ИСТОРИЯ

Византийское общество второй половины Х в. относительно-хорошо изучено. К этому времени рабский труд уже давно перестал служить основой общественного производства с VII в. Центральной фигурой в производстве и в деревне, и в городе стал трудящийся, самостоятельно ведущий свое мелкое хозяйство. В деревне VII-IX вв. это было мелкое частнособственническое хозяйство пахарей, виноградарей, скотоводов, объединенных в крепкие общины, внутренняя жизнь которых регулировалась-деревенским обычаем, а также сложившимся в конце VII в. Земледельческим законом. Кроме того, на эти же хозяйства распространялось действие норм общегосударственного гражданского, уголовного и церковного канонического права. Домохозяева платили государственные налоги и выполняли государственные повинности. Крестьяне общины были тесно связаны хозяйственными интересами - они стремились сохранить земли общины от перехода во владение посторонних лиц (Новелла XIX Льва VI. Ц.-Л. III, 220-221). Время VII-IX вв. - период подъема крестьянского хозяйства и вместе с тем время относительного упадка крупного землевладения и ослабления тех элементов феодальной эксплуатации, которые уже пробивали себе дорогу в Позднеримской империи. Вполне закономерным с точки зрения развития классового общества было стремление господствующих кругов подчинить трудовое крестьянство. Эта тенденция отчетливо проявилась уже в начале IX в., ответом на нее были народные движения (участие народных масс в восстании Фомы Славянина и в павликианском движении). К концу IX в., когда ускорилось развитие товарного обращения в городах и когда главные очаги народных движений были подавлены, наступление на крестьянство стало усиливаться, упрочивались новые формы эксплуатации: с одной стороны, ремесленно-торговой и ростовщической верхушки города, с другой - крупных землевладельцев в деревне.

Лев VI реципировал римское право Юстиниана, а вместе с этим и те установления, которые легализовали элементы феодализации в Позднеримской империи. Таким образом эти нормы проникли в действующее право Х в. - "Василики". Все виды эксплуатации трудящихся со стороны крупных землевладельцев стали полностью законными в новой обстановке (см.: Вас. 55, 1). Именно эту рецепцию позднеримского законодательства успешно использовали в своих интересах феодализирующиеся круги византийской знати (см.: Сюзюмов. 1953, 72-87). Отметим, что и в самом деревенском управлении нормы Земледельческого закона с течением времени стали применяться и к зависимой общине: если в первоначальной редакции Закона речь шла только о свободном крестьянстве, то в более поздних редакциях к Закону был добавлен эдикт Зотика 512 г. (префекта претория при Анастасии) о принудительном возврате беглых в деревню, что совершенно не соответствовало положениям Земледельческого закона ранних редакций VII-IX вв. (см. Цахариэ. 1894; 251, 258; Георгеску, 1969).

С Х в. началось генеральное наступление крупных землевладельцев на свободную сельскую общину. Поскольку прямое насилие при наличии законодательных норм и централизованного суда было связано с риском, преобладающей формой проникновения знати на территорию общины стала покупка у обедневшего крестьянина его земли с последующим предоставлением участка или присельнику, или тому же крестьянину, бывшему собственнику земли (на правах присельника). Х век - время, когда "георгос" (земледелец) постепенно превращался в "парика" (феодально-зависимого крестьянина ).

Хотя Лев Диакон происходил из сельских жителей, он был чужд крестьянству, его нуждам. В своем сочинении он ни разу не обмолвился о крестьянах. Несомненно, он не понял основных проблем современного ему общества, писатель обратил внимание лишь на порочные методы формирования крупного землевладения и на развитие социального гнета, рассматриваемого им, однако лишь как проступки отдельных лиц. Хозяйства крупных землевладельцев создавались быстро и без особых осложнений в результате военной экспансии. Захваченные у арабов территории присваивались византийскими стратигами - масса побежденного населения превращалась в пленных, которые в качестве рабов или зависимых поселенцев были обязаны трудиться на приобретенных землях динатов. Крупное землевладение усилилось до такой степени, что центральное правительство стало бояться его дальнейшего увеличения; земельные магнаты представляли опасность для имперской автократии, их могущество угрожало также и господствующему -положению городской и столичной чиновной знати.

Процесс развития экономической и политической мощи крупных землевладельцев (фемной знати, военно-землевладельческого сословия) столь ясно отражен в новеллах Х в. и других исторических источниках, что уже в середине XIX в. Фр. Гфрёрер (1877) рассматривал Византию Х в. как подлинно феодальное государство. Г. Ф. Хауссиг полагает, что в переходе к эпохе феодальной раздробленности Византия опередила Германию на целое столетие (1959, 392). Действительно, почти вся "История" Льва Диакона сосредоточена на повествовании о деятельности этих феодализирующихся магнатов, на их экспансии и на их отношении к императорской власти. Следует, однако, иметь в виду, что, пока существовали массы свободного крестьянства, составлявшего основу военной мощи Византии, всякое политическое-влияние крупных землевладельцев сочеталось со стремлением получить высокую должность, т. е. войти в столичную чиновную знать, находиться близ императорского престола, в кругу высшею бюрократии.

Что касается городов, особенно столицы, то там процесс феодализации имел существенные особенности. Город все более становился средоточием объединенных в корпорации свободных: ремесленников, которые частично сами участвовали в производи стве, а иногда использовали рабов и нанимаемых на короткий. срок мистиев. Ремесленники были объектом правительственной: эксплуатации через налоги. И самый процесс производства, и цены на изделия строго регламентировались (Книга эпарха XV, 2; XVIII, 1, 4). Тем не менее ремесленники и торговцы имели значительные преимущества перед крестьянами: за корпорациями признавалось монопольное право на производство с целью" продажи, они получали привилегии при торговле с иностранцами, участвовали в торжественных церемониях двора. Объединенные в корпорации горожане имели - в ущерб сельским жителям - немалые льготы при централизованном властями ценообразовании на продаваемые в городе продукты и скот. Что касается ремесленных низов, то они находились в фактической зависимости ог наиболее крупных корпораций. Масса мистиев, строительных; рабочих, грузчиков, матросов, обозников - все эти трудящиеся представляли собой необеспеченное, живущее случайным заработком большинство городского населения. Кроме того, агиографические источники постоянно упоминают о множестве нищих, толпящихся у храмов, о бежавших из деревень и ищущих работы бедняках и деклассированных элементах. Таким образом, привилегированной городской верхушке, на которую опирался император, противостояла озлобленная безысходной бедностью масс" горожан, готовая примкнуть к любому движению против аристократии и властей, но являвшаяся в то же время значительной силой, которую могли использовать церковь и отдельные представители оппозиционной знати. Когда эти низы трудящихся города подчинялись диктату знати и самого императора, Лев Диакон называет их "народом", когда же они шли против господствующих слоев общества, то писатель именует их "чернью" (VI, 1).

Говоря о политическом влиянии столичного населения - о ремесленниках, торговцах, к которым присоединялся и плебс, - Лев Диакон вовсе не склонен преуменьшать их роль в развитии событий; нередко он даже придавал ей значение решающего фактора. Однако Лев видел в народе только деструктивную силу в руках вождей, подчинявших толпу своей воле. Тем не менее вопрос об отношении народа к императору постоянно интересовал Льва Диакона в его труде, и это понятно - в Х в. проблемы демагогии (в исконном понимании слова) занимали умы и практиков, и теоретиков.

