Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.
К оглавлению
Валахфрид Страбон
Отдельно: житие святого Галла.
Валахфрид Страбон прожил только 40 лет (809-849 гг.), но за это недолгое время много написал и в стихах, и в прозе, стяжав себе славу самого ученого богослова из учеников Храбана Мавра, самого талантливого поэта из всего своего поколения и самого кроткого и обходительного придворного при раздираемом смутами ахейском дворе.
Валахфрид был родом из Алеманнии, из бедной семьи (в одном послании он упоминает «бедность, которую в младости мы претерпели...»). Мальчиком он поступил в монастырь Рейхенау на Боденском озере и учился там у лучших учителей -Веттина, Хейтона, Гримальда. Здесь он получил и свое прозвище Страбон, или Страб (strabus - «косой»); современники и потомки называли его Страбоном, сам же он предпочитал имя Страб:
Хоть указует закон языка мне зваться Страбоном, Все же мне зваться милей Страбом; так буду же Страб.
В Рейхенау Валахфрид жил до 17 лет. Здесь проявился его поэтический талант: уже в 15 лет он сочинял для своего учителя стихи в честь реймсского архиепископа, перелагал в стихи по просьбе монахов житие святого Маммы и составил целую книжку «Стихи Валахфрида Страба о разных предметах, изданные им пятнадцати лет от роду»: это гимны, надписи для церкви, рассуждения на богословские темы, послания к товарищам по монастырю и пр. Здесь же, в Рейхенау, им было написано то произведение, которое получило в новое время наибольшую популярность: дидактическая поэма «Садик, или О садоводстве», посвященная аббату Гримальду. Это - описание монастырского сада: краткое вступление и затем характеристика 23 растений одного за другим; его христианская и мифологическая символика и, наконец, его целебные свойства (как и всюду в то время, сад Рейхенау имел назначение не декоративное, а утилитарное, фармацевтическое: из 23 растений Валахфрида 17 упоминаются в хозяйственном капитулярии Карла Великого, в главе о разведении лекарственных растений в императорских поместьях). Образцом для Валахфрида послужила, конечно, десятая книга Колумеллы, усердно читаемого в монастырях; существенно также влияние «Медицинской поэмы» Серена Саммоника. В средние века «Садик» не пользовался большой популярностью, новое же время оценило в нем чувство природы, более живое и непосредственное, чем у большинства поэтов древности и раннего средневековья.
В 826 г. Валахфрид покинул Рейхенау и отправился продолжать учение в Фуль-ду к Храбану Мавру; здесь он стал любимым учеником сурового наставника, помогал ему редактировать его богословские сочинения, сдружился со своими соучени-
302
ками Годескальком и Серватом Лупом. Связей с Рейхенау он, однако, не порывал: в Фульде он сочинил для своих земляков стихотворное житие ирландского мученика Блайтмакка (по-видимому, по устным рассказам) и переложил в стихи предсмертное видение своего учителя Веттина, записанное Хейтоном.
