Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Владимир Самойленко

Памяти Шевченко. - Деятель. - На печи (украинская национальная мысль). - Украине. - Слова и мысли. - Патриот Иван. - Эльдорадо.

О нём Синдюков, 2005. - Скандал, связанный с руганью в его адрес из уст кремлёвского пропагандиста, 2008.

Его архив: Самойленко Владимир Иванович (1864-1925), писатель, переводчик. ИЛ АН УССР, ф. 29, 62 ед. хр., 1885-1933.

См. Украина.

Пам'яті Т. Г. Шевченка

Діамант дорогий на дорозі лежав,—

Тим великим шляхом люд усякий минав,

І ніхто не пізнав діаманта того.

Йшли багато людей і топтали його.

Але раз тим шляхом хтось чудовний ішов,

І в пилу на шляху діамант він найшов.

Камінець дорогий він одразу пізнав,

І додому приніс, і гарненько, як знав,

Обробив, обточив дивний той камінець,

І уставив його у коштовний вінець.

Сталось диво тоді: камінець засіяв,

І промінням ясним всіх людей здивував,

І палючим огнем кольористе блищить,

І проміння його усім очі сліпить.

Так в пилу на шляху наша мова була,

І мислива рука її з пилу взяла.

Полюбила її, обробила її,

Положила на ню усі сили свої,

І в народний вінець, як в оправу, ввела,

І, як зорю ясну, вище хмар піднесла.

І на злість ворогам засіяла вона,

Як алмаз дорогий, як та зоря ясна.

І сіятиме вік, поки сонце стоїть,

І лихим ворогам буде очі сліпить.

Хай же ті вороги поніміють скоріш,

Наша ж мова сія щогодини ясніш!

Хай коштовним добром вона буде у нас,

Щоб і сам здивувавсь у могилі Тарас,

Щоб, поглянувши сам на створіння своє,

Він побожно сказав: «Відкіля нам сіє?!»

1885 р.

Діяч

Я працюю ввесь вік для народу

(Якщо маю вигоду).

Полягти я для його готовий

(На перині пуховій).

Я — підпора громадського ладу

(Поки маю я владу).

Людям силу даю тільки певним

(Небожатам і кревним).

Всіх караю лихих і нечистих

(Ворогів особистих).

Я митець на закони державні

(Переписую давні).

Для проектів меткі в мене руки

(Без помоги науки).

На війні ж я сміліший за Ґонту

(Тільки б далі від фронту...).

На печі

(Українська патріотична дума)

Хоч пролежав я цілий свій вік на печі,

Але завше я був патріотом, —

За Вкраїну мою, чи то вдень, чи вночі,

Моє серце сповнялось клопотом.

Бо та піч — не чужа, українська то піч,

І думки надиха мені рідні;

То мій Луг дорогий. Запорозька то Січ,

Тільки в форми прибрались вигідні.

Наші предки колись задля краю свого

Труд важкий підіймали на плечі;

Я ж умію тепер боронити його

І служити, не злазячи з печі.

Еволюція значна зайшла від часів,

Як батьки боронились війною, —

Замість куль і шабель у нових діячів

Стало слово гаряче за зброю.

Може, зброя така оборонить наш край,

Але з нею прекепська робота:

Ще підслухає слово якесь поліцай

І в холодну завдасть патріота.

Та мене почуття обов'язків своїх

Потягає служити народу;

Щоб на душу не впав мені зрадництва гріх,

Я знайшов собі добру методу.

Так нехай же працюють словами й пером

Ті, що мають дві шкури в запасі...

І, розваживши так, я віддався цілком

Праці тій, що єдина на часі.

На таємних думках та на мріях палких

Я роботу народну обмежу;

Та зате ж для добра земляків дорогих

Я без мрій і хвилини не влежу.

І у мріях скликаю численні полки

З тих, що стати за край свій охочі,

Слово ж маю на те, щоб ховати думки,

Якщо зраджують їх мої очі.

