| |
В коем речь идет об отрешении некоторых глав и о том, что не следует говорить об исхождении Святого Духа "от ОТЦА и СЫНА", но только "от ОТЦА" Как видно, воистину не бывало злодею пресыщения от зол, а равно и какого-либо предела ухищрениям и козням его, которые искони старался он учинить против рода человеческого; и как до пришествия Господа во плоти обольщал он человека столькими тысячами уловок, выманивая его на дела чуждые и беззаконные - благодаря которым и навязал силою тиранию над ним, - так и после этого не перестал он тысячами обманов и приманок ставить препоны и западни доверившимся ему. Отсюда множились Симоны и Маркионы, Монтаны и Мани, пестрое и многообразное богоборчество ересей; отсюда и Арий, и Македоний, и Несторий, и Евтих с Диоскором, и прочая нечестивая рать, против коих были созваны семь святых и вселенских Соборов и собраны со всех краев отряды священных и богоносных мужей, лезвием духа (ср. Еф 6:17) отсекшие самосейные дурные сорняки и уготовившие в чистоте возрастать ниве Церковной. Но после того, как они были извергнуты и преданы умолчанию и забвению, благочестивые стали питать добрую и глубокую надежду, что не явится более изобретателей новых нечестии, ибо помыслы всех, кого бы ни искушал злодей, обернулись бы против него; и что конечно уж не объявится никаких покровителей и заступников у уже получивших соборное осуждение, от чего удержат крах и участь зачинщиков и тех, кто старался им подражать. В подобных надеждах и пребывал благочестивый рассудок, особенно же что касается царствующего града, в коем при содействии Божием свершается многое из того, на что нельзя было и надеяться, и многие языки, презрев прежнюю мерзость, научены были воспевать вместе с нами общего для всех Творца и Создателя, когда царица, испуская будто с некоего места высокого и вознесенного источники Православия и изливая во все концы вселенной (см. Пс 18:5; Рим 10:18) чистые потоки благочестия, наполняет, словно моря, догматами тамошние души, которые, иссушенные за долгое время воспалениями нечестия или самовольного служения (ср. Кол 2:23) и ставшие пустыней и бесплодной землей, словно снискав дождь учения, процветая, плодоносят пашней Христовой. Ибо и жители Армении, закосневшие в нечестии яковитов и дерзко относящиеся к истинной проповеди благочестия - а именно той, ради которой собрался многолюдный и святой Собор отцов наших в Калхидоне, - при содействии нам молитв Ваших обрели силы оставить столь великое заблуждение; и сегодня в чистоте и Православии исполняет удел армян христианское служение, гнушаясь Евтиха, и Севира, и Диоскора, и "камнеметов" благочестия Петров, и Юлиана Галикарнасского, и всего их многосейного рассеяния, предавая их, как и Кафолическая Церковь, несокрушимым оковам анафемы. Но даже и варварский и христоненавистный народ болгар склонился к такому смирению и богопознанию, что, отойдя от бесовских отеческих оргий и отстав от заблуждений языческого суеверия, паче чаяния перепривит был к христианской вере. Но - ох уж этот злой умысел и проделки клеветника и безбожника! Ибо таковое повествование, будучи темой евангельской, превращается в повод к печали, поскольку веселье и радость обернулись скорбью и слезами. Ибо еще и двух лет не чтил этот народ истинную христианскую веру, как мужи нечестивые и мерзкие - ведь как только ни назвал бы их всякий благочестивый! - мужи, из мрака вынырнувшие, - ибо были они порождением края западного - о, как поведаю о прочем?! - оные, напав на народ новоутвержденный в благочестии и новоустроенный словно молния или землетрясение, или обильный град, а точнее сказать - как дикий вепрь, подрывая и копытами, и клыками (см. Пс 79:9—14), то есть путем гнусной политики и извращения догматов - до чего дошли в дерзости своей! - разорили, истребив, лозу Господа возлюбленную и новонасаженную. Ибо замыслили они отвратить их и отвлечь от истинных чистых догматов и безупречной христианской веры. И сперва переучили их неблагочестиво на субботний пост: ведь и малое из допущенных отступлений способно довести до полного пренебрежения догматом. А затем, оторвав от Великого Поста первую постную седмицу, совлекли к молочному питию и сырной пище и тому подобному объедению, распростерши отсюда для них путь преступлений и совратив со стези прямой и царскской. Более того, пресвитеров, украшенных законным браком, - это те, кто сами являют многих дев без мужей женами, и женами, растящими детей, отцов которых нельзя узреть! - они, как "истинно Божий иереи", настроили их гнушаться и сторониться, рассеивая среди них семена манихейского земледелия и посевом плевелов (см. Мф 13:25) вредя душам, только-только начавшим прозябать зерном благочестия. Но даже и тех, кто миропомазан пресвитерами, не содрогаются они помазывать заново, именуя себя епископами и мороча головы, будто помазание пресвитеров бесполезно и совершается всуе! Разве есть кто-нибудь, кто слыхал бы о таком безумии, на которое не смогли бы осмелиться эти сумасброды, перепомазывающие уже однажды помазанных и выставляющие чудесные и Божественные таинства христиан предметом долгой пустой болтовни и всеобщего посмешища? Вот уж мудрость поистине непосвященных! Нельзя, говорят, иереям святить миром посвящаемых, ибо принято делать это лишь архиереям. Откуда этот закон? Кто же законоположник? Который из Апостолов? Или из Отцов? А из Соборов - где и когда состоявшийся? Чьими голосами утвержденный? Нельзя иерею миром запечатлевать окрещаемых? Значит, и вообще крестить; нельзя, выходит, и священнодействовать - чтоб уж не наполовину, а целиком был у тебя иерей изгнан в непосвященную часть! Священнодействовать над Телом Господним и Кровью Христовой и освящать ими некогда посвященных в таинства - и при этом не святить миропомазанием ныне посвящаемых? Иерей крестит, воздействуя