Ко входуБиблиотека Якова КротоваПомощь
 

Сократ Схоластик

ЦЕРКОВНАЯ ИСТОРИЯ

К оглавлению


КНИГА VI

Предисловие

В предшествующих пяти книгах, святой Божий человек Феодор, повеление твое исполнено: церковная история от времен Константина, по возможности, написана. Да будет тебе известно, что о выражениях мы не заботились, ибо полагали, что заботясь о красоте языка, может быть, не достигнем своей цели, но хотя мы и кончили, однако не могли написать всего того, что высказано древними историками, которые, как подумаешь, умели распространять и сокращать происшествия. Притом словесность не займет людей простых и неученых, которые хотят только знать о событиях, а не удивляться красоте речи. Итак, чтобы мое сочинение не было бесполезно тем и другим, — ученым, поскольку оно не может равняться в красноречии с древними, и неученым, поскольку они не в состоянии понять происшествий, прикрытых изысканною речью, — мы употребили самый скромный и, как кажется, самый ясный способ изложения.

Приступая теперь к шестой книге, мы предварительно говорим, что, намереваясь описывать случившиеся в наше время события, боимся, что описание их многим не понравится 1 — либо потому, что, как говорит пословица, истина горька, либо потому, что не с похвалою произносят у нас имена мужей, пользующихся любовью, либо потому, что не величаются нами деяния их. Ревнители Церкви упрекнут нас за то, что епископов мы не называем боголюбезнейшими, святейшими или как-либо иначе. Другие будут озабочены тем, что к именам царей мы не прибавляем слов: божественнейший владыка и других, обыкновенно с ними соединяемых титулов. Но я ссылаюсь на примеры писателей древних и могу доказать, что раб у них всегда называет своего господина собственным его именем и, занятый делами, не обращает внимания на его достоинства. Итак, повинуясь законам истории, которые требуют искреннего и беспристрастного раскрытия событий, незатемняемого никакими прикрасами, я приступаю к самому повествованию и, описывая то, что сам видел или что успел узнать от очевидцев, буду почитать рассказ истинным, если говорящие об одном и том же происшествии не противоречат друг другу. Труд мой в познании истины основывается на повествовании многих и различных свидетелей, из которых одни говорят, что сами присутствовали при описываемых событиях, а другие утверждают, что знают их лучше всех. {239}

ГЛАВА 1

О том, как по смерти царя Феодосия сыновья его разделили царскую власть и как, вскоре после сего, возвратившееся из Италии войско, будучи встречено Аркадием, умертвило у ног царя преторианского префекта Руфина

По смерти царя Феодосия, в консульство Оливрия и Пробина, в семнадцатый день месяца января, верховную власть над римской империей приняли сыновья его. Аркадий сделался властителем востока, а Гонорий — запада 2. Предстоятелями Церквей в то же время были — в столичном городе Риме Дамасий, а в Александрии Феофил; церковью иерусалимской управлял Иоанн, а антиохийской Флавиан. В новом же Риме, или Константинополе епископский престол занял, как сказано в предшествующей книге, Нектарий. В то же консульство, в восьмой день месяца ноября, привезено было тело Феодосия и с обыкновенными почестями предано земле сыном его Аркадием. Вскоре после сего, в двадцатый день того же месяца, возвратилось и войско, бывшее с царем Феодосием на войне против тирана. И когда царь Аркадий по обыкновению выехал к нему навстречу за городские ворота, воины умертвили царского префекта Руфина 3, ибо подозревали его в тирании и думали, что он призвал в римскую область варварский народ гуннов, которые около того времени опустошили Армению и другие восточные земли. В тот самый день, в который умерщвлен был Руфин, скончался и новацианский епископ Маркиан, и преемником его в епископском достоинстве сделался Сисинний, о котором упомянуто выше.

ГЛАВА 2
О кончине Нектария и рукоположении Иоанна

Спустя немного времени, при консулах Кесаре и Аттике, в двадцатый день месяца сентября скончался константинопольский епископ Нектарий. Вслед за ним тотчас родилась забота о рукоположении нового епископа. Одни требовали одного, другие другого, и после многократных по сему случаю совещаний 4, наконец, согласились вызвать из Антиохии антиохийского пресвитера Иоанна, ибо о нем распространилась молва, как о человеке учительном и красноречивом. Итак, через некоторое время царь Аркадий, по общему определению всех, то есть клира и народа, признал его. А чтобы рукоположению Иоанна придать более важности, при нем, по повелению царя, {240} присутствовали многие епископы и, между прочими, Феофил александрийский, старавшийся помрачить славу Иоанна и в епископское достоинство возвести пресвитера своего Исидора, которого очень любил, потому что тот принял на себя одно опасное его поручение. Скажем, в чем оно состояло. Когда царь Феодосий вел войну против тирана Максима 5, тогда Феофил, посылая царю дары через Исидора, вручил ему два письма и приказал дары и письмо поднести победителю. Повинуясь ему, Исидор прибыл в Рим и ожидал конца войны, но это дело недолго оставалось в неизвестности — бывший при нем чтец похитил упомянутые письма. Исидор поражен был страхом и тотчас убежал в Александрию. Это-то было причиной Феофиловой заботливости об Исидоре. Но царедворцы предпочли ему Иоанна. Притом, так как многие обвиняли Феофила и к присутствовавшим тогда епископам поступило довольно жалоб, указывавших на разные его преступления, то царский постельничий Евтропий 6, взяв список сих обвинений, показал его Феофилу и сказал ему, что от его воли зависит — или рукоположить Иоанна, или подвергнуть суду за приписываемые ему преступления. Устрашенный этим, Феофил рукоположил Иоанна. Таким образом рукоположенный в сан епископа, Иоанн взошел на епископский престол. Это произошло в двадцать шестой день месяца февраля, в следующее консульство, которое в Риме праздновал царь Гонорий, а в Константинополе — тогдашний царский префект Евтихиан 7. Но об Иоанне, так как он, по своим сочинениям и по многим претерпенным несчастиям, был муж знаменитый, умолчать не следует. Мы, сколько можно короче, скажем о нем все, о чем можно бы рассказывать довольно долго, то есть откуда он был, от кого произошел, каким образом получил сан священства, как лишился его, и как, наконец, по смерти получил больше почестей, чем при жизни.

ГЛАВА 3
О происхождении и образе жизни константинопольского епископа Иоанна

Иоанн родился в келесирийской Антиохии 8. Отец его Секунд и мать Анфуса принадлежали к тамошнему благородному сословию. Он был учеником софиста Ливания и слушателем философа Андрагафия. Иоанн хотел вступить в должность судьи, но размыслив, какую жалкую и неправедную жизнь ведут в судилищах, обратился к жизни более тихой. Так поступил он, подражая Евагрию 9, который учился у {241} тех же наставников и еще прежде его избрал уединение 10. Вскоре, переменив одежду и поступь, он направил свой ум к чтению священного Писания и начал постоянно ходить в церковь. Вместе с тем убедил он Феодора и Максима, посещавших с ним школу софиста Ливания, оставить жизнь роскошную и избрать простую и скромную. Из этих мужей, Феодор впоследствии был епископом мопсуэстским в Киликии, а Максим — селевкийским в Исаврии. В то время ревнители добродетельного жития учились подвижничеству у Диодора и Картерия, бывших настоятелями монастырей. Диодор позднее занимал епископский престол Тарса и сочинил много книг, изыскивая простой смысл божественных писаний и избегая иносказательного их объяснения. С Иоанном жил в тесной дружбе Василий 11, возведенный тогда Мелетием 12 в сан диакона, а потом рукоположенный в епископа Кесарии каппадокийской. Сам же Иоанн поставлен был на степень чтеца антиохийской Церкви епископом Зеноном, когда последний возвращался из Иерусалима. Находясь в достоинстве чтеца, он написал книгу против иудеев, а спустя немного времени, возведенный уже Мелетием в сан диакона, сочинил книги о священстве и против Стагирия, также — о непостижимом и о сожительницах. Потом, когда Мелетий скончался в Константинополе, куда приезжал для рукоположения Григория Назианзена, Иоанн оставил общество мелетиан и, прервав сношения с Павлином, целые три года провел в уединении, а впоследствии, по кончине Павлина, преемником его Евагрием рукоположен был в пресвитера. Вот в кратких словах жизнь Иоанна до епископства. Он был, как говорят, самый строгий ревнитель целомудрия и, по свидетельству одного из близких к нему людей, с ранней юности обнаруживал в характере более суровости, нежели ласковости. По правоте жизни, он не обеспечивал себя на время будущее, а по простоте был весьма доступен и с кем случалось без меры пользовался свободой слова. Преподавая учение, он особенно старался об исправлении нравов в своих слушателях, а находясь в собраниях, казался гордым для людей, не знавших его характера.