В Константинополе существовали и правительственные мастерские, обслуживаемые пленными и рабами, которые в случае волнений могли выступать под руководством своих распорядителей (IX, 4). Столица была привилегированным центром среди других городов. Иногородние купцы не могли (так же, как и иностранные) пребывать в Константинополе более 3 месяцев (Книга эпарха. XX, 2). Международная торговля велась через Константинополь; экономика провинциальных городов также оживлялась в IX в. после значительного упадка в "темные века" (VII- VIII вв.). Но отношение провинциальных центров к столице было неустойчивым: во время восстаний против центральной власти население этих городов обычно переходило в лагерь мятежников. Константинополь был, безусловно, центром власти, центром восточной церкви, центром образованности, торговли и ремесла, центром, который впитывал в себя все достижения страны, материальные и духовные, но одновременно он обладал самыми действенными средствами распространения этих социально-культурных ценностей по провинциям и даже за границу. По словам Г. Хунгера (1965), "Константинополь - новый Центр", центр новых отношений, складывавшихся в раннем средневековье.

Но и этот центр имел, в свою очередь, центр - императорский двор, где находился император с его окружением и богатствами, собранными налоговым (ведомством. Современникам казалось, что все зависело от личности императора, власть которого юридически была неограниченной. Именно такой изображает ее Лев Диакон.

Не получивший никакого юридического образования, Лев мало интересовался законодательной деятельностью василевсов. Поскольку все зависело от императора, постольку на первый план автор выдвигает вопрос о достоинствах его личности как правителя государства.

Огромное внимание уделяется в сочинении также личности патриарха - главы имперской церкви, занимавшего второе место в имперской иерархии после светского повелителя. Учитывались такие его добродетели, как святость, образованность, рвение к соблюдению церковных обрядов и канонических правил и отношения с императором. Все представлялось весьма важным. Третья сила - синклит - находилась отнюдь не на первом плане, но его роль в кризисных явлениях признавалась тем не менее существенной (II, 12). Особо важное значение отводилось армии, которая играла в Х в. самую существенную роль. Вождями армии уже были в то время крупные землевладельцы - ведущая сила в обществе, определяющая функционирование новых форм экономических, социальных и политических отношений (формирующейся феодальной системы).

Внешнеполитические связи, дипломатические связи и в особенности военные действия привлекают гораздо большее внимание Диакона, чем внутренняя политика.

В Х в. выявилась и специфика византийского феодализма: помимо новых явлений, здесь были живы традиции позднерим-ской империи, сильная центральная власть, римское право, частная собственность. Процесс феодализации протекал в империи в противоречивых формах. Господствующий феодализирующийся класс был расколот. Константинополь - крупнейший центр международной торговли, "Золотой мост" между Европой и Азией - обладал всеми возможностями для развития феодализма по пути, свойственному большим приморским городам, тогда как континентальные провинции империи представляли собой земледельческо-скотоводческое общество, в котором генеральной линией феодализации было формирование крупных землевладельческих поместий. Две основные прослойки господствующего класса были союзниками, когда дело шло о подавлении выступлений трудящихся, но они же оказывались лютыми врагами в борьбе за власть и - объективно - за направление путей феодализации. До конца XI в. решался вопрос, пойдет ли развитие по пути создания феодальной иерархии западного типа или же по пути укрепления централизованного государства, способного организовать присвоение прибавочного продукта, производимого трудящимися, через свой аппарат власти. Именно эти противоречивые тенденции отчетливо отразились в труде Льва Диакона, особенно - при описании восстаний провинциальной знати. Можно сказать, что этим сюжетам писатель посвятил почти треть своей "Истории".

Прибавочный продукт в Х в. частично поступал в распоряжение фиска, частично на нужды церкви - либо непосредственно от населения, либо через "дарственные" от императора, по которым для церкви делались отчисления из сумм налоговых сборов; частично он шел землевладельцам в качестве ренты, когда крестьянин трудился на земле крупного собственника, будь то частное лицо, государство, церковь или монастырь.

Немалую часть прибавочного продукта получали и торговцы, выступающие посредниками между крестьянским хозяйством и городским рынком. Борьба за прибавочный продукт была в Х в. исключительно острой. Аппарат автократического государства, синклит совместно с высшей городской знатью, верхушка торговцев и ремесленников, отчасти лица свободных профессий представляли собой силу, враждебную провинциальной фемной аристократии. В Х в. гражданская столичная знать стала более активно выступать против быстрого роста феодальной собственности провинциальных магнатов, церкви и монастырей. Фактически шла борьба за власть, решался вопрос, кто возглавит центральную" администрацию, ставленником каких слоев будет император и чьи интересы он будет выражать - бюрократической предпринимательской городской верхушки, патриарха и монашества или провинциальной фемной знати. Для Византии Х в. характерно также соперничество между синклитом и армией, епископатом и патриархом, церковью и монашеством (Даррузес. 1966), отдельными феодальными фамилиями, а иногда и между императором и столичной бюрократией. Феодализирующаяся знать была слабо сплочена, так как отсутствовали условия для становления иерархической феодальной лестницы.

Желание привлечь в борьбе на свою сторону народные массы обусловило расцвет демагогии. Представители феодализирующейся фемной знати порицали правительство за непосильное налоговое обложение и произвол чиновников. Это, безусловно, привлекало народ на их сторону, и во время мятежей он обычно шел за ними. Императоры же, наоборот, во всех своих обращениях к народу, - в том числе в новеллах, обвиняли динатов в алчности, беззакониях и насилиях над бедными. Симпатии же городских масс правящая группировка старалась завоевать устройством зрелищ и организацией "обилия" в столице. Церковь со своей стороны стремилась актами "милосердия" и заступничества воздействовать на народ в своих интересах. В столь сложной обстановке императорский, церковный и фемный (провинциальный) лагери объединяла лишь одна цель - возвратить в состав империи бывшие византийские владения, захваченные арабами на Востоке, островах и в Сицилии, а также занятую болгарами территорию на Балканах. Повествование о войнах занимает у Льва Диакона более половины книги.

Несмотря на временные неудачи в войнах с арабами и Болгарией, начиная с середины VIII в. военная мощь Византии заметно возросла. Причины этого заключались в конечном счете в развитии материального производства деревенской свободной общины, а также в развитии свободного ремесла в городе при относительном сохранении элементов античного культурного наследия, Внутренний строй Византии в Х в. обладал уже заметными преимуществами по сравнению с юстиниановской эпохой. Если тогда наблюдалось бегство населения из империи, крестьяне бросали свои земли из-за произвола патронов, то уже с конца VII в. положение стало меняться. Об этом свидетельствует специальное деревенское законодательство, Земледельческий закон, который, как бы его ни расценивали, соответствовал именно деревенскому хозяйству. Такие факторы, как временное ослабление роли крупного землевладения, отсутствие прикрепления крестьян к земле в свободной общине, возможность их свободного переселения в города на заработки, введение фемного строя и реорганизация армии, некоторое ослабление преследований по религиозным мотивам, а также аграрное законодательство Македонской династии способствовали стабилизации положения византийского крестьянства. Не случайны появившиеся в источниках сведения о переселении в Византию выходцев из соседних стран. Этот процесс стал наиболее заметен в Х в.: в восточные фемы переходили курды, христианизированные арабы и бегущие из халифата армяне (Книга церемоний. 694-695; Бар-Эбрей. 391, 380). К тому же времени завершилось создание стратиотского эпоса о Дигенисе Акрите, где воспевается герой из пограничного населения, из воинов-акритов, сражавшихся с арабами и игравших решающую роль в ассимиляции иноязычных перебежчиков на византийскую сторону. Защищая границы империи, акриты ценили свою самостоятельность и иногда вступали в конфликты с центральной властью. Однако в целом набирал силу процесс аристократизации фемного войска, отразившийся в более поздних редакциях народной поэмы. Стратиотский эпос претерпел изменения, соответствовавшие переменам в византийской фемной армии, превращавшейся из народной в "рыцарскую" (Кучма. 1971, 96-97). Эпический народный герой-богатырь в конце концов становился подлинным феодальным динатом.