очистительным Даром на окрещаемого; как же ты лишишь то очищение, коему начало полагает сей священнослужитель, его охраны и печати? Но ты лишаешь печати? Так не допускай ни служить над Даром, ни воздействовать Им на кого-либо - чтобы этот твой иерей, красуясь пустыми званиями, показал бы тебя епископом и верховодителем этого с ним хоростояния. Но ведь не только в этом проявили они свое безумие, но если есть какой-либо предел злу - устремились к нему. Ибо, в самом деле, вдобавок к упомянутым нелепостям сам священный и святой Символ веры, несокрушимо утвержденный всеми соборными и вселенскими постановлениями, покусились они - ох уж эти происки злодея! - подделывать фальшивыми умствованиями и приписанными словами, измыслив в чрезмерной наглости своей новшество, будто Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына. Кто слыхал когда-либо, чтобы подобные речи произносил хоть кто-то из нечестивых? Какая коварная змея (ср. Ис 27:1) изрыгнула такое в сердца их? Кто вообще вынес бы, когда у христиан на деле вводят две причины в Святой Троице: с одной стороны Отца - для Сына и Духа, с другой, опять же для Духа, - Сына, и разрушают единоначалие в двоебожие, и растерзывают христианское богословие в нечто, ничуть не лучшее эллинской мифологии, и высокомерно обращаются с достоинством Сверхсущей и Живоначальной Троицы? Почему же это Дух исходит и от Сына? Ведь если исхождение от Отца совершенно (а оно совершенно, ибо Бог совершенный от Бога совершенного), что это за "исхождение от Сына", и для чего? Ведь оно было бы излишним и бесполезным. К тому же если Дух исходит от Сына, как от Отца, почему же и Сын не рождается еще и от Духа - чтоб уж было у нечестивых нечестиво все, и мысли, и слова, и ничто не осталось бы у них не затронуто дерзостью! Обрати внимание и на другое: ведь если в тот момент, когда Дух исходит от Отца, возникает Его особенность, точно так же как в момент рождения Сына — особенность Сына, а Дух. согласно их болтовне, исходит и от Сына, то оказывается, что большими особенностями отличается от Отца Дух, чем Сын, Ибо для Отца и Сына общим является исхождение от Них Духа. а у Духа - особое порождение от Отца и особое же - от Сына. Если же Дух отличается большими особенностями, чем Сын, то Сын был бы ближе сущности Отца, чем Дух: и так вновь проглянет дерзновение Македония против Святого Духа, вкравшееся в их деяния и обиталище. А иначе, если все общее для Отца и Сына и Духа является общим совершенно (как то: Бог, Царь, Господь, Творец, Вседержитель, Сверхсущее, Простое, Бесформенное, Бестелесное, Беспредельное, и вообще все прочее), а для Отца и Сына обще происхождение от Них Духа - значит, Дух исходит и от Самого Себя. и будет Он началом Самому Себе, равно и причиной, и следствием. Подобного не измышляли даже эллинские мифы! Но и если одному лишь Духу свойственно возводиться к различным началам - неужто свойственно одному Духу иметь началом многоначалие? К тому же, если в чем-то новом ввели они общность Отца и Сына, то отделяют от этого Духа; Отец же связан с Сыном общностью по сущности, а не по какому-либо из свойств - следовательно, ограничивают они Дух от сродства по сущности. Видишь, сколь безосновательно - скорее для более удобного уловления всех - присвоили они себе имя христиан? "Дух исходит от Сына". Откуда ты услышал это? Из каких Евангелистов такие слова? Какому Собору принадлежит это богохульное выражение? Господь и Бог наш говорит: Дух, иже исходит от Отца (см. Ин 1.5:26), а отцы этого нового нечестия: "Дух, - говорят, ~ иже исходит от Сына". Кто не заткнет уши свои от чрезмерности такого богохульства? Оно восстает против Евангелий, противится святым Соборам, противоречит блаженным и святым Отцам - великому Афанасию, знаменитому в богословии Григорию, ''царскому убору" Церкви великому Василию, златым устам вселенной, бездне мудрости, истинному Златоусту, Но что я говорю - тому и другому? Вообще каждому из святых пророков, апостолов, иерархов, мучеников, да и самих изречений Господних прекословит это богохульное и богоборческое выражение. Дух исходит от Сына? То же ли это исхождение или противоположное отеческому? Если то же - почему не обобщаются особенности, из-за которых только и говорится, что Троица является и почитается Троицей? Если же противоположное ему - разве не окажутся они для нас Мани и Маркионами, снова посягающими своим богоборческим языком на Отца и Сына? Ко всему сказанному, если Сын рожден от Отца, а Дух исходит от Отца и Сына, то, как восходящий к двум началам, Он неизбежно был бы составным. Кроме того, если Сын рожден от Отца, а Дух исходит от Отца и Сына, что это за нововведение Духа? Уж не исходит ли нечто отличное от Него? Так что вышло бы по их безбожному мнению не три, но четыре ипостаси, а точнее - бесконечное множество, ибо четвертая прибавит к ним другую, та - снова иную, пока не впадут они в эллинское многообилие. К сказанному же мог бы кто-либо заметить и другое: если происхождения Духа от Отца совершенно достаточно для бытия, что добавляет Духу исхождение еще и от Сына, раз для бытия достаточно Отцовского? Ведь ничто другое из сущего не дерзнул бы никто назвать совершенно достаточным, поскольку эта блаженная и Божественная природа наиболее далека от всякой двойственной и составной. Помимо же сказанного, если все, что не является общим для Вседержительной и Единосущной и Сверхприродной Троицы, принадлежит только Одному из трех Лиц, а исхождение Духа не является общим для Трех - значит, оно свойственно лишь Одному из Трех. Скажут ли, что Дух исходит от Отца? Почему же тогда не откажутся клятвенно от любезного им и новоявленного "тайноводительства"? Или - что от Сына? Что ж тогда сразу не осмелились они обнажить все свое богоборчество, поскольку не только назначили Сына для исхождения Духа, но и лишили