До письменства я кличу, — звичайно, в думках,

Щоб світило над нашою ніччю,

Хоч, на жаль, мати книжку народну в руках

Я признав небезпечною річчю.

О країно моя! я зв'язав свій язик,

Щоб кохати безпечно ідею;

Але в грудях не можу я здержати крик

У годину твого ювілею.

«Ще стоїть Україна! Не вмерла вона

І вмирати не має охоти.

Кожна піч українська — фортеця міцна,

Там на чатах лежать патріоти».

Слава ж нам! бо коли б дух народу погас,

Не стерпівши свого лихоліття,

То по йому хоч зо два примірники з нас

Дочекають нового століття.

Слава нам! хоч би вмерла Вкраїна колись,

Її слід буде легко шукати:

А щоб краще навік ті сліди збереглись,

Буде зроблено з нас препарати.

28 жовтня 1898 р.

Україні

Ти звеш мене, й на голос милий твій

З гарячою любов'ю я полину;

Поки живуть думки в душі моїй,

Про тебе, ненько, думати не кину.

Як мрію чистую з найкращих мрій,

Я заховаю в серці Україну,

І мрія та, як світище ясне,

Шляхом правдивим поведе мене.

Нехай той шлях важкий, нехай тернистий!

Але хіба тоді квіток шукать,

Коли тебе, твій любий образ чистий

Несхнучі сльози тяжко туманять?

Коли твій геній навіть променистий

Онемощів і почина згасать?

О ні, того скарають муки люті,

Хто зможе в час такий тебе забути!

В біді твоїй рідніша ти мені;

Тобі несу я сили всі, що маю;

І працю тиху, і мої пісні

На вівтар твій побожно я складаю.

Натхни ж мене! Нехай у мертвім сні

Я днів моїх даремно не загаю!

Нехай я знаю, що недурно жив,

Що за життя тобі я заплатив.

Коли я був дитиною малою,

Красу твою повсюди я вбачав,

Здавалась ти веселою, ясною,

Мене твій вид веселий чарував,

Тоді я ще душею молодою

Про муки тайні ї твої не знав;

Тепер же бачу я твої страждання,

І ще зросло моє к тобі кохання.

Прийми ж мої пісні, як дар малий

Великої і вірної любови!

Що зможе дати мій талан слабий

В скарбницю любої твоєї мови,

Він певно дасть, і знай, що в час страшний

Твій син тобі не пожаліє крови

І що не спинить страх усіх погріз

Моїх пісень, моїх за тебе сліз.

30 серпня 1888 р.

Слова і думки

Ми бажаєм волю дати

Всім народам і народцям.

(Краще б дулю, а не волю

Дати нашим інородцям).

Отже, в нас усі народи

Будуть рівними братами.

(Можна легко їх і швидко

Порівняти нагаями).

Ми на лихо дуже добрі;

Всіх ми любим на дурницю.

(Українці, віддавайте ж

За любов свою пшеницю).

Інородці, ви нам любі,

Наші вірні, наші друзі.

(Щоб були вірніші, треба

Вас держати на ланцюзі).

Військо власне всім народам

Даємо ми, демократи...

(Як дамо, то вже зумієм

Саме в час і розігнати).

Даємо ми всім народам

Право власного уряду.

(Зробим так, щоб і не чхнули

Без дозволу з Петрограду).

Словом, буде всім країнам

Автономія найширша.

(Добре, що не все те правда,

Що говориться для вірша).

1917 р.

Патріота Іван

Що за славний патріота

Наш Іван, якби хто знав!

Тільки що роззявить рота,

Про народ уже й почав;

А казать промову стане,

То й не жди, щоб був кінець.

Патріоте наш Іване!

Ти, їй-богу, молодець!

В його дух зовсім народний:

Не пізніш як за сім рік

Стане він (хоч благородний)

Говорити, як мужик;

Ще й книжки писати стане

Про народ наш Іванець.