Лев Диакон осознавал, что в его эпоху происходит общественный переворот в развитии Византии, но не понимал его сущности: завершался "дофеодальный период", когда крестьянство в основном еще не было закрепощено феодалами, когда еще полностью не оформились феодальные институты и когда еще не оформился и не консолидировался класс феодалов (Сюзюмов. 1972, 1-15). Окончание этого периода было связано с преодолением внутренних и внешних трудностей, и именно эти трудности привели Льва Диакона к пессимистическому пониманию современности, к мыслям о полной гибели государства. В таком ключе этот автор и завершил описание современных ему событий.

БИОГРАФИЯ ЛЬВА ДИАКОНА

Переходя к биографии Льва, мы встречаемся со значительными трудностями. Для нас Лев Диакон интересен прежде всего как историк, и поэтому его общественное положение, участие в переживаемых им событиях и отношение к окружающей действительности, его социальные взгляды должны в первую очередь привлечь наше внимание. Вопрос осложняется тем, что мы вынуждены черпать сведения о жизни Льва только из его собственного труда.

Лев родился около 950 г. В своей "Истории" он пишет, что во время народного движения в Константинополе в 967 г. он был юношей, учеником в школе, ***. Так называли мальчиков 14-16 лет. Но иногда это понятие могло означать и молодого человека, достигшего возмужания: так, Варду Фоку Лев Диакон (III, 4) называет ***, хотя у того уже пробивалась бородка.

Судя по введению, Лев происходил из провинциальной семьи, не занимавшей особо видного положения. Иначе он сообщил бы звание и титул своего отца Василия. Родина его - Калоэ - "прекрасное местечко в Азии" на реке Каистр, во Фракисийской феме. Территориального названия "Азия" как провинции или "Асий" как населенного пункта в Х в. не было, но Лев по возможности хочет придерживаться терминологии Гомера: ведь в Илиаде (II, 462) есть такие строчки: "Стада журавлей долговыйных в злачном Асийском лугу при Каистре широкотекущем" ...Везде, во всех терминах, географических и этнографических, Лев придерживается этой архаизации.

Из того, что родители могли обеспечить Льву обучение в столице, можно заключить, что его семья была вполне состоятельной.

Кроме "Истории", автором которой, безусловно, является Лев Диакон, ему принадлежит панегирик Василию II, энкомий, изданный И, Сикутрисом в 1933 г. (рус. пер. см.: Сюзюмов. 1971, 144-148). На основании этих двух работ мы можем представить себе уровень образованности и кругозор Льва. В Византии того времени от лиц, выдвигаемых на светские и духовные должности, требовалась "энциклопедическая" образованность.

Молодой Лев Диакон симпатизировал императору Никифору Фоке. Политические взгляды Льва во многом были определены его воспитанием. В школе он изучал риторику. Вероятно, ему приходилось составлять энкомий, писать сочинения, придумывать речи, в которых прославлялись подвиги Никифора Фоки. Следы таких школьных упражнений встречаются в "Истории" Льва. Высших школ в Константинополе было немного. Только отдельные лица могли пройти полный курс обучения, но зато такие лица могли надеяться на продвижение по бюрократической лестнице.

После окончания школы Лев оставался в Константинополе. Со своей родиной Лев, по-видимому, совершенно порвал, в "Истории" он никогда не вспоминает о ней и, вероятно, там больше .не был. О своей семье и о родных он тоже не упоминает. Видимо, он решил пойти по духовной линии.

В своей "Истории" Лев уделяет много внимания личности патриархов. Особенно интересна характеристика Василия I Скамандрина. Лев обвиняет его в том, что тот больше, чем следовало, стремился разузнавать о деятельности и поведении разных лиц. Очевидно, он давал на этот счет подробные поручения подчиненным из своего окружения (X, 2). Лев, по всей вероятности, получил место при патриархе, и ему приходилось выполнять эти щепетильные, неприятные для него поручения. Характеризуя патриархов, он пишет, что ему часто приходилось бывать в Азии, где он и видел каппадокийских близнецов (X, 3). Поэтому можно почти с уверенностью сказать, что после окончания учебы Лев стал служащим при патриаршей канцелярии. Возможно, он был возведен в сан патриаршего дьякона, поскольку уже достиг того возраста, когда мог быть рукоположен. Можно полагать, что он часто разъезжал по территории патриархата. На интересующий нас вопрос, находился ли он при армии во время похода Цимисхия против Святослава, присутствовал ли он на встрече Цимисхия со Святославом, по-видимому, надо ответить отрицательно. Лев Диакон в то время разъезжал по Малой Азии, и вряд ли ему пришлось побывать в армии Цимисхия. Все подробности о боях и наружности Святослава он заимствовал из устных показаний очевидцев и из какого-то официального источника. В период правления Цимисхия Лев в основном жил в Константинополе: он описывает выступление Льва Фоки в то время, когда Цимисхий был в Болгарии.

К. Б. Газе считал, что Лев стал придворным дьяконом уже в 975 г., однако нет никаких оснований утверждать, что молодой Лев так быстро сделал карьеру. Возможно, он еще после смерти Цимисхия оставался при патриархе: он так многословно, так тщательно и благосклонно характеризует патриарха Антония, что можно не сомневаться - автор был одним из его приближенных. Лев ничего не говорит о том, кто вступил на патриарший престол после Антония, как будто патриархи его больше не интересовали. Антоний умер в 979 г. Можно думать, что именно после этого в начале 80-х годов Лев сумел продвинуться на должность императорского придворного дьякона. Нам несколько непонятно, каким образом Лев, вовсе не будучи сторонником законных государей Василия и Константина, мог понравиться императору Василию настолько, что тот приблизил его ко двору. Очевидно, это могло произойти только благодаря связям. Об этих связях можно догадываться: при описании одного похода Цимисхия против арабов Лев совершенно некстати прибавил фразу о гибели некоего "достигшего высокой мудрости" секретаря императорской канцелярии Никиты, который ослушался своего отца и отправился в поход с Цимисхием (X, 1). Чувствуется, что упомянутый отец был близок Льву Диакону - это или его родственник, или хороший знакомый. Не исключено, что именно данная влиятельная персона, неблагоприятно относившаяся к Цимисхию, смогла рекомендовать Льва Василию - и Лев в "Истории" поэтому, видимо, вспомнил о драме отца, потерявшего талантливого сына.

После получения должности придворного дьякона Лев сопровождает императора Василия в его походах, причем в 986 г. он чуть не погиб во время крупного поражения византийцев в бою с болгарами.

Он переживал все неудачи и бедствия, которые обрушивались на Византию в период самостоятельного правления Василия 1Г вплоть до 989 г., когда историк и закончил описание правления Иоанна Цимисхия. Вероятно, Лев, будучи придворным дьяконом, понимал всю шаткость положения Василия на троне и не верил в благополучный исход событий. Одни за другими следовали восстания, военные неудачи, различные бедствия, космические предзнаменования... Но правление Василия II продолжалось, власть молодого энергичного императора укрепилась. Опубликовать в таком виде "Историю", где восторженно описывались правления Никифора Фоки и Цимисхия (ведь это были "тираны", "похитители престола"), оказалось невозможным. Переделывать всю работу Лев не хотел или не имел времени. И он прекратил писать "Историю".

В его труде ни слова не сказано о судьбе законных императоров при Никифоре и Цимисхии, но содержатся страшные и частично клеветнические измышления о матери императора; говорится о неопытности императора Василия в ведении похода против болгар - фактически он объявлен виновником поражения; сообщается, что почти вся Византия стояла за мятежников. Все это, конечно, нужно было изменить, т.е. писать "Историю" заново; Лев, бросив заниматься историей, продолжал свою деятельность при дворе. Скоро он заметил, что положение Василия более или менее упрочилось. Начались победы. И он решил избрать обычную при византийском дворе линию поведения - выдвинуться своим красноречием и выражением преданности императору. Он произнес свой энкомий примерно тогда, когда проводилась политика, завершившаяся изданием знаменитой новеллы императора Василия II в 996 г.; именно на эти демагогические мероприятия Лев намекает в своем панегирике, восторженно поддерживая политику Василия. Лев стал типичным византийским придворным. На этом заканчивается сколько-нибудь точная его биография.

К. Крумбахер и Д. Моравчик полагают, что преждевременная смерть помешала Льву продолжить свою "Историю". Но приведенные нами соображения и ряд сохранившихся документов дают возможность выдвигать разные, более или менее вероятные, но все же шаткие гипотезы о дальнейшей судьбе Льва.

Первая гипотеза: Лев после произнесения энкомия быстро выделился среди придворных императора. Можно думать, что учитывалась и его деятельность при патриархах, когда он выполнял их поручения. Произнес он энкомий в начале 90-х годов. И вот в 996 г. в Константинополь прибыл из Италии епископ Пьяченцы Иоанн Филагатон, интриган, по происхождению калабрийский грек. Неизвестна причина его прибытия, но, очевидно, это была сложная дипломатическая игра. В конце 996 г. переговоры закончились, и император Василий поручил некоему своему придворному Льву сопровождать Филагатона обратно в Италию. Кроме того, тот же придворный Лев получил особое дипломатическое поручение - переговоры о проекте династического брака византийской принцессы с Оттоном III. Лев прибыл в Италию; сохранилось несколько его писем частного порядка из Рима. Письма дают представление о ловком дипломате. Отправляясь к молодому Оттону III с предложением о браке с одной из племянниц Василия II, Лев осуществлял дипломатическую диверсию с целью подчинения Рима Византии. В союзе с вождем антигерманской партии Кресценцием Лев сумел (как сам пишет в письмах) содействовать возведению на папский престол Филагатона в качестве антипапы вместо ставленника германского императора папы Григория. Однако в 998 г. император Оттон III, придя с армией в Рим, казнил Филагатона и Кресценция. Лев был в Риме до конца 998 г., побывал во Франции, встречался с Оттоном III, видел казнь своего ставленника (которого он почему-то лично" ненавидел). Именно этот дипломат и идентифицируется с нашим. историком Львом Диаконом.

Письма Льва-посланника опубликовали И. Сакеллион (1892) и Шрамм (1924). На некоторую возможность идентифицировать этого Льва со Львом Диаконом стали указывать К. Крумбахер, Г. Вартенберг и особенно А. Грегуар и П. Оржельс. Наконец, Ж. Даррузес опубликовал письма митрополита Синадинского (Синада-город в феме Анатолики), отождествив этого иерарха со Львом-дипломатом. Однако он не признает в нем Льва Диакона, так как возраст митрополита Синадинского на 15 лет расходится с данными о возрасте Льва Диакона. (Правда, это положение Даррузеса, в свою очередь, подвергается сомнению, ибо датировка им письма № 13, где сказано о возрасте автора, произвольно отнесена к предыдущим письмам.) Соблазнительная гипотеза Грегуара, что после выступления с энкомием Лев Диакон впоследствии стал епископом Синады, при существующем положении с источниками и специальными исследованиями по эпистоло-графии того времени не может считаться достаточно аргументированной, хотя она, казалось бы, так подходит к биографии Льва Диакона.

Вторая гипотеза также покоится на источниковедческих изысканиях. Дело в том, что во введении к хронике Скилицы в рукописи № 136 названы четырнадцать историков, в том числе и знаменитые Георгий Монах, Феофан, Пселл, Генесий и ряд не дошедших до нашего времени авторов, среди них и некий Лев Асийский - Леон Асинос. Кто такой Лев Асийский? Не могло, как полагали, быть сомнений, что это и есть Лев Диакон - ведь сам пишет во введении, что его родина - Калоэ... У Гомера (II, 462): ***. Но сразу же возникло недоумение - почему написано *** а не *** - не ошибка ли это? Ряд иных толкований в связи с корнем "Ас" можно было бы тоже отнести к родине Льва; Монфакон просто передавал это наименование как прозвище Leo Asinus (лат. "осел"), У Крумбахера не было сомнений, что Скилица во многом использовал Льва Диакона-Асийца. Но после того как Вартенберг и я решительно выступили против версии, что Скилица использовал "Историю" Льва Диакона, это положение было поколеблено, хотя и нет осо бых доказательств, что Скилица перечислял во введении именно тех историков, сочинения которых послужили ему источниками. Было выдвинуто и другое подкрепление этой теории. Во введении к "Истории" Кедрина, который почти дословно копировал Скилицу, перечислены те же четырнадцать историков, в полном соответствии со Скилицей, но вместо Льва Асийца упомянут Лев Кариец. Некоторые филологи XVII в. видели в нем грамматика Льва Кивериота. Позднее стали идентифицировать Льва Карийца со Львом Диаконом - Львом Асийцем. С большой натяжкой Карию стали считать тоже родиной Льва Диакона. Особенно тщательно подошел к вопросу Панайотакис. Он обратил внимание на то, что были неправильно переведены слова ??? ? ?????? как "Лев из Карий". Сочетанием имени с родительным падежом местности означали обычно митрополита этой области. Сохранились письма именно митрополита Карий Льва (без указания времени написания). В этих письмах есть несколько выражений, встречающихся и у Льва Диакона.,Так что Панайотакис, анализируя стиль этих писем, пришел к выводу, что Лев Диакон после своего выступления с энкомием стал быстро продвигаться и наконец был удостоен сана митрополита. Однако существует ряд возражений. Во-первых, если Лев Диакон стал митрополитом, то, поскольку обычно при этом изменяют имя, он не назывался бы Львом. Ведь в таком случае здесь нужно допустить исключение. Во-вторых, митрополия Карий, судя по сохранившимся актам, занята была митрополитом Иоанном с 997 по 1030 г. Правда, Панайотакис предполагает, что в актах мы, возможно, имеем дело с двумя Иоаннами, и допускает, что между ними митрополитом был Лев. Но это тоже слишком большая натяжка.

Кроме того, есть сомнение, что Кедрин изменил слово "Асийский" на слово "Карийский", когда узнал, что бывший дьякон Лев стал митрополитом Карий. Введение Кедрина точно передает текст Скилицы. Почему же в таком случае Кедрин, во всем рабски следующий Скилице, вдруг решился его исправить? Кедрин использовал не дошедшую до нас раннюю рукопись Скилицы. Но введение Скилицы сохранилось только в более поздней рукописи - Куаленовой 136. Эта рукопись начала XII в. во многих местах позволяет стилистически выправить и дополнить ту, которая служила прототипом для Кедрина. В последующих рукописях (например, в Венской) этих поправок и дополнений нет. Особенно важно, что в рукопись 136 включены две дословных больших вставки из "Истории" Льва Диакона - описание внешности Никифора (III, 8) и внешности Цимисхия (VI, 3). Отсюда напрашивается вывод: Куаленовую рукопись нельзя считать первоначальной. Основная рукопись - та, которую использовал Кедрин. В Куаленовой же рукописи переписчик смело делает поправки и вставки. Но это означает, что слова "Лев Асийский" есть правка писца рукописи 136, внесшего их вместо слов "Лев Карийский". Почему же сделана такая правка? Причина была совершенно определенной: у Скилицы не использован Лев Диакон, и Лев Карийский ничего общего со Львом Диаконом не имеет. В Куаленовой же рукописи уже имеются вставки из Льва Диакона, и поэтому вместо незнакомого для переписчика Льва Карийца внесено имя Льва Асийца, которое, безусловно, означало Льва Диакона. При таком понимании Лев Диакон и митрополит Карий не идентичны. Но, конечно, только дальнейшие успехи эпистолографии смогут дать достоверные факты из поздней биографии Льва Диакона.

Считалось, что Лев Диакон является автором особого энкомия в честь архистратига Михаила на день его празднования 8 ноября. Но, согласно Панайотакису, имя "Леон" написано в заголовке энкомия ошибочно вместо Панталеон, так как подобный энкомий в честь архистратига Михаила известен как сочинение Панталеона (вторая половина XI в.). Возможно, дальнейшие публикации в области эпистолографии церковных деятелей Византии вскроют новые факты.

Остается привести некоторые соображения относительно датировки завершения труда Львом Диаконом. Лев, нужно думать, рано стал увлекаться исторической тематикой. Первые книги его сочинения почти полностью состоят из речей, которые напоминают школьные работы по риторике. Речи Никифора Фоки, Льва Фоки, патриарха Полиевкта - это ученические упражнения на исторические темы; их использовал Лев, начав писать "Историю". Но когда он решил приступить к своему труду? Об этом мы можем судить по введению. Тяжелые годы гражданских войн и поражения в Болгарии, потеря некоторых завоеваний, совершенных Цимисхием, шаткость положения правительства Василия II - вот та обстановка, в которой Лев приступил к написанию своего труда. Это вторая половина 80-х годов, вернее, время после поражения византийцев в 986 г., когда сам Лев едва избежал гибели. Вряд ли раньше этого времени Лев мог начать писать "Историю". Последнее событие, которое упоминается в "Истории", - землетрясение 26 октября 989 г. Известие о том, что Василий II в течение шести лет восстановил поврежденный во время землетрясения купол церкви св. Софии, может быть сочтено поздней вставкой. Лев ничего не пишет о капитуляции Варды Склира (11 октября 989 г.) и о его судьбе, о продолжающихся восстаниях Фок; ничего не знает он и о крещении Руси (Лев считал, что русские оставались язычниками). Сообщая во введении, что люди ожидают конца света, Лев имел в виду 992 г. Он пишет при этом в форме будущего времени, значит он составлял свой труд раньше 992 г. Другое соображение, о котором уже была речь: "История" написана в таких тонах об императоре Василии и его матери, в каких невозможно было писать после блестящей победы над болгарами в 991 г. Вот эти два аргумента (вместе с представлением о росах как о язычниках) и дают, как мы полагаем, подлинный terminus ante quem 990-991 гг. Именно тогда Лев прекратил писать свой труд; вероятно, перечитывая его, он нашел, что ни переделать его, ни опубликовать в период правления Василия II невозможно. Вместо "Истории" он стал сочинять энкомий.

Что касается вставки относительно восстановления купола церкви св. Софии и замечания, что после разгрома мятежа Варды Фоки "наступило глубокое спокойствие" (X, 9), то можно думать, что Лев Диакон, просматривая свой труд, сам приписал эти строки. К "Истории" Льва Диакона нельзя подходить как к труду, опубликованному тотчас после написания. Он был закончен около 990 г. и долго находился у автора, так как предать его гласности при жизни Василия II писатель не мог решиться.

МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЛЬВА ДИАКОНА

Личность Льва Диакона развивалась под воздействием его окружения, воспитания и характера образования. Все это, несомненно, оказывало большое влияние на работу историка, определяло его видение явлений, отбор фактического материала, оценку событий, характеристику деятельности отдельных лиц и активности народных масс, самую политическую тенденцию труда.

Хотя Лев и принадлежал к господствующей прослойке общества, резко отделяя себя от черни, он сознавал тем не менее свое личное бессилие, невозможность серьезно влиять на ход событии, исполняя поручения патриарха, а затем императора. Делать карьеру при василевсе, в прочность власти которого Лев не верил, он остерегался. Только впоследствии, убедившись в устойчивости власти Василия II, он написал и произнес в его честь. энкомий, чувствуя себя уже более уверенно и, очевидно, надеясь на дальнейшее продвижение. Но во время написания своей "Истории" Лев придерживался позиции пассивного наблюдателя. Во-введении к труду писатель дает представление о своих философских взглядах. Основу его мировоззрения составляет некая глобальная бинарная оппозиция: с одной стороны, ход времени, стечение обстоятельств, ***, сила. вещей, космических и природных явлений, произвольные действия: обладающих властью лиц, а с другой стороны - приниженный объект этих сил - человечество, пассивное перед довлеющими? над ним могучими и непреодолимыми факторами. Вся "История" Льва пронизана этой мыслью. Эту силу времени и обстоятельств Лев Диакон обозначает именем античной богини Тихи - судьбы. Человечество бессильно перед ней - даже такие могучие правители, как Никифор, Цимисхий и Святослав, подвластны ее капризам.

Отношение этой глобальной силы к человечеству и составляет предмет истории, которая должна сохранить в памяти людей картины как космических и природных явлений, так и образцы деятельности подвластных Тихи правителей, которые, учитывая примеры прошлого, должны приносить пользу, а не бедствия своим подданным. Целые главы посвящает Лев Диакон влиянию космических явлений на положение людей. Ничего христианского эта философия Льва не содержит.

Но тем не менее Лев полностью находится во власти христианской идеологии. Он считает, что и природные стихии, например такие, как землетрясения, есть проявление божественного промысла, он пишет о чудесной помощи святых во время войн с тавроскифами (русскими), трактует о конце света, о божьей каре, о вмешательстве божественных сил в судьбы людей. Он глубоко и проникновенно характеризует представителей духовенства, монахов, описывает их аскетические подвиги. Как понять это противоречие в воззрениях Льва? В целом подобная двойственность свойственна византийским авторам: с одной стороны, мощь Византии проявлялась в их культурном преобладании над "варварами", и это преобладание, несомненно, было связано с сохранением античного наследия. Пройдя курс "энциклопедического" образования, Лев понимал все величие античной культуры, ее значение для византийского общества. Конец IX-Х века это время составления "Василик", новелл Льва VI, время творчества Константина Багрянородного и его окружения. Византия как наследница государственных и культурных традиций древнего Рима предъявляла свои права на мировое господство. С другой стороны, Византия была в то же время оплотом христианства, православия, она обрела будто бы от самого Христа права и обязанности по защите веры, соблюдению ее чистоты и распространению среди некрещенных народов. Византийский император претендовал на роль главы всех стран как исповедующий истинную веру и как помазанник божий. Византийское государство представляло собой синтез античности с христианством. Это особенно отчетливо проявлялось в среде господствующего класса, который преклонялся перед памятниками и идеологией древней Греции и Римской империи и в то же время фанатично следовал обрядам и образу жизни правоверных христиан. Такая позиция Отвечала интересам правящих кругов, не причиняла она вреда и церкви. Уже с IV в. церковь претерпела глубокую трансформацию, приведшую к раздвоенности: верхушка общества приняла христианство, но не отвернулась от основных достижений античной цивилизации, совмещала идеи греческой философии с поклонением апостолу Павлу и почитанием отцов церкви. Простому же народу христианство давало утешение, утоляло жажду духовного поиска примитивными догматами, привлекая таинствами обрядов я соблазняя положением "овец перед пастырем".

Восприняв эту идеологию, как и внешний блеск "высшей"-цивилизованности. Лев Диакон счел себя вправе отнести свою персону к элите общества, могущей презрительно относиться к низам, которые, хотя и знали те же молитвы и тот же Новый завет, но, не получив образования, принадлежали к презренной "черни". Подражание языку Дгафия, стремление архаизировать новые названия, заменяя их старинными, увлечение мифологией - все это казалось совершенно необходимым, чтобы претендовать на включение в круг высшего образованного общества. И Лев придерживался этой позиции на протяжении всего своего труда.

Как представитель господствующих кругов Лев высоко расценивает силу государства, могущество власти. Писатель отражал идеологию знати в тот период, когда она еще не чувствовала себя прочно в своих поместьях и не имела еще достаточной внутренней сплоченности, поскольку эксплуатация народа совершалась в основном традиционно - через взимание налогов и отправление повинностей. В этом отношении Лев выступал как сторонник "сильной руки", но в то же время высоко ценил он императоров щедрых, которые не скупятся на награды и подарки-приближенным. Для простого же населения он полагал достаточными увеселения и угощения. Нигде не пишет он о каких-либо особых мероприятиях, которые осуществлялись в то время для народных масс, нигде в "Истории" он не затрагивает жгучих социальных вопросов, хотя это было время издания целой серии новелл по аграрной политике. Правда, о самом факте наступления крупного землевладения на крестьянскую бедноту он знал и признавал, что этот процесс угрожает доходам государства, приводя пример с ростом владений Василия-евнуха (X, 11).

Лев Диакон очень высоко ставил значение истории. Она, по его мнению, дает больше пользы обществу, чем любая другая наука. Причем основным принципом истории он считал истину.

Интересны попытки автора дать систематизацию исторических явлений и фактов. Лев полагал, что некоторые события развиваются в результате действия времени (I, 1). Это признание времени в качестве движущей силы истории является примитивным выражением понятия развития. Другие же факты и события Лев приписывал стечению обстоятельств - "??? ????????? ?????????" (словоупотребление Аристотеля), сложившейся ситуации в целом, включая случайность, в том числе изменению международных отношений. Именно такие события по преимуществу и рассмотрены Львом. Говоря о развитии событий, он использует понятие "???&??" (т. е. естественной необходимости), что сравнимо с античным понятием "??????? ?????????". Есть основания констатировать в представлениях Льва неосознанное признание закономерности развития событий, скрывающейся у него под термином "судьба - ????" христианизированным выражением которого является понятие "провидение - ???? ???????".

Явлениям этого рода противопоставляется "???????????" - самостоятельные мероприятия тех лиц, в руках которых находятся государственные дела и которые, в свою очередь, создают особую силу вещей, т. е. особую обстановку, особую ситуацию. В ходе своего повествования Лев неоднократно ссылается на судьбу и силу обстоятельств (см. например, высказывание Варды Фоки, VII, 4).

Лев Диакон пессимистически смотрел на проблему человеческого счастья. Он повторяет часто встречавшийся у древних мотив "invidia deorum - зависть богов"; судьба никогда не дает людям полного счастья - она всегда к благоприятному присоединяет какое-нибудь несчастье (I, 4). Совершенно в языческом стиле Лев пишет о храбрости Льва Фоки, в котором проявляла свое действие "какая-то божественная сила" (II, 1). Согласно Льву .Диакону, провидение управляет решительно всем, но это провидение не в христианском его понимании: историк тесно сближает понятия Тихи и провидения: "Если бы завистливая судьба, - пишет он, - не прервала жизнь Никифора Фоки, ромейское государство достигло бы высшего могущества, но ведь провидение (?povoia) презирает заносчивый дух человека, укрощает его, "обращает в ничто!" Здесь христианское понятие "промысел", несомненно, полностью отождествляется с языческой Тихи.

Это увлечение автора античностью, языческим мировоззрением вполне понятно. После длительного преобладания (в эпоху иконоборчества) религиозной мысли, нашедшей отражение в Эклоге и сочинениях Дамаскина, Феофана, патриарха Никифора, и после подавления социального движения народных масс в религиозной форме (павликианства) - внутренне окрепшая Византия перешла к агрессивной внешней политике, находя идейную опору при этом и в героизированных образах деятелей Римской империи, и в достижениях гения греческой культуры. В этой атмосфере вполне закономерно было появление составленных в языческом стиле диалогов, подобных "Филопатрис". Интерес к прошлому у Льва Диакона не был простым увлечением - он всюду подчеркивает признаки континуитета явлений действительности и культуры. Он не только называет народности именами давно исчезнувших племен, но и в самом деле считает их прямыми преемниками этих народов. Прошлое и настоящее у Льва предстает в некоем единстве. В известной мере приверженность к прошлому стала для византийцев подобием религии. Прошлое жило в настоящем. Христианство опиралось на каноны отцов церкви IV в., право - на свод законов Юстиниана I, в литературе образцом служили произведения Гомера. В этом континуитете Лев Диакон, как и прочие представители византийской интеллигенции, был готов усматривать залог благополучия и счастья империи.

Лев Диакон был патриотом многоплеменной Византии, воспринимаемой как непосредственное продолжение Римской империи. ("Вспомните, что вы римляне!" - ободряли полководцы Х в. своих воинов перед боем.) Вместе с тем историку было чуждо сознание своего превосходства как грека над другими народами Византии. Только после битвы при Манцикерте (1071 г), когда византийцы оказались отрезанными от Кавказа, и после основания Второго Болгарского царства (1186-1187 гг.) Византия стала, превращаться в чисто греческое государство. Лев Диакон гордился тем, что является "ромеем", а не "эллином" (язычником), подобным представителям неправоверных народов. Впрочем, и к иностранцам-христианам Лев относится с презрением (как к более низким по культуре) и ненавистью (как к врагам Византии).

Мы уже упоминали, что Лев произнес свой энкомий в честь императора Василия II после того, как прекратил писать свою "Историю". В энкомий отчетливо ощущается раскаяние автора как по поводу прежнего прохладного отношения к Василию II, так и по поводу того, что он столь долго упускал возможность для прославления своего покровителя-императора. Лев восхваляет Василия за воздержанность, свойственную ему с юных лет. Он отмечает, что империя одно время (в 70-80-х годах) была на краю гибели, став добычей узурпаторов (т. е. Фок и Склиров). Он хвалит императора за то, что тот проявил милосердие в отношении к провинившимся: он пощадил заслуживавших казни Михаила Вурцу, Варду Склира и его брата Никифора. Особенно следует отметить, что в энкомий Лев превозносит императора за ограничение своеволия знатных, которые грабили чужое добро (непосредственно перед тем как издать новеллу 996 г., Василий II разъезжал по провинциям, принимая меры против захвата динатами крестьянской земельной собственности). Лев даже именует таких знатных людей "корыстолюбивыми грабителями", "ненасытными пиявками" (Энкомий, 13). Император, по его словам, пресек этот грабеж строгим законом, пресек зло, будто раскаленным железом. Под этим "законом", видимо, и следует усматривать новеллу от 1 января 996 г. (Делъгер. 1924, № 783). Как в своей "Истории", так и в энкомий Лев очень высоко расценивает деятельность отдельных личностей, и нигде при этом нет и намека на богословские положения о божественном предопределении и воле божьей. Представляется даже несколько странным, что в энкомий придворного дьякона, полном языческих образов, начисто отсутствуют канонические христианские приемы оформления панегирика.

В энкомий Лев проявил себя ловким дипломатом. На первый взгляд, его сверхльстивая речь с самыми гиперболическими сравнениями кажется исполненной сервилизма, но по существу автор не исказил образ императора: все упомянутые в энкомий достоинства были действительно присущи Василию II: и воинская доблесть, и личная воздержанность, и забота о делах государства.

В связи с этим думается, что упоминавшийся дипломат-Лев, посланный с Филагатоном в Рим, является действительно историком Львом Диаконом: было бы естественным со стороны Василия II выдвинуть Льва на дипломатическое поприще, тем более что он уже при Василии Скамандрине выполнял, весьма вероятно, самые щекотливые поручения. Но, к сожалению, мы не располагаем достаточными фактами для уверенной идентификации такого рода.

В чем же заключалась, по нашему мнению, общая политическая направленность "Истории" Льва Диакона? Она довольно легко определима - Лев ярко тенденциозен. Напряженная деятельность Никифора омрачается народными выступлениями в столице, блеск правления Цимисхия - мятежами претендентов на престол. Василия II Лев считал неопытным императором в сравнении с Никифором и Цимисхием. Его правление, по представлениям Льва, почти довело Византию до гибели. Выступления знати были всегда связаны с участием в них простого народа, массы рядовых воинов - стратиотов. Историк сознавал опасность для империи народных движений и поэтому резко осуждал вождей этих выступлений как "тиранов", даже если восстания поднимали лица из любимого им рода Фок. Народ, по убеждению Льва, должен быть пассивен, его долг - подчиняться императорской власти. Если ,престол будут занимать такие лица, как Никифор II, перед которым Лев преклонялся, то будут и победы над врагами, будет я благоденствие всей страны и народа. При слабых же правителях Византии грозит гибель. Несколько позднее, в своем энкомий, Лев нашел новый предмет преклонения - Василия II. Но и деятельность императора и полководцев подвергается регулированию, и делает это сама Тихи - судьба, божественное провидение, которое возвышает и укрощает надменных правителей. Экспансия, наступательные войны нужны были для укрепления положения "феодализирующейся знати. Пассивность и повиновение в отношении императора, активность в борьбе с внутренними и внешними врагами - вот идеалы, утверждаемые Львом в его "Истории". Опора на традицию, нежелание думать о новых явлениях в истории естественны в условиях переходного строя и должны были рождать, по-видимому, настроение обреченности. Трудности развития вызывали особенно пессимистические представления о будущем Византии. Последняя четверть Х в. была для империи наиболее трудной, полной гражданских войн, неудач и стихийных бедствий. Сознание этого обусловило почти мистическое направление мысли Льва Диакона, связанное с верой в неотвратимость силы Тихи и Промысла. У таких лиц, как Симеон Новый Богослов, подобное умонастроение - несколько позднее - выразилось в мистическом сосредоточении на самом себе и в стремлении к таинственной связи с божеством. В широких же массах эти настроения обреченности приводили к мыслям о скоро грядущем конце света. Однако при некоторой стабилизации и укреплении внутреннего и внешнего положения Византии эти страхи уменьшились, и временно свойственный Льву Диакону пессимизм, как и мистицизм Симеона Нового Богослова, сошли с арены духовной жизни империи. Только в XIV в. эти настроения вновь всецело завладели византийским обществом. Лев Диакон не понял глубины противоречий между провинциальной крупной землевладельческой знатью и столичной чиновной аристократией. Он видел (это ясно по энкомию) угрозу благу империи от действий динатов, расхищающих крестьянскую собственность, и поэтому одобрял политику Василия II, направленную на ограничение своеволия крупных землевладельцев. Тем не менее в "Истории" эта позиция писателя не нашла отражения. Все-таки Лев по своему происхождению принадлежал к провинциальной знати, был сам динатом. Поклонник Фок, он не сумел полностью пересмотреть свои позиции.

Трудно было ожидать от него ясно выраженных похвал политике Василия II против провинциальной знати. Таким образом, Лев Диакон не сумел охарактеризовать правление Василия II с должной полнотой. Рукопись его труда оказалась оборванной на 989- 990 гг.

ИСТОЧНИКИ

Осуществляя критический подход к свидетельствам труда Льва Диакона, необходимо, с одной стороны, иметь в виду объект его внимания, т. е. само то общество, которое он описал. С другой стороны, важно распознать характер самого субъекта, отображавшего события. В какой-то мере это сделано выше, но чрезвычайно важно также рассмотреть те источники, которые автор использовал. Они могут дать представление не только об описываемых явлениях, но и об окружающей автора среде - социальной, политической, идеологической, культурной… Ведь реакция любого автора на предмет его исследований опосредована среди прочего характером языка, употреблявшегося в общении с окружающей средой и в близких автору кругах (благодаря общей системе образования), состоянием научных знаний и общим культурным кругозором. Разумеется, определяющее значение имели при этом наличие и характер господствующих в обществе традиций и мировоззрения. Без анализа общекультурного фона того времени трудно усвоить, как понимал Лев Диакон окружавший его мир. Необходимо знать, насколько автор был способен к целостному видению современных ему проблем, насколько его социальное поло- | жение отразилось на описании им действительности, на какие принципы он опирался, обосновывая исторические факторы и поступки своих героев.

Что касается языка, то следует обратиться к анализу тех средств, которыми он пользовался. Язык Льва Диакона самым тщательным образом изучен Газе с филологической точки зрения. В первую очередь Газе отмечает заимствования из лексики и стилистики историка VI в. Агафия. Стараясь усвоить его словарь, Лев Диакон невольно проникается и свойственным этому автору пониманием отдельных фактов. Многие современные ему события он описывает в духе и даже в образах историографии VI в. Словоупотребление Плутарха, Иосифа Флавия, Прокопия прямо или опосредованно широко применяется Львом в его изложении. Следует, однако, отметить, что эти заимствования касаются только словоупотребления - нет ни одного примера сравнений героев "Истории" Льва Диакона с героями Агафия и Прокопия. Если и встречаются параллельные образы, то они заимствованы только из мифологии или из Гомера. В целом все-таки Лев пользуется в основном языком ранневизантийского общества, усваивая вместе с этим и общие элементы мировоззрения того времени.

Все позднеантичное у Льва Диакона, как и у других византийских авторов ранней и современной писателю Византии, переосмыслено в духе христианства. В текст вводятся не только отдельные термины, но и целые библейские выражения. Эта смесь лексики авторов VI в., а также Ветхого и Нового заветов составляет тот традиционный фонд, который явственно отразился в повествовании Льва Диакона.

Конечно, речь идет не о том, что Агафий и Прокопий, Новый завет и Иосиф Флавий, Гомер и Плутарх являются непосредственными источниками "Истории" Льва Диакона, однако заимствования именно из этих источников "маскируют" колорит и специфику описываемой Львом современности. Как в картинах сражений о которых рассказано в "Истории", так и в образах императоров, патриархов и стратигов постоянно чувствуется это влияние.

Что касается источников Льва Диакона в подлинном смысле слова, из которых он отбирает фактический материал, то, помимо личных наблюдений и услышанных им рассказов, в качестве придворного дьякона он мог опираться и на официальные записи о событиях (Карышковский. 1951; Каждан. 1961). Выразительным аргументом в пользу существования таких официальных записей о событиях является включение в придворную "Книгу церемоний" главы о вступлении на престол Никифора Фоки, где проведена откровенно официозная версия событий (см. дополнение четвертое). Такого рода записи (можно быть уверенным в этом) делались и о других событиях. Ничем иным нельзя объяснить совпадения данных и некоторые взаимно дополняющие друг друга сообщения у Скилицы и Льва Диакона. Безусловно, Лев был знаком и с житийной литературой: манера прославления им аскетизма свидетельствует о его начитанности в агиографии. Неизвестно, впрочем, знал ли он труд Симеона Метафраста вовремя написания своей "Истории"; Лев упоминает Метафраста, но говорит о нем только как о прорицателе (X, 6).

М. Я. Сюзюмов (1916) и П. О. Карышковский (1951) считают возможным предположить, что существовал исторический труд, для которого характерна благожелательная позиция в отношении к роду Фок и неблагоприятная - к представителям правящей Македонской династии, что этот труд и послужил главным источником для Льва Диакона в первых пяти книгах его "Истории" и что одновременно существовал особый труд, составленный в резко враждебных тонах к Никифору Фоке. Упомянутые особенности творчества Льва определили черты традиционализма его исторической "концепции" - такие, например, как византийский ("римский") патриотизм (ведь при Агафий Византия была повелительницей почти всей древней ойкумены), неизменное почтение к церкви и патриархам, уважение к синклиту и - самое главное - преклонение перед византийской аристократией. Что касается народа, то автор демонстрирует полное к нему уважение, если народ восторгается своими правителями - светскими и духовными. Но тот же Лев проявлял полное презрение к народу (подобное гомеровскому к "ничтожному" Ферситу), если низы дерзали на самостоятельные действия.

Лев Диакон много знал, во многом разбирался. Но, кроме его труда, мы располагаем рядом источников, которые не были известны Льву. Для того чтобы глубже понять описываемые им события и явления, необходимо использовать и другие исторические сочинения, а также географические и военные трактаты, законодательные акты, жития. Среди таких исторических произведений следует поставить на первое место хронику Иоанна Скилицы (XI в.). Этот труд дает наиболее подробные сведения о событиях в Византии с 811 до 1057 г., а с добавлениями Анонима (так называемого Продолжателя Скилицы) - до 1079 г. {Е. Цолакис, выполнивший критическое издание труда Продолжателя Скилицы, отстаивает мнение о написании и этого сочинения самим Иоанном Скилицей. См.: Цолакис. 1968. 75-99.} Более поздний труд Иоанна Зонары (XII в.) восходит к Скилице, но имеет с ним и много расхождений. Для правления Романа II дает также материал труд так называемого Продолжателя Феофана. Для характеристики порядков византийского императорского двора важным источником является "Книга церемоний" Константина Багрянородного, в которую включен "Клиторологий" Филофея с ценным описанием вступления на престол Никифора Фоки. Сведения об административном устройстве есть в книге Константина Багрянородного "О фемах" (Конст. Багр. Фем.), хотя и обнаруживающей тесную зависимость от сочинения Иерокла (VI в.). Существенные дополнения содержатся в тактиконах Бенешевича и Икономидиса.

Для понимания основ византийской дипломатии того времени, внешней политики империи, состояния соседних с Византией стран исключительно важен труд Константина Багрянородного, обращенный им к сыну и наследнику, "Об управлении империей" (Конст. Багр. Адм.).

Имеет некоторое значение также хроника, известная под именем Симеона Магистра или Псевдо-Симеона (до 963 г.), и ее продолжение, принадлежащее перу Георгия Монаха (963-969).

Особенно ценным источником для уяснения событий, связанных с войнами Святослава на Балканах, является "Повесть Временных лет", сохранившая тексты византийско-русских договоров Х в. Чрезвычайно полезен и труд арабского историка Яхъи Антиохийского (XI в.), который во многом (особенно при датировке событий) существенно уточняет и дополняет известия византийских историков. Не могут быть оставлены в стороне сочинения и других арабских авторов (Аль Макина, Табари, Ибн-аль-Атира), касающиеся истории Византии и ее взаимоотношении с арабами во второй половине Х в. (они используются в переводах В. Р. Розена).

Кроме того, имеют отношение к делу "Всеобщая история" сирийского писателя Бар-Эбрея (XII в.) и труды армянских авторов: "Повествование" Аристакэса Вардапета Ластивертци (XI в.) и сочинения Асохика (Степанаса Таронского-XI в.).

Из литературных произведений, дающих материал для понимания эпохи, можно отметить стихотворения Иоанна Геометра, диалог "Филопатрис" (подражание Лукиану), историческую поэму Феодосия Диакона о завоевании Крита Никифором Фокой и народный эпос о деяниях Дигениса Акрита.

По военному делу в Х в. появилось много трактатов, из которых можно получить хотя и противоречивые, но многочисленные данные о состоянии византийской фемной армии: "Тактика" Льва VI, "Воинский закон", "Силлога тактика", Аноним Хонигмана, Аноним Вари, "Стратегикон" Никифора, "О военных схватках Никифора".

Особенно обширна юридическая литература той эпохи. Действующим правом с конца IX в. стал свод законов "Василики", после которых появились разные сборники - руководства для судей того времени, весьма важны новеллы Льва VI, имевшие силу в течение всего Х в., и "Эпитоме законов".

Исключительное значение для характеристики внутреннего" строя и аграрной политики Х столетия представляют новеллы императоров Романа I, Константина VII, Романа II, Никифора Фоки, Цимисхия и Василия II, а также "Податной устав" Х в. рисующие картину острых социальных противоречий в византийском обществе. Ценные сведения содержатся в "Книге эпарха" (уставе византийских городских корпораций), опубликованной при, Льве VI и дополненной при Никифоре Фоке.

Из западноевропейских источников очень интересные, хотя а небеспристрастные данные о Константинополе и Никифоре Фоке сообщаются Лиутпрандом Кремонским.

Что касается агиографической литературы, то особенно много ценных сведений заключено в житиях Афанасия Афонского, Фео-дора Тирона, Луки Стилита, Никона Метаноита. Для второй половины Х в. интерес представляют также письма современников (Даррузес. 1960; 1966; Браунинг. 1954).

Общими справочными пособиями по византийским источникам являются работы К. Крумбахера (1897), Д. Моравчика (1958) и И. Караяннопулоса (1970). По вопросам истории церкви наиболее авторитетен труд X. Г. Бекка (1959). Особое место принадлежит "Регестам" Ф. Дэльгера (1924) - они содержат перечень и аннотации всех документов, исходящих от императорского двора; "Регестам" В. Грюмеля (1947) - об актах ведомства Патриарха и его "Хронологии" (1958). Безусловно, этим списком, источники, которые могут быть использованы при интерпретации сведений "Истории" Льва Диакона, далеко не исчерпываются. Не исключено, что могут быть обнаружены и новые данные как о событиях второй половины Х в., так и о самом авторе "Истории".