этого Отца! Соответственно, должно полагать, поставив рождение на место исхождения, будут они рассказывать сказки о том, что не Сын рожден от Отца, но Отец от Сына - чтобы стояли они во главе не только безбожников, но и безумцев! Посмотри же и вот откуда - как оказывается изобличенным их безбожное и безумное намерение. Ведь поскольку всё, что усматривается и говорится о Всесвятой и Единоприродной и Сверхсущей Троице, есть либо общее вообще, либо - Одного и Единственного из Лиц Троицы, а исхождение Духа не есть общее, но и не есть, как они утверждают, принадлежащее какому-то Одному и Единственному Лицу, выходит - да будет милостива Она к нам и обратит это богохульство на их голову! - и вообще нет исхождения Духа в Живоначальной и Всесовершенной Троице. И еще тысячи обличении мог бы добавить кто-либо к сказанному против их безбожного мнения, чего мне закон послания не позволяет ни помещать, ни излагать. Поэтому и то, что сказано, выражено кратко и в общих чертах, в то время как обстоятельное опровержение и полное наставление приберегается, даст Бог, для всеобщего собрания. Такое вот нечестие эти епископы тьмы - ибо сами объявили они себя помраченными - насадили среди прочих беззаконий в этом юном и новоустроенном народе болгар. Молва о них дошла до слуха нашего, и мы поражены были в самое сердце смертельным ударом, как если кто увидел бы порождения чрева своего терзаемыми и раздираемыми (ср. Втор 28:53) у него на глазах птицами и зверьми. Ибо изнурительные труды и реки пота принесены были для их возрождения и посвящения, и такой же невыносимой вышла печаль и беда, как при гибели порожденных. Ибо столь же сильно зарыдали мы от испытанного страдания, сколь сильно наполнялись радостью, видя их избавившимися от старого заблуждения. Но если этих мы оплакивали и оплакиваем, и не дадим сна очам своим и веждам дремания (см. Пс 131:4), покуда не исправлено несчастье, пока не водворим их в меру сил наших в Господне обиталище, - то новых предтеч отступничества, прислужников супостата, виновников тысяч смертей, всеобщих губителей, растерзавших столькими муками сей юный и недавно утвержденный в благочестии народ, этих обманщиков и богоборцев осудили мы соборным и Божественным решением: не теперь определяя их отвержение, но из уже принятых соборных и апостольских постановлений выявляя и делая всем известным предопределенный им приговор. Ибо человеческой природе свойственно не столько укрепляться прошлыми возмездиями, сколько вразумляться зримыми, а подтверждением наступившего является согласие с уже установленным. Почему и объявили мы тех, кто придерживается их извращенного заблуждения, изгнанными из всякого христианского стада. Ибо и шестьдесят четвертое Правило святых Апостолов, словно бичуя предающихся посту по субботам, гласит так: "Если какой-либо клирик окажется постящимся в воскресенье или субботу, кроме одной только [Великой Субботы], да будет извержен; если же мирянин, да будет отлучен". Более того, и пятьдесят пятое правило Шестого святого и вселенского Собора постановляет следующим образом: "Поскольку мы узнали, что во граде Риме во Святый пост Четыредесятницы постятся по субботам вопреки преданному церковному последованию, святой собор решает, чтобы и в римской церкви неколебимо соблюдалось правило, говорящее: Если какой-либо клирик окажется постящимся в воскресенье или субботу, кроме одной только [Великой Субботы], да будет извержен; если же мирянин, да будет отлучен". Да и кроме этого правило Гангрского собора гласит следующее о гнушающихся брака: "Если кто о вступившем в брак пресвитере рассуждает, что не следует принимать причастие, когда он совершает литургию, да будет анафема". Точно так же по добное решение выносит о них и Шестой Собор, начертавший следующим образом: "Поскольку в римской церкви, как мы узнали, предано в виде правила, чтобы имеющие удостоиться рукоположения во диакона или пресвитера соглашались не сообщаться более со своими супругами, мы, последуя древнему правилу апостольской строгости и порядка, желаем, чтобы законные сожития священников и отныне оставались нерушимыми, никоим образом не разрывая их союза с женами и не лишая их взаимного в подобающее время общения. Так что если кто окажется достойным рукоположения во диакона или иподиакона, тому никоим образом да не будет препятствием к возведению в эту степень сожительство с законной супругою; и да не требуется от него во время рукоположения обещания, что будет воздерживаться от законного общения со своею супругою, дабы из-за этого не были бы мы вынуждены оскорбить Богом узаконенный и благословенный Его присутствием брак, ибо евангельское изречение гласит: «Кого Бог сочетал, человек да не разлучает» (см. Мф 19:6; Мк 10:9), и Апостол учит, что почтен брак у всех и ложе непорочно (см. Евр 13:4), и: «Соединен с женою? Не ищи развода» (см. 1 Кор 7:27). Если же кто дерзнет, идя против Апостольских Правил, лишать кого-либо из священников, то есть пресвитера, или диакона, или иподиакона, связи и союза с законной женою, да будет извержен; точно также и если какой пресвитер или диакон отвергнет свою жену под предлогом богобоязненности, да будет отлучен, а упорствующий - да будет извержен". Отмена же первой седмицы и перепомазание уже окрещенных и помазанных, думаю, не будет нуждаться в приведении правил, ибо из одного только повествования видно превосходящее всякую чрезмерность нечестие этого. Но и не осмелься они ни на что другое из перечисленного, одного богохульства в отношении Святого Духа - а точнее, всей Святой Троицы, - которое не оставляет уже места большему, хватило бы, чтобы подвергнуть их тысячам анафем! Их мысли и представления мы, по древнему обычаю Церкви, сочли справедливым довести до Вашего во Господе Братства; и просим и призываем стать с готовностью соратниками в