ДАР ЛЮБВИГлава III. "... И из начальников многие уверовали в Него"Ин. 12.42К оглавлению См. библиографию. Номер страницы после текста на ней.В новейшей истории Русской Православной Церкви записаны имена ее выдающихся деятелей - архипастырей, священно- и церковнослужителей, сотен и тысяч мирян, внесших вклад в возрождение церковной жизни в России в конце XX века. К их числу, несомненно, относится имя протоиерея Феодора Соколова. Утверждая это, я делюсь не только личным, субъективным впечатлением, но привожу объективную оценку с "другой стороны". Несколько лет мне пришлось возглавлять Совет по делам религий при Совете Министров СССР (Государственный орган советской власти, регулировавший деятельность Церкви в стране.) и по долгу службы часто общаться с будущим настоятелем храма Преображения Господня в Тушино, отцом Феодором. В то время он был референтом у Святейшего Патриарха Пимена. Ему еще только предстояло восстановить свой храм, собрать одну из самых больших общин в Москве, заложить фундамент новых отношений Церкви и Армии, примирить с Богом сотни заблудших душ в местах лишения свободы, освятить не один десяток храмов по всей России. А у меня впереди был короткий отрезок трудов на государственном поприще во благо нашей Церкви и народа. После моей отставки отношения со всей семьей Соколовых у меня сохранились самые дружеские, что дает возможность совместить объективную и субъективную оценку личности отца Феодора, а гибель его, всем нам показавшая, какой короткой может оказаться наша жизнь, вынуждает взяться за перо без промедления. 181 Референт - должность, в табели о рангах стоящая не очень высоко: помощник, секретарь. По должности он не несет прямой ответственности за принятие решений первым лицом, несмотря на то, что готовит это решение. Но Федор Соколов оказался помощником у Святейшего Патриарха в пору, когда отношения между Церковью и государственной властью только начинали теплеть. В этой ситуации каждое его слово приобретало особое значение. Конечно, Федор обсуждал все вопросы с братьями, конечно, советовался со своим мудрым папой - протоиереем Владимиром Соколовым. У них так было заведено: ни один вопрос не решался самостоятельно. Семья Соколовых - это коллективный разум. Природные дарования, духовные силы, которые Федор черпал в частых службах, будучи также иподиаконом у Святейшего Пимена, помогали ему нести непростую ношу. Я могу засвидетельствовать, что все вопросы к Святейше- 182 му Патриарху Пимену готовились при его непосредственном участии. Он знал о Церкви все, он знал в Церкви всех. Мое общение с ним поначалу ограничивалось "рабочими контактами". На нас обоих сходились интересы Церкви и государственной власти; мы оказались опорами моста между ними. Разумеется, такими же "опорами" были и остальные референты Святейшего Пимена - родные братья отца Феодора: будущий епископ Сергий и отец Николай. Еще до своего обращения к вере я пытался понять, почему меня, отдавшего 25 лет служению партии, да еще в качестве секретаря крайкома, ведавшего вопросами идеологии, избрал Господь в посредники между государством и Церковью, которые, словно поссорившиеся дети, боялись протянуть друг другу руку. Вот уже почти забыты обиды, сквозь высыхающие слезы вижу, что и он готов помириться, ведь я же его родной брат, но... Но в Политбюро ЦК КПСС все еще веют старые ветры. Выверенное, отчеканенное решение партии по поводу предстоящих торжеств, связанных с 1000-летнем Крещения Руси, подчеркивает разделение общества на "мы" и "они". Церковь у нас отделена от государства, и пусть она празднует свой юбилей, "не расползаясь". Было принято решение о неучастии властей всех уровней в предстоящих торжествах. Однако в 1985 году Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран М.С. Горбачев, и отношение к Церкви стало потихоньку меняться. Но еще до его избрания лояльное отношение к Церкви у некоторых высокопоставленных партийных деятелей бросилось мне в глаза в пору моего назначения на пост Председателя Совета в 1984 году. На эту должность я попал с... английской каторги. Четыре с лишним года представлял интересы СССР в республике Гайана, бывшей английской колонии, куда "гуманные" англичане ссылали своих уголовников. Климат там такой, что средняя продолжительность жизни гайанцев едва 183 достигает 35 лет, и поэтому Метрополия, не желая пачкать руки кровью соотечественников, отправляла туда своих преступников. Я же оказался в Гайане по решению Политбюро ЦК КПСС, при активных хлопотах М. А. Суслова правда, не в кандалах, а в ранге посла. Ко времени окончания моей американской ссылки я был вызван в Москву. Переквалифицировавшись из партийных работников в дипломаты, я рассчитывал на новое назначение: мне прочили место посла в Никарагуа, и я готовился к переезду туда, но в ЦК сложилось другое мнение. Им срочно нужно было занять кем-нибудь образовавшуюся вакансию на пост председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР. Претендентами на это место были выдвинуты два человека - секретарь, кажется, Свердловского обкома и я. Требования к нам были такие: не старше 50 лет, практическое; знание международной работы и значительный опыт работы в сфере идеологии на уровне секретаря обкома или крайкома партии. По этим параметрам мы оба подходили. Место председателя Совета было хоть и почетное - все-таки должность в ранге министра союзного значения, - но уходить на него с секретаря обкома мой "соперник" не хотел. За него вступился 1 -и секретарь обкома и отстоял. Я тоже был доволен новой дипломатической долей (каторга-то закончилась) и не рвался менять свободу посла на рамки министра. Но за меня замолвить слово было некому, и, несмотря на мой отказ, секретарь ЦК Зимянин М.В., стал готовить мою кандидатуру для утверждения. Помню он тогда сказал: — Учитывая ваше нежелание оставлять дипломатическую работу, придется нам воспользоваться принципом партийной дисциплины. Назначение мое состоялось, но перед этим в последней нашей беседе Михаил Васильевич произнес фразу, очень 184 важную для понимания новых отношений Церкви и государства. — Запомни, - сказал он, - мы тебе простим все: любые ошибки и прегрешения. Одного только не простим - если ты нас поссоришь со священноначалием. "Надо же, - подумал я про себя, - и для членов ЦК попы какое-то там началие". ...В свой новый кабинет я вошел уже не атеистом, но еще не до конца осознающим своего состояния человеком. Я общался с церковниками и видел их искренность, понимал, что если даже они обманывают других, себя-то не обманешь. Значит, они искренне верующие люди, и что-то в этом есть. Так постепенно зрела моя душа к принятию веры, и примерно через год с небольшим я крестился в храме Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище у отца Николая Соколова. Из своего решения тайны не делал, хотя и понимал, что подобный поступок вряд ли был бы понят моими коллегами из аппарата ЦК и высшей партийной власти. Но быть вне Церкви и вести работу, на которую меня избрал Господь, я уже не мог. Первый год я только входил в курс дел, знакомился с людьми, вникал в особенности отношений государственной и Церковной властей, постигал церковный этикет и т.д. В то время Церковь готовилась к юбилейным торжествам по случаю 1000-летия Крещения Руси. Еще в 1981 году была образована Юбилейная Комиссия под председательством Святейшего Патриарха Пимена, возглавившая эту работу, но велась она под пристальным взором ЦК, издавшим знаменитое постановление. Отношение власти к предстоящему празднованию было достаточно жестким, и я пришел на пост председателя Совета, будучи обязан руководствоваться именно этим постановлением. Но как только в Политбюро возобладала позиция М.С. Горбачева, тут же исчезли не только враждебность или настороженность, но возникло 185 даже некоторое благоговение к Церкви. Можно было бы привести не одно имя известнейших в то время партийных деятелей, членов ЦК, которых я по их просьбе знакомил с высшими иерархами. Мой первый визит к Патриарху был действительно событием. Куроедов, мой предшественник, обычно вызывал Патриарха к себе, и все к этому привыкли, а я приехал сам. Тогда-то я и познакомился с братьями Соколовыми. С ближайшими помощниками Патриарха у меня с самого начала возникла взаимная симпатия. Они были его главными консультантами, принимали участие во всех переговорах и личных беседах Святейшего Пимена, вели его переписку, созванивались и встречались с людьми по его поручению. Они были продолжением его рук и глаз, что было крайне важно для него, в то время уже серьезно больного пожилого человека. Первое практическое дело, на котором мы близко сошлись, была огромная работа по подготовке материалов к прославлению патриарха Тихона. Понадобились немалые усилия к восстановлению его честного имени, удалению клейма "враг народа". Церковная иерархия, десятилетиями находившаяся в подчиненном положении у государственной власти, еще не могла отважиться на столь смелый шаг. Пришлось совершать его совместно. Я уже немножко освоился на месте и начал задумываться о роли патриарха Тихона в истории нашего общества, о его мудром водительстве Церковью, о тех его шагах, которые оказались единственно верными, потому что он руководствовался не конъюнктурой дня, а высшей целью. Именно он проложил дорогу Церкви в новую историческую эпоху, он ее сохранил ценой величайших жертв, в том числе и собственной жизни. К членам Синода с этим сразу не пойдешь, а с ребятами отношения у меня были очень простые. Между нами не было 186 той дистанции, которая всегда присутствует между архиереем и мирянином, и это помогало общему делу. Мы встречались на всех мероприятиях с участием Патриарха. Я каждый день с ними созванивался, выяснял состояние здоровья Святейшего. Мои отношения с братьями были не только простые, но и доверительные. Я не стеснялся спрашивать у них обо всем, что мне было непонятно, и они помогали вникать в новую для меня область деятельности. Восстановление имени патриарха Тихона - плод наших совместных усилий. Братья тогда занялись документами, все собрали. Мы нашли возможность организовать серию публикаций в прессе и реабилитировали патриарха Тихона. А Патриарх Пимен тогда не только способствовал, он подталкивал этот процесс. С участием братьев Соколовых началось активное возвращение церковных зданий. Они сразу почувствовали "волну", и быстрей, чем многие архиереи, реагировали на перемены, понимая, что власти можно не только не бояться, но и использовать момент. При моем вступлении в должность на учете Совета было около 4500 церквей, а к празднованию 1000-летия их стало на 2500 больше. Но если иерархи все-таки освоились с новыми веяниями в ЦК, то на другой стороне "моста" росло недовольство. Первые секретари обкомов были решительно против возвращения церковных строений. "Чтоб мы отдавали? Стоит, понимаешь, здание обкома партии, а напротив - церковь, которая давным-давно приспособлена под склады или какие-то культурные учреждения. Разорять устоявшуюся жизнь и слушать колокольный звон под окнами обкома? А как же быть с религиозной идеологией?" Конечно, они были против. Еще кое-как соглашались отдать какую-нибудь заштатную церквушку, но городские соборы - ни в коем случае. А что творилось на Украине?! Шла настоящая война меж- 187 ду местной властью и Советом по делам религий, который твердо встал на позиции Русской Православной Церкви. Я помню, какое большое участие принимали все Соколовы, прежде всего - Федор, в восстановлении Данилова монастыря. Монастырь вернули Церкви в 1983 году, но активные работы по его реставрации начались позже. До этого там была колония для малолетних преступников, и предстояло из тюрьмы сделать резиденцию Святейшего Патриарха в кратчайшие сроки - к предстоящим торжествам по случаю 1000-летия Крещения Руси. Конечно, там все зависело от светской власти, от Совета по делам религий. Я сидел в монастыре целыми днями в качестве прораба и проводил планерки. Объем работы был колоссальный: реставрационные работы, реконструкция, подземные помещения и, самое главное, новый корпус - резиденция Патриарха. Получилось так, что макет здания резиденции мы впервые увидели вместе с отцом Феодором. Меня почему-то смущало отсутствие какой-либо символики на здании. Я тогда обратился к Федору. Помню как сейчас наш разговор. — Слушай, - говорю ему, - не кажется ли тебе, что здание сильно смахивает на обычное учреждение? Все-таки нет в нем чего-то "патриаршего". А что если украсить его иконой Спасителя? Посмотри с точки зрения канонов, общего восприятия, будет ли здесь это уместно? Он занялся проработкой вопроса по своему направлению, я - по своему. И наше предложение прошло. Потом отцу Феодору пригодились знания стройки и вкус к мозаике. Он их применил в своем Преображенском храме. Как и во время восстановления Данилова монастыря, ему также пришлось оказаться на острие споров по использованию нетрадиционных для московской церковной архитектуры элементов. От него требовали обычных 188 росписей, а он настаивал на единственной в России мозаичной церкви. Тогда нужно было иметь большое мужество, чтобы идти против сложившихся традиций, и кроме мужества - чуткую душу, как у него, чтобы исполнять волю Божию, а не просто упрямиться. Теперь, после его кончины, можно утверждать, что Сам Господь вел его за руку. Не было в нашей с ним работе дел крупных или мелких, все были одинаково важными. Каждый наш шаг требовал осмысления, обсуждения. Даже такая вещь, как подарки Святейшему Патриарху. Вообще все, что касалось личности Патриарха Пимена, имело крайне важное значение для положения Церкви в обществе, все играло на ее авторитет. Не могу вспомнить, по какому именно случаю, но мне показалось очень своевременным отметить рост авторитета Патриарха у властей. Да, многие из партийных сановников тянулись к Церкви, кое-кто в возвышении ее видел залог "необратимости процессов перестройки", но как продемонстрировать это народу, каким образом подчеркнуть уважение к Патриарху? И я решил похлопотать о выделении ему машины ЗИЛ. Это был политический акт. До сих пор на ЗИЛах ездили только члены Политбюро. В знаках отличия, в символах советской власти эта машина ассоциировалась только с высшей властью в стране. Передвигаясь по городу в такой машине, Патриарх своим триумфальным проездом свидетельствовал народу, что государственная власть признает его авторитет - он приравнен к членам Политбюро, и отныне религия уже не "опиум для народа", а посещение церкви больше не повлечет за собой трагических последствий. Но этот мой проект еще предстояло "обкатать" на всех уровнях. Начал я с ближайшего келейника Патриарха - отца Феодора. Было это накануне какого-то праздника Святейшего Пимена, то ли дня Ангела, то ли дня его интронизации. Звоню Феде и говорю: — 189 - — Как ты думаешь, что можно подарить Святейшему чтобы доставить ему удовольствие и, вместе с тем, чтобы как-то возвысить его? — Даже представить не могу, - отвечает он. Долго я думал, перебирал в голове варианты, а потом и говорю: — А что, если мы подарим ему ЗИЛ? Я почувствовал, что он мне просто не поверил. Может быть подумал, что я его разыгрываю, но отреагировал быстро: — Вы подкиньте эту мысль Святейшему, послушайте, что он скажет. И вот в трапезной Елоховского собора за столом собрались постоянные члены Синода, ближайшее окружение Патриарха, еще несколько человек и протопресвитер отец Матфей Стаднюк. Я обычно сидел по правую руку от Патриарха на всех трапезах и по сигналу Федора тихонько ему говорю: — Ваше Святейшество, как вы отнесетесь к ходатайству Совета по делам религий о выделении Вам зиловской машины? Патриарх замер. Обычно он ел хорошо, а тут остановился, посмотрел на меня, и все за столом замолчали. Пауза была почище, чем в гоголевском "Ревизоре". Минуты проходит - все молчат, вторая - все молчат. Я тоже молчу ковыряюсь вилкой в своей тарелке. Первым заговорил Патриарх. Мудрый был человек тут же перевел разговор на другую тему. Кончился обед. Ну, думаю, наверное, здесь отказ. Вопрос такой деликатный. Он же понимает, что, прежде чем начать действовать, я должен заручиться его согласием. Я же потом буду писать от его имени: "Совет по делам религий, с одобрения или по просьбе..." и т.д. Это уж мои вопросы, но мне сначала надо заручиться его поддержкой. — 190 - После обеда я - к Федору. — Видишь, как все неловко получилось. А он мне: — Вы все правильно сделали. Тут вдруг подходит отец Матфей Стаднюк и говорит: — Константин Михайлович, я хотел бы вам сделать подарок, - и достает старинной работы складень, - но только у меня к вам просьба: чтобы эта вещь никогда не покидала ваш дом. "Ага, - думаю, - судя по поступку отца Матфея можно понять, что мое зернышко упало на добрую почву". Через день звонит мне Федор и говорит: — Константин Михайлович, можно с удовлетворением отметить, что Патриарх воспринял ваше предложение положительно. — Значит, я могу звонить "наверх"? — Святейший будет очень рад, если это дело удастся. Недели через две после моего звонка Председателю Совета Министров СССР Н.И. Рыжкову, письменного обращения к нему, дело дошло до Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, и уже потом вышло постановление Совета Министров. Но и после выхода постановления пришлось хлопотать: звонить в Управление делами ЦК КПСС, искать выделенную машину. В гараже ЦК ее не было (этих машин было всего штук 12-15, и все они обслуживались в специальном гараже), оказывается, она все еще стояла в КГБ. Дело в том, что Патриарху была выделена машина Председателя КГБ СССР Крючкова, а тому была предоставлена новая. Несколько дней спустя, сижу я у себя в кабинете, вдруг звонок. Секретарь докладывает: — Константин Михайлович, к вам Патриарх. "Что, - думаю, - случилось?" Я его никогда к себе не вызывал. Кабинет у меня был на втором этаже, и как он, бедный, будет ко мне подниматься? - 191 - — Кто там с ним? — Да вот, Федор приехал. — Пусть войдет. Входит Федор, улыбается. Спрашиваю: — Ты чего? — Патриарх хочет прокатиться с Вами на новой машине. У меня дел - выше головы, и предложение это абсолютно некстати. А за окном птички поют, передо мной стоит улыбающийся Федор, от которого буквально веет весной; в общем, отложил я все дела и решил прокатиться. Спускаемся вниз, стоит ЗИЛ без номеров, и в нем - Патриарх. Конечно, всю КГБэшную аппаратуру с машины сняли, оборудовали ее специальным хромированным поручнем, чтобы Патриарху было удобно в нее влезать. Замечательная машина, как раз по его габаритам! Через всю Москву поехали к нему в Переделкино. Все милиционеры нам честь отдают. ЗИЛ идет! Какой там красный свет - сплошной зеленый. Святейший едет довольный. Приехали в Переделкино его резиденцию. Там все с иголочки, только все отремонтировали к 1000-летию Крещения Руси. Он говорит: — Ну, давай "обмоем" машину. Мне больше рюмки нельзя, а ты пей хоть бутылку. Сели за стол, выпили, поговорили, и тут он мне рассказал, как тогда в Елоховом отнеслись к моему проекту. — Вот, при Федоре могу сказать, он подтвердит, я не поверил, что ты можешь организовать такое дело. И никто за столом не поверил. Так после не очень масштабного события церковная иерархия, наконец, поверила, что власть что-то может сделать для Церкви. Об этой истории мне каждый день напоминает серебряный складень - подарок отца Матфея. — 192 - Но было бы ошибкой представлять пути сближения Церкви и государства ровной дорогой. Ведь и с той, и с другой стороны - люди, и все мы полны личных достоинств и недостатков. Памятен мне один из приемов в Кремле. Святейшему Пимену оставалось жить около двух лет. Он чувствовал себя очень плохо и в банкетном зале сидел в кресле. За его спиной стоял отец Феодор. А вокруг обстановка вполне фуршетная: гости улыбаются друг другу, чокаются. Хозяин приема, Михаил Сергеевич, двигается между ними вместе с Раисой Максимовной. Мне полагалось быть рядом. Подходим к Святейшему Пимену. Горбачевы улыбаются, здороваются, и Михаил Сергеевич задает Святейшему вопрос: — Как вы себя чувствуете, ваше Святейшество, как ваше здоровье? — 193 - Патриарх благодарит, кивает головой, а тот продолжает: — Если Вам Ваш Бог не поможет, обращайтесь к нам. У нас есть Главное 4-е управление, мы вам поможем. Была ли эта бестактность продуманной, или Михаил Сергеевич так неловко пошутил - сказать не берусь. Только у нас с отцом Феодором (мы потом сравнивали впечатления) остался неприятный осадок от этого контакта. Все газеты тогда обошел снимок "исторической встречи". К счастью, я в кадр не попал. Прием в Кремле был одним из важнейших событий в числе мероприятий по случаю 1000-летнего юбилея, подготовкой которого я был занят почти четыре года. К сожалению, не все из задуманного удалось осуществить. Так например, несмотря на наши с братьями Соколовыми старания Священный Синод отказался от идеи проведений главных торжеств на Соборной площади Кремля. Святейший Пимен не смог настоять на этом проекте, будучи всего лишь членом Синода. Архиереи почему-то захотели сидеть в Большом театре на концерте вместо того, чтобы уже тогда вернуть Церкви патриаршии покои в Кремле. Как бы то ни было, торжества прошли с грандиозным успехом. Даже Раиса Максимовна отметила: — Да, Константин Михайлович, это ваш звездный час. Эту фразу она произнесла во время концерта в Большом театре. Я потом приехал домой и долго размышлял над ее словами. Люди такого уровня обычно не оговариваются. Неужели решение по моему поводу уже состоялось и мне опять предстоит новое поприще? Предчувствие меня не обмануло. Через год Святейший Синод попросил ЦК КПСС ликвидировать Совет по делам религий, и, будучи уже православным христианином я покидал пост с мыслью о том, что на благо нашей Церкви я сделал все, что мог. Светская и церковная власть научились дружить, и в посредничестве особого органа, слава Богу, больше не нуждались. — 194 - Окончился праздник, отгремели здравицы, время побежало вперед и, кажется, навсегда унесло от нас удивительную эпоху - начало духовного возрождения нашего народа. Святейший патриарх Алексий II назвал юбилейные торжества 1988 года "вторым крещением Руси", а генеральная Ассамблея ЮНЕСКО - "крупнейшим событием в европейской и мировой культуре". Такова объективная оценка событий. И участие в них ныне покойных Святейшего Патриарха Пимена, епископа Сергия и протоиерея Феодора Соколовых навсегда осталось действительностью Церковного Предания, истории нашего Отечества. | 
