Александр Станиславский

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ XVII в.

К оглавлению

II глава.
Малолетний претендент

А недруг под рукою стоит,
Зол вельми и силен...
Будет ли одоление на недруга?

Гадательная книга XVII в.

Бегство Ивана Заруцкого

Движение И. М. Заруцкого — один из узловых моментов в сложном переплетении событий начала XVII в. Характер движения и противоречивая личность его предводителя, участника восстания Болотникова, «тушинского» боярина и одного из организаторов Первого ополчения, по-разному оцениваются в советской литературе. В историографическом плане движение интересно еще и тем, что с ним нередко связывается окончание первой Крестьянской войны в России.

Долгое время историки располагали весьма ограниченным кругом источников о действиях казаков Заруцкого. Практически все они давно уже введены в научный оборот, были известны еще В. Н. Вернадскому, хотя [46] другие исследователи и давали иную интерпретацию содержащимся в них фактам. Важная подборка документов о Заруцком сохранилась в одном из столбцов Московского стола Разрядного приказа — документы в ней охватывают время с февраля по 1 мая 1613 г. Но, как известно, Заруцкий увел своих казаков из-под Москвы в конце июля 1612 г., поэтому до последнего времени первые месяцы движения были обеспечены источниками особенно плохо. Восполняют этот пробел и позволяют восстановить многие события более позднего времени новые материалы, обнаруженные в ЦГАДА: послужной список окольничего М. А. Вельяминова, выписка из послужного списка дворянина А. Оболдуева, документы из фонда Темниковской приказной избы с вестями о Заруцком, челобитная Н. М. Ивашкина, сына казненного Заруцким крапивенского воеводы, и другие источники.¹⁾

Уход Заруцкого из-под Москвы на юг имел социальную подоплеку и был одним из актов в длительной борьбе казачества и дворянства, принимавших участие в земском освободительном движении. Однако у предводителя казаков были и личные причины опасаться шедших из Ярославля ополченцев после организованного им покушения на жизнь Д. М. Пожарского и предъявленного ему (на основании показаний польского ротмистра П. Хмелевского) обвинения в сношениях с литовским гетманом Я. К. Ходкевичем. Нет причин сомневаться, как Н. П. Долинин, в том, что такие сношения имели место. В 1615 г. русские послы на переговорах под Смоленском уличали поляков в том, что «как вор Ивашка Заруцкой с бояры и воеводы стоял под Москвою, и он в те поры с вами ж ссылался», и это заявление не вызвало возражений со стороны польских представителей.²⁾

На протяжении всей «Смуты» повстанцы выступали под лозунгом «законного» царя, и в этом смысле цели Заруцкого и его сторонников были традиционными для антиправительственных сил начала XVII в. После неудачи с «Псковским вором», которого в конце концов признали самозванцем даже казаки, Заруцкий вознамерился посадить на русский престол сына «настоящего» царя Дмитрия (Лжедмитрия II) и Марины Мнишек, тем более что кандидатура малолетнего «царевича» Ивана Дмитриевича уже не раз к этому времени обсуждалась казаками под Москвой. [47]

По свидетельству Пискаревского летописца, Заруцкий постриг свою жену, а сына отослал в Коломну «к ней, Марине, в стольники, а хотел на ней женитца и сести на Московское государство». Последнее обвинение вряд ли справедливо, хотя кто знает, какие мысли могли появиться у человека, уже сделавшего головокружительное восхождение от казачьего атамана до боярина и фактического руководителя земского правительства. Марина Мнишек со своей стороны не оставляла надежд на триумфальное возвращение в русскую столицу и, находясь в Коломне, пыталась заручиться поддержкой властей в Речи Посполитой, обмениваясь посланиями, в частности, с А. Гонсевским, рассылала «смутные» грамоты в Астрахань и даже в Персию.³⁾

Послужной список М. А. Вельяминова сообщает, что еще из-под Москвы Заруцкий прислал в Рязань своих «советников» Григория Житова и Ивана Можарова, с тем чтобы они сменили на воеводстве князя И. А. Хворостинина и М. М. Бутурлина. Хорошо известно, какую выдающуюся роль играла Рязань, административный, религиозный и хозяйственный центр обширного края, в 1606—1611 гг. Однако о положении здесь после убийства П. П. Ляпунова в июле 1611 г. известно не много. П. Г. Любомиров полагал, что с декабря 1611 г. Рязань ориентировалась на Второе ополчение, основываясь на нижегородской отписке в Курмыш о присылке в Нижний Новгород «доходов» из Рязани.⁴⁾

Анализ документов, и прежде всего рязанских отказных книг 1611—1613 гг., не позволяет согласиться с этим утверждением. В январе, феврале, апреле, мае и июле 1612 г. в Рязанском у. раздача поместий и вотчин производилась по распоряжениям руководителей Первого ополчения, причем в мае грамота о производстве отдела была послана от имени «царя Дмитрия», что свидетельствует о том, что Рязань, подобно Зарайску, признала Лжедмитрия III. 2 апреля 1612 г. ввозную грамоту на рязанское поместье получил дьяк Первого ополчения Филипп Ларионов. Даже 10 сентября, когда рать Пожарского уже стояла под Москвой, в Рязани все еще отделяли поместья «Московского государства бояр и воевод по грамоте князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкова». Многие кабаки в Рязанском у. в 1611/12 г. находились на откупе у казаков Первого ополчения. Не случайно именно думный дьяк Поместного приказа в Первом ополчении Ф. Шушерин, как показала [48] С. И. Сметанина, скрепил списки с материалов писцового описания Рязанского у. 1590-х годов.⁵⁾

В июле 1611 г. значительная часть рязанских дворян, по-видимому, разъехалась из-под Москвы. Однако уже в октябре того же года отряд рязанских служилых людей вновь присоединился к ополчению. Выясняется это из «сказки» рязанца Н. Беклемишева 1615 г.: «Да как приходил из села Краснова Хоткеев, а резанцы в те поры пришли с Резани с воеводою с Володимером Вешняковым». Показание Н. Беклемишева подтверждают данные списка дворян полка Д. Т. Трубецкого 1611 г.: «Володимер Вешняков приехал в октябре, был в Шатцком на службе».⁶⁾

В сентябре 1611 г. воеводами в Рязани были князья И. П. Засекин и И. А. Дашков. Возможно, Дашков действительно перешел на сторону Пожарского и Минина, так как 9 мая 1612 г. его рязанская вотчина по указу Трубецкого и Заруцкого была пожалована в поместье рязанским дворянам А. И. Карееву и И. С. Морину. И. П. Засекин в чине боярина, полученном им от Лжедмитрия II, оставался в Рязани до мая 1612 г. В феврале рязанским воеводой был окольничий С. В. Головин, но и он перешел вскоре на сторону Второго ополчения и 7 апреля 1612 г. находился уже в Ярославле (до своего отъезда в Ярославль Головин какое-то время служил воеводой в Зарайске). Наконец, Засекина и Головина сменили в Рязани князь И. А. Хворостинин, кравчий первого самозванца, и М. М. Бутурлин, сподвижник Лжедмитрия II. Руководители Первого ополчения в 1611—1612 гг. назначали воевод и в других рязанских городах — Ряжске и Пронске. Р. П. Федоров получил назначение в Ряжск 20 сентября 1612 г. — последний известный акт Первого ополчения от имени одного Трубецкого до объединения со Вторым ополчением в конце сентября того же года.⁷⁾

Что касается посланцев Заруцкого Житова и Можарова, то они были местными землевладельцами и довольно заметными деятелями в Рязанском крае. Житов принадлежал к тверскому боярскому роду Бороздиных, представители которого были выселены в Рязанский у., вероятно, во время опричнины или незадолго до нее. В сентябре 1611 г. он служил воеводой в Шацке и поддерживал руководителей Первого ополчения. Можаров в конце XVI в. — стрелецкий сотник в Михайлове, в царствование Василия Шуйского в качестве головы [49] получал довольно ответственные назначения.⁸⁾

Хворостинин и Бутурлин были сторонниками Первого ополчения, но не Заруцкого. Еще до приезда в Рязань Житова и Можарова воеводы и рязанский архиепископ Феодорит обратились в Шацк к воеводе Второго ополчения Мирону Андреевичу Вельяминову с просьбой о помощи. Вельяминов, несмотря на молодость, к 1612 г. уже зарекомендовал себя как талантливый военачальник и решительный противник Заруцкого. Представитель старомосковского боярского рода, к которому принадлежали и Годуновы, верный воевода Василия Шуйского и один из руководителей Первого ополчения, он бежал из-под Москвы в Ярославль после присяги ополчения «Псковскому вору» в марте 1612 г., а затем после настоящей осады захватил Шацк, также присягнувший самозванцу (при этом часть шацких дворян вместе с приборными людьми защищала город, а другая — его осаждала). Уже на следующий день после прибытия в Рязань воевод Заруцкого в город вошел отряд из 400 человек во главе с мещерским дворянином И. Т. Лачиновым, присланный Вельяминовым из Шацка.⁹⁾

Войско Заруцкого оставило подмосковные «таборы» 28 июля 1612 г.: «Иван Заруцкой... увидев, яко мнози и от его полку от прелести обращахуся ко истинне и отторжеся от благого совету, нощию бегу емлется со единомысленными своими». По свидетельству Нового летописца, с Заруцким «мало не половина войска (Первого ополчения. — А. С.)... побегоша». П. Г. Любомиров определяет численность отряда Заруцкого в 2500 человек. С обнаружением разрядного «подлинника» 1613—1614 гг. появилась возможность проверить точность этого подсчета. Как известно, после Воронежского сражения подавляющее большинство казаков оставило Заруцкого — в росписи войска, посланного под Смоленск, действительно значится «атаманов же и казаков, которые приехали от Заруцкого, 2250 человек». К ним нужно прибавить казаков, упомянутых в той же росписи с атаманом М. Мартиновым («с атаманы с Матерым Мартиновым и Борисом Владиславлевым казаков 122 человека»), выехавшим от Заруцкого еще до Воронежского сражения.¹⁰⁾ Так как с Заруцким ушли из-под Москвы и некоторые дворяне, а несколько сот человек остались с ним и после Воронежского сражения, следует заключить, что цифра Любомирова близка к [50] действительности. Однако все эти подсчеты относятся уже к 1613 г., а летом 1612 г. численность сторонников Заруцкого могла быть несколько иной.

В литературе не раз обсуждался вопрос, по какому социальному признаку разделилось Первое ополчение в июле 1612 г. Поскольку оно состояло к этому времени из двух полков (Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого), можно предположить, что за Заруцким последовали прежде всего казаки его полка. Известны имена трех атаманов Заруцкого. Иван Чика активно участвовал еще в восстании Болотникова, к повстанцам присоединился после битвы на Пчельне «со многими казаки». Осенью 1608 г. он участвовал в составе отрядов Лжедмитрия II в осаде Троице-Сергиева монастыря, застрелив из самопала видного защитника монастыря И. Внукова. В феврале 1612 г. станица Чики (70 казаков) уже входила в Первое ополчение и находилась на постое во владимирском Рождественском монастыре. Матерый Мартинов (или Пантелеймон Матерый), как и Чика, в ноябре 1608 г. возглавлял станицу, осаждавшую Троице-Сергиев монастырь. Тихон Чулков впервые упоминается в источниках уже как атаман Первого ополчения — его казаки в ноябре 1611 г. собирали «корма» в Тарусском у. Таким образом, по крайней мере некоторые атаманы Заруцкого имели достаточно большой служебный «стаж», и нет оснований считать, что с ним ушли «худшие» или «лучшие» казаки или что «ранее служившие казаки сплотились вокруг Д. Т. Трубецкого», хотя, конечно, с Трубецким осталось также немало «старых» атаманов, таких, как Афанасий Коломна, служивший к 1613 г. «всякие твои государевы службы, зимние и летние, с травы да с воды с Поля 25 лет».¹¹⁾

Карамзинский хронограф утверждает, что с Заруцким ушли бывшие «тушинцы», «которые с ним вместе воровали, были у вора в Тушине и Колуге», однако таких казаков, без сомнения, было немало и в полках Трубецкого и Пожарского. Достаточно указать на станицу Степана Ташлыкова, в декабре 1609 г. осаждавшую Троице-Сергиев монастырь, а в марте-апреле 1613 г. находившуюся в Москве. Остался с Трубецким и атаман Кондратий Миляев, служивший в лагере Лжедмитрия II еще в 1608 г.¹²⁾

Итак, источники не позволяют установить какие-либо социальные различия между казаками, ушедшими [51] с Заруцким и оставшимися в ополчениях. Но хотя среди тех и других имелись «старые» казаки, едва ли следует сомневаться, что почти во всех казачьих станицах в это время большинство составляли недавние холопы, крестьяне и посадские люди. На это указывает и декабрьская грамота 1612 г., в которой говорится, что Заруцкий, «прибрав к себе воров, холопей боярских и пашенных мужиков, которые не хотят покою христиансково и тишины, в рязанских пригородках стоит».¹³⁾

Битвы на Рязанщине

Первый этап в маршруте Заруцкого не вызывает сомнений: казаки двинулись на юг и остановились в Коломне, где находилась Марина Мнишек с сыном Иваном (или «воренком», как именовали его противники Заруцкого). Пребывание Заруцкого в Коломне было непродолжительным («и пришед во град Коломну... не во мнозех же днех и оттоле побежа»), но весьма разорительным для ее жителей. По словам Нового летописца, казаки «Коломну град выграбиша». Это и понятно, так как Коломна оказалась первой их остановкой после ухода из-под Москвы, где ополченцы были стеснены в деньгах и продовольствии. В первую очередь подвергались разграблению, по-видимому, дворы коломенских дворян: в жалованной грамоте 1615 г. М. С. Ильину на коломенскую вотчину упоминается, что прежняя жалованная грамота у него «утерялось», «как на Коломне был Ивашко Заруцкой». Весьма вероятно, что казаки отнимали имущество у одних посадских людей, а затем продавали его другим. На это намекает запись в беспошлинной книге Печатного приказа от 12 марта 1613 г.: «Запечатана грамота на Коломну по челобитью посадского человека Первушки Волкова — велено, сыскав, отдати животов его, которые у него грабили воры, 52 рубли».¹⁴⁾

Дальнейший путь Заруцкого излагается в Новом летописце весьма лапидарно: «Поидоша на Резанские места и там многу пакость делаша». Не имея других надежных источников, историки обычно здесь во всем следовали за Новым летописцем. Исключение составляет исследование Я. Г. Солодкина, который полагает, [52] основываясь на Карамзинском хронографе («Заруцкий... пошел на Воронеж и осеновал на Воронеже»), что осенью 1612 г Воронеж «стал базой движения Заруцкого» и что «вновь» (! — А. С.) под Воронежем он появился летом 1613 г.¹⁵⁾

Послужной список Вельяминова и другие источники позволяют составить точное представление о действиях Заруцкого. Из Коломны он двинулся к Переяславлю Рязанскому, однако М. А. Вельяминов, предупрежденный сыном Прокофия Ляпунова Владимиром, опередил его на два дня, с отрядом ратных людей из Шацка «пришел в Переславль... и Заруцкому сесть в Переславле не дал». Произошло это, вероятно, в первой половине сентября 1612 г.¹⁶⁾ В селе Киструс (бывшей вотчине И. В. Годунова), в 16 верстах от Рязани, Вельяминов нанес поражение казакам, после которого Заруцкий ушел на юго-восток Рязанской земли и остановился в Сапожке. Население этого городка состояло в 1619 г. из 135 казаков, 12 пушкарей, затинщиков и воротников и 50 «жилецких и всяких людей». Показанный в послужном списке Вельяминова маршрут подтверждает и Пискаревский летописец: «С Коломны пошол к Шатскому, и тут его не пустили, и он в город в Сапожок». О попытке Заруцкого захватить Шацк сообщается также в воеводской отписке из Темникова под Москву.¹⁷⁾

Для того чтобы помешать Заруцкому укрепиться в Мещерском крае, в Шацк из Рязани было направлено 300 стрельцов. В городе находились также мордовский отряд во главе с кадомским князем Кудашем Кильдеяровым и часть мещерских дворян; многие мещеряне получили позднее прибавки к поместным и денежным окладам за «шацкую службу 121-го (1612/13. — А. С.) года». Возглавлял шацкий гарнизон родственник Мирона Андреевича Ратман Вельяминов. Появление Заруцкого в районе Сапожка — Шацка темниковская грамота позволяет датировать серединой сентября 1612 г. Приход под Шацк, в село Тынорская слобода, М. А. Вельяминова (в бою под Тынорским острожком был убит арзамасский помещик В. Киреев) заставил Заруцкого снять осаду города. Однако Вельяминов, по-видимому, не пытался в это время захватить Сапожок и находившийся неподалеку острог в Песочне (в конце XVI в. Песочня принадлежала Годуновым), тоже занятый казаками. Возможно, к походу под Шацк относится [53] известие о расходовании собранных в Рязани таможенных денег: «К Мирону Вельяминову в полки — мяса свиново, и тетеревей, и рыбы, и луку, и чесноку на 4 руб. и на 5 алтын на 4 деньги». Таможенные деньги пошли также «дворяном и детем боярским на жалованье, и на знамена, и на побитые лошеди» и раненым «на зелье».¹⁸⁾

Уходя из-под Москвы на юг, Заруцкий мог рассчитывать в первую очередь на рязанских приборных людей и мелких дворян (у двух третей рязанских землевладельцев поместья в конце XVI в. не превышали 70 четвертей земли), последовательно поддерживавших все антиправительственные выступления, начиная с похода на Москву Лжедмитрия I и восстания Болотникова. Недавно И. П. Кулакова сделала интересное открытие, обнаружив уникальную запись современника, проливающую новый свет на начало восстания Болотникова. Рассказывая об избрании на царство Василия Шуйского, он сообщает: «А черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарицы, и все рязанские городы за царя Василия креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас-де царевич Дмитрей Иванович жив».¹⁹⁾ А ведь с Заруцким в 1612 г. были сын и жена «царевича», в которого так крепко верили рязанцы и другие южные служилые люди в 1606 г. и за которого они сражались позднее вместе с Заруцким на стороне Лжедмитрия II.

Потерпев неудачу под Рязанью, отброшенный на окраину Рязанской земли, Заруцкий попытался поднять против подмосковных «бояр и воевод» Мещерский край и примыкавший к нему Арзамасский у. На этот район традиционно опирались противники московского правительства в начале XVII в.: Арзамас, Темников, Шацк были в числе городов, поддержавших Болотникова; позднее власть здесь принадлежала сторонникам Лжедмитрия II, а затем и Лжедмитрия III. Некоторые арзамасские дворяне (М. Ф. Полоченинов, И. Ф. Левашов, Я. Глядков) находились в 1612—1614 гг. в отрядах Заруцкого, другие служили под началом М. А. Вельяминова. Всего в Арзамасе в начале XVII в. было но менее 400 детей боярских, 79 служилых татар и 300 стрельцов.

В начале 1612 г. стрельцы взяли верх над арзамасскими дворянами (многие местные дворяне находились в это время под Москвой): «В Арзамасе стрельцы заворовали, дворян и детей боярских и жилецких всяких людей и[з-за] животов (ради имущества. — Л. С.) [54] побивают и вешают, и на пытках пытают, и огнем жгут, и заводят воровство, и ворихе Маринке и ее, Маринкину, сыну хотели крест целовать». Среди этих стрельцов были и недавние посадские люди: в июне 1613 г. арзамасские стрельцы И. Артемьев «с товарыщи» были возвращены в посад. Только после ареста «Псковского вора» и захвата Вельяминовым Шацка Арзамас и другие «понизовые» города (т. е. Среднее и Нижнее Поволжье), по данным послужного списка М. А. Вельяминова, стали ориентироваться на Второе ополчение. Характерно, что на Рязанщине и в Арзамасском у. находилась часть владений самого Заруцкого. В Старорязанском стане ему принадлежал починок Строевский (его прежним владельцем был Г. В. Годунов), перешедший в 1612/13 г. к князю Д. П. Пожарскому; арзамасское поместье Заруцкого село Пятницкое также было пожаловано в октябре 1612 г. другому владельцу.²⁰⁾

В начале XVII в. рядом с русскими служилыми людьми — мелкими дворянами, пушкарями, стрельцами, казаками — в Мещере упоминаются многочисленные служилые мордвины и татары (последние составляли в Мордовии феодальную верхушку), жившие за счет эксплуатации местного мордовского населения или же не имевшие крепостных и близкие по положению к русским служилым людям «по прибору». Именно фактическая близость большинства служилых представителей нерусского населения Поволжья к русским казакам, стрельцам и мелким дворянам во многом предопределила их совместные выступления против боярского правительства царя Василия Шуйского. В конечном счете судьба этих сословных групп тоже была схожа — они смешались с феодально зависимым населением. В количественном отношении мещерские служилые татары и мордвины превосходили любую русскую дворянскую корпорацию, за исключением новгородской и рязанской: в росписи похода 1604 г. против самозванца упоминаются 450 касимовских, 537 темниковских, 542 кадомских татарина и 220 мордвинов из Кадома и Темникова.

В конце XVI в. в Шацком у. появляются первые помещики из среды высшего московского дворянства: могущественный посольский дьяк А. Я. Щелкалов, знатные оболенские князья Ф. А. и И. А. Ноготковы, соседство которых не могло не беспокоить местных землевладельцев. В начале XVII в. в источниках [55] впервые упоминается небольшая группа мещерских выборных дворян. В последующие годы правительство царя Василия и руководители ополчений сделали ряд шагов по уравнению в правах мещерских дворян с дворянством Замосковного края: значительная часть мещерских дворян получила придачи к поместным и денежным окладам, многие русские помещики были повышены чином. Так, 2 сентября 1606 г., за два дня до выступления против Болотникова войска И. И. Шуйского, мещеряне были пожалованы в дворовые дети боярские целым списком, в котором только Любовниковых оказалось несколько человек, — интереснейший факт, характеризующий политику царя Василия по отношению к южному дворянству в разгар классовой борьбы и ускользнувший от внимания исследователей.²¹⁾

После неудачной осады Шацка Заруцкий послал перебежавшего к нему из Шацка кадомского мордвина Тардайка и алатырского казака Дружину с грамотами в Темников, Кадом и Арзамас. Когда посланцы Заруцкого 25 сентября 1612 г. приехали в Темников, в городе было сразу две пары воевод. Интересы Второго ополчения представляли И. М. Бутурлин и Д. С. Погожево, резиденция которых находилась в воеводской канцелярии — в Съезжей избе. Но реальной властью в городе обладали местный князь Брюшей Кобяков сын Еникеев, представитель одного из самых знатных родов в Мордовии ("в вассальном владении князей Еникеевых Темников находился и в XVI в., в поместье Б. К. Еникеева в 1614 г. значилось 67 крестьянских и бобыльских дворов), и Осип Трубников. Оба они известны как видные сторонники Лжедмитрия II, участвовавшие в боях с войсками Василия Шуйского в Мещерском крае, на Рязанщине и в Поволжье. В 1611—1612 гг. Б. Еникеев и О. Трубников производили отделы поместий служилым татарам в Темниковском у. Им и вручили грамоту представители Заруцкого.²²⁾ Однако на этот раз бывшие воеводы Лжедмитрия II не были склонны присягнуть его сыну.

Как уже отмечал В. И. Корецкий, для Поволжья начала XVII в. было характерно активное участие нерусского населения в местном управлении. В тушинском лагере второго самозванца арзамасский губной староста И. Сонин был избран «по дворянскому, и князей, и мурз, и татар, и мордвы выбору».²³⁾ 26 сентября все темниковские воеводы собрались в Съезжей избе и, «поговоря [56] меж себя», созвали городской «мир». Большую часть среди темниковского населения составляли служилые татары: по данным дозорной книги 1614 г., на 107 русских дворов (посадских людей, стрельцов, воротников, сторожей, казенных кузнецов и ямщиков) в городе приходилось более 200 татарских дворов. Грамота Заруцкого была прочитана вслух, но не имела успеха: «И князи... и мурзы, и стрельцы, и всякие русские люди к тому Ивашкову воровству не пристали и его письму не поверили». Гонцов Заруцкого отвели в Съезжую избу, допросили, а затем отправили под Москву.²⁴⁾

Позиция татар была, несомненно, связана с политикой руководителей ополчения, щедро раздававших им поместья и бортные угодья, — наиболее ранние подобные грамоты относятся еще к 1611 г. В дозорной книге Темниковского у. «боярские дачи» выделены в особый раздел, озаглавленный «В Темниковском же уезде за князьями, и за мурзами, и за татары в поместьях по боярским грамотам, которые имали у бояр под Москвой, а после того имали на те ж поместья государевы царевы и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоты». Весной 1613 г. (как, вероятно, и в более ранний период, по которому документы в Печатном приказе не сохранились) грамоты темниковским, кадомским, арзамасским и другим служилым татарам на земли, жалованье и угодья выдавались почти каждый день, а 12 мая 1613 г., через 10 дней после приезда Михаила Федоровича в столицу, грамоту на княжеский титул получил Брюшей Еникеев, роль которого в поддержке земского правительства была, по-видимому, особенно велика: «Запечатана жаловальная грамота кормленою красною печатью темниковского Брюшея мурзы Кобякова сына княж Еникеева — пожаловал его государь по отечеству княжением». Сын Брюшея Еникеева, Тёмиргозей мурза князь Брюшеев, в 1645 г. обладал еще одной привилегией, пожалованной скорее всего еще его отцу: он выходил на службу не в составе городового отряда, а «по особным грамотам с своим двором, а не з городом вместе» и служил «у воевод в полку». Кадомский князь К. Кильдеяров, защищавший Шацк от Заруцкого, получил право на четвертное жалованье, а 5 июля 1613 г. — грамоту на поместье в 15 четвертей земли.²⁵⁾ Получив в 1611—1612 гг. значительные пожалования и привилегии, служилая верхушка Поволжья была теперь заинтересована [57] в стабильном центральном правительство и потому не могла поддержать борьбу против него казаков Заруцкого.

Руководство Второго ополчения сделало попытку привлечь на свою сторону и приборных людей Поволжья. В Курмыше жалованье стрельцам на 1611/12 г. было увеличено на полтину, а казакам. — на рубль человеку. В следующем году «бояре» пожаловали арзамасских пушкарей и затинщиков — положили им жалованье по 3 руб. в год человеку и указали наделить их земельными участками.²⁶⁾

Положение Заруцкого осенью 1612 г., после неудачи под Рязанью и отказа мещерских и поволжских городов перейти на его сторону, стало критическим. Еще одна попытка казаков укрепиться в Рязанской земле и захватить ряжские слободы осенью 1612 г. закончилась неудачей. Но именно в это время в ряде рязанских и приграничных с Рязанской землей городов произошли перевороты в пользу Заруцкого. Хотя ранее и было известно, что некоторые рязанские города поддержали Заруцкого, источники не позволяли судить, были ли они принуждены к этому силой или перешли на сторону Заруцкого добровольно. Послужной список Вельяминова не оставляет в этом вопросе никаких сомнений: «Михайлов город, и Пронеск, и Ряской, и Донков, и Епифань своровали, призвали Заруцкого на Михайлов». Таким образом, надежды Заруцкого на поддержку рязанских служилых людей в конечном счете отчасти оправдались.

Первое упоминание о приходе Заруцкого в Михайлов относится к 11 декабря 1612 г.²⁷⁾ Чрезвычайно интересен приведенный в послужном списке Вельяминова перечень «воровских» городов — до сих пор для определения территории, контролировавшейся Заруцким, приходилось сопоставлять отдельные упоминания в различных источниках, причем не было уверенности, что они в этом отношении достаточно репрезентативны. По сравнению с данными других источников в послужном списке отсутствуют три небольших городка (Песочня, Печерники и Венев) и упоминается один новый город — Данков. Теперь можно составить достаточное представление о той среде, в которой Заруцкий нашел поддержку в конце 1612 — начале 1613 г., и здесь напрашивается сравнение с ситуацией на Рязанщине в царствование Василия Шуйского. Тогда московское правительство также опиралось на Рязань с сильным дворянским [58] гарнизоном, в то время как другие рязанские города, в которых преобладали приборные люди, ориентировались на Лжедмитрия II. По словам современников, «и в те... во все в смутные годы резанской воевода Прокофей Ляпунов... ходил под городы: под Михайлов и под Пронеск, и под Ряской, и к Николе Зараскому, и к Коломне». В Печерниках объявился тогда даже собственный самозванец — малолетний «сын» окольничего И. Ф. Басманова, однако в конце 1609 — начале 1610 г. и этот город был захвачен П. П. Ляпуновым, а Лжебасманов Ануфрий был брошен воеводой на съедение медведю.²⁸⁾

В конце 1612 г. помимо Рязани лишь Зарайск и острог в Серебряных Прудах (неизвестно, как обстояло дело с Гремячевым) оставались в этом районе под контролем земского правительства. Лояльность жителей Зарайска к «боярам и воеводам» можно было бы объяснить троекратным разорением города в начале XVII в. (к 1612 г. посад Зарайска был сожжен, а многие жители перебиты²⁹⁾), однако известно, что вся Рязанщина сильно пострадала во время предшествующих военных действий. Скорее здесь сказалось географическое положение этих городов, и прежде всего их близость к Рязани.

Несмотря на успехи в Рязанской земле, распространить свою власть за ее пределы Заруцкому не удалось: как отмечено в декабрьской отписке из Темникова в Алатырь, «городы все Заруцкому отказали».³⁰⁾ И на помощь со стороны Северской земли, где начиналось в ту эпоху столько антиправительственных движений, не мог Заруцкий рассчитывать, так как значительная ее часть была оккупирована войсками Речи Посполитой: «черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарицы», поднявшие знамя восстания в 1606 г., на этот раз были выключены из борьбы.

На территории, занятой казаками, до «Смуты» самым многочисленным было население Ряжска: 590 казаков «опричь тех полковых казаков, которые живут в Рязском уезде по слободам», 100 стрельцов, 60 пушкарей и более 300 посадских людей. В поход 1604 г. было назначено 500 конных рижских казаков, вооруженных пищалями, под началом головы и семи сотников. К 1619 г. после набегов ногайских татар и похода Сагайдачного в Ряжске оставалось все еще около 300 казаков и 15 пушкарей. И если Заруцкий в 1612 г. не сделал своей резиденцией Ряжск, то, вероятно, лишь потому, что еще в 1608 г. город был сожжен А. Лисовским и его [59] жители перешли в незащищенные слободы или «в то разоренье... розошлись в розные городы», причем некоторые из них вступили в вольные казачьи станицы: в 1615 г. в войске атамана М. Баловнева под Москвой находился бывший ряжский казак Т. Иванов.³¹⁾

В Пронске в конце XVI в. жили 235 казаков, 116 стрельцов, 33 пушкаря и затинщика, 20 ямщиков; в Михайлове в 1600 г. — не менее 400 русских казаков, 100 «черкас» и 170 стрельцов, а в 1616 г. — 400 «черкас», 150 стрельцов и 134 казака (помимо стрельцов и казаков, посланных под Смоленск), 40 плотников и казенных кузнецов и 12 ямских охотников. В Веневе в 1616 г. насчитывалось 50 казаков, 50 стрельцов, 23 пушкаря; в Епифаии — 25 стрельцов и 40 казаков (в росписи 1604 г. упоминается 105 веневских и 50 епифанских стрельцов). Крупный отряд приборных людей находился вначале XVII в. в Данкове: 500 казаков, 100 стрельцов и 40 пушкарей. В Печерниках, по данным дозорной книги 1616 г., было 86 стрелецких дворов (причем в 34 из них жили стрельцы, набранные в 1599/1600 г., т. е. после смерти окольничего А. П. Клешнина, которому принадлежал город), 53 казачьих и 29 пушкарских. В самом Переяславле Рязанском тоже был расквартирован отряд стрельцов (в росписи 1604 г. их упоминается 200 человек), стрелецким головой в Рязани служил в 1609 г. С. Ляпунов. В августе 1611 г. рязанские посадские люди сетовали на то, что «коя... пашня преж сего бывала в старину черных людей, и та... пашня и луги роздана стрельцам».³²⁾

В начале XVII в. в большинстве рязанских городов посадские люди в массовом порядке стали переходить на положение служилых людей «по прибору». Дело было, конечно, не в том, что ремесленники предпочитали стрелять из пищалей, а не тачать сапоги: став служилыми людьми, они избавлялись от ненавистного тягла. Этот своеобразный способ горожан бороться за свои права путем смены сословного положения лишний раз свидетельствует о социальной незрелости русского города XVII в. К 1612 г. 200 посадских людей Михайлова «разошлися по слободами стрельцы и в казаки». К этому же времени не осталось посадских людей в Пронске, Данкове, Ряжске. В Веневе в 1619 г. насчитывалось всего 58 посадских людей. В 1626 г. Михайловские стрельцы не смогли представить документов на занятые ими посадские земли, а на бывшей посадской земле Гремячева [60] в начале 1630-х годов жили беломестные казаки. Зарайских посадских людей, ставших в период «Смуты» служилыми «по прибору», позднее возвратили в посад: в августе 1614 г. был доправлен оброк с зарайских «чернослободцев, которые взяты из пушкарей, и из затинщиков, и из дворников, и из захребетников». Помимо посадских людей в служилые корпорации южных городов вступили и некоторые крестьяне: в марте 1613 г. одоевскому воеводе С. Горчакову была послана грамота «по челобитью Кирейка да Лазарка Стоянских — но велено их ис пушкарей выдавать во крестьяне, до коих мест минет служба».³³⁾ Поддержка Заруцкого приборными людьми, вероятно, во многом объясняется их опасениями насильственного возвращения в тягло.

Все движения посадских и приборных людей южных районов Русского государства в начале XVII в. имели отчетливо выраженный антидворянский характер, и дворяне еще долго помнили об ожесточенной борьбе, которую они вели с этими социальными слоями. Так, в 1626 г. волуйские атаманы, ездоки, стрельцы, пушкари, ямские охотники и посадские люди жаловались на насильства со стороны присланных в город на службу рязанских, коломенских, тульских, каширских и мещерских дворян, грозивших им: «То-д[е] вам, мужики, не прежнея... тако-де вам, мужикам, с наши[м] человеком противитца, и вас-де за нашего одново велит государь десять человек повесить».³⁴⁾

Вместе с тем следует отметить, что приборные люди даже в одном городе не составляли однородной социальной группы. В ходе «Смуты» некоторые из них добились увеличения жалованья, но, поскольку прибавки им давались за конкретную службу, пестрота в обеспечении приборных людей еще более усилилась. Так, в Рязани стрельцы были «разверстаны надвое»: входившие в отряд Ф. И. Шереметева, который длительное время стоял под восставшей Астраханью на острове Балчик, получали 3 руб. в год, остальные стрельцы — по 2 руб. 4 алтына с деньгою. Иное дело, насколько реальны были эти прибавки, если в некоторых южных городах (Валуйке, Осколе) служилые люди вообще ни разу не получали жалованья с 1604/05 г. до 1620-х годов.³⁵⁾

За счет стрельцов, казаков и пушкарей рязанских городов силы Заруцкого увеличились приблизительно на 2-3 тысячи человек. К ним надо прибавить какую-то часть мелкого рязанского дворянства, близкого по [61] положению и происхождению к служилым людям «по прибору». На участие рязанских дворян в движении Заруцкого прямо указывает челобитная от 2 апреля 1613 г. — вместе с другими жителями города государю «добили челом» и Михайловские дворяне.

Кадры для городской администрации Заруцкий черпал из дворян (вероятно, пришедших с ним из-под Москвы): в Сапожке он поставил воеводой мелкого рязанского дворянина Изота Толстого, в Михайлове — тульского дворянина Василия Извольского и ярославца Михаила Болкошина, в Пронске — 29-летнего Максима Федоровича Полоченинова. Последний воевода был старшим из четырех сыновей арзамасского городового дворянина Ф. И. Полоченинова. За попытку занизить размеры своего поместья (владея поместьем в 30 четвертей, показал, что у него 25 четвертей земли) на смотре 1597 г. Федор Полоченинов был лишен денежного жалованья: «А на Москве осматривай, добр... И ему велено служить без денег з городом». Вместе с другими арзамасцами Полочениновы присягнули Лжедмитрию II. Один из них, Иван Полоченинов, в конце 1609 г. возглавлял отряд сторонников самозванца под Чебоксарами и был казнен царем Василием «за измену». В Первом подмосковном ополчении вместе с Максимом Федоровичем участвовал и его дядя, Меньшой Истомин, записанный в десятне 1597 г. с окладом 100 четвертей; в 1611/12 г. он был послан из-под Москвы в Казань с грамотами и там убит. В поместье М. И. Полоченинова числилось всего 10 четвертей земли. В конце XVI — начале XVII в. обычные наделы служилых казаков колебались, как мы видели, от 20 до 50 четвертей, и, следовательно, в имущественном отношении Полочениновы не отличались в лучшую сторону от служилых людей «по прибору».³⁶⁾

По мнению А. А. Зимина, в движении Заруцкого наряду с казаками принимали участие и «крестьяне Рязанщины».³⁷⁾ Вполне вероятно, что некоторые рязанские крестьяне могли вступить в казачьи станицы, однако в источниках какие-либо данные на этот счет отсутствуют, а приводимое А. А. Зиминым показание декабрьской грамоты на Двину об участии в движении «пашенных мужиков» и холопов скорее всего свидетельствует лишь о социальном происхождении большинства казаков.

Поддержавшее Заруцкого население русского Юга [62] имело прочные связи с «вольным», и прежде всего донским, казачеством, а иногда местные служилые и посадские люди принимали непосредственное участие в казацких походах. Уже в рижской десятне 1579 г. упоминаются беспоместные дети боярские, «которые на Поле казакуют». Еще более красноречивы грамоты, разосланные в начале 1623 г. в Воронеж, Оскол, Валуйку, Белгород, Елец, Лебедянь, Ливны, Курск, Ряжск и Шацк. В них говорится, что дети боярские, казаки, стрельцы и посадские люди этих городов ездят на Дон с товарами, а затем, распродав их, «ходят» с донскими казаками на море, нападая на турецкие корабли.³⁸⁾

Наконец, на стороне Заруцкого в конце 1612 г. действовал значительный нерусский (судя по имени его предводителя) отряд во главе с Яктором (русская транскрипция татарского имени Ядкарь) Рындиным. Всего у Заруцкого было в это время приблизительно 5-7 тысяч человек, с которыми он начал наступательные операции, осадив в Серебряных Прудах сторонников земского правительства князя Г. В. Волконского и Н. Д. Пильемова.

Помощь к рязанским воеводам пришла из Казани: к конце ноября или в начале декабря казанские дьяки Н. Шульгин и С. Дичков сообщили в Алатырь, что Шульгин вскоре выступает из Казани на «земскую службу» во главе казанской рати. Никанор Михайлович Шульгин, происходивший из рода рядовых детей боярских Луховского у. (находился к северо-востоку от Суздаля), был к этому времени одним из самых могущественных людей в России. Избавившись в ходе «Смуты» от казанских воевод (один из них, любимец Ивана Грозного боярин Б. Я. Бельский, был убит, вероятно, не без его участия), Шульгин полновластно распоряжался на территории бывшего Казанского царства. Он вмешивался в дела других городов, казнил своих противников, жаловал сторонников и вел себя все более независимо по отношению к противоборствующим правительствам в центральной России. В его распоряжении находился крупный отряд казанских дворян и стрельцов и многочисленные служилые татары.

Еще до выступления основной армии казанские дьяки прислали в Рязань с головой И. Чуркиным и князем Аклымом Тугушевым 4600 свияжских татар, что резко изменило соотношение сил на юге России. Заруцкий вынужден был снять осаду с острога в Серебряных Прудах. Какой-то его отряд постигла неудача в бою у села [63] Долгина, а посланный Заруцким к Переяславлю Рязанскому Яктор Рындин потерпел жестокое поражение под Мервиным острогом, потеряв только пленными 727 человек, а также артиллерию и обозы. Возможно, именно последний эпизод имеет в виду Новый летописец, сообщая, что Заруцкий из Михайлова направился к Переяславлю Рязанскому, намереваясь его захватить, но был «наголову» разбит рязанским воеводой М. М. Бутурлиным. К сожалению, не известно, как долго находился в Рязани Бутурлин, а М. А. Вельяминов в послужном списке явно склонен приписать все заслуги в борьбе с Заруцким себе одному. Как бы то ни было, руководители ополчений щедро вознаградили обоих воевод: М. М. Бутурлин при поместном окладе 600 четвертей получил в Рязанской земле почти 11 500 (так в тексте, 1500?) четвертей вотчин и поместий, в том числе Сапожок с округой, а М. А. Вельяминов — бывшие вотчины Годуновых Песочню и Черную слободу (900 четвертей).³⁹⁾

Таким образом, рязанские воеводы сражались с Заруцким за свои собственные владения. В то же время рязанская служилая мелкота должна была с особым недоверием относиться к Бутурлину и Вельяминову: их появление на Рязанщине символизировало возрождение политики «освоения» южнорусских земель столичным дворянством, которую проводило правительство Годунова и против которой восстали рязанцы в 1605 г. (известно, что с воцарением первого самозванца вместе с владениями Годуновых на Рязанщине были конфискованы и поместья Вельяминовых).⁴⁰⁾

Есть известные основания говорить об антидворянских устремлениях казаков Заруцкого: они убили нескольких дворян, «завладели» поместьем Л. Ф. Маслова под Михайловым, разграбили поместье П. Д. Горюшкина, уничтожили ввозные грамоты на поместья С. Д. Новикова, Фроловых и Катуковых в Пехлецком и Старорязанском станах.⁴¹⁾ Однако эти единичные факты не позволяют все же в достаточной степени судить о социальной политике Заруцкого на Рязанщине и тем более о его социальной программе. К сожалению, ни одного документа, вышедшего из повстанческого лагеря в 1612—1613 гг., до нас не дошло, и мы не знаем даже, что именно обещал Заруцкий от имени «царевича» Ивана своим сторонникам.

Возможно, уже к концу 1612 г. Заруцкому стало трудно удерживать всю занятую им территорию. В декабрьской [64] отписке темниковского воеводы И. М. Бутурлина сообщается, что «с Веневы отомана Чику, поймав, отвели ко князю Григорью Тюфякину на Тулу, а Песочня и Сапожек бояром и всей земле добили ж челом, и Зотика Толстово, поймав, отвели к Мирону Вельяминову». Сведения эти вызывают, впрочем, некоторые сомнения, так как, с одной стороны, достоверно известно, что Изот Толстой находился в стане Заруцкого вплоть до апреля 1613 г., когда он бежал от него в Каширу, а с другой — Сапожок, по сведениям послужного списка Вельяминова, оставался «изменным» городом и после воцарения Михаила Романова. Кстати, в той же отписке приводится еще один явно ложный слух: «Да и то, господине, слух дошел, что воренок на Михайлове умер».⁴²⁾

Вскоре после избрания Михаила Федоровича выяснилось, что надежды на казанскую рать не оправдались. Хотя по требованию правительства казанцы во главе с Никанором Шульгиным, который стал именоваться воеводой, и выступили против Заруцкого, сражаться с казаками они не спешили, несмотря на просьбу Земского собора «итти на вора, на Ивашка Заруцкого, не мешкая, и над ним промышляти». Дойдя до Арзамаса «добре мешкотно», многочисленное войско Шульгина (дворяне, дети боярские, стрельцы, служилые татары, марийцы, удмурты) остановилось здесь в полном бездействии. По словам Шульгина, 7 марта по приговору «казанских всяких служилых людей» войско выступило обратно в Казань, так как взятые на три месяца «запасы» подошли к концу. Еще до этого, если верить Шульгину, он сам и русские служилые люди целовали крест новому царю, а нерусские воины были приведены к шерти. Правительство приняло объяснения Шульгина и даже обратилось к нему с новой просьбой — отобрать 600 лучших ратников и послать их в Рязань на помощь М. А. Вельяминову. Вскоре, однако, стало известно, что в Казани замышлялся сепаратистский мятеж и что сам Шульгин арестован.⁴³⁾

1 марта 1613 г. рязанская рать М. А. Вельяминова (к этому времени он остался единственным воеводой в Рязани) также была приведена к кресту и к шерти на верность Михаилу Романову. С сообщением об этом к царю была послана целая русско-татарская делегация во главе с родственником воеводы Иваном Вельяминовым. Избрание Земским собором М. Ф. Романова внесло раскол в ряды сторонников Заруцкого. В то же время отпадение [65] от Заруцкого рязанских городов было отнюдь не всегда свободным волеизъявлением их жителей, как полагал В. Н. Вернадский, а прежде всего результатом сильнейшего давления правительственных войск. Первый переворот (до 20 марта) произошел в Пронске после того, как посланный М. А. Вельяминовым с отрядом служилых людей князь Г. В. Волконский сжег пронский посад. Возглавлявший здесь администрацию Заруцкого М. Ф. Полоченинов был арестован, но он успел послать весть о происшедшем в Михайлов и Ряжск, и лишь приход к городу М. А. Вельяминова с основными силами вынудил отступить к Ряжску приближавшихся к Пронску сторонников Заруцкого.⁴⁴⁾

Еще раньше М. А. Вельяминов установил контроль над Мещерской стороной Старорязанского стана. 7 марта 1613 г. по грамоте Трубецкого и Пожарского находившееся здесь поместье некоего И. Филатова (вероятно, сторонника Заруцкого) было передано рязанским дворянам С. и Ф. Бурцевым. Несмотря на эти успехи, Вельяминов писал в Москву, что сил для борьбы с Заруцким у него недостаточно, а обещанные подкрепления из Мурома, Касимова, Темникова, Коломны и Зарайска запаздывают. Правительство разослало по городам повторные требования о присылке ратных людей в Рязань и грамотой от 23 марта известило Вельяминова, что «ныне мы с Москвы посылаем на Рязань воевод со многими людьми».⁴⁵⁾

В поисках выхода

Опасаясь окружения, Заруцкий перешел в Епифань, оставив в Михайлове отряд казаков. Тогда же или несколько раньше его сторонникам удалось захватить Дедилов — известно, что в конце XVI в. в нем размещался крупный гарнизон, состоявший из служилых людей «по прибору»: 376 казаков, 60 стрельцов, 26 затинщиков, 15 пушкарей и 29 ямских охотников. Длительное пребывание Заруцкого в Михайлове дорого стоило его жителям. «Ивашка Зарутцкой [с] своими советники город Михайлов выпустошил и нас вконец погубил», — писали ряшане в грамоте зарайскому воеводе князю А. Ф. Гагарину. Тем не менее горожане [66] первоначально отвергли «увещевательную» грамоту, привезенную из Рязани местным дворянином Афанасием Масловым (родственник его, Андрей Маслов, служил в 1604 г. осадным головой в Михайлове). Однако 2 апреля 1613 г. и здесь произошел переворот. Воеводы и «вольные» казаки Заруцкого были арестованы, а его наиболее верный сторонник из числа Михайловских казаков — «заводец» (мятежа?) Петр Кириллов убит дворянином Ф. Чевкиным, происходившим из рода рязанских бояр времен самостоятельности Рязанского княжества.

Сложнее для правительственных войск оказалось овладеть Ряжском. Только после боя в Городецкой слободе (здесь начиная с 1608 г. находилась резиденция рижских воевод), в котором голова Петр Зайцев нанес поражение сторонникам Заруцкого, ряшане целовали крест царю Михаилу. От Печерников «сотни» Вельяминова, посланные из Пронска, сначала были отбиты, а рязанец А. Редькин, взятый казаками в плен, изрублен по приказу Заруцкого в «пирожные мяса», но уже 3 или 4 апреля Печерники перешли под контроль правительства.⁴⁶⁾

В конце марта 1613 г. Земский собор направил к Заруцкому в Епифань трех казаков «полка Трубецкого» — Василия Медведя, Тимофея Иванова и Богдана Твердикова — «з боярскими и з земскими грамоты». По крайней мере двое из них принадлежали к самой верхушке русского казачества: донскому атаману Василию Григорьеву, по прозвищу Медведь, и 42 казакам его станицы принадлежали в 1615 г. починок Ленинский и 12 пустошей в Одоевском у.; Богдан Подгорецкий сын Твердиков, также ставший атаманом с поместным окладом 550 четвертей, получил в 1619 г. поместье в Алатырском у.

Посланцы Земского собора были в Епифани ограблены и брошены в тюрьму, но через некоторое время отправлены с грамотами от Заруцкого в Москву, где в качестве компенсации за понесенный ущерб им выдали по 10 руб. Надо полагать, именно об этих грамотах идет речь в наказе А. И. Зюзину и А. Витовтову, посланным в Англию в июне 1613 г.: «И Зарутцкой при нас прислал к царскому величеству... просить, чтоб царское величество на милость положил, вину его отдал, а он царскому величеству вину свою принесет и Марину приведет. И, чаем, подлинно добил челом, а не добил челом, и он [67] поиман, а детца ему негде». Едва ли следует сомневаться в том, что содержание грамот передано в наказе тенденциозно, но весной 1613 г. московские власти действительно могли рассчитывать на скорое окончание движения, так как брожение среди сторонников Заруцкого к этому времени резко усилилось. «И людей при нем никого нет, все ныне люди в Российском государстве государю обрадовались и от своих зол отстали», — должны были оптимистически отвечать послы на вопросы английского короля или его вельмож.⁴⁷⁾

На казачьем круге, который происходил в это время в Епифани, многие, по словам перебежчиков, высказывались за службу Михаилу Романову. Более 200 детей боярских и казаков бежали от Заруцкого из Епифани, среди них бывший сапожковский воевода И. Толстой и атаман М. Мартинов. Оба они были прощены. И. Толстой вместе с братом Федором в июне 1613 г. получил в поместье 140 четвертей земли в Рязанском у. М. Мартинов в чине казачьего головы был направлен под Смоленск, в 1616/17 г. при поместном окладе 600 четвертей он владел поместьем в 153 четверти с 4 крестьянскими дворами в Шацком у. и поместьем в 150 четвертей в Вологодском у.⁴⁸⁾

По сообщению И. Толстого и М. Мартинова, не было согласия и у главных руководителей движения — Заруцкого и Марины Мнишек: «Зарутцкой-де будто хочет итти в Кизылбаши, а Маринка-де с ним итти не хочет, а зовет его с собою в Литву». Позиция Заруцкого вполне понятна: уход в Речь Посполитую Марины Мнишек с сыном или всего отряда означал неизбежно конец движения, поскольку король Сигизмунд III, сам претендуя на русский престол, не был заинтересован в поддержке кандидатуры сына Лжедмитрия II.

Силы Заруцкого составляли в это время около 3000 человек: в Епифани 2000 русских и 400 украинских казаков, пришедших туда еще в марте из Поморья (не с действиями ли этого отряда связан «подвиг Ивана Сусанина»?), и 500 русских казаков в Дедилове. 3 апреля 1613 г. М. А. Вельяминов перешел из Рязани в Михайлов и вновь стал угрожать Заруцкому. На первых порах Заруцкий приказал своим казакам оставить Дедилов и всем собраться в Епифани, но 10 апреля он направился из Епифани вновь к Дедилову. Здесь казаки провели всего день, отразили от города отряд тульского воеводы князя Г. В. Тюфякина, а затем, «выграби» [68] Дедилов, двинулись к Крапивне и 13 апреля появились под ее стенами.

В 1600 г. в Крапивне служили не менее 200 конных казаков и 60 стрельцов. О составе крапивенского гарнизона после «Смуты» дает представление справка 1622 г «А на Крапивне... острог худ... а жилецких людей на Крапивне: казаков 70 человек, стрельцов, московских сидельцев, 100 человек, а пищалей у них нет забрали казаки и черкасы, как Ивашка Заруцкий Крапивиу сжег».⁴⁹⁾ Несмотря на малочисленность ратных людей, крапивенский воевода тульский дворянин М. Д. Ивашкин оказал казакам яростное сопротивление. Лишь после того, как острог был подожжен «со все стороны», а сам Максим Денисович, раненный во время вылазки, взят в плен, Заруцкий овладел Крапивной. Во время штурма города его население и защитники сильно пострадали. В приходо-расходной книге Владимирской четверти, не склонной к преувеличениям, записано: «А в прошлом во 121-м (1612/13. — А. С.) году Кропивну Ивашка Зарутцкой с казаки выжгли и высекли». В числе других были убиты поп местной Пречистенской церкви, дворяне из Соловы С. Абакумов и А. Лопатин — последний приехал в город с грамотой об избрании Михаила Романова.⁵⁰⁾

Трудно сказать, какие цели преследовал Заруцкий, направляясь на запад: закрепиться в районе Тулы или поднять восстание в «заугорских городах». Но в Крапивне его положение оказалось более опасным, чем на Рязанщине. Весь район к востоку от Крапивны, включая Данков и Епифань, перешел к этому времени под контроль правительственных войск. К северу находилась Тула, на овладение мощными укреплениями которой казаки не могли рассчитывать. Тульский гарнизон, состоявший из большого отряда дворян (тульская дворянская корпорация была одной из самых крупных в стране), стрельцов и служилых «черкас», был усилен в апреле 1613 г. сотней московских стрельцов. По-видимому, в связи с опасностью со стороны Заруцкого были пополнены гарнизоны и в других городах. Известно, в частности, что в Кашире в 1612/13 г. получили небольшие земельные участки 60 «новоприборных» стрельцов.⁵¹⁾

К западу от Крапивны действовало против поляков войско князя А. А. Хованского, в котором только казаков, пришедших в Козельск из Москвы 1 апреля 1613 г., [69] было 2323 человека. Наконец, на юго-западе рыльский воевода П. С. Воейков в середине марта 1613 г. с отрядом рыльских, путивльских и черниговских дворян начал осаду Путивля, занятого незадолго до этого поляками. 11 апреля на Северу был отправлен также воевода Д. И. Долгорукий, освободивший Путивль летом 1613 г.

19 апреля 1613 г. после многих задержек из Москвы против Заруцкого выступило войско одного из знатнейших участников Второго ополчения — князя Ивана Никитича Одоевского. Незадолго до выступления в Москве узнали об уходе Заруцкого в Крапивну, и Одоевский поэтому получил указ направиться в Тулу (а не в Рязань, как ранее предполагалось), где к нему должны были присоединиться отряды из других городов.⁵²⁾

20 или 21 апреля казаки Заруцкого вышли из Крапивны и направились на юг, где еще не было войск царя Михаила. В Черни Заруцкий провел неделю («Ивашка Заруцкой с казаки стоял у нас, на Черни, неделю войною») и здесь жестоко казнил (четвертовал) крапивенского воеводу М. Д. Ивашкина. Тогда же Заруцкий «разорил» поместье Д. Д. и С. Д. Сухотиных, расположенное в двух верстах от города. Затем казаки прошли через Мценский и Новосильский уезды, оставляя за собой сожженные и опустошенные поместья, и в мае 1613 г. попытались овладеть Ливнами, но дважды были от них отбиты. Недалеко от этого города Заруцкий, по слухам, зарыл клад: когда в 1649 г. в Чернавске (в 20 верстах от Ливеи) во время рытья рва был найден винный котел, по городу пошла молва, что это «положенья вора Ивашка Заруцкого, потому как он шол ис-под Москвы, и в тех... местех и где ныне город и слободы, Ивашка Заруцкой с Маринкою стоял... а, чают, вынесли то положенье чернавские пушкари».⁵³⁾

Царские воеводы далеко отстали от казаков. М. А. Вельяминов с «невеликими людьми» (не вполне ясно, каким образом растаяло его значительное войско; вероятнее всего, татары к этому времени уже возвратились в Поволжье) перешел в Данков, а князь И. Н. Одоевский остановился в Туле, ожидая обещанных подкреплений. Воспользовавшись их нерасторопностью, Заруцкий еще раз попытался перейти в наступление. От Ливен он повернул на северо-восток, пересек Елецкий у. и в конце мая или в начале июня занял Лебедянь (в Лебедянском у. в конце XVI в. находились вотчины А. Н. и В. Н. Романовых, племянником которых был царь Михаил). Небольшой [70] гарнизон Лебедяни, состоявший из стрельцов и казаков, возможно, не оказал Заруцкому сопротивления. Имя «царя Дмитрия» здесь было популярно, и даже в начале 1620-х годов Лебедянский казак В. Мотор, которого избивал батогами голова Е. Толстой, молил о пощаде «для Дмитрия».⁵⁴⁾ В Лебедяни, как установил Н. П. Долинин, Иван Мартынович дал вклад в местный Троицкий монастырь, что, быть может, свидетельствует о его принадлежности к православной церкви, хотя И. Н. Одоевский и называл позднее Заруцкого «черкашенином люторские веры».⁵⁵⁾

Появление казаков в 70 верстах от Данкова было неожиданностью для отряда Вельяминова: «И послыша... ратные люди, что с вором многие воровские люди, и от того, убоявся, розбежались». Именно к этому моменту относится следующая запись, обнаруженная нами в разрядно-родословном сборнике конца XVII в.: «121-го (в 1612/13 г. — А. С.) на Туле были воеводы, как ходили за Заруцким, боярин и воевода князь Иван Никитич Одоевский с товарыщи, и тогда посылан стряпчей Микита Мотовилов на Резань збирати дворян и детей боярских резанцев, и, собрав, послал Микита Мотовилов к Мирону Вельяминову от себя голов с сотнями с резанцы князь Анофрея князь Иванова сына Гагарина, Ивана Нарта Чеботаева, Лаврентья Васильева сына Сумникова-Измайлова». Со своей стороны М. А. Вельяминов «сам ездил в збор для ратных людей». Получив подкрепления, он возобновил действия против Заруцкого: И. Чеботаев с отрядом рязанцев атаковал заставы казаков под Лебедяныо. Вскоре к Данкову подошло войско Одоевского, и «воеводы со всеми ратными людьми пошли под Лебедянь». Одним из нескольких воевод под началом Одоевского стал М. А. Вельяминов. Но в глазах современников именно он был тем человеком, который нанес решающие поражения Заруцкому. По словам архиепископа Арсения Елассонского, «после многих дней Иван Заруцкий и Марина с сыном ее и приверженцами, обратившись в бегство, погибли, потому что Мирон, полководец и воевода рязанский, со своими воинами преследовал его, Ивана Заруцкого, и Марину и их приверженцев до конца».⁵⁶⁾

Воронежское сражение

Перед лицом превосходящих сил Заруцкий, однако, не принял боя, оставил Лебедянь и направился к Воронежу. Дождавшись новых отрядов из Ельца и Ливен, за ним двинулось и войско Одоевского, которое в это время состояло из дворян и детей боярских Рязани, Тулы, Владимира, Суздаля, Мурома, Луха, Гороховца, Нижнего Новгорода, Ливен, Оскола, Ельца и Тарусы. В соответствии с правительственными распоряжениями в отрядах Одоевского должны были находиться (и, возможно, находились), кроме того, служилые люди Серпухова, Алексина, Коломны, Дорогобужа, Вязьмы, Арзамаса, Мещеры, «немцы» и днепровские казаки из Тулы, а также темниковские и кадомские татары.⁵⁷⁾

Между тем отряд Заруцкого также пополнился: «И воронежские... атаманы усманские и соколовские (может быть, порча текста: ступинские? — А. С.) все своровали, Маринке крест целовали и пошли с ними под Воронеж». Некоторое представление о служилых казаках, поддержавших Заруцкого в критический момент, дает воронежская десятня 1621/22 г. В ней перечисляется около 180 беломестных и слободских атаманов, живущих в самом Воронеже, а также в селах Усмань, Боровое, Ступино и Излегощи; каждому из них принадлежало по 50 четвертей земли, «а оклад им тож». На службу воронежские атаманы выезжали на конях, с пищалями и рогатинами.⁵⁸⁾ Крестьян у них не было, однако в поместьях атаманов жили и их «родимцы», которые для «спорины государевы службы бывают... с ними». В начале XVII в. беломестные атаманы помимо земель, на которые они имели право в соответствии с окладами, распахали большие участки целины — «дикого поля».⁵⁹⁾ В дозорной книге 1614—1615 гг. среди воронежских служилых людей отмечено 56 беломестных казаков, 300 полковых казаков, 200 стрельцов, 35 пушкарей и затинщиков и 6 воротников. Таким образом, воронежские приборные люди (не известно, какая их часть выступила против Одоевского) могли оказать Заруцкому серьезную поддержку. Одной из причин выступления воронежских казаков на стороне Заруцкого было, возможно, их недовольство решением московского правительства по [72] какому-то спорному земельному делу: в архиве Разрядного приказа хранился в 1626 г. «отпуск по челобитью усманских казаков о воронежских землях 121-го (1612/13. — А. С.) года».⁶⁰⁾

В Воронеже Заруцкий оказался в непосредственной близости от Донского войска. В начале 1614 г. в низовьях Дона насчитывалось 1888 казаков во главе с 7 атаманами, еще 17 станиц находилось «от Раздору вверх по дальним городкам и по юртам». Весной все донские казаки собирались вместе. И хотя, как справедливо отмечалось в литературе, процесс объединения «низовых» и «верховых» казаков к этому времени еще не завершился, и те и другие рассматривались как части единого войска: в июле 1614 г. отписка И. Н. Одоевскому была направлена от имени войсковых атаманов С. Чертенского, Е. Радилова и всего Донского войска «от Низа до Верху». С такой силой, более значительной, чем войско Заруцкого, московское правительство не могло не считаться. В июне 1613 г. 45 донских казаков во главе с тремя атаманами выехали на Дон из Москвы, а вскоре с назначенными в Турцию посланниками С. Протасьевым и М. Даниловым на Дон было отправлено царское жалованье: сукна, селитра, свинец и продовольствие, включая вино. 17 июля 1613 г., как только в столице стало известно о Воронежском сражении, на Дон с государевыми грамотами отправились дети боярские Ф. Тюнин и Р. Морев, елецкий служилый атаман И. Венюков и девять елецких и оскольских служилых казаков. Донские казаки не оказали царю Михаилу активной поддержки в борьбе с Заруцким, но и к Заруцкому они не пришли на помощь, а позднее даже обратились к волжским казакам, сторонникам Заруцкого, с призывом последовать их примеру и признать Михаила Романова.⁶¹⁾

Решающее сражение между казаками Заруцкого и войском Одоевского произошло под Русским Рогом (в 1623 г. здесь находилась одна из застав — «сторож»), в четырех верстах от Воронежа. Я. Г. Солодкин обратил внимание на различную датировку Воронежского сражения в известных источниках: в одних без указания дат отмечается, что оно было двухдневным; согласно другим, оно длилось «беспрестанно» пять дней, с 29 июня по 3 июля 1613 г. Ошибочно полагая, что 29 июня Одоевский только выступил из Лебедяни (от Лебедяни до Воронежа 180 верст), исследователь принимает первую версию, считая свидетельства о пятидневном сражении, начавшемся 29 нюня, недостоверными.⁶²⁾

Между тем источники противоречат друг другу лишь на первый взгляд, восходя, по-видимому, к разновременным отпискам Одоевского. Вопрос полностью разрешает выписка из послужного списка дворянина А. Оболдуева: «Июня в 29-й день и в 30-й день был бой под Воронежем с Ивашком Зарутцким и с казаки, и на том бою Офонасей Оболдуев государю служил, бился явственно. Июля в 2-й день был бой у реки у Дону с Ывашком Зарутцким и с козаки. Июля в 3-й день был бой с Ывашком Зарутцким и с козаки, как Дон-реку перевозилися». Итак, два дня — 29 и 30 июня — шел бой под Воронежем; события следующего дня из послужного списка не ясны, но, по-видимому, значительных столкновений 1 июля не было; 2 июля сражение возобновилось у переправы, где казаки, по данным челобитной Вельяминовых, были окружены в «озерных заливах», и 3 июля оно закончилось, когда Заруцкий переправился через Дон.⁶³⁾

Исход Воронежского сражения тоже освещается по-разному в известных источниках. Сами воеводы сообщили в Москву о полной победе: «...вора Ивашка Зарутцково с воры... побили и знамена и языки многие и наряд, и шатры, и коши все поймали, а Ивашка Зарутцкой с воры побежал через Оскольскую дорогу, а иные многие воры перетонули в реке в Дону». По такому торжественному случаю каждый воевода, принимавший участие в сражении (И. Н. Одоевский, М. А. Вельяминов, Г. В. Тюфякин, И. В. Измайлов, Р. П. Пожарский и Ф. Т. Соковнин), прислал в Москву собственного сеунщика (слово происходит от татарского «сеунч» — победная весть); шесть гонцов получили в общей сложности 59 руб. вознаграждения. Резко отличается от победных донесений рассказ Нового летописца: «И бысть под Воронежем бой, и ничево же ему (Заруцкому. — А. С.) не зделаша. Он же многих воронежцов побил и перелезе через Дон и с Маринкою и поиде к Астрахани степью». Наконец, В. Н. Татищев приводит ряд совершенно оригинальных известий о Воронежском сражении. Заруцкий будто бы обладал численным превосходством и занимал выгодную позицию на возвышенности; попытки Одоевского «сбить» его не имели успеха, и «бояре отступили недалеко». После сражения Заруцкий захватил и сжег Воронеж (1 июля?), но, когда он намеревался вновь обрушиться на войско Одоевского, «многие» казаки перешли на сторону царских воевод, а во время [74] бегства Заруцкого в Астрахань его покинула еще часть казаков.⁶⁴⁾

В «Истории Российской» В. Н. Татищева обращает на себя внимание одно не столько текстологическое, сколько фактическое совпадение с Новым летописцем в описании действий Заруцкого:

Вполне очевидно, что либо В. Н. Татищев пользовался здесь данными нескольких источников, и в их числе Нового летописца, либо его источник был связан общим происхождением с Новым летописцем (представлял собой список Нового летописца, летопись, использованную при его создании, или сочинение, автору которого был знаком Новый Летописец). В любом случае татищевские сведения заслуживают серьезного внимания, а некоторые из них вполне подтверждаются известными в настоящее время источниками. В частности, Я. Г. Солодкин связывает с Заруцким разрушение Воронежского острога, о чем можно судить по дозорной книге 1614/15 г. Не вызывает сомнений и факт отъезда от Заруцкого под Воронежем большинства русских казаков.

Последнему событию отчасти способствовало то, что в Москву попало несколько посланий, направленных Заруцкому властями Речи Посполитой. Не позднее февраля 1613 г. под Боровском был схвачен запорожский сотник Корнила с грамотами к Заруцкому от литовского гетмана Я. К. Ходкевича. Вскоре в Москву бежал ротмистр Синявский, который также вез к Заруцкому польские грамоты (по польским свидетельствам — от Ходкевича, по русским — от самого короля). К сожалению, содержание этих посланий известно лишь в переложении царской грамоты, адресованной донским казакам: король будто бы приказывал Заруцкому «делать смуту» в Московском государстве и за это обещал дать ему в вотчину на выбор Великий Новгород (занятый в то время шведами!), Псков с пригородами или Смоленск и «учинить его великим у себя боярином и владетелем».⁶⁵⁾ В Москве вполне серьезно относились к возможности совместных действий польских войск и отрядов Заруцкого. Д. Оладьин, отправленный в марте 1613 г. с посольством в Речь Посполитую, должен был там говорить: [75] «А хотя будет Зарутцкой, видечи конечную свою погибель, государю их, Жигимонту-королю, и поманил чем, и та его воровская ссылка с государем их Московского государства бояром и всей земле не страшна». Тогда же в русской столице ходили слухи, что Заруцкий находится «в ссылке и в сговоре» с А. Гонсевским.⁶⁶⁾

Контакты Заруцкого с польскими властями способствовали дальнейшему сужению социальной базы движения Конечно, Заруцкий, являясь формально главой правительства «царевича» Ивана Дмитриевича, был вправе осуществлять дипломатические функции (как осуществляли их повстанцы в Путивле во время восстания Болотникова), и нет серьезных оснований видеть в нем, как это делал В. Н. Вернадский, послушное орудие в руках польских феодалов. Однако казаки привыкли принимать все важные решения (в том числе и по вопросам внешней политики) на казачьем круге, а Заруцкий действовал тайно, за их спиной, чем и воспользовалось московское правительство. Сделать это было тем более легко, что еще со времени своей службы в лагере второго самозванца русское казачество привыкло считать польского короля врагом «царя Дмитрия». Находившийся на польской службе невельский воевода Валуев в письме А. Гонсевскому от 21 июля 1613 г. сообщал, что перехваченные послания были направлены из Москвы казакам (Валуев называл их донскими) и переданы им, по-видимому, под Воронежем. Документы эти вызвали возмущение в лагере Заруцкого, на которого пало обвинение в поддержке польского короля, а не «царевича» Ивана. В результате Заруцкий бежал с отрядом, состоявшим из какого-то числа украинских и 300 русских казаков, в числе которых был атаман Т. Чулков. Во время бегства казаки пытались арестовать и выдать русским властям своего вождя, но ему удалось спастись.⁶⁷⁾

В степи за Доном дворянские конные сотни пять дней преследовали Заруцкого, но так и не смогли его догнать. Вскоре в Воронеже от «выходцев» стало известно, что Заруцкий направляется к Астрахани. На немногочисленность казаков, которые последовали за ним, указывает расспрос ногайского татарина, взятого в плен 19 августа 1613 г «Переехали они шлях невеликий, от Медведицы пошол шлях к Волге, а по сакме угадывают, что люди с ним (Заруцким. — А. С.) невеликие... Да они же на том шляху наехали многих мертвых людей от ран, и лошади и седла по шляху пометаны». По русским [76] данным, Заруцкого оставили под Воронежем 2250 казаков. 19 июля 1613 г. из Москвы к казакам, «которые казаки на государево имя отъехали от Ивашка Зарутцково», был послан дворянин О. Ф Коноплев с заданием отвести бывших соратников Заруцкого в войско князя Д. М. Черкасского, направлявшееся под Смоленск.⁶⁸⁾

Уходом в южные степи небольшого отряда казаков, оставшихся верными Заруцкому и «царевичу» Ивану, заканчивается первый период движения Заруцкого. Главную роль в нем играли «вольные» казаки — участники Первого подмосковного ополчения. Их поддержали служилые люди «по прибору» и мелкие дворяне рязанских и некоторых других южнорусских городов. Движение Заруцкого явилось последним моментом «Смуты», когда целые корпорации служилых людей Юга выступили совместно с казаками против центрального правительства и стоящего за ним крупного и среднего дворянства центральной России, и в то же время последней серьезной попыткой посадить самозванца на московский престол.

Вместе с тем как социальная, так и территориальная база движения была заметно уже, чем во время предшествующих антиправительственных движений начала XVII в. Повстанцам не оказало значительной поддержки нерусское население Поволжья и Мещерского края. Большая часть южного дворянства на этот раз решительно выступила против казаков. Такая позиция южных детей боярских, как и последующий отход от движения приборных людей, была, очевидно, связана отчасти с общим разорением Юга и растущим сознанием того, что только сильное правительство и окончание «Смуты» способны обеспечить оборону южных границ России от опустошительных набегов татар. В апреле 1625 г. рижский ямщик К. Антонов, вспоминая о самозванцах и выражая, вероятно, общие настроения своей среды, заявил в местном кабаке: «От тех-де была царей... которых выбирывали в межусобную брань меж себя наша братья мужики, земля пуста стала».⁶⁹⁾

Да и само русское казачество в 1612—1613 гг. было разобщено. И в Москве, и на Рязанщине казаки продолжали добиваться избрания (или признания) «доброго» царя, однако кандидаты у них были разные. В то время как сподвижники Заруцкого присягнули сыну Лжедмитрия II, их товарищи по ополчению, преодолевая сопротивление части бояр, способствовали воцарению [77] Михаила Романова — представителя одной из самых знатных русских боярских фамилий. Иллюзии, связанные с избранием Михаила Федоровича, привели в конечном счете к отходу большинства казаков от Заруцкого.

События в Астрахани в 1613—1614 гг. во многом повторили ход движения Заруцкого 1612—1613 гг. Сюда к лету 1613 г. еще не дошла патриотическая волна, связанная с освобождением Москвы от интервентов и с Земским собором 1613 г. Воспользовавшись этим, Заруцкий объявил астраханцам, что Московским государством «бутто литва завладела».⁷⁰⁾ Возможно, в очередной раз была возрождена легенда о чудесном спасении «царя Дмитрия»: слухи о том, что Дмитрий Иванович жив и находится в Персии, дошли до Дона уже в сентябре 1613 г., а единственный документ, сохранившийся от астраханского архива Заруцкого, — челобитная на имя царя Дмитрия Ивановича, царицы Марины Юрьевны и царевича Ивана Дмитриевича.⁷¹⁾ Астраханские стрельцы и посадские люди, волжские казаки и ногайские татары — вот последнее окружение Заруцкого, распавшееся еще до подхода к Астрахани войска Одоевского.⁷²⁾

Заруцкий, Марина Мнишек и ее сын после бегства из Астрахани с несколькими сотнями казаков были схвачены 24 июня 1614 г. на Яике, на Медвежьем острове, где они пытались укрыться. Пленников привезли в Москву: Заруцкого посадили на кол (по другим известиям, колесовали), а несчастного Ивана Дмитриевича повесили. К весне 1615 г. умерла «с тоски» или была убита в тюрьме и Марина Мнишек.⁷³⁾

По-иному, чем у Заруцкого, сложилась судьба другого предводителя казаков в лагере Лжедмитрия II и в Первом ополчении — А. З. Просовецкого, хотя и его деятельность в «Смуту» не была прощена. В боярской книге 1615 г. имя Просовецкого отсутствует. Возможно, какое-то время он жил в Устюге Великом, где, как известно, в 1620 г. получали «кормовые» деньги его жена и брат, затем — в Сольвычегодске.В 1623 г. Андрей Захарьевич (с семьей) был сослан в Томск. В 1635 г. он возглавлял неудачную экспедицию против киргизов, во время которой едва не погиб вместе со своим отрядом. Его старые поместный и денежный оклады при Михаиле Федоровиче не были подтверждены, а новые (700 четвертей и 40 руб.) установили ему только в 1638 г.⁷⁴⁾

Очень скоро после избрания Михаила Романова [78] выяснилось, что надежды казаков на нового царя не оправдались. Однако последующие выступления казачества, направленные на улучшение или сохранение своего положения, происходили (вплоть до конца 1618 г.) более сепаратно, почти не находя поддержки в других группах служилого населения России, за исключением самой обделенной в правовом отношении — военных холопов. [79]

¹⁾ ДР. Т. I. С. 1046-1222; ЦГАДА, ф. 1209, стб. 34 923, л. 254-260; ф. 210, Б. ст., стб. 1, л. 87; С. ст., стб. 120, л. 16-17; ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 3-10 и др. Документы Темниковской приказной избы указаны автору Н. Ф. Демидовой.

²⁾ ЦГАДА, ф. 79, кн. 30, л. 224.

³⁾ ПСРЛ. Т. 34. С. 136; РИБ. Т. 35. С. 260; ЦГАДА, ф. 79, кн. 30, л. 222 об.-223 об.

⁴⁾ В Курмыше в конце 1611 г. одновременно выполнялись распоряжения и Первого и Второго ополчений. В известные моменты так же могло обстоять дело и в Рязани (Грамоты и отписки 1611-1612 гг. курмышскому воеводе Елагину // Летопись занятий [251] Археографической комиссии. Вып. 1. СПб., 1862. С. 9; 10, 13).

⁵⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 13 369, л. 274-284 об.; ф. 210, М. ст., стб. 59, л. 205; Акты Юшкова. С. 326-332.

⁶⁾ ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 890, л. 352-353; АМГ. Т. I. С. 79.

⁷⁾ Акты ополчений. С. 78-79; Акты Юшкова. С. 326-332; Любомиров П. Г. Указ. соч. С. 153; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 13 369, л. 274-284 об.; ф. 396, стб. 37 921, л. 7, 8, 12.

⁸⁾ Писцовые книги Рязанского края XVI и XVII вв. Т. I. Вып. 1. Рязань, 1898. С. 21, 26; Павлов А. П. Опыт ретроспективного изучения писцовых книг: На примере писцовой книги Старицкого у. 1624- 626 гг.// Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XVII. Л., 1985. С. 119; Акты ополчений. С. 30; ПСРЛ. Т. 14. С. 97.

⁹⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 38.

¹⁰⁾ РК 1598-1638 гг. С. 255. О принадлежности Владиславлева к атаманам Заруцкого определенных данных нет.

¹¹⁾ Повесть о победах Московского государства / Изд. подг. Г. П. Енин. Л., 1982. С. 7; Палицын. С. 148, 153; Акты ополчений. С. 64-65, 74-75, 109-111.

¹²⁾ Изборник. С. 355; Хилков. С. 76-77; ДР. Т. I. С. 1115; Акты времени междуцарствия (1610 г., 17 июля - 1613 г.) / Под ред. С. К. Богоявленского, И. С. Рябинина. М., 1915. С. 65; Столбцы Печатного приказа. С. 49.

¹³⁾ Цит. по: Зимин А. А. Акты Земского собора 1612-1613 гг. // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 19. М., 1957. С. 188.

¹⁴⁾ Палицын. С. 221; ПСРЛ. Т. 14. С. 123; ЦГАДА, ф. 1209, стб. 2.5 221, л. 94; ф. 233, кн. 660, л. 29.

¹⁵⁾ См.: Солодкин Я. Г. Некоторые спорные вопросы истории Воронежского края начала XVII в. // Воронежский край на южных рубежах России (XVII-XVIII вв.). Воронеж, 1981. С. 13.

¹⁶⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 38. П. Г. Любомиров полагал, что отряд Вельяминова был послан в Рязань из Москвы уже после прихода Заруцкого в Михайлов (см.: Любомиров П. Г. Указ. соч. С. 163).

¹⁷⁾ Писцовые книги Рязанского края XVI и XVII вв. Т. I. Вып. 1. С. 152; ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 7, л. 153; ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 10.

¹⁸⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 38; АПА. С. 473; РИБ. Т. 28. С. 84, 86; ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 8-10; ф. 210, В. ст., стб. 1, л. 50.

¹⁹⁾ См.: Кулакова И. П. Восстание 1606 г. в Москве и воцарение Василия Шуйского // Социально-экономические и политические проблемы истории пародов СССР. М., 1985. С. 49; Шватченко О. А. Светское землевладение Рязанского уезда в 90-е годы XVI в. - 20-30-е годы XVII в. // Проблемы истории СССР. М., 1973. С. 350.

²⁰⁾ ЦГАДА, ф. 233, кн. 1, л. 212; ф. 1209, кн. 408, л. 263 об.-265 об.; Грамоты и отписки 1611-1612 гг. курмышскому воеводе Елагину. С. 13; Корецкий. Формирование. С. 321.

²¹⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 530, л. 346 об.-418; ф. 210, В. ст., стб. 1; Боярские списки. Ч. 1. С. 218; Готье Ю. В. Десятни по Владимиру и Мещере 1590 и 1615 гг. // ЧОИДР. 1911. Кн. 1. Отд. 1. С. 51-89; Лихачев Н. П. Любовниковы. С. 210-215; Смирнов. С. 160.

²²⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 471, л. 69-75, 309, 312-313; ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 8; ф. 210, В. ст., стб. 1, л. 1-9; Черменский П. Н., Из истории феодализма на Мещере и в Мордве // АЕ за 1903 г. М., 1964. С. 9; Челобитная Вельяминовых. С. 37; АПА. С. 507, 510; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608-1610 гг. Пятигорск, 1957. С. 250. [252]

²³⁾ Корецкий В. И. К истории восстания Болотникова // Исторический архив. 1956. № 2. С. 127; Назаров В. Д., Флоря Б. Н. Крестьянское восстание под предводительством И. И. Болотникова и Речь Посполитая. С. 350-351; ЦГАДА, ф. 1209, стб. 22 519, ч. 2, л. 221 об. Последний документ обнаружен В. И. Корецким.

²⁴⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 471, л. 1-18; ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 8-9.

²⁵⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 471, л. 309; ф. 233, оп. 1, кн. 680, л. 40-40 об., 44, 51-52, 331; ф. 137, По Устюгу, кп. 2, л. 106; ф. 210, М. ст., стб. 197, л. 29.

²⁶⁾ Грамоты и отписки 1611-1612 гг. курмышскому воеводе Елагину. С. 8; ЦГАДА, ф. 141, 1614 г., д. 81, л. 120.

²⁷⁾ ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 3. Хотя весьма вероятно, что Заруцкий перешел в Михайлов из Сапожка еще осенью 1612 г., нельзя согласиться с тем, что оп провел здесь более года (см.: Шепелев И. С. Место и характер движения Заруцкого в период крестьянской войны и польско-шведской интервенции (1605-1614 гг.) // Из истории классовой борьбы в дореволюционной и Советской России. Волгоград, 1967. С. 78).

²⁸⁾ Акты ополчений. С. 16; Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Лжебасманов // ВИ. 1974. № 10. С. 135-141.

²⁹⁾ ЦГАДА, ф. 396, стб. 37 921, л. 12.

³⁰⁾ ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 3.

³¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 7, л. 175-177; Б. ст., стб. 10, л. 107; Станиславский. Документы. С. 291.

³²⁾ ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 1, л. 86-87; В. ст., стб. 7, л. 159-161; ф. 1209, кн. 359, л. 2об.-4; Боярские списки. Ч. 2. С. 87; Чечулин Н. Д. Города Московского государства в XVI в. СПб., 1889. С. 264; Акты ополчений. С. 17; ПРП. Вып. 5. С. 333.

³³⁾ Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. Т. I. M.; Л., 1947. С. 212-213; Корецкий. Формирование. С. 278-280; РИБ. Т. 28. С. 59; ЦГАДА, ф. 233, оп. 1, кн. 660, л. 23 об.

³⁴⁾ ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 16, л. 445.

³⁵⁾ Там же, Пр. ст., стб. 2521, л. 222; Б. ст., стб. 18, л. 41-42; стб. 25, л. 54.

³⁶⁾ ДР. Т. I. С. 1095-1096; Акты ополчений. С. 67; Боярские списки. Ч. 1. С. 92, 157, 224; Челобитная Вельяминовых. С. 38; АПА. С. 520; Станиславский А. Л. Десятня по Арзамасу 1597 г. // СА. 1976. № 3. С. 102; ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 3-4; ф. 1209, стб. 22 394, л. 102.

³⁷⁾ См.: Зимин А. А. Акты Земского собора 1612-1613 гг. С. 186.

³⁸⁾ Сторожев В. Н. Материалы для истории русского дворянства. Т. 1. М., 1891. С. 248; ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 8, л. 83-86.

³⁹⁾ ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 4; Челобитная Вельяминовых. С. 38; ПСРЛ. Т. 14. С. 128; Барсуков А. П. Докладная выписка 121 (1613) г. о вотчинах и поместьях. М., 1895. С. 8, 18.

⁴⁰⁾ Корецкий В. И., Соловьева Т. В., Станиславский А. Л. Документы Первой крестьянской войны в России // СА. 1982. № 1. С. 36.

⁴¹⁾ Столбцы Печатного приказа. С. 76, 83, 184; ЦГАДА, ф. 1209, стб. 40 934, ч. 1, л. 87-88; стб. 40 931, ч. 2, л. 335-336.

⁴²⁾ ЦГАДА, ф. 1167, оп. 1, д. 1778, л. 3-4; ДР. Т. I. С. 1109; Столбцы Печатного приказа. С. 134.

⁴³⁾ ГИМ, ОР, собр. А. С. Уварова. В лист., д. 160, л. 16 об.; ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 19, л. 985; ДР. Т. I. С. 1055-1058; ПСРЛ. Т. 14. С. 130.

⁴⁴⁾ ДР. Т. I. С. 1045-1048; Челобитная Вельяминовых. С. 38; [253] Вернадский В. Я. Конец Заруцкого. С. 90; Столбцы Печатного приказа. С. 5.

⁴⁵⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 13 369, л. 282; Русский исторический сборник. Т. 5. М., 1842. С. 115.

⁴⁶⁾ Чечулин Н. Д. Указ. соч. С. 260-261; ДР. Т. I. С. 1095-1096, 1101 - 1104, 1110; Челобитная Вельяминовых. С. 38-39; Боярские списки. Ч. 2. С. 82; Столбцы Печатного приказа. С. 59.

⁴⁷⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 488, л. 464 об.; ф. 210, М. ст., стб. 63, л. 75; Столбцы Печатного приказа. С. 134; Посольская книга по связям России с Англией 1613-1614 гг. / Подг. текста и вступ. статья Н. М. Рогожина. М., 1979. С. 134-135.

⁴⁸⁾ ДР. Т. I. С. 1109; Столбцы Печатного приказа. С. 134; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 530, л. 448-449.

⁴⁹⁾ Русский исторический сборник. Т. 5. С. 117; Столбцы Печатного приказа. С. 359; ДР. Т. I. С. 1110, 1115, 1117, 1125-1127; ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 1, л. 87; М. ст., стб. 11, л. 90. В походе 1604 г. участвовали 63 крапивенских стрельца и 82 казака (Боярские списки. Ч. 2. С. 52, 87).

⁵⁰⁾ Боярские списки. Ч. 1. С. 224; Столбцы Печатного приказа. С. 107, 131; РИБ. Т. 28. С. 49; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 59, л. 16.

⁵¹⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 39; Боярские списки. Ч. 1. С. 156-157; Ч. 2. С. 88; ДР. Т. I. С. 1128; Александров В. А. Памфлет на род Сухотиных // История СССР. 1971. № 5. С. 120; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 223, л. 61.

⁵²⁾ ДР. Т. I. С. 1052, 1106, 1111-1112, 1125-1126; РК 1598-1638 гг. С. 244-247; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., кн. 2, л. 2 об.

⁵³⁾ Столбцы Печатного приказа. С. 103, 106, 119, 148, 173; Корецкий В. И. О формировании И. И. Болотникова как вождя крестьянского восстания // Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.: Проблемы, поиски, решения. С. 142; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 59, л. 16; С. ст., стб. 120, л. 16-17.

⁵⁴⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 39; Столбцы Печатного приказа, С. 117; Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 388; Новомбергский Я. Слово и дело государевы: Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 г. Т. I. M., 1911. С. 289.

⁵⁵⁾ ГБЛ. ф. 218, д. 1355, л. 901; Архив ЛОИИ, ф. 178, оп. 1, д. 191, л. 2.

⁵⁶⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 39; Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и мемуары его по русской истории. Киев, 1899. С. 166; ГБЛ, Муз. собр., д. 1588, л. 112-112 об.

⁵⁷⁾ РК 1598-1638 гг. С. 244-250; РИБ. Т. 28. С. 106; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 48, л. 46; Пр. ст., стб. 2514, л. 435. Некоторые дворяне, назначенные в поход, уклонились от службы, за что впоследствии третья часть их поместий была конфискована.

⁵⁸⁾ Челобитная Вельяминовых. С. 39; ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 142, л. 54-58.

⁵⁹⁾ ЦГАОР, ф. 907, оп. 1, д. 5, л. 1-14. За указание на эти документы приношу благодарность Б. Н. Морозову.

⁶⁰⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 75, л. 36 об.; Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. Прил. С. 62.

⁶¹⁾ ЦГАДА, ф. 89, 1613 г., д. 1, л. 36; ф. 210, Пр. ст., стб. 2514, л. 74; Архив ЛОИИ, ф. 178, оп. 1, д. 251, л. 1; РИБ. Т. 18. С. 25-26; Пронштейн, Мининков. С. 67.

⁶²⁾ См.: Кошелев В. И. Схема расположения сторож и укреплений в Воронежском крае XVII в. // Из истории Воронежской области: Доклады, прочитанные на краеведческой конференции в мае 1954 г. [254] Воронеж, 1954. С. 49-50; Солодкин Я. Г. Указ. соч. С. 13; ДР. Т. I. С. 94; РК 1598-1638 гг. С. 249; Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 208-209; Челобитная Вельяминовых. С. 39; Петров В. А. Географические справочники XVII в. // Исторический архив. Кн. 5. М.; Л., 1950. С. 130; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., кн. 2, л. 3об.-4.

⁶³⁾ ЦГАДА, ф. 210, С. ст., стб. 120, л. 16-17.

⁶⁴⁾ Там же, М. ст., кн. 2, л. 3 об.- 4 об.; РК 1598-1638 гг. С. 249; ПСРЛ. Т. 14. С. 130; Татищев В. Н. История Российская. Т. 7. Л., 1968. С. 154. На ценность татищевского рассказа обратил внимание Я. Г. Солодкин.

⁶⁵⁾ Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. Т. 1. М., 1913. С. 419, 421-422; РИБ. Т. 18. С. 179-180; ЦГАДА, ф. 89, 1613 г., д. 1, л. 47.

⁶⁶⁾ Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. Т. 5. СПб., 1856. С. 342, 421. У брата И. М. Заруцкого, Захарьяша, в январе 1615 г. были захвачены письма «от короля к Ивашку Заруцкому» и «Олександра Гасевского к Маринке» (Опись архива Посольского приказа 1626 г. / Подг. к печ. В. И. Гальцов. Ч. 1. М., 1977. С. 132).

⁶⁷⁾ См.: Назаров В. Д., Флоря Б. И. Указ соч. С. 338-340; Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. Т. 5. С. 421-422.

⁶⁸⁾ РК 1598—1638 гг. С. 249, 255; РИБ. Т. 28. С. 486; ЦГАДА, ф. 89, 1613 г., д. 1, л. 140.

⁶⁹⁾ ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 14, л. 133.

⁷⁰⁾ ЦГАДА, ф. 1177, оп. 3, д. 666, ч. 2, л. 16. Это известие сохранилось в челобитной детей терского воеводы П. П. Головина 1627 г., обнаруженной С. И. Сметаниной. О том, что в Астрахани в то время не знали о воцарении Михаила Романова, сообщает и А. Елассонский (Дмитриевский А. Указ. соч. С. 178).

⁷¹⁾ ЦГАДА, ф. 89, 1613 г., д. 1, л. 161-162; Архив ЛОИИ, ф. 178, оп. 1, д. 234, л. 1 об.

⁷²⁾ По словам Головиных, отряд стрельцов и казаков (в конце концов пленивший Заруцкого) был послан П. П. Головиным к Астрахани после того, как на Тереке узнали от русских пленных, уведенных татарами, об освобождении Москвы и избрании царем Михаила Романова.

⁷³⁾ ПСРЛ. Т. 14. С. 134; Арсеньевские бумаги. С. 65; ЦГАДА, ф. 96, 1615 г., д. 2, ч. 3, л. 277.

⁷⁴⁾ Приходо-расходные книги московских приказов 1619-1621 гг. / Сост. С. Б. Веселовский. М., 1983. С. 389, 391; Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. 2. М.; Л., 1941. С. 504, 508; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 51, л. 105; Бахрушин С. В. Научные труды. Т. 3. М., 1955. С. 163-164.