деле ниспровержения этих нечестивых и безбожных "глав", и не отступать от отеческого порядка, блюсти который завещали нам предки свершениями своими, и со всем усердием и готовностью избрать и послать от Вас каких-нибудь местоблюстителей, мужей, представляющих Ваше лицо, украшенных благочестием и святостью мыслей и жизни, дабы исторгли мы новоявленную вкрадшуюся гангрену этого нечестия из среды Церкви, а безумствующих вносить подобное семя порока в новоустроенный и недавно утвержденный в благочестии народ - вырвать с корнями и через общее отвержение предать огню, коему подвергнутся они, сойдя во ад, как прорицают Господни речения (ср. Мф 13:30; 25:41). Ибо так, изгнав нечестие и утвердив благочестие, питаем мы добрые надежды возвратить новооглашенный во Христа и недавно просвещенный сонм болгар к переданной им вере. Ибо не только этот народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа, но и даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ Рос - те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами се бя с любовью! поставив в положение подданных и гостеприимцев вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере (вновь восклицает Павел: Благословен Бог во веки! (ср. 2 Кор 1:3; 11:31; Еф 1:3)), что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды. Таким вот образом по милости человеколюбивого Бога, желающего, чтобы все люди были спасены и достигли познания истины (см. 1 Тим 2:4), переменяются у них старые верования и принимают они веру христианскую; и если бы, Ваше Братство, и Вы сподвиглись бы усердно сослужить вместе с нами и совершать искоренение и выжигание сорной поросли, уверены мы во Господе Иисусе Христе, истинном Боге нашем, что еще более приумножится стадо Его и исполнится сказанное: Узнают Меня все, от малого их до великого их (Иер 31:34), и по всей земле прошло слово апостольских учений, и до пределов вселенной - речи их (см. Пс 18:5; Рим 10:18). Итак, следует, чтобы посланные от Вас заместители, представляющие Ваше священное и святейшее лицо, облечены были полномочиями Вашей власти, коей удостоились Вы во Святом Духе, дабы беспрепятственно могли они говорить и действовать от имени апостольского престола по поводу этих "глав" и тому подобного. Ибо кроме того получено нами из италийских краев некое "соборное послание", полное несказанных обвинений, которые жители Италии с великим осуждением и тысячами клятв выдвинули против собственного их епископа, дабы не были оставлены без внимания ни они, столь прискорбно губимые и притесняемые такой тяжкой тиранией, ни те, кто презирает законы священства и ниспровергает все церковные установления, - о чем давно уже доходили до всех слухи через спешно прибывших оттуда монахов и пресвитеров (были же это Василий, Зосима, Митрофан, а с ними и другие, сетовавшие на эту самую тиранию и со слезами призывавшие Церкви к от мщению), а теперь, как я уже сказал, пришли оттуда и разные письма от разных людей, исполненные всей этой великой трагедии и великих скорбей. С коих копии мы по их ходатайству и просьбе - ибо со страшными клятвами и призывами увещевали они передать об этом и всем архиерейским и апостольским престолам, предоставив все это им для прочтения - включили в это наше послание, дабы, когда соберется Святой и Вселенский во Господе собор, решенное Богом и соборными правилами было бы подтверждено всеобщим голосованием, и Церковь Христову объял бы глубокий мир. Ибо мы обращаемся с этим не только к Вашему Святейшеству, но и от других архиерейских и апостольских престолов иные представители уже прибыли, иные ожидаются в скором времени. Пусть же Ваше во Господе Братство из-за какой-либо отсрочки или затягивания времени не заставит сверх должного задерживать Ваших собратьев, сознавая, что если из-за опоздания совершено будет какое-нибудь неподобающее упущение, не кто иной как само оно навлечет на себя упрек. И еще сочли мы необходимым добавить к написанному, дабы предоставлено было всей полноте Церкви Вашей присовокупить и причислить к шести Святым и Вселенским Соборам Святой и Вселенский Седьмой собор. Ибо дошел до нас слух, будто некоторые подчиненные Вашему апостольскому престолу церкви считают до шести Вселенских соборов и не знают Седьмого; и хотя утвержденное на нем проводят с усердием и благочестием как ничто другое, но провозглашать его в церквях наряду с прочими не вошло в обычай - несмотря на то, что повсюду сохраняет он равное прочим достоинство. Ведь этот Собор покончил с величайшим нечестием, имея заседавшими и голосовавшими на нем прибывших от четырех архиерейских престолов: ибо от Вашего апостольского престола, то есть Александрии, присутствовал, как известно, пресвитер монах Фома и его спутники, от Иерусалима и Антиохии - Иоанн с его спутниками, ну а от старшего Рима - богобоязнейший протопресвитер Петр и другой Петр, пресвитер, монах и игумен пречистой обители святого Савы близ Рима. И все они, собравшись вместе с нашим во Бозе отцом, святейшим и трижды блаженнейшим мужем Тарасием, архиепископом Константинопольским, составили великий и вселенский Седьмой собор, торжественно покончивший с нечестием иконоборцев - или христоборцев. Однако деяния его, поскольку варварский и иноплеменный народ арабов овладел землями, оказалось нелегко доставить вам; по каковой причине большинство здешних жителей хотя и чтит и уважает его порядки, не ведает, как говорит, что они установлены им. Итак, должно, как мы сказали, и сей великий Святой и Вселенский собор провозглашать вместе с предыдущими шестью. Ибо не совершать и не делать этого - значит, во-первых, бесчестить Церковь Христову, пренебрегая столь важным Собором и в такой мере разрывая и разрушая ее связь и общение, а вовторых, разверзать пасть (ср. 1 Цар 2:1; Пс 34:21) иконоборствующих (которых, хорошо знаю, гнушаетесь вы ничуть не менее, чем прочих еретиков), уничтожив их нечестие не Вселенским собором, но осуждением одного престола, и предоставляя законный предлог стремящимся морочить умы. По всем этим причинам мы и требуем, и как братья братьев увещеваем, советуя приличное, причислять и приписывать его как в соборных документах, так и во всех прочих церковных историях и исследованиях к шести Святым и Вселенским соборам, помещая после них Седьмым. Христос же, истинный Бог наш, первый и великий Архиерей (см. Евр 4:14), добровольно принесший Себя в жертву за нас и отдавший кровь Свою за нас во искупление, да предоставит Вашей архиерейской и почтенной Главе оказаться сильнее наступающих отовсюду варварских племен; и да позволит завершить жизненный путь в мире и спокойствии; и да удостоит снискать и вышний жребий в невыразимом ликовании и весе лье (Пс 86:7) там, где жилище всех наслаждающихся, откуда бежала всякая боль, и стенание, и скорбь (см. Ис 35:10; 51:11): в Самом Христе, истинном Боге нашем, Коему слава и сила во веки веков. Аминь! Усердно молимся за Вас по долгу отеческого благочестия; не премените и Вы помянуть нашу мерность. Трактат 24Каким образом можно говорить, что смерть Христова была и желанна Отцу, и нежеланна? И как она же оказалась и для лукавого одновременно желанной и нежеланной?Источник: Св. патриарх Фотий, Избранный трактаты из "Амфилохий", Москва, 2002 Перевод Д.Е.Афиногенова | Это недоумение требует некоего более тонкого умозрения и различения, но чтобы показать, что оба вопроса заслуживают внимания, нужно пояснение. Итак, следует сначала возвести их в разряд имеющих силу, а затем в надлежащем порядке попытаться и разрешить их. О том, что Крест Христов был волею отца, учит нас Сам Спаситель, в мольбе об избавлении от смерти, говоря: "Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет" (Лк. 22:42), когда Он, показывая истинность человеческой природы, молил об отвращении страдания и называл его нежеланным. Но не только тогда, но и когда Он запретил Петру, сказав, что добровольная смерть Его есть помышление Божие, а помышление диавола — то, которым был в то время увлечен и Петр (за что и осуждается на такое же звание (1)), пусть и не из одинаковых побуждений — ведь Петром двигала несвоевременная любовь, а диавол злоумышлял и строил козни против нашего спасения. Однако и тот, и другой, хотя и исходили из противоположных намерений, сошлись в одном — нежелании, чтобы пострадал Тот, Чье страдание исцелило страдания человеческой природы. Ибо родоначальник зла, видя, что это пречистое и боголепное Тело подвержено естественным и непредосудительным страстям, замыслил коварство и постарался осуществить его. Видя же, наоборот, что через знамения превоссияло блистание Божеского достоинства, он отступил и пошел на попятный и, влекомый одновременно желанием и нежеланием Владычней смерти, попался в свою же ловушку Однако безумие победило трусость — ибо изобретателя человекоубийства привычное ему притягивает сильнее, чем отпугивает сопутст вующий страх. Посему при том, что наши Священные книги явно провозглашают смерть Сына желанной Отцу и нежеланной Лукавому, из многого другого можно понять (и откуда только не ясно), что последний больше всего старался о крестной смерти — ведь и иудейское племя, наущаемое им на злодейство, добивалось казни своего Спасителя. Но подобным же образом очевидно, что Отцу страдание Сына было нежеланно, и в дальнейшем это будет показано еще яснее Итак, после того, как мы привели это в упорядоченный вид, надлежит подумать и рассмотреть, что хотя об одной и той же вещи, я имею в виду Владычнюю смерть, и говорится противоположное, однако не тождественным образом, но одно говорится, исходя из самого страдания, которое Он претерпел, а другое — по конечному исходу. Ведь в итоге через смерть осуществилось спасение человеческого рода и низвержение диавольской тирании — что, понятно, есть желание и благоволение Отца и вершина всего Его промысла о человеческом роде. И разве не ясно, что для Врага это нежеланно и тягчайший удар? Однако то, что Сын был убит, в чем и состояло событие, происшедшее через страдание, само по себе ни приятно, ни благоугодно Отцу, но и весьма достойно гнева и ярости, так же как Лукавому это по душе и лучшее из всех удовольствий Поэтому и человеколюбивый наш Спаситель, в образе молитвы добиваясь прощения Своих оскорбителей, говорит "Отче! Прости им грех сей, ибо не ведают, что творят" (Лк 23 34). Столь нежеланно Отцу убийство Сына, и столь большое вызывает негодование, что понадобилась просьба Самого Пострадавшего, чтобы виновные, очистившись покаянием, не понесли наказания. И нет противоречия в том, что Отец и желает, и не желает смерти Сына, — ибо первое говорится по проистекающему [из нее] свершению, а второе — по самому изначальному событию Ибо как какой-нибудь полководец, видя доблестного воина, получающего раны и при этом опустошающего вражеские ряды и повергающего самого зачинщика войны, радуется, поскольку воин торжествует победу над противником, и, взирая на необычайность подвига, не огорчается из-за ран, но рассматривая удары сами по себе и обратив внимание на них, без удовольствия видит израненным добывшего победу, — так вот и Отец, поскольку Он видел, что Сын посредством ударов, нанесенных Его телу, поверг супостата человеческого рода, был полон подобающей Богу радости и гордился подвигами Сына, но само по себе то, что самый возлюбленный был изранен ударами и ссадинами, не было Его предпочтением. Вернее же, воля здесь занимает большее место, нежели в примере там, когда ранения толь-ко начались, полководцу горько было это видеть, потому что не было уверенности в победе, пока враги еще не обратились в бегство. А здесь уже от самых ран, и даже еще прежде, чем убийцы стали ругаться над Спасителем, нанося Ему раны, была уже видна блистательная победа, ничуть не меньшая, чем когда преступнейшие осмелились на немыслимую дерзость. Ведь у Бога и будущее как настоящее, и знание того и другого одинаково, так что по крайней мере в этом отношении предстоящие события ни в чем не уступают давно происшедшим или уже происходящим. Посему больше нет никакого затруднения в том, что смерть Сына была и желанна, и нежеланна Отцу, и что злоначальный враг нашей природы усердствовал, чтобы эта смерть совершилась, но конечный исход его стараний нанес ему самый тяжкий удар. Ибо Лукавый, радуясь крови и поглотив Спасителя, не успела еще радость проникнуть в его нутро, был настигнут неисцелимым ударом и неотвратимой погибелью. Отец же, Которому не по душе было само пролитие крови, был весьма удовлетворен, видя исход дела, и принял его с большой радостью, не саму смерть Сына одобряя, но из конечного итога, как уже говорилось, принимая и ее, и обращая в предмет благоволения. Если пожелаешь, ты можешь найти здесь точку опоры и для разрешения старого недоумения — а в чем оно состоит, хотя размышляющим о божественном это и небезызвестно, полезнее будет сказать для всеобщего сведения. Если спасительная кровь была дана в качестве искупления, чтобы добиться избавления нашего рода, то кто принял ее? Ведь Отцу не приятно убийство Сына; но разве не дерзость — дать разбойнику и убийце власть над владычней кровью? Есть много других ответов на этот вопрос, которые, пожалуй, будет нелишне упомянуть немного позже, а из вышесказанного следует вот что: Отец принимает кровь Сына из стремления к конечному исходу, а Лукавый дерзал и осмеливался получить, но за свое тиранство обрел ниспровержение и нежданный и неисцелимый удар, подозревая о котором, он и рвался ко кресту, и в то же время сдерживался и отступал от богоборческих устремлений. Я думаю, это недоумение больше не в силах будет досаждать слуху благочестивых. Однако ничто не мешает исполнить обещание: поскольку искупление по большей части выступает в двух качествах, как выкуп за удерживаемое и как дар удерживающему, спасительная кровь будет выкупом за удерживаемое, но даром удерживающему — никоим образом. Потому что и многое другое, присущее искуплению в собственном смысле, не свойственно этому неизреченному и превосходящему понимание домостроительству. Ведь и тот, кто дает выкуп, не может уже обладать тем, что отдал, и это неизбежно влечет для него ущерб, а получающий приобретает и становится обладателем того, чего прежде не имел. Здесь же все наоборот: Внесший выкуп (ибо все в руке Его, и ни Авелева кровь, ни мученическая не находится вне Его промысла и руки), понятно, ничего не теряет — потому что кому вообще придет в голову сказать, будто в отношении Его слуг у Него и кровь, которую они пролили, на счету, и после смерти Он слушает гласа их, как бессмертных, а спасительную и животворящую для мира кровь не хранит в бессмертных кладовых Своего промысла, сберегая ее у Себя непреходящей и нетронутой телесным тлением? Итак, Вносящий выкуп никоим образом не терпит никакого ущерба, но как Человеколюбец еще и приобретает спасение нашего рода, а тот, кто думал получить, поскольку лишь думал получить, потерял и саму свою тиранию, которой кичился и которую ожидал укрепить. Так что спасительная и владычняя кровь будет, пожалуй, и служить искуплением (ибо она вернула нас из плена), и отличаться от выкупа, потому что обманом поработившему нашу природу ничего не досталось, и потому что в искуплении усматривается великая выгода, не сопровождаемая никаким ущербом, а для удерживающего пленных — двойной, а скорее полный ущерб. Если же угодно, еще и потому, что прочим выкупам предшествуют переговоры, а здесь, когда замышлялось искупление, справедливый суд, издавна вынесший противнику непримиримый приговор, еще сильнее подверг его таковому осуждению за то, что он сотворил. Кроме того, в других случаях обязательно заключается перемирие на большой или малый срок, а в этом искуплении даже чистым примышлением невозможно обнаружить что-либо в этом роде, — и сколько еще таких [отличий]? Так что нет необходимости вести рассуждение таким же образом, как это может быть предложено в отношении собственно выкупа — ведь здесь более, чем где-либо, это слово употреблено метафорически. И ясно, что не нужно насильно приспосабливать к метафорическому высказыванию то, что обычно обязательно сопутствует наименованному по изначальному значению слова (ибо следует возвести в общий образец то, что сейчас было исследовано применительно к предложенному вопросу, чтобы можно было с помощью готового и обобщенного подхода предлагать решения для многих вещей, которые могут быть сведены к тому же самому недоумению, и устранять беспокойство). Я отнюдь не утверждаю, ни в коем случае, что не следует пользоваться переносными наименованиями — ведь употребление их немногим менее привычно для нас, чем собственных [обозначений], и если кто-нибудь уберет их из повседневной речи, и даже из толкования письменных сочинений, и в особенности те, что очень сходны и близки с не содержащими ничего метафорического, то он замкнет речь в очень узкие рамки, так что многие вещи нельзя будет и назвать по имени, немногим лучше, чем если бы кто изгнал из нашего употребления собственный смысл наименований. Посему нельзя обвинять в бесполезности наименования, возникшие из метафор — но я бы сказал, что нужно знать особенности слова, применяемого в собственном смысле и прилагаемого к вещам с неким переносом, и пользоваться выражениями, как позволяет обычай, но не обязательно сводить и сплетать в одну и ту же природу то, что они обозначают. Ведь это стало бы причиной больших ошибок, и породило бы кажущиеся недоумения, которые в действительности не выдвигают ничего вызывающего затруднение, — это те, кто неразумно использует значения, употребляя слова таким образом, придумывают недоумения не для других, а скорее против самих же себя. Мы незамедлительно призовем в свидетели мучеников, подвизавшихся за Христа, и скажем, хорошо и справедливо, что они принесли свою кровь Богу, — но и то, и другое говорится в переносном смысле. Ибо от тех свидетелей (2), которые называются так в гражданском обиходе и присутствуют для подтверждения житейской истины и из того, что знают, удостоверяют показания, от них и поборников благочестия мы именуем "свидетелями" — ведь те, богословствуя о воипостасной Истине, поистине засвидетельствовали ее перед лицом тиранов и царей. И мы говорим, что они принесли свою кровь Христу, взяв название приношения от того, что Авель принес тук ягнят (Быт. 4:4), и Авраам — рассеченное пополам (Быт. 15:8—21), и Мельхиседек Аврааму хлеб и вино (Быт. 14:18), и, если угодно, прежде одаренный [Авраам] Мельхиседеку — десятину (Быт. 14:20). И понятно, что каждый из принесших принес нечто иное, а не себя, и не претерпел ничего болезненного, и не потерял какой-либо из членов — Христовы же мученики принесли не что-то отдельное [от себя], и принеся тело, не остались невредимы, но и выступили на свидетельство без чьего-либо приглашения, а самопризванной волей засвидетельствовали дивное это и боговещанное свидетельство. Посему если кто-нибудь, не разграничив значения слова "мученик", будет стараться то, что относится к одному, применять к другому, разве он не исполнит недоумения уши неопытных слушателей, и не ошибется и сам ничуть не меньше, предлагая этот, как он думает, вопрос, порожденный не трудностью в действительных вещах, но его невежественным обращением с именами? Ведь и тут легко будет сказать: "Если мученики принесли кровь, то кто принял ее? Если Христос, то как человеколюбец радуется людской крови? А если Лукавый, то как они согласились возливать собственную кровь врагу? И где судья, который выносит беспристрастное решение тяжущимся? А кто эти тяжущиеся, победе одного из которых свидетель прибыл поспособствовать?" И сколько такого, взяв от гражданских свидетелей, мог бы перенести на боговещанных мучеников имеющий грязную охоту до недоумений, и баснословии, и шуток с тем, что и среди серьезного неприкосновенно? Ибо не составляет никакого труда сказать применительно к первому виду недоумений, что Христос принял убиение и пролитую кровь, одобряя не кровь подвижников, но их намерение, — так же как и добавить, что мученики были убиты и пролили кровь за Христа в собственном смысле, а "принесли", "приносили" и тому подобное суть выражения, содержащие метафору. Поэтому и нет никакой необходимости разыскивать, кому они ее принесли, так же как и исследовать, каким образом можно было бы назвать приносящими умерщвленных телесно излиянием крови, и каким образом они приносили, отдавая не что-то другое [помимо себя], как свойственно приносящим в собственном смысле. Ведь такие вещи настолько далеки от образа [настоящих] недоумений, что лучше оставить их без внимания, чтобы тебе не показалось, будто мы, связываясь с шутниками, не без основания тоже можем называться таковыми, потому что как шутить с серьезными вещами неразумно, так серьезное отношение к смехотворным заслуживает осмеяния. Оставив же позади явные нелепости, и то, что в самом себе содержит опровержение, что доставляет смущение и беспокойство слуху толпы и людей, не имеющих суждения, чтобы отличать слова, сказанные без переноса, от построенных по закону метафоры, — потому что видящим их различие легко опрокинуть и рассеять затруднительность кажущегося недоумения, — итак, надлежит привести слова и определить, в каком смысле мы их обычно употребляем, зная, что следует за каждым из них, и сохраняя без смешения их значения и особенности. Видеть же можно и вот откуда: гражданский свидетель, подтверждая правоту одной из сторон, уличает другую в лжесвидетельстве, тогда как судья выносит участникам беспристрастное решение. А применительно к богословствующему свидетелю-мученику где относительность, или откуда возьмется смелость вынести таковое? (3) Опять-таки, атлет (4) добивается победного венка, руками и кулаками нанося удары противнику и окончательно одолев его, — а тут поражаемый, и уязвляемый, и умерщвляемый огнем, или железом, или что еще изобрела свирепость палачей против человеческого естества, чтобы лишать людей жизни, увенчивается победной диадемой. Есть и тысячи других отличий. Итак, разве не глупо в обоих обозначениях стремиться усмотреть одно и то же, и насильственно навязывать одному то, что присуще другому? Многие из имен, применяемых к разным вещам, содержат очевиднейшее различие, так что даже люди крайнего бесстыдства или слабоумия не перенесут на другое то, что признано за одним, без стыда или осторожности. Многие же имеют скрытую инаковость, как свидетель, подвижник, искупление, победный трофей, царство ада, как тысячи других, в которых, встретив недоумение, и самому легко обмануться, и других незаметно ввести в заблуждение. Поэтому нужно брать мерило оттуда, где разница наиболее очевидна и решение возникающих вопросов лежит на самой поверхности, и с помощью общего подхода разбирать и те вещи, которые, будучи очень близки друг к другу, придают заблуждению большее правдоподобие, и таким образом, взяв безошибочное суждение от первых, сохранять его и для вторых. Вот "крыло храма" (Мф. 4:5; Лк. 4:9): крыло же знатоки аттической речи одни называют "орлом", а другие и "орликом" (5), и говорят, что это кровля священных чертогов, формой напоминающая летящего орла, — кое-кто называет ее и "окрылием" (6). А некоторые отличают "крыло" и "окрылие" от "орла" и "орлика", утверждая, что ими скорее обозначается воздвигнутое перед храмом высокое каменное сооружение. Тем не менее, если кто-нибудь, предложив слово "крыло", будет спрашивать, простиралось ли оно в воздухе и движением своим способствовало полету птицы, или же было опущено и сложено, придавая пернатому положение покоя, он, я думаю, вместо поиска ответа на недоумение доставит [только] смех. Впрочем, он, может быть, придумает что-то новенькое — кто выберет одно из двух, будет уличен в невозможном утверждении, потому что и вытянутое крыло не сможет выдержать нагрузку и вес тела, а в сложенном положении тем паче даже не даст возможности на себя взобраться. И разве предлагающие такие вопросы вместо того, чтобы приводить других в недоумение, не сделают еще прежде самих себя предметом насмешек? Ведь, я думаю, и любой случайный человек легко ответит: "Эти твои каверзные вопросы, любезнейший, применительно к дру-гому значению вызвали бы недоумение, а тут ни того, ни другого нельзя сказать, и не видно никакого повода для недоумения". И вот от того, в чем есть настолько явственное различие, сподручно и совсем нетрудно, пользуясь общим мерилом, превратить недоумение в уразумение (7) и там, где это различие скрыто. Крест есть трофей (8), воздвигнутый Христом против диа-вола, и самый блистательный из трофеев, раз даже образ его, начертанный в воздухе, прогоняет всю дьявольскую рать. И не потребуется глубоких раздумий, если кому-нибудь захочется высказать недоумение по поводу этого выражения, поскольку из вышеизложенного различение легко видимо. Например, если Крест есть трофей, то кто водрузил трофей? Если победивший, то зачем иудейское племя понапрасну обвиняют в христоубийстве? Если же они сами поставили его (ибо в этом и нет сомнения), то каким образом говорится, что Христос воздвиг Крест как трофей против диавола? Точно так же и если кто-то, упомянув в речи царство ада (Прем. 1:14) (9), затем будет спрашивать, а есть ли адово царство, то ясно, что он подразумевает и царя. Павел, глашатай истины, тоже где-то говорит: "Смерть царствовала от Адама до Моисея" (Рим. 5:14), не только над теми, кто согрешил по подобию Адамову, но и над теми, кто не грешил таким подражанием. Если же она царь, а царю его достоинство вручается законом и решением подданных, какой разумный смысл в том, что обладатель этого, вместо того, чтобы получать почет, лишается чести справедливого царствования? Но и то, и другое высказывание, возможно, представляет в самом себе и решение ничуть не хуже, чем недоумение, — для отчетливо видящих, а особенно для тех, кто легко извлекает ответ из вышеизложенного. Ибо ясно, что Крест называется трофеем по переносу слова от трофея против неприятеля, потому что через него Христос блестяще ниспроверг врага, — а не потому, что Он поставил Крест, раз Он не Сам его ставил. Воздвиг его народ-богоборец, но не как трофей против врага, а как наказание всеобщему Спасителю, — а Тот, обратив их злодейство в победу над врагом, воспользовался Крестом, словно трофеем. Поэтому и преступление иудеев не поставило трофей, но и Спаситель рода [нашего] не воздвиг Крест для Самого Себя, но когда те воздвигли его ради наказания Владыки, Он превратил его в трофей во спасение нашей природы. И "царство ада" говорится, и что смерть — царь, не потому что по закону и воле подданных она получила господство над ними (ибо это сопутствует называемому царем в собственном смысле), но поскольку царствующий на земле имеет [никому] не подвластное правление над теми, кто под рукой его, и то же захватила смерть через грехопадение, в этом смысле с переносом имени можно называть ее царем и говорить о ее царстве. И до Креста такое ее господство над нами было необоримым, пресекая и умерщвляя всякую надежду на воскресение, — а когда Владычнее страдание совершенно лишило ее силы, мы правильно и разумно говорим, что адское царство было разорено. Итак, я думаю, можно говорить радостным духом и свободным языком, что смерть Сына была и желанна, и нежеланна Отцу, и что и то, и другое представляется применимым к Врагу; и что Человеколюбец претерпел за нас Крест и пролил Собственную кровь, но не принес ее кому-либо, потому что целью Его было не принести, а страданием спасти погибшее. Посему Он не принес, если только кому-то не захочется метафорически назвать приношением то, что Он пострадал за нас, — ибо вследствие подобия можно беспрепятственно употребить это слово в так называемом переносном смысле, так же как непозволительно требовать от него же свойств собственного наименования. И очевидно, что Агнец Божий, Который берет грех мира (Ин. 1:29), не принес и не приносил кровь, спасительную и очистительную для нашего рода, даже если говорится, что Отец, из-за исхода страдания, принял кровь Сына с удовольствием и радостью. Может быть, не столь полно, как ты надеялся в своей просьбе, однако в сокращенном виде это изложено — потому что я не забыл, что в занятиях, посвященных священнейшим нашим догматам, твоя добродетель часто слышала рассуждения о таких вещах, и если даже забвение поглотило какие-то мысли, из того, что есть, легко восстановить память о пропущенном. --------------- 1 Ср. Мф. 16:23: "Отойди от Меня, сатана". 2 В греческом языке "мученик" (μαρτυς) означает "свидетель". 3 Место не вполне ясное. 4 Имеется в виду метафорическое наименование мученика атлетом. Последнее слово обычно переводится на русский язык как "подвижник". 5 Речь идет о специальном архитектурном термине, обозначающем фронтон (щипец). Перевод слова "αετωμα как "орлик" — чистая условность. 6 Столь же условный перевод греч.πτερον, в данном случае, по-видимому, также означающего "крыло". В Новом Завете употреблено слово πτερυγιον. 7 В оригинале игра слов: αποριαν — ευποριαν. 8 Имеется в виду памятный знак, который победившая армия сооружала на поле битвы. 9 В оригинале τα βασιλεια — "царский дворец", от βασιλευς; — "царь". Церковнославянский перевод дает "аду царствия". |
| |