Патріоте наш Іване!

Ти, їй-богу, молодець!

Він читав книжок багато,

Зможе дещо й цитувать;

В голову його напхато

Стільки, що й не розібрать.

Стріне трудність — тільки гляне,

Вже й знайшов їй рішенець.

Патріоте наш Іване!

Ти, їй-богу, молодець!

Убрання на ньому гарне.

Він естетик. Ні одно

Слово з уст його вульгарне

Не злітало вже давно.

А на балі... Серце в'яне,

Як він піде у танець.

Патріоте наш Іване!

Ти, їй-богу, молодець!

Працю він шанує дуже.

«В праці все, мовляв, лежить».

Тих, хто батьківщині служе,

Радий скрізь він похвалить.

Він і сам колись пристане

До роботи... в гаманець.

Патріоте наш Іване!

Ти, їй-богу, молодець!

1888 p.

 

Игорь Синдюков

«Не одцвіте моє кохання...»

Судьба Владимира Самойленко. К 80-летию со дня смерти

http://www.day.kiev.ua/146770/, День. №145, пятница, 12 августа 2005

В начале 1886 года молодые украинские интеллигенты (а быть интеллигентом и именно украинским означало тогда бесстрашно бросать вызов существующей системе власти), студенчество, вообще вся оппозиционно настроенная часть общественности Надднепрянской Украины и Галичины с воодушевлением встретила анонимное сатирическое стихотворение под названием «Эльдорадо», где с поразительной саркастической силой, уничтожающей язвительностью и убийственной иронией «воспевались» порядки в одной «счастливой», «процветающей» стране, — легко угадывалось, что речь идет о Российской империи.

В этой стране, писал автор, скрывающийся под псевдонимом «Сивенький», всякий «шука по змозі» свободу и о ней разговаривает — «у острозі, у острозі», там «говорять по-французьки» даже лакеи, «А пани всі мови знають — Крім своєї, крім своєї», там «широка воля слову», а «цензура ліберальна» — «Все черкає, все черкає», там «скорий» суд: «Як не винен, то й відпустять — Без сорочки, без сорочки». Заканчивалось стихотворение (недаром жандармы квалифицировали его содержание как революционное, считали его автора членом «подпольного общества бунтовщиков») такими строками об «Эльдорадо»:

«Там живе племін усяких Престрашенна мішанина, И за те той край зоветься — Русь єдина, Русь єдина...»

Человеку, который написал «Эльдорадо», Владимиру Ивановичу Самойленко («Сивенькому), тогда едва исполнилось 22 года. Но это была уже внутренне вполне зрелая личность, которая, абсолютно осознавая, какой страшный крестный путь ждет ее, тем не менее мужественно встала на этот путь служения Украине, служения святому делу, которое завещал Шевченко: изо всех сил будить национальное и человеческое достоинство украинцев, их стремление к свободе, к счастливой жизни на родной, непорабощенной земле. И не случайно, что первое известное нам стихотворение Самойленко, написанное двумя годами ранее «Эльдорадо», — это признание в любви к Украине и в то же время клятва в верности ей: «Не одцвіте моє кохання, А буде в серці до сконання...». Этой клятве выдающийся украинский писатель, блестящий мастер сатиры, проникновенный лирик, талантливый драматург, выдающийся переводчик Владимир Самойленко (1864— 1925), чей воистину страдальческий жизненный путь завершился 12 августа 1925 года в Боярке под Киевом, остался верным всю жизнь.