В 829 г. двадцатилетний Валахфрид, уже широко известный ученостью и поэтическим искусством, получает (вероятно, по протекции Храбана Мавра) приглашение ко двору: быть воспитателем шестилетнего Карла, младшего и любимого сына Людовика Благочестивого и Юдифи Баварской. При дворе Валахфрид прожил почти десять лет. Своих новых покровителей он прославил в изысканной поэме «О статуе Теодориха». Во дворе ахенского дворца стояла конная статуя римской работы, вывезенная Карлом Великим из Равенны; считалось, что это изображение знаменитого остготского короля Теодориха, и католическое окружение Людовика Благочестивого роптало, что во дворце стоит статуя арианина. Валахфрид описывает, как он смотрит на эту статую и беседует со своей «искрой божией» (язычник сказал бы: со своей музой), и та по поводу всякой мелочи поносит Теодориха - как за его арианство, так и за его жестокое обращение с Боэцием, - противопоставляя ему истинно великого, правоверного и премудрого императора Людовика; затем в придворной церкви раздается музыка (следует отступление о гидравлическом органе, незадолго до того построенном в Ахене греческим мастером и вызывавшем общее восхищение), и оттуда начинается королевское шествие: Людовик-Моисей, Юдифь-Рахиль, Карл-Вениамин и другие члены королевской семьи и придворные (среди них и Эйнхард-Веселиил, и Гомер-Гримальд, учитель Валахфрида); поэт присоединяется к процессии и прощается с недостойным предметом своей поэмы. В этом произведении Валахфрид выступает прямым продолжателем традиций панегирической придворной поэзии Академии Карла Великого. Кроме этой поэмы, Валахфрид пишет множество стихотворных посланий к королевским родственникам, придворным, духовным и светским сановникам: к императору Людовику (при посылке сапфического гимна на Рождество), к его брату Дрогону Мецскому, к императрице Юдифи (с рассказом об удивительном сновидении), к ее брату Конраду Вельфу (при посылке гимна агавнским мученикам), к его жене Адельхейде (это стихотворение приведено ниже), к поэту Муадвину-Назону (с просьбой прислать новые стихи), к епископу Агобарду Лионскому (в надежде познакомиться с новыми стихами его диакона Флора), к пресвитеру Пробу, ирландскому поэту в Майнце (при посылке стихов Фортуната и географического сочинения) и т.д. Десятилетие придворной службы Валахфрида было временем жестокой междоусобицы между Людовиком и его сыновьями, но в стихах Валахфрида это никак не отразилось: по-видимому, в политику он не вмешивался и твердо держался двора Людовика, Юдифи и Карла, а после смерти Людовика - его законного наследника Лотаря. В 838 г. пятнадцатилетний Карл закончил курс учения, был препоясан мечом в знак совершеннолетия, а его учитель получил в награду за труды назначение аббатом в свой любимый Рейхенау. Но Рейхенау находился во владениях Людовика Немецкого, а Валахфрид был сторонником Лотаря; поэтому очень скоро он был оттуда изгнан и бежал в Фульду, а потом в Шпейер. В изгнании он написал трогательные «Сапфические строфы» о Рейхенау, переведенные ниже. Только после битвы при Фонтенуа и переговоров трех королей в 842 г. Валахфриду удалось вернуться в свое аббатство. Здесь он провел еще несколько лет, занимаясь богословием и агиографией (слава его изящного стиля была такова, что ему отовсюду присылали жития, богословские и историчес-
303
кие сочинения с просьбой придать им художественную отделку). Но политические смуты не переставали беспокоить Рейхенау, в 849 г. Валахфриду пришлось покинуть монастырь, чтобы просить поддержки у своего воспитанника - западнофранк-ского короля Карла Лысого, в этой поездке он заболел и умер.
Современники чтили Валахфрида прежде всего как богослова. Ему приписывался огромный комментарий ко всей Библии (Glossa ordinaria), составленный, главным образом, по трудам Храбана Мавра и служивший пособием по крайней мере до XIV в. Интересно также небольшое его сочинение «О начале и развитии некоторых церковных предметов» - полудетская, но для своего времени единственная попытка «сравнительного изучения религий» с сопоставлением терминов и обычаев греческих, латинских и германских. Но больше всего заслуг имеет Валахфрид как поэт. Он был первым, кто ввел в употребление богатый набор лирических размеров, почерпнутых из Боэция; метрика его почти безукоризненна; ритмических же стихотворений у него нет ни одного. Архаизмами и грецизмами он пользовался свободно, но без злоупотреблений; классических и христианских поэтов знал отлично, но они служили ему не столько как источник для заимствования, сколько как образец для подражания. Особенного внимания заслуживает умение Валахфрида пользоваться в одном и том же жанре самыми различными стилями - достаточно сравнить добродушно-почтительный тон его посланий к Храбану, высокопарно-изысканный -к Адельхейде, задушевно-лирический - к друзьям-монахам.
Из книги «Садик» О садоводстве
Способов много различных достигнуть жизни спокойной, И не последний из них - овладеть пестанским искусством1 И научиться делить заботы с бесстыдным Приапом. Если имеешь участок земли - какой бы он ни был -Есть ли в нем перегной, иль покрыт он корою песчаной, Или от влаги излишней земля в нем становится жирной; Где бы он ни лежал, на вершине холма, на равнине, Или на легком уклоне, иль был перерезан оврагом, -Знай: без отказа повсюду земля плоды порождает, 10 Если тебя от трудов не отучит докучная старость
И не внушит небреженья к богатствам, даримым землею, Если мозолистых рук ты в дурную погоду не прячешь, Их не боишься испачкать, навоз в порошок растирая И рассыпая его из корзин по грядам готовым. Понял я это, не только наслушавшись правил ходячих Иль начитавшись советов, записанных в книгах старинных; Нет: упорство и труд - я ценил их выше досуга -Дали мне опыт, меня научили не словом, а делом.
304
Что же мне делать? Все корни растений связались так прочно, Словно сковала их цепь: так сплетает тонкие прутья Ловкий мастер, желая устроить плетень для конюшни, Если заметит, что влагой пропитаны конские стойла
40 И на копытах коней завелась грибковая плесень.
Медлить нельзя! Я Сатурновый зуб2 посылаю на битву С комьями жирной земли; и слежавшийся слой вырывает Он из объятий крапивы, разросшейся здесь самовольно. Рушатся тайные норы кротов, обитателей мрака, И на солнечный свет земляной червяк выползает. Если просохла земля под Нотом3 и солнцем палящим, Досками надо ее укрепить, разделив на участки, С легким уклоном насыпать гряду, разбивая усердно Каждый комочек земли искривленными зубьями грабель,
50 После же землю удобрить навозом, положенным сверху. Надо растенья одни из семян выводить, а другие Могут от старых стеблей рождать молодые побеги.
Настойчивость земледельца и плоды труда
Время проходит меж тем, и теплый дождик весенний Брызжет на скромный посев; и нежные всходы лелеет Ласковым светом луна; но если погода сухая Нам откажет в росе, о своих посадках заботу Я беру на себя, боясь, что засохнут побеги Нежных растений; из бочки тогда набираю усердно Чистую воду и лью ее каплю за каплей из горсти,
60 Чтоб водяная струя не разрушила сильным напором Грядку, и свежий посев из земли не вынесла наверх. Ждать недолго - и вот покрывают хрупкие всходы Весь участок: в одну его часть под кровлей высокой Дождь и ветра теченья проникнуть не могут, и почва В ней остается сухой; другая - в тени постоянно, Скрыта от солнца она: от лучей его пламенно-жгучих Здесь защищает ее стена высокой ограды. Но ни та, ни другая под дерном ленивым не скрыли То, что доверено было, почти без всякой надежды.
70 Даже те семена, что, казалось, совсем уж засохли, В недра земля приняла и, вливая в них силу живую, Их воскресила, взамен вернув урожай изобильный (...)
306
Лилия
Славно воспеть красоту сияющей лилии белой
Может ли стих или песнь моей музы и тощей, и трезвой?
250 Блеску свежего снега подобна она белизною,
Нежный ее аромат с Сабейскою рощей поспорит4, Цвет ее чистотой не уступит паросскому камню, Нард благовонный она превосходит дыханьем душистым. Если ж коварно змея свой яд вольет сокровенный Даже в малую ранку, и яд, подступая под сердце, Смерть с собою несет, то тяжелым пестиком надо Выжать сок из цветов, смешать с фалерном и выпить. Если же есть у тебя порошок из цветов размельченный, Прямо в рану его положи, и тогда ты увидишь,
260 Сколь великие силы скрываются в этом лекарстве.
Тем же ты можешь лечить порошком онемелые члены. (..
Роза
Ныне же, если не в труд мне стопы свои дале направить По каменистой стезе и новую складывать песню, Должен почтить я венцом красоту расцветающей розы, В нем сочетав и Пактола металл5, и Аравии перлы. Ибо Германия наша не крашена пурпуром Тира, Огненный сок слизняков неведом Галлии гордой, Но производит земля в изобильи шафранные всходы Тех багряных цветов, которые выше настолько
400 Прочих растений земных ароматом и блеском достоинств, Что по заслугам слывет цветком из цветков наша роза. Роза нам масло дает, от нее получившее имя -Сколько целений оно приносит в смертельных недугах, Это упомнить, сказать, перечесть никому не под силу. Ей лишь лилеи одни противопоставиться могут: Также и их аромат эфир наполняет окружный; Но если кто потрет лепесток белоснежный рукою, То немедля узрит, как оный брызжущий нектар Всякую прелесть свою потеряет от быстрого тренья.
410 Девственность так же цветет, поддержана доброю славой, Цветом счастливым, пока ее не коснулася скверна И не сломило ее любви недозволенной пламя. Запах хранит она свой. Но едва непорочности слава Прахом пойдет, тотчас аромат обратится в зловонье. Ибо обе сии породы цветов достохвальных
307
Обозначают собой две высшие доблести церкви: Так умученных кровь собирает она, словно розы, Лилии ж носит она, белизной своей веры сияя. Ты, о дева и мать, благодатным чреватая плодом, 420 Веры нетронутой ветвь, избравшей избранница воли О, царица в дому, голубка, невеста, подруга, Розы рви на войне, а отрадные лилии - в мире! Цвет расцвел для тебя из Ессеева царского корня6: Тот, кто сеял посев, возродителем будет посева! Лилии он чистоту освятил и речами, и жизнью, Розы же смертью окрасил в багрец. И мир и боренье Членам оставив своим7, в себе сочетал он их силу, Вечность в награду даря за победы и в мире, и в брани.
КХрабану Мавру, аббату Фульды, своему учителю
Отче благой наш, прими слова эти слуг твоих верных.
Пусть всемогущий Господь внемлет молитвам твоим! Ты упущенья исправь Страбону, упавшему духом,
Чтобы от ближних своих он посрамленья не нес. Этот труд небольшой прими душой благосклонной
И, что написано в нем, пусть испытает твой взор. Если ж исправишь, тотчас удостой своих слуг наставленья,
Да познают они верность твою и любовь. Ныне будь здрав, процветай, возрастай, пребывай в благодатной
Сени Господней всегда, наш многославный отец!
К нему же, о посылке обуви
Шлет Храбану-отцу Страбон усердную просьбу:
Месяцев много прошло с той поры, как в письме обещал ты
Будто бы осенью к нам от тебя прибудут посланцы
И на потребу дадут нам, в чем наша нуждается скудость.
Но обманулся, бедняк, я тщетною этой надеждой,
И ожиданье мое нищетою сменилось нежданной.
Нет моим нуждам числа: они мое сердце терзают.
Хуже всего для меня - принужден я ходить босоногим,
Горько страдать, если только ты мне не пришлешь утешенья
И не уделишь вниманья тому, кто столь малого просит.
Всем, как щедрейшая мать, всегда на помощь приходят
Руки твои - да будешь ты здрав на многие годы!
308
К нему же, просьба прислать слугу
Просим мы, отче благой, твои ничтожные слуги, Чтоб вспомянула о нас жалость и милость твоя?
Келья наша тесна, двоим в ней жить неудобно;
Если б к нам третий пришел, стала б просторней она.
Мы ожидаем того, что нам милость твоя обещала:
Будь же ты к нам милосерд так, как Господь наш к тебе!
К Лиутгеру-клирику
Нежных достойный услуг и дружественных помышлений,
О Лиутгер, тебе Страб несколько слов посвятил. Может быть, наши места не очень тебе полюбились,
Все-таки, мнится, меня ты не совсем позабыл. Если удачлив ты в чем, порадуюсь всею душою,
Если тебе нелегко, сердцем скорблю глубоко. Как для родимой сынок, как земля для сияния Феба,
Словно роса для травы, волны морские для рыб, Воздух для пташек-певиц, журчанье ручья для поляны, -
Так, милый мальчик, твое личико дорого мне. Если возможно тебе (нам же кажется это возможным),
То поскорее предстань ты перед очи мои, Ибо с тех пор, как узнал, что ты близко от нас пребываешь,
Не успокоюсь, пока вновь не увижу тебя. Пусть превосходят числом и росу, и песок, и светила
Слава, здоровье, успех и долголетье твое.
К нему же
Вдруг, дорогой, ты пришел, и вдруг, дорогой, ты уходишь...
Слышу, не вижу тебя и все-таки внутренне вижу.
Внутренне же обниму беглеца во плоти, но не в дружбе.
Ибо, как прежде ты был, так вечно я буду уверен:
Сердцем ты будешь моим, я люблю тебя сердцем: мне время
Мыслей других не внушит, и тебя на другое не склонит.
Если сумеешь прийти, приходи, буду рад тебя видеть,
Если же нет, напиши. Я узнал о твоих злоключеньях.
Мыслю с печалью о них. Печаль - достояние мира.
То, что ты светлым считал, сокроется быстро в тумане,
Канет в безрадостный мрак. Прикрепленный к бегущему кругу,
Мчишься то наверх, то вниз... Таково колесо мировое8.
309
К другу
В час, когда чистой луны сиянье сверкает в эфире,
Стань под покровом небес и затем созерцай в восхищеньи,
Как с небосклона луна сияет лампадою чистой,
Как она светом своим зараз обнимает двух милых,
Телом различных пока, но скрепленных сердечной любовью.
Если лицо на лицо, любя, любоваться не может,
Пусть же залогом любви послужит им это сиянье.
Эти стишки я тебе посылаю, как друг неизменный:
Если с твоей стороны цепь верности скована крепко,
То помолюсь за тебя о счастье на вечные веки.
К Адельхейде
Если то, что слывет у всех за правду, То, что тысячекратно повторяют, Я один замолчать стараться буду, Мне же зависти грех в вину поставят. Пусть же буду я в этом невиновен, Но пускай я всему внемлю охотно И бесхитростно людям возвещаю. Все, что доброго молвится о добрых, Все могу я сказать про Вашу благость,
10 Ибо слава о Вас возносит души. Так мы ею полны, что, умолчавши, Против совести я своей восстану. Подивимся же совести той чистой, Коей Вы особливо достославны! Подивимся на Ваш честной обычай, Коим Вы, без сомненья, всех прельстили! Кто Вас хвалит - себя венчает славой, Кто Вас хвалит - блюдет и любит правду, Кто Вас хвалит - заслужит добрый отзыв,
20 Кто Вас хвалит - как должно поступает. Не устами льстеца твержу я это, И понравиться ложью не желаю! Нет, намерен я словом справедливым Путь прямой проложить правдивой речи. Ибо если снищу я разрешенье И Господь всемогущий милосердно Соизволит, то Вы прочтете после
370
Сердца нашего письменные знаки10. Впредь и присно, и здесь, и в жизни вечной 30 Да пребудете в Боге живы, здравы.
Пусть Вас светлый Отец с блаженным Сыном Вкупе с Духом Святым хранят вовеки!
Сапфические строфы
Раздели мой плач, о сестрица муза, Расскажи о горьком моем изгнанье И о том, как давит меня повсюду Жалкая бедность.
Мудростью хочу укрепить я душу, Ибо край родной для меня потерян, И в чужой земле, ненавистный людям, Слезно я стражду.
Я вдали от тех, кто меня учили; Мне наставник мой не согреет сердце; Скудная еда мне питает только Слабое тело.
Наготу мою истерзала стужа, Заскорузли ноги, застыли руки, И мои глаза созерцают в страхе Грозную зиму.
Мне сыпучий снег застудил каморку, Мне не в радость спать на холодном ложе, И ни на одре, ни за дверью дома Нет мне покоя.
Ах, когда б мой ум хоть бы малой частью Осенила чтимая мною мудрость, Я бы счастлив был, и меня согрел бы Жар вдохновенья.
Ах, когда бы ты, мой отец достойный11, Для кого я шел в этот край далекий, Был со мною здесь, со своим питомцем, -Я не страдал бы.
311
А теперь из глаз моих льются слезы, Лишь припомню дни под блаженным кровом Малой кельи той, где я жил, спокойный, В Авии12 милой.
Авия моя, дорогая матерь, Будь священна ввек и цвети, как прежде, Славою заслуг и достатком честным, Остров счастливый!
Вновь и вновь тебя нареку священным, Ибо свято чтишь ты Господню матерь, И душа моя о тебе ликует, Остров счастливый!
Окружен глубокой пучиной водной, Ты стоишь незыблем, любовью крепок. Рассевая всюду святое знанье, Остров счастливый!
Как я жажду снова тебя увидеть, Как и день и ночь о тебе тоскую, О, хранитель благ, драгоценных людям, Остров счастливый!
Будь силен и тверд, будь цветущ и светел, И Господней воле служи достойно, Чтоб твое вовек прославляли люди, Авия, счастье.
Да пошлет мне милость Христос-громовник Воротиться вновь ко твоим святыням И воскликнуть радостно: буди, буди Счастлива, матерь!
Боже, царь царей, над властями властный, Мудростью отца нареченный свыше, Ты, животворящий сердца людские Светом ученья,
Боже, дай дожить до того мгновенья, Когда я, вернувшись в родные стены, Возмогу прославить хвалою новой Щедрость Господню!
372
Вышнему Отцу воспеваю песню, Благодарно чту милосердье Сына, И Святого Духа, что правит миром В роды и роды.
Анакреонтический метр Загадка о мыши
Поспешайте, дорогие, Оцените, други, песню: Я пою про бой, что смелость Одного свершила слога. Из троих частей соделан, Из семи скреплен коленьев13 В темноте пришел глубокой Прямо в дом тропой звериной. Узревает в доме сыр он, Уснащенный едкой солью, И его пронзает мощно, Совершая славный подвиг.
Не мечом его убил он: Нет, в молчании глубоком Изувечил острым зубом, Победил он, став убийцей. Побасенку вам сказал я -Пусть же кто-нибудь решеньем Мне вернет ее обратно, И всем жаждущим познанья Пусть он скажет лишь три слова14 Поищи хитро разгадку: В трех слогах она сокрыта. Их скажи - и разгадаешь.
Сопоставление невозможностей
Воронов белых пусть кто-нибудь словит иль лебедей черных, Кстати, улиток болтливых найдет иль цикад молчаливых, Купит рогатых коней иль бычков безрогих отыщет, Рыбам плавать не даст, летящих птиц остановит, Бег задержит ручьев, а горы бегать заставит. Воды пусть вверх потекут, а пламя вниз устремится, Глина пускай от воды, а воск от огня затвердеет, Прыгать начнут червяки, пресмыкаться в прахе олени, Козы пусть яйца кладут, а куры рождают козляток.
Заключение
Как утомленный пловец, налегая на весла, ликует, Трижды желанный узнав берег родной вдалеке,
Так и писатель, завидев писанью конец вожделенный, Тоже ликует душой, столь же измучен трудом.
373
Приложение
Эпитафия Валахфриду-аббату, сочиненная Храбаном Мавром
Тот, кто захочет узнать, кто покоится в этой могиле,
Пусть эту надпись прочтет: все он узнает тогда. Здесь, под этим холмом Валахфрид почивает пресвитер:
В чине монаха он был, мощным умом обладал... Общины этой аббат, он стражем был ее верным,
Ей раскрывая всегда догматы веры святой. Многих он научил искусство познать стихотворства,
Сам стихи он слагал, прозой изящной владел. Паству свою призывал постоянно на пастбища Божьи,
Речью своею дарил братьям чистейшую соль. Нравом честен и прям, образец добродетелей многих,
Пастырь школы своей, был он народом любим. Злая смерть унесла молодым его, многим на горе
Близким его, но Христос взял его душу к себе. Ты, кто прочел эту надпись, прошу: за него ты молитвы
С верой к Христу вознеси: Богу угодны они.