ГЛАВА 4

О диаконе Серапионе и о том, как благодаря ему епископ сделался враждебным и ненавистным клиру

С такими нравственными свойствами возведенный в сан епископа, Иоанн начал обходиться с подчиненными суровее, чем следовало, и через это надеялся исправить жизнь подвла-{242}стных себе клириков. Но в самом начале епископского служения, обнаруживая в отношении к духовным жестокость, он до того возбудил в них против себя ненависть, что многие стали питать к нему отвращение и удалялись от него, как от человека строптивого. К оскорблению всех возбудил его рукоположенный им диакон Серапион, который однажды, в присутствии клира, громогласно сказал епископу следующее: «Епископ! Ты до тех пор не будешь иметь над ними власти, пока не погонишь всех одним жезлом». Эти слова заставили ненавидеть епископа. Между тем епископ вскоре многих за разные преступления отлучил от Церкви, и отлученные, как обыкновенно бывает при таких насильственных поступках правителей, составили против него братства и начали клеветать на него перед народом. Клевета их слушающим казалась тем вероятнее, что епископ не хотел ни с кем принимать пищу и не приходил, когда звали его на общественную трапезу. От этого клеветники получили еще более силы. А с какою целью не соглашался он ни с кем принимать пишу, — того основательно объяснить не мог никто. Одни, желая защитить его, говорили, что он слабонервен и болен желудком, а потому обедает один. Другие утверждали, что он так поступает, следуя правилам чрезвычайного подвижничества. Но незнание истинной причины этого все-таки помогало обвинителям немало клеветать на него 13. Впрочем, народ не думал о взносимых на Иоанна обвинениях, сильно рукоплескал ему и любил его за произносимые им в церкви поучения. А каковы эти, частью изданные им самим, частью изложенные скорописцами с его слов поучения, сколь они убедительны и трогательны, — говорить не нужно; желающие могут читать их и почерпать из них обильную пользу.

ГЛАВА 5

О том, что Иоанн имел врагов не только в клире, но и между лицами правительственными, и о евнухе Евтропии

Пока Иоанн нападал только на клир, дотоле питаемые против него замыслы были слабы, но когда он начал более надлежащего обличать и правительственные лица, тогда возгорелась против него большая ненависть, тогда к его вреду стали говорить многое, и слушавшие весьма многому верили. К особенному же усилению клеветы содействовало сказанное им слово против Евтропия. Начальник царских постельничьих, евнух Евтропий, первый из евнухов получивший от царя консульское достоинство, хотел отомстить некоторым убежав-{243}шим в церковь и потому старался убедить самодержцев, чтобы они издали закон, возбраняющий всем искать покровительства церкви и повелевающий извлекать оттуда убежавших. За таким умыслом вскоре последовало наказание. Едва этот закон был обнародован, как и сам Евтропий подвергся царскому гневу и прибег в церковь. Тогда как он лежал пред жертвенником и трепетал от страха, епископ взошел на амвон, откуда обыкновенно проповедовал и прежде, чтобы лучше быть слышимым, и произнес против него обличительное слово. Этим он еще более раздражил против себя некоторых, то есть не только тем, что не пожалел несчастного, но и обличил его. Евтропий, имевший в то время достоинство консула, за некоторые преступления был, по повелению царя, обезглавлен, и его имя в списке консулов изглажено, так что в нем значится только имя товарища Евтропия по консульству, Феодора 14. Говорят, что епископ Иоанн, со свойственной ему смелостью, сильно оскорбил и тогдашнего военачальника Гайну 15 — за то, что для своих единоверцев, ариан, он дерзнул просить у царя одну церковь внутри города. По разным причинам смело укорял Иоанн и других сановников, и через то нажил себе много врагов. Поэтому и александрийский епископ Феофил вскоре после рукоположения начал думать, как бы расставить ему сети, и с некоторыми, бывшими там людьми, тайно рассуждал об этом, а многим, находившимся далеко, сообщал свое желание письменно. Его оскорбляла не одна чрезмерная смелость Иоанна; он досадовал и на то, что не мог возвести на епископский престол в Константинополе подчиненного себе пресвитера Исидора. В таком-то состоянии были дела епископа Иоанна. Зло восстало на него тотчас, в самом начале его правления. Но об этом будем говорить в другом месте.

ГЛАВА 6

О тирании гота Гайны, о произведенном им в Константинополе возмущении и о его погибели

