Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

ПАМЯТНИКИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛАТИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

VIII-IX века

К оглавлению

Каролингское Возрождение VIII-IX веков

«Каролингское Возрождение» - это понятие принадлежит к числу самых спорных в истории европейской литературы. В какой мере возможно говорить о «возрождении» применительно к литературным явлениям VIII-IX вв. и какое содержание следует вкладывать в этот термин, - об этом до сих пор нет единогласия.

Слово «Возрождение», как известно, впервые появилось и прочнее всего закрепилось в науке применительно к итальянскому (и, шире, общеевропейскому) культурному движению XV-XVI вв. Поэтому ответ на вопрос, можно ли тем же словом называть и культурное движение времен Карла Великого и его преемников, зависит от того, что мы будем считать главной чертой Возрождения XV-XVI вв. Если считать, что главное в Возрождении - это светский антицерковный дух или что главное - это обращение за образцами к «классической» эпохе античности, к демосфеновским Афинам и цицероновскому Риму, - тогда, конечно, о «Каролингском Возрождении» говорить невозможно: «дух» латинской культуры Каролингской эпохи оставался религиозным, церковным во всех своих основаниях, образцом же и идеалом для нее служили не республики цветущей античности, а христианская империя Константина. Однако легко заметить, что в самом слове, в самом термине «Возрождение» никаких указаний ни на антицерковный дух, ни на «классичность» образцов не содержится. «Возрождение» означает просто резкий культурный подъем после долгого (относительно) культурного упадка, подъем, при котором культура обращается в поисках образцов не к непосредственно предшествующей эпохе, а через ее голову к более отдаленным. Именно в таком расширительном смысле термин «Возрождение» употребляется современной наукой, когда она говорит о «китайском Возрождении», «мусульманском Возрождении» и пр. В таком расширительном смысле этот термин с полным правом применим и к средневековой латинской литературе конца VIII - X в.

Действительно, мы видели, в каком глубоком культурном упадке находилась Европа - особенно Центральная Европа - в VII-VIII вв. Ярче всего говорит об этом тот факт, что за полтора столетия Италия и Галлия, две са-

мые богатые и развитые области Европы, не произвели ни одного писателя - ни прозаика, ни поэта. Культурные очаги теплились только на окраинах Европы - в Испании, Ирландии, Англии, лишенные всякой связи друг с другом, то слабо вспыхивая, то надолго замирая. Для наступления нового культурного подъема прежде всего необходимо было воссоединить скудные остатки античной и христианской культуры в общем центре. Этим центром стала франкская держава Каролингов, прежде всего двор Карла Великого. Далее необходимо было, чтобы эта ученая, книжная культура вступила во взаимодействие с народной германской и романской культурой, обогатила их и обогатилась ими. Эта встреча и взаимопроникновение двух культур произошли в монастырях и монастырских школах, рассеявшихся по владениям преемников Карла Великого. И, наконец, после того как росток древней культуры был привит к крепкому стволу новой культуры, можно было со временем ожидать первых плодов. Это время наступило в X в., в пору правления немецких Оттонов, и с этих пор культурное развитие Европы более не прерывалось: переход от X к XI в., от XI к XII в. и т.д. плавен, постепенен и ни разу не прерывается ни такими долгими культурными застоями, как между VI и концом VIII в., ни даже такими краткими, как между концом IX и X в.

Таковы три этапа культурного возрождения Европы по миновании «темных веков»: время Карла Великого, время Каролингов, время Оттонов. Каждый из этих этапов обладает своими особенностями и требует отдельного рассмотрения.

Предпосылкой культурного воссоединения Европы было политическое воссоединение Европы франкскими королями. Укрепление и расширение франкской державы в VIII в. было ответом западноевропейской романо-германской цивилизации на двойной натиск - арабов с юга, из-за Пиренеев, славян и аваров с востока, из-за Эльбы и Дуная. В этой борьбе на два фронта романо-германская Европа впервые сплотилась вокруг нового для нее центра - не средиземноморского, как раньше, а континентального, лежащего на северно-европейской равнине, где было ядро государства франков. Войско деда Карла Великого, Карла Мартела (у власти в 714-741 гг.), отразило в семидневной битве 732 г. при Пуатье нашествие арабов. Отец Карла Великого, Пипин Короткий (у власти в 741-768 гг., король с 754 г.), поддерживая деятельность Бонифация, готовился к наступлению на восток и обеспечивал себе союз с папским престолом. Наконец, сам Карл Великий (768-814 гг.) предпринял наступление по всем границам, присоединил к франкскому королевству Италию и Баварию, покорил Саксонию, разбил аваров, отодвинул испанскую границу до Эбро, увеличив территорию Франкской державы почти вдвое и объединив в ней, по существу, всю хрис-

тианскую Европу, кроме лишь Англии и Астурии. Это воссоединение западного христианства было торжественно санкционировано папским престолом, когда на Рождество 800 г., накануне нового века, папа Лев III в Риме возложил на Карла Великого императорскую корону.

Карл Великий унаследовал от Карла Мартела отлично действующую систему военной организации, а от Пипина Короткого - систему духовной организации франкского общества. Ему оставалось только совершенствовать эту государственную машину и пользоваться ею, чтобы придать возможное единство своей разношерстной державе. Карл воевал всю жизнь, но мирные дела всегда были ему по сердцу и его указы-капитулярии обнаруживают в нем деятельного и рачительного хозяина своего государства. Единство державы он, по-видимому, понимал так, как только и можно было понимать в ту пору натурального хозяйства, - как совокупность сельских областей, экономически замкнутых, живущих местными законами и обычаями, а политически объединенных, во-первых, усилиями императорских графов-наместников и разъездных ревизоров, а во-вторых, сетью приходов, епископств и архиепископств. Из этих двух опор государственного единства и благосостояния для Карла Великого, бесспорно, была важнее вторая - церковь. Только духовенство было грамотно, хранило кое-какие навыки управления, хозяйствования и суда; только духовенство в пору местной раздробленности и замкнутости поддерживало постоянную, хотя и слабую, связь между епископскими кафедрами, архиепископскими митрополиями и папским Римом; только духовенство могло свободно пополнять свои ряды самыми способными людьми из самых широких народных масс - очень многие даже среди высших церковных деятелей были выходцами из низов, для которых светская карьера выше их сословия была бы немыслима. Кадры церковной администрации были в распоряжении Карла готовыми, кадры светской администрации еще необходимо было создать. Карл должен был приложить все усилия, чтобы как можно плодотворнее использовать первые и как можно скорее воспитать вторые. Этим определилось направление его культурной политики.

Для того чтобы церковь могла играть свою роль объединяющей силы в разноплеменной империи, нужно было, чтобы ее средства и действия во всех концах державы были едины. Карл организует при дворе комиссию, чтобы очистить канонический текст Библии от накопившихся при переписке ошибок и распространить его по всей стране; довершает реформу местных литургических обрядов по единому римскому образцу, начатую еще Пипином Коротким; выписывает из Рима авторитетный текст устава св. Бенедикта для реорганизации всех монастырей; заказывает Павлу Диакону образцовый гомилиарий - сборник проповедей на все дни, откуда могли бы черпать все священники. Но мало было обеспечить церковь книгами - нужно было обеспечить церковь людьми, способными пользоваться этими книгами. Отсюда забота Карла о просвещении духовенства. Наиболее известный акт

этой заботы - так называемый «капитулярий о науках» (около 787 г.), предписывавший при каждом монастыре и при каждой епископской кафедре открывать школы для всех, кто способен учиться («...как соблюдение монастырских уставов хранит чистоту нравов, так образование устрояет и украшает слова речи; поэтому те, кои стремятся угодить Богу праведной жизнью, пусть не пренебрегают угождать Ему также и правильной речью... ибо хотя лучше правильно поступать, чем правильно знать, но сначала нужно знать, а потом поступать»). Это означало, что обучение молодых монахов и клириков переставало быть одной из тысячи забот хлопотливого епископа или аббата и становилось заботой специального учителя, который мог образовать учеников больше и лучше. Сеть таких школ быстро раскинулась по всем епархиям франкской державы; были даже сделаны попытки привлечь в них мирян («чтобы каждый посылал детей своих в школу, которую дети должны прилежно посещать, пока они достойно не обучатся», - говорится в капитулярии 802 г.), но, конечно, это в значительной мере осталось благим пожеланием.

Центром этой сети школ и питомником той скороспелой культурной элиты, в которой так нуждалась франкская держава, была придворная школа в столице Карла - в Ахене. Придворная школа для детей короля и высших вельмож, будущих государственных сановников, существовала у франков и раньше, но при Меровингах она служила, главным образом, воспитанию воинских доблестей, - при Карле Великом она стала служить обучению латинскому языку, классикам, Библии и семи благородным наукам. Учителя здесь были лучшие ученые, съехавшиеся со всех концов христианской Европы к новому ее политическому и духовному средоточию, учениками были франки из лучших родов, предназначенные Карлом для политической карьеры. Здесь, на стыке двора и школы, среди ученых, учащихся, любителей и покровителей учености, и сложилось то своеобразное общество, за которым в науке закрепилось название «Академия Карла Великого». Это была как бы сразу академия наук, министерство просвещения и дружеский кружок: здесь обсуждались серьезные богословские вопросы, читались лекции, толковались авторы и устраивались пиры, где застольники сочиняли изысканные комплиментарные стихи и развлекались решением замысловатых вопросов и загадок. Членами ее были сам Карл с его многочисленным семейством, виднейшие духовные и светские сановники, учителя и лучшие ученики придворной школы. Каждый член Академии принимал античный или библейский псевдоним (это было полузабытой традицией галльских и британских ученых обществ - вспомним Вергилия Марона, грамматика из Тулузы). Карл звался Давид, его двоюродный брат Адельхард, аббат Кор-бийский - Августин, его дочери и придворные дамы - Луция, Евлалия, Математика, Алкуин был Флакк, Муадвин - Назон, Ангильберт - Гомер, Эйнхард - Веселиил, среди придворных имелись Неемия, Сульпиций, Тирсис и Тимофей.

Академия Карла Великого стала началом большого культурного движения; к ней сходятся нити всех традиций европейской латинской культуры почти за два столетия. Традиции передавались от учителей к ученикам, и развитие их может быть прослежено поколение за поколением.

У начала Каролингского Возрождения стоит поколение иноземных учителей - тех, кто принес во франкскую столицу остатки знаний, разметанные предшествующей эпохой по окраинам Европы: из Италии, Испании, Ирландии, Англии.

Италия была первой страной, завоеванной Карлом и поразившей его своей непривычной культурой. Уровень этой культуры не следует преувеличивать: школьное образование и здесь было в упадке, Рим (по гиперболическим выражениям поэтов) лежал в развалинах, а стихотворное послание, которое Карл получил от папы в 774 г., ужасало метрической безграмотностью. Но в итальянских монастырях пылились книги, и эти книги были необходимы для культурного дела Карла. За Альпы потянулись из Италии те рукописи, которым суждено было стать архетипами большинства латинских текстов, дошедших до нас: сперва богослужебные книги и учебники грамматики, потом сочинения отцов церкви, потом античные классики. А вслед за книгами направились на север и люди - те немногие, которые имели знания и чувствовали, что при франкском дворе эти знания нужнее, чем в Италии. Таких людей было трое: Петр, диакон Пизанский, грамматик, ставший первым возродителем научных занятий в придворной школе и посвятивший свой учебник грамматики самому Карлу Великому; Павлин, патриарх акви-лейский, один из виднейших богословов своего поколения, первый советник Карла по вопросам церковной политики; и самый талантливый из них -Павел Диакон, бывший придворный учитель лангобардского короля, автор исторического учебника и искусных стихотворений, впоследствии прославившийся своей «Историей лангобардов». Их пребывание при франкском дворе продолжалось не более десяти лет: к началу 790-х годов они все уже вернулись в Италию: Павлин - в свою Аквилею, Павел Диакон - в Монте-кассино, дряхлый Петр тоже в какой-то монастырь. Но результаты их деятельности были крайне важны: именно они заложили основу всего последующего культурного возрождения, и 780-е годы по праву считаются «итальянским периодом» в истории придворной Академии.

За «итальянским периодом» последовал «англосаксонский» - 790-е годы: новым главой придворной школы и придворной Академии стал англосакс Алкуин (впрочем, и с ним Карл Великий познакомился в Италии). На долю Алкуина выпало упорядочение и организация того образовательного материала, который накопился в придворной школе при итальянцах: Алку-ину принадлежала выработка связной программы обучения в придворной школе (латынь - семь благородных наук - богословие), составление учебников по основным предметам (учебники эти не выходили из употребления несколько столетий), выработка методики преподавания. Алкуин был талант-

ливый педагог, среди его учебников можно даже легко различить те, которые написаны для начинающих, и те, которые предназначены для уже подготовленных учеников; а диалогическая форма его учебных трактатов представляется не только литературной условностью, но и отголоском подлинной классной практики. Образцом для его образовательной системы послужила, по-видимому, его родная Йоркская школа. Алкуин остался в памяти потомства центральной фигурой духовной жизни своего времени. «Он говорил, жил и писал в полную меру своего достоинства, а достоинством он превосходил всех, кроме разве что могущественнейших королей», - восторженно писал о нем столетие спустя Ноткер Заика.

Ирландия, третий культурный центр предшествующей эпохи, тоже внесла свой вклад в труды первого поколения Возрождения. Ирландия к концу VIII в. стала жертвой все усиливавшихся норманнских набегов; спасаясь от них, ирландские ученые вновь, как когда-то при Колумбане, потянулись на континент. Красочной легендой о том, как два ученых ирландца высадились на франкском берегу и обратились к народу с возгласом: «Кто хочет мудрости, пусть придет и возьмет ее у нас - мы ее держим на продажу!» - начинаются полусказочные санкт-галленские «Деяния Карла Великого». Ирландским эмигрантам обязано Каролингское Возрождение знакомством с элементами греческого языка, вкусом к изысканно-темному стилю и расширенными познаниями в географии и астрономии. Виднейшими фигурами этой ученой эмиграции были три человека: Дунгал, подписывавший свои стихотворные послания к Карлу «Ирландский изгнанник», дававший ему консультации по научным вопросам и в богословских спорах оперировавший цитатами не только из отцов церкви, но и из христианских поэтов; Клемент, сменивший (по-видимому) Алкуина во главе придворной школы и написавший грамматику, вытеснившую грамматику Петра Пизанского; Дикуйл, автор географического трактата, в котором к толковым сведениям о провинциях Римской империи были добавлены сведения об Ирландии, Фарерах и Исландии, где летние ночи так светлы, «что можно вшей собирать с рубашки». Жизнь ирландских эмигрантов была нелегка, всякий был готов посмеяться над их бездомностью и надменностью (например, Теодульф в «Послании королю»), а они отвечали соперникам попреками за невежество и дурной латинский стиль.

Наконец, готская Испания тоже дала Каролингскому Возрождению несколько видных представителей; но все они были не столько учеными и учителями, сколько практиками - администраторами, дипломатами, полемистами. Это лионский архиепископ Агобард, один из просвещеннейших людей своего времени, осуждавший поклонение иконам и обычай «суда Божьего», отрицавший ведовство и колдовство; это Клавдий, епископ Туринский, мечтавший возродить чистоту раннего христианства и ради этого начавший такое гонение на иконы, которое всколыхнуло на несколько лет всю франкскую церковь. Самым крупным и талантливым деятелем в этой плеяде был

орлеанский епископ Теодульф - администратор, дипломат, моралист и покровитель искусств; как кажется, он даже не был членом Академии (мы не знаем его академического прозвища), но он был поэтом, и притом одним из самых талантливых в своем поколении; его стихи больше, чем чьи-нибудь, позволяют нам заглянуть в жизнь двора и империи Карла.

Плоды деятельности этих разноплеменных культурных сил, собранных к ахенскому двору, явились скоро. Уже приблизительно к 800 г. на сцену выступает второе поколение Каролингского Возрождения - германские выученики иноземных учителей. Это те новые люди, на которых хотел опереться Карл в своей государственной политике; среди них - не только духовные, но и светские лица, не только люди неведомого происхождения, но и представители знатных родов, до того времени обычно обходившиеся без грамотности.

Таков Эйнхард, приближенный Карла, автор его жизнеописания, оставшегося лучшим для своего времени образцом владения латинским слогом. Таков Ангильберт, морганатический зять Карла, поэт, носивший в Академии прозвище Гомер. Таков Муадвин (или Модоин), ученик и друг Теодульфа, подражавший ему в пышном жанре стихотворных панегириков. Таков Амаларий Трирский, ученик Алкуина, ездивший от Карла послом в Константинополь, первый латинский богослов, занявшийся аллегорическим толкованием литургических обрядов. Таков Фридугис, другой ученик Алкуина, автор сочинения «О субстанции ничто и тьмы» - редкой для своего времени попытки упражнения мысли вне круга традиционных патристических вопросов. Таков Смарагд Сент-Михиельский, автор 15 книг комментария к грамматике Доната, единственный человек во франкском государстве, прямо побуждавший императора (Людовика Благочестивого, сына Карла) отменить в своих владениях рабство. Таковы, наконец, два «просветителя Германии» - Храбан Мавр, аббат Фульдский, и Гримальд, аббат Санкт-Галленский, трудами которых руководимые ими монастыри стали крупнейшими центрами латинской культуры за Рейном, в недавно лишь приобщенных к христианской цивилизации восточногерманских областях.

Именно Муадвину, поэту этого поколения, принадлежат программные строки, давшие ученым основание для термина «Каролингское Возрождение»:

К древним обычаям вновь возвращаются нравы людские: Снова Рим золотой, обновясь, возродился для мира...

Это было выражением мысли, общей всем современникам: уже у Алкуина звучит она в таком виде: «Не новые ли Афины сотворились во франкской земле, только многажды блистательнейшие, ибо они, прославленные учительством Господа Христа, превосходят всю премудрость академических упражнений». Возрождение античной культуры на новой, христианской,

основе было общим идеалом современников Карла Великого: античные поэты должны были дать созидаемой литературе блеск формы, христианство должно было дать истинность содержания, сочетание того и другого было признаком, отличающим истинно культурного, «вежественного» мужа от презираемого им носителя «грубости» (rusticitas), причем под «грубостью» одинаково понималась и простодушная неграмотность германских мужиков, и изысканная «безнравственность» Вергилия и Овидия. Царство Божие на земле, объединенное Христовой верой и латинским языком, языком Церкви; во главе его - вселенский император, Карл-Давид, избранник Божий, в чьих руках и светская, и духовная власть; вокруг него - его сподвижники и певцы, утверждающие его власть и славу по всему латинскому миру франкским мечом, христианской мыслью и античным словом, - таков был идеал двора и Академии Карла.

Античные, языческие, и новые, христианские, элементы сочетались в этом идеале с удивительной простотой. Это объяснялось только тем низким культурным уровнем, с которого приходилось начинать Каролингскому Возрождению. «Возрождать» приходилось прежде всего те начатки знаний, которые были необходимыми и общими для какой бы то ни было латинской культуры, языческой или христианской, - владение языком, стилем, стихом, основы семи наук. Здесь и Библия, и Вергилий были одинаково необходимы и полезны. Но как только эта ступень была пройдена, противоречие между библейским и вергилианским духовным идеалом начало ощущаться и вселять смятение в души тех, кто дорос до этого. Уже об Алкуине его биограф сообщает: «В юности читал оный муж Господень книги древних философов и лживые россказни Вергилия, но после не хотел их ни сам читать, ни позволять ученикам своим, говоря: "Достаточно с вас Божественных поэтов, нет вам нужды пятнать себя сладострастным краснобайством Вергилиевой речи!"». А прошло лишь десять лет после смерти Алкуина, и разрыв между светской и духовной литературой стал повсеместным.

В 814 г. Карла Великого сменил на императорском престоле его сын, Людовик Благочестивый (814-840 гг.). Он не был бездарен, он не был обскурант, но он уже не опережал свою эпоху, как его отец, а шел в ногу с ней. То объединение духовной и светской власти, к которому стремился Карл Великий, было для него непосильно. Его правление было решающим шагом к децентрализации империи и сакрализации культуры. «Он так много заботился о возвышении церкви, что по праву должен быть назван не королем, а иереем», - говорит его биограф. Его духовным советником был Бенедикт Анианский, аквитанский гот, аскет, собственноручно пахавший и жавший, реформатор Бенедиктинского устава, увеличивший для монахов занятия физическим трудом и уменьшивший занятия трудом умственным. По приходе к власти Людовик первым делом положил конец светскому духу и привольной жизни ахенского двора, распорядившись выслать всех любовниц своего отца и любовников своих сестер. Придворная Академия быстро захирела:

Алкуин и Ангильберт были в могиле, Теодульф - в изгнании, Эйнхард удалился в германский монастырь. Монастырским школам было предписано не принимать учеников из мирян, а обучать только послушников, готовящихся в монахи. Вергилианский идеал был резко отстранен от идеалов Библии и отцов церкви.

Конечно, светские традиции предшествующего периода пресеклись не сразу. При сыне Людовика, Пипине Аквитанском, жил и писал о войнах и победах талантливый поэт Эрмольд Нигелл, многим предвещающий французский героический эпос; но и он, по-видимому, умер в изгнании. При самом дворе Людовика покровительницей наук и искусств выступала его вторая жена, императрица Юдифь, мать принца Карла (будущего Карла Лысого). Воспитателем принца был приглашен Валахфрид Страбон, лучший поэт своего поколения, в изысканных эклогах прославлявший своих высоких покровителей по лучшим традициям панегирической поэзии времен Карла Великого; но тот же Валахфрид Страбон писал стихи на случаи монастырской жизни, перелагал в стихи загробное видение, пользовался большим авторитетом как богослов - это был писатель на стыке двух эпох, придворной культуры и монастырской культуры. Каролингский двор переставал быть культурным центром - латинская культура опять уходила в монастыри.

Центральная фигура этого времени, знаменующая своей деятельностью это начало новой полосы в культурной истории Европы, - Храбан Мавр (784-856 гг.), ученик Алкуина, аббат Фульды и потом майнцский архиепископ. Для своего поколения он был тем же, чем Алкуин для своего, - всеобщим наставником, учителем, просветителем; особенно важна была его работа для культурного подъема зарейнской Германии, еще полуварварской. Он писал и стихи, но без дарования; он никогда не был при дворе, а работал в своем монастыре; он никогда не увлекался изящной словесностью, и подавляющее большинство его работ - это пространные комментарии библейских книг, представляющие собой целые антологии выписок из отцов церкви, очень полезные для своего бескнижного времени и очень малоинтересные сейчас. Его представление о культурном идеале изложено в трактате «О воспитании клириков» (любопытная средневековая параллель квинти-лиановскому «О воспитании оратора»), тоже представляющем собой преимущественно компиляцию из отцов церкви. Но основная мысль его принадлежит самому Храбану: науки делятся на две части: «божественные» (богословие) и «человеческие» (все остальные); первые для человека необходимы, вторые отчасти вредны (мантика, астрология), отчасти полезны (семь благородных наук); знания, содержащиеся в книгах языческих писателей, усваивать можно, но лишь потому, что они представляют собой случайно попавшие в их книги осколки истинной Божественной мудрости - так, Моисей, выводя евреев из Египта, забирал с собою добро египтян, полученное ими от евреев же (это августиновское сравнение широко будет исполь-

зоваться и позднейшими писателями в спорах об античном наследстве). Насколько подчиненное место в этой картине занимает забота о художественных достоинствах античной и современной словесности, видно с первого взгляда. Разница между этой концепции и концепцией «академического» поколения ясна.

С Храбана Мавра начинается новый период Каролингского Возрождения - период монастырский.

Карл Великий не любил монастырей. Для его централизаторской политики они были камнями преткновения - неподведомственные епископальной сети, тесно связанные с местной сепаратистски настроенной знатью, укрывающие в своих стенах сотни сильных мужчин от военной повинности. Тем не менее уже при Карле завязалась связь двора с крупнейшими монастырями страны: в Корби стал аббатом Адальхард, двоюродный брат Карла, в Шелле - Гисла, его сестра, в Туре - Алкуин, в Сен-Рикье - Ангильберт. В следующем поколении эта сеть межмонастырских культурных связей раскинулась еще шире - в Фульде занял пост Храбан Мавр, в Санкт-Галлене -Гримальд, в германской части империи возвысились Лорш, Рейхенау, Кореей, в романской - Ферьер, Оксерр, Турнэ, Флери и епископский город Реймс. Поэтому, когда при Людовике Благочестивом была разогнана придворная Академия, культуре уже было куда отступать.

В 840 г. умер Людовик Благочестивый, и в 841 г. три его сына сошлись в братоубийственной битве при Фонтанете, в 843 г. они поделили между собой империю в Вердене; началась долгая история каролингских междоусобиц, разделов и переделов. Смуту усиливали разорительные набеги внешних народов - норманнов с северного побережья, арабов - со средиземноморского. Политическое единство империи кончилось. Церковное единство сохранилось, но и в нем произошли сдвиги: усилилась местная власть епископов, ослабела централизующая власть архиепископов, возвысился верховный авторитет римского папы (эти изменения были санкционированы так называемыми «лжеисидоровскими декретами» - составленной в середине IX в. серией поддельных документов от имени древнейших римских пап). Последним человеком, заботившимся о поддержании единства франкской империи, был Хинкмар, реймсский архиепископ 845-882 гг., первый советник Карла Лысого, автор 66 книг, отличившийся не столько глубиной мысли, сколько твердостью характера и неиссякаемой энергией. После его смерти глубокий развал западнофранкского государства стал очевиден, а еще поколение спустя, когда с востока на империю ударило новое нашествие - венгров, упадок этот распространился и на восточнофранкское государство.

В эти 60-70 бурных лет - вплоть до первых десятилетий X в. - монастыри вновь оказались самым жизнеспособным социальным организмом Западной Европы. Они были хорошо укреплены и считались обителями Божьими, поэтому погромы и грабежи коснулись их меньше, чем замков и городов. Они были богаты, ибо приток пожертвований им не прекращался, земля их не дробилась и сельское хозяйство (ведению которого монахи учились по Варрону и Колумелле) было поставлено лучше. Они были независимы от внешней власти - если не по имени, то фактически - и безукоризненно организованы внутренне: сплоченная масса монахов, по уставу, должна была безоговорочно повиноваться аббату. Наконец, они были теснее всего связаны с народной жизнью: монашеские кадры по-прежнему в основном рекрутировались из низов; и в хозяйстве, и в управлении имениями, и в церкви, и в школе монашество соприкасалось с крестьянством; оно облекало для него религиозные темы в народный язык и перенимало у него темы германского и романского фольклора для переложения на латинский язык. Монастыри унаследовали от Академии вкус к книжной культуре, но не унаследовали презрения к «мужицкой грубости» народной культуры; от скрещения этих двух начал в монастырских кельях обновилась латинская и родилась немецкая и французская литература.

Точкой наиболее тесного соприкосновения монастырской культуры с народной была школа. По большей части монастырская школа воспитывала только будущих монахов, но местами, несмотря на запрет Людовика Благочестивого, существовали и школы для детей мирян. Связь между монашескими учениками и их мирскими родственниками порывалась не сразу: сохранились любопытные записочки на латинском языке от мальчика-школьника на волю: «Батюшке и матушке своим (имярек) барашек, ими вздоен-ный, добросыновнее блеяньице свое посылает...» - и затем просьбы о разных мелочах. Латинский язык в стенах школы был единственно дозволенным: санкт-галленский аббат Соломон требовал, чтобы младшие ученики приветствовали его латинской прозой, средние - ритмическими стихами (более простыми, сочиняемыми на слух), старшие - метрическими стихами (более сложными, сочиняемыми по книгам).

Школьная программа оставалась Алкуинова: сперва начатки чтения, счета и церковного пения, потом грамматика с чтением доступных авторов и с элементами остальных «благородных наук», потом - для немногих способных - индивидуальные занятия по богословию. Учебниками служили сочинения Алкуина, Беды, Исидора Севильского, Боэция, Марциана Капеллы, Доната; их комментировали, на полях их выписывали германский перевод латинских слов (так называемые глоссы). Упражнениями были вопросы и ответы, «диктаменты» для совершенствования латинского стиля, выписки, толкования и пр. Использование античных авторов в монастырских школах почти не вызывало возражений; первым чтением были «Дистихи Катона» и, быть может, басни Авиана, затем сосредотачивались главным образом на

Вергилии. Перед греческим языком благоговели, но вчуже: из него знали только азбуку, отдельные слова из глоссариев, отдельные фразы из Символа веры, молитв и литургии, но не более того.

Более основательные знания были только у ирландцев и у жителей южной Италии; единственными писателями этого времени, способными переводить с греческого, были ирландский философ Иоанн Эригена (о котором речь впереди) и итальянец Анастасий (ум. 897), человек с бурной жизнью, смутьян, антипапа, отлученный одно время от церкви, а потом ставший папским библиотекарем, послом в Константинополе и присяжным переводчиком греческих житий.

Школа требовала книг. Мастерские для переписки книг имелись в каждом хорошем монастыре. Рукописи, вывезенные при Карле Великом из Италии, рассеялись по монастырям, бережно переписывались, с надежными людьми перевозились с места на место, выменивались. Подавляющее большинство рукописей, по которым издаются теперь античные авторы, относится именно к IX в. и было написано именно в этих монастырских скрипто-риях. Эти рукописи были еще разрознены: так, Цицерон был известен почти весь, за исключением трех-четырех трактатов, но в каждом монастыре находилось не более двух-трех его сочинений; единый общеевропейский фонд латинских классиков сложился лишь позднее, к XII в., когда кое-что уже успело вновь затеряться. Однако уже IX век дал такую фигуру, как Сер-ват Луп, аббат Ферьерский (ок. 805 - 862 г.), ученик самых малоизвестных латинских классиков, лучший стилист своего времени, организовавший у себя в монастыре не только переписку, но и сверку текстов, опередив своими критическими приемами не только современников, но и дальних потомков. Письма Сервата Лупа напоминают письма итальянских гуманистов: он советуется о толковании трудных мест, просит одни рукописи и обещает другие, заботится хранить эти книгообмены в тайне, обсуждает орфографию и просодию; ему принадлежит фраза, немыслимая ни у какого другого человека его времени: «Мудрость, по-моему, заслуживает достижения уже ради ее самой». Те, кто не имел возможности обеспечить себя и свой монастырь такой библиотекой, как у Лупа, обзаводились сборниками эксцерптов, выписок, преимущественно философского и моралистического содержания; подчас такие выписки охватывали очень широкий круг авторов (конечно, часто из вторых рук). Сохранилось даже любопытное произведение с попыткой придать такому сборнику художественную форму - письмо Эрменриха Эльван-генского (тоже ученика Храбана Мавра) Гримальду Санкт-Галленскому (ок. 854): оно начинается похвалой учености Гримальда, затем говорится о пользе философии, о частях диалектики, о долгих и кратких гласных, о буквах и спряжениях, о жизни созерцательной и деятельной, о Вергилии, которого он видел во сне, положив под голову «Энеиду», о пользе древних поэтов для понимания Писания, опять об учености санктгалленцев, о прилагаемом при письме житии Гермольфа Лангрского, потом следуют выписки из сти-

хов Теодульфа, Муадвина и Авсония, рассуждение в прозе и стихах о Троице, выписки по географии с большими стихотворными цитатами и, наконец, шутливый рассказ о том, как некий «новый Гомер», объевшись полбенного хлеба, увидел во сне самого Орка, коловшего вшей трезубцем, но только рассмеялся, перекрестился, выбросил из головы мифологию и решил взяться за воспевание св. Галла, основателя Санкт-Галлена.

Однако главной заботой монастырских писателей была, конечно, не филология, а богословие. Комментарии к Священному Писанию составлялись повсюду, потому что без них невозможно было изучать Библию в школе. Они тоже представляли собой не что иное, как собрание эксцерптов из отцов церкви и позднейших толкователей - Беды, Алкуина, Храбана; они тоже сплошь и рядом переписывались из комментария в комментарий без обращения к первоисточникам. Исторические и реальные пояснения занимали здесь самое скромное место; главное внимание уделялось толкованиям аллегорическим, которые подразделялись на собственно аллегорические («Иерусалим есть образ Церкви Христовой»), аналогические («Иерусалим есть образ Царствия Небесного») и топологические («Иерусалим есть образ души страждущей»). Храбан Мавр оставил целый словарь библейских аллегорий: так, «вода» есть Святой Дух, Христос, высшая мудрость, многоглаголание, преходящая жажда, крещение, тайная речь пророков и т.д., всего 28 значений, каждое проиллюстрированное библейским текстом.

Точно так же, как экзегетическая литература, строилась на цитатах и полемическая литература. Феликс Урхельский, инакомыслящий богослов при Карле Великом, признал себя побежденным в споре с Алкуином потому, что Алкуин привел такие цитаты из отцов церкви, которых Феликс не знал. Богословские споры этих лет происходили, главным образом, из-за того, что из сочинений отцов церкви извлекались противоречащие друг другу суждения (таких было много) и примирялись у разных толкователей разными способами. Таковы были два самых беспокойных спора этого времени: о причащении (истинно или только символически превращается хлеб и вино в плоть и кровь Христову?) и о предопределении (Божья воля или человеческая воля предопределяет спасение души или ее погибель?). Особенно бурным был второй спор. Его начал Годескальк, дерзкий ученик Храбана, выдвинув на обсуждение несколько высказываний Августина (которые обычно замалчивались), позволявших думать, что Бог предопределяет людей не только к спасению, но и к вечной гибели. Хинкмар, блюститель ортодоксии, поручил написать опровержение ученому ирландцу Иоанну Эригене. Тот написал, что предопределение ко злу невозможно, ибо зло есть небытие (отсутствие добра), и даже загробный огонь не есть зло - в нем обитают равно и праведники, и грешники, но первым он сладок, а вторым мучителен (как солнечный свет для здоровых и для больных глаз): таким образом, не Бог, а грех сам себе служит наказанием. Такая диалектика была совершенно непривычна для ученой Европы; богословы бросились спорить уже не с

Годескальком, а с Эригеной, обвиняя его в том, что он подменяет богословие философией, а доводы святых отцов - софистикой; с трудом Хинкмару удалось положить спору конец компромиссом, похожим на игру слов: не человек предопределен к наказанию, а наказание предопределено человеку.

Иоанн Скот Эригена был единственным богословом своего времени, заслуживающим имени философа. Он один среди современников позволил себе повторить сентенцию Августина, что истинная философия и религия -одно и то же, и сказать, что разум может иметь силу без авторитета, а авторитет без разума не может. Среди современников он чувствовал себя белой вороной; Карл Лысый держал его при своем дворе не столько как учителя, сколько как диковинку учености. Греческая культура была ему ближе, чем латинская; неоплатоническое христианство сочинений Дионисия Ареопаги-та, которые он переводил на латинский язык, было его духовной пищей; по неоплатоническому образцу он построил свою философскую систему четве-роякой природы, в которой не было место Троице, а Творец был един с творением. Если бы его сочинения были поняты современниками, он погиб бы как еретик; но они остались непонятны, и только в XIII в. были запрещены как подспорье альбигойства.

Ближе к художественной прозе стояли два других жанра монастырской литературы - жития и видения. Жития сочинялись в IX в. во множестве; можно сказать, что это было массовое чтение своего времени, привлекавшее читателей нравственной поучительностью, описанием дальних странствий, опасностей и спасений, благочестивых чудес, подчас даже юмором; все они сочинялись по одному образцу, рисовали один и тот же облик идеального христианина, целые эпизоды из разных житий совпадают дословно во всем, кроме имен, но это только содействовало их доходчивости. Язык их прост, близок к разговорному и далек от литературной правильности, хотя ученые писатели и старались время от времени пересказывать бесхитростные старые жития изысканным новомодным слогом и даже перелагать их в стихи. Интересно, что аскетические мотивы в житиях IX в. подчеркнуты слабо и учащаются только в X в.; зато приметы местного патриотизма и политики выступают в них нередко, так что жития св. Бонифация или св. Галла то и дело отражают столкновения основанных ими аббатств Фульды или Санкт-Галлена с соседними владениями. Еще более интенсивно проникает современность в жанр видений. В видениях описывались для назидания верующих картины загробных кар и загробного блаженства, явившиеся во сне или в галлюцинации тому или иному ясновидцу; первые в латинской литературе образцы этого жанра мы видели в «Диалогах» Григория Великого, с IX в. видения выделяются из богословских трактатов, житий и хроник в самостоятельные произведения («Видение Веттина» Хей-тона), а потом объединяются в целые сборники. Злободневные мотивы составляют почти непременную часть видений: ясновидец или встречает в раю и в аду своих недавно скончавшихся современников, или слышит от не-

бесных сил прямые указания возвестить ближним то-то и то-то («Вот Господь соизволил услышать меня и, сойдя с неба, сиянием своим озарил меня... и сказал: "Прокляни тот день, когда Буркхард будет епископом!"»). Эта тенденция оказалась очень живучей и дошла до завершающего и самого знаменитого из «видений» средневековой литературы - до «Божественной комедии» Данте.

Переходя от прозы к поэзии, мы находим в монастырской литературе целый ряд интенсивно разрабатываемых жанров. Во-первых, это панегирическое послание, обращенное к духовным или светским властям; по сравнению с эпохой Карла Великого, когда в придворной поэзии панегирик был едва ли не господствующим жанром, теперь он отступает на второй план, но все же сохраняет значение. Во-вторых, это дружеское послание, обращенное не к высшему, а к равному; лучшие образцы этого жанра оставил тот же Валахфрид Страбон; здесь изливался тот лиризм, который для монаха не мог найти выхода в любовной поэзии. В-третьих, это поучительные послания и медитации в стихах преимущественно на богословские темы, иногда разрастающиеся до огромных поэм («Об умеренности» Милона). В-четвертых, это описательная поэзия, которая то и дело перекидывается с духовных предметов на светские: описание монастыря переходит в описание прекрасной местности, где он находится, а описание церковных праздников каждого месяца дополняется описанием картин природы и сельских работ. В-пятых, это «надписи» на различных церковных строениях, предметах утвари, книгах, подписи к картинам, эпитафии и пр. - прямое развитие жанра античной эпиграммы. В-шестых, наконец, это бесчисленные гимны и стихотворные молитвы, которые писались и пелись на протяжении всего средневековья. Все эти жанры варьировались на самые разные лады; в частности, в большой моде была форма эклоги (следствие культа Вергилия) - любая тема могла быть развернута (подчас довольно насильственно) в стихотворный диалог. Стихи объединялись в циклы, циклы обрастали предисловиями, посвящениями, молитвами, заключительными надписями и пр., по возможности в разных стихотворных размерах. Образцами стиля неизменно служили античные поэты (из языческих - преимущественно Вергилий, из христианских - Пруденций); из их стихов заимствовались слова, словесные обороты и даже целые полустишия. Поэты наперебой старались щегольнуть богатством стиля и для этого извлекали из глоссариев самые редкие и малопонятные слова, вставляли все грецизмы, какие знали, играли обилием синонимов, плеоназмами, гиперболическим нагромождением сравнений, эпитетов и пр. К началу X в. дело дошло до того, что иным поэтам приходилось писать на полях комментарии к собственным стихам.

Стихотворная техника каролингской поэзии требует особых пояснений. Здесь приходится различать целых три системы стихосложения - метрическую («метры»), силлабо-тоническую («ритмы») и силлабическую («секвенции»).

Метрическое стихосложение было унаследовано средневековьем от классической античности. Оно основывалось на упорядоченном чередовании долгих и кратких слогов, независимых от ударения. В живом языке различение долготы и краткости слога давно утратилось, поэтому писать такие стихи приходилось не «по слуху«», а «по науке». «Наука» состояла в том, что нужно было читать и заучивать во множестве стихи старых поэтов, запоминая, какие слова могут стоять на каком месте в стихе; был даже справочник, «Труд просодийный» Микона из Сен-Рикье (ок. 825), в котором были выписаны примеры употребления в стихе нескольких сотен слов (такие просодические словари для обучающихся латинскому стихосложению составлялись и издавались вплоть до XIX в. - обычно под заглавием «Gradus ad Parnassum»). Самыми употребительными размерами были, конечно, гекзаметр и элегический дистих, лирические метры представлялись роскошью, употреблялись реже и осваивались постепенно. Алкуин пользовался (очень скупо) пятью лирическими размерами, поколение Храбана Мавра знало их уже одиннадцать, поколение Валахфрида Страбона - семнадцать, поколение Хейрика Оксеррского - двадцать, причем среди них были не только завещанные античностью, но и новоизобретенные. Это была вершина развития средневековой латинской метрики: более она никогда не достигала такого богатства. В разработке метрических размеров каролингскими поэтами заметна та же погоня за диковинками, что и в разработке стиля: например, такой странный прием, рассечение слова, «тмесис» («ЭР - сладкозвучные эти стихи написаны - МОЛЬ ДОМ») у римских поэтов был редчайшим, а у средневековых поэтов встречается то и дело. Особенно бурное распространение получила в стихе так называемая «леонинская рифма» - созвучие конца первого полустишия с концом второго: в стихах начала IX в. такие строки еще единичны, а в начале X в. такими строками пишутся уже целые поэмы. Примером леонин в переводе может служить «Послание о пяти чувствах» Ноткера Заики. На современный слух эти рифмы почти не ощущаются, но средневековье ими упивалось. В метрическую поэзию мода на них перешла, конечно, из ритмической поэзии.

Ритмическим стихосложением в средние века называлось то, что теперь называется силлаботоникой: упорядоченное чередование ударных и безударных слогов, независимо от их долготы. Такие стихи могли писаться непосредственно на слух, без книжной выучки; поэтому ценились они меньше и считались уделом малообразованных писателей и читателей. Августин, одним из первых обратившийся к ритмам при сочинении гимнов, мотивировал это тем, что в них слова располагаются естественнее и, стало быть, понятнее простому народу. Основным образцом при разработке ритмических размеров были, конечно, старые метрические размеры: расположение ударных и безударных слогов копировало расположение долгот и краткостей в ямбическом диметре (излюбленный размер гимнов), хореистическом тетраметре (излюбленный размер лироэпических произведений) и других метрах. Были

и иные образцы; в ритмах ирландских поэтов чувствуется традиция национального кельтского силлабического семисложника, в ритмах готской графини Дуоды - влияние национального германского тонического стиха; наконец, были и интересные попытки создания оригинальных ритмических стихов и даже ритмических строф, подчас довольно сложных - например, в талантливых экспериментах Годескалька. Чем сложнее и непривычнее был ритм, тем больше он нуждался в дополнительном стихотворном признаке, отмечающем границы стихотворных строк; таким признаком стала рифма, обычно очень простая, односложная, напоминающая ассонанс. В начале IX в. рифма была лишь необязательным украшением в ритмических стихах, к началу X в. стала непременной: безрифменные ритмы полностью выходят из употребления.

Секвенции были самой своеобразной стихотворной формой каролингской поэзии. Это была проза, положенная на музыку. В западной литургии между чтением апостольского послания и чтением Евангелия пелись стихи псалмов, завершаемые возгласом «Аллилуйя!». Последнее «а» в этом возгласе протягивалось в очень долгую и сложную колоратуру. С VIII в. к этим колоратурам стали сочинять прозаические подтекстовки с прославлением Бога, святых или соответственного праздника; сочинялись они с таким расчетом, чтобы каждой ноте напева соответствовал один слог текста. Так как в пении участвовали два полухория - взрослых монахов и мальчиков, то на каждую колоратуру сочинялось два текста, со строго одинаковым количеством слогов, одинаковым расположением главнейших пауз и стремлением к одинаковому расположению ударений. По существу, это были строфа и антистрофа, составленные из силлабически (а не метрически, как в древности) тождественных стихов; художественный эффект достигался сочетанием свободы построения каждого стиха и строгости повторения его из строфы в антистрофу. Из цепочки таких строф и антистроф состояла вся секвенция; только начальная и заключительная строфы пелись обоими полухориями вместе. Эта стихотворно-музыкальная форма была разработана в IX в. в северной Франции и доведена до совершенства на исходе IX в. в южной Германии санкт-галленской школой поэтов во главе с Ноткером Заикой.

Не следует, однако, думать, что монастырской религиозной тематикой исчерпывалась вся латинская поэзия IX в. Хотя и на подчиненном положении, но в ней существовала и светская традиция - отчасти унаследованная от придворной культуры предшествующего периода, отчасти развившаяся уже в новых исторических условиях.

Во-первых, это - творчество Седулия Скота, ирландского эмигранта, бездомного «ученого поэта», зарабатывавшего на жизнь талантливыми славословиями своим покровителям - люттихским епископам, королю Карлу Лысому (любившему подражать великому деду в роли мецената), а заодно и другим вельможам и королям. Он продолжает традицию придворной панегирической поэзии, но любопытным образом вульгаризирует ее примени-

тельно к своему положению: он просит о вознаграждении, жалуется на бедность, голод и жажду, угождает покровителям не только чинной хвалой, но и веселыми шутками, - короче говоря, разрабатывает те мотивы и жанры, которые через два с лишним столетия станут центральными в поэзии ваган-тов. Что в этом Седулий не был одинок, показывают и некоторые другие стихотворения той же эпохи (например, анонимный «Стих об аббате Адаме»); но, понятным образом, сохранилось их лишь немного.

Во-вторых, это - жанр исторических поэм, идущий от Псевдо-Ангиль-берта и Эрмольда Нигелла и питаемый обильными заимствованиями из античного эпоса. К этому жанру относятся три произведения данной эпохи: «Деяния императора Карла Великого» неизвестного «саксонского пиита» (ок. 888) - пересказ летописи и Эйнхарда, с особым вниманием к покорению и крещению саксов: «Парижская война» Аббона Сен-Жерменского - описание осады Парижа норманнами в 885/886 г. и отражения их епископом Гоз-лином и графом Одоном, с добавлением нравственных наставлений для клира; «Славословие Беренгарию, непобедимому кесарю», - анонимная поэма в честь итальянского короля, в 915 г. принявшего императорский венец. Художественными достоинствами эти поэмы не отличаются и потому в нашем сборнике не представлены; интересно лишь, что в них достигает предела ученая темнота словаря и вычурность стиля - особенно у Аббона Сен-Жерменского, набравшего для своей поэмы из глоссариев самые фантастические слова.

В-третьих, это - злободневная дружинная и городская поэзия. Города Северной Италии в IX в. еще сохраняли память об античной древности: должностные лица здесь назывались консулами и трибунами, люди помнили мифы, Комо гордился Плинием, Мантуя Вергилием, латинский язык был понятен всем, и жители сочиняли патриотические стихи во славу собственного города и в поношение соседних (например, «Молитва о сохранении моденских стен»). Разумеется, такие стихи писались не метрами, а ритмами, и их поэтический язык питался не античными реминисценциями, а общедоступными библеизмами. На том же приблизительно уровне стояли и латинские кантилены, сочинявшиеся грамотными дружинниками (например, плач о битве при Фонтанете, автор которого принадлежал к итальянской дружине императора Лотаря). Из этой среды выйдет в следующих столетиях поэзия мини-стериалов-шпильманов. Ниже этого социального уровня латинская поэзия уже не спускалась: дальше начиналось царство народных языков.

В-четвертых, это латинские переложения сюжетов германского фольклора - такой же естественный результат соприкосновения двух культур в монастырской школе, как и германские переложения христианских сюжетов («Муспилли», «Хелианд», евангельская поэма Отфрида Вейссенбургского), появляющиеся впервые в том же IX в. Во главе этой группы произведений стоит, бесспорно, «Вальтарий» - загадочная поэма загадочного автора, в которой содержание древнегерманских героических сказаний получает форму

вергилианского эпоса, почти центона из вергилиевских стихов и полустиший. К этой же группе принадлежат немногочисленные новеллы в стихах (вроде сказки о быке и трех братьях), здесь же следует вспомнить - переходя от поэзии к прозе - о «Деяниях Карла Великого», коллекции народных легенд, составленной на латинском языке Ноткером Заикой. Все это - памятники самого конца IX в., результат долгого развития монастырской культуры и далеко продвинувшегося сближения ее с культурой народной.

Но это сближение монастырской культуры с народной имело не только положительные, но и отрицательные стороны. Не получая новых толчков извне, обреченная перерабатывать вновь и вновь культурное наследие времен Алкуина и Храбана, скудеющее с каждым поколением, разобщенная в разобщенной Европе, лишенная воздействия более культурных кругов, вынужденная применяться к нуждам безостановочного притока полуграмотных и вовсе безграмотных неофитов, монастырская культура стояла перед угрозой постепенной варваризации, полного растворения в народной культуре. Признаки этой опасности были вполне реальны: если вторая половина IX в. была временем обильнейшей и разнообразнейшей литературной продукции, то первая половина X в. поражает совершенным бесплодием. Ни одного сколько-нибудь значительного памятника к этому времени не восходит; монастырские хроники этих лет отличаются подчас такой фантастической испорченностью латинского языка, какая не имеет себе равных во всем средневековье. Императорской власти не существовало, папский авторитет был подорван лютой борьбой аристократических партий в Риме, с севера и запада Европу опустошали норманны, с востока - венгры; политический упадок сопутствовал культурному. Казалось, что вновь настали «темные века».

Из этого кризиса Европу вывело восстановление и укрепление императорской власти в X в. и папской власти в XI в.

Европейская школьная культура VIII-IX веков

Говоря о Каролингском Возрождении, обычно сосредоточиваются на личности Карла Великого и его окружении. Однако это не совсем верно. Эпоха Карла явилась центром и вершиной исторического периода, получившего его имя. Достижения культуры этого периода, с одной стороны, были подготовлены деятельностью предшественников славного короля, с другой -поддерживались и развивались в царствование его сына и внука, а затем послужили образцом для короля Альфреда Великого, правившего раннесред-невековой Англией, и, таким образом, были перенесены на другую почву.

Начало культурному процессу, известному под названием Каролингское Возрождение, было положено в VIII в. англосаксонскими миссионерами, которые проповедовали христианство варварским народам Северной Европы и несли им не только новую веру, но и новую культуру, соединявшую в себе наследие латинской и греческой античности и семи веков христианства. Монастыри, основанные этими миссионерами, становились центрами просвещения. В монастырских школах изучали латынь, которая была официальным языком Церкви, литературы, науки.

Создавая школы в областях, где жили недавние язычники, миссионеры-англосаксы воспроизводили ту систему образования, с которой они были хорошо знакомы у себя на родине.

Школы раннесредневековой Англии отразили процесс синтеза нескольких культур - античной, христианской и местных: кельтской и германской. Христианство было принесено на Британские острова дважды: во II—IV вв., когда была образована Бриттская церковь со своим особым укладом, просуществовавшая до V в., когда германские языческие племена англов, саксов и ютов переселились в Британию, и в 597 г., когда миссионеры, присланные в Англию св. Григорием Великим, начали проповедовать христианство германцам-язычникам. Они принесли на Британские острова свою церковную традицию, свои обычаи, отличные от обычаев ирландцев и бриттов, хотя догматически эти Церкви не различались. Две церковные практики, две культурные и литературные традиции долгое время существовали на Британских островах параллельно.

Ирландцы первыми в Западной Европе стали пользоваться латынью как языком литературы. Они уделяли большое внимание проблемам грамматики, риторики, метрики, создавая трактаты, которые продолжали античные традиции. Знания ирландцев в этой области очень пригодились англосаксам, а позже германским племенам Европы, которые приняли от ирландцев христианство и связанную с ним письменную культуру.

Начало влияния ирландцев на англосаксов в области образования можно с уверенностью отнести к середине VII в., когда ирландец Майлдуб прибыл в Англию и основал школу в современном Мальмсбери. Эту школу в юности посещал Альдхельм, первый значительный англосаксонский автор, писавший по-латыни. Не только ирландцы приезжали в Англию и основывали там школы. В обычае англосаксов была учеба в Ирландии.

В Кентербери, где с 597 г. обосновались римские миссионеры, по указанию Августина, первого архиепископа Кентерберийского, была основана школа, где преподавали так же, как и в школах Рима. Во второй половине VII в. Кентерберийская школа стала выдающимся центром классического средневекового образования благодаря деятельности уроженца Тарса Кили-кийского Феодора, ставшего архиепископом Кентерберийским в 669 г., и его помощника Адриана, происходившего из провинции Африка. Программа Кентерберийской школы в 670-673 гг. известна: это римское право, метрика, арифметика, астрономия, музыка, а также риторика.

Феодор первым проявил интерес к культуре раннесредневековой Англии. Он, возможно, поощрял использование древнеанглийского языка как языка литературы. Можно предположить, что изучение древненемецкого языка в каролингских школах является продолжением традиции, принятой в англосаксонской школе.

Ученики Феодора и Адриана становились, в свою очередь, учителями, и среди их учеников выделяются двое уже упоминавшихся людей: Беда Досточтимый (672/3-735) и Винфрид-Бонифаций (ок. 675-754). Оба они сыграли большую роль в распространении христианской веры и просвещения среди варварских народов Европы. Произведения Беды - «Толкования на Свщ. Писание», проповеди на евангельские тексты, жития, трактаты по орфографии, метрике, риторике - широко использовались Винфридом и его помощниками в их миссионерской деятельности, так как они были написаны с учетом особенностей германского мировоззрения.

Винфрид, его ученики и последователи основывали в Европе монастыри, известные не только как миссионерские центры, но и как школы, которые давали образование уроженцам Германии и Франкии, принявшим христианство. В правление Карла Великого и его преемников монастыри, основанные миссионерами-англосаксами, стали активными участниками королевских реформ.

При дворе Карла Великого была начата школьная реформа. От имени короля было выпущено два документа, возможно составленных Алкуином:

«Epistola de litteris colendis» (между 786 и 800 гг.) и «Admonitio generalis» (март 789 г.).

В «Epistola de litteris colendis» говорится, что практики религиозной жизни и монашеская дисциплина должны сопровождаться обучением грамоте способных к учению, ибо «как монашеское правило направляет к чистоте поведения, так постоянное упражнение направляет и учит и учителей, и учеников искусству сочетания слов, чтобы те, кто стремится угодить Богу правильной жизнью, не упускали возможности угодить Ему и правильной речью». По мнению Карла, письмо, написанное с ошибками, плохо, но священный текст, вследствие неграмотности истолкованный неправильно, еще хуже, ибо приводит к ереси. Король предписывает Баугульфу (второй настоятель Фульды, 779-802) побуждать к учению тех, кто «имеет желание и способность учиться самому и учить других».

Общее наставление «Admonitio generalis», изданное в 789 г., предписывает каждому прихожанину знать наизусть молитвы «Верую» и «Отче наш» и быть способным петь во время службы молитвы «Sanctus» и «Gloria Patri». Священникам предписывается учить свою паству грамоте и следить за тем, чтобы в богослужебных книгах не было ошибок: «И пусть будут созданы школы для того, чтобы учить мальчиков псалмам, пению по нотам, счету и грамматике при каждом монастыре и епископском доме. И надлежащим образом исправляйте кафолические книги, ибо часто, когда люди желают как подобает молиться Богу, они все же делают это ненадлежащим образом из-за неисправленных книг. И не разрешайте мальчикам портить книги во время чтения или во время переписывания, и если есть нужда переписать Евангелие, Псалтирь или миссал, пусть мужи в совершенном возрасте исполнят труд писания со всем усердием». Открытие школ «при каждом монастыре и епископском доме» означало развитие не только монастырских школ, но и соборных в крупных городах - центрах диоцез.

Школьная реформа, по мысли Карла, должна была привести к созданию единой системы образования. Школы устраивались «по обычаю Священного дворца», т.е. придворной школы, о чем Карлу сообщал, например, Лейд-рад, епископ Лионский. Гот Теодульф, возведенный в 798 г. в сан епископа Орлеанского, обратился к клиру своей диоцезы с капитулярием, в котором наряду со многими важными вопросами церковной жизни указывалось, чтобы «пресвитеры устраивали школы в небольших городах и деревнях» и безвозмездно учили детей начаткам грамоты. В случае если те же пресвитеры пожелали бы дать образование детям своей родни, им предлагались на выбор школы «церкви Св. Креста» (при соборе Орлеана), монастырей Аниан, Св. Бенедикта, Св. Лифарда и некоторые другие. Организация монастырских и соборных школ при поддержке королевской власти продолжалась на протяжении всего IX в.

При дворе Карла работал скрипторий, где опытные писцы изготавливали копии рукописей, которые являлись основой реформ, задуманных им:

сборники церковных канонов, бенедиктинский устав, Библия. Для переписывания книг был выработан особый тип письма, так называемый каролингский минускул, красивый и легко читаемый. Впервые его применили в скриптории монастыря Корби, поддерживавшего постоянные связи с двором Карла. По инициативе Алкуина этот тип письма был принят в придворном скриптории и благодаря тому, что он употреблялся при изготовлении рукописей, которые, по замыслу короля, должны были рассылаться по всему государству, быстро вошел в употребление.

В этом же скриптории переписывались для частных лиц и монастырских библиотек редкие произведения античных и раннехристианских авторов. Состав дворцовой библиотеки оказывал значительное влияние на формирование собраний новооснованных монастырей, более старые собрания книг обогащались благодаря настоятелям, не порывавшим связей с придворными кругами. Так, в собрание библиотеки монастыря Корби, куда удалились близкие родственники Карла Адальхард и Вала, входили и те рукописи, что были привезены в монастырь, и те, что были изготовлены в монастырском скриптории. В состав книжного собрания входили сочинения не только западных, но и восточных отцов церкви - св. Василия Великого, св. Григория Нисского, а также произведения Феодора Мопсу-эстского.

В некоторых монастырях составлялись каталоги книг, имеющихся в библиотеках. Из сохранившихся каталогов монастырей Сен-Рикье (831 г.), Мурбах и Санкт-Галлен (оба середины IX в.) видно, что постепенно складывался список книг, обязательных для библиотеки любого монастыря: Библия, произведения западных и восточных отцов церкви (св. Амвросия Медио-ланского, св. Иеронима, св. Августина, св. Григория Великого, св. Илария Пиктавийского, св. Василия Великого, св. Иоанна Златоуста, св. Афанасия Александрийского), исторические сочинения античных и раннехристианских авторов (Ливии, Саллюстий, Орозий), сочинения Кассиодора, Боэция, грамматические и риторические трактаты.

В этом отношении показателен каталог монастыря Лорш, основанного Хродегангом Мецским в 764 г. Лорш пользовался покровительством королевской семьи, благодаря чему монастырская библиотека менее, чем за полвека своего существования, стала одним из богатейших книжных собраний в королевстве. Каталог, поделенный на 63 рубрики, включает в себя почти 600 книг. 18 рубрик посвящены трудам св. Августина, 6 - трудам св. Иеронима. В каталоге также есть и сочинения античных авторов: Вергилия, Лукана, Горация, Цицерона, Сенеки, Плиния Старшего, Солина.

Наиболее ранние по времени библиотечные каталоги Фульды сохранились, к сожалению, в отрывках. Наиболее полный из них содержит названия ста десяти книг. Среди них - произведения античных и позднеантичных авторов: Светония, Аммиана Марцеллина, Колумеллы, Тацита, письма Плиния Младшего.

Библиотека монастыря Рейхенау, основанного выходцем из Испании Пирмином (724 г.), поначалу состояла всего из 50 книг, но постоянно росла благодаря приобретениям и дарам знатных паломников. С 821 по 846 г. книги находились в ведении Регинберта, составившего подробное описание книжного собрания. Первый из пяти составленных им списков книг, самый ранний, содержит более 400 названий. В четырех остальных указываются книги, приобретенные Регинбертом за 25 лет его библиотечного послушания. Благодаря его трудам ко второй половине IX в. Рейхенау обладал большим собранием не только богословской, но и античной литературы. Так, монастырю принадлежали рукописи Персия, Овидия, Стация, Макробия, Сенеки, Гигина, Саллюстия.

Дворцовая школа существовала еще со времени Карла Мартелла или, по крайней мере, Пипина, но тогда основной целью образования было усвоение юношами благородного происхождения придворного этикета и военного искусства, начал грамотности. Эта школа должна была готовить писцов, которые могли бы составлять документы, необходимые для дворцовой канцелярии.

Поскольку уровень образования франкского духовенства был весьма невысок и оно не могло быть исполнителем идей Карла, он пригласил к своему двору образованных людей из других стран. Для этого обстоятельства сложились благоприятно. В результате военных экспедиций против лангобардов, саксов и аваров в распоряжении короля оказались казна и земельные угодья, которыми он мог бы награждать своих помощников и оплачивать изготовление рукописей и строительство новых по замыслу зданий. Двор Карла, часто менявший место жительства, с конца 770-х годов по 794 г. стал задерживаться в Ахене. Почти за 14 лет Карл сменил только шесть дворцов. Спокойная и обеспеченная жизнь способствовала приглашению ученых людей из соседних государств.

После падения королевства лангобардов ко двору Карла прибыли Петр Пизанец (до 769) и Фардульф (ок. 774). Фардульф был привезен как пленник и заложник, но через некоторое время стал верным соратником Карла, исполнял дипломатические поручения и получил награду за раскрытие заговора против короля в 792 г. - был назначен настоятелем монастыря Сен-Дени. Петр Пизанец возглавлял дворцовую школу в 775-780 гг. Он был представителем античной риторской школы. При дворе Карла он ограничивался в основном тем, что учил короля и его приближенных правильно писать по-латыни, сочинять изящные стихи и читать античных авторов. Тем не менее, Петр оказал определенное влияние на систему каролингского образования, ибо всегда находились люди, хотя и в небольшом количестве, которые с увлечением читали античную литературу, не только в практических целях, например, чтобы расширить знание языка, но и для получения эстетического удовольствия. Петр оставался при дворе долгое время, преподавая грамматику. В частности, учеником Петра был Карл.

В это же время из Северной Италии приехал во Франкию еще один весьма образованный и талантливый человек - Павлин. Он прожил при дворе Карла до 787 г., участвуя в работе дворцовой школы. Позже, в 787 г., он получил сан патриарха Аквилеи.

Павел Диакон, много лет бывший учителем при дворе герцога Беневен-то, а затем поступивший в монастырь Монте-Кассино, приехал ко двору Карла в 782 г. Карл оставил Павла при дворе, где тот провел девять лет до своего отъезда в Монте-Кассино, преподавая грамматику.

Однако в 780 г. Карл нуждался не столько в учителях для удовлетворения личного интереса к античной литературе, сколько в священниках, способных осознанно совершать богослужение на латыни, в епископах, готовых проводить в жизнь реформы, в образованных мирянах-советниках. В качестве главы придворной школы, которая стала своеобразной лабораторией реформ, ему нужен был человек, опытный в обучении тех, у кого латынь не была родным языком. Поэтому, как уже говорилось выше, Карл решает поставить во главе дворцовой школы англосакса Алкуина.

Алкуин родился в Йорке в 735 г. Он происходил из благородной семьи и был родственником Виллиброрда, одного из первых проповедников христианства на севере Европы. Алкуин воспитывался вдоме архиепископа Йоркского и получил образование в соборной школе Йорка. Его учителями были ученики Беды. До того как Алкуин встретился с Карлом в Парме в 781 г., его жизнь складывалась в Англии вполне успешно. Он был известен своей ученостью в Нортумбрии и слыл не последним в окружении архиепископа, так что король избрал его главой посольства, отправлявшегося в Рим за паллием для новоизбранного предстоятеля Йоркской диоцезы.

Алкуин был приглашен Карлом ко двору как человек, способный наладить подготовку миссионеров для новозавоеванных саксонских земель и, таким образом, продолжить дело Виллиброрда и Винфрида-Бонифация. Однако вскоре планы Карла изменились, и Алкуин возглавил дворцовую школу. Это произошло в 782 г.

Перед ним стояла задача создать школу, способную соперничать с той, в которой он сам получил образование, а именно: со школой в Йорке, долгое время остававшейся лучшей школой раннесредневековой Европы. Как уже говорилось выше, став главой дворцовой школы, Алкуин оставил преподавание грамматики Петру Пизанцу, сам же преподавал риторику, диалектику, астрономию и, вероятно, другие науки, входящие в «квадривиум». Среди его учеников был и сам Карл.

Программа, намеченная Алкуином, была основана на преподавании «семи благородных искусств». Предметы объединялись в «тривиум»: грамматика, риторика и диалектика, и «квадривиум»: арифметика, геометрия, начала астрономии, музыка. Алкуин сосоредоточил свое внимание на предметах, входящих в «тривиум». Грамматика включала в себя не только знание букв, звуков, слогов, слов, но и фигур речи, стихотворных размеров. Алкуин со-

ставил особые учебники для дворцовой школы, где материал излагался в форме диалогов. В основу этих учебников легли произведения многих известных авторов. Так, трактат Алкуина «О риторике» опирается на Цицеро-ново «О нахождении» с добавлениями из Юлия Виктора и, возможно, Касси-одора. Работы тех же авторов использованы и в трактате «О диалектике»; кроме того, очевидно его знакомство с Боэцием, Исидором Севильским, так называемыми «Категориями» Аристотеля.

В придворной школе ученики решали задачи на логическое мышление и на счет. Например, ученику предлагалось подсчитать, сколько голубей сидит на лестнице, имеющей сто ступенек, если на первой ступеньке сидит один голубь, на второй два, на третьей три и так далее. Другая задача, известная и в наши дни, - о волке, козе и капусте - также была сочинена Алкуином.

Алкуин стал одним из советников Карла. Он был горячим сторонником военных действий против саксов, хотя и выступал против политики насильственного обращения их в христианство, так как на Британских островах помнили предписание св. Григория Великого о мирной проповеди с учетом особенностей культуры местного населения. Именно к Алкуину Карл обращался за советом, как строить отношения с папским престолом, и поручил ему возглавить реформы Франкской церкви.

Карл щедро вознаградил Алкуина, выполнив все обещания, которые дал ему, приглашая в Европу. Алкуин стал настоятелем нескольких монастырей, среди которых был и монастырь Св. Мартина в Туре, куда он удалился в 796 г. и жил до самой своей кончины в 804 г. Монастырь Св. Мартина был одной из богатейших обителей империи. Говорили, что его настоятель может проехать всю империю, от края до края, останавливаясь на ночлег только на землях своего монастыря.

Вместе с Алкуином на континент приехали многие его ученики, например Фридугиз, получивший при дворе должность воспитателя Гислы и Ро-труды, сестры и дочери императора, а после смерти Алкуина ставший настоятелем монастыря Св. Мартина Турского; Хвита (Кандид, или Визо), возглавивший дворцовую школу после того, как Алкуин удалился в монастырь Св. Мартина в Туре; Иосиф Скот, известный как автор фигурных стихов.

При дворе находилось также несколько ученых франков. Наиболее выдающимися из них были Адальхард и Ангильберт. Оба они принадлежали к франкской знати и воспитывались при дворе Карла. Адальхард, близкий родственник Карла, с ранней юности жил при дворе и занимал высокое общественное положение, но в 20 лет вступил в братию монастыря Корби, откуда уехал в Монте-Кассино. Карл пригласил его вернуться и сделал его настоятелем Корби, а в 774 г. назначил его одним из советников короля Ломбардии Пипина, тогда еще ребенка. После смерти Пипина в 810 г. Адальхард остался главным представителем и советником Карла в Ломбардии.

Ангильберт был достаточно молод и смог стать учеником Алкуина. Он был назначен настоятелем монастыря Сен-Рикье, кроме того, входил в число советников короля.

Гот Теодульф, предположительно родом из Сарагосы, получивший образование в Нарбонне в Септимании, приехал ко двору Карла в 794 г., когда ему было уже 34 года, возможно, в результате политического или религиозного преследования в Испании. Его знакомство с литературными традициями поздней античности и знание Священного Писания показывали, что в Испании, даже захваченной арабами, христианская культура не была в забвении. Он стал епископом Орлеанским, настоятелем нескольких монастырей, а также исполнял дипломатические поручения в южной Аквитании.

Кроме англосаксов при дворе Карла жили и ирландцы, например некий Кадак, чье толкование Свщ. Писания рассердило Теодульфа, и Дунгал, интересовавшийся астрономией.

При дворе Карла также находились люди, не столь известные литературными дарованиями, например Беорнрад, настоятель монастыря Эхтер-нах, основанного его родственником, одним из первых миссионеров-англосаксов, Виллибрордом, позднее епископ Сансский. Алкуин происходил из той же семьи, что и Беорнрад, и по просьбе последнего написал «Житие св. Виллиброрда». Друг Алкуина, Арнон Сент-Амандский, ставший позднее епископом Зальцбургским, несколько раз выполнявший важные дипломатические поручения, в том числе и в Риме, был большим любителем изящной словесности, в его личной библиотеке насчитывалось 150 книг.

Алкуин полагал, что при покровительстве Карла собрание ученых мужей станет новой Академией по образцу Академии Платона. В одном из посланий к королю он писал: «...многие подражают Вашему славному стремлению и намерению, чтобы во Франкии были созданы новые Афины, вернее, более замечательные, чем древние, ибо они, благодаря распространившемуся учению Господа Христа, превосходят всю премудрость и опытность Академии. Древние Афины прославились, просвещенные лишь Платоновским учением, воспитанные семью благородными искусствами; новые же Афины, вдобавок еще обогащенные седмиобразной полнотой Святого Духа, побеждают все великолепие светской премудрости». Символом союза античности и христианства служили прозвища участников собраний новой Академии; согласно средневековому пониманию имени, они одновременно указывали на род занятий присутствующих и содержали в себе в сжатом виде программу их деятельности на будущее. Так, Карла называли Давидом в честь библейского царя, отличавшегося мудростью, военным талантом и в то же время любовью к музыке и поэзии. Эйнхард, создавший планы дворца и часовни в Ахене, получил имя Веселиил в память о строителе Соломонова храма и искусном ремесленнике. Ангильберт, написавший эпическую поэму о походе Карла в Италию, был прозван Гомером; Павлин, будущий патриарх Аквилейский, - Тимофеем, подобно ученику св.ап. Павла,

Алкуин - Флакком. Еще один член Академии носил имя Назон в память о поэте Овидии.

Традиции дворцовой школы продолжались и Людовиком Благочестивым, и Карлом Лысым. В предисловии к «Житию св.Германа» Хейрик Оксеррский хвалит Карла Лысого за его образованность и покровительство ученым, называя его, как некогда называли его деда, «мудрым Соломоном», и упоминая о школе, которая находилась во дворце, где каждый день ученики предавались как ученым занятиям, так и военным упражнениям. Из стен этой школы, руководимой Иоанном Скотом Эригеной, вышли такие деятели конца IX в., как Радбод, епископ Утрехтский (899-917), автор латинских стихов, проповедей о святых и «Книжечки о чудесах св. Мартина», и Стефан, епископ Льежский (901-920), литургист, композитор, создавший песнопения к службе Св. Троице, переработавший для чтения за службой прозаическое «Житие св. Ламберта Маастрихтского» и составивший стихотворное житие этого же святого. В придворной школе в период после 864 г. преподавал и некий «философ» Маннон, предположительно принадлежавший к соборной школе Лана, которая славилась, в частности, преподаванием греческого языка.

Похвалы Карлу-внуку как просвещенному государю были вполне оправданны. При его дворе жил такой ученый муж, как Луп Ферьерский. Образованные люди, занимавшие довольно высокое положение в обществе, совершали богослужение в придворной капелле или просто были приближенными короля, как Пардул, епископ Ланский, вместе с Храбаном Мавром участвовавший в 849 г. в богословском споре с Годескальком, и Людовик, настоятель монастыря Сен-Дени, двоюродный брат Карла Лысого, остававшийся до самой своей смерти (867 г.) бессменным канцлером короля. Иоанн Скот Эригена также жил при дворе, о чем сообщает епископ Пардул клирикам Лиона, и, возможно, сделал там новый перевод Дионисия Ареопагита. Возможно, также, что приезжали ко двору и те писатели и богословы, которые посвящали свои произведения королю, а именно: Фрекульф из Лизьё, переписывавшийся с Храбаном Мавром и побудивший его написать книгу толкований на Пятикнижие; Ратрамн, монах монастыря Корби, один из выдающихся церковных писателей IX в., автор трактата «О Теле и Крови Господних», вызвавшего полемический отклик в виде одноименного трактата со стороны его учителя, настоятеля того же монастыря, богослова и автора многих сочинений Пасхазия Ратберта; Хинкмар, архиепископ Реймсский, богослов и участник многочисленных религиозных споров IX в., например спора о предопределении; Иона Орлеанский, игравший большую роль в церковной жизни Франкии, перу которого принадлежит важный для IX в. трактат о почитании икон.

Королевские капитулярии и решения церковных соборов предписывали клирикам разных чинов, от пресвитеров до епископов, открывать школы. До нашего времени дошли сведения о более чем 70 школах каролингской

Европы, связанных в основном с монастырями и соборами. Школа могла помещаться в отдельном здании, как это было, например, в Лукке, или, согласно предписанию Людовика Благочестивого, в двух отстоящих далеко друг от друга помещениях, отдельно для будущих монахов и для мирян (план монастыря Санкт-Галлен). Ученики могли разделяться по своим способностям на чтецов, певцов и писцов, как Алкуин рекомендовал сделать своим соотечественникам - архиепископам Йоркскому и Кентерберийскому. Совет Ал-куина был основан на личных наблюдениях. В правление династии Каролин-гов некоторые школы приобрели специализацию. Так, Соборная школа Меца и школа монастыря Сен-Вандриль стали известны как центры изучения музыки, причем школа Меца считалась главной школой музыки в королевстве.

В течение IX в. школы в разных областях королевства могли приходить в упадок и восстанавливались, когда епископ этой диоцезы приглашал прославленных учителей из других школ. Когда епископом Реймсским стал Фулькон (883-900), он обнаружил, что не только приходские, но и городские соборные школы нуждаются в преобразовании. Он не только сам начал преподавать в соборной школе Реймса, но пригласил двух лучших учителей своего времени - Ремигия Оксеррского (ок. 841-ок. 908) и Хукбальда Сент-Амандского (ок. 850-930), соединив таким образом лучшее из практики нескольких школ.

Как уже говорилось, для Алкуина и его учеников, считавших себя наследниками античной учености, основой программы образования стали семь свободных искусств, разделенных на «тривиум» и «квадривиум». Проще всего познакомиться с ними было, читая вторую и третью книги «Этимологии» св. Исидора Севильского или «Установления» Кассиодора. Отрывки из этих книг, рассказывающие о семи свободных искусствах, часто входили в состав сборников, предназначенных для преподавания в школах. Позже ученик Алкуина Храбан Мавр (ок. 780/4-856), исполняя послушание учителя в школе Фульды, по просьбе братии, готовившихся к принятию пресвитерского сана, составил книжечку «Об образовании клириков». Первая часть ее кратко рассказывает о церковном здании, церковной иерархии, облачениях, Св. Таинствах, в особенности о крещении и евхаристии, и о миссе. Вторая часть посвящена краткому изложению церковных служб, церковному году, праздникам, песнопениям, Библии, основным молитвам и ересям. Третья часть излагает программу, основанную на знании семи свободных искусств -грамматики, риторики, диалектики, математики, арифметики, геометрии, музыки, астрономии и философских сочинений. В основу своей книжечки Храбан положил труды св. Августина «О христианском учении», св. Григория Великого «Правило пастырское», уже упоминавшиеся сочинения св. Исидора Севильского и Кассиодора. Преподаватели монастырских школ также составляли сборники, включавшие в себя труды (или отрывки из них) по свободным искусствам. В библиотечном каталоге монастыря Рейхенау

2. Памятники средн. лат. лит. VIII-IX вв. 33

Прежде чем приступать к изучению семи свободных искусств, нужно было овладеть основами грамотности. Обучение грамоте в каролингской школе начиналось с письма, чтения, пения и счета. Сначала ученики затверживали буквы и учились их писать на дощечках, покрытых воском. Это было удобно, так как можно было много раз использовать одну и ту же поверхность. Более опытные в искусстве письма учились писать перьями на пергаменте. На пустых листах рукописей сохранились следы их трудов: «Кто не умеет писать, тот осел», «Святая Мария, научи меня писать пером», «Учись, отрок, зарабатывать на хлеб умелыми руками», «Учись писать, отрок, чтобы не быть осмеянным».

Первым из семи искусств, ведущих к познанию Божественной Премудрости, считалась грамматика. Марий Викторин, цитируя Варрона, дает грамматике следующее определение: «Искусство грамматики, которое мы называем литературой, есть наука о том, что говорят поэты, историки и ораторы; главное назначение этого искусства - писать, читать, понимать и доказывать». В системе средневекового образования изучение «литературы», т.е. предметов, связанных с языком и текстом (латинского языка, грамматики, риторики), стояло на первом месте. Латинский язык, язык Церкви и культуры, приобрел особое значение в землях, населенных язычниками-германцами, для которых этот язык не был родным. Если уроженец Италии или Испании не изучал латынь и латинскую грамматику в школе, он все же мог говорить и писать на плохой латыни; если же германец пренебрегал знанием этого языка, он оставался неграмотным.

Столкнувшись с необходимостью преподавать латынь как неродной язык, англосаксы и ирландцы к концу VII в. создали особый тип учебника -начальную грамматику, - знакомивший учащихся с частями речи и их свойствами. Учебники такого рода были принесены во Франкию англосаксонскими и ирландскими миссионерами. Кроме того, монастырские школы имели в своем распоряжении еще два вида учебников: комментарии к трактатам Доната и так называемые regulae, знакомившие учащихся с правилами склонения и спряжения латинских существительных и глаголов.

Учителя каролингской школы продолжали использовать в преподавании латыни античные трактаты. К середине IX в. появилось большое количество рукописей, содержащих наиболее полезные для преподавания грамматические трактаты - Доната, Консентия, Фоки, Евтихия, Присциана. Так, до наших дней дошел полный текст произведений Присциана второй четверти века, переписанный в Туре, возможно имеющий отношение к школе, где преподавал еще Алкуин. На полях этой рукописи сохранились современные ей глоссы, позволяющие понять, каким образом происходило преподавание. Объясняя новый материал, учитель по имени Эрменгарий приводил примеры из блаж. Августина, св. Амвросия Медиоланского, св. Исидора Севиль-ского, Досточтимого Беды. Он также сочинял простейшие примеры, содержавшие имена людей из его окружения, возможно, его учеников: «Alloquitur

2* 35

Ermengarius Derbodum» - «Эрменгарий беседует с Дербодом» или «Lego ego Ermengarius, legis tu Cicero» - «Читаю я, Эрменгарий, читаешь ты, Цицерон».

Каролингская школа, опираясь на опыт предшественников, создавала и собственные учебники, которые можно объединить в три группы: начальные грамматики, в основу которых были положены трактаты Доната «Ars minor» и «Ars major», содержавшие основные сведения о природе и свойствах частей речи и дополненные информацией о латинских спряжениях и склонениях; небольшие трактаты, обычно называвшиеся «Declinationes nominum» или «Coniugationes verborum», содержавшие парадигмы спряжений и склонений, а также примеры из священных текстов; комментарии, детально рассматривавшие текст Доната, подобно комментариям к Священному Писанию. Например, грамматические трактаты, написанные Павлом Диаконом и Петром Пизанским, членами Академии Карла Великого, сходны с грамматиками, привезенными во Франкию англосаксонскими миссионерами; комментарии к трактатам Доната, составленные учеными ирландцами, продолжают традицию античных грамматических комментариев и одновременно ирландскую экзегетическую традицию. С начала IX в. особое распространение получили грамматические трактаты в диалогической форме. Таков, например, трактат Алкуина «Dialogus Franconis et Saxonis de octo partibus orationis» - беседа между 14-летним франком и 15-летним саксом, в которой - в виде вопросов и ответов - излагаются сведения из трактатов Присциана и Доната.

Изучая грамматику латыни, неродного языка, ученики каролингской школы обращались к глоссариям. Различные глоссарии того времени известны нам по их первым словам, например «Abstrusa» (составлена не позже начала VII в.) или «Abolita» (составлена не позже начала VIII в.). Глоссы, входящие в состав «Abstrusa», взяты в основном из комментария к Вергилию. «Abolita» содержит глоссы к Вергилию и некоторым пьесам Теренция; составители этого глоссария также обращались к трактату Феста «О значении слов».

В последней четверти VIII в. во Франкии, скорее всего в Корби, был составлен «Liber glossarum», бывший одновременно и словарем, и энциклопедией. Главным источником для словарной части послужили упоминавшиеся выше «Abolita», «Abstrusa» и глоссы из различных рукописей Вергилия; в основу энциклопедических статей положены сочинения св. Исидора Севильского, блаж. Августина, блаж. Иеронима, Орозия и некоторых других авторов.

Не менее важными для изучения латыни оказывались двуязычные списки слов, в которых латинские слова переводились на англосаксонский или верхненемецкий языки.

Большое значение в каролингской Европе уделялось изучению греческого языка. С одной стороны, греческий язык был одним из трех «священных языков» Церкви, с другой - возрождение идеи Римской империи и объединение ее бывших областей под властью христианского императора придавало изучению греческого языка политический смысл.

Образованному франку можно было изучить греческий язык, обращаясь к трем источникам, первым из которых были греки, жившие во Фран-кии. И отец Карла Великого, Пипин, и сам Карл поддерживали дипломатические отношения с Византией. Предполагалось, что сестра Карла, Гисла, а затем его дочь Ротруда будут выданы замуж за византийских императоров. Обе обучались греческому языку. В правление Пипина для обучения Гислы по инициативе римского папы Павла I во Франкию были присланы первые греческие книги. О том, по каким именно книгам Гисла должна была изучать греческий язык, известно из письма папы королю: несколько богослужебных книг, в их числе антифонал, «а также "Искусство грамматики" Аристотеля (так!), Дионисия Ареопагита, (трактаты) по геометрии, орфографии, грамматике, все написанные греческой речью». О том, что одним из членов придворной Академии Карла был грек, свидетельствует Ал-куин, называя его «греческим мудрецом» и «афинским философом». Греки жили во франкских монастырях. Так, считается, что первый перевод трудов св. Дионисия Ареопагита, осуществленный в монастыре Сен-Дени при настоятеле Хильдуине (в правление Людовика Благочестивого), был сделан при участии монахов-греков. Греки и вообще путешественники из восточных областей бывшей Римской империи, пересекая Альпы, останавливались во франкских монастырях. Своим гостеприимством был известен монастырь Рейхенау, пользовавшийся покровительством двора. В нем в 837 г. останавливалось посольство Василия, патриарха Иерусалимского, и Христофора, патриарха Александрийского; из монастырской гостевой книги известно, что путешествующие греки были в Рейхенау частыми гостями; одно время там проживал св. Мефодий, просветитель славян. Однако общение с носителями языка могло быть полезно изучающему греческий язык в том случае, когда сами греки обладали достаточными знаниями, чтобы обучать своему языку. В противном случае могли возникнуть недоразумения. Например, грек, консультировавший Лупа Ферьерского относительно произношения некоторых слов своего языка, ориентировался на современное греческое, то есть византийское, произношение, тогда как Луп был знаком с классическим произношением этих же слов по трактату Присциана, и невозможность разрешить это противоречие привела ученого франка в некоторое недоумение.

Вторым источником знаний вообще и греческого языка, в частности, для каролингской Европы были ирландцы, после 840 г. переселявшиеся во Франкию по причине частых набегов викингов на их родную страну. Наиболее известным среди них был уже упоминавшийся выше Иоанн Скот Эриге-на, живший при дворе Карла Лысого. Эригена поддерживал тесные отношения с группой ученых ирландцев, обосновавшихся в Лане и пользовавшихся покровительством ланских епископов, например Пардула, который занимал ланскую кафедру с 848 по 857 г. В это время соборную школу Лана возглавлял один из ученых ирландцев, Мартин Скот (ум. 875), занимавшийся препо-

Μ *1рИн
*r

^^^^^^^^H >f><»f^rpii»rr W/rneHi*

даванием греческого языка. Ему принадлежали дошедшие до наших дней большой греко-латинский и маленький латино-греческий словари и несколько рукописей, которые дают понять, как велось преподавание греческого языка. В число этих рукописей входят греческая грамматика, глоссарии, содержащие греческие слова из грамматики Присциана, из писем блаж. Иеронима, из сжатого переложения «Десяти категорий» Аристотеля, приписываемого св. Августину, и даже из стихов Иоанна Скота Эригены. С соборной школой Лана поддерживала тесные связи школа монастыря св. Германа в Оксерре. Хейрик Оксеррский, составитель «Жития св. Германа», изучал греческий язык под руководством ирландца Илии, позже (ок. 862) ставшего епископом Ангулема.

Кроме Византии и Ирландии, третьей областью, игравшей важную роль в распространении греческого языка, была Италия, в южных областях которой население говорило по-гречески. Так, один из двух больших греко-латинских словарей, известных в каролингской Европе, «Ps.Cyril», был, возможно, составлен в византийской Италии для нужд тех, кто желал читать на греческом языке.

Изучение греческого языка было затруднено тем, что большинство словарей, глоссариев и учебных пособий, которые переписывались в эпоху Каролингов, было рассчитано не на бывших варваров, стремящихся овладеть греческим языком, а на греков, желающих читать по-латыни. Однако уже в середине IX в. появляются первые греческие грамматики, созданные во Франкии и предназначавшиеся для людей, для которых греческий язык не был родным. Всего до наших дней дошло семь рукописей грамматик. Одна из них была написана в монастыре Сен-Дени, другой пользовался Мартин Скот, глава уже упоминавшейся соборной школы Лана.

Уровень знаний в области греческого языка и греческой культуры был весьма различен. Наиболее распространено было знакомство с греческим алфавитом, особенно с «пятью таинственными буквами», по выражению св. Исидора Севильского. Самыми частотными из них в текстах были альфа и омега. Образованные люди знали и те греческие буквы, которые входили в «nomina sacra» - имена, обозначающие Бога.

Обладая определенными знаниями из области грамматики и пользуясь глоссариями, греко-латинскими и латино-греческими текстами Свщ. Писания, святоотеческих комментариев, а также некоторых латинских авторов (например, произведениями св.Исидора Севильского), можно было изучить греческий язык в объеме, достаточном для того, чтобы читать и комментировать богословские тексты. Таким образом изучал греческий язык англосаксонский богослов Беда Досточтимый (ум. 735), который к концу жизни знал его настолько хорошо, что использовал греческий текст для своих комментариев к «Деяниям апостолов».

Наконец, IX век знал нескольких людей, которые владели греческим языком на очень высоком уровне. Существуют косвенные свидетельства то-

го, что Иоанн Скот Эригена и Седулий Скот, которого еще называли Льежским Вергилием, были знакомы с какими-то несохранившимися трактатами по греческой грамматике, позволившими им изучить язык в системе. Прекрасное знание греческого языка позволило Иоанну Скоту переводить произведения св. Дионисия Ареопагита, а другому знатоку - италийцу Анастасию Библиотекарю - познакомить латинский Запад с греческой агиографией. Однако знания такого уровня были в эпоху Каролингов скорее исключением из правил, чем правилом, так как греческий язык, оставаясь за пределами программы большинства соборных и монастырских школ, привлекал внимание лишь узкого круга образованных людей.

Частью грамматики считалось стихосложение, и тут наиболее часто обращались к трактату Досточтимого Беды «Об искусстве метрики». Кроме этого трактата, в каролингских рукописях встречаются «О метрах и загадках и правилах стоп» Альдхельма, «О метрах» Винфрида-Бонифация, сочинение «Метрическое искусство» ирландца Круиндмела, который, возможно, был лично знаком с Валахфридом Страбоном, и стихотворный трактат о метрике самого Валахфрида.

В эпоху Каролингов источниками для изучения риторики и диалектики были сочинения Клавдиана Мамерта, блаж. Августина и Боэция. Для школы их адаптировал Алкуин, использовав эти сочинения в своих трактатах. Сочинения Алкуина и его ученика Кандида были известны в IX в. как «Dicta Albini» и «Dicta Candidi». Изучавшие диалектику по этим книгам рассматривали такие сложные богословские вопросы, как бытие Божие, богосозерца-ние, две природы Христа. Интерес к диалектике подогревался спорами о почитании икон, о предопределении, о Св. Троице.

В школах риторика и диалектика усваивались на примерах стиля античных и раннехристианских авторов - Цицерона, свт. Киприана Карфагенского, свт. Амвросия Медиоланского, блаж. Августина, св. Илария Пиктавий-ского, свт. Льва Великого При помощи «предуготовительных упражнений» ученики описывали короля, составляли похвальную речь, или диалог, например спор зимы с весной, или письма, извещающие о кончине или постав-лении епископа.

Среди людей, обучавшихся в школах империи, были такие, кто не ограничился школьной программой и продолжал свое образование, собирая и переписывая сочинения античных авторов из любви к изящной словесности. О том, насколько велик был интерес к античной культуре и литературе у таких людей, можно судить по отдельным примерам.

Таков, например, Седулий Скот, проживший в Льеже около десяти лет (ок. 848-858).Он составил сборник выдержек, большую часть которого составляют отрывки из античных авторов. Содержание сборника показывает, что в круг чтения Седулия входили «История Августов», комментарий Мак-робия к «Сну Сципиона», Валерий Максим, трактаты о тактике и военном деле Вегеция и Фронтина, не менее семи произведений Цицерона, тогда как

В конце IX в. своей ученостью прославился Ремигий Оксеррский, не только собиравший произведения античных авторов, но и делавший к ним комментарии. Так, известны его комментарии к грамматическим трактатам Доната, Фоки, Евтихия, Присциана, к трактатам «Об искусстве метрики» Досточтимого Беды и трактату Марциана Капеллы о семи свободных искусствах.

«Свободные искусства», составлявшие «квадривиум», преподавались по учебникам античных и раннехристианских авторов. Трактат Боэция «Об арифметике» служил пособием для изучения этой дисциплины. Занятия по арифметике сводились к умножению, делению, умению пользоваться счетами, хронологии и в особенности к составлению пасхалий. Основным учебником для составления пасхалий был трактат Досточтимого Беды «De temporum ratione». В середине века Хельперик, преподававший в Оксер-ре, положил выписки из этого трактата в основу собственного сочинения, прибавив свои комментарии, так как его ученики не всегда могли запомнить его объяснения, а трактат Беды был для них сложен. Геометрию учили по Боэцию. Кроме того, в качестве учебников, пусть и дававших подчас более общие сведения, использовались уже упоминавшиеся труды св.Исидора Се-вильского, Кассиодора, Марциана Капеллы, а также Плиния, Витрувия и Виктория Аквитанского.

Составление пасхалий было чрезвычайно важно для империи каролин-гов, так как до англосаксов в Германии проповедовали ирландцы, вычислявшие дату Пасхи иначе, чем весь остальной христианский мир, ориентировавшийся на практику Рима. О необходимости правильно вычислять дату Пасхи говорилось еще в «Admonitio generalis» (789 г.). Возможно, единообразие пасхалий было темой обсуждения при дворе Карла в 809 г., так как именно в этом году был составлен большой компилятивный труд, посвященный пасхалиям и астрономии и украшенный изображениями созвездий и картой расположения небесных тел. В основу этого труда, позже принятого в качестве учебника в каролингской школе, были положены сочинения Арата, Плиния, св. Исидора Севильского и Беды.

Наиболее всеобъемлющей дисциплиной, входящей в состав «квадривиу-ма», была музыка, или гармония. Она имела малое отношение к пению, с которым ученики каролингской школы знакомились с самого начала. Это была скорее философская дисциплина, соотносившая, например, музыкальные интервалы с расстояниями между планетами и, таким образом, составлявшая представление о музыке сфер. Аврелиан (середина IX в.), монах из бенедиктинского монастыря Реом в Бургундии, автор трактата «О музыке», учил, что эта дисциплина выше всех остальных свободных искусств, ибо это искусство ангелов.

Кроме семи свободных искусств в каролингской школе преподавались так называемые малые, или механические, искусства: астрология, медицина, основы сельского хозяйства, архитектуры. Большое внимание уделялось ис-

тории и географии. Например, сочинения Орозия считались настолько важными, что в Ирландии к ним был сделан комментарий. Существуют также списки произведений Орозия, снабженные не только латинскими, но и древненемецкими и романскими глоссами.

Целью изучения семи свободных исскусств было постижение Божественной Премудрости; затем следовали богословские занятия, изучение Библии. Библию изучали, читая комментарии отцов церкви и Досточтимого Беды к отдельным книгам Ветхого и Нового Завета. До наших дней дошли сборники, включающие в себя комментарии различных авторов. Так, в первой половине IX в., возможно, в Сен-Дени был составлен сборник, куда вошли комментарий Беды к Евангелию от Марка, комментарий св. Амвросия Медиоланского к Евангелию от Луки и трактату св. Августина о Евангелии от Иоанна. Для Теодульфа, епископа Орлеанского, был составлен том, содержащий комментарии различных авторов почти на все книги Библии.

В правление Людовика Благочестивого был предпринят труд комментирования всего Свщ. Писания по инициативе главы дворцовой канцелярии Элисахара, настоятеля монастыря Сен-Рикье. В 14 рукописях сделаны различные пометки, свидетельствующие о проведенной подготовительной работе. Для создания нового комментария должны были использоваться сочинения Евсевия, Руфина, св. Августина, свт. Амвросия Медиоланского, Ори-гена, св. Викентия Леринского, Фульгенция, свт. Киприана Карфагенского, свт. Василия Великого, свт. Григория Назианзина. Согласно каталогу монастыря Сен-Рикье, датируемому 831 г., библейские комментарии в трех томах были подарены монастырю Элисахаром и находились в монастырской библиотеке (до наших дней дошла лишь небольшая часть этого грандиозного труда - Комментарии на Послание св.ап.Павла к Римлянам).

Немалое значение в эпоху Каролингов придавалось изучению языка, на котором говорило население империи. Церковные соборы в Туре (813 г.) и Майнце (847 г.) предписывали священникам произносить проповеди на родном языке паствы, так как те, кто говорил на диалектах древненемецкого языка, не понимали латыни, а тем, кто говорил на романском языке, была трудна для восприятия книжная латынь. Кроме того, население романоязычных областей империи не понимало жителей ее германо-язычных областей. Поэтому путешественникам приходилось пользоваться разговорниками, один из которых сохранился в библиотеке Фульды. Он был составлен на баварском диалекте и предназначен для путешественника из романских стран, знающего латинский язык. В нем даются латинские фразы с параллельными переводами на баварский диалект древненемецкого языка.

Каталог, составленный Регинбертом, библиотекарем Рейхенау, свидетельствует о том, что в монастырской библиотеке были списки древнегер-манских поэм, которые использовали на уроках древненемецкого языка.

Интерес к древненемецкому языку в монастырских школах проявился рано, причем тексты записывались на разных диалектах этого языка. Первыми памятниками письменности на древненемецком языке были сборники глосс, древнейшие из которых датируются 750 г., например Санкт-Галленский глоссарий, предположительно написанный на баварском диалекте; этот глоссарий сохранился в трех рукописях IX в. на алеманнском диалекте. Первая половина IX в. отмечена появлением таких памятников древненемецкой аллитерационной поэзии, как «Муспилли» - поэма о Страшном суде, написанная на баварском диалекте (ок. 830), «Хелианд» - поэтическое изложение евангельской истории, записанное на древнесаксонском языке, древнесаксонская «Книга Бытия», поэтическое изложение некоторых эпизодов из Ветхого Завета. Ученик Храбана Мавра, Отфрид (ок. 800 - ок. 871), монах Вейсенбургского монастыря в Эльзасе, в 863-870 гг. составил стихотворное изложение евангельской истории в пяти книгах на древневерхненемецком языке. Примерно к 830 г. относится и перевод с латинского на восточно-франкский диалект «евангельской гармонии» (единого изложения четырех Евангелий), составленной Татианом (II в. н.э.), который был выполнен в Фульде.

Знание древненемецкого языка считалось весьма полезным, поэтому Луп Ферьерский специально послал трех молодых монахов в монастырь Прюм (в той части империи, где говорили на древненемецком языке), чтобы те приобрели необходимые знания.

Карл Великий быстро стал восприниматься как пример мудрого и могущественного правителя. Его царствование становилось эталоном, некой точкой отсчета для потомков. Хейрик Оксеррский, восхваляя Карла Лысого, тем не менее, ставил его в один ряд с его великим дедом: «Вы останетесь навечно в памяти потомков прежде всего за то, что в своем усердии Вы сравнялись и даже превзошли рвение Вашего знаменитого предка Карла». Пример Карла Великого был важен не только для его прямых потомков. Деятельность Карла была повторена в стране, которая немало сделала для появления такого культурного феномена, как Каролингское Возрождение, а именно в раннесредневековой Англии.

На протяжении VIII-IX вв. отношения между Англией и Франкией не прерывались. Выше уже говорилось об англосаксах - миссионерах и придворных, труды которых сыграли важную роль для развития культуры во Франкии. Существовали и дипломатические контакты. Попытки брачных союзов между англосаксонскими королевскими домами и Каролингской династией предпринимались со времен Карла Великого и Оффы Мерсийского. Подобный союз был заключен только в 50-х годах IX в., когда Этель-вульф, король Вессекса, вторым браком женился на Юдифи, дочери Карла Лысого. Младший сын Этельвульфа от первого брака, Альфред, в детстве сопровождал своего отца в Рим и побывал вместе с ним при дворе Карла Лысого. Для него, будущего короля объединенной Англии, пример Карла

Великого оказался столь же живым и побуждающим к действию, как и для прямых потомков прославленного правителя.

По примеру Карла Великого Альфред издал сборник законов (ок. 890). До него в раннесредневековой Англии единственным создателем большого свода законов был король Ине (688-726). В некоторых отношениях законы Альфреда испытали прямое влияние франкского законодательства; так, например, подданные Альфреда должны были присягать на верность королю. В изготовлении знаменитой «Драгоценности Альфреда» с надписью «Альфред приказал меня сделать» принимали участие франкские мастера. Как и франкский император, Альфред отстроил свою столицу Винчестер, где появились дворец, собор, новый монастырь. Вероятно, слова биографа Альфреда, Ассера, о «золотых и серебряных зданиях», возведенных по приказу короля, относятся именно к Винчестеру.

В предисловии к переводу «Правила Пастырского» св. Григория Великого Альфред сетовал на то, что среди англосаксов почти не осталось людей, знающих латынь. В его сетованиях была большая доля правды. После почти столетия ежегодных набегов викингов культура Англии была в упадке. Чтобы исправить положение, Альфред не только пригласил к своему двору ученых мужей со всей Англии и из Франкии, но и сам участвовал в литературных трудах. Ему принадлежат переводы на древнеанглийский язык уже упоминавшегося «Правила Пастырского» и «Утешения философией» Боэция. Таким образом, Англия, которая около 200 лет назад способствовала созданию основ каролингской культуры, сама вошла в орбиту ее распространения.

В сознании последующих поколений раннесредневековая Англия осталась тем источником, который питал своей ученостью школы на континенте. В пояснении к рукописи Адемара Шабаннского (ум. 1034) монах Готберт писал о пути, пройденном европейской школой эпохи Каролингов, следующим образом: «Феодор, монах из Тарса Киликийского, и авва Адриан из греческой школы некогда поселились в Риме и, наученные равно латинской и греческой словесности, а также свободным искусствам, они были посланы Римским Папой на остров Британию и ее просветили как спасительными доказательствами веры, так еще и учением светской философии; их преданным учеником был досточтимый муж Альдхельм, и, как известно, его преемником был Беда. Из этого источника произошел, почерпая потоки учения, Храбан по прозвищу Мавр, учитель, оставивший собственную школу; он был приглашен из заморских краев галльскими епископами или франкскими королями ради преподавания и после был украшен почестью епископства; Храбан получил образование у Алкуина, по прозвищу Альбина; приняв школу, Храбан ревностно распространял ученость и оставил Смарагду учение философов и равнину церковной поэзии; признано, что Смарагд, как видно, показал путь Теодульфу, ставшему после епископом Орлеанским; тот украсил философскими искусствами Иоанна Скотигену, а равно и

Илию, происходившего из этого же народа, мужа, ученейшего во всех областях; и Илия, воспитав Хейрика, был удостоен Ангулемской кафедры; далее Хейрик обучил Ремигия, монаха Св. Германа в городе Оксерре, а также другого, Хукбальда, монаха Св. Аманда; первого поручил наукам, второго музам; далее были многие последователи Ремигия, превосходящие его». Несмотря на некоторые неточности, это обобщение верно отмечает главные достижения VIII-IX вв.: перемещение центров просвещения из Англии и Ирландии в Европу и начало создания на континенте единой средневековой культуры, в которой школа играла не последнюю роль.

Библиография

Жильсон Э. Философия в средние века. М., 2004.

Петров В.В. Accessus Iohannis Scotti // Иоанн Скот Эриугена. Гомилия на пролог Евангелия

от Иоанна. М., 1995. Хрестоматия по истории немецкого языка / Сост. Н.С. Чемоданов. М., 1978. Шишков A.M. Средневековая интеллектуальная культура. М., 2003.

Alfred's Preface to «Cura Pastoralis» // Lehnert M. Poetry and Prose of the Anglo-Saxons. В., 1955. Ballough D. The age of Charlemagne. L., 1965. Berschin W. Greek Elements in Medieval Latin Manuscripts// The Sacred Nectar of the Greeks. The

Study of Greek in the West in the Early Middle Ages. L., 1988. Berschin W. Greek Letters and the Latin Middle Ages: from Jerome to Nicolas of Cusa / Transl.

J.C. Frakes. Washington, 1988. BischoffB. Libraries and Schools in the Carolingian Revival of Learning // Manuscripts and Libraries

in the Age of Charlemagne / Transl. M. Gorman. Cambridge, 1994. Bolgar R.R. The Classical Heritage and its Beneficiaries. Cambridge, 1954. Bright W. Chapters of Early English Church History. Oxford, 1878. Brooks N. The Early History of the Church of Canterbury. Oxford, 1984. Colish ML. Medieval Foundations of the Western Intellectual Tradition. 400-1400. L., 1998. Contreni J.J. The Pursuit of Knowledge in Carolingian Europe // The Gentle Voices of Teachers:

Aspects of Learning in the Carolingian Age. Columbus, 1995. Dionisotti A.C. Greek Grammars and Dictionaries in Carolingian Europe // The Sacred Nectar of the

Greeks. The Study of Greek in the West in the Early Middle Ages. L., 1988. Fletcher RA. Who's who in Roman Britain and Anglo-Saxon England. L., 1989. Ganz D. Visions of Carolingian Education: Past, Present, and Future // The Gentle Voices of Teachers:

Aspects of Learning in the Carolingian Age. Columbus, 1995. Garrison M. The emergence of Carolingian Latin literature and the court of Charlemagne (780-814) //

Carolingian Culture: Emulation and Innovation / Ed. R. McKitterick. Cambridge, 1994. Heer F. Charlemagne and his World. L., 1975. Herren M. Evidence for «Vulgar Greek» from Early Medieval Latin Texts and Manuscripts // The

Sacred Nectar of the Greeks. The Study of Greek in the West in the Early Middle Ages. L., 1988. Jones P.P. The Gregorian Mission and English Education // Speculum. 1928. III. LaistnerML.W. Thought and Letters in Western Europe. AD. 500 to 900. L., 1931. Law V. Grammar and Grammarians in the Early Middle Ages. L., 1997. Leclercq J. The love of Learning and the Desire for God. L., 1978. McKitterick R. The Carolingians and the Written Word. Cambridge, 1989. McKitterick R. The Diffusion of Insular Culture in Neustria between 650 and 850: the Implications of

the Manuscript Evidence // La Neustrie. Les payes au Nord de la Loire de 650 a 850 / Publ. par

H. Atsma. Vol. 2. Sigmaringen, 1989.

McKitterick R. The Palace School of Charles the Bald // The Frankish Kings and Culture in the Early

Middle Ages. Aldershot, 1995. MeyendorfJ. Imperial Unity and Christian Division. N.Y., 1989. Migne J.-P. Patrologiae Latinae Cursus Completus. Vol. 101. P., 1851. Monumenta Germaniae Historica. Epistolae. Vol. 3. В., 1892. Muni P. Life in the Age of Charlemagne. L., 1969. WhitelockD. The Beginnings of English Society. L., 1977. Williams H. Some Aspects of the Christian Church in Wales during the V-VIth Centuries // Transactions

of the Honourable Society of Cummorodorion. L., 1893-1894.