А начался этот путь 22 января 1864 года в Сорочинцах на Полтавщине «в убогой крестьянской хате» — так рассказывал сам Самойленко в «Автобіграфії», которую начал писать только за месяц до смерти и так и не закончил. В жизни поэта были более чем драматические страницы, которые ему очень не хотелось открывать слишком уж любознательным «биографам». Именно учитывая это, надо понимать и скупые слова Владимира Ивановича из «Автобиографии»: «В метрике я записан как незаконный сын крестьянки Александры Кондратьевны Самойленко... Таким образом, согласно российским законам, я был приписан к крестьянскому сословию, а фамилию получил от фамилии матери». Дело в том, что мать писателя, которая выросла в семье известных в Сорочинцах музикантов- крепостных и, не имея земли, была вынуждена работать «в наймах» у старой помещицы Марии Лисевич (события происходили уже после крестьянской реформы 1861 года), очень понравилась 40-летнему сыну хозяйки — «паничу» Ивану Лисевичу. Когда стало известно, что девушка беременна, Иван Лисевич отправил ее в Сорочинцы к родителям...

Но судьбу мальчика начал устраивать близкий приятель семьи Гоголей, гуманный и блестяще образованный сорочинский дворянин Алексей Трохимовский (между прочим, как раз в доме его отца, Михаила Трохимовского, и родился автор «Тараса Бульбы» и «Мертвых душ»!). Именно Алексей Михайлович дал возможность будущему выдающемуся писателю получить достойное образование: закончить Полтавскую классическую гимназию и стать студентом филологического факультета Киевского университета (1884 год). И если Самойленко, который действительно «родился в бедной крестьянской хате», со временем изучил 10 иностранных языков(!), навсегда вошел в историю отечественной культуры как непревзойденный переводчик Мольера (его труд над воссозданием «Тартюфа» на украинском языке увенчался блестящим успехом!), Беранже, Барбье, Верхарна, Бомарше, Байрона, Ады Негри — так давайте вспомним за это добрым словом и Алексея Трохимовского.

Годы учебы в Киевском университете (1884—1890) Владимир Иванович впоследствии назовет самыми счастливыми в жизни. Молодость, круг горячих ровесников-единомышленников (Сергей Шелухин, Александр Тулуб), тесное общение со знаменитыми семьями Старицких, Косачей, Лысенков, с Александром Кониским, раннее и вполне заслуженное признание как «сатирика от Бога»... А с другой стороны, — искренний, горячий протест против разгула дикого, шовинистического мракобесия, против тотального запрещения всего украинского. Ведь 80-е годы ХIХ века — это, по-видимому, наиболее тяжелое время для украинского национального возрождения; время, когда обнаглевшая великодержавная власть нередко вычеркивала из официальных документов даже оскорбительное слово «Малороссия», заменяя его абсолютно циничным «Юго-Запад России», когда произведения художественной литературы, где изображалась украинская интеллигенция, только за одно это категорически запрещались цензурой. Потом Самойленко расскажет в воспоминаниях «З українського життя в Києві в 80-х роках ХIХ ст.» об университетском, с позволения сказать, «профессоре» Флоринском. Тот «признавал самостоятельными все другие славянские языки, кроме нашего, даже очень близкие к себе: признавал как отдельные и словацкий язык, и словенский, и лужицкий, и кашубский, только украинский не признавал». Но подобный зоологический шовинизм только укреплял самойленковскую любовь к Отчизне...

Быть украинским писателем в те времена — это означало не мечтать, забыть о высоких (а по обыкновению, и просто о приличных) гонорарах и тиражах, об официальном признании и казенно-государственном «почете», о возможности — если говорить о надднепрянских украинцах — печатать свои произведения у себя дома (потому что только Галичина, юридически другое государство, давала хоть какое-то спасение от варварской цензуры). Но даже на этом фоне судьба Владимира Самойленко, без преувеличения, драматична. Человек выдающейся одаренности, который столько сделал для украинского национального возрождения, вынужден десятилетиями работать на убогих, малооплачиваемых чиновнических должностях, чтобы кормить семью (был Владимир Иванович и работником Киевского телеграфа, и канцеляристом Черниговской земской управы, служил в земских органах в Миргороде). Но не может просто не возмущать то, как обошлась с Самойленко, творцом, который давно уже был украшением нашей литературы, новая, «самостоятельная» и «революционная» украинская власть — правительство Центральной Рады и Гетманат. Его устроили в генеральный секретариат образования на должность делопроизводителя, назначив мизерную зарплату, — чтобы только не умер с голода. «Вид имел весьма нищенский, — вспоминала о Самойленко жена Бориса Гринченко, Мария, — одежда на нем была старая, был какой-то прибитый. Жил он тогда в Михайловском монастыре». Еще более затруднительным было материальное положение писателя во время эмиграции, в годы жизни на Галичине, когда только вмешательство общественности спасало его от голодной смерти...

Чтобы дать читателю хотя бы частичное представление о гранях таланта Самойленко, рассмотрим некоторые образцы его гражданской лирики, в которых он достигает, без преувеличения, едва ли не шевченковского величия и силы. Вот стихотворение «Сон» (1893 г.), где, кстати, использован тот же творческий прием, на котором построена и знаменитая Шевченковская поэма. Итак, автор видит сон, как будто его соотечественники, украинцы, «зібралися гуртом», «щоб справити велике свято». Были на том празднике и гости («неначе не чужі»), которые, «як хижі ті вовки», «глитали нашу страву» («І як хто з них шпурне обгризений шматок, Ми кидались, як ті собаки» — с невыразимой болью пишет Самойленко). «Гості» все более наглеют, требуют уже от украинцев: «Так доведіть же нам, як любите ви нас, І покажіть на власній спині!»

«Тоді на честь гостям звірями стали ми Й змішались в безладній січі: Ми бились, різались, топтались чобітьми, І брату брат плював у вічі».

Не менее трагический, чем этот «сон страшний», является историософское стихотворение «Як ми ждали її, віковічні раби...», написанное в 1918 году, в драматический момент украинской истории. Мы ждали свободу, как любимую невесту, но что мы сделали с ней? — спрашивает тогдашних украинцев (и нас!) Самойленко.

«О свободо! В ім’я найсвятіше твоє В серці вбили ми все, що найкращого є, І в нестямі звертаєм до тебе, богине, Тільки дике рикання звірине»...

Тема из разряда вечных, вопросы — также.

Последние годы жизни писателя были очень тяжелыми. Голодное скитание в эмиграции, смерть двух дочерей, вынужденное возвращение в Советскую Украину, до основания подорванное здоровье... В августе 1925 года Владимира Ивановича Самойленко не стало. Лучше всего о нем сказал, по-видимому, еще Иван Франко: «Он украинец, сознательный украинец, всей душой преданный своей стране и своему народу, — и это в России тип пока что свежий, тип, можно сказать, будущего. Вот этим-то он так дорог и люб каждому украинскому сердцу, такой самородный и национальный — не искусственный, а словно таким готовым уже вырос из родной почвы. Он живо ощущает все унижения и все — к сожалению, такие немногочисленные — радости родного народа».

 

 

Николай Владзимирский

ПОЛИТИНФОРМАТОР В РЯСЕ

"Флот Украiни", 28 октября 2008 г. fleet.sebastopol.ua

Довольно высокомерное начало пресс-конференции профессора Андрея Кураева, которое в записи показал телеканал НТС, сразу насторожило: "Я решил возродить старый советский жанр политинформации: когда к людям, не читавшим газеты, обращается человек их читавший... Обычная рабочая поездка, ничего сенсационного" - это, конечно, иностранец слукавил.