Я упомяну об одном, случившемся в то время достопамятном происшествии, и покажу, как промысл Божий чудесной помощью своей избавил город и римское государство от величайшей опасности. Что это за происшествие? По происхождению Гайна был варваром, но сделавшись римским подданным и вступив в военную службу, весьма скоро достиг высших должностей и, наконец, объявлен предводителем римской пехоты и конницы. Получив столь великую власть, он забылся и {244} не мог ограничить своих замыслов, но, по пословице, ворочал камни, чтобы подчинить себе римскую империю. Он призвал к себе весь готский народ из его отечества и своим приближенным старался доставить в войске начальственные должности. Потом, когда один из его соотечественников, Требигальд, тысяченачальник расположенных во Фригии военных отрядов, по желанию Гайны, стал вводить новости и взволновал фригийцев, он домогался, чтобы ему поручено было устроение дел в этой области. Ничего не подозревая, царь Аркадий охотно на это согласился, и Гайна немедленно отправился, по-видимому, против Требигальда, а в самом деле для целей задуманной тирании. Он повел с собой многочисленные полки варваров готов и, пришедши во Фригию, начал все разрушать. Римляне устрашились как многочисленности бывших с Гайной варваров, так и великой опасности, угрожавшей богатым восточным провинциям. В таких обстоятельствах царь, воспользовавшись полезным для настоящего времени советом, употребил против варваров хитрость. Он отправил к нему послов и изъявил свою готовность служить ему словом и делом. Когда же Гайна потребовал в заложники двух первейших сенаторов, облеченных в консульское достоинство, Сатурнина и Аврелиана, которых почитал способными противиться его стремлению, царь, уступая необходимости, невольно выдал их. И эти мужи, для общего блага решившись пожертвовать собственной жизнью, охотно покорились воле царя: они вышли далеко за Халкидон и, приготовившись потерпеть все, что угодно будет варвару, встретились с ним в месте, называемом ипподром. Впрочем они не претерпели никакого зла. Гайна под благовидной личиной явился в Халкидон; туда же прибыл и царь Аркадий. Вошедши в церковь, где почивают мощи мученицы Евфимии, оба — и царь, и варвар — дали друг другу клятву, что не будут злоумышлять один против другого. Но царь, привыкший быть верным данному слову и за то любимый Богом, сохранил эту клятву, а Гайна нарушил договор и, не отступая от своего намерения, замышлял произвести пожары и грабежи в Константинополе и, если можно, во всей римской империи. Царственный город был уже во власти многочисленных варваров, и его жителям достался жребий плена 16. Опасность, угрожавшая Константинополю, была так велика, что ее предвозвещала необыкновенной величины комета, которая от неба достигала до земли, и какой никто прежде не видывал. Гайна сперва хотел нагло расхитить хранившуюся в купеческих лавках для публичного размена серебряную монету, но когда распространилась об этом молва и купцы перестали выкладывать {245} на столах серебро, он немедленно перешел к другому намерению: с наступлением ночи послал толпу варваров сжечь царский дворец. И тут-то ясно открылось, каким промышлением Бог блюдет наш город. Злоумышленникам представился многочисленный сонм ангелов в виде вооруженных воинов величественного роста. Предположив, что это в самом деле многочисленное и сильное войско, варвары изумились и отступили. Об этом донесено было Гайне, но он не поверил, ибо знал, что большая часть римского войска находится в отсутствии и расположена по разным городам Востока. Посему в следующую ночь посылает он других, а после сего несколько раз опять других, но так как все отряды делали пославшему такое же донесение, ибо ангелы Божии представляли злоумышленникам всегда один и тот же образ, то наконец, взяв многочисленное войско, он пошел сам и захотел лично убедиться в этом чуде. Заметив, в самом деле, множество войска, которое днем скрывается, а ночью противится его намерениям, он составил другой план, как ему представлялось, гибельный для римлян, а как доказано последствиями, полезный для них. Притворившись одержимым злым духом, он, как бы для молитвы, спешит в церковь апостола Иоанна, отстоявшую от города на семь миль. Вместе с ним пошли и варвары, тайно неся оружие, которое они скрывали то в сосудах, то в других местах. Когда же привратники заметили коварство и не позволили им войти с оружием, то варвары, обнажив мечи, перебили их. От этого в городе произошло страшное смятение, казалось, смерть угрожает всем. Впрочем, город находился тогда вне опасности, потому что все ворота его были заперты. Между тем царь, воспользовавшись кстати спасительным советом, объявил Гайну врагом государства и повелел истребить оставшихся в городе варваров. На другой день после того, как привратники были умерщвлены, в городе наличные войска царя сразились с варварами в воротах, подле готской церкви, куда собрались все они, еще оставшиеся в живых. Церковь была сожжена и варваров убито великое множество 17. Узнав, что не успевшие выйти из города сподвижники его истреблены, и видя, что хитрость ему не удалась, Гайна оставил церковь и побежал во Фракию. Прибыв в Херсонес, он старался переправиться из него и овладеть Лампсаком, чтобы оттуда господствовать над восточными областями. Но царь поспешил послать туда сухопутное войско и флот, — и вслед за тем снова открылось дивное действие Божия промысла, ибо едва лишь варвары, за неимением кораблей построив плоты, начали переправляться, как вдруг появились римские вооруженные корабли и подул {246} сильный западный ветер. Римляне удобно плавали на кораблях, а варвары с конями сделались игрушкой волн и поглощены морем; сверх того, многие из них истреблены были и римлянами. Вообще при переправе погибло их несметное число. Гайна побежал назад, рыскал по Фракии и, встретившись с другим римским войском, погиб со всеми бывшими при нем варварами. Для краткого рассказа о Гайне довольно этого. А кто хочет узнать вес подробности упомянутой войны, тот пусть читает историю Гайны, написанную Евсевием схоластиком, который посещал тогда софиста Троила. Быв очевидцем военных действий, Евсевий описал тогдашние события в четырех книгах героическим размером, и так как о сих событиях еще все говорили, то своим стихотворением он возбудил удивление. Да и нынешний поэт Аммоний воспел то же самое происшествие, и в шестнадцатое консульство Феодосия Младшего, которое он имел вместе с Фавстом, поднесши свое стихотворение самодержцу, заслужил от него великую похвалу. Эта война кончилась в консульство Стилихона и Аврелиана. На следующий же год консульское достоинство дано было Фравитте, который был также гот, но пользовался великим расположением римлян во время той войны и совершил важные подвиги, за что и возведен был в достоинство консула. В том же году в десятый день месяца апреля у царя Аркадия родился сын, Феодосий Добрый. Но довольно об этом. При таком состоянии римской империи, люди, которым вверено было священнослужение, не переставали, ко вреду христианства, строить друг другу козни, ибо в это самое время духовные заботливо нападали один на другого, и сие зло вышло из Египта по следующей причине.

ГЛАВА 7

О разборе между александрийским епископом Феофилом и монашествующими пустынниками и о том, что Феофил анафематствовал сочинения Оригена

Незадолго перед этим возник вопрос: Бог есть ли существо телесное, имеющее человеческий образ, или Он бестелесен и чужд человеческого и вообще всякого телесного вида? По случаю этого вопроса, между многими произошли распри и споры: одни держались последнего мнения, другие защищали первое. Многие, особенно из простых подвижников, утверждали, что Бог телесен и человекообразен; но большая часть {247} людей, осуждая их, говорила, что Бог бестелесен и чужд всякого плотского вида. С последними соглашался и александрийский епископ, Феофил, который даже в церкви пред народом порицал христиан, облекавших Бога в человеческий образ, и доказывал, что Он бестелесен. Узнав о таком его учении, египетские подвижники оставили свои монастыри и, пришедши в Александрию, произвели возмущение против Феофила, обвиняли его в нечестии и угрожали ему смертью. Услышав об этом и чувствуя всю трудность своего положения, Феофил, для избежания предстоявшей себе погибели, решился употребить хитрость. Увидевшись с антропоморфитами, он начал расточать им ласкательства и сказал: «Созерцая вас, я как будто созерцаю лице Божие». Эти слова укротили порыв монахов, и они отвечали ему: «Если правда, что у Бога такое же лицо, какое у нас, то предай проклятию сочинения Оригена, потому что некоторые, основываясь на них, противятся нашему мнению; а если не сделаешь этого, то прими от нас жребий людей нечестивых и богопротивных». «Исполню ваше желание, — сказал Феофил, — не гневайтесь на меня. Я сам не люблю Оригеновых сочинений и порицаю тех, которые принимают их». Таким-то образом в то время отделался он от монахов и отпустил их. Может быть, этот, столь далеко зашедший вопрос и был бы забыт, если б к нему не присоединилось другое, следующее происшествие: в Египте настоятелями скитов были четыре богобоязненные мужа — Диоскор, Аммоний, Евсевий и Евфимий. Родные братья по рождению, они прозывались длинными, по высоте телесного роста, и славились как жизнью, так и ученостью, отчего в Александрии были предметом частых разговоров. Александрийский епископ Феофил весьма любил и уважал их, так что одного из них, Диоскора, извлекши из пустыни силой, сделал епископом в Гермополисе 18, а двух других вызвал для единожительства с собою. Убедить их к этому едва ли было можно: он употребил власть епископа, возвел их в достоинство клириков и вверил им хозяйственную часть в своей церкви. И они, хотя находились при нем поневоле, однако хорошо вели церковное хозяйство. Их огорчало только то, что им нельзя было, по желанию, жить подвижнически и предаваться любомудрию. Когда же впоследствии они заметили, что для душ их вредно видеть в епископе человека корыстолюбивого, слишком заботящегося о приобретении денег и, по пословице, двигающего камни, чтобы собрать их, то отказались долее оставаться при нем, говоря, что они любят пустынножительство и предпочитают его жизни в городе. Епископ же, пока не знал истинной причи-{248}ны отказа, увещевал их остаться, а когда ему сделалось известно, что они осуждают его, то воспламенился гневом и грозился причинить им всякое зло. Однако они мало думали об угрозах и удалились в пустыню, а Феофил, человек горячий по природе, воздвиг на них гонение и старался всеми средствами коварства вредить им. Он возненавидел также и брата их, гермопольского епископа Диоскора. Ему было весьма неприятно, что к Диоскору сохраняли преданность и питали особенное уважение подвижники. Феофил знал, что он не иначе может повредить сим мужам, как вооружив против них монахов, а потому употребил следующее средство. Ему было очень памятно, что эти братья, часто рассуждая с ним о Боге, называли Его существом бестелесным и не имеющим никакого человеческого образа, ибо человекообразному необходимо свойственны и человеческие страсти. Это доказано вообще древними, а особенно Оригеном. Точно так думал о Боге и Феофил, и тем не менее, для отомщения своим врагам, не усомнился объявить себя противником справедливого их мнения. Он вовлек в обман множество монахов, людей простых и неученых, из которых иные не знали даже и грамоты, и писал скитам в пустыне, что не должно верить Диоскору и его братьям, которые утверждают, будто бог бестелесен. Бог, по свидетельству священного Писания, говорит он, имеет очи и уши, руки и ноги, как и люди, а сообщники Диоскора, подражая Оригену, вводят нечестивое учение, будто у Бога нет ни очей, ни ушей, ни ног, ни рук. Таким лжемудрованием он обманул многих монахов, — и между ними произошло сильное возмущение. Образованнейшие из них, конечно, не увлеклись этой хитростью и остались на стороне Диоскора и Оригена, но необразованные, которых было числом гораздо более и которые отличались особенной ревностью, тотчас востали против братий. Итак, между ними произошло разделение и одна сторона начала упрекать другую в нечестии. Преданные Феофилу называли братьев оригенистами и нечестивцами, а последние приверженцам Феофила давали имя антропоморфитов. Отсюда произошла сильная вражда, — и между монахами возгорелась война непримиримая 19. Узнав, что цель его достигнута, Феофил с многочисленной толпой прибыл в Нитрию, где было много скитов, и вооружил монахов против Диоскора и его братьев, так что они с трудом избегли угрожавшей им опасности. Об этих событиях в Египте константинопольский епископ Иоанн вовсе не знал. Он отличался своими поучениями и через то приобретал всеобщую славу. Он первый также к ноч-{249}ным песнопениям присоединил молитвы по нижеследующей причине.

ГЛАВА 8

О собраниях для ночных песнопений у ариан и исповедников единосущия, о происшедшей между ними драке и о том, что пение антифонов получило начало от Игнатия Богоносца.

Ариане, как я сказал, делали свои собрания вне города. Для сего в праздничные дни каждой недели, то есть в субботу и воскресенье, когда обыкновенно бывали церковные собрания, они сходились в городских воротах около портиков и на двух противоположных сторонах пели гимны, составленные применительно к учению арианскому. Это происходило большей частью ночью. А поутру певшие свои антифоны шли из середины города по направлению к воротам, оттуда же — в места своих собраний. Так как в эти гимны они не переставали вносить оскорбительные для исповедников единосущия выражения, часто, например, пели «где те, которые три называют одною силою», то Иоанн, опасаясь, как бы кого-нибудь из простых такими песнями ариане не отторгли от Церкви, противопоставил им песнопения собственного народа, — приказал, чтобы исповедники единосущия упражнялись так же в пении ночных гимнов и, превосходя в этом усердии ариан, сильнее привлекали ближних к своей вере. Такое намерение Иоанна хотя казалось и полезным, однако сопровождалось смятением и опасностями. Так как исповедники единосущия ночные свои песнопения совершали гораздо торжественнее, ибо Иоанн придумал сопровождать их ношением серебряных крестов при свете восковых свечей, на что царица Евдоксия назначила от себя деньги, то ариане, которых было числом очень много, воспламенившись завистью, вознамерились отомстить за себя и сделать на них нападение. К тому же, помня прежнее свое владычество, они горячо приступали к битве и презирали своих противников. Таким образом, нимало не медля, в одну ночь произвели они драку, в которой евнух царицы, Бризон, управлявший в то время поющими, ушиблен был камнем в лицо и погибло несколько народа с той и другой стороны. Разгневанный этим, царь запретил арианам общественное песнопение 20. Таковы-то были тогда происшествия. Теперь скажем, откуда родился в Церкви обычай петь антифоны. Игнатий, третий после апостола Петра епископ сирийской Антиохии 21, обращавшийся с самыми апостолами, в видении созерцал ангелов, воспевавших торжественную песнь святой троице на двух противоположных сторонах, и {250} образ сего пения ввел в антиохийскую Церковь. Отсюда это предание перешло уже и во все прочие Церкви. Вот что говорят о пении антифонов.

ГЛАВА 9

О так называемых длинных монахах, и о том, как чрез них Феофил вступил в непримиримую вражду с Иоанном и старался низложить его

Спустя немного времени приходят в Константинополь монахи из пустыни вместе с Диоскором и его братьями, а с ними прибыл и Исидор, которого Феофил прежде весьма любил, теперь же сильно ненавидел по следующей причине. Некто Петр был протопресвитером александрийской Церкви. Питая к нему ненависть, Феофил старался изгнать его и обвинял в том, будто он допустил к святым тайнам одну женщину манихеянку, прежде нежели она отреклась от манихейской ереси. Но когда Петр сказал, что это жена и оставила свою ересь, и была принята не без воли Феофила, то Феофил вознегодовал на него, как бы оклеветанный, и утверждал, что вовсе не знает этого дела. Однако Петр привел в свидетели Исидора, что епископу известно все, касающееся упомянутой женщины. Исидор в то время жил в царственном Риме, куда послан был Феофилом к римскому епископу Дамасию, чтобы примирить его с антиохийским епископом Флавианом, от которого, как сказано было прежде, отпали приверженцы Мелетия по случаю данной им клятвы. По возвращении из Рима, призванный Петром для свидетельства, Исидор показал, что упомянутая манихеянка принята была действительно по воле епископа, и что он сам же преподал ей и святые тайны. После сего Феофил запылал гневом и обоих отлучил от Церкви. Это-то и было причиной, почему с Диоскором и его братьями прибыл в Константинополь и Исидор. Он намерен был и перед самим царем и епископом Иоанном изобличить устроенное против них коварство. Узнав об этом, Иоанн принял упомянутых мужей с честью и не возбранил им участвовать в молитвах, однако сказал, что к общению в таинствах не допустит их, пока не разведает их дела. Между тем, как это происходило таким образом, до Феофила дошел ложный слух, будто Иоанн преподал им и святые тайны, и готов защищать их. В результате Феофил начал всячески стараться, как бы не только отомстить Диоскору и Исидору, но и Иоанна низвести с епископского престола. Он рассылал к епископам всех городов послания, в {251} которых, скрывая свое намерение, явно порицал только сочинения Оригена, несмотря на то, что этими сочинениями еще прежде его часто свидетельствовался Афанасий, когда в своих речах защищал веру против ариан.

ГЛАВА 10

О том, как Епифаний кипрский, обманутый хитростью Феофила, собрал епископов на Собор в Кипре будто бы против сочинений Оригена и укорял Иоанна за то, что он читал Оригеновы книги

Феофил подружился и с епископом города Констанции на острове Кипре, Епифанием 22, с которым до того времени был в несогласии. Он порицал Епифания за то, что последний в своем понятии уничижал Бога, почитая Его человекообразным, но теперь, ради ненависти к другим, явно отрекся от прежнего своего мнения и, быв в несогласии с Епифанием, восстановил с ним дружбу, то есть как бы раскаялся и в мнении касательно Бога вступил с ним в единомыслие, даже усиливался созвать в Кипре Собор епископов с целью осудить сочинения Оригена. Епифаний, по причине чрезвычайного благочестия сохранив простоту нрава, тотчас согласился на письменное предложение Феофила; он составил Собор из епископов острова и запретил читать книги Оригена, потом писал Иоанну и убеждал его посланием воздержаться от чтения сочинений Оригена, созвать также Собор и сделать одинаковое с ним по этому предмету определение. Склонив на свою сторону знаменитого благочестием Епифания и увидев, что он достиг своей цели, Феофил уже с большей смелостью и сам созвал многих епископов и, подобно Епифанию, произнес клевету на книги Оригена, умершего более чем за двести лет до этого времени, произнес, поставляя себе прямой целью не книги, а месть приверженцам Диоскора. Между тем Иоанн, нимало не заботясь о том, чем угрожали ему Епифаний и Феофил, с усердием занимался назиданием Церквей и приобретал через то славу, а устрояемое себе коварство вменял ни во что. Но враги Иоанна, когда вообще сделалось известно, что Феофил старается лишить Иоанна епископства, начали строить ему козни: многие и из клира, и из вельмож, имевших великую силу при дворе, полагая, что наступило удобное время отомстить ему, старались созвать в Константинополе многочисленный Собор епископов и приглашали сюда одних письменно, других устно. {252}

ГЛАВА 11
О Севериане и Антиохе сирийском, как они отступили от Иоанна и по какой причине

Ненависть к Иоанну еще более увеличилась по следующему случаю. В одно время с ним были в славе два епископа, родом сирийцы, Севериан и Антиох. Севериан управлял Церковью в сирийском городе Гавалы, а Антиох — в финикийской Птолемаиде. Оба они славились красноречием, но Севериан, казавшийся весьма ученым, произносил греческие слова не совсем чисто; в греческом его выговоре слышно было что-то сирийское. Из Птолемаиды Антиох однажды приезжал в Константинополь и здесь, в продолжение некоторого времени усердно проповедуя по церквам, собрал множество денег и возвратился к своей пастве. Впоследствии узнав, что Антиох сделал в Константинополе великий сбор, и Севериан захотел подражать его примеру. Долго трудившись и сочинив много поучений, он прибыл в Константинополь и, принятый Иоанном ласково, несколько времени угождал и льстил ему, да и сам был любим и уважаем, а между тем своим учением начал приобретать себе славу и сделался известен многим вельможам и самому государю. Случилось, что в то время скончался епископ Эфесский. Поэтому Иоанн необходимо должен был отправиться в Эфес для рукоположения нового епископа. Находясь там, он увидел, что возвести в епископское достоинство старался кто кого и что, желая доказать справедливость своего выбора, все жарко спорили между собою. Увидев же, что обе партии находятся в раздоре и не хотят ни в чем принимать его увещаний, он вознамерился решить спор их без дальних хлопот и в епископа рукоположил диакона своего Гераклида, родом киприота 23. После сего, обе стороны прекратили свои споры и успокоились. Но Иоанну необходимо было провести в Эфесе еще несколько времени. Между тем как он там жил, Севериан в Константинополе приобретал более и более любви от своих слушателей, и это не скрылось от Иоанна, ибо ему немедленно доносили обо всем, что происходило. Так как Серапион, о котором упомянуто было выше, по предположению извещал своего епископа, что Севериан возмущает Церковь, то Иоанн воспламенился ревностью и, отняв на пути у новациан и четырнадцатидневников много церквей, прибыл в Константинополь. По возвращении своем, он снова возымел должное попечение о церквах, но гордости и высокомерия Серапиона терпеть никто не мог, потому что, приобретши пол-{253}ную доверенность епископа Иоанна, Серапион превозносился перед всеми более надлежащего и этим возбуждал сильнейшую ненависть против самого епископа. Однажды Севериан проходил мимо Серапиона, но последний не отдал ему должной чести, как епископу, и остался на своем месте, показав тем, что для него ничего ни значит присутствие Севериана. Севериан не перенес такого пренебрежения, но тут же громогласно сказал всем: «Если Серапион умрет христианином, то Христос не вочеловечился». Воспользовавшись этим случаем, Серапион привел Севериана в явную вражду с Иоанном. Скрыв от Иоанна условие («если Серапион умрет христианином»), он донес ему только последние слова: «Христос не вочеловечился», и чтобы доказать, что это действительно было сказано, представил множество свидетелей. После сего Иоанн, нимало не медля, выслал Севериана из города. Узнав об этом, императрица Евдоксия начала порицать Иоанна и приказала, как можно скорее, возвратить Севериана из Халкидона вифинского. Севериан тотчас возвратился. Но Иоанн, несмотря ни на какие увещания, избегал дружбы с ним. Наконец, царица Евдоксия в церкви Апостолов повергла к ногам Иоанна сына своего Феодосия, благополучно ныне царствующего, а тогда бывшего еще в младенчестве, и, долго клявшись им, с трудом убедила епископа восстановить дружбу с Северианом. В результате, по наружности они примирились, но в душе оставались друг к другу в неприязненном отношении. Вот что подало Иоанну повод к неудовольствию на Севериана.

ГЛАВА 12

О том, как Епифаний, прибыв в Константинополь и желая угодить Феофилу, делал собрания и совершал рукоположения против воли Иоанна

Немного спустя, в Константинополь опять, по совету Феофила, приезжал кипрский епископ Епифаний и привез с собою запретительное определение против Оригеновых книг, которым не отлучил самого Оригена, а только отверг его сочинения. Пристав близ церкви святого Иоанна, отстоявшей на семь миль от города, и вышедши из корабля, он сделал собрание и, рукоположив диакона, немедленно прибыл в город. Из угождения Феофилу, не согласившись на приглашение Иоанна, он остановился для жительства в частном доме и, созвав приезжих епископов, прочитал им запретительное определение против сочинений Оригена и прибавил: «Я ничего не могу {254} сказать против них, но мне и Феофилу показалось нужным подвергнуть их запрещению». Некоторые, из уважения к Епифанию, подписали это определение, но большая часть отказалась. Из числа последних был и епископ Скифии, Феотим, давший Епифанию следующий ответ: «Епифаний! Я не согласен оскорблять и древнего мужа, если он скончался в благочестии; не смею приступить к поносному делу и изгнать то, чего не отвергали наши предки, особенно когда мне известно, что в книгах Оригена нет никакого худого учения». Тут он принес одну Оригенову книгу, прочитал ее и показал, что в ней содержится изложение учения Церкви, а потом прибавил: «Порицатели этих книг, сами не замечая, порицают и то, о чем в них говорится». Вот что отвечал Епифанию знаменитый своим благочестием и святостью жизни Феотим.

ГЛАВА 13
О том, что говорит этот писатель в защиту Оригена

Так как любители порицания многих расположили разуметь Оригена, будто человека поносного, то здесь прилично, думаю, сказать о них несколько слов. Люди слабые и неспособные высказаться собственными делами хотят обратить на себя внимание порицанием тех, которые лучше их. Такую слабость имел, во-первых, епископ ликийского города Олимпа Мефодий, потом недолго управляющий антиохийской церковью Евстафий, после него Апполинарий и, наконец, Феофил. Эта-то четверка хулителей, идучи не одним и тем же путем, поносила Оригена. Все они представляли разные причины к его обвинению и тем ясно показали, что чего не осуждали, в том были совершенно уверены. Так как всякий из них опровергал что-либо отдельное, то очевидно, что чего не осуждал один, то принимал за несомненную истину другой и самым молчанием одобрял учение, отвергаемое прочими. А Мефодий, многократно нападавший на Оригена, впоследствии даже запел противную тому песню и в своем разговоре под названием «Ксенон» начал удивляться сему мужу. Полагаю, что их обвинение более служит к похвале Оригена, ибо, если изыскав все, по их мнению, достойное порицания, они вовсе не упрекали его в неправомыслии касательно святой троицы, то этим ясно выставили себя свидетелями правой его веры. Непорицание с их стороны есть свидетельство в его пользу. Да и ревностный защитник веры в единосущие, Афанасий, в своих рассуждениях против ариан громогласно призывает этого {255} мужа в свидетели своего исповедания и, соединяя его слова с собственными, говорит: «Наше мнение о Сыне Божием подтверждает сам дивный и трудолюбивейший Ориген, когда называет Его совечным Отцу». Итак, порицающие Оригена сами не замечают, что вместе с тем злословят и хвалителя его Афанасия. Но довольно об Оригене, перейдем теперь к дальнейшему повествованию.

ГЛАВА 14

О том, что Иоанн приглашал к себе Епифания, который однако не послушался и продолжал делать особые собрания в церкви Апостолов, и что первый с упреком показывал последнему незаконность его поступков во многих случаях, чем устрашенный, он возвратился в отечество

Иоанн не только не оскорбился, что, вопреки постановлению, Епифаний в его Церкви совершил рукоположение, но еще просил его жить вместе с собой в епископском доме. Однако Епифаний в ответ на это сказал, что не станет ни жить, ни молиться вместе с ним, пока он не изгонит из города приверженцев Диоскора и не даст собственноручного согласия на осуждение Оригеновых сочинений. А так как Иоанн медлил исполнить это требование, утверждая, что безрассудно было бы решиться тут на что-либо прежде определения вселенского Собора, то враги его советовали Епифанию употребить другое средство. Они готовились сделать Собор в церкви апостолов и убеждали кипрского епископа выйти вперед и перед всем народом 24 осудить книги Оригена, отлучить от Церкви приверженцев Диоскора и обвинить Иоанна в том, что он держит их сторону. Это пересказано было Иоанну, и на следующий день, когда Епифаний вошел уже в церковь, Серапион от имени Иоанна объявил ему следующее: «Епифаний! Ты делаешь много противного постановлениям: во-первых, в Церквах, мне подчиненных, совершаешь рукоположение, во-вторых, без моего позволения, пользуясь только собственной властью, отправляешь в них богослужение. Некогда я приглашал тебя, — и ты отказывался, а теперь входишь самовольно. Берегись, чтобы в народе не произошло возмущения и чтобы тогда самому тебе не подвергнуться опасности». Выслушав это, Епифаний в страхе удалился из церкви и, осыпав Иоанна жестокими укоризнами, отплыл на Кипр. Некоторые говорят, будто перед самым отплытием он так сказала Иоанну: «Надеюсь, что ты не умрешь епископом», на что Иоанн отвечал: «Надеюсь, что ты не достигнешь отечества». Не могу утверждать, правду ли говорили те, от которых я слышал это, но предсказания сбылись над обоими, потому что и Епифаний, не доехав до Кипра, умер во {256} время пути на корабле, да и Иоанн, немного спустя, низведен был с епископского престола, как увидим ниже.

ГЛАВА 15

О том, что по отплытии Епифания Иоанн сказал слово против женщин и за то, старанием царя и царицы, на Соборе, бывшем против него в Халкидоне, изгнан из Церкви

По отплытии Епифания Иоанн узнал от некоторых, что Епифаний вооружен был против него царицей Евдоксией 25. Быв горячего нрава и всегда готовый говорить, он ни мало не медля сказал народу слово, в котором порицал всех вообще женщин. Это слово народ тотчас понял, как намек на царицу, и молва о нем через недоброжелателей Иоанна дошла до двора. Узнав это, императрица жаловалась царю на причиненное ей оскорбление и говорила, что, оскорбляя ее, оскорбляют и его. Царь повелел Феофилу наскоро созвать против Иоанна Собор, к чему подстрекал его и Севериан, который все еще помнил обиду. Поэтому Феофил в короткое время созвал многих епископов из разных городов и прибыл с ними в Константинополь. Зов его подтверждался и указом царя. На Собор съехались большей частью те, которые по каким-либо причинам питали вражду против Иоанна. Явились и такие, которых Иоанн лишил епископства, ибо во время путешествия своего в Эфес для рукоположения Гераклида он низложил многих азийских епископов 26. Сговорившись между собой, все они собрались в Халкидоне, что в Вифинии. Халкидонским епископом тогда был некто Кирин, родом египтянин, который много наговорил епископам об Иоанне, называя его нечестивым, высокомерным, непреклонным, и епископы с удовольствием слушали слова его. В это время епископ Месопотамии Маруфа однажды, по неосторожности, наступил Кирину на ногу, и тот, сделавшись от сего очень болен, не мог вместе с другими ехать в Константинополь, но остался в Халкидоне, а прочие отправились. Из клира никто не встретил Феофила и не оказал ему обычной почести, потому что все видели в нем явного врага Иоанна, но александрийские мореходы, корабли которых с хлебом случайно стояли тогда близ Константинополя, вышли к нему навстречу и приняли его благожелательно. Феофил отказался войти в дом молитвы и остановился в одном из царских дворцов, который назывался Плацидиным. С этого времени отсюда стало выходить множество обвинений на Иоанна. Но о книгах Оригена еще и не упоминали, а рассматривали другие странные обвинения. Предуготовив все таким {257} образом, епископы собрались в одном предместии Халкидона, которое называлось Дуб 27, и тотчас послали звать Иоанна для оправдания во взносимых на него обвинениях. Вместе с ним приказано было явиться также Серапиону пресвитеру, евнуху Тигру и чтецу Павлу, потому что с Иоанном и они подвергались обвинениям. Но так как Иоанн, в своих судьях видя врагов, устранял их от суда и требовал Собора вселенского, (то и не шел на этот суд). Епископы же, не обратив на то внимания, звали его еще четыре раза, и когда он при всем том не хотел идти и повторял одно и то же, осудили его и низложили, поставив ему в вину только одно, что он не послушался призывавших 28. Низложение Иоанна сделалось известно вечером и произвело величайшее смятение в народе. Народ целую ночь стерег церковь, чтобы из нее не увлекли Иоанна и кричал, что возносимые на него обвинения надобно рассмотреть на Соборе более многочисленном. Но от царя вышел указ, повелевавший как можно скорее взять епископа и отправить его в ссылку. Иоанн узнал об этом и опасаясь, чтобы из-за него не произошло мятежа, на третий день после своего низложения, около полудня, сам выдал себя тайно от народа и был отправлен.

ГЛАВА 16

О том, что по причине народного волнения, возбужденного ссылкой Иоанна, послан был к нему царский евнух Бризон с повелением возвратить его в Константинополь

Народ чрезвычайно волновался и, как в подобных случаях обыкновенно бывает, многие из недругов Иоанна стали жалеть о нем и говорили, что он оклеветан, хотя незадолго перед тем сами нетерпеливо ждали его низложения. Посему в народном крике слышен был ропот большей частью на царя и на Собор епископов, и роптавшие всю вину этих козней возлагали особенно на Феофила, потому что козни его не могли долее оставаться в тайне — как по многим другим признакам, так, особенно, потому, что вскоре по низложении Иоанна он вступил в сношение с сообщниками Диоскора, по прозванию длинными 29. В то же время Севериан, уча в церкви, счел благовременным порицать Иоанна и говорить, что если бы и ни в чем другом не был он обличен, то один высокомерный нрав его был бы достаточной причиной к низложению сего епископа, потому что все грехи прощаются людям, но гордым, как учит священное Писание, Бог противится. Эти слова еще более раздражили народ. Посему царь приказал как можно скорее {258} звать назад Иоанна 30. Посланный за ним евнух царицы Бризон, настиг его в Пренете, торговом местечке, лежащем против Никомидии, и возвратил в Константинополь. Но возвращаемый Иоанн заранее объявил, что до тех пор не вступит в город, пока не оправдают его на более представительном Соборе, и потому на время остановился в городском предместий, называемом мариинским. Между тем как он медлил и не хотел вступить в город, народ вознегодовал и скоро стал произносить оскорбительные выражения в адрес царствующих особ; это заставило Иоанна вступить в город. Многочисленные толпы народа вышли к нему навстречу и с величайшими почестями прямо повели его в церковь 31. Здесь народ просил его сесть на епископский престол и по обыкновению преподать предстоящим мир. Когда же Иоанн начал отказываться, говоря, что он может сделать это только по приговору судей и что прежние судьи должны наперед оправдать его, то народ еще более воспламенился желанием видеть Иоанна на епископском престоле и слышать его учение, — и наконец склонил его к этому. Иоанн сел на епископский престол и по обыкновению возвестил народу мир и даже, уступая необходимости, произнес поучение. Этот поступок подал повод врагам Иоанна строить ему новые козни, но они на время примолкли.

ГЛАВА 17

О том, что, когда Феофил, несмотря на сопротивление Иоанна, хотел рассмотреть дело Гераклида во время его отсутствия, произошло возмущение и погибли многие из жителей Константинополя и Александрии и что, устрашившись этого, Феофил вместе с другими епископами удалился из города

Феофил еще прежде старался подвергнуть следствию рукоположение Гераклида, чтобы, если можно, найти здесь повод к низвержению Иоанна. Самого Гераклида теперь не было, но его обвиняли заочно, будто он кого-то без всякой причины бил, заключил в оковы и приказывал торжественно водить по улицам Эфеса. По этому случаю преданные Иоанну люди говорили, что суда над отсутствующим производить не должно, но александрийцы с жаром противоречили им, утверждая, что выслушать обвинителей Гераклида надо, несмотря на то, что те обвиняли его заочно 32. Отсюда между константинопольцами и александрийцами 33 произошла сильная распря и драка, так что во время схватки многие были изранены, а некоторые {259} и убиты. Узнав об этом, Феофил тотчас же убежал в Александрию, что сделали и другие епископы, кроме немногих, защищавших Иоанна; все они возвратились в свои епархии, будто беглецы. После этого всеобщее осуждение пало на Феофила, и ненависть к нему сделалась еще сильнее, когда, совсем не скрываясь, он начал снова усердно читать сочинения Оригена. Кто-то спросил его, почему он с любовью занимается теперь книгами, которые прежде отвергал. На это Феофил дал такой ответ: «Сочинения Оригена подобны лугу, усеянному цветами всякого рода; если среди них я нахожу что-либо хорошее, то срываю, а что кажется мне тернистым, то оставляю, как колючее». Отвечая таким образом, Феофил не подумал об изречении премудрого Соломона, что словеса мудрых якожу остны воловыя (Еккл. 12, 10), и что укалываемые умозрениями не должны приражаться к ним. За это-то Феофил подвергся общему осуждению. Вскоре после бегства Феофила скончался епископ гермопольский Диоскор, один из братьев, прозванных длинными, и торжественно был погребен в церкви предместья Дуб, где был собор на Иоанна. Иоанн между тем занимался проповеданием Слова Божия и рукоположил во епископа фракийской Гераклеи того самого Серапиона, который возбудил против него ненависть. Немного же спустя случилось следующее.

ГЛАВА 18

О серебряной статуе Евдоксии, и о том, что за нее Иоанн снова изгнан был из церкви и отправлен в ссылку

Императрице Евдоксии поставлена была на порфировой колонне серебряная статуя, одетая в тонкую женскую одежду. Эта статуя стояла на высоком подножии, не слишком близко и не очень далеко от церкви, называемой Софией, так что их разделяла одна средняя дорога площади. Подле этой статуи обыкновенно происходили народные игры. Почитая сии игры оскорбительными для церкви, Иоанн снова принял тон обыкновенной смелости и вооружил свой язык против учредителей их. Ему следовало бы убедительно просить властителей, чтобы они прекратили эти игры; а он не сделал так, но употребил язык обличительный и начал порицать особ, повелевших учредить их. Царица, как и прежде, приняла это на свой счет и, почитая для себя слова его оскорбительными, снова начала стараться созвать Собор против епископа 34. Узнав об этом, Иоанн сказал в церкви ту известную беседу, которая начинается словами: «Иродиада опять беснуется, опять возмущается, {260} опять пляшет, опять старается получить на блюде главу Иоанна» 35. Это еще более раздражило царицу, и вскоре явились епископы: Леонтий, епископ Анкиры, что в малой Галатии, Аммоний, епископ Лаодикии писидийской, Брисон, епископ Филипп, что во Фракии, Акакий, епископ Верии сирийской, и некоторые другие 36. По прибытии их, восстали прежние обвинители. В этом случае Иоанн не упал духом и согласился, чтобы рассмотрены были возносимые на него обвинения. Между тем настал праздник Рождества Спасителя, и царь, против обыкновения, не пришел в церковь, объявив Иоанну, что он не прежде вступит в общение с ним, как по оправдании его от обвинений. А обвинители, по мере возрастающего мужества Иоанна, делались малодушнее, и присутствовавшие епископы не находили ничего достойного осуждения. По словам их, одно только надлежало осудить: почему Иоанн, после своего низложения, занял престол без соборного утверждения. На слова Иоанна, что он восстановлен шестидесятые пятью епископами, вступившими с ним в общение, Леонтий и товарищи его возразили: «На Соборе низложило тебя, Иоанн, большее число епископов». Но Иоанн отвечал, что это правило принадлежит не их Церкви, а арианской, ибо собравшись в Антиохии для уничтожения веры в единосущие, ариане издали такое правило по ненависти к Афанасию. Однако, епископы не приняли этого оправдания и низложили Иоанна, забывая, что пользуясь означенным правилом, они низлагали вместе с ним и Афанасия. Это случилось перед праздником пасхи 37. Царь объявил Иоанну, что он не может войти в церковь, потому что осужден двумя Соборами. Таким образом, Иоанн остался отлученным и с того времени никогда не входил в церковь 38. Поэтому и все преданные ему немедленно удалились из церкви и праздновали пасху в общественных банях, называемых Константиновскими. Вместе с ними было много епископов, пресвитеров и других людей церковного чина 39, которые с этого времени по своей воле делали в разных местах частные собрания и назывались иоаннитами. Два месяца Иоанн не выходил никуда 40, пока не получил царского указа — отправиться в ссылку. Он был взят из церкви и увезен. В тот самый день некоторые из иоаннитов зажгли церковь; когда же она горела, подул сильный ветер, и пламя истребило здание сената 41. Это случилось в двадцатый день июня, в шестое консульство Гонория, когда товарищем его был Аристенет. По случаю сего пожара, что сделал с приверженцами Иоанна префект Константинополя, по имени Оптат, державшийся языческой религии и потому ненавидевший христиан, сколь многих из них предал он казни, о том лучше, кажется, умолчать 42. {261}

ГЛАВА 19
Об Арзакии, который рукоположен был на место Иоанна, и Кирине халкидонском

Спустя несколько дней в епископа константинопольского рукоположен был Арзакий, брат Нектария, счастливо управлявшего этой епископией до Иоанна. Арзакий был человек очень старый, имевший тогда более восьмидесяти лет 43. Между тем как он, отличаясь особенной кротостью, мирно управлял своею паствою, халкидонский епископ Кирин, которому месопотамский епископ Маруфа по неосторожности раздавил ногу, находился в худом положении: нога его загнила до того, что надлежало отнять ее, и это делали не раз, а многократно, ибо болезнь распространилась по всему телу, так что и другая нога заразилась ею и требовала такого же врачевания. Я упоминаю об этом по той причине, что болезнь Кирина многие считали наказанием за злословие Иоанна, поскольку Кирин, как прежде сказано, всегда называл его непреклонным. А так как тогда же в Константинополе и его окрестностях выпал необыкновенной величины град, что случилось при тех же консулах в тридцатый день месяца сентября, то и это явление относили к признакам гнева Божия за несправедливое низложение Иоанна. Подобные толки еще более усилились по случаю смерти царицы, которая скончалась в четвертый день после того, как выпал град. Другие же, напротив, говорили, что Иоанн низложен справедливо, ибо путешествуя в Эфес для рукоположения Гераклида, он отнял много церквей у новациан, четырнадцатидневников и некоторых других в Азии и Лидии. Справедливо ли было низложение Иоанна, как утверждали люди, огорченные им, или Кирин получил достойное наказание за свое злословие, также из-за Иоанна ли выпал град и умерла царица, или это произошло по другим причинам, либо даже по тем и другим вместе, — известно одному Богу, который знает тайное и есть праведный судья самой истины. А я написал, что тогда говорили.

ГЛАВА 20
О том, что после Арзакия на Константинопольский престол вступил Аттик

Арзакий недолго жил в епископстве, ибо скончался в следующее консульство, когда консулами были Стилихон во второй раз и Антемий, а именно одиннадцатого числа ноября. Так {262} как этой епископии домогались многие, и потому в искательстве протекло много времени, то упразднившийся престол занят был уже в следующее консульство, то есть, шестое Аркадия и Проба, и в епископское достоинство возведен благочестивый муж, по имени Аттик 44. Родом был он из Севастии, что в Армении, с юных лет вел жизнь подвижническую, и хотя имел образование посредственное, но обладал здравым природным рассудком. О нем я буду говорить немного ниже.

ГЛАВА 21
О кончине Иоанна в изгнании

Иоанн скончался на пути в ссылку, именно в Команах при Эвксинском Понте, в четырнадцатый день месяца сентября, в следующее консульство, то есть седьмое Гонория и второе Феодосия 45. Он был, как и прежде сказано, по строгому воздержанию, более склонен к гневу, нежели к ласковости, и, воодушевляемый воздержанием, во всю свою жизнь смело говорил истину. Но удивляюсь, почему при таких подвигах воздержания он в своих беседах учил пренебрегать воздержанием. Так, несмотря на то, что на Соборе епископов постановлено было, чтобы от падших после крещения только однажды принимаемо было покаяние, он дерзнул сказать: «приступай, хотя бы ты каялся и тысячу раз». За такое учение порицали его многие даже из близких к нему людей, а особенно епископ новацианский Сисинний, который против этих слов Иоанна написал и сочинение, где сильно нападал на него. Но это было еще прежде.

ГЛАВА 22
О новацианском епископе Сисиннии, и о чем говорил он с Иоанном

Мне кажется, теперь не неблаговременно сказать несколько слов и о Сисиннии. Это, как я многократно говорил, был муж красноречивый и глубоко знал философию, особенно же занимался диалектикой и хорошо умел изъяснить священное Писание, так что и еретик Евномий часто убегал от силы его диалектических состязаний. Но жизнь вел он не скудную, при всей строгости воздержания, любил пышность и великолепие, роскошно одевался в белые одежды и два раза в день мылся в общественных банях. Однажды кто-то спросил его, почему, {263} будучи епископом, он моется дважды в день? Потому, отвечал Сисинний, что в третий раз не успеваю. В другое время, сделав почетное посещение епископу Арзакию, он выслушал вопрос от одного из приближенных Арзакия, почему на нем не приличная епископу одежда? Где написано, что священному лицу должно одеваться в светлые ризы? Сисинний отвечал: «Скажи прежде ты, где написано, что епископ должен носить черные», и, когда вопрошатель не знал, как отвечать на этот встречный вопрос, он прибавил: «Ты не в состоянии доказать, что священному лицу следует одеваться в черную одежду, на моей стороне и Соломон, который говорит: да будут ризы твоя белы (Еккл. 9, 8) и Спаситель, который, по свидетельству Евангелия, не только сам явился в белой одежде (Лук. 9, 29), но даже Моисея и Илию показал Апостолам в белых ризах». Этими и другими внезапными ответами Сисинний привел всех присутствовавших в величайшее удивление. Когда-то епископ Анкиры, что в малой Галатии 46, Леонтий отнял у новациан церковь и потом проживал в Константинополе. Сисинний пришел к нему и убедительно просил его о возвращении церкви. Но Леонтий принял его с гневом и сказал: «Вы, новациане, не должны иметь храма, потому что отвергаете покаяние и отвращаете от людей Божие милосердие». Выслушав от Леонтия этот и другие худые отзывы о новацианах, Сисинний возразил: «Однако никто так не раскаивается, как я. — В чем же раскаиваешься ты? — спросил Леонтий. — В том, — отвечал Сисинний, — что увидел тебя». Однажды укорял его также епископ Иоанн, говоря, что один город не может иметь двух епископов. «Да и не имеет», — отвечал Сисинний. Иоанн разгневался и сказал: «Видишь ли, ты один хочешь быть епископом?» «Не то хотел я выразить, — отвечал Сисинний. — Моя мысль та, что будучи епископом для других, я не епископ для тебя одного». Приняв эти слова с негодованием, Иоанн сказал: «Я запрещу тебе проповедывать, потому что ты еретик. — А я дам тебе награду, — промолвил уклончиво Сисинний, — если избавишь меня от такого труда». Смягченный этим ответом Иоанн заключил: «Так не запрещу же тебе проповедовать, если проповедование для тебя тяжело». Вот сколь находчив и ловок был в ответах Сисинний. Впрочем описывать и припоминать все сказанное им слишком долго. И из сих немногих приведенных мною примеров, довольно видно, каков он был. Прибавлю только, что Сисинний очень славился своей ученостью, и потому все соседственные епископы любили и уважали его. Мало того, ему свидетельствовали свою привязанность и удивление даже знаменитые сановники {264} сената. Он написал много сочинений, в которых особенно старался о красоте слога и приводил выражения поэтов. Но гораздо большую славу приобрел он живым словом, чем сочинениями, потому что и в лице его, и в голосе и в одежде, и во взгляде, и во всех телодвижениях заметна была какая-то приятность, за что любили его христиане всех исповеданий, а особенно епископ Аттик. Но о Сисиннии, кажется, довольно.

ГЛАВА 23
О смерти царя Аркадия

Спустя немного после кончины Иоанна, скончался и царь Аркадий, муж кроткий и миролюбивый, под конец жизни стяжавший славу боголюбезного по следующему случаю. В Константинополе есть очень большое здание, называемое Кариею. Это название произошло от того, что на дворе сего здания находится тминное дерево, на котором, говорят, был повешен и скончался мученик Акакий. По этой причине близ дерева построен и молитвенный домик. Царь Аркадий захотел посетить его, вошел, помолился и опять вышел. При этом все, живущие около молитвенного дома, сбежались посмотреть на царя, и одни стали перед домом и старались занять места подле идущей мимо дороги, чтобы лучше рассмотреть лицо царя и окружающих его телохранителей, а другие вошли вслед за ним, пока прочие с женами и детьми оставались вне дома. Тотчас после сего целое огромное здание, окружавшее молитвенный дом, обрушилось, и за этим следовали восклицания и удивление, — все взывали, что только молитва царя спасла от гибели такое множество народа. Это было точно так, как я сказал. Царь скончался, оставив восьмилетнего сына Феодосия, что случилось в консульство Васса и Филиппа, в первый день мая, во второй год 297-й Олимпиады. Царствовал он вместе с отцом своим Феодосием тридцать лет 47, а по смерти отца четырнадцать, вся же жизнь его продолжалась тридцать один год. Эта книга обнимает двенадцать лет и шесть месяцев времени. {265}

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова