавши о приближении новгородского войска, ушел назад в море, где ждала его буря, истребившая много шведской рати в устье реки Наровы; а новгородцы пошли к Выборгу, пожгли окрестности, посад и разбили шведов, сделавших вылазку из города, наконец, в Дерпте разменяли пленных с обеих сторон и заключили мир.

Опасная борьба шла на западных границах; внутри разных княжеств происходили волнения, усобицы княжеские, заставлявшие народ выселяться из родной стороны; но Московское княжество было спокойно и при Симеоне, как при отце его; народ не терпел ни от татар, ни от усобиц. Симеон жил мирно с братьями, до нас дошел любопытный договор его с ними. Договор начинается так: "Я, князь великий Симеон Иоаннович, всея Руси с своими братьями младшими, с князем Иваном и князем Андреем, целовали между собою крест у отцовского гроба. Быть нам заодно до смерти, брата старшего иметь и чтить в отцово место; а тебе, господин князь великий, без нас не доканчивать ни с кем". Все эти выражения с первого разу напоминают старину, но в старину князья не иначе называли друг друга как: брат, отец, сын, в договоре же Симеона младшие братья, обещая, что будут держать старшего в отцово место, не смеют, однако, или не хотят, или не умеют назвать его: отче! но постоянно называют: "Господин, князь великий!" Любопытно также, что братья всего больше толкуют о собственности, о своих участках, младшие выговаривают, чтоб старший брат не обидел, чего не отнял у них; также: "Кто из нас что примыслил или прикупил или кто вперед что прикупит или примыслит чужое к своим волостям, то все блюсти, не обидеть".

Если в княжение Симеона Русь не испытала ни кровавых усобиц, ни татарских опустошений, зато в 1352 году явилась страшная язва - черная смерть; в 1353 году она поразила в Москве митрополита Феогноста, самого великого князя, двоих сыновей и брата Андрея. Симеон умер еще очень молод, 36 лет; он также оставил завещание, в котором отказал удел свой и все движимое и недвижимое имение жене, по смерти которой все это переходило к брату Симеонову, великому князю Иоанну. Это обстоятельство важно в том отношении, что два удела Московского княжества соединились теперь в один, и, таким образом, сила великого князя Иоанна увеличивалась вдвое. Мы видели, что третий сын Калиты, Андрей, умер в одно время с Симеоном, и уже по смерти его родился у него сын Владимир, получивший только один удел отцовский. В завещании Симеона любопытно следующее наставление братьям, из которого оказывается оседлость бояр вследствие нового порядка вещей, явление старых отцовских бояр, хранителей правительственных преданий, добрых советников, которых мы так мало видим прежде: "По отца нашего благословенью, что приказал нам жить заодин, также и я вам приказываю, своей братье, жить заодин; лихих людей не слушайте, которые станут вас ссорить; слушайте отца нашего, владыки Алексея, да старых бояр, которые отцу нашему и нам добра хотели. Пишу вам это слово для того, чтоб не перестала память родителей наших и наша, чтоб свеча не угасла".

У брата Симеонова Иоанна явился соперник в искании великого княжения Владимирского - то был Константин Васильевич, князь суздальский. Если мы предположим, что Константин происходил от Андрея Ярославича, а не Александровича и был, таким образом, дядею сыновьям Калиты, то и тогда он не имел права на старшинство, ибо взял бы его не по отчине и не по дедине: ни отец, ни дед его небыли великими князьями. Константин суздальский искал великого княжения не по старым правам, во по новым понятиям и отношениям, по которым всякий князь вмел право в том случае, когда был отважен, богат и силен. Об отваге Константина свидетельствует летопись, говоря, что он княжил честно и грозно, оборонял отчину свою от сильных князей и от татар, причем под сильными князьями нельзя разуметь других, кроме московских. Если Константин не мог быть богат собственною казною, чтоб перекупить ярлык у московского князя, то мог получить денежную помощь из Новгорода, жители которого, притесненные Калитою, смиренные Симеоном, не могли надеяться добра от сильной Москвы и старались, чтоб великое княжение перешло к другому князю, послабее; узнавши о смерти Симеона, они отправили немедленно посла своего в Орду просить великого княжения Константину суздальскому. Но все их старания были напрасны: хан отдал ярлык Иоанну московскому. Впрочем, сначала ни суздальский князь, ни новгородцы не обратили внимания на ярлык: Константин помирился с Иоанном перед своею смертию, в 1354 году; с Новгородом у московского князя полтора года не было мира.

В год смерти Симеоновой рязанцы взяли Лопасню, захватили здесь наместника Александра Михайловича, отвели в Рязань и держали там в большом томлении, пока не выкупили его из Москвы. Лопасня, принадлежавшая к уделу малолетнего серпуховского князя, Владимира Андреевича, и шесть других мест были потеряны; но этот урон был вознагражден другими приобретениями в Рязанской области. Внутри Московского княжества в правление Иоанна произошло следующее замечательное событие. Мы уже имели случай говорить, что при оседлости князей и бояре их должны были приобрести большое значение в княжестве; большее значение должен был приобрести и тысяцкий, получивший возможность отправлять свою важную должность при нескольких князьях сряду без смены, могла даже явиться наследственность должности в одном роде. Но при таких обстоятельствах власть тысяцкого при непосредственных отношениях этой власти к городовому народонаселению могла быть опасна другим боярам, которых влияние стеснялось влиянием тысяцкого, потом могла быть опасна и самой власти княжеской. В описываемое время должность московского тысяцкого отправлял боярин Алексей Петрович Хвост. При Симеоне Гордом он поднял крамолу против великого князя, был изгнан, лишен своих волостей; все три брата: Симеон, Иоанн и Андрей поклялись не принимать к себе в службу мятежного боярина, ни детей его; Иоанн особенно поклялся не отдавать Алексею Петровичу той части его имения, которую он, Иоанн, получил от брата своего, великого князя Симеона, и несмотря на все это, Алексей Петрович является тысяцкимв княжение Иоанна. Но зимою, 3 февраля 1357 года, рано, во время заутрени, тело Алексея Петровича было найдено на площади со всеми признаками насильственной смерти; никто не видал, как совершилось убийство; но слух шел, что бояре собирали на тысяцкого тайный совет, строили ковы, и погиб он от своих товарищей, общею всех думою, как погиб Андрей Боголюбский от Кучковичей. Сильный мятеж встал в городе вследствие этого убийства, и большие бояре московские отъехали в Рязань с женами и детьми; но в следующем году великий князь перезвал к себе опять из Рязани двоих бояр - Михаила и зятя его Василия Васильевича.

В других княжествах продолжались прежние явления. В Муромской волости в 1354 году князь Федор Глебович, собравши большое войско, пошел к Мурому на тамошнего князя Юрия Ярославича, выгнал его и сам сел на его место. Муромцы были ему рады и пошли с ним в Орду; но спустя неделю по отъезде Федора пришел в Муром прежний князь, Юрий, собрал остальных жителей Мурома и пошел также в Орду судиться с Федором. По суду ханскому муромское княжение досталось Федору Глебовичу; Юрий был выдан сопернику, который посадил его в крепкую тюрьму, где он и умер. В Твери продолжалась вражда между дядею Василием Михайловичем и племянником Всеволодом Александровичем холмским. В 1357 году митрополит Алексей приехал во Владимир, и туда явился к нему князь Всеволод Александрович с жалобою на дядю. По митрополичью слову, Василий Михайлович, заключив договор с великим князем московским, также приехал во Владимир судиться с племянником пред митрополитом, с ним вместе приехал и владыка тверской Федор; много было между князьями споров, глаголания, как говорит летописец, но конечный мир и любовь не состоялись. Московский князь, как видно, держал сторону дяди, Василия, потому что когда потом оба соперника отправились в Орду и Всеволод хотел пробраться туда через Переяславль, то наместники московские не пустили его, и он принужден был уехать в Литву. Немудрено, что и в Орде дело было решено также в пользу дяди; здесь хан и ханша без суда выдали Всеволода Василию; и было, по словам летописца, Всеволоду от дяди томление большое, много натерпелись и бояре, и слуги холмского князя, и черные люди.

Но у сына Александрова был могущественный союзник, Олгерд, князь литовский, женатый на родной сестре его. Неизвестно, каким образом удалось Всеволоду уехать в Литву; но когда он возвратился оттуда в 1360 году, то Василий уступил племянникам треть их отчины. Из других князей летопись упоминает под 1354 годом о смерти Димитрия Федоровича стародубского, которому наследовал брат его Иван Федорович. В 1359 г. умер смоленский князь Иван Александрович, и его место заступил сын его Святослав.

В Новгороде в 1354 году посадник Оницифор Лукич добровольно отказался от своей должности, и на его место был избран Александр, брат убитого Дворянинца. Но потом, в 1359 году, упоминается уже другой посадник, Адриан Захарыч, у которого в этом году было отнято посадничество, но не всем городом, а только одним Славенским концом; на место Адриана был избран Сильвестр Лентеевич. Но другие части города не согласились на это избрание, и на Ярославове дворе произошла сеча, потому что жители Славенского конца явились в доспехах и разогнали безоружных заречан, бояр многих били и грабили, одного убили до смерти. Это повело к новой усобице: Софийская сторона вооружилась, чтоб отомстить за бесчестье братьев своих, а Славенская по необходимости, чтоб защищать имение и головы свои; три дня враждебные стороны стояли друг против друга, славенцы переметали уже мост, как пришли два владыки - старый, Моисей, из монастыря, где жил на покое, и новый Алексей, с архимандритами и игуменами. Владыки стали благословлять народ, говоря: "Дети! не накликайте себе брани, а поганым похвалы, святым церквам и месту этому пустоты, не сходитесь на бой". Толпы послушались и разошлись; но села Селивестровы были опустошены, взято много сел и у других славенцев, причем погибло много и невиноватых; посадником был избран Никита Матвеевич, как видно сын прежнего посадника Матвея.

В орде хан Чанибек был убит в 1357 году сыном своим Бердибеком; русский летописец говорит об убитом, что он был очень добр к христианству и при нем была большая льгота земле Русской. В этом же году летописец упоминает о татарском после Кошаке, от которого была большая истома князьям русским. Бердибек был убит сыном своим Кулпою, Кулпа Неврусом. В 1358 году сын Бердибеков, Мамат-хожа, пришедши в Рязанскую землю, прислал в Москву к великому князю с предложением установить твердые границы между Московским и Рязанским княжествами; но великий князь не пустил Мамат-хожу в свою отчину. Опаснее был враг на западе: под 1356 годом летописец говорит, что литовцы овладели Ржевою, в тот же самый год Олгерд приходил под Брянск и под Смоленск и пленил сына у князя Василия смоленского. Этот Василий в том же году пришел из Орды с ярлыком на Брянск, утвердился здесь, но скоро умер; после его смерти, по словам летописца, был в Брянске мятеж от лихих людей, смута великая и опустение города, после чего стал владеть Брянском великий князь литовский. В 1358 году войско тверское и можайское отняло Ржеву у литовцев; в 1359 году смольняне воевали Бельчу. Но Олгерд не любил отдавать назад раз что-нибудь взятое: в том же году он приходил под Смоленск, сын его Андрей взял опять Ржеву, и в 1360 году сам Олгерд приезжал смотреть этот город, верно боясь, чтоб русские в другой раз не отняли его у Литвы. Но к счастию для слабых княжеств, Смоленского и Тверского, Олгерд постоянно сдерживался на западе Тевтонским орденом: борьба с рыцарями шла одинаково неудачно для Литвы и при наследнике Арфберга, Винрихе фон-Книпроде. В 1360 году Олгерд, Кейстут и сын последнего Патрикий сошлись с великим магистром на границах литовских: битва продолжалась целый день, и рыцари одержали победу. Напрасно Кейстут старался остановить бегущих и возобновить битву: его свалили с коня, Патрикий ринулся в середину неприятелей для спасения отца, но также был сброшен с лошади, поднялся и отбивался до тех пор, пока подоспел отряд литовцев и выручил его из беды; но отца спасти не мог. Кейстута отвезли в Мариенбург, столицу Ордена, и засадили в тесную тюрьму; день и ночь стояла у дверей стража и не пускала к пленнику никого, кроме слуги, приносившего пищу, но этот слуга, приближенный к магистру, отличавшийся своею верностию, был родом литвин, в молодости захваченный в плен и окрещенный. Ежедневный разговор с Кейстутом на родном языке, злая судьба и знаменитые подвиги литовского богатыря разбудили в нем давно уснувшую любовь к старому отечеству: он дал средство Кейстуту уйти из заточения и достичь двора зятя своего, князя мазовецкого. Кейстут не хотел возвращаться на родину, не отомстивши рыцарям: он взял у них два замка и с добычею возвращался домой, как на дороге был захвачен орденским отрядом, вторично попался в неволю, вторично ушел из нее и опять начал готовиться ко вторжению в Пруссию. К 1362 или 1363 году относят победу Олгерда над татарами при Синих водах, следствием которой было очищение Подолии от татар.

У Новгорода со шведами, а у Пскова с Ливонским орденом войны не было в княжение Иоанна; встречаем только известие о двукратном походе псковичей к Полоцку.

В 1359 году умер Иоанн московский, кроткий, тихий и милостивый князь, по словам летописца. Иоанн умер еще очень молод, 33 лет, оставив двух малолетних сыновей, Димитрия и Ивана, и малолетнего племянника Владимира Андреевича. Следовательно, Московское княжество по смерти Иоанна находилось точно в том же положении, как и по смерти Калиты, разделялось на три участка, а именно: старший сын Иоанна Димитрий получил удел дяди Симеона, младший, Иван, участок отца своего, а двоюродный их брат Владимир удержал волость отца своего Андрея. Но Иван скоро умер (1365 г.), и Димитрий опять соединил два участка, при которых владел еще Владимирскою великокняжескою областию с прикупами дедовскими; Владимир Андреевич имел только один участок отцовский, борьба между братьями была поэтому невозможна, и Владимир должен был подчиняться распоряжениям Димитрия, как увидим впоследствии.

Казалось, что ранняя смерть Иоанна будет гибельна для Москвы, ибо малютка сын его мог ли хлопотать в Орде, мог ли бороться с притязаниями других князей? И действительно, когда все князья явились в Орде и недоставало одного московского, то хан отдал великокняжескую Владимирскую область князю суздальскому, который получил ее не по отчине и не по дедине, повторяет летописец, следовательно, безо всякого права. Еще замечательнее здесь то, что добыл у хана ярлык не старший из суздальских князей - Андрей Константинович, но младший - Димитрий. Андрей, по словам летописца, не захотел взять ярлыка; есть известие, будто он говорил: "Доискиваться ярлыка - потратить только деньги, а потом, когда вырастет законный наследник Димитрий московский, то надобно будет воевать с ним, притом должно нарушить клятву, данную отцу его". Димитрий Константинович думал иначе: он поехал во Владимир и, чтоб упрочить его за собою, остался жить в этой древней столице великокняжеской. Но Москва не думала уступать. Бояре ее, привыкшие быть боярами сильнейших князей, князей всея Руси, не хотели сойти на низшую степень и начали стараться добыть ярлык своему князю. Малютка Димитрий отправился в Орду; но там нельзя было ничего добиться при сильной смуте, когда один хан сменял другого: Неврус был свергнут и убит заяицким ханом Хидырем (Хидрбег). Хидырь был убит сыном своим Темир-Ходжею; наконец, Орда разделилась между двумя ханами: Абдулом (Аbdullah), именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюридом. Московские бояре отправили послов к последнему, и он дал ярлык малолетнему их князю. Есть известие, что за Димитрия московского хлопотали в Орде также родственники его, князья ростовские и тверские, вероятно думавшие, что гораздо безопаснее для них иметь на владимирском столе малютку, чем взрослого. Бояре посадили на коней всех трех малолетних князей своих, Димитрия, Ивана и Владимира, и выступили с ними на Димитрия Константиновича. Последний не мог противиться московским полкам, и внук Калиты получил великое княжение Владимирское (1362 г.).

Таким образом, бояре московские, упрочив первенство за молодым князем своим, оправдали отзыв об них Симеона Гордого. Но кто же были эти бояре, которые, по выражению Симеона, отцу его добра хотели? Мы видели, что еще к Юрию Даниловичу в Москву пришел служить из Южной Руси боярин Родион Несторович. В 1340 году великий князь Иоанн Данилович Калита отправил рать свою под Смоленск с двумя воеводами: Александром Ивановичем и Федором Акинфовичем. Последний должен быть сын знаменитого Акинфа, который по неудовольствию на Родиона отъехал в Тверь и погиб при Переяславле; сыновья Акинфа могли перейти опять из Твери в Москву, тем более что летописец упоминает перед тем об отъезде многих тверских бояр в Москву, а что у Акинфа были два сына - Федор и Иван, это мы знаем также из летописи. В 1348 году вместе с князем Иваном ходил в Новгород воеводою из Москвы Иван Акинфович. Наконец, мы видели действующим в Ростове боярина Василия Кочеву. При Симеоне Гордом наместниками его в Торжке были Михаил Давыдович и Иван Рыбкин, да сборщик податей Борис Семенов. Вознамерившись жениться на княжне тверской, Симеон послал за невестою Андрея Кобылу и Алексея Босоволокова. Вскоре после этого по очень важному делу Симеон отправил в Орду Федора Хлебовича (в некоторых летописях - князя Федора Глебовича, следов. муромского) и с ним киличеев или мечников - Федора Шубачеева и Аминя. В 1352 году Симеон отправил в Константинополь послами Дементия Давыдова и Юрия Воробьева; мы видели уже прежде одного Давыдовича, Михаила, наместником в Торжке. В 1353 году наместником серпуховского князя в Лопасне был Михаил Александрович, тогда как прежде мы видели Александра Ивановича воеводою при Калите. Большими боярами в Москве при Иоанне Иоанновиче были, как мы видели, Михаил и зять его Василий Васильевич, бесспорно тысяцкий, род которого производится от Протасия, приехавшего в Москву с князем Даниилом Александровичем и бывшего здесь тысяцким. Сын его Василий, отец нашего Василия, по родословным книгам, был также тысяцким: отсюда объясняется соперничество и вражда этого рода с Алексеем Петровичем Хвостом; дед нашего Василия называется Протасием в родословных книгах, в летописи же - Вельямином; могло быть, что он имел два имени, по обычаю того времени. В духовной Калиты упоминается Борис Ворков, который служил великому князю и за это получил от него село в Ростовской области. Свидетелями договора между великим князем Симеоном и братьями его были: Василий... тысяцкий, Михаил Александрович... Васильевич, Василий Окатьевич, Ананий Окольничий... Иван Михайлович. Дьяком при Иоанне Калите был Кострома, при сыне его Иоанне - Нестерко.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КНЯЖЕНИЕ ДИМИТРИЯ ИОАННОВИЧА ДОНСКОГО (1362-1389)

Следствия усиления Москвы для других княжеств.- Св. Алексей и св. Сергий.Вторая борьба Москвы с Тверью.- Война рязанская.- Торжество московского князя над тверским.- События в Литве по смерти Олгерда.- Борьба Москвы с Ордою.- Поражение русских на реке Пьяне.-Победа их на Воже.-Куликовская битва.- Нашествие Тохтамыша.- Сын великого князя в Орде.- Война с Рязанью.События в Нижнем Новгороде.- Отношения великого князя Димитрия к двоюродному брату Владимиру Андреевичу.- Уничтожение сана тысяцкого и судьба боярина Вельяминова.- Отношения Москвы к Новгороду.Войны Пскова с ливонскими немцами.- События в Литве.- Смерть великого князя Димитрия и его завещание..- Значение княжения Димитриева.- Московские бояре

Преждевременная смерть Иоанна и малолетство сына его вместо вреда, какого, по-видимому, должно было ожидать от них для Московского княжества, послужили только для того, чтобы показать всю силу последнего: благодаря этой силе, скопленной дедом, дядею и отцом, одиннадцатилетний Димитрий московский получил первенство между всеми князьями Северо-Восточной Руси. Мы видели, что бояре московские купили ярлык для своего князя у одного из ханов-соперников - Мюрида; но когда в 1363 году, во время пребывания молодого Димитрия во Владимире, явился туда к нему посол из Мамаевой Орды, от хана Абдула, с ярлыками на великое княжение Владимирское, то великий князь принял и этого посла с честию и проводил с дарами. Это рассердило Мюрида, который, чтоб отомстить Димитрию московскому, прислал с князем Иваном белозерским новый ярлык на Владимир Димитрию суздальскому. Тот обрадовался и сел в другой раз во Владимире, но сидел только двенадцать дней, потому что Димитрий московский опять пришел на него с большим войском, выгнал из Владимира, осадил в Суздале, опустошил окрестности этого города и взял наконец над его князем свою волю, по выражению летописца. Но если торжество Москвы над Тверью при Калите сопровождалось бедою для других княжеств, то и торжество внука Калитина над соперником его, князем суздальским, имело такие же следствия: под тем же 1363 годом летописец говорит, что Димитрий московский взял свою волю над князем Константином ростовским, а князя Ивана Федоровича стародубского и Димитрия галицкого выгнал из их княжеств. Изгнанники удалились к Димитрию Константиновичу суздальскому; но время удачных союзов многих младших князей против великого прошло: суздальский князь, два раза уже испытав силу Москвы, не хотел начинать борьбы в третий раз; и потом, когда в 1365 году ему снова вынесли из Орды ярлык на Владимир, он отказался навсегда от своих притязаний в пользу московского князя с тем, чтоб тот помог ему управиться с младшим братом, а в 1366 году выдал дочь свою за Димитрия московского.

Между тем моровая язва сильно опустошила Россию, умерло много князей: молодой брат Димитрия московского, Иван; ростовский князь Константин; тверские - Семен Константинович, Всеволод, Андрей и Владимир Александровичи; Андрей Константинович суздальский. Между оставшимися в живых князьями начались споры за выморочные уделы; древний Суздаль, подобно Ростову, давно уже утратил свое значение; старшие князья жили и погребались не в Суздале и не в Городце, а в Новгороде Нижнем, уже тогда значительном по своей торговле благодаря выгодному положению; старший из Константиновичей - Андрей княжил в Нижнем, предоставив Суздаль младшему - Димитрию; но по смерти Андрея Нижним овладел третий, самый младший брат Борис Константинович; Димитрий, не будучи в силах сам отнять у брата Нижний, послал просить помощи в Москву. Димитрий московский (четырнадцатилетний) отправил к Константиновичам послов с увещанием помириться и поделиться вотчиною; но Борис не послушался. Тогда Москва употребила другую силу: митрополит Алексей отнял епископию нижегородскую и городецкую у суздальского владыки Алексея, и в то же время послом от московского князя явился в Нижнем преподобный Сергий, игумен радонежский; он позвал Бориса Константиновича в Москву, и когда тот не послушался, то Сергий по приказу митрополита и великого князя московского затворил все церкви в Нижнем. После этого присланы были из Москвы полки на помощь Димитрию Константиновичу, и когда последний приблизился с ними и своею ратью к Нижнему, то Борис вышел к нему навстречу с поклонами и покорением, уступая ему захваченную волость. Димитрий помирился с ним, взял себе Нижний, а брату отдал Городец.

В Твери князь Василий Михайлович начал опять войну с племянниками Александровичами: в 1363 году он пошел было с войском на Михаила Александровича, князя микулинского, но скоро помирился с ним. Смерть князя Семена Константиновича подала новый повод к борьбе, потому что Семен отказал удел свой двоюродному брату Михаилу Александровичу мимо дяди Василия и родного брата Еремея Константиновича. В 1366 году Василий и Еремей начали спор, который был отдан на решение тверского владыки Василия: Василий судил князей по благословению и повелению митрополита и оправил князя Михаила Александровича. Но этот князь был самый деятельный и смелый из всех потомков св. Михаила и потому менее других был способен терпеть насилия от могущественной Москвы. Под 1367 годом летописец говорит, что князь Димитрий Иванович московский заложил у себя каменный кремль и всех князей русских приводил под свою волю, посягнул и на князя Михаила Александровича тверского. Михаил решился на борьбу, но, разумеется, он не мог противиться Москве собственными силами и потому обратился к зятю своему, Олгерду литовскому, следовательно, на эту вторую борьбу Твери с Москвою мы должны смотреть, собственно, как на борьбу московского князя с литовским по поводу тверского князя. Михаил уехал в Литву; этим воспользовались князья Василий и Еремей, чтоб с помощью Москвы низложить соперника; прежде всего они позвали владыку Василия в Москву на суд к митрополиту, зачем не по правде решил спор об уделе Семена Константиновича? За это решение владыка Василий понес большие убытки (протор велик) в Москве; жители Твери испытали также большую беду: князь Василий с сыном Михаилом, с князем Еремеем, со всею силою кашинскою и с полками московскими приехал в Тверь, многих людей мучил и грабил без милости; приступал и к крепости, но не мог ее взять, опустошил только волости и села, и много народу поведено было тогда в плен войсками московскими и волоцкими, которые пожгли и попленили все по сю сторону Волги, не исключая и волостей, принадлежавших церкви св. Спаса. Из этих слов летописца мы видим, что Тверь не принадлежала более Василию, но Михаилу; когда произошла эта перемена, мы не знаем; быть может, она-то и повела к враждебным столкновениям Михаила с Москвою.

В этом же году Михаил пришел назад с полками литовскими, захватил в плен жен - Еремееву и Васильеву, бояр и слуг их и отправился с своею ратию и литовскою к Кашину. Но на дороге, в селе Андреевском, ждали его послы дяди и от тверского епископа Василия; бог, по словам летописца, утишил ярость Михаилову, и он помирился с дядею, а потом помирился и с двоюродным братом Еремеем и с московским князем Димитрием. Но еще год не кончился, как Еремей сложил с себя крестное целование к Михаилу Александровичу и уехал в Москву. В 1368 году великий князь Димитрий и митрополит Алексей зазвали ласкою к себе в Москву князя Михаила на третейский суд; после этого суда тверского князя схватили вместе со всеми боярами и посадили в заключение, но вдруг узнали о неожиданном приезде трех князей ордынских. Этот приезд напугал врагов Михаила, и они выпустили его на свободу, заставивши отказаться от Городка, части удела Семена Константиновича, где великий князь Димитрий посадил наместника своего вместе с князем Еремеем. Понятно, что Михаил выехал из Москвы непримиримым врагом ее князю, который спешил предупредить его, пославши сильное войско на его волость. Михаил и на этот раз ушел в Литву и стал упрашивать со слезами Олгерда, чтоб тот оборонил его, пошел войною на Москву, отмстил Димитрию; научил и сестру свою упрашивать мужа, и тот решился исполнить их просьбу, тем более что еще с 1363 года встречаем известия о враждебных столкновениях Литвы с Москвою.

У Олгерда Гедиминовича, говорит летописец, был такой обычай, что никто не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход, на что собирает большое войско; этою-то хитростию он и забрал города и земли и попленил многие страны, воевал он не столько силою, сколько мудростию. Так и на этот раз Димитрий московский узнал о замыслах Олгердовых, когда уже тот стоял на границе с братом Кейстутом, молодым сыном его Витовтом, своими сыновьями, другими князьями литовскими, Михаилом тверским и полками смоленскими. Великий князь разослал по всем городам грамоты для сбора войска, но ратники не успели прийти из дальних мест, и Димитрий мог выслать против Олгерда в заставу только сторожевой полк из москвичей, коломенцев и дмитровцев под начальством своего воеводы Димитрия Минина и воеводы двоюродного брата, Владимира Андреевича, - Акинфа Федоровича Шубы. Между тем Олгерд уже воевал порубежные места, т. е. жег, грабил, сек; встретился с князем Семеном Дмитриевичем стародубским - Крапивою и убил его, потом в Оболенске убил князя Константина Юрьевича, наконец, 21 ноября на реке Тросне встретил московский сторожевой полк и разбил его: князья, воеводы и бояре все погибли. Узнавши здесь, что Димитрий не успел собрать большого войска и заперся в Москве, Олгерд быстро пошел к этому городу, где Димитрий велел пожечь посады, а сам с митрополитом, двоюродным братом Владимиром Андреевичем, со всеми боярами и со всеми людьми затворился в новом кремле. Три дня стоял под ним Олгерд, взять его не мог, но страшно опустошил окрестности, повел в плен бесчисленное множество народа, погнал с собою и весь скот. Впервые по прошествии сорока лет, то есть начиная от первого года княжения Калиты, Московское княжество испытало теперь неприятельское нашествие. Михаил тверской был отомщен. Димитрий принужден был уступить ему Городок и все части удела Семена Константиновича; дядя его Василий кашинский умер еще прежде похода Олгердова, оставив удел свой сыну Михаилу, который в следующем 1369 г. уже приезжал в Москву жаловаться митрополиту Алексею на владыку своего Василия.

Олгерд не мог стоять более трех дней под Москвою, потому что на западе немцы не давали ему отдыха. Еще в 1362 году они взяли Ковно, а в 1369 году в миле от этого города заложили замок Готтесвердер. Олгерд и Кейстут поспешили взять его, но принуждены были снова отдать немцам. В 1370 году сильное ополчение, состоявшее из литвы, жмуди, руси и татар, под предводительством Олгерда, Кейстута и двоих молодых сыновей их, Ягайла и Витовта, вторгнулось в Пруссию, где великий магистр встретил его под замком Рудавою и поразил наголову. В это время Москва, отдохнувши год, начала наступательное движение; ее войска вместе с волочанами воевали смоленские волости, вероятно мстя их князю за союз с Олгердом; потом Димитрий посылал рать к Брянску, наконец, в августе 1370 года послал объявить войну Михаилу тверскому, который, по обычаю, спешил уйти в Литву, а московские войска, по обычаю, опустошили Тверскую волость. Но это была только еще часть рати: скоро сам великий князь Димитрий явился в тверских владениях с большою силою, взял и пожег города - Зубцов, Микулин, пожег также все волости и села, а людей многое множество вывел в свою землю со всем их богатством и скотом.

Сильно опечалился и оскорбился Михаил, когда пришло к нему в Литву известие о страшном опустошении Тверской волости. От Олгерда нельзя было надеяться помощи в настоящую минуту, потому что он занят был немецкими делами, и вот Михаил вздумал попытаться, нельзя ли побороть Димитрия старым средством - Ордою; он поехал туда, но приятели из Москвы дали ему весть, что повсюду на дороге расставлены заставы московские, чтоб перехватить его. Михаил возвратился опять в Литву, опять стал кланяться Олгерду и на этот раз с успехом. Зимою, в рождественский пост, Олгерд двинулся на Москву с братом Кейстутом, с Михаилом тверским и Святославом смоленским. Они подошли к Волоку Ламскому, пожгли посад, окрестности, но, простояв три дня под городом, не взяли его и пошли дальше, к Москве, которую осадили 6 декабря. Великий князь Димитрий и на этот раз заперся в кремле московском; но брат его Владимир Андреевич стоял в Перемышле, собирая силу; к нему на помощь пришел князь Владимир Димитриевич пронский и полки Олега Ивановича рязанского. Олгерд испугался, услышав о сборах в Перемышле, и стал просить мира, предлагая выдать дочь свою за князя Владимира Андреевича; но великий князь Димитрий вместо вечного мира согласился только на перемирив до Петрова дня. Олгерд двинулся назад и шел с большою осторожностию, озираясь на все стороны, боясь за собою погони.

Михаил тверской возвратился в Тверь, также помирившись с Димитрием; но испуг Олгерда и желание литовского князя породниться с московским показывали ему, что надобно искать помощи в другой стороне: весною 1371 года он исполнил прежнее свое намерение, отправился в Орду и возвратился оттуда с ярлыком на великое княжение Владимирское и с послом ханским Сарыхожею. Но Димитрий московский по всем городам взял присягу с бояр и черных людей не передаваться тверскому князю и не пускать его на Владимирское княжение, а сам с братом Владимиром стал с войсками в Переяславле. Владнмирцы, исполняя присягу, не пустили к себе Михаила, и когда Сарыхожа послал звать Димитрия во Владимир к ярлыку, то московский князь велел отвечать ему: "К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу; а тебе, послу, путь чист". Сарыхожа сначала не хотел ехать к Димитрию, но потом прельстился дарами и, отдавши ярлык Михаилу, поехал из Мологи в Москву, а Михаил, недовольный оборотом дела, повоевал Кострому, Мологу, Углич, Бежецкий Верх и, возвратясь в Тверь, отправил в Орду сына своего Ивана. Между тем Сарыхожа пировал в Москве у Димитрия, набрал у него много даров и, возвратясь в Орду, начал расхваливать московского князя, его добрый нрав и смирение. Вероятно обнадеженный Сарыхожею в добром приеме, Димитрий сам решился отправиться в Орду, чтоб положить конец проискам Михаиловым. Митрополит Алексей проводил его до Оки и, дав благословение на путь, возвратился в Москву, куда в это время приехали послы литовские обручать Олгердову дочь Елену за князя Владимира Андреевича.

В Орде московский князь успел задобрить и Мамая, и хана, и ханш, и всех князей, пожалован был опять великим княжением Владимирским и отпущен с большою честию, а тверскому князю хан послал сказать: "Мы тебе дали великое княжение, давали и войско, чтоб посадить тебя на нем; но ты войска нашего не взял, говорил, что сядешь одною своею силою; так сиди теперь с кем хочешь, а от нас помощи не жди". Молодой тверской князь Иван задолжал в Орде 10000 рублей; Димитрий московский заплатил эти деньги и взял Ивана с собою в Москву, где он сидел на дворе митрополичьем до тех пор, пока отец выкупил его. Для нас здесь важно то, что тверской князь принужден был задолжать в Орде 10000 рублей, а московский имел средства выкупить его - борьба была неравная! Таким образом, говорит летописец, великий князь Димитрий твердо укрепил под собою великое княжение, а врагов своих посрамил. Но одного посрамления было мало: в Бежецком Верхе тверской князь держал своего наместника, и Димитрий отправил туда войско. Наместник Михаилов был убит, тверские волости пограблены; но война рязанская помешала тверской. Мы видели, что во время второго нашествия Олгердова князь пронский вместе с рязанскими полками приходил на помощь войску московскому, собиравшемуся в Перемышле; но после доброе согласие между Москвою и Рязанью было нарушено неизвестно по каким причинам, и в 1371 году, в декабре, великий князь отправил на Олега рязанского воеводу своего Димитрия Михайловича Волынского с большим войском; Олег собрал также большое войско и вышел навстречу московским полкам, причем, по словам летописца, рязанцы говорили друг другу: "Не берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни стрел, берите только ремни да веревки, чем взять боязливых и слабых москвичей". Московский летописец поблагодарил их за такое мнение в следующих выражениях: "Рязанцы, люди суровые, свирепые, высокоумные, гордые, чаятельные, вознесшись умом и возгордившись величанием, помыслили в высокоумии своем, полуумные людища, как чудища". Господь низложил гордых, продолжает летописец: в злой сече рязанцы пали как снопы, и сам князь Олег едва спасся бегством с небольшою дружиною. Мы видели, что в Рязани шла постоянная вражда между двумя княжескими линиями, рязанскою и пронскою; эта борьба помогала Москве, точно так как в Твери помогали ей усобицы между князьями тверскими и кашинскими. Как только князь Владимир Дмитриевич пронский узнал о беде Олеговой, то явился в Рязани и сел здесь на княжении; но Олег скоро выгнал его, взял в плен и привел в свою волю.

По окончании войны рязанской, в 1372 году, началась опять война тверская. Князю Михаилу Александровичу удалось снова заключить союз с Литвою, и в надежде на него он начал наступательное движение, послал племянника своего Димитрия Еремеевича с войском к городу Кистме, воеводы которого были схвачены и приведены в Тверь. Тотчас после этого князь Михаил Васильевич кашинский отправил посла в Москву, заключил мир с князем Димитрием и сложил крестное целование к князю Михаилу. Тверской князь не удовольствовался Кистмою: он пошел сам к Дмитрову, взял с города окуп, посады, волости и села пожег, бояр и людей побрал в плен. В то же время он подвел тайно под Переяславль рать литовскую - Олгердова брата Кейстута с сыном Витовтом, Андрея Олгердовича полоцкого и Димитрия друцкого. Переяславль имел участь Дмитрова; скоро разделил ее и Кашин, которого князь принужден был подчиниться Михаилу и опять целовать ему крест. От Кашина союзники пошли к Торжку, взяли его, и тверской князь посадил в нем своих наместников. Но в Петров пост явились в Торжок новгородцы, укрепились с новоторжцами крестным целованием, выслали наместников Михаиловых из города, а купцов тверских и других людей пограбили и побили, после чего укрепили город и сели в нем дожидаться прихода Михаилова. 31 мая пришел Михаил под Торжок и послал сказать гражданам, чтоб выдали ему тех, которые били и грабили тверичей, и чтоб приняли опять его наместников, после чего он оставит их в покое. Новгородцы не согласились и вышли на бой: первый встретил тверичей на Подоле Александр Абакумович и пал костью за св. Спаса и за обиду новгородскую, трое товарищей его были также убиты, и новгородцы потерпели совершенное поражение: одни побежали в поле по Новгородской дороге, другие заперлись в крепости (городе) Торжокской. Но тверичи скоро зажгли посад, сильный ветер потянул на город, и пошел огонь по всему городу; несчастные новгородцы побросались оттуда с женами и детьми прямо в руки врагам, иные сгорели, другие задохнулись в церкви св. Спаса или перетонули в реке; добрые женщины и девицы, видя себя раздетыми донага, от стыда сами бросались в реку, тверичи донага обдирали всех, даже чернецов и черниц, иконных окладов и всякого серебра много побрали, чего и поганые не делают, заключает летописец: кто из оставшихся в живых не поплачет, видя, сколько людей приняло горькую смерть, святые церкви пожжены, город весь пуст; и от поганых никогда не бывало такого зла; убитых, погорелых, утопших наметали пять скудельниц, а иные сгорели без остатка, другие потонули и без вести поплыли вниз по Тверце.

Истребивши Торжок, Михаил отправился для соединения с Олгердом, который стоял у Любутска. На этот раз Димитрий приготовился, встретил с сильным войском Олгерда у Любутска и разбил сторожевой полк литовский. Все войско литовское переполошилось, сам Олгерд побежал и остановился за крутым и глубоким оврагом, который не допустил неприятелей до битвы; много дней литва и москвичи стояли в бездействии друг против друга, наконец заключили мир и разошлись. Мир или, лучше сказать, перемирие было заключено на короткий срок: от 31 июля по 26 октября (от Спожина заговенья до Дмитриева дня). Договор заключен от имени Олгерда, Кейстута и смоленского великого князя Святослава Ивановича; в него включены также: князь Михаил тверской, Димитрий брянский и те князья, которые будут в имени Олгерда и Святослава смоленского; трое князей рязанских, которые одинаково называются великими, находятся на стороне Димитрия московского. Олгерд поручился, что Михаил тверской возвратит все пограбленное им в волостях московских и сведет оттуда своих наместников и волостелей. Если Михаил в перемирный срок станет грабить волости Димитрия, то последний волен разделываться с ним и литовские князья за него не вступятся. Димитрий предоставил себе также право покончить с Михаилом посредством хана: "А что пошли в Орду к царю люди жаловаться на князя Михаила, то мы в божией воле и в царевой: как повелит, так мы и будем делать, и то от нас не в измену".

Раздоры между князем тверским и кашинским не допустили До продолжительного мира, ибо если князь тверской от притеснений Москвы находил защиту в Литве, то слабый князь кашинский от притеснений Твери искал постоянно защиты в Москве. Под 1373 годом опять встречаем известие, что князь Михаил Васильевич кашинский сложил крестное целование к Михаилу тверскому и уехал в Москву, а из Москвы отправился в Орду, откуда возвратился в Кашин неизвестно с чем. Скоро после этого он умер, а сын его Василий по совету бабки и бояр приехал в Тверь к князю Михаилу Александровичу с челобитьем и отдался в его волю; за этим примирением последовало и примирение тверского князя с московским. Димитрий отпустил из Москвы сына Михаилова Ивана, приведенного, как мы видели, им из Орды, а Михаил вывел своих наместников из занятых им волостей великокняжеских. Но на следующий год молодой кашинский князь Василий Михайлович побежал из Твери в Москву, зато теперь и тверской князь нашел внутри самой Москвы врагов Димитрию. По поводу насильственной смерти тысяцкого Алексея Петровича мы упоминали о важном и опасном значении этого сановника. В 1374 г. умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов, и великий князь не назначил другого на его место, которое, по всем вероятностям, надеялся занять сын покойного, Иван. Обманутый в этой надежде, он сговорился с другим недовольным, Некоматом Сурожанином, то есть купцом, торгующим дорогими южными товарами, и в 1375 году бежали оба к тверскому князю со многою лжею и льстивыми словами, и от этого загорелся огонь, по выражению летописца. Михаил Александрович, поверив льстивым словам московских беглецов, отправил Вельяминова с Некоматом к хану, а сам поехал в Литву, где, пробывши малое время, возвратился в Тверь; скоро возвратился из Орды и Некомат с ханским послом и ярлыком Михаилу на великое княжение Владимирское и на великую погибель христианскую, говорит летописец. Тогда Михаил, уверенный, как видно, в помощи и G востока и с запада, послал объявить войну Димитрию московскому и в то же время отправил наместников в Торжок и рать в Углич.

Но помощь не приходила к нему ни с востока, ни с запада, а между тем Димитрий собрался со всею силою и двинулся к Волоку Ламскому, куда пришли к нему князья: тесть его Димитрий Константинович суздальский с двумя братьями и сыном, двоюродный брат Владимир Андреевич серпуховской, трое князей ростовских, князь смоленский, двое князей ярославских, князь белозерский, кашинский, моложский, стародубский, брянский, новосильский, оболенский и торусский. По словам летописца, все эти князья сильно сердились на Михаила тверского за то, что он прежде несколько раз приводил литву, наделавшую столько зла христианам, а теперь соединился с Мамаем; но, с другой стороны, заметим, что некоторые из этих князей были подручники Димитрия и не могли ослушаться его приказания, некоторые же были только по имени князьями известных волостей, как, например, князь стародубский, а Белозерск был куплен еще Калитою. Все эти князья двинулись из Волока к Твери и стали воевать, взяли Микулин, попленили и пожгли окружные места, наконец, осадили Тверь, где заперся князь Михаил. Обнесши весь город тыном, наведя два больших моста на Волге, Димитрий послал за новгородцами; те, желая почтить великого князя и вместе отомстить тверичам за торжокское поражение, собрались в три дня, пришли к Твери и много наделали зла. Тогда осаждающие приступили со всеми силами к городу: приставили туры, приметали примет около всей крепости, зажгли мост у Тмакских ворот и стрельницы; но осажденные, хотя с большим трудом, потушили пожар, и когда Димитриева рать немного отступила от крепости, то Михаил сделал из нее удачную вылазку, посек туры, другие пожег и побил много людей у осаждающих. Но этот успех не принес ему пользы: волость его была опустошена вконец, города Зубцов, Белгород и Городок (Старица) взяты; он все ждал помощи из Литвы и от хана; литовские полки пришли, но, услыхав, какая бесчисленная рать стоит у Твери, испугались и ушли назад. Тогда Михаил, потеряв последнюю надежду, отправил владыку Евфимия и больших бояр своих к Димитрию просить мира, отдаваясь во всю волю московского князя, и тот заключил с ним мир, которого условия дошли до нас. Независимый великий князь тверской, соперник московского по Владимирскому великому княжению, не утрачивая своего названия великий князь, обязывается считать себя младшим братом Димитрия, равным младшему двоюродному брату последнего, удельному Владимиру Андреевичу. Обязанности младшего брата к старшему определены: когда великий князь московский или брат его выступят в поход, то и тверской князь обязан садиться на коня; если пошлет воевод, то и он обязан послать своих воевод. Михаил обязался не искать ни Москвы, ни великого княжения Московского, ни Новгорода, обязался не только за себя, но и за детей своих и племянников; обязался сам не искать великого княжения Владимирского и не принимать его от татар, за что Димитрий с своей стороны обещался не принимать Твери от татар; но он вытребовал, чтоб княжество Кашинское было независимо от Тверского - условие важное, выгодное для Москвы, тяжкое для Тверского княжества, которое обессиливалось раздроблением на две волости независимые: "В Кашин тебе не вступаться, и что потянуло к Кашину, то ведает вотчич князь Василий, и выходом ненадобно Кашину тянуть к Твери; князя Василия тебе не обижать; а будешь обижать, то стану его оборонять". Также важное условие постановлено относительно татар: "Будем ли мы в мире с татарами - это зависит от нас; дадим ли выход - это зависит от нас; не захотим дать это зависит также от нас. Если же татары пойдут на нас или тебя, то нам биться вместе, если же мы пойдем на них, то и тебе идти с нами вместе". Михаил отказался от союза с Олгердом, его братьями, детьми и племянниками, мало того, обязался воевать с Литвою, если она нападет на московского или на смоленского князя. С Великим Новгородом и Торжком тверской князь обязался жить по старине и в мире и возвратить все церковные вещи, пограбленные в Торжке во время его взятия, также все пограбленное после мира 1373 года. Право отъезда от одного князя к другому с удержанием сел в прежних волостях утверждено за боярами и слугами вольными, за исключением Ивана Васильевича Вельяминова и Некомата, села которых удержал московский князь за собою. Замечательно, что при затруднениях в смесном суде дела москвитян и тверичей положено отдавать на решение великого князя рязанского Олега.

Так счастливо для Москвы кончилась борьба с Тверью, т. е. с Литвою по поводу Твери. В том же году Олгерд попустошил Смоленскую волость за то, что князь ее воевал против Михаила тверского; с другой стороны, татары опустошили волости Нижегородскую и Новосильскую за то же самое; но московский князь оставался в покое ив 1376 году посылал Владимира Андреевича с войском ко Ржеву; серпуховской князь, по обычаю, пожег посад, но, простояв три дня под крепостью, возвратился назад. Тверской князь не думал разрывать союза с Литвою: еще в 1375 г в Тверь приведена была дочь Кейстутова Марья, окрещена и выдана замуж за сына великого князя Михаила, Ивана. Но союз этот был бесполезен для тверского князя, ибо в 1377 году умер Олгерд, постригшись перед смертью в монахи, причем мирское православное имя Александра переменил на имя Алексея. Еще прежде умер брат его князь волынский Любарт, который всю жизнь провел в борьбе с поляками, стремившимися овладеть и Волынью, как овладели Галичем. Великим князем стал сын Олгерда Ягайло, в православии Яков, и дядя Кейстут, князь троцкий, присягнул племяннику. Но Ягайло, подобно дяде Евнутию, взял старшинство не по праву, мимо старшего брата, Вингольта Андрея, рожденного от первой жены Олгердовой; Андрей, княживший в Полоцке, объявил было свои притязания на старшинство, но, не получая ниоткуда подкрепления, должен был уступить Ягайлу, лишился своей волости и бежал в Псков, где жители посадили его на княжение с согласия великого князя Димитрия, к которому Андрей ездил в Москву. Димитрий хотел воспользоваться этою смутою, и в 1379 году Андрей Олгердович вместе с серпуховским князем Владимиром Андреевичем и московским воеводою Димитрием Михайловичем Волынским от правились на литовские владения, взяли города Трубчевск и Стародуб, повоевали много станов и волостей и возвратились с большим богатством домой; брат Андрея Димитрий Олгердович, князь трубчевский, не сопротивлялся московским полкам: он вышел из города с семейством и боярами, поехал в Москву и вступил в службу великого князя, или, как выражается летописец, урядился в ряд и крепость взял; Димитрий принял его с честию, любовию и дал ему Переяславль со всеми пошлинами.

За этою смутою, которая доставила московскому князю двух верных слуг между сыновьями Олгердовыми, последовала другая, более опасная для Литвы, более выгодная для врагов ее. Ягайло не походил на отца и деда своего: был ленив, любил удовольствия и не имел твердого характера, вследствие чего подвергался влиянию окружавших его. Самым приближенным из них был Войдылло, о котором вот что говорит летописец: был у великого князя Олгерда паробок, крепостной холоп, звали его Войдыллом; сначала был он хлебником, полюбился великому князю, который взял его к себе постелю стлать и пить подавать, а наконец дал ему держать город Лиду. Силен был Войдылло при Олгерде; еще сильнее стал при Ягайле, который даже отдал за него родную сестру. Старому князю Кейстуту очень не понравилось, что племянницу его выдали за холопа; стал он попрекать и вдове Олгердовой, и Ягайлу, и самой племяннице, отсюда пошла ненависть между Кейстутом и Войдыллом, и последний стал думать, как бы избавиться от старика. С этою целик) он начал наговаривать Ягайлу на Кейстута и поднимать на него немецких рыцарей. Куно Либштейн, командор остерродский, кум Кейстута, послал сказать последнему: "Ты ничего не знаешь, как Ягайло беспрестанно посылает Войдылла к нам и уже договор с нами написал, чтоб отнять у тебя волости". Кейстут, получив эту весть, послал сказать сыну своему Витовту: "Ты живешь с Ягайлом в тесной дружбе, а он договорился с немцами на наше лихо". Витовт отвечал отцу, что ничему не надобно верить, что он живет с Ягайлом душа в душу, знает все его думы. Скоро, однако, правда обнаружилась. В Полоцке по изгнании Андрея Олгердовича княжил сын Кейстута Андрей, прозвищем Горбатый. Ягайлу или Войдыллу хотелось отнять эту волость у Кейстутовича и отдать ее родному брату Ягайлову, Скиригайлу; но полочане, старые вечники, никак не согласились на эту перемену и с позором выгнали от себя Скиригайла. Великий князь выслал против них сильное войско, с которым соединились и немцы; но полочане не потеряли духа: они объявили, что скорее поддадутся немцам, чем Скиригайлу, и вместе с Андреем мужественно отразили все приступы. Старик Кейстут, услыхав о полоцких происшествиях, опять стал жаловаться сыну своему Витовту на Ягайла: "За Войдылла отдал мою племянницу, уговорился с немцами на мое лихо; а вот теперь с кем мы воевали? с немцами? а он с ними заодно добывает Полоцка". Витовт отвечал и на этот раз, что он все еще не совсем верит коварству Ягайла, и выехал в Дрогичин, откуда скоро отправился в Гродно. Но старик Кейстут не разделял сомнений сына своего: он решился для собственной безопасности предупредить Ягайла, врасплох явился с войском перед Вильною, овладел ею, взял в плен Ягайла со всем семейством, захватил все грамоты и, между прочим, последний договор Ягайла с немцами.

Витовт, извещенный чрез гонца о торжестве отцовском, в один день прискакал из Гродна в Вильну. Кейстут показал ему грамоту: "Ты мне все не верил, а вот тебе и грамота на лице; написали на наше лихо, да бог нас остерег. А я великому князю Ягайлу за это никакого зла не сделал, не дотронулся ни до именья его, ни до стад, и сам он у меня не в плену, ходит только за малой стражей; отчину его - Витебск и Крево и все места, что отец его держал, все отдаю ему и ни во что его не вступаюсь; а что я теперь сделал, того нельзя было мне не сделать: берег свою голову". Ягайло должен был присягнуть, что никогда не вооружится против Кейстута и не выйдет из его воли, после чего со всеми родными и имением отправился в Витебск.

Кейстут стал великим князем, но недолго пользовался своим новым положением. Вдова Олгердова Иулиания и дети ее не могли спокойно видеть, что стол великокняжеский перешел к Кейстуту, и потому посредством Скиригайла, изгнанника полоцкого, завязали снова сношения с немцами, которые были рады смутам в Литве. Но пока Кейстут жил в Вильне, никто не смел против него подняться, тем более что Ягайла трудно было уговорить на какое-нибудь отважное предприятие. Только когда Кейстут велел повесить пленника своего Войдылла, Ягайло позволил сестре и ее приверженцам уговорить себя действовать решительно против дяди. В это время старый Кейстут вел войну с племянником Димитрием Олгердовичем; Ягайло обязан был также выступить в поход; но, вместо того чтоб идти с войском на Русь, он двинулся нечаянно к Вильне, где Кейстута тогда не было, и овладел городом; та же участь постигла и Троки. Кейстут собрал большое войско и, соединившись с сыном Витовтом, обложил Троки; против него стоял Ягайло с своими союзниками, немцами.. Но Олгердов сын побоялся решить дело оружием и предпочел коварство. Он начал просить Витовта, чтоб тот помирил его с отцом, для чего просил обоих князей приехать к нему в стан, и князь Скиригайло именем брата поклялся, что с ними не случится ничего дурного. В надежде на эту клятву Кейстут и Витовт приехали в стан к Ягайлу, чтоб договариваться о мире, но вместо того были схвачены, и Кейстут был отдан в руки самым злым врагам своим, которые сковали его, отвезли в Крево, заперли в тюрьму и на пятую ночь удавили.

Больной Витовт был также отвезен вместе с женою Анною в Крево, где держали его под крепкою стражею. И выздоровевши, Витовт все еще притворялся хворым; жена навещала его ежедневно вместе с двумя служанками; наконец она получила от Ягайла для одной себя позволение ехать в Моравию. В ночь накануне отъезда она пришла проститься с мужем и замешкалась у него, как следовало ожидать, долее обыкновенного: в это время Витовт переодевался в платье одной из жениных служанок, Елены, которая осталась на его месте, а он, вышедши с женою из тюрьмы и спустившись со стены, нашел лошадей, высланных из Волковыйска от тамошнего тиуна, в короткое время достиг Слонима, оттуда отправился в Брест и на пятый день был уже в Плоцке. Елена, не вставая с постели, так хорошо представляла больного князя, что только на третий день узнали о его бегстве. Она поплатилась жизнью за свое самоотвержение.

Эти смуты отняли у литовских князей средства враждебно действовать против Москвы и дали последней возможность беспрепятственно управиться с татарами. Димитрий вырос в неповиновении хану, два раза младенцем ходил он отнимать Владимирское княжение у Димитрия суздальского, у которого был ярлык ханский. Княжество Московское постоянно усиливалось, его князья еще со времен Калиты привыкли располагать полками князей подручных, убеждались все более и более в своей силе, тогда как Орда видимо ослабевала вследствие внутренних смут и усобиц, и ничтожные ханы, подчиненные могущественным вельможам, свергаемые ими, теряли все более и более свое значение, переставали внушать страх. От страха перед татарами начал отвыкать русский народ и потому, что со времен Калиты перестал испытывать их нашествия и опустошения; возмужало целое поколение, которому чужд был трепет отцов пред именем татарским; московский князь, находившийся в цвете лет, в самом полном развитии сил, был представителем этого нового поколения. С малолетства привык Димитрий действовать иначе, нежели действовали дед, дяди и отец его; малюткою с оружием в руках добыл он себе старшинство между русскими князьями, после до тридцатилетнего возраста не выпускал из рук оружия, выдержал опасную борьбу с Литвою, Тверью, Рязанью и вышел из нее победителем с полным сознанием своих сил. Неудивительно, что такой князь решился первый поднять оружие против татар. Мы видели, что в начале княжения Димитриева Орда делилась между двумя ханами - Мюридом (Амуратом) и Абдулом (Abdullah), именем которого управлял темник Мамай. Но кроме них в древней стране Болгарской утвердился третий хан Пулад-Темир, а в стране Мордовской - князь Тогай. Последний в 1365 году напал нечаянно на Переяславль Рязанский, взял, сжег его, попленил окрестные волости и села и уже с большою добычею возвращался в степь, как был настигнут князьями - Олегом Ивановичем рязанским, Владимиром пронским и Титом козельским: был между ними бой лютый, пало много мертвых с обеих сторон, но русские князья наконец одолели, и Тогай едва убежал с небольшою дружиною. В 1367 году Булат, или Пулад-Темир, напал на нижегородские владения, но прогнан был князем Димитрием Константиновичем за реку Пьяну с большим уроном, прибежал в Золотую Орду и был там убит ханом Азизом, или Озизом, преемником Мюридовым. В 1370 году Димитрий Константинович с братом Борисом, сыном Василием и ханским послом Ачихожею (Хаджи Ходжа) ходил войною на болгарского князя Асана; тот встретил их с челобитьем и дарами, они дары взяли, но посадили на княжение Салтана, Бакова сына. В 1373 году татары из Орды Мамаевой опустошили Рязанское княжество; великий князь московский все лето простоял на берегу Оки (куда пришел к нему и Владимир Андреевич) и не пустил татар на свою сторону. Сопротивление татарам и даже наступательное движение на них обнаруживалось повсюду: в 1374 году нижегородцы перебили послов Мамаевых и с ними 1500 татар; старшего посла - Сарайку с дружиною заперли в крепости. На следующий год князь Димитрий Константинович приказал развести пленников по разным местам, но Сарайка с товарищами своими вырвался, убежал на архиерейский двор, зажег его и начал отбиваться от нижегородцев, многих перебил и переранил; наконец народ одолел татар и перебил их всех. В том же году татары Мамаевы опустошили берега реки Киши, притока Суры, и места за рекою Пьяною. Мы упоминали уже о нападении татар на Нижегородское и Новосильское княжества за помощь, оказанную их князьями, Димитрию московскому против Михаила тверского, после чего московский князь ходил с войском за Оку, оберегая землю свою от татар. Еще в XII и XIII веках мы видели стремление Северо-Восточной Руси к естественному распространению своему на восток, вниз по Волге, на счет болгар, мордвы и других туземных племен; стремление это было надолго остановлено татарским нашествием и внутренними движениями, которые имели следствием усиление Московского княжества; теперь же, как скоро Северо-Восточная Русь снова усилилась единовластием, а татарское владычество ослабело, опять начинается наступательное движение русских на древнюю Болгарскую землю. По окончании борьбы с Литвою и Тверью, весною 1376 года, великий князь послал воеводу своего Димитрия Михайловича Волынского на болгар; с Волынским отправились двое молодых князей нижегородских - Василий и Иван Дмитриевичи - и подступили под Казань. Казанцы вышли против них из города, стреляя из луков и самострелов; другие производили какой-то гром, чтоб испугать русских, а некоторые выехали на верблюдах, чтоб переполошить лошадей. Но все эти хитрости не удались: русские вогнали неприятеля в город, и князья казанские Асан и Магомет-Солтан принуждены были добить челом великому князю; заплатили тысячу рублей Димитрию московскому, тысячу новгородскому, три тысячи воеводам и ратным людям; кроме того, летописец говорит, что русские посадили в Казани своего сборщика податей (дорогу) и таможенников.

В 1377 году в Москву пришла весть, что в странах посурских явился новый царевич татарский, Арапша, перебежавший за Волгу с берегов Яика и Аральского моря. Димитрий московский тотчас собрал большое войско и пошел на помощь к тестю своему, Димитрию нижегородскому; но об Арапше долго не было вести, и великий князь возвратился в Москву, оставивши воевод своих с полками владимирскими, переяславскими, юрьевскими, муромскими и ярославскими, с которыми соединилось и нижегородское войско под начальством своего молодого князя Ивана. Собралась большая рать и двинулась за реку Пьяну, где воеводы получили весть, что Арапша далеко, на реке Волчьи Воды, притоке Донца.. Князья и воеводы русские обрадовались и не обращали уже более внимания на другие приходившие к ним вести; кто может стать против нас? - говорили они, и стали ездить в простом платье (охабнях и сарафанах), а доспехи свои поклали на телеги и в сумы, рогатины, сулицы и копья не были приготовлены, иные не были еще насажены, также не были приготовлены щиты и шлемы. Было время в конце июля, стояли сильные жары, и ратники разъезжали, спустивши платье с плеч, расстегнувши петли, растрепавшись, точно в бане; если случалось где найти пиво и мед, напивались допьяна и хвастались, что один из них выедет на сто татар. Князья, бояре и воеводы также забыли всякую осторожность, ездили на охоту, пировали, величались да ковы друг против друга строили. В это время мордовские князья подвели тайно Арапшу, который, разделив свою рать на пять полков, второго августа нечаянно ударил со всех сторон на русское войско; последнее не имело возможности сопротивляться и побежало в ужасе к реке Пьяне; князь Иван Димитриевич нижегородский утонул при переправе вместе со множеством бояр, слуг и простых ратников, другие были перебиты татарами. Арапша явился перед Нижним, откуда князь Димитрий Константинович выбежал в Суздаль, а жители разбежались на судах по Волге к Городцу. Татары перехватили тех, которые не успели спастись, сожгли город, опустошили окрестности и ушли назад; в том же году Арапша пограбил и места за Сурою (Засурье), потом перебил русских гостей; пришел нечаянно на Рязань, взял ее, причем сам князь Олег, исстрелянный, едва вырвался из рук татарских. Надеясь, что после пьянского поражения Нижегородское княжество осталось без защиты и мордва захотела попытать счастья против русских: приплыла нечаянно по Волге в Нижегородский уезд и пограбила то, что осталось от татар; но князь Борис Константинович настиг ее у реки Пьяны и поразил: одни потонули, другие были побиты. Но оба князя, и московский и нижегородский, не хотели этим ограничиться, и зимою, несмотря на страшные морозы, нижегородское войско под начальством князей Бориса Константиновича и Семена Димитриевича и московское под начальством воеводы Свибла вошло в Мордовскую землю и "сотворило ее пусту", по выражению летописца; пленников, приведенных в Нижний, казнили смертию, травили псами на льду на Волге. В следующем 1378 году татары явились опять нечаянно перед Нижним; князя не было тогда в городе, а жители разбежались за Волгу. Приехавши к Нижнему из Городца, князь Димитрий Константинович увидал, что нельзя отстоять города от татар, и потому послал к ним окуп; но татары не взяли окупа и сожгли Нижний, потом повоевали весь уезд и Березовое поле. Управившись с Димитрием нижегородским, Мамай отправил князя Бегича с большим войском на Димитрия московского. Но тот узнал о приближении неприятеля, собрал силу и выступил за Оку в землю Рязанскую, где встретился с Бегичем на берегах реки Вожи. 11 августа к вечеру татары переправились через эту реку и с криком помчались на русские полки, которые храбро их встретили: с одной стороны ударил на них князь пронский Даниил, с другой - московский окольничий Тимофей, а сам великий князь Димитрий ударил на них в лице. Татары не выдержали, побросали копья и бросились бежать за реку, причем множество их перетонуло и было перебито. Ночь помешала преследовать татар, а на другое утро был сильный туман, так что только к обеду русские могли двинуться вперед и нашли в степи весь обоз неприятельский. Мамай собрал остаток своей рати и в сентябре ударил на Рязанскую землю; князь Олег, никак не ожидая нападения после Вожской битвы, бросил города и перебежал на левую сторону Оки, а татары взяли города Дубок и Переяславль Рязанский, сожгли их и опустошили всю землю, но дальше, за Оку, не пошли.

Борьба была открытая, после Вожской битвы московский князь не мог надеяться, что Мамай ограничится местию на Рязанской области. До сих пор смуты и разделение в Орде внушали смелость московскому князю не обращать большого внимания на ярлыки ханские; Димитрий был свидетелем ослабления Орды в самой Орде; лучшим доказательством этого ослабления было то, что Мамай должен был отказаться от прежней дани, какую получали ханы из России во время Чанибека, и удовольствоваться меньшим ее количеством; мы видели, до какой самонадеянности дошли русские воеводы и ратники перед пьянским поражением: эта самонадеянность была наказана, однако битва Вожская снова убедила русских в возможности побеждать татар. Но отношения должны были измениться, когда Мамай, правивший до сих пор именем ханов Абдула и потом Магомеда, избавился наконец от последнего и провозгласил себя ханом; теперь он имел возможность двинуть всю Орду для наказания московского князя, которого нельзя было смирить одним отрядом: времена Андрея Ярославича прошли; чтоб снова поработить Россию, нужно было повторить Батыево нашествие. Говорят, что Вожское поражение привело в ярость Мамая, и он не хотел успокоиться до тех пор, пока не отомстит Димитрию. Есть любопытное известие, будто советники Мамая говорили ему: "Орда твоя оскудела, сила твоя изнемогла; но у тебя много богатства, пошли нанять генуэзцев, черкес, ясов и другие народы". Мамай послушался этого совета, и когда собралось к нему множество войска со всех сторон, то летом 1380 года он перевезся за Волгу и стал кочевать при устье реки Воронежа. Ягайло литовский, который имел много причин не доброжелательствовать московскому князю, вступил в союз с Мамаем и обещал соединиться с ним 1 сентября. Узнавши об этом, Димитрий московский стал немедленно собирать войска; послал за полками и к князьям подручным - ростовским, ярославским, белозерским; есть известие, что князь тверской прислал войско с племянником своим Иваном Всеволодовичем холмским. Не соединился с Москвою один потомок Святослава черниговского, Олег рязанский: более других князей русских он был настращен татарами; еще недавно княжество его подверглось страшному опустошению от не очень значительного отряда татар, а теперь Мамай стоит на границах с громадным войском, которого пограничная Рязань будет первою добычею в случае сопротивления. Не надеясь, чтоб и Димитрий московский дерзнул выйти против татар, Олег послал сказать ему о движениях Мамая, а сам спешил войти в переговоры с последним и с Ягайлом литовским. Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали так: "Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места, или в Великий Новгород, или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами с его согласия разделим Московское княжество на две части - одну к Вильне, а другую к Рязани и возьмем на них ярлыки и для потомства нашего".

Но Димитрий не думал бежать ни в Новгород Великий, ни на Двину, а назначил всем полкам собираться в Коломну к 15 августа, отправивши наперед сторожей в степь, которые должны были извещать его о движениях Мамая. Перед выступлением из Москвы великий князь отправился в Троицкий монастырь, недавно основанный св. пустынником Сергием, о котором было уже раз упомянуто в рассказе о нижегородских событиях; Сергий благословил Димитрия на войну, обещая победу, хотя соединенную с сильным кровопролитием, и отпустил с ним в поход двух монахов - Пересвета и Ослябя, из которых первый был прежде боярином в Брянске, и оба отличались в миру своим мужеством. Оставя в Москве при жене и детях воеводу Федора Андреевича, Димитрий выехал в Коломну, куда собралась огромная рать, какой прежде никогда не видывали на Руси, - 150000 человек! Кроме князей воеводами были: у коломенского полка - Николай Васильевич Вельяминов, сын последнего тысяцкого, у владимирского - Тимофей Валуевич, у костромского - Иван Родионович, у переяславского - Андрей Серкизович; пришли и два князя иноплеменных, два Олгердовича: Андрей и Димитрий. Весть о сильном вооружении московского князя, должно быть, достигла Мамая, и он попытался было сначала кончить дело миром; послы его явились в Коломну с требованием дани, какую великие князья платили при Узбеке и Чанибеке; но Димитрий отвергнул это требование, соглашаясь платить только такую дань, какая была определена между ним и Мамаем в последнее свидание их в Орде.

20 августа великий князь выступил из Коломны и, пройдя границы своего княжества, стал на Оке, при устье Лопастны, осведомляясь о движениях неприятельских; здесь соединился с ним двоюродный брат его Владимир Андреевич серпуховской, приехал и большой воевода московский Тимофей Васильевич Вельяминов с остальными полками. Тогда, видя все полки свои в сборе, Димитрий велел переправляться через Оку; в воскресенье, за неделю до Семенова дня (1 сентября), переправилось войско, в понедельник переехал сам великий князь с двором своим, и шестого сентября достигли Дона. Тут приспела грамота от преподобного игумена Сергия, благословение от святого старца идти на татар; "чтоб еси, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица", - писал Сергий. Устроили полки, начали думать; одни говорили: "Ступай, князь, за Дон", а другие: "Не ходи, потому что врагов много, не одни татары, но и литва и рязанцы". Дмитрий принял первое мнение и велел мостить мосты и искать броду; в ночь 7-го сентября начало переправляться войско за Дон; утром на другой день, 8 сентября, на солнечном восходе был густой туман, и когда в третьем часу просветлело, то русские полки строились уже за Доном, при устье Непрядвы. Часу в двенадцатом начали показываться татары: они спускались с холма на широкое поле Куликово; русские также сошли с холма, и сторожевые полки начали битву, какой еще никогда не бывало прежде на Руси: говорят, что кровь лилась, как вода, на пространстве десяти верст, лошади не могли ступать по трупам, ратники гибли под конскими копытами, задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала как скошенное сено, и татары начали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские полки под начальством князя Владимира Андреевича и известного уже нам воеводы московского, Димитрия Михайловича Волынского-Боброка. Владимир, видя поражение русских, начал говорить Волынскому: "Долго ль нам здесь стоять, какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки лежат мертвы". Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что ветер дует прямо в лицо русским. Но чрез несколько времени ветер переменился. "Теперь пора!" - сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось на татар. Это появление свежих сил на стороне русских решило участь битвы: Мамай, стоявший на холме с пятью знатнейшими князьями и смотревший оттуда на сражение, увидал, что победа склонилась на сторону русских, и обратился в бегство; русские гнали татар до реки Мечи и овладели всем их станом.

Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич стал на костях и велел трубить в трубы; все оставшиеся в живых ратники собрались на эти звуки, но не было великого князя Димитрия; Владимир стал расспрашивать: не видал ли кто его? Одни говорили, что видели его жестоко раненного, и потому должно искать его между трупами; другие, что видели, как он отбивался от четырех татар и бежал, но не знают, что после с ним случилось; один объявил, что видел, как великий князь, раненный, пешком возвращался с боя. Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать, чтоб все искали великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Войско рассеялось по полю; нашли труп любимца Димитриева Михаила Андреевича Бренка, которого перед началом битвы великий князь поставил под свое черное знамя, велев надеть свои латы и шлем; остановились над трупом одного из князей белозерских, похожего на Димитрия, наконец двое ратников, уклонившись в сторону, нашли великого князя, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Получивши весть, что Димитрий найден, Владимир Андреевич поскакал к нему и объявил о победе; Димитрий с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем; панцирь его был весь избит, но на теле не было ни одной смертельной раны.

Летописцы говорят, что такой битвы, как Куликовская, еще не бывало прежде на Руси; от подобных битв давно уже отвыкла Европа. Побоища подобного рода происходили и в западной ее половине в начале так называемых средних веков, во время великого переселения народов, во время страшных столкновений между европейскими и азиатскими ополчениями: таково было побоище Каталонское, где полководец римский спас Западную Европу от гуннов; таково было побоище Турское, где вождь франкский спас Западную Европу от аравитян. Западная Европа была спасена от азиятцев, но восточная ее половина надолго еще осталась открытою для их нашествий; здесь в половине IX века образовалось государство, которое должно было служить оплотом для Европы против Азии; в XIII веке этот оплот был, по-видимому, разрушен; но основы европейского государства спаслись на отдаленном северо-востоке; благодаря сохранению этих основ государство в полтораста лет успело объединиться, окрепнуть - и Куликовская победа послужила доказательством этой крепости; она была знаком торжества Европы над Азиею; она имеет в истории Восточной Европы точно такое же значение, какое победы Каталонская и Турская имеют в истории Европы Западной, и носит одинакий с ними характер, характер страшного, кровавого побоища, отчаянного столкновения Европы с Азиею, долженствовавшего решить великий в истории человечества вопрос - которой из этих частей света восторжествовать над другою?

Таково всемирно-историческое значение Куликовской битвы; собственно, в русской истории она служила освящением новому порядку вещей, начавшемуся и утвердившемуся на северо-востоке. Полтораста лет назад татарские полчища встретились впервые с русскими князьями в степи, на берегах Калки: здесь была в сборе Южная Русь, которая носила преимущественно название Руси, здесь было много храбрых князей и богатырей, здесь был самый храбрый из князей - Мстислав Мстиславич торопецкий; но этот самый Мстислав завел распрю (котору) с братьею и погубил войска. На севере исполнилось то, чего так боялся отец Мстиславов: младшие братья-князья стали подручниками старшего, великого князя, и когда этот князь вывел их против татар на берега Дона, то не было между ними никаких котор и победа осталась за Русью. Но Куликовская победа была из числа тех побед, которые близко граничат с тяжким поражением. Когда, говорит предание, великий князь велел счесть, сколько осталось в живых после битвы, то боярин Михайла Александрович донес ему, что осталось всего сорок тысяч человек, тогда как в битву вступило больше четырехсот тысяч. Если историк и не имеет обязанности принимать буквально последнего показания, то для него важно выставленное здесь отношение живых к убитым. Четверо князей (двое белозерских и двое тарусских), тринадцать бояр и троицкий монах Пересвет были в числе убитых. Вот почему в украшенных сказаниях о Мамаевом побоище мы видим, что событие это, представляясь, с одной стороны, как великое торжество, с другой - представляется как событие плачевное, жалость. Была на Руси радость великая, говорит летописец; но была и печаль большая по убитым от Мамая на Дону; оскудела совершенно вся земля Русская воеводами, и слугами, и всяким воинством, и от этого был страх большой по всей земле Русской. Это оскудение дало татарам еще кратковременное торжество над куликовскими победителями.

Мамай, возвратившись в Орду, собрал опять большое войско с тем, чтоб идти на московского князя, но был остановлен другим врагом: на него напал хан заяицкий Тохтамыш, потомок Орды, старшего сына Джучиева. На берегах Калки встретился Мамай с Тохтамышем, был разбит и бежал в Кафу к генуэзцам, которые убили его. Тохтамыш, овладевши Золотою Ордою, отправил к московскому и другим князьям русским послов известить их о своем воцарении. Князья приняли послов с честию и отправили своих послов в Орду с дарами для нового хана. В 1381 году Тохтамыш отправил к великому князю посла Ахкозю, который называется в летописи царевичем, с семьюстами татар; но Ахкозя, доехавши до Нижнего Новгорода, возвратился назад, не смел ехать в Москву; он послал было туда несколько человек из своих татар, но и те не осмелились въехать в Москву. Тохтамыш решился разогнать этот страх, который напал на татар после Куликовской битвы; в 1382 году он велел пограбить русских гостей в Болгарии, перехватить их суда, а сам внезапно с большим войском перевезся через Волгу и пошел к Москве, наблюдая большую осторожность, чтоб в Русской земле не узнали о его походе. Эта скрытность и поспешность Тохтамыша показывают всего лучше перемену в татарских отношениях вследствие Куликовской битвы: хан надеется иметь успех, только напавши врасплох на московского князя, боится встретить его войско в чистом поле, употребляет осторожность, хитрость - орудие слабого - и тем самым обнаруживает слабость Орды перед новым могуществом Руси.

Нижегородский князь, узнавши о походе Тохтамыша, послал к нему двоих сыновей своих, Василия и Семена, которые едва могли нагнать хана на границах рязанских. Здесь же встретил Тохтамыша и князь Олег рязанский, упросил его не воевать Рязанской области, обвел его около нее и указал броды на Оке. Димитрий московский, узнавши о приближении татар, хотел было выйти к ним навстречу; но область его, страшно оскудевшая народом после Куликовского побоища, не могла выставить вдруг достаточного числа войска, и великий князь уехал сперва в Переяславль, а потом в Кострому собирать полки. Тохтамыш взял Серпухов и приближался к Москве, где без князя встало сильное волнение: одни жители хотели бежать, а другие хотели запереться в кремле. Начались распри, от распрей дошло до разбоя и грабежа: кто хотел бежать вон из города, тех не пускали, били и грабили; не пустили ни митрополита Киприана, ни великую княгиню Евдокию, ни больших бояр: во всех воротах кремлевских стояли с обнаженным оружием, а со стен метали камнями в тех, кто хотел выйти из города, насилу наконец согласились выпустить митрополита и великую княгиню.

Мятеж утих, когда явился в Москве литовский князь Остей, которого летописец называет внуком Олгердовым. Остей принял начальство, укрепил кремль и затворился в нем с москвичами. 23 августа показались передовые татарские отряды; они подъехали к кремлю и спросили: "В городе ли великий князь Димитрий?" Им отвечали, что нет. Тогда они объехали вокруг всего кремля, осмотрели его со всех сторон: все вокруг было чисто, потому что сами граждане пожгли посады и не оставили ни одного тына или дерева, боясь примета к городу. Между тем внутри кремля добрые люди молились день и ночь, а другие вытащили из погребов боярских меды и начали пить; хмель ободрил их, и они стали хвастаться: "Нечего нам бояться татар, город у нас каменный, крепкий, ворота железные; татары долго не простоят под городом, потому что им будет двойной страх: из города будут нас бояться, а с другой стороны - княжеского войска, скоро побегут в степь". Некоторые вошли на стены и начали всячески ругаться над татарами; те грозили им издали саблями...

На другой день, 24 числа, подошел к кремлю сам Тохтамыш, и началась осада. Татары пускали стрелы как дождь, стреляли без промаха, и много падало осажденных в городе и на стенных забралах; неприятель поделал уже лестницы и лез на стены; но граждане лили на него из котлов горячую воду, кидали камнями, стреляли из самострелов, пороков, тюфяков (ружей) и пушек, которые здесь в первый раз упоминаются. Один купец-суконник, именем Адам, стоявший над Фроловскими воротами, пустил стрелу из самострела и убил одного знатного князя татарского, о котором очень жалел Тохтамыш. Три дня уже бились татары под кремлем, и не было надежды взять его силою; тогда хан вздумал употребить хитрость: на четвертый день подъехали к стенам большие князья ордынские и с ними двое князей нижегородских, Василий и Семен, шурья великого князя Димитрия; они стали говорить осажденным: "Царь хочет жаловать вас, своих людей и улусников, потому что вы не виноваты: не на вас пришел царь, а на князя Димитрия, от вас же он требует только, чтоб вы встретили его с князем Остеем и поднесли небольшие дары; хочется ему поглядеть ваш город и побывать в нем, а вам даст мир и любовь". Нижегородские князья дали москвитянам клятву, что хан не сделает им никакого зла. Те поверили, отворили кремлевские ворота, и вышли лучшие люди со князем Остеем, со крестами и с дарами. Но татары сперва взяли к себе тайком в стан князя Остея и убили его; потом подошли к воротам и начали без милости рубить духовенство, ворвались в кремль, всех жителей побили или попленили, церкви разграбили, взяли казну княжескую, имение частных людей, пожгли и книги, которых множество отовсюду было снесено в кремль. Эта беда случилась 26 августа.

Взявши Москву, Тохтамыш распустил рать свою к Владимиру и Переяславлю; другие отряды взяли Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск, Рузу, Дмитров; волости и села попленили; Переяславль был сожжен, но многие жители его успели спастись в лодках на озеро. Великий князь Димитрий с семейством своим укрылся в Костроме; митрополит Киприан - в Твери. Тверской князь Михаил послал к Тохтамышу киличея своего с честию и с большими дарами, за что хан послал к нему свое жалованье, ярлык и не тронул тверских владений. Между тем князь Владимир Андреевич стоял близ Волока с большою силою; один из Тохтамышевых отрядов, не зная об этом, подъехал к нему и был разбит; испуганные татары прибежали к своему хану с вестию о большом русском войске - и тогда опять ясно обнаружилась решительная перемена в отношениях Руси к татарам, обнаружилось следствие Куликовской битвы; едва успел узнать Тохтамыш, что великий князь стоит в Костроме, а брат его Владимир у Волока, как тотчас стянул к себе все свои войска и пошел назад, взявши на дороге Коломну и опустошивши Рязанскую землю. По уходе татар великий князь и брат его Владимир возвратились в свою опустошенную отчину, поплакали и велели хоронить убитых: Димитрий давал за погребение 80 тел по рублю и издержал на это 300 рублей, следовательно, погребено было 24000 человек.

Бедою Москвы спешил воспользоваться тверской князь Михаил Александрович, вместе с сыном Александром он поехал в Орду, и поехал не прямою дорогою (не прямицами), но околицами, опасаясь и таясь от великого князя Димитрия: он хотел искать себе великого княжения Владимирского и Новгородского. Это заставило великого князя отправить в Орду сына своего Василия с старшими боярами, верными и лучшими, тягаться с Михаилом о великом княжении. Весною 1383 года отправился Василий в Орду, и летом того же года приехал в Москву посол от Тохтамыша с добрыми речами и с пожалованием. Но за эти добрые речи и пожалование надобно было дорого заплатить: был во Владимире лютый посол от Тохтамыша, именем Адаш, и была дань великая по всему княжению Московскому, с деревни по полтине, тогда же и золотом давали в Орду, говорит летописец под 1384 годом. К таким уступкам великий князь приневолен был не одною невозможностию опять вступить в открытую борьбу с Ордою после недавних разорений, но еще и тем, что сын его Василий был задержан Тохтамышем, который требовал за него 8000 окупа, и только в конце 1385 года молодой князь успел спастись бегством из плена. После этого мы ничего не знаем об отношениях московского князя к Тохтамышу; летопись упоминает только о двукратном нашествии татар на Рязанские земли.Не одни отношения татарские занимали Димитрия после Куликовской битвы. Союзник Мамаев, Олег рязанский, знал, что ему нечего ожидать добра от московского князя, и потому, приказав по возможности препятствовать возвращению московских войск чрез свою землю, сам убежал в Литву. Димитрий послал было в Рязань своих наместников, но увидал, что еще трудно будет удержать ее против Олега, и потому помирился с последним. Договор дошел до нас: Олег, подобно Михаилу тверскому, признает себя младшим братом Димитрия и равным московскому удельному князю Владимиру Андреевичу; определены границы между обоими княжествами, причем Олег уступил Димитрию три места; Мещера, купленная князем московским, остается за ним; упоминается о местах татарских, которые оба князя, и московский и рязанский, взяли за себя; Олег обязался разорвать союз с Литвою и находиться с нею в тех же самых отношениях, в каких и великий князь московский; точно так же и с Ордою и со всеми русскими князьями. Мы видели, что во время Тохтамышева нашествия Олег рязанский последовал примеру Димитрия нижегородского, вышел навстречу к хану с челобитьем и обвел татар мимо своей области; но следствия этого поступка для Олега были иные, чем для князя нижегородского: прежде всего татары на возвратном пути опустошили Рязанское княжество, но едва Тохтамыш выступил из рязанских пределов, как московские полки явились в волостях Олега и разорили то, что не было тронуто татарами: злее ему стало и татарской рати, говорит летописец. Олег, собравшись с силами, отомстил за это в 1385 году: он напал нечаянно на Коломну, взял и разграбил ее; Димитрий отправил против него войско под начальством Владимира Андреевича. Но москвитяне потерпели поражение, потеряли много бояр и воевод. Димитрий стал хлопотать о мире, отправлял к рязанскому князю послов, но никто не мог умолить Олега; наконец по просьбе великого князя отправился в Рязань троицкий игумен, св. Сергий. Летописец говорит, что этот чудный старец тихими и кроткими речами много беседовал с Олегом о душевной пользе, о мире и любви; князь Олег переменил свирепость свою на кротость, утих и умилился душою, устыдясь такого святого мужа, и заключил с московским князем вечный мир. Этот мир был скреплен даже семейным союзом: сын Олега женился на дочери Димитрия.

В 1383 году умер Димитрий Константинович нижегородский; Тохтамыш отдал ярлык на Нижний по старине брату его Борису; но племянники, сыновья Димитрия, вооружились по-новому против дяди и с помощью зятя своего, Димитрия московского, принудили его к уступке Нижнего. Летописец говорит, будто Борис пророчил племянникам, что они будут плакать от врагов своих. Пророчество это исполнилось, как увидим впоследствии.

С именем Димитрия Донского в нашей истории неразлучно имя двоюродного брата его, Владимира Андреевича, который называется также Донским и Храбрым. Мы видели, что великие князья тверской и рязанский в договорах с великим князем московским приравниваются к Владимиру Андреевичу, и потому для нас очень любопытно знать отношения последнего к старшему двоюродному брату. К счастию, до нас дошли три договорные грамоты, заключенные между ними. Первая написана в 1362 году. Братья обязываются жить так, как жили отцы их с старшим своим братом, великим князем Симеоном; Симеонову договорную грамоту с братьями мы знаем, но в ней нет таких любопытных мест, какие находим в грамоте Димитрия и Владимира, например: "Тебе, брату моему младшему, князю Владимиру, держать под мною княженье мое великое честно и грозно; тебе, брату моему младшему, служить мне без ослушанья по уговору (по згадце), как будет мне надобно и тебе: а мне тебя кормить по твоей службе". Владимир обязывается не искать под Димитрием удела Симеонова: этим вводится новый обычай, по которому выморочный удел поступает прямо к великому князю, без раздела с родичами. Большая статья посвящена боярам. Несмотря на допущение перехода бояр от великого князя к удельному и наоборот, старший брат уже делает попытку распространить свое влияние на бояр младшего; к этому он приступает следующим образом: "Если случится мне отпускать своих воевод из великого княжения, то ты должен послать своих воевод с моими вместе без ослушанья; а кто ослушается, того я буду казнить, а ты вместе со мною. Если захочешь кого-нибудь из бояр оставить при себе, то ты должен мне об этом доложить, и мы решим вместе - кому остаться и кому ехать". В 1371 г. был заключен второй договор, по которому Владимир обязался не искать Московской отчины Димитриевой и великого княжения Владимирского не только под Димитрием, но и под сыновьями его, обязался в случае смерти Димитриевой считать старшего сына его, а своего племянника старшим братом и служить ему. Мы видели, что еще в первом договоре с двоюродным братом великий князь выговаривал себе право наказывать Владимировых бояр в известном случае. В 1389 году Димитрий захотел воспользоваться этим правом, хотя нам и неизвестно, чем именно бояре Владимировы навлекли на себя гнев великого князя; последний велел схватить старших из них и развести по разным городам, где держали их под крепкою стражею, под надзором жестоких приставников. О неприязненных действиях со стороны Владимира сохранилось известие: он захватил несколько деревень великокняжеских. Ссора, впрочем, была непродолжительна, и братья заключили третий договор. В этом договоре окончательно и ясно определены отношения Владимира к семейству старшего двоюродного брата. Димитрий называет себя уж не старшим братом, но отцом Владимиру; старший сын великого князя Василий называется старшим братом Владимира, второй сын, Юрий, просто братом, т. е. равным; а меньшие сыновья - младшими братьями. В остальных статьях этот договор сходен с первым; заметим только следующие выражения, которые показывают также новые отношения между родичами: Димитрий говорит Владимиру: "Ты мне челом добил чрез отца моего Алексея, митрополита всея Руси, и я тебя пожаловал, дал тебе Лужу и Боровск".

Строго начал поступать великий князь московский с боярами удельного князя; злая участь постигла и московского боярина, дерзнувшего восстать против своего князя. Мы упоминали об уничтожении сана тысяцкого в Москве и о поведении Ивана Вельяминова и Некомата Сурожанина; мы видели, что Некомат возвратился из Орды в Тверь с ханским ярлыком для князя Михаила; но Вельяминов остался в Орде и, как видно, продолжал свои происки в стенах московских; летописец говорит глухо: "Много нечто нестроения бысть". В битве на Воже русские поймали какого-то попа, шедшего с татарами из Орды по поручению Ивана Вельяминова; у этого попа обыскали ядовитые коренья, допросили его и сослали в заточение. В 1378 году Вельяминов сам решился явиться на Руси, но следы его были открыты, он схвачен в Серпухове и приведен в Москву. На Кучковом поле, где теперь Сретенка, была совершена первая торжественная смертная казнь, и был казнен сын первого сановника в княжестве; летописец говорит: "Бе множество народа стояща, и мнози прослезишась о нем и опечалишась о благородстве его и величестве его". Как знаменит был род Вельяминовых, видно из того, что летописец, говоря о смерти последнего тысяцкого, приводит его родословную. Родной брат казненного Ивана Николай был женат на родной сестре великой княгини московской, дочери Димитрия Константиновича нижегородского, и великий князь в своих грамотах называет Василия Вельяминова тысяцкого дядею. Даже и после, несмотря на измену и казнь Ивана Вельяминова, род его не потерял своего значения: последний сын Донского Константин был крещен Марьею, вдовою Василия Вельяминова тысяцкого.

Если Калита и Симеон Гордый давали уже чувствовать Новгороду силу московскую, то еще большей грозы должны были ждать новгородцы от смелого внука Калитина. По смерти Иоанна московского желание их исполнилось было: Димитрий Константинович суздальский, за отца которого они и прежде так хлопотали в Орде, сел на великом княжении во Владимире и немедленно послал своих наместников в Новгород; новгородцы посадили их у себя и суд дали, уговорившись с князем. Неизвестно, когда Новгород признал своим князем Димитрия московского; только под 1366 годом летописец упоминает прямо уже о ссоре Новгорода с великим князем. Причиною этой ссоры были разбои новгородской вольницы. Еще в 1360 году, в княжение Димитрия Константиновича, новгородская вольница взяла город Жукотин на реке Каме, перебила там множество татар и разграбила их богатства. Жукотинские князья жаловались хану, и тот велел русским князьям переловить разбойников и прислать к нему в Орду, что и было исполнено тремя князьями - суздальским, нижегородским и ростовским, которые нарочно для того съезжались в Кострому. Под 1363 годом Новгородский летописец говорит, что приехали с Югры дети боярские и молодые люди с воеводами - Александром Абакуновичем и Степаном Ляпою: воевали они по реке Оби до моря, а другая половина рати воевала верховье Оби; двиняне стали против них полком, но были разбиты. В 1366 году пошли опять из Новгорода молодые люди на Волгу без новгородского слова с тремя воеводами: Осипом Варфоломеевичем, Василием Федоровичем, Александром Абакуновичем, много бусурман побили под Нижним и в том же году возвратились поздорову. Но великий князь разорвал за это мир с новгородцами, велел сказать им: "Зачем вы ходили на Волгу и гостей моих пограбили?" Новгородцы отвечали: "Ходили люди молодые на Волгу без нашего слова, но твоих гостей не грабили, били только бусурман; и ты нелюбье отложи от нас". В Вологде слуги московского князя задержали новгородца Василия Даниловича Машкова с сыном и Прокопья Киева, шедших с Двины; но рати не было: новгородцы отправили послов к Димитрию и заключили мир, вследствие чего великий князь прислал своего наместника в Новгород. К этому времени должен относиться дошедший до нас договор новгородцев с великим князем Димитрием и двоюродным братом его Владимиром Андреевичем: князья обязались помогать Новгороду в войне с Литвою, Тверью и немцами, а новгородцы обязались помогать князьям в войне с Литвою и Тверью; Димитрий обязался также в случае войны или сам быть в Новгороде, или послать туда брата Владимира и до окончания войны Новгорода не метать, исключая того случая, когда неприятель нападет на собственные его области. Вследствие этого договора в 1364 году, во время войны с немцами, князь Владимир Андреевич приезжал в Новгород.

Но тогда борьба между московским и тверским князем была еще далека до окончания; хан не был расположен к Димитрию, Михаил домогался ярлыка в Орде, и новгородцы заключили с тверским князем обычный договор с условием: "Вынесут тебе из Орды княжение великое, и ты будешь князь великий; если же не вынесут тебе княжения великого из Орды, то пойти твоим наместникам из Новгорода прочь и из новгородских пригородов, и Новгороду в том измены нет". Вследствие этого условия новгородцы и признали великим князем Димитрия московского, когда тот не пустил Михаила во Владимир и сам вынес себе ярлык из Орды. Мы упоминали уже о враждебном столкновении Новгорода с тверским князем, о взятии Торжка и страшном его опустошении. Принужденный после того к миру с великим князем московским, Михаил должен был заключить мир с новгородцами на всей их воле, тверской князь обязался свести своих наместников с Торжка и со всех волостей новгородских, возвратить всех пленных новгородцев и новоторжцев без окупа, возвратить товары, пограбленные у новгородских и новоторжских купцов, тогда как новгородцы не обязались вознаградить тверского князя за убийства и грабежи, причиненные их вольницею на Волге; Михаил обязался также возвратить все товары, захваченные у купцов новгородских и новоторжских до взятия Торжка. Московские князья исполняли свой договор с новгородцами: в 1373 г. князь Владимир Андреевич опять был у них, вероятно для обереганья от Твери; но потом, как видно, отношения изменились, потому что в 1380 году новгородцы сказали своему архиепископу Алексею: "Что б тебе, господин, поехать к великому князю Димитрию Ивановичу?" Владыка принял челобитье детей своих всего Новгорода и поехал в Москву вместе со многими боярами и житыми мужами. Великий князь принял их в любовь, а к Новгороду целовал крест на всей старине новгородской и на старых грамотах. Между тем разбои новгородской вольницы не прекращались: в 1369 году осенью шло Волгою 10 ушкуев (разбойничьих судов), а иные шли Камою, и били их под Болгарами; в следующем году дважды ходили новгородцы Волгою и много зла наделали. В 1371 году ушкуйники разграбили Ярославль и Кострому. В 1374 году разбойники в 90 ушкуях пограбили Вятку; потом взяли Болгары и хотели зажечь город, но жители откупились 300 рублей, после чего разбойники разделились: 50 ушкуев пошли вниз по Волге, к Сараю, а 40 - вверх, дошли до Обухова, опустошили все Засурье и Маркваш, высадились на левый берег Волги, истребили суда свои, отправились к Вятке на лошадях и дорогою разорили много сел по берегам Ветлуги. В 1375 году, в то время, когда великий князь Димитрий стоял под Тверью, новгородские разбойники на 70 ушкуях под начальством Прокопа и какого-то смольнянина явились под Костромою: тамошний воевода Плещеев вышел к ним навстречу с 5000 рати, тогда как разбойников было только 1500 человек; но Прокоп разделил свой отряд на две части: с одною вступил в битву с костромичами, а другую отправил тайком в лес, в засаду. Удар этой засады в тыл Плещееву решил дело в пользу разбойников, которые взошли в беззащитный город и жили здесь целую неделю, грабя домы и забирая в плен жителей; они забрали с собою только то, что было подороже и полегче, остальное побросали в Волгу или пожгли, пленников взяли на суда и поплыли дальше вниз. Ограбивши и зажегши Нижний Новгород, они повернули в Каму и, помедливши здесь некоторое время, вошли в Волгу; в городе Болгарах продали бусурманам жен и девиц, плененных в Костроме и Нижнем, и поплыли в насадах по Волге вниз, к Сараю, грабя гостей христианских, а бусурман побивая; они доплыли таким образом до самой Астрахани, но князь астраханский перебил их всех обманом. Будучи занят отношениями ордынскими, великий князь Димитрий не мог обратить большого внимания на подвиги волжан, как называли ратников Прокопа; но, окончивши дела рязанские, покойный со стороны Тохтамыша и для сохранения этого спокойствия имея нужду в деньгах, Димитрий решился разделаться и с новгородцами. В 1385 году приезжали от него в Новгород бояре брать черный бор по тамошним волостям, причем дело не обошлось без ссоры; новгородские бояре ездили на Городище тягаться с московскими боярами об обидах, причем дворня (чадь) главного московского боярина, Федора Свибла, побежала прямо с Городища в Москву, не удовлетворивши новгородцев за обиды; впрочем, другие низовцы (москвичи) остались в городе добирать черный бор; а в следующем году отправился к Новгороду сам великий князь с войском, собранным из 29 волостей, в числе которых упоминается Бежецкая и Новоторжская; причиною похода были выставлены разбои волжан, взятие ими Костромы и Нижнего и еще то, что новгородцы не платили княжеских пошлин. Новгородцы отправили навстречу к великому князю послов с челобитьем о мире, но Димитрий отпустил их без мира и остановился в 15 верстах от Новгорода. Сюда приехал к нему владыка Алексей и сказал: "Господин князь великий! я благословляю тебя, а Великий Новгород весь челом бьет, чтобы ты заключил мир, а кровопролития бы не было, за виноватых же людей Великий Новгород доканчивает и челом бьет тебе 8000 рублей". Но великий князь, сильно сердясь на Новгород, не послушал и владыки; тот поехал назад без мира, пославши наперед себя сказать новгородцам: "Великий князь мира не дал, хочет идти к Новгороду, берегитесь". Тогда новгородцы поставили острог и пожгли около города 24 монастыря великих и всякое строение вне города за рвом: много было убытку новгородцам и монашескому чину, говорит летописец; кроме того, великокняжеские ратники много волостей повоевали, у купцов много товару пограбили, много мужчин, женщин и детей отослали в Москву; новоторжцы, большие люди, вбежали в Новгород, и из иных волостей много народу побежало туда же. Наконец, новгородцы отправили третье посольство к великому князю: послали архимандрита Давыда, семь священников и пять человек житых, с конца по человеку, которым и удалось уговорить Димитрия к миру по старине: новгородцы взяли с полатей у св. Софии 3000 рублей и послали к великому князю с двумя посадниками, остальные же 5000 рублей обещали взять на заволоцких жителях, потому что они также грабили по Волге.

В то время, когда рать московская стояла под Новгородом, начальниками рати новгородской были князья: Патрикий Наримантович, Роман Юрьевич и какие-то копорские князья. Не наученные примером Нариманта, новгородцы продолжали принимать к себе на кормление литовских князей: в 1379 году приехал в Новгород Юрий Наримантович, в 1383 брат его Патрикий, которому новгородцы дали в кормление пригороды: Орехов, Корельский город, половину Копорья и Лузское село; но в следующем году ореховцы и кореляне приехали с жалобою к Новгороду на князя Патрикия, который приехал также в Новгород, поднял посулом Славянский конец и смутил весь город. Славляне стали за князя и целые две недели звонили вече на Ярославовом дворе, а на другой стороне три конца собрали свое вече у св. Софии; тысяцкий Осип с плотничанами и добрыми людьми перешел к Софийскому вечу, за что Славянский конец с Ярославодворского веча ударил на его двор, но плотничане не выдали Осипа, били славлян и ограбили их. Тогда три конца: Неревский, Загородский и Людин - вооружились на Славянский конец и стояли у св. Софии на вече от обеда до вечерни; с ними сначала согласился и Плотницкий конец, желая также идти на славлян, но на другой день отказался, и только три конца написали три одинакие грамоты обетные - стоять заодно, а славляне с князем Патрикием все стояли на вече на Ярославовом дворе. Наконец все пять концов уладились: отняли прежние города у Патрикия, а вместо них дали ему Русу, Ладогу и Наровский берег; написали с ним договорную грамоту и запечатали на вече на Ярославовом дворе. Под 1388 годом летопись упоминает о другой смуте: встали три конца Софийской стороны на посадника Осипа Захарьича, созвонили вече у св. Софии и пошли на двор Осипов как рать сильная, все вооруженные, взяли дом его и хоромы развезли, а посадник Осип бежал за реку в Плотницкий конец; Торговая сторона встала за него вся: начали людей грабить, перевозчиков отбивать от берега, лодки их рассекать, и так продолжалось две недели; наконец сошлись в любовь и дали посадничество Василью Ивановичу. После того как летописец перестал упоминать постоянно об избрании и свержении посадников, мы потеряли возможность представлять непрерывный ряд этих сановников и отличать посадников степенных от старых. Под 1360 годом встречаем в летописи имя посадника Александра; под 1371 и 1375 годом упоминается посадник Юрий Иванович; под 1386 посадник Федор Тимофеевич, под 1388 Осип Захарьич, смененный, как мы видели, Василием Ивановичем, но в том же году упоминаются посадники (старые) Василий Федорович и Михаил Данилович. В договорных грамотах с великим князем Димитрием московским и Михаилом тверским встречаем имя посадника Юрия; в наказе послам, отправленным из Новгорода к князю Михаилу тверскому, читаем имя посадника Михаила; на печатях, приложенных к этому наказу, читаем имена посадников: Якова, Адриана, Юрия Ивановича.

Псков по-прежнему вел войну с немцами ливонскими, в которой принимал участие и Новгород. В 1362 году пригнали немцы и перебили на Лудве несколько голов на миру; за это псковичи задержали немецких купцов, которых было тогда много во Пскове. В следующем году приехали в Новгород послы немецкие из Юрьева и Феллина договариваться с псковичами; приехали и псковичи, наговорили много, а поехали прочь без мира, за что купцов новгородских задержали в Юрьеве. Тогда новгородцы отправили туда своих послов, по боярину из каждого конца, которым удалось помирить (смолвить в любовь) немцев со псковичами: немцы отпустили новгородских купцов, а псковичи немецких, взявши с них серебро за головы убитых на Лудве. Мир, как обыкновенно, был непродолжителен; на этот раз миротворцем хотел быть великий князь московский, и в 1367 году посол его Никита приехал в Юрьев, жил здесь долго, но, не сделавши ничего доброго, возвратился во Псков, а вслед за ним явилась рать немецкая и пожгла посад; но стояла только одну ночь под городом и ушла назад. В то же время другая немецкая рать явилась у Велья и разбила псковскую погоню: много пало голов добрых людей. Потом псковичи с каким-то князем Александром отправились к Новому городку (Нейгаузену) воевать чудь, причем небольшой отряд охочих людей под начальством Селила Скертовского поехал в разгон к Киремпе, наткнулся на отряд немецкий и был разбит им. Князь Александр приехал на место битвы, похоронил убитых, собрал раненых, рассеявшихся по лесу, и возвратился назад.

Псковичи отправили послов сказать новгородцам: "Господа братья! Как вы заботитесь об нас, своей братье младшей?" Новгородцы задержали послов немецких, потому что новгородские купцы были задержаны в Юрьеве и других городах ливонских, и в 1368 году отправили войска к Изборску, осажденному немцами. Немцы бросили осаду, заслышавши о приближении новгородцев, но в следующем году явились опять под Псков, выстояли под ним три дня и две ночи и ушли, ничего не взявши; летописец упоминает только имена двух убитых псковичей и одного взятого в плен и затравленного немцами. В 1370 году новгородцы и псковичи захотели отомстить рыцарям за их нападения и пошли к Новому городку, но не взяли его, потому что был тверд, говорит Новгородский летописец, а Псковский жалуется на новгородцев, зачем они от Городка не пошли в Немецкую землю, а возвратились назад, не пособивши нимало псковичам, которые одни сожгли Киремпе, и взяли множество добычи. Немцы - одни были побиты, а другие задохнулись от зноя в погребах. В 1371 году новгородский посадник Юрий Иванович с тысяцким и двумя другими боярами заключил мир с немцами под Новым городком; но под 1377 годом летописец упоминает о походе новгородских молодых людей к Новому городку немецкому: они стояли долго под городом, посад весь взяли, волость всю потравили, полона много привели и сами пришли все поздорову.

Во все это время во Пскове и в пригородах мы видим разных князей неизвестного нам происхождения. Так, упоминается изборский князь Евстафий, умерший в 1360 году, вместе с двумя сыновьями; потом упоминается князь Александр; в 1375 году встречаем князя Матфея; но в следующем году прибежал во Псков бывший уже прежде здесь князем Андрей Олгердович; псковичи посадили его к себе на княжение с согласия великого князя московского, и Андрей водил псковские полки на Куликовскую битву, куда брат его, великий князь литовский Ягайло, вел войско для соединения с Мамаем. Днем или еще меньше опоздал Ягайло и, узнавши у Одоева о поражении своего союзника, возвратился назад. После он уже не мог продолжать борьбы с Димитрием московским, потому что внутренние дела заняли все его внимание. Мы видели, что Витовт освободился из плена, следовательно, Ягайлу начала грозить борьба с опасным врагом; но изгнанник не мог действовать против двоюродного брата одними собственными средствами и вошел в сношения с Немецким орденом, обязался в случае, если рыцари помогут ему возвратить отчину, объявить себя подручником Ордена. Для последнего не могло быть ничего лестнее подобной сделки: он достигал таким образом верховной власти над Литвою, поделенною между враждебными князьями. Великий магистр послал объявить Ягайлу, чтоб он позволил возвратиться в Литву и вступить во владение отчиною Кейстутовичам, находящимся под высокою рукою Ордена. Ягайло не послушался, и война открылась. Сам великий магистр, Конрад Цольнер, вступил в Литву с сильным войском, но подле хоругви Ордена развевалось знамя литовско-жмудское, под которым шел Витовт с отрядом своих приверженцев. Число этих приверженцев все более и более увеличивалось, когда войско вступило на правый берег Немана. Витовт овладел Троками, и как скоро весть об этом разнеслась по краю, толпы литвы и жмуди начали сбегаться к сыну Кейстутову, который скоро увидал себя обладателем почти всего Троцкого княжества. Но едва только великий магистр оставил Литву, как под Троками явилось многочисленное войско Ягайлово и принудило немецкий гарнизон к сдаче крепости. В такой беде Витовт решился на самые большие пожертвования, чтоб получить более деятельную помощь от Ордена; он принял католицизм, объявил себя вассалом Ордена и уступил последнему в полное владение лучшую часть собственной Литвы и Жмуди. В 1384 году Неман опять покрылся многочисленными судами, наполненными всякого рода материалами; положено было возобновить старое Ковно, чтоб из этой крепости удобнее действовать против Ягайла. Сам великий магистр опять предводил ополчением; шесть недель без отдыха работало множество народа, стены нового Ковна поднялись; но крепость уже носила новое, чуждое название Риттерсвердера. Таким образом, становилось ясно, что Литве готовится участь Пруссии; но, к счастию для Литвы, князья ее поспешили вовремя прекратить усобицу: Ягайло предложил Витовту значительные волости и возобновление прежней братской любви, если он захочет отказаться от союза с общим врагом. Витовт охотно принял предложение, захватил два орденских замка, переменил католицизм на православие, и оба брата начали сообща собирать силы для борьбы с немцами. Целью их усилий был новый ковенский замок - Риттерсвердер - ключ ко всей Литве; они осадили его и стали добывать с необыкновенною деятельностию. Немецкий гарнизон, составленный из выборных ратников орденского войска, выставил также упорное сопротивление. Каждый день происходили кровавые стычки: в ловкости брали верх немцы, в смелости и отваге - литва и русь; особенно литовские пушки плохо действовали в сравнении с немецкими. Наконец после трехнедельных усилий литовцам и русским удалось сделать пролом в стене, и крепость сдалась в виду немецкого отряда, который не мог подать никакой помощи осажденным.

Примирение Витовта с двоюродным братом принесло Ордену большие потери; по эти потери были только предвестницами страшной опасности, которая начала грозить ему от соединения Литвы с Польшею вследствие брака Ягайла на Ядвиге, наследнице польского престола. Польский король Казимир великий, не имея детей, назначил наследником по себе племянника своего Людовика, короля венгерского; король не мог исполнить своего желания без согласия сейма, и сейм воспользовался этим благоприятным случаем для усиления своих прав на счет прав королевских. Еще при жизни Казимира, в 1355 году, послы от сейма вытребовали у Людовика подтверждения шляхетских прав. Двенадцатилетнее правление Людовика ознаменовано было беспрестанными смутами, потому что король жил в Венгрии и не обращал большого внимания на Польшу, предоставленную, таким образом, самой себе. В 1382 году умер Людовик; не имея сыновей, он назначил наследником по себе в Польше мужа старшей своей дочери Марии, Сигизмунда, маркграфа бранденбургского, сына чешского короля и немецкого императора Карла IV. Но польские вельможи, собравшись у Радома, постановили: присягнуть второй дочери короля Людовика, Ядвиге, и выбрать ей в мужья князя на всей своей воле. Нашелся и жених: то был князь от крови Пяста, Семовит мазовецкий, которого и выбрали по согласию большинства. Началась война между Семовитом и Сигизмундом, сопровождаемая внутренними волнениями и кровопролитиями. Наконец, в 1384 году Ядвига приехала в Краков и была принята с большою радостию всем народом, который ждал от нее избавления от смут междуцарствия. Надобно было теперь думать о ее браке; Семовит мазовецкий уже успел приобресть нерасположение поляков насильственными поступками против тех, которые не хотели признать его; кроме того, присоединение Мазовии к владениям Казимира великого мало льстило вельможам; по той же причине отвергнут был и другой искатель - Владислав, князь опольский, также потомок Пяста. У Ядвиги был еще другой жених, с которым они вместе воспитывались, к которому была привязана нежною страстью: то был Вильгельм, герцог австрийский. Но Вильгельм не нравился польским вельможам, потому что от него нельзя было ожидать скорой помощи. Их внимание обратил на себя более выгодный жених: в 1385 году явились к Ядвиге послы литовские с предложениями, что князь Ягайло примет римскую веру не только сам, но и со всеми родственниками, вельможами и народом, выдаст без окупа польских пленников, захваченных литовцами в предыдущих войнах, соединит навеки с Польшею свои наследственные и приобретенные владения, поможет Польше возвратить потерянные ею земли, привезет в нее некоторые из отцовских и дедовских сокровищ, заплатит сумму, должную Вильгельму австрийскому за несдержание обещания насчет руки королевиной. Ядвиге не очень приятно было это предложение, но сильно нравилось оно вельможам польским; они представили королеве высокую заслугу апостольского подвига, успели поколебать ее отвращение и отправили уже послов к Ягайлу для окончательных переговоров, как вдруг неожиданно является в Кракове Вильгельм австрийский. Тщетно вельможи запретили ему вход в Краковский замок: Ядвига устроила с ним свидание в Францисканском монастыре, и здесь страсть ее к прежнему жениху возобновилась и усилилась до такой степени, что она, как говорят, и слышать не хотела об Ягайле и обвенчалась с Вильгельмом; но когда он хотел пользоваться правами супруга в самом Краковском замке, то с бесчестием был оттуда изгнан вельможами. Ядвига хотела за ним следовать, но была удержана силою; тогда Вильгельм, опасаясь чего-нибудь еще худшего, поспешил скрыться из Кракова. Между тем Ягайло приближался к этому городу; вельможи и прелаты снова подступили к Ядвиге с просьбами не отказаться от брака с литовским князем и заслужить название просветительницы его народа; молодая королева, охлажденная несколько отсутствием Вильгельма, опять начала колебаться. Ее сильно беспокоила молва, что Ягайло был варвар нравом и урод телом; чтоб увериться в справедливости этих слухов, она отправила к нему навстречу самого преданного себе человека с поручением рассмотреть хорошенько наружность жениха и изведать его нрав. Ягайла предуведомили о цели посольства; он принял посланного с необыкновенною ласкою, и тот, возвратившись к Ядвиге, донес ей, что литовский князь наружностию приятен, красив и строен, роста среднего, длиннолиц, во всем теле нет у него никакого порока, в обхождении важен и смотрит государем. Ядвига успокоилась на этот счет и позволила убедить себя.

В 1386 году совершен был брак Ягайла с Ядвигою, имевший такое великое влияние на судьбы Восточной Европы. Согласно с условиями, Ягайло отрекся от православия, причем прежнее имя Якова переменил на имя Владислава; ему последовали родные братья, Олгердовичи, и двоюродный Витовт, приехавший с ним на свадьбу в Краков. Ягайло спешил исполнить и обещание относительно распространения католицизма в Литве: здесь уже прежде было распространено православие; половина виленских жителей исповедовала его; но так как православие распространилось само собою, без особенного покровительства и пособий со стороны светской власти, то по этому самому оно распространялось медленно. Иначе стали действовать латинские проповедники, приехавшие теперь с Ягайлом в Литву: они начали истреблением священных мест старого языческого богослужения, и народ, которого прежние верования были ослаблены давным знакомством с христианскою религиею посредством русских, без большого труда согласился на принятие новой веры. Впрочем, латинские проповедники действовали успешно только в тех местах, которые давно уже находились под русским влиянием, в Жмуди же они встретили упорное сопротивление и были выведены по приказанию Витовта, напуганного тем, что многочисленные толпы народа начали переселяться, чтоб спастись от принуждения к новой религии. Но если католицизму легко было сладить с язычниками собственной Литвы, то очень трудно было бороться с православием, имевшим здесь издавна многочисленных и верных приверженцев; наступательные действия латинства против него начались немедленно: постановлено было, что русские, выходившие замуж за католиков, должны принимать исповедание мужей своих, а мужья православной веры должны принимать исповедание жен; есть даже известие, что православная церковь в Литве имела мучеников при Ягайле.

Вместе с новостями религиозными явились и политические: князья племени Рюрика и Гедимина принуждены были присягать короне Польской и королеве Ядвиге: так, в 1386 году князь Федор Острожский утвержден был на своей отчине с тем условием, чтоб он и его наследники служили Ягайлу, его преемникам и короне Польской, как прежде служил князь Федор князю Любарту Гедиминовичу волынскому. Но подобный порядок вещей не мог беспрепятственно утвердиться; Литва и Русь не могли легко и добровольно подчиниться Польше в религиозном и политическом отношении, началась борьба: началась она под покровом личных стремлений князей литовских, кончилась восстанием Малой Руси за веру и падением Польши.

Неизвестно, каким образом Андрей Вингольт Олгердович, которого мы видели во Пскове, в Москве и на Куликовом поле со псковичами, успел овладеть опять Полоцком; известно только то, что он вторично восстал на Ягайла под тем предлогом, что последний, принявши католицизм, не имеет более права владеть православными областями. Андрей соединился с немецкими рыцарями, которые опустошили литовские владения больше чем на 60 миль. Эта война кончилась тем, что другой брат Ягайлов, Скиргайло, взял Полоцк, захватил в плен Андрея, а сына его убил. Но опаснее для Ягайла была новая борьба с Витовтом. Новый польский король назначил наместником Литвы брата своего Скиргайла с титулом великого князя, но столица его была в Троках; в Вильне же сидел Поляк, староста королевский. Характер Скиргайла польские историки описывают самыми черными красками: он был дерзок и жесток, не дрожал ни перед каким злодейством, был почти постоянно в нетрезвом виде и потому был нестерпим для окружающих, которые никогда не могли считать себя безопасными в его присутствии. Иначе отзываются об нем православные летописцы, называя его князем чудным и добрым; причина такого разноречия ясна: Скиргайло оставался верен православию и потому был любим русским народом. Между троцким князем Скиргайлом и гродненским Витовтом скоро возникли несогласия: Витовту наговаривали, что Скиргайло хочет извести его каким бы то ни было образом, не желая иметь соперника в Литве; в нерасположении Ягайла Кейстутович мог убедиться уже из того, что король не хотел дать ему грамот на уступленные области, не согласился придать ему волости князя Любарта волынского; потом это нерасположение обнаружилось еще сильнее, когда Ягайло заключил в оковы посланца Витовтова и вымучивал у него показания о сношениях его князя с князем московским. Все это заставило Витовта вооружиться снова против двоюродных братьев; он хотел было нечаянно овладеть Вильною, но попытка не удалась, и он принужден был с семейством и двором удалиться сперва в Мазовию, а потом к немецким рыцарям.

Опять Ордену открылся удобный случай утвердить свое влияние в Литве, соединение которой с Польшею грозило ему страшною опасностию в двух отношениях: с одной стороны, он не мог с успехом бороться против соединенных сил двух государств; с другой стороны, самое существование его стало теперь более ненужным, ибо он учрежден был для борьбы с язычниками, для распространения между ними христианства по учению западной церкви; но теперь сам великий князь литовский, ставши польским королем и принявши католицизм, обязался утвердить последний и в своих наследственных волостях и усердно исполнял свое обязательство. Немудрено после этого, что рыцари забили сильную тревогу, когда узнали о намерении Ягайла вступить в брак с Ядвигою: они стали разглашать, что это соединение Польши с Литвою грозит гибелью христианству, потому что Литва непременно обратит Польшу в язычество; мы видели, что они поддерживали Андрея полоцкого против Ягайла, а теперь охотно приняли сторону Витовта, который отдал им Жмудь и Гродно под залог. Но Ягайлу удалось взять Гродно. Чтобы поправить дело, Орден в 1390 году выслал в Литву сильное войско, при котором в числе заграничных гостей находился граф Дерби, после ставший герцогом ланкастерским и, наконец, королем английским под именем Генриха IV. После удачной битвы на берегах Вилии крестоносцы осадили Вильну, взяли нижний замок изменою приятелей Витовтовых, но верхнего взять не могли и принуждены были отступить по причине холодных осенних ночей, недостатка в съестных припасах и болезней. В 1391 году, усиленный толпами новых пришельцев из Германии, Франции, Англии и Шотландии, великий магистр Конрад Валленрод в челе 46-тысячного войска вступил в Литву. Витовт с своею жмудью и магистр Ливонского ордена соединились также с ним, и все двинулись опять на Вильну, но на дороге получили весть, что вся страна на пять миль в окружности этой столицы опустошена вконец самими литовцами. Великий магистр, потеряв надежду прокормить свое войско в опустошенной стране, не мог более думать об осаде Вильны и возвратился назад, удовольствовавшись построением деревянных острожков на берегах Немана, охрана которых поручена была Витовту. Последний с немецким отрядом осадил Гродно, где королевский гарнизон состоял большею частию из русских и литвы, потом из поляков. Сначала осажденные оказали сильное сопротивление; Витовт уже терял надежду взять крепость, как вдруг вспыхнул в ней пожар, а вместе с пожаром ссора между поляками и литовцами, вероятно вследствие подозрения, что пожар произведен последними, расположенными к Витовту. Литовцы пересилили поляков, заперли их, загасили пожар и сдали крепость Кейстутову сыну. Между тем члены королевского совета в Кракове действовали благоразумнее гродненского гарнизона: они старались всеми силами оторвать опять Витовта от Ордена и успели в этом, потому что сыну Кейстутову тяжко было видеть себя подручником ненавистных рыцарей и вместе с ними пустошить свою отчину; притом король выполнял все его требования, давал ему грамоту на Литву и Жмудь. И вот нечаянно с значительным отрядом войска явился Витовт перед Ковно, где был принят как союзник и верный слуга Ордена, но едва успел он войти в крепость, как велел своим людям занять все важные места, перехватал рыцарей, немецких купцов, приказал разломать мосты на Немане и Вилии, потом также нечаянно овладел Гродном и новыми острожками Ордена. С тех пор, т. е. с 1392 года, мир между Ягайлом и Витовтом не прерывался более. Скиргайло, принужденный отказаться от Литвы в пользу Витовта, получил диплом на достоинство великого князя русского и Киев столицею; но в Киеве сидел другой Олгердович, Владимир, посаженный здесь отцом своим, который выгнал из Киева прежнего князя Федора. Владимир не хотел уступить Руси брату, и Витовт должен был оружием доставить киевский стол Скиргайлу.

Все эти внутренние происшествия не давали князьям литовским возможности думать о наступательных движениях на Северо-Восточную Русь, но они со славою и выгодою успели уничтожить попытку смоленских князей к наступательному движению на Литву. В 1386 году смоленский князь Святослав Иванович с сыновьями Глебом и Юрием и племянником Иваном Васильевичем собрал большое войско и пошел к Мстиславлю, который прежде принадлежал смоленским князьям и потом был у них отнят литовцами. Идучи Литовскою землею, смольняне воевали ее, захватывая жителей, мучили их нещадно различными казнями, мужчин, женщин и детей: иных, заперши в избах, сжигали, младенцев на кол сажали. Жители Мстиславля затворились в городе с наместником своим, князем Коригайлом Олгердовичем; десять дней стояли смольняне под Мстиславлем и ничего не могли сделать ему, как в одиннадцатый день поутру показался в поле стяг литовский: то шел великий князь Скиргайло Олгердович; немного подальше выступал другой полк - вел его князь Димитрий-Корибут Олгердович, за полком Корибутовым шел полк Симеона Лугвения Олгердовича, наконец, показалась и рать Витовтова. Литовские полки быстро приближались; смольняне смутились, увидавши их, начали скорее одеваться в брони, выступили на бой и сошлись с литовцами на реке Вехре под Мстиславлем, жители которого смотрели на битву, стоя на городовых забралах. Битва была продолжительна, наконец Олгердовичи одолели; сам князь Святослав Иванович был убит одним поляком в дубраве; племянник его Иван был также убит, а двое сыновей попались в плен. Литовские князья вслед за бегущими пошли к Смоленску, взяли с него окуп и посадили князем из своей руки Юрия Святославича, а брата его Глеба повели в Литовскую землю.

В таком положении находились дела на востоке и западе, когда в 1389 году умер великий князь московский Димитрий, еще только 39 лет от рождения. Дед, дядя и отец Димитрия в тишине приготовили богатые средства к борьбе открытой, решительной. Заслуга Димитрия состояла в том, что он умел воспользоваться этими средствами, умел развернуть приготовленные силы и дать им вовремя надлежащее употребление. Мы не станем взвешивать заслуг Димитрия сравнительно с заслугами его предшественников; заметим только, что употребление сил происходит обыкновенно громче и виднее их приготовления, и богатое событиями княжение Димитрия, протекшее с начала до конца в упорной и важной борьбе, легко затмило бедные событиями княжения предшественников; события, подобные битве Куликовской, сильно поражают воображение современников, надолго остаются в памяти потомков, и потому неудивительно, что победитель Мамая получил подле Александра Невского такое видное место между князьями новой Северо-Восточной Руси. Лучшим доказательством особенно важного значения, придаваемого деятельности Димитрия современниками, служит существование особого сказания о подвигах этого князя, особого, украшенно написанного жития его. Наружность Димитрия описывается таким образом: "Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн, взором же дивен зело". В житии прославляется строгая жизнь Димитрия, отвращение от забав, благочестие, незлобие, целомудрие до брака и после брака; между прочим, говорится: "Аще и книгам неучен беаше добре, но духовныя книги в сердце своем имяше". Кончина Димитрия описывается таким образом: "Разболеся и прискорбен бысть вельми, потом же легчае бысть ему; и паки впаде в большую болезнь и стенание прииде к сердцю его, яко торгати внутрьним его, и уже приближися к смерти душа".

Важные следствия деятельности Димитрия обнаруживаются в его духовном завещании; в нем встречаем неслыханное прежде распоряжение: московский князь благословляет старшего своего сына Василия великим княжением Владимирским, которое зовет своею отчиною. Донской уже не боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля. Кроме Василия у Димитрия оставалось еще пять сыновей: Юрий, Андрей, Петр, Иван и Константин; но двое последних были малолетни; Константин родился только за четыре дня до смерти отцовской, и великий князь поручает свою отчину, Москву, только четверым сыновьям. В этой отчине, т. е. в городе Москве и в станах, к ней принадлежавших, Донской владел двумя жребиями, жребием отца своего Ивана и дяди Симеона, третьим жребием владел Владимир Андреевич: он остался за ним и теперь. Из двух своих жребиев великий князь половину отдает старшему сыну Василию, на старший путь; Другая, половина разделена на три части между остальными сыновьями. Другие города Московского княжества разделены между четырьмя сыновьями: Коломна - старшему Василию, Звенигород - Юрию, Можайск - Андрею, Дмитров - Петру. Благословляя старшего Василия областию великого княжения Владимирского, к которому принадлежали области Костромская и Переяславская, Димитрий отдает остальным троим сыновьям города, купленные еще Калитою и окончательно присоединенные только им: Юрию - Галич, Андрею - Белоозеро, Петру - Углич. Предпоследний сын, Иван, сильно обделен: ему ничего не назначено из собственно Московской отчины, удел его ничтожен в сравнении с уделами других братьев. Такую, по-видимому, несправедливость объясняют слова завещателя: "В том уделе волен сын мой князь Иван, который брат до него будет добр, тому даст". Из этих слов видно, что князь Иван был болен и не мог иметь надежды на потомство: вот почему Донской дает ему право распорядиться своим маленьким уделом в пользу того брата, который будет до него добр; в самом деле, Иван умер скоро по смерти отца. Завещание было написано прежде рождения самого младшего сына Константина, и потому на его счет сказано следующее: "А даст бог сына, и княгиня моя поделит его, взявши по доли у больших его братьев". Княгине своей Димитрий завещал по нескольку волостей из уделов каждого сына с тем, чтоб по смерти ее эти волости отошли к тому князю, к уделу которого принадлежали; но теми волостями, которые примыслил сам Димитрий и дал жене или которые она сама примыслила, великая княгиня могла распорядиться по произволу: "сыну ли которому даст, по душе ли даст". Великой княгине уступлена также неограниченная власть при дальнейшем распределении волостей между сыновьями в следующих случаях: когда умрет один из князей, то уделом его княгиня делит остальных сыновей; если у которого-нибудь из князей убудет отчины, то княгиня вознаграждает его за потерю, отделив ему часть из уделов остальных братьев; если умрет старший сын князь Василий, то его удел переходит к старшему по нем брату; удел последнего княгиня делит между всеми сыновьями. Наконец, завещатель выражает надежду, что сыновья его перестанут давать выход в Орду.

Говоря о важном значении княжения Димитриева в истории Северо-Восточной Руси, мы не должны забывать и деятельности бояр московских: они, пользуясь обстоятельствами, отстояли права своего малолетнего князя и своего княжества, которым и управляли до возмужалости Димитрия. Последний не остался неблагодарен людям, которые так сильно хотели ему добра; доказательством служат следующие места жития его, обнаруживающие всю степень влияния бояр на события Димитриева княжения. Чувствуя приближение смерти, Димитрий, по словам сочинителя жития, дал сыновьям следующее наставление: "Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте против их службы, без воли их ничего не делайте". Потом умирающий князь обратился к боярам с такими словами: "Вы знаете, каков мой обычай и нрав, родился я перед вами, при вас вырос, с вами царствовал; воевал вместе с вами на многие страны, противникам был страшен, поганых низложил с божиею помощию и врагов покорил, великое княжение свое сильно укрепил, мир и тишину дал Русской земле, отчину свою с вами сохранил, вам честь и любовь оказывал, под вами города держал и большие волости, детей ваших любил, никому зла не сделал, не отнял ничего силою, не досадил, не укорил, не ограбил, не обесчестил, но всех любил, в чести держал, веселился с вами, с вами и скорбел, и вы не назывались у меня боярами, но князьями земли моей".

Кто же были эти бояре? Первое место между ними принадлежит Димитрию Михайловичу Волынскому-Боброку, победителю рязанцев и решителю Куликовской битвы; он выехал из Волыни в Москву при Донском и женился на сестре великокняжеской, Анне; между свидетелями, подписавшимися на второй духовной великого князя, имя Димитрия Михайловича стоит на первом месте. После Волынского следует Тимофей Васильевич, окольничий, который называется также великим воеводою; по родословным книгам, он был брат последнего тысяцкого, Василия Васильевича Вельяминова; в первой духовной Донского он подписался свидетелем на первом месте, во второй духовной - на втором, уступив первое Димитрию Михайловичу Волынскому; подпись эта доказывает, что он не был убит на Куликовском сражении, как говорится в сказаниях. После Тимофея, окольничего, на духовных грамотах следует подпись Ивана Родионовича Квашни, который в известиях о Куликовской битве называется костромским воеводою: это был сын известного Родиона Несторовича, боярина Калитина. После имени Ивана Родионовича в духовных великого князя следуют имена двоих Федоров Андреевичей: первый был сын известного уже в предыдущее княжение боярина Андрея Кобылы; но сын, Федор Андреевич, носил уже другое прозвание - Кошка; о знатности этого боярина свидетельствует то, что великий князь тверской Михаил Александрович женил своего сына на его дочери. Другой боярин, Федор Андреевич Свибл, был правнук знаменитого Акинфа чрез сына его, известного уж нам Ивана. Свибл, как мы видели, был начальником рати, опустошившей землю Мордовскую; кто из обоих Федоров Андреевичей был оставлен в Москве воеводою во время Донского похода и кто из них вытягал у смольнян два места, как значится в духовной великого князя, - решить нельзя, ибо прозваний в обоих случаях нет. Во второй духовной встречаем имена двоих Иванов Федоровичей: один из них должен быть сын боярина Федора Кошки; что же касается до другого, то в родословных книгах значится, что у последнего тысяцкого Василия Васильевича был брат Федор Воронец, у которого был сын Иван, носивший боярское звание. Но очень может быть также и Иван Федорович Уда, происходивший, по родословным, от князей Фоминских-Смоленских; имя одного Ивана Федоровича встречается и в первой духовной и в договорной грамоте с Олгердом. Что касается до остальных имен, встречаемых в подписях на грамотах: Ивана Михайловича, Димитрия Александровича, Симеона Васильевича, Александра Андреевича, Ивана Андреевича, то мы видели прежде имена Михаила, Александра, Василия и Андрея между боярами московскими; Димитрий Александрович может быть или Димитрий Александрович Всеволож, сын выходца смоленского, князя Александра Всеволодовича, который вместе с братом Владимиром упоминается в сказаниях о Донской битве, или внук мурзы Чета, выехавшего при Калите, предка Сабуровых и Годуновых. Относительно Александра Андреевича должно заметить, что, по родословным, между боярами великого князя Димитрия значится Андрей Одинец, у которого был сын Александр Белеут; Александр Белеут вместе с Федором Свиблом и Иваном Федоровичем Удою был послан в 1384 г. в Новгород брать черный бор; но, кроме того, между братьями Федора Андреевича Свибла встречаем имена Александра и Ивана. В летописи под 1367 годом встречаем воеводу Димитрия Минина, родоначальника Софроновских и Проестевых, посланного против Олгерда вместе с воеводою князя Владимира Андреевича, Акинфом Федоровичем Шубою. Послом в Константинополь с нареченным митрополитом Митяем отправлен был большой боярин Юрий Васильевич Кочевин Олешенский, сын известного нам при Калите Василия Кочевы. В известиях о Куликовской битве упоминается владимирский воевода Тимофей Валуевич, переяславский Андрей Серкизович; по родословным книгам, к великому князю Димитрию выехал из Орды царевич Серкиз, у которого был сын Андрей; боярином же Донского называется Владимир Данилович Красный Снабдя, потомок князей муромских. В известиях о Куликовской битве упоминается боярин и крепкий воевода Семен Мелик; в родословных значится: "Семен Мелик да Василий: оба из немец пришли". Между убитыми на Дону упоминаются: Михаил Андреевич Бренко, любимец великокняжеский, Семен Михайлович, Михайла и Иван Акинфовичи, Иван Александрович, Андрей Шуба, Валуй Окатьевич, Лев Мазырев, Тарас Шетнев. Упоминается боярин Михалко Александрович, который сказал великому князю, сколько осталось в живых после Куликовской битвы. Под 1382 годом упоминаются бояре Симен Тимофеевич (сын окольничего, по родословным) и Михаил, быть может Михаил Андреевич Челядня, брат Федора Свибла, ездившие за митрополитом Киприаном.

Под 1375 годом упоминается наместник великого князя в Новгороде Иван Прокшинич; послом от великого князя во Псков приезжал Никита. Под 1375 годом упоминается костромской воевода Александр Плещей: по родословным, это был меньшой брат св. митрополита Алексея, сын боярина Федора Бяконта, вышедшего из Чернигова. Дьяком при великом князе Димитрии был сначала прежний Нестор, а потом Внук.

 
Перейти к следующей части текста