Что же это за работа такая у московского дьякона, что он позволяет себе комментировать деятельность светских особ и руководителей Украины? Но об этом чуть позже, а пока - мнение некоторых россиян о нем после его скандального обращения к Дмитрию Медведеву в начале года:

"Заявления Кураева, как правило, провокационны и ставят целью привлечь внимание прессы, поскольку основная деятельность его в последние годы - это поездки по стране с так называемыми "миссионерскими" целями. А популярность проповедника падает и поддерживается только благодаря постоянным скандалам"... "Кураев, проводник идей средневекового православия, исполненный ненависти к людям иной сексуальной ориентации и называющий их не иначе как сволочами", назван на сайте Gay.Ru "гомофобом", то есть человеконенавистником. Примерно таким он предстал и перед севастопольцами. Правда, сервильные пророссийские журналисты выделили для себя милые им имперские качества. А корреспондент "Народного канала" применила к характеристике визита политинформатора довольно редкое и противоестественное словосочетание "духовно-политический".

Спросите у любого священника, ученика духовной семинарии или настоящего верующего: что есть церковь - в ответе слов о политике не услышите. Истинная религия занимается исключительно душами, их спасением, а не торговлей водкой или сигаретами, не говоря об участии в выборах. Вряд ли не знает этого г-н Кураев. Но многие севастопольцы такую характеристику, как "духовно-политический" в отношении клирика, "съедают" спокойно.

Уже первый прозвучавший ответ касался недавних событий в Грузии, и в откровениях профессора зрители услышали слова "еврофашист Саакашвили", "оранжевые энтузиасты". Дальше наш гуманист, характеризуя мнение жителей Ивано-Франковска, тонко намекает, что "в том регионе Украины дефицит йода".

Размышляя о положении Черноморского флота РФ и отсутствии закона о Севастополе, диакон совершенно лукавит: "Я не могу себе представить, чтобы наличие военной базы где-нибудь, скажем, в Осаке, означало бы, что граждане Осаки лишаются права выбора своего мэра", "Я совершенно не понимаю. Вернее, я понимаю логику Киева, но тогда я считаю ее оккупационной. Если Киев обращается с Севастополем, как с захваченным городом, - тогда понятно".

Сравнивать любую иностранную военную базу с нашей местной уникальностью не стоит - ведь вряд ли в той же Осаке есть американские СМИ или газеты, контролируемые янки. Очевидно, что в остальном мире военные базы имеют ограждения и пропускной режим и выполняют сугубо свою, присущую военным, функцию. А влияние Черноморского флота РФ на общественно-политическую и культурную жизнь Севастополя просто огромно, и не замечать этого неправильно. Словосочетание "оккупационная логика Киева" также не выдерживает никакой критики. Какой "оккупант" станет выделять сотни миллионов гривень на развитие города? То есть диакон Кураев такими выражениями подливает масло в тлеющий огонь сепаратизма.

И мягкому осуждению взглядов Лужкова о принадлежности Севастополя со стороны профессора не стоит верить. "России не нужен Севастополь. России не нужен Крым. России нужен мир. И желательно - весь. России нужна Украина", - отвечает Кураев, прекрасно владеющий приемами риторики и ораторского искусства. "Для меня важнее всего, чтобы у нас, у "москалей", не отнимали права считать Украину своей Родиной", - продолжает выдавливать слезу у местной публики диакон. Хотя вряд ли все "москали" считают так, например, несколько миллионов выходцев из Кавказа или Средней Азии, проживающих в Москве. Да и научный этногенез, и вся предыдущая кровавая история взаимоотношений русских с украинцами, войны, колонизация, ссылки, геноцид как-то не подтверждают эмоции Андрея Кураева. Это уже давно притча во языцех...

Но приезжий философ снисходительно идет на компромисс: "Кстати, я совсем не возражаю, если Россия станет частью Украины. Это все равно". Глупость, конечно. Но из уст профессора звучит весомо и солидно. То есть солидная глупость.

Дальше, "грубо" перебив важного гостя, в роль обиженного "москаля" вступает некий А.Скрипников из дотоле неизвестной организации "Русский Крым": "Вы читаете по-украински?". Получив утвердительный ответ, он подсовывает диакону страницу из учебника украинской литературы для 8-го класса со стихотворением Владимира Самойленко "Эльдорадо", написанным 3 января 1886 года и тычет пальцем - прочитать два последних абзаца. Вывод духовной особы последовал незамедлительно: "Вообще-то, за такие вещи надо бить по морде, конечно".

Приводим ниже указанное избранное стихотворение в оригинале, без вырывания слов из контекста и предлагаем читателю решить самому, заслуживает ли мордобития украинский поэт времен царской России со стороны Кураева. По поводу же писателя стоит добавить, а это необходимо сделать ввиду традиционной систематической и системной пророссийской пропагандистской деятельности телеканала НТС, муссирующего этот вопрос с огромной долей "воинствующей неосведомленности", что в те далекие времена сатиру Владимира Самойленко (1864 - 1925) не печатали, как, кстати, и на советской Украине. Очень уж едко и точно он описывал тогдашнюю реальность. Потому его стихи ходили в рукописных списках, и народ знал их наизусть, как и сатирические стихи Тараса Шевченко и Котляревского, и многих других поэтов. Если бы телеработникам было позволено улучшить свою образовательную карму, они много интересного могли бы почерпнуть о прекрасном поэте, который с любовью писал о Тарасе Шевченко и Лесе Украинке, но и с сарказмом относился к рядом живущим "патриотам". Но уж и за то спасибочки телевизионщикам, что не раскрыли великую тайну о том, что на самом деле стихотворение "Эльдорадо" придумано было в австрийском генштабе.

Следует добавить для ученых людей и тех, кто им доверяет, что само понятие сатиры является эстетической категорией и в литературном процессе она занимает важное место. Гоголь, Салтыков-Щедрин, Державин, Аверченко, Ильф и Петров - это имена, которыми гордится Россия, хотя общественный строй ими был критикован нещадно. Буало, Шиллер, Мопассан, Рабле, Свифт, Гейне, Байрон - представители этого жанра в мировой литературе. К примеру, в поэме "Дон Жуан" Байрон изображает Екатерину II со страстью к мужчинам, доминирующей в ряду всех ее правительственных полномочий, как аморальную и развратную правительницу, пороки и прихоти которой порождали вокруг нее атмосферу раболепия, фаворитизма, политических интриг. Он сатирически показывает и комичное несоответствие в ней внешнего облика, статуса в государстве и внутренних запросов. А фракции Партии регионов в городском Совете она именно этим и дорога.

По Кураеву, так и их не надобно печатать? А что делать со всемирно известными строками Михаила Лермонтова, написанными в апреле 1841 года:

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ,

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

Может, это тоже русофобия, и за это поэт заслуживает кары кураевской? Но у мордобойца в рясе, несомненно, руки коротки и до остальных великих русских писателей: "Народ, который блуждает по Европе и ищет, что можно разрушить, уничтожить только ради развлечения" (Федор Достоевский), "Наиважнейшею приметою удачи русского народа есть его садистская жестокость" (Максим Горький), "Народ равнодушный до наименьшей обязанности, до наименьшей справедливости, до наименьшей правды, народ, что не признает человеческое достоинство, что целиком не признает ни свободного человека, ни свободной мысли" (Александр Пушкин). Николай Чернышевский вообще был пронзительно жесток к характеристике тогдашней России: "Основное наше понятие, упорнейшее наше предание - то, что мы во все вносим идею произвола... Каждый из нас маленький Наполеон или, лучше сказать, Батый. Но если каждый из нас Батый, то что же происходит с обществом, которое все состоит из Батыев?".

Заочно и через века расправившись с Владимиром Самойленко, диакон Кураев возвращается в современность. Привожу сказанную им фразу целиком:

"Покажите мне, пожалуйста, где в Европе, куда стремится господин Ющенко и его отморозки, в школьных учебниках помещаются такие стихотворения про соседние страны?! Вы можете себе представить, что во французском учебнике для школы будут размещены частушки про немцев, например?! В стиле "ну, какие же они колбасники, вечно пьяные..." Не могу я себе в современной Европе это представить. Поэтому я и говорю о Ющенко и Саакашвили, что это редкостное племя "еврофашистов".

Передергивания очевидны. Поэт создал стихотворение о царской России, куда входила составной частью и Украина. Об этом же симбиозе мечтает, как мы могли видеть выше, и г-н Кураев. И что это за логика у героя передачи, когда у него выстраивается цепочка " Самойленко - Ющенко - Саакашвили" и делается весьма оскорбительный вывод с убедительной заявкой на свою персону как non grata для Украины.

Просматриваю названия авторских программ профессора Московской духовной академии, старшего научного сотрудника кафедры философии религии и религиоведения философского факультета МГУ диакона Андрея Кураева из цикла "Школа богословия" в прямом эфире радиостанции "Русская служба новостей" - душа радуется от пытливости его ума и широты его взглядов. А смотрю рядом на текст выступления на пресс-конференции - "ужель та самая Татьяна"? Или все его достоинства кто-то (а мы знаем, кто) использовал в своей пропаганде, или нетерпимость к факту существования независимой и суверенной Украины побеждает общечеловеческие и гуманные ценности?

А выступление не стеснявшегося в выражениях приезжего иностранца диакона Кураева уже рвут на цитаты пропагандисты из НТС, сочетают их со своими благоглупостями, как-то мнение о том, что лучше бы разместили в учебнике пьесу "Мину Мазайло" Мыколы Кулиша, где "высмеивается повальная украинизация". Читали бы внимательнее и вдумчивее, заметили бы и его сатиру на нежелающих общаться на родном языке, например, в словах: "По-моему приличнее быть изнасилованной, чем украинизированной". Ну и там еще много чего интересного. Кладезь украинской мудрости, как и мудрости любого другого народа, неисчерпаем. Учились бы жить на Украине не понемногу и не как-нибудь. Искали бы свое достойное место в государстве...

Ельдорадо

Десь далеко есть краiна

Пишна, вiльна, щастям горда,

Кожний там живе щасливо -

Держиморда, держиморда.

В тiй краiнi люблять волю,

Всяк ii шука по змозi

I про неi розмовляe -

У острозi, у острозi.

Там усяк говорить правду

Непiдкупними устами,

Там за правду щира дяка -

Батогами, батогами.

Там неправдi та злочинству

Не вважають i на волос,

Там злочинних зараз лають -

Та не вголос, та не вголос.

Там уряд "блюде" закони,

Дба про всiх, немов про рiдних,

За провинностi ж караe -

Тiльки бiдних, тiльки бiдних.

Суд там скорий: як ти винен,

То зашлють "без проволочки",

А не винен, то й вiдпустять -

Без сорочки, без сорочки.

В тiй краiнi всякий може

По заслузi шани ждати:

Там за те хрести й медалi -

Для багатих, для багатих.

Там тверезiсть у повазi,

Видно скрiзь тверезу спiлку,

Всi там п'ють самую воду -

Та горiлку, та горiлку.

Там всi люди роботящi,

Там нарiвнi з мужиками

Всi пани працюють щиро -

Язиками, язиками.

Там велика воля слову:

Кожний пише все, що знаe,

I цензура лiберальна -

Все черкаe, все черкаe.

Там письменникам за працю

Сам уряд складаe дяку

I з трiумфом iх провадить

В Сибiряку, в Сибiряку.

Там говорять по-французьки,

Не то значнi, а й лакеi,

I пани всi мови знають -

Крiм своei, крiм своei.

Там зiбрались всi народи:

Москалi, "хахли", поляки,

I живуть вони так дружно -

Як собаки, як собаки.

Там живе племiн усяких

Престрашенна мiшанина,

I за те той край зоветься -

Русь eдина, Русь eдина.

Володимир Самойленко

3 сiчня 1886 р.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова