Николай Бердяев

ДУХОВНЫЙ КРИЗИС ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

К оглавлению

ВВЕДЕНИЕ

I

Предлагаемый сборник моих статей по темам и направлению близок к критической задаче сборника «Вехи»¹, и, думается мне, может внести свою лепту в тот капитал, который пойдет на открытие путей исхода из духовного кризиса, ныне переживаемого русской интеллигенцией. Я твердо стою на том, что всякий серьезный кризис с социальной и политической своей стороны является лишь поверхностью, лишь производным, корни же лежат в духовной и таинственной глубине бытия, а потому и выход из кризиса связан с перерождением этих глубин. Политическая реакция — явление производное, поверхностное, скоропреходящее, и близоруко было бы слишком на ней фиксироваться, как то склонна делать теперь традиционно-радикальная интеллигенция Духовно зрячий видит, что в глубине нашей жизни совершается подземная работа, последствия которой ещё не выявлены и значение которой ещё впереди. И в русской «интеллигенции» и в русском «народе» происходит сдвиг воли и сознания, который ведет к иному чувству жизни и иному пониманию мира. У интеллигенции незримо нарождается новая душа. Но всякий глубокий кризис — прежде всего кризис веры, всякий обновляющий перелом ведет от поклонения идолам к возрожденной вере в живого Бога. Ныне радикалом и революционером (в глубоком, духовном смысле этого слова) может быть назван тот, кто по мере сил своих способствует радикальному перерождению интеллигенции, утверждает сознательно новый строй души и не идолопоклонническую веру в Бога; тот же, кто задерживает этот процесс перерождения, кто охраняет интеллигентское староверие, интеллигентские предрассудки и оправдывает старые грехи, тот

¹ Задолго до появления «Вех» я разрабатывал в своих статьях вопросы, поднятые этим сборником.

именно должен быть назван консерватором (в дурном смысле этого слова) и реакционером. Трагедия русской революции обострила давно уже нарождающийся кризис, и тот, кто глубоко пережил эту трагедию, тот не может уже отстаивать старую интеллигентскую идеологию, старую, деморализирующую тактику. Я глубоко пережил тот перелом, который условно называю духовным кризисом интеллигенции. И если, с одной стороны, пережитое и испытанное порождает субъективную страстность тона, которая может внушить подозрение в недостатке объективного беспристрастия, то, с другой стороны, в этой печати жизни я вижу главное оправдание для появления моего сборника. Оставляю нетронутым то, что непосредственно вылилось как реакция на жизнь.

Сборник «Вехи» объединил людей разных положительных идей и верований, но в чем-то важном все-таки объединил. Кажется, я могу формулировать то положительное, к чему призывают все участники «Вех» взамен традиционных идеалов интеллигенции. Все мы хотим положить в основу общественного миросозерцания идею личности и идею нации взамен идей интеллигенции и классов (и «народа» в классовом смысле), которыми всегда вдохновлялась традиционно-настроенная русская интеллигенция. Личное самочувствие и национальное самочувствие должны взять верх над самочувствием интеллигентским и классовым. Для возрождения России существенно важно, чтобы каждый сознал себя человеческой личностью в абсолютном её значении и членом нации в абсолютном её предназначении, а не интеллигентом или представителем того или иного класса. Эта перемена в самочувствии и в сознательных идеях предполагает совсем иную философию, чем та, что до сих пор господствовала в интеллигентской среде. Господствующие у нас идеи «интеллигенции» и «класса» (также и «народа») опираются на феноменализм и эмпиризм; идеи личности и нации философски предполагают признание их субстанциональности. Личность — субстанция и нация — субстанция. Субстанциональность их дана не в философском только умствовании, но и в живом опыте. Мы должны пережить несостоятельность феноменалистического иллюзионизма и опытно постигнуть субстанцио-

нальность нашей личности и нашей нации. Реализм должен победить номинализм как в жизни, так и в мышлении. Классы, в том числе и класс «интеллигенции», имеют значение феноменалистическое, эмпирически выводное и подчиненное, в то время как личность и нация имеют значение субстанциональное и реальное и потому им принадлежит центральное место в нашем миросозерцании. И личность и нация — живые организмы, корни которых заложены бездонно глубоко, они неистребимы; классы — преходящие образования. Поэтому духовная реформа, за которую ратует сборник «Вехи» и мой сборник, переносит центр тяжести жизни, с одной стороны, в глубь переживаний личности, в повышение её творческой энергии, в её религиозный опыт, её моральную, эстетическую и философскую культуру, с другой стороны, в ширь национальной, всенародной жизни с её историческими перспективами и связью этих перспектив с историческим прошлым.

Новая интеллигенция с этой точки зрения не может быть социальной группой, принадлежность к ней не может определяться особенным общественным направлением и особенной моральной настроенностью. Новая интеллигенция может состоять лишь из подбора личностей более высоких качеств: принадлежать к интеллигенции должны лишь те, кто обладает высокими качествами умственными, нравственными или эстетическими, особенными знаниями, энергией или творчеством, талантом, гением или пророческим даром. Могут быть избранные личности, но не может быть избранных классов, избранных социальных групп. Возможно ли сказать, что у нас

принадлежность к интеллигенции определяется гением, талантом, способностями, знанием, энергией, вообще подбором качеств личности? Интеллигенты далеко не всегда бывают у нас интеллигентны. Психологический тип интеллигенции покоится на социально-групповых особенностях, а не на духовной мощи. Тогда лишь изменится отщепенский характер «интеллигенции», сотрется стародавняя её противоположность «народу», когда интеллигенция станет духовным цветом народа, избранными его личностями, а не кружковщиной, претендующей спасать отечество, независимо от своих качеств. Широкие слои нашей исторической «интеллигенции» должны

слиться с «народом», с «обывателями», войти в гущу национальной жизни и расти из недр народной жизни личными своими качествами, ими поднимать обывательскую жизнь вверх. Старая интеллигенция должна уступить место личности и её творческому почину. «Интеллигент» в старом, социально-групповом смысле этого слова, с традиционным душевным укладом и традиционными взглядами в среднем ничем не выше купца, помещика, чиновника и иного обывателя. Лучше быть хорошим купцом, чем плохим интеллигентом. И пора перестать себя кичливо выделять из всенародной, национальной жизни, пора перестать и поклоняться «народу» как идолу, и противопоставлять себя «народу» как избранную группу. Сам же «народ», конструированный интеллигентским отщепенством, должен уступить место нации, — народу в религиозно-реальном смысле этого слова.

Хотелось бы ещё подчеркнуть, что реформаторская работа «Вех» стремится к созданию такой духовной атмосферы, в которой навеки станет невозможной «азефовщина».

II

В основу нового для русского интеллигента мировоззрения должна быть положена не только идея субстанциональности личности и нации, т. е. вневременности и неистребимости органических корней личности и нации, но и идея свободы. Есть два мироощущения: в основе одного лежит чувство обиды, в основе другого — чувство вины, им соответствуют и разные философии. Интеллигенция наша до сих пор исповедовала философию обиды, т. е. философию рабскую; должна же исповедовать философию вины, т. е. философию свободы. Только свободный может чувствовать себя виновным, только сознавший вину обращается к глубочайшей своей свободе. Философия вины и есть философия сынов Божьих, свободных существ. Философия обиды есть философия рабов, сынов природной необходимости. Христианство — религия вины и свободы, религия благородства и чести человека, его свободного Богосыновства; оно освобождает человека от чувства рабской зависимости, от скованно-

сти природной необходимостью и доводит человека до сознания своей свободной вины, сознания, столь противоположного рабьей обиде на природную необходимость. Социалистическая вера и надежда — религия обиды и рабской зависимости от природной необходимости, и потому так часто питает она чувства мести и злобы. Сознавшие своё богосыновство, свою высшую природу, свою изначальную свободу не могут чувствовать злобы и мести, не могут испытывать рабьего чувства обиды, они прежде всего чувствуют вину свою и сознают свободу свою, от которой зависит строй мира. Если из чувства рабьей необходимости рождается революция обиды и мести, то из христианского чувства свободного Богосыновства рождается революция вины и свободного возрождения. Искупление — ответ на муку вины. Возрождение и преображение — путь свободы. Злобный бунт — ответ на муку обиды. Истребление и отрицание — путь рабской скованности. Принять на себя вину и ответственность может лишь сознавший бездонность своей свободы, свобода же эта открывается через Христа, через совершенное Им богоусыновление. От безмерной обиды рождается злоба, от безмерной вины рождается любовь. Путь обиды и необходимости — путь разрушительный, путь вины и свободы — путь созидательный. Сознание своего Богосыновства и своей безмерной свободы есть сознание своей избранности, но это сознание избранности открыто для всех, и не избираются лишь те, которые свободным актом своей воли отдались царству обиды, злобы и зависимости. Основное религиозное деление мира есть деление на виновных и обиженных, на свободных и рабов, на благородных и неблагородных. В каждой душе человеческой сознание свободной виновности сынов Бога должно победить рабью обиженность сынов необходимости.

III

И в отношении к Церкви психология обиды и претензии должна быть окончательно побеждена психологией вины и ответственности. С Церковью нельзя вступать в договор, нельзя ставить ей условий своего вхождения в нее. Нельзя на Церковь возлагать ответственность за

грехи человеческие. Церковь есть богочеловеческий организм и богочеловеческий процесс. В богочеловеческой органической динамике есть сторона божественная, незыблемая святыня, благодатные дары Св. Духа, ни от чего человеческого не зависящие, и есть сторона человеческая, человеческая волевая активность, устремленная к божественной жизни, есть творчество, которого Бог ждет от человечества. Упадок Церкви, болезнь её есть лишь упадок и болезнь человеческой волевой активности. Жизнь Церкви протекает в таинственном единении человечества и Божества, и жизнь эта падает и разлагается, когда воля человечества отвращается от Божества. Поэтому лишь на себя мы должны возложить вину за ту мерзость запустения, которую видим на месте святом. Церковная иерархия может разложиться сверху донизу в человеческой своей стороне. Божественная же Святыня Церкви остается незыблемой. Святыня эта должна быть принята по-детски, ибо лишь как дети можем мы войти в Царство Божье. Рационалистическая критика Церкви есть неверие. Церковь — таинственное общение всех живых и умерших, вечная память об умерших как о живых. Эта церковная связь с умершими, с отцами есть священная основа истинного консерватизма. Ибо низка была бы общественность, основанная на забвении. Церковь дорога тем, кому дорога история. Но церковно-христианская идея имеет сторону не только консервативную, но и творческую, обращенную к новой жизни, вечно рождающейся из устремления воли человеческой к Божеству. Творческая сторона религиозной жизни ныне особенно должна быть выдвинута, так как жизнь церковная омертвела, т. е. омертвела человеческая активность в Церкви.

IV

Глубже всего я пережил под влиянием русской революции и опыта последних лет сознание несостоятельности всех отвлеченных, бесплотных, рационалистических решений вопросов общественности. И сама жизнь и работа мысли обратили меня к сознательному историзму. Я почувствовал мистичность истоков истории, таинственность тысячелетиями действующих в истории сил. Ми-

стична и таинственна не только Церковь, но и государство², и национальность, и вся культура, и все большие тела истории. Все огромное, длительное, значительное в истории вызывает таинственный трепет и не может быть рационально отрицаемо и отвергнуто. Рациональное отвержение плоти истории есть все та же психология иконоборчества. Иконоборческий рационализм отвергает мистическую символику истории, на которой зиждется не только религиозная жизнь, но и вся культура, из культа развивающаяся.

Легко провозгласить, что абсолютная свобода есть верховная цель, что в ней смысл мирового процесса. Но попробуйте выйти из истории с её таинственными путями, провозгласите абсолютную свободу в данный момент, и наступит хаос, рабство и небытие. Абсолютная свобода осуществляется через историю и исторические тела, через таинственную историческую преемственность, церковную и культурную. Государство не есть предельная цель общественного развития, цель эта в свободном боговластии и безвластии, но лишь через государство и власть³ осуществляется эта цель. Нужно относительно утверждать государство, чтобы абсолютно его преодолеть. Церковная иерархия не есть предельная цель религиозного развития, цель эта — в всеобщем священстве и свободной любви, но лишь через иерархическую церковную преемственность осуществится эта цель. Также и окончательное объединение человечества в единое тело осуществится через национальности, и новая творческая культура создастся через преемственные культурные традиции. Только углубленное религиозное сознание может излечить нас от бесплодного утопизма, от отвлеченных решений общественных вопросов вне исторического времени и пространства, от утопического отрицания коренного зла человеческой природы и почти нечеловеческой трудности борьбы с ним. Только вера в живого Бога

² Я решительно отвергаю мистическую связь православия и самодержавия, но утверждаю мистичность государства, мистичность отношения к нему людей, независимо от формы государства. К государству у нас такое же сверхразумное отношение, как и к культуре. Этим нисколько не исключается борьба с деспотизмом, восстание против устаревших и злых форм государственности.

³ Опять-таки под властью я разумею не какое-нибудь данное правительство, а идею власти в её противоположности анархии.

излечивает от отвлеченной социальной мечтательности, от идолопоклоннического превращения ограниченных социальных предметов в божество. Кто почувствовал живого Бога и реальный путь своего соединения с Ним, тот не нуждается уже в выдумывании себе ложных богов, в социальном утопизме, в отвлеченной конструкции совершенства на земле, тот постигает условность и относительность всякой внешней общественности и безусловность и абсолютность религиозной жизни. И я не верю, окончательно не верю в религиозное возрождение, которое будет иметь источник внешний, общественный и внерелигиозный. Религиозное возрождение не может быть создано ни общественной революцией, ни общественными реформами. И церковные революционеры и церковные реформаторы-обновленцы начинают не с того конца, бессознательно подчиняют таинственные глубины религиозной жизни общественным реформам и переворотам⁴. Но подлинное общественное возрождение должно , пойти из глубин религиозной жизни, из религиозной дисциплины воли. Религиозный же сдвиг нашей воли первичен и ни из чего не выводим.

V

Путь к новой жизни — путь творческий и созидательный, а не разрушительный и отрицательный, не превращение прошлого с ушедшими от нас предками в tabula rasa*. Радикализм творческого пути не может измеряться старыми критериями «правости» и «левости». Мы хотим стать окончательно вне правости и левости, соединяться и разделяться по новым критериям. Крайние правые и крайние левые дышат злобой и ненавистью, жаждут разрыва, усиления пропасти, рассечения народной жизни. Сам этот принцип разделения и отталкивания, злобный и ненавистнический, забывающий о лице человеческом, становится уже нестерпимым. Этот принцип партийной, кружковой, классовой, сословной вражды и озлобленности одинаково свойствен и правым и

⁴ Повторяется та же роковая ошибка, что и у церковных консерваторов и реакционеров, которые тоже ведь подчинили религиозную жизнь государству и внешней силе.

левым, все они полагают свою гордость в ненависти к врагам и в силе отталкивания. Не люблю черного и красного цвета, потому что это цвета ложного разделения и ложной вражды. Россия обливается кровью от этого раздора и озлобления. Все забыли о России. Ищу принципа притяжения, призывающего к любви, одинаково чуждого нынешнего пафоса и правого и левого лагеря. Наш меч разделяет не правых и левых, не реакционных и революционных, не буржуазию и пролетариат, не общественные классы и группы, а волю, направленную к добру, любви и божественной жизни, и волю, направленную к злу, к ненависти и небытию. Россия — страдающее живое существо и её нужно любить, <а не> править партией классов, «правости» и «левости».

VI

С давних пор и до наших дней основным разделением в русском самосознании остается разделение на славянофильство и западничество. Славянофильские и западнические стихии переплетаются временами причудливо: так у Вл. Соловьева, славянофила по своим исходным идеям, очень сильно истинное западничество; у русских же революционеров и даже марксистов, по исходным идеям западников, очень сильно ложное славянофильство. Русское национальное самосознание не может быть ни исключительно славянофильским, ни исключительно западническим. В нём должна раскрыться великая миссия России — быть посредницей между Востоком и Западом, осуществить славянофильскую мечту в единении с западной культурой и в претворении её в свою плоть и кровь. Восточные и русские начала должны быть восполнены началами западными и культурными. Иначе Россию ждет разложение и гибель. Русский дух несет в себе семя новой и великой жизни, но, предоставленный себе, взятый отвлеченно, оторванный от культуры вселенской, он фатально превращается в дух самосожигания и самоистребления. Секта самосожигателей — характернейшее порождение русского духа. Но тот же русский дух в лице Петра, Пушкина и других своих гениев обнаружил свой всечеловеческий характер, необычайный свой дар творческого претворения универсальных западных на-

чал. Кто любит русскую идею и хочет реальной мощи для её осуществления, тот должен быть не только славянофилом, но и западником, т. е. должен раскрыть в нашем национальном самосознании вселенские начала правды и свободы Христовой.

VII

В заключение должен ещё сказать: я верю, верю неизменно, что мир идет к «религиозной нови»⁵. Всем существом своим я жду в христианской жизни победы свободы над принуждением и раскрытия пророческой и творческой стороны нашей веры. Но то, что есть нового в нашем религиозном сознании, то связано для меня неразрывно со старым и вечным религиозным сознанием, с святыней и священством Только через святыню Вселенской Церкви, основанной Самим Христом, через священную преемственность и священное предание Церкви можно и должно приблизиться к новым религиозным берегам, устремиться в таинственную, пророчествами лишь приоткрытую даль. На пути современных богоискателей стоят опасности рационализма и сектантства, от которых может охранить лишь приобщение к народной святыне и народному культу. Там подлинная вселенскость и подлинная мистика. В отвлеченно-литературные конструкции Церкви и теократии я не могу уже верить и не хочу в области священной человеческого самомнения и человеческой притязательности. Священные тайны и таинства не могут быть делом наших рук, даны они нам свыше, и люди уже около двух тысяч лет живут их благодатной силой. Храм Тела Христова давно уже созидается, не мы кладем первые камни. Но отсюда не следует, что Храм достроен, что крыша уже воздвигнута, что «православие совершение прияло» и богочеловеческий процесс остановился. Не совершают ли хулу на Духа Святого те, которые окончательно отождествили вечное, мистическое бытие Церкви со старым, временным бытом, слишком, слишком ещё языческим? И может ли быть оправдана

⁵ Выражение одного вдохновленного человека — В.А. Тернавцева, религиозные идеи которого, к сожалению, неизвестны широким кругам.

подмена Вселенской Церкви церковью национально-поместной, потерявшей духовную свободу из привязанности к языческому быту? В церковном консерватизме, в охранении святынь культа есть здоровое зерно, но оно ничего не имеет общего с косно-бытовой и суеверно-языческой религиозностью. Кто перешел от религиозной мысли к религиозной жизни, должен зажечь лампаду перед иконой и пасть молитвенно перед ней на колени, но тот, кто в Духе Христовом зажег лампаду и молится перед иконой⁶, тот выходит из косности быта, быть может только в этом и выходит, и страшно свободен он, страшно свободен, а не угнетен и не отяжелен притяжением к повседневному быту.

Религия Христа есть религия освобождающая, а не порабощающая, религия радующая, а не угнетающая. Из Духа Христова рождаются творческие порывы ввысь, и нет в этом Духе ползучести и приниженности. Дух свободы Христовой одинаково противен и злому произволу человеческому, рационалистическому самомнению, и человеческой приниженности и подавленности, суеверной ползучести. Христианское возрождение должно равно избежать бесплотной отвлеченности и бытовой косности, рационализма и суеверия, иконоборчества и внешней обрядности, исключительности нового сознания и исключительности старого сознания; избежать должно отрицания исторической Церкви и остановки церковного развития, вражды к прошлому и предкам и вражды к будущему и потомкам, самодовольства сектантского отщепенства и самодовольства исторического быта, исключительного утверждения человеческого и столь же исключительного утверждения божеского. Задача нелегкая, но указующая направление воли. «Да приидет Царство Твое, да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле». Царство Твое есть совершенное соединение божеского и человеческого, соединение это совершается трудным путем истории, мистикой действующих в ней сил и воль, внутренним перерождением, а не отвлеченно-максималистскими декларациями, не взвинченно-экзальтированными ожиданиями. Когда божеское утвер-

⁶ Говорю все время о лампаде и иконе в буквальном, а не переносном смысле слова

ждали против человеческого, то этим выражали то же отступление от Божества, что и в утверждении человеческого против божеского. Христос открыл путь обожествления человека и человечества. Этому учили великие учителя Церкви и великие христианские мистики. Религия Христа не может быть ответственна за то, что самое существо её было забыто в языческом быте христиан. Христианство есть откровение богочеловечества, раскрытие религиозной правды о человеке и человечестве. Но деятельного осуществления этой правды Бог ждет от свободы человеческой.

Хутор Бобаки, Харьковской губ., 25 сентября, 1909 г.

Примечания

1. (*) Номинализм и реализм — философские учения Средневековья, первое из которых (номинализм) отрицало онтологическое существование общих понятий («универсалий»), признавая вместе с тем, что объективно существуют лишь единичные вещи и индивидуумы. Реализм, напротив, считал, что универсалии существуют реально и независимо от сознания.
2. (*) Е.Ф. Азеф (1869-1918) — известный провокатор, «человек, свыше 15 лет состоявший на службе в качестве тайного полицейского агента для борьбы с революционным движением и в то же время в течение свыше пяти лет бывший главою террористической организации партии эсеров — самой крупной и по своим размерам, и по размаху её деятельности, какую только знает мировая история; человек, предавший в руки полиции многие и многие сотни революционеров и в то же время организовавший ряд террористических актов, успешное проведение которых остановило на себе внимание всего мира; организатор убийства министра внутренних дел Плеве, великого князя Сергея Александровича и ряда других представителей власти; организатор покушения против царя — покушения, которое не было выполнено отнюдь не по недостатку «доброго» желания у его организатора, — Азеф является поистине ещё непревзойденным примером того, до чего может довести последовательное применение провокации как системы.

   Действуя в двух мирах — в мире тайной политической полиции, с одной стороны, и в мире революционной террористической организации — с другой, — Азеф никогда не сливал себя целиком ни с одним из них, а все время преследовал свои собственные цели и соответственно с этим предавал то революционеров полиции, то полицию революционерам. В обоих этих мирах его деятельность оставила заметный след. Роль Азефа в обоих этих мирах была настолько значительна, что, не поняв её, не проследив её во всех её деталях, историк не сможет понять многого в истории первой русской революции...» (Николаевский Б. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., 1981, с. 18-19).

   Азеф был разоблачен в самом начале 1909 г., что получило огромный резонанс в общественной жизни России, со специальной речью в Гос. думе 11 февраля 1909 г. выступил глава правительства П.А. Столыпин. (См.: Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия... Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911 гг. М., 1991, с. 188-206).

   С тех пор слово «Азеф» (и производное от него — «азефовщина») стало синонимом предательства и провокации. У Маяковского, например, в поэме «Облако в штанах» (191,4) есть строки:

   Эту ночь глазами не проломаем,
   Черную, как Азеф!

   (Маяковский В. В. Сочинения. М., 1978, т. 1, с. 242).

   Феномену «азефовщины» посвящены три статьи В. В. Розанова:· «Между Азефом и "Вехами"» (Новое время, 1909, 20 августа), «Загадки русской провокации» (Новое слово, 1910, № 16, с. 34-38), «Почему Азеф-провокатор не был узнан революционерами» (Розанов В. В. Черный огонь. Париж, 1991, с. 37-63).

   «Корень» азефовщины Розанов усматривает в «духовной незрячести» революционеров-подпольщиков, не позволяющей им узнать провокатора в своей среде.

   Глубокий социологический анализ этого явления произвел Б. А. Кистяковский, пришедший к такому выводу: «История наших политических партий показала, что естественное развитие всякой подпольно-революционной, а тем более террористической организации приводит её к тому, что она, в конце концов, необходимо попадает в руки провокатора...» (Кистяковский Б. А. Страницы прошлого. К истории конституционного движения в России. М., 1912, с. 4).

3. (*) В данном случае Бердяев вместо ницшевского «ressentiment», лежащего в основе «морали рабов», вполне сознательно использует русскую кальку — «чувство обиды», не желая, видимо, вслед за Ницше противопоставлять «морали рабов» — «мораль господ». «Философия свободы», по мнению Бердяева, явно опирающегося здесь на диалектическое учение Гегеля о «господине и рабе», изложенное Гегелем в «феноменологии духа» (СПб., 1992, с. 103-104), должна лежать «по ту сторону» морали рабов и морали господ или, выражаясь языком Гегеля, должна быть по отношению к ним «совсем иным» (ganz andere). Подробнее о ressentiment см.: Ницше Ф. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 2, с. 424-427, 703 (Ессе Homo).
4. (*) Выражение, принадлежащее пророку Даниилу; см.: Дан 11, 31; Мф 24, 15; Мк 13, 14.
5. (*) Слова Иисуса Христа: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18, 3).
6. (*) Иконоборчество — еретическое движение в Византии VIII — пер. пол. IX вв., отрицавшее культ икон. В 730 г император Лев III издал указ о запрете иконопочитания, что сопровождалось конфискацией и уничтожением икон. Иконопочитание было восстановлено Церковью в 787 г. на II Никейском Вселенском Соборе.
7. (*) Чистая доска (лат.) — термин Дж. Локка, используемый для характеристики сознания новорожденного младенца; тем самым он отрицал существование «врожденных идей».
8. (*) Самосожигатели — одна из старообрядческих сект.

   О своем посещении московского трактира «Яма», как раз в то время, когда писалась книга «Духовный кризис интеллигенции», Бердяев рассказывает в VII-й главе «Самопознания». В «Яме» он познакомился со многими представителями разного рода сект России. Подробнее см.: Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. М., 1998, с. 231-243.

9. (*) Слова Молитвы Господней (Мф 6, 10; Лк 11, 2) цитируются неточно.