Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: XIV век, Флоренция.

Джованни Виллани

НОВАЯ ХРОНИЦА ИЛИ ИСТОРИЯ ФЛОРЕНЦИИ

К оглавлению

КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

89. КАК НАШИ И ВЕНЕЦИАНСКИЕ ВОЙСКА ЗАНЯЛИ ПРЕДМЕСТЬЯ ВИЧЕНЦЫ

Возвращаясь к нашему повествованию о войне с Мастино, силы которого заметно поубавились, сообщим, что 16 октября 1338 года мессер Мастино отправил на помощь Виченце, стянутой тугим кольцом осады, сто пятьдесят рыцарей с многочисленными припасами, но по пути эти рыцари были разбиты нашими людьми из Монтеккьо. Пять коннетаблей и большая часть отряда попали в плен. Как было условлено, наше конное войско тотчас же, 18 октября, вошло в три предместья Виченцы и заняло почти весь город, за исключением замка и его окрестностей. Но и эта часть не могла долго держаться, потеряв всякую надежду на помощь.

90. КАК ВЕНЕЦИАНЦЫ ПРЕДАЛИ ФЛОРЕНТИЙЦЕВ, ЗАКЛЮЧИВ МИР С МЕССЕРОМ МАСТИНО, ТАК ЧТО НАШЕЙ КОММУНЕ ПРИШЛОСЬ ПОСЛЕДОВАТЬ ИХ ПРИМЕРУ

Мессер Мастино видел, что Виченца вот-вот сдастся, и тогда он подвергнется осаде в Вероне, поэтому он вступил в тайные переговоры о мире с венецианцами, без ведома флорентийцев. Его поверенные в Венеции истратили немало денег на подкуп кое-кого из влиятельнейших граждан, пользовавшихся властью и авторитетом в коммуне, и убедили их от имени мессера Мастино, что он полностью вверяет им свою судьбу и просит не погубить его окончательно, ибо в противном случае они причинили бы великий урон партии империи и гибеллинов в Италии, а венецианцы исстари склонялись к ней по своей природе. Мир сулил им большие выгоды, к нему призывали подкупленные граждане, и кроме того, пизанцы и занимавшие Лукку гибеллины, которые в своих письмах и через тайных послов настойчиво просили венецианцев ради Бога и своей партии не допустить, чтобы флорентийцы завладели Луккой и договорились с мессером Мастино. По этим причинам венецианцы обманули и предали флорентийцев и других союзников, присягнувших не заключать никаких соглашений, если они не угодны всем участникам лиги, пока флорентийцы не получат в свое распоряжение Лукку и ее дистретто. Венецианцы же нарушили это условие и заключили договор по своему усмотрению 2 декабря, выговорив себе Тревизо, Кастельфранко и Башано — земли, завоеванные [372] совместно нашими и их силами. После этого, 18 декабря, во Флоренцию прибыли их послы, поставившие флорентийцев перед свершившимся фактом и предложившие нам присоединиться к миру с мессером Мастино. Они брались уговорить мессера Мастино и коммуну Лукки уступить нам завоеванные в тех краях города и замки: Фучеккьо, Кастельфранко, Санта Кроче, Санта Мария-а-Монте, Монтетополи в Вальдарно, Монтекатини, Монтесоммано, Монтеветтолино, Массу, Тоцциле, Уццано в Вальдиньеволе, Авеллано, Бурано, Сорану, Кастельвеккьо в Вальдилуне, и добавить к ним ради мирного соглашения замок Пешу, замок Буджано и их окрестности, а также Альтопашо. Если же это не подходило флорентийцам, то венецианцы, мол, заключили мир и будут его соблюдать, а флорентийцы с мессером Мастино пусть поступают, как хотят. Все эти новости пришлись совсем не по душе флорентийцам, потому что они уповали на венецианцев, как на самих себя и думали, что те их не покинут. Наши граждане твердо были убеждены, что им достанется Лукка, как поклялись венецианцы, а остальные ломбардские союзники должны были получить Парму. Во Флоренции долго обсуждали втайне, взвешивая все за и против, принимать или нет этот мир. Многие из граждан, возмущенные изменой венецианцев, указывали на опасность примирения с враждебным тираном, силы которого остаются поблизости от нас в Лукке, поэтому, остерегаясь его коварства, они отвергали мир и говорили, что лучше и спокойнее оставаться в открытой войне с ним. Другие же советовали, памятуя об огромных военных расходах коммуны, которая задолжала гражданам четыреста пятьдесят тысяч золотых флоринов из своих доходов и налоговых поступлений на шесть лет вперед, избрать из двух зол меньшее и отправить в Венецию торжественное посольство, чтобы просить тамошнюю коммуну соблюдать принятый под присягой устав лиги или предложить более выгодные условия. В случае же неудачи втайне им было бы велено не покидать торгов, не придя к благоприятному для нашей коммуны соглашению, чтобы она могла передохнуть, расплатиться с долгами и, овладев замками, находящимися в сердце Лукки, при необходимости защититься и дать отпор тирану. Такое решение и было принято 11 января. В Венецию отправились мессер Франческо и мессер Паццино де'Пацци, судья мессер Алессо Ринуччи, Якопо дельи Альберти и синдик со всеми полномочиями. Несколько дней они пытались добиться от венецианцев более выгодных условий. Но вероломные потомки Антенора, предавшего свою родную Трою, упорствовали в своих намерениях и не хотели уступить ни на шаг. Единственное, что они прибавили, это Аччано и Колле за Буджано, которые не могли удерживать за собой, передав нам Буджано. Итак, 24 января 1338 года ²² послы Флоренции и мессера Мастино скрепили в Венеции этот вынужденный и нежеланный мир. Мессера Альберто и других узников, находившихся с ним в Венеции, отпустили из плена. Единственным залогом соблюдения договора положили штраф [373] в сто тысяч золотых флоринов в случае, если кто его нарушит. Мятежным гвельфам из Лукки разрешено было вернуться на родину и вступить во владение своим имуществом, за исключением тридцати зачинщиков, остававшихся в ссылке. Но мало кто из гвельфов после этого замирения отважился возвратиться в Лукку. Когда наше посольство вернулось домой, 7 февраля флорентийцам были переданы вышеназванные замки. 11 февраля был объявлен мир, но в Лукку нельзя было поехать без разрешения. И пусть читающие эти строки знают и запомнят на вечные времена, как венецианцы совершили подлое предательство по отношению к нашей коммуне. Мы положили столько трудов и средств, за тридцать один с половиной месяц истратили более шестисот тысяч золотых флоринов — и все для того, чтобы с пылом и рвением послужить их возвеличению и сокрушить гордыню соседствующего с ним враждебного тирана. Вдобавок к своему предательству вместо причитающихся им двадцати пяти тысяч (и даже менее) золотых флоринов по выплате остатков жалованья нашим рыцарям и за снаряжение для войска, выданных ими вперед, потому что наши деньги иногда поступали в Венецию с задержкой, венецианцы запросили тридцать шесть тысяч, хотя на самом деле из всей суммы налогов, займов и пошлин, учрежденных ими для оплаты своих и наших рыцарей и пехотинцев, они выдали им лишь четвертую часть. Притом они не пожелали освободить нас от расходов по взятию Местри и моста Прато, которые приносят большой доход с проезжающих. Наша коммуна хотела произвести с ними совместные подсчеты и заплатить им, что следовало, но они не пожелали доверить этого ни нашим послам, ни общим друзьям вне Венеции, поступая по правилу: "Ego volo, ego jubeo" ²³, то есть, так хочет мессер дож и коммуна Венеции. После этого они издали суровые и несправедливые законы, направленные против флорентийцев, так что все флорентийцы в конце января 1339 года ²⁴ выехали оттуда. Такие же и даже более жестокие законы были приняты против венецианцев во Флоренции, а также против флорентийцев, которые жили или имели дела в Венеции. Таковы были последствия вероломного поступка венецианской коммуны против нашей.

91. О ВЛАДЕНИЯХ И ДОХОДАХ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ ТОГО ВРЕМЕНИ

Чтобы нашим потомкам легче было представить положение нашей флорентийской коммуны в эти годы и понять, как покрывались расходы на войну с Мастино, мы перечислим вкратце владения нашей коммуны, а также сообщим о ее доходах и расходах с 1336 по 1338 год, пока длилась война с мессером Мастино. На войну в месяц затрачивалось двадцать пять тысяч золотых флоринов, уходивших в Венецию, кроме того наша коммуна была вынуждена содержать более тысячи рыцарей [374] здесь ²⁵, помимо тех, что в Ломбардии, и еще гарнизоны занимаемых ею городов и замков. В то время ей подчинялись Ареццо со своим контадо, Пистойя и контадо, Колле ди Вальдельса с округой — в каждой из этих областей было построено по замку. В контадо и дистретто Лукки у флорентийской коммуны было восемнадцать городков, обнесенных стенами, а в наших контадо и дистретто сорок шесть городков и замков, не считая принадлежащих отдельным жителям, и великое множество не огражденных стенами деревень и городов.

92. ДОХОДЫ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ ТОГО ВРЕМЕНИ

Как мы увидим, коммуна Флоренции получала небольшую твердую ренту, и в описываемое время источником ее силы были налоги. В необходимых случаях, подобных тому, о котором мы рассказывали в связи с началом войны против мессера Мастино, она обращалась к ссудам и обложению имущества купцов и других частных лиц, получавших за это налоговые послабления. Мы тщательно ознакомились с записанными в коммунальных регистрах тех лет поступлениями, достигавшими трехсот тысяч золотых флоринов в год — иногда больше, иногда меньше — что само по себе составляло несметное богатство. Примечательно, что ни у короля Роберта не было таких доходов, ни в Сицилии, ни в Арагоне, ведь только пошлины на ввоз и вывоз товаров, провизии и прочего через городские ворота сдавались на откуп за девяносто тысяч двести золотых флоринов, налог на розничную продажу вина оценивался в пятьдесят восемь тысяч триста золотых флоринов; на недвижимость в контадо — из расчета десять сольди за лиру — в тридцать тысяч сто золотых флоринов; налог на продажу соли составлял четырнадцать тысяч четыреста пятьдесят золотых флоринов, причем горожанам четверик соли стоил сорок сольди пиччоли, а крестьянам — двадцать сольди пиччоли. Эти четыре суммы расходовались на войну с Ломбардией. Имущество объявленных вне закона и осужденных мятежников приносило ежегодно семь тысяч золотых флоринов, а налог на ростовщиков и заимодавцев — три тысячи золотых флоринов. Нобили контадо выплачивали две тысячи золотых флоринов в год. Налог на сделки давал двадцать тысяч золотых флоринов, на скот и на бойни в городе пятнадцать тысяч, а в контадо — четыре тысячи четыреста золотых флоринов. Налоги по найму помещений составляли четыре тысячи сто пятьдесят золотых флоринов в год, налог на помол муки — четыре тысячи двести пятьдесят золотых флоринов. Граждане, занимавшие государственные должности вне города, уплачивали в год до трех тысяч пятисот золотых флоринов. Налоги на судебные издержки равнялись тысяче четыремстам золотым флоринам. Доход от чеканки золотой монеты, за вычетом производственных затрат, достигал двух тысяч трехсот золотых флоринов, а [375] от чеканки мелких монет кваттрини ²⁶ и пиччоли — тысячи пятисот золотых флоринов, не считая платы за работу. Собственность коммуны и транзитные пошлины доставляли ежегодно тысячу шестьсот золотых флоринов. Сделки по продаже скота давали две тысячи золотых флоринов, налоги на удостоверение правильности мер и весов, скрепление мировых и закладных — шестьсот золотых флоринов. Налог в виде отходов зерна Орто Сан Микеле и за пользование чанами составлял в год семьсот пятьдесят золотых флоринов ²⁷. Налоги в контадо приносили: за аренду помещений — пятьсот пятьдесят золотых флоринов, на рынки — две тысячи золотых флоринов. По штрафам поступало примерно двадцать тысяч золотых флоринов, а часто и намного [376] больше. Выручка от недокомплектования конными и пешими солдатами, кроме бывших в Ломбардии, равнялась семи тысячам золотых флоринов в год ²⁸. За выступающие окна домов взималось семь тысяч золотых флоринов в год, с торговцев зеленью и фруктами брали четыреста пятьдесят золотых флоринов, за разрешение носить оружие — тысячу триста золотых флоринов или двадцать сольди пиччоли с каждого. С тюрем получали тысячу золотых флоринов, от рассыльных — сто, с плотов, сплавляющих лес по Арно — пятьдесят. Налог на скрепление поручительств приносил двести пятьдесят золотых флоринов каждый год. Из налога на отзыв цеховых консулов на долю коммуны приходилось триста флоринов золотом в год. С имений в контадо (...) золотых флоринов. Штрафы за рукоприкладство (...) золотых флоринов в год ²⁹. Налог на тех, у кого нет домов во Флоренции, с имуществом от тысячи флоринов и выше (...) золотых флоринов в год. Налог на мельницы и пруды (...) золотых флоринов. Всего триста тысяч золотых флоринов с лишком. О флорентийские синьоры, сколь непредусмотрительно и преступно умножать доходы коммуны ради выполнения безумных затей, непомерными налогами разоряя граждан и лишая их насущного! Разве вам неведомо, что чем огромнее море, тем сильнее шторм, чем обширнее доходы, тем легче их расточить? Умерьте, дражайшие, несообразные аппетиты: вы угодите Господу и не обремените ни в чем неповинный народ.

93. О РАСХОДАХ ФЛОРЕНТЙСКОЙ КОММУНЫ В ТО ВРЕМЯ

Постоянные расходы на ежегодные нужды коммуны из расчета: три лиры и два сольди — золотой флорин. Жалованье подеста и его штату составляет пятнадцать тысяч двести сорок лир пиччоли ежегодно. Жалованье капитану народа и его штату — пять тысяч восемьсот восемьдесят лир пиччоли. Жалованье исполнителю установлений правосудия против грандов и его помощникам — четыре тысячи девятьсот лир пиччоли. Жалованье блюстителю народа, следящему за исполнением законов об изгнании, и его пятидесяти рыцарям и ста пехотинцам — восемь тысяч четыреста золотых флоринов в год (это временная должность, замещаемая в случае необходимости). Апелляционный судья по приговорам коммуны — тысяча сто лир пиччоли. Чиновник, отвечающий за соблюдение запретов, в том числе относительно женских украшений — тысяча лир пиччоли. Чиновник на площади Орто Сан Микеле и Аббатства — тысяча триста лир пиччоли. Уполномоченный по найму солдат и его вестовые — тысяча лир пиччоли. Чиновники, нотариусы и рассыльные по вопросам недокомплектования солдатами — двести пятьдесят лир пиччоли. Казначеи коммунальной палаты, их чиновники и помощники, нотариусы и братья — хранители дел [377] коммуны — тысяча четыреста лир пиччоли. Контролеры собственных доходов коммуны — двести лир пиччоли. Начальники и охрана тюрем — восемьсот лир пиччоли. На вино и снедь для синьоров приоров и их штата тратится ежегодно три тысячи шестьсот лир пиччоли. Жалованье пажей и служителей коммуны, а также звонарей двух башен: приоров и подеста — пятьсот пятьдесят лир. Капитан и шестьдесят солдат для охраны и услуг синьоров приоров — пять тысяч двести лир пиччоли. Чужеземный нотариус для ведения протоколов с товарищем — четыреста пятьдесят лир пиччоли. Канцлер коммуны с товарищем — четыреста пятьдесят лир пиччоли в год. Корм для львов ³⁰, факелы, свечи и светильники для приоров — две тысячи четыреста лир пиччоли. Нотариус, регистрирующий дела коммуны во дворце приоров — сто лир пиччоли. Рассыльные для всех учреждений, на их жалованье — тысяча пятьсот лир пиччоли в год. Трубачи, шесть глашатаев коммуны, барабанщики, сигнальщик побудки, волынщики, десять горнистов с серебряными трубами — тысяча лир жалованья в год. Пожертвования духовенству и больницам — две тысячи лир пиччоли в год. Бархатный палио (призовое знамя), разыгрываемое на святого Иоанна, и два шелковых на святого Варнаву и святую Репарату — сто золотых флоринов ежегодно. Расходы на сыщиков и гонцов, выезжающих за пределы коммуны — тысяча двести лир пиччоли в год. На послов коммуны — в год примерно пять тысяч золотых флоринов и более. На комендантов и гарнизоны замков, удерживаемых флорентийской коммуной — четыре тысячи золотых флоринов. На снабжение палаты арбалетами, стрелами и щитами — тысяча пятьсот золотых флоринов. Сумма соответствующих расходов, не считая пеших и конных солдат — сорок тысяч и более золотых флоринов в год. Солдат нанималось неопределенное количество ежегодно, иногда больше, иногда меньше, в зависимости от потребностей коммуны. Можно подсчитать постоянное число в мирное время, не считая сражающихся в Ломбардии — от семисот до тысячи конных и столько же пеших. Мы не учитываем расходов на стены и мосты, перестройку святой Репараты ³¹ и прочие общественные работы, которые не входят в перечень постоянных затрат.

94. ЕЩЕ О РАЗМЕРАХ, ПОЛОЖЕНИИ И ВЕЛИКОЛЕПИИ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ

После перечисления доходов и затрат коммуны Флоренции того времени мне кажется уместным продолжить рассказ о нашем достославном городе, чтобы в будущем наши преемники могли судить о росте или ослаблении его могущества. Тогда, опираясь на уроки этой хроники, мудрые и достойные граждане, которые встанут у кормила власти, сумеют приумножить его силу и процветание. По нашим тщательным изысканиям, в то время во Флоренции насчитывалось около [378] двадцати пяти тысяч граждан в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет, способных носить оружие, в том числе тысяча пятьсот знатных и влиятельных граждан, поручительствовавших друг за друга как гранды ³². В городе было тогда около семидесяти пяти рыцарей, посвященных по всем правилам. Правда, до установления второго народного правления, действующего поныне, рыцарей считалось более двухсот пятидесяти, но в народной коммуне власть и влияние грандов уменьшились, поэтому мало кто хотел стать рыцарем. По оценке, во Флоренции жило примерно девяносто тысяч человек: мужчин, женщин и детей, исходя из расчета постоянного потребления хлеба на душу. Предполагалось, что в городе постоянно находятся полторы тысячи чужеземцев, приезжих и солдат, не считая духовных лиц, монахов и монахинь, о чем мы скажем отдельно. В контадо и дистретто Флоренции в то время насчитывалось около восьмидесяти тысяч мужчин ³³. По сведениям приходского священника, крестившего новорожденных (для учета он откладывал при крещении каждого мальчика черный боб, а при крещении девочки — белый), в год рождалось от пятидесяти пяти до шестидесяти сотен детей, причем мальчиков на триста-пятьсот больше, чем девочек ³⁴. Детей, умеющих читать, было восемь-десять тысяч. Мальчиков, изучавших в шести школах устный и цифровой счет, насчитывалось тысяча-тысяча двести. В четырех больших школах грамматику и логику изучали пятьсот пятьдесят — шестьсот детей. Во Флоренции и в пригородах имеется сто десять церквей, включая аббатства и храмы духовных орденов. Среди них: пятьдесят семь приходских церквей, пять аббатств с двумя настоятелями и примерно восемьюдесятью монахами, двадцать четыре женских обители с пятьюстами монахинями, десять монашеских братств, тридцать приютов на тысячу с лишним мест для приема бедных и больных, двести пятьдесят — триста капелланов. К цеху шерстяников было приписано двести или больше лавок, производивших от семидесяти до восьмидесяти тысяч кусков ткани ³⁵ на сумму миллион двести тысяч золотых флоринов, треть которой выплачивалась в городе за работу, не считая дохода, получаемого шерстяниками с этой работы, и тут кормилось больше тридцати тысяч человек. Тридцать лет назад, правда, насчитывалось около трехсот лавок, выпускавших в год более ста тысяч кусков сукна, но оно было грубее и ценилось вполовину, потому что тогда не было ввоза и не умели обрабатывать английскую шерсть, как научились позже. Французские и заморские сукна поступали на двадцать подворий цеха Калимала в количестве десяти тысяч кусков в год. Они оценивались в триста тысяч золотых флоринов и полностью продавались во Флоренции, а были еще и вывозившиеся из Флоренции. Меняльных лавок было около восьмидесяти. В год чеканилось от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч золотых флоринов и данари по четыре пиччоли на сумму около двадцати тысяч лир. В коллегии судей было восемьдесят человек, в коллегии нотариусов — шестьсот, у врачей [379] и хирургов — шестьдесят; аптекарских лавок насчитывалось около ста. Очень много было купцов и торговцев; сапожников, башмачников и обувщиков не сосчитать, больше трехсот человек торговали вне Флоренции, и имелось множество мастеров всяких ремесел, в том числе каменщиков и плотников. В городе было сто сорок шесть пекарен и, судя по налогу на мукомольни и пекарни, в день город потреблял сто сорок четвертей ³⁶ зерна, откуда можно рассчитать ежегодное потребление, не считая того, что основная часть богатых, знатных и зажиточных горожан с семьями проводили четыре и более месяца в году в контадо. В 1280 году, когда город процветал, в неделю расходовалось восемьсот четвертей зерна. По налогам на ввоз через городские ворота мы определяем, что во Флоренцию ежегодно ввозилось пятьдесят пять тысяч коньо ³⁷ вина, а в изобильные годы на десять тысяч коньо больше. Каждый год в городе забивали четыре тысячи быков и телок, шестьдесят тысяч овец и валухов, двадцать тысяч козлов и коз, тридцать тысяч свиней. В июле через ворота Сан Фриано провозили четыре тысячи вьюков с дынями, раскупавшимися в городе. В это время во Флоренции были следующие приглашенные извне чины, вершившие правосудие и применявшие пытку на дыбе: подеста, капитан и защитник народа и цехов, исполнитель установлений правосудия, капитан стражи или блюститель народа, который имел больше полномочий, чем остальные. Все эти должности давали право казнить. Не следует упускать из виду примечательные для потомков звания судьи по приговорам и апелляциям, налогового судьи, уполномоченного следить за исполнением закона о женских украшениях, уполномоченного по торговле, чиновника цеха шерстяников, церковных чиновников, придворных при епископах Флоренции и Фьезоле, инквизитора ересей и другие звания и титулы нашего города. Он отличался выгодным расположением улиц, украшенных многими замечательными домами, постоянно возводились новые постройки, все более богатые и пышные, по самым новейшим чужеземным образцам. Соборы и церкви, монастыри разных орденов поражали великолепием, и не было горожанина, пополана или гранда, который не имел или не строил бы в контадо богатую виллу — более роскошную и просторную, чем в городе. Старания их переходили пределы разумного и на эти цели тратились бешеные деньги. Все это производило столь сильное впечатление, что впервые приехавшие во Флоренцию путешественники, глядя на прекрасные сооружения и дворцы, окружавшие ее на расстоянии трех миль, относили их по примеру Рима к самому городу. Но и на большем расстоянии по пути то и дело встречались богатые дворцы, башни, дворы и сады, обнесенные стенами, так что в другом месте их назвали бы замками. В общем, считается, что в полосе на шесть миль вокруг Флоренции находилось вдвое больше превосходных и роскошных жилых зданий, чем в городе. Но теперь довольно о Флоренции. [380]

114. О ВЕЛИКОМ МОРОВОМ ПОВЕТРИИ И ГОЛОДЕ ВО ФЛОРЕНЦИИ И ЕЕ ОКРЕСТНОСТЯХ И О ПОЯВИВШЕЙСЯ НА НЕБЕ КОМЕТЕ

В конце марта этого года в восточной части неба появилась комета в конце созвездия Девы и в начале Весов. Это были знаки, возвещающие людям телесную гибель и разрушение, о чем мы сейчас расскажем. Комета была видна недолго, но принесла множество бед, которые разразились во Флоренции. Сразу начался великий мор и почти все, кто заразился, умирали. Население уменьшилось более, чем на шестую часть и каждая семья потеряла одного, а то и двух, трех человек, притом самых любимых и дорогих домочадцев, мужчин и женщин. Чума свирепствовала до наступления зимы. Только во Флоренции было погребено больше пятнадцати тысяч взрослых и детей, повсюду слышались стенания и плач и главной заботой жителей стало хоронить мертвых. Издали указ, что когда покойника вносят в церковь, люди должны удаляться, потому что раньше они выстаивали все отпевание, а также в особо важных случаях проповедь и торжественную панихиду. Еще было решено не возглашать о смертях всенародно. Контадо не понесло такого урона, но и здесь было много жертв. За чумой следовали голод и дороговизна, усугубившие неурожай прошлого года. Несмотря на уменьшение количества душ, четверик зерна стал стоить тридцать сольди с лишком, и это еще благодаря тому, что коммуна обеспечила подвоз зерна с Островов ³⁸. Тут явилось новое знамение: 16 мая этого года, в полдень, во Флоренции и ее окрестностях выпал крупный и твердый град, покрывший сплошь улицы, пустыри и крыши. Он лежал целыми сугробами и побил почти все фруктовые деревья. По совету епископа и духовных лиц ради отвращения погибели 18 июня в городе была устроена грандиозная процессия, на которую собрались почти все жители обоего пола. Они пронесли по всей Флоренции реликвию тела Христова, хранящуюся в Сант'Амброджо ³⁹, и сто пятьдесят горящих факелов. Процессия закончилась в девятом часу. Вскоре дурные предзнаменования умножились. Утром на святого Иоанна синьоры монетного двора ⁴⁰ водрузили громадную и богатую свечу на огромную роскошно убранную повозку, чтобы пожертвовать ее святому. Повозка покачнулась и упала на крыльцо дворца приоров, свеча разбилась на куски. Это предвещало падение стоимости флорентийской монеты и крах компаний, что вскоре за тем и последовало к великому убытку для флорентийцев. В то же самое утро, на святого Иоанна, обрушился помост, сколоченный для хора вместе со всеми певцами, участвовавшими в церковном празднике, и многие получили повреждения. Так одно несчастье опережало другое: 20 июля загорелось в Парионе, и ночью пожар перекинулся на улицу святого Панкратия, где располагался цех шерстяников. Огонь добрался до церкви, вокруг которой сгорели сорок четыре дома, погибло множество товара, сукон, шерсти, жилых и торговых помещений и прочего добра. Никогда еще [381] флорентийцы не переживали такого упадка в торговле, как теперь, когда они испытывали робость и страх из-за упомянутых знамений и урона, нанесенного цехам и их товарам. По увещанию духовных лиц правители коммуны прибегли к милосердию: они приказали вернуть из ссылки ряд изгнанников, если те уплатят определенный штраф, и отдать конфискованное коммуной имущество мятежников вдовам и сиротам, которым оно причиталось по наследству. Но это богоугодное благочестие и милосердие были неполными, ибо сначала вдовы и сироты должны были возвратить выкуп, уплаченный им в свое время по постановлению коммуны — и ничего не вышло. Поэтому наши бедствия не прекратились, а еще приумножились по нашим грехам, о чем можно будет прочитать ниже. И не раз во время невиданных несчастий, обрушившихся на наш город, живым приходилось завидовать мертвецам. Оставим теперь на некоторое время дела Флоренции и расскажем о том, что творилось вне ее, а затем вернемся к повествованию о горестных днях нашего города.

115. КАК ЖИТЕЛИ СПОЛЕТО РАЗБИЛИ И ЗАСТАВИЛИ ОТСТУПИТЬ ВОЙСКО РИЕТИ

В 1340 году, на исходе июня, жители Сполето пришли на подмогу замку Луко, осажденному графом Тривенти из королевства Апулии, наместником короля Роберта в городе Риети, который привел туда из Риети войско. Войско Сполето разбило графа и жителей Риети и нанесло им большие потери убитыми и пленными.

116. КАК МЕССЕР ОТТАВИАНО ДИ БЕЛЬФОРТЕ ОВЛАДЕЛ ВОЛЬТЕРРОЙ

8 сентября того же года в городе Вольтерра начались беспорядки и вооруженные столкновения между гражданами. Одну из партий возглавлял мессер Оттавиано ди Бельфорте, желавший стать правителем города, а другую — епископ, его племянник по женской линии, и некоторые пополаны, предпочитавшие сохранить вольность. Однако тирания, благодаря помощи приглашенных мессером Оттавиано сил со стороны, одержала верх, епископ и его сторонники были изгнаны и укрылись в епископском замке Бериньоне, а мессер Оттавиано завладел властью. Он продолжил преследование своих противников и это повело к великим бедствиям. Мессер Оттавиано приказал предательски умертвить двух братьев епископа, которых заверил в неприкосновенности, потому что думал таким способом заставить епископа сдать замок, но тот предпочел снести смерть своих родных, чем сдаться. [382]

117. КАК ГЕНУЭЗСКИЕ ГАЛЕРЫ НАНЕСЛИ ТУРКАМ ПОРАЖЕНИЕ НА МОРЕ

В этом же году двенадцать генуэзских галер, которые шли в Ромею с торговым грузом, столкнулись в Великом море за Константинополем с турецким флотом, состоявшим из полутораста крупных и мелких вооруженных судов. Генуэзцы храбро напали на них и обратили в бегство. Погибло и утонуло в море более шести тысяч турок, генуэзцы захватили много денег и имущества. В том же году еще шесть генуэзских галер, направлявшихся во Фландрию, были захвачены английским флотом в Санмари в Бретани. При этом был нанесен убыток на двести тысяч золотых флоринов, таково изменчивое счастье морских войн.

118. КАК ВО ФЛОРЕНЦИИ СОСТАВИЛСЯ ОБШИРНЫЙ ЗАГОВОР И ВСПЫХНУЛИ ВОЛНЕНИЯ

С глубоким беспокойством перехожу я снова к своему повествованию о несчастьях, случившихся в то время с нашей Флоренцией по вине дурных правителей, ибо опасаюсь еще худшего в будущем. Похоже, что ни небесные знамения, ни ужасный потоп, ни мор, ни глад не пробуждают в гражданах страха Божия и не заставляют их покаяться в своих грехах и пороках. Они вовсе позабыли о священном милосердии и человечности и дали волю мошенничеству и тирании, управляя республикой с великим корыстолюбием. Все это наводит меня на мысли о каре Господней. Для того, чтобы лучше объяснить побудительные причины раздоров и возникших смут, а равно и в поучение грядущим поколениям, чтобы они усвоили этот урок и остерегались повторения подобных случаев, мы коротко расскажем о недостатках тогдашнего дурного правления Флоренцией и о его плачевных последствиях, хотя и не собираемся оправдывать этими недостатками злоумышленников против коммуны. По вине дурных чиновников и правителей во Флоренции на протяжении некоторого времени хозяйничали по два из самых именитых и влиятельных жирных пополанов от каждой сестьеры. На все городские должности: в компании, в приорат и другие они допускали только угодных им лиц, выполнявших их волю, и исключали из них гораздо более разумных и достойных людей, чем они сами. Ни гранды, ни средние сословия, ни младшие не имели доступа к власти, как следовало бы при правильном руководстве коммуной. К тому же им было мало власти подеста, капитана народа и исполнителя установлений правосудия против грандов и влиятельных лиц, хотя уже эти должности были бы излишними при хорошем управлении коммуной, и они назначили еще капитана охраны. Для этого во Флоренцию снова призвали мессера Якопо де`Габриеле да Губбио, человека жестокого и [383] скорого на расправу. Ему дали сто всадников и двести пеших солдат и положили большое жалованье из средств коммуны, чтобы он повиновался во всем правителям. Этот мессер Якопо на манер тирана и палача решал все гражданские и уголовные дела по своему произволу, с благословения тогдашних правителей, не обращая внимания на законы и постановления, приговорил много невиновных к наказаниям и штрафами держал всех граждан, от мала до велика, в постоянном страхе. Исключение составляли только властители, с помощью его дубинки расправлявшиеся с неугодными, притеснявшие и грабившие население. В своем ослеплении флорентийцы забыли о том зле, которое причинили на этой должности мессер Якопо в 1335 году, а позже мессер Аккорримбоно, и теперь они получили возможность о нем вспомнить, хотя установили запрет на десять лет, и вот теперь его нарушили. Эти негодные порядки и злоупотребления вызвали недовольство у большинства граждан, особенно у знатных и влиятельных, поэтому некоторые гранды попытались организовать в городе заговор против мессера Якопо и поддерживающих его правителей. К этому их подтолкнуло еще и присуждение мессером Якопо мессера Пьеро Барди к уплате шести тысяч лир, за обиду, нанесенную одному из его подданных в Вернио, который жил за пределами флорентийского дистретто, поэтому приговор показался мессеру Пьеро несправедливым. А мессер Андреа Барди был вынужден вернуть коммуне купленный им замок Мангона. Эти Барди были одними из самых могущественных и богатых граждан Флоренции, и на свои деньги они приобрели у дочери графа Альберто Вернио и Мангону, а также замок Поццо у графов да Порчано, что очень не понравилось народу Флоренции, ибо на них претендовала коммуна, как мы уже упоминали. Нечто подобное случилось и с семейством Фрескобальди, потому что мессер Бальдо Фрескобальди был приговорен к уплате трех тысяч семисот лир за приход Сан Винченцо, как говорили, несправедливо. Итак, гордыня и негодование поставили их во главе этого заговора, хотя он зародился, как мы сказали, гораздо раньше, вследствие дурного правительства. Вместе с Барди в нем участвовали Фрескобальди, Росси и вообще большинство семейств грандов, а также некоторые влиятельные пополаны, жившие по эту сторону Арно. На их стороне был граф Марковальдо, многие его родственники из графов Гвиди, Тарлати из Ареццо, Пацци из Вальдарно, Убертини, Убальдини, Гваццалотти из Прато, Бельфорти из Вольтерры и немало других. Каждый из них должен был подойти с большим числом пеших и конных, и все эти отряды следовало отправить в ночь на Всех святых. На следующее утро, когда жители сойдутся на поминовение усопших, заговорщики собирались ворваться в город и поднять мятеж, убить мессера Якопо Габриэли и вождей правительства, упразднить приорат и совершить переворот. Утверждали, что они хотели покончить с народным правлением. У участников заговора было достаточно сил и сторонников, чтобы привести свои [384] намерения в исполнение, но им помешал тот же мессер Андреа Барди то ли из угрызений совести, то ли по другой причине или размолвке со своими родственниками открывший тайну заговора Якопо дельи Альберти, одному из вождей правительства. Тот немедленно сообщил обо всем приорам и другим своим сотоварищам, которые тут же собрали людей и вооружились. Город был объят страхом и подозрением, но ни одна из сторон не решалась выступить. Но поскольку к заговорщикам могло подоспеть подкрепление, во время вечерни праздника Всех святых 1340 года, вожди правящей верхушки взошла во дворец приората и почти насильно заставили ударить в набат. Кое-кто из приоров, друзья Барди, протестовали, это были мессер Франческо Сальвиати и Тальдо Валори, один из них приор, а другой гонфалоньер справедливости из сестьеры ворот Сан Пьеро. За это они подверглись упрекам в самоволии и пособничестве заговору. Когда зазвонил колокол, весь город бросился к оружию, граждане верхами и пешком стекались на Площадь синьории со знаменами компаний, восклицая: "Да здравствует народ и смерть предателям!". Городские ворота были немедленно закрыты, чтобы союзники и подкрепления заговорщиков не смогли проникнуть внутрь, а они уже приближались к Флоренции с большими силами, чтобы войти туда ночью. Увидев, что заговор раскрыт и подмоги ждать неоткуда, ибо почти никто из их сообщников по эту сторону Арно не решился присоединиться к ним в открытую из страха перед разъяренным народом, заговорщики сочли себя погибшими и стали думать только о защите и спасении. Все семейства грандов Ольтрарно попытались оборонять предмостные укрепления, обстреливая и убивая всех, кто пытался пройти через них. Они подожгли два деревянных моста ⁴¹, один из которых находился напротив домов Каниджани, а другой — Фрескобальди, чтобы народ не перебрался через них, и думали продержаться до подхода подкреплений в сестьере Ольтрарно. Но их замыслы были разрушены пополанами Ольтрарно, которые храбро отразили их и оттеснили от мостов с помощью народа из остальных пяти сестьер, подошедшего к ним через мост Каррайя. Капитан мессер Якопо Габриэли со своими конниками в полном вооружении стоял на площади, от страха и нерешительности он не принял никаких мер, как подобало бы мудрому и отважному военачальнику, и пробыл там целый день, словно парализованный, за что подвергся сильному порицанию. Но тогдашний флорентийский подеста, мессер Маффео да Понте Кареди, со своим конным отрядом смело перешел через мост Рубаконте с большой опасностью для жизни и обратился к заговорщикам с разумными словами, показав им всю невыгодность их положения. Он убедил их покинуть город ночью, доверяя его поручительству и честному слову, и они вышли через ворота Сан Джорджо, благодаря чему удалось избежать новых беспорядков, кровопролития, пожаров и грабежей. Мессер Маффео удостоился великих похвал, ибо он отвел от Флоренции огромную опасность. После [385] ухода заговорщиков народ успокоился и на следующий день, после вынесения им приговора, пополаны разоружились и каждый вернулся к своим мирным занятиям. Так невзирая на наши грехи и дурное управление коммуной Бог избавил наш город от великой опасности. Но это благодеяние не привело граждан к сознанию своей вины, так что последствия заговора навлекли на Флоренцию множество горестей и бед, о чем речь пойдет ниже.

119. О ТЕХ, КТО БЫЛИ ОСУЖДЕНЫ КАК ЗАГОВОРЩИКИ

На следующий день после ухода заговорщиков собрался совет, чтобы решить, как поступить с ними. Для блага коммуны постановили не предъявлять слишком много обвинений, потому что тогда пришлось бы осудить массу граждан, готовившихся участвовать в заговоре и снаряжавших для этого коней и доспехи, но не примкнувших к нему в открытую. Обвинение было предъявлено только тем, кто с оружием в руках участвовал в мятеже, и так как вызванные граждане не явились в суд, их заочно приговорили к наказаниям и лишению имущества, как изменников и бунтовщиков против коммуны. На первый раз это были следующие лица: мессер Пьеро ди мессер Гвальтеротто де'Барди, его брат Аджинольфо, Андреа и Франческо и Гвальтеротто ди Филиппуццо де'Барди, Биндо д'Андреа ди мессер Гвальтеротто; мессер Непо и Пьеро ди Кампи, его племянник; мессер Джероццо ди мессер Франческо, Бартоломмео и Анджело, его братья; мессер Якопо ди мессер Гвидо Аккольти де'Барди, мессер Симоне ди Джероццо (вина которого не была доказана), Симоне и Чиприано ди Джери, Биндо ди Бенги — все из рода Барди. Мессер Якопо, настоятель Сан Якопо, мессер Альбано, мессер Аньоло Джирамонте и его племянник Лапо, мессер Бальдо ди Ламберто, Никколо и Фрескобальдо ди Гвидо, Джованни и Бартоло ди мессер Фреско Россо ди Гвидо, Якопо ди Биндо и Джери ди Бонагвида, Манджери ди мессер Лапо — все из дома Фрескобальди. Андреа и Убертино и Джованни де'Нерли, сер Томаньо дельи Анджольери, капеллан настоятеля Сан Якопо, Сальвестрино и Роберто ди мессер Бароне де'Росси — прочие их родичи не участвовали явно в заговоре. По эту сторону реки никто в открытую к мятежникам не примкнул. Их дома и имения в городе и в контадо были публично подкопаны и срыты До основания. Было решено, чтобы все соседние гвельфские города, а также города Ломбардской лиги не принимали к себе этих новых смутьянов. Но эта мера повела к еще худшему, потому что большинство из них отправилось в Пизу, а настоятель Сан Якопо ко двору папы, где он постарался на словах и на деле как можно больше навредить флорентийской коммуне. В честь счастливого избавления нашего города от опасности 26 ноября коммуна устроила пышную [386] процессию поднесения даров святому Иоанну и все цехи постановили ежегодно в день Всех святых производить такое подношение. Решили также вернуть из ссылки объявленных вне закона, при условии уплаты ими налога на укрепление власти народа. Но это привело к великому злу, потому что в городе появились многие преступники и негодяи. Для того, чтобы угодить Господу, потребны были иные средства, а именно: воздать ему благодарностью и насаждать любовь к ближнему среди граждан. Думали же о другом: о том, чтобы каждый состоятельный пополан вооружился панцырем и шлемом, как у фламандцев, — таковых насчитали шесть тысяч и много вооруженных арбалетами, все это служило к упрочению народовластия. В январе коммуна купила у мессера Андреа де'Барди замок Мангону за семь тысяч семьсот золотых флоринов, с вычетом тысячи семисот флоринов, истраченных коммуной на его ремонт перед возвращением мессеру Бенуччо Салимбене, мужу графини Мангона. Замок Верния сдался флорентийской коммуне за четыре тысячи девятьсот золотых флоринов, выплаченных осажденному в нем мессеру Пьеро де'Барди. Коммуна издала указ, что гражданам запрещается иметь и приобретать замки ближе, чем за двадцать миль от нашего контадо и дистретто. В январе же были осуждены девять графов Гвиди, участвовавшие в заговоре и почти все входившие в число его вождей, кроме графа Симоне и его племянника Гвидо да Баттифолле, не согласившихся примкнуть к нему. Умные люди весьма порицали правителей города, которые не тронули наших граждан, виновных в том же проступке, что и графы Гвиди, но вынесли приговор нашим могущественным соседям и превратили их в открытых врагов, готовых со своими подданными выступить в поход на Флоренцию с оружием в руках. Через год с небольшим был обнаружен новый заговор тех же мятежников, арестовали его зачинщика, Скьятту ди Фрескобальдо де'Фрескобальди, и отрубили ему голову. Паничча ди Бернардино и Якопо де'Фрескобальди, а также Бьордо ди мессер Вьери и Джованни Рикки де'Барди, Антонио дельи Адимари и Биндо де'Пацци были осуждены как бунтовщики. Прервем теперь рассказ о событиях во Флоренции, о которых мы долго говорили на этот раз, и сделаем отступление относительно других происшествий в мире за это время, но вскоре вернемся к нашему повествованию, ибо нам будет о чем рассказать.

124. КАК ГОРОД ЛУККА ЗАХОТЕЛ ОТЛОЖИТЬСЯ ОТ МЕССЕРА МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА

В феврале этого года мессер Франческо Кастракани дельи Интерминелли из Лукки замыслил отнять Лукку у мессера Мастино с помощью пизанцев и заговорщиков в самом городе. Он собирался подступить к Лукке с пешим и конным войском, но наместник мессера Мастино, Гульельмо Каначчи, раскрыл заговор. Участвовавшие в нем [387] Ритрилла дельи Уберти и еще тринадцать горожан были схвачены, а защита города усилена. Богу угодно было сохранить Лукку для великого посрамления и позора флорентийцев, как можно будет видеть немного спустя. Гульельмо двинулся в Гарфаньяну и отобрал у мессера Франческо Кастракани его земли.

127. КАК ВОССТАЛ МЕССЕР АЦЦО ДА КОРРЕДЖО И ОТНЯЛ ПАРМУ У МЕССЕРА МАСТИНО

В том же 1341 году из Неаполя, от короля Роберта, возвратился мессер Аццо да Корреджо из Пармы, который заключил с королем и с послами мессера Лукино Висконти, находившимися в Неаполе, союз для возбуждения в Парме мятежа против мессера Мастино. Он тайно проезжал через Флоренцию и на восемь дней остановился в Скарперии, что в Муджелло, не желая быть узнанным. Во время своего пребывания он вел переговоры с нашими верхами о том, чтобы поднять восстание и отобрать Парму у мессера Мастино, его племянника и благодетеля, желая стать ее полновластным господином. Мессер Мастино отнял ее у рода Росси и у Джанни Кирико и поместил в ней своего дядю да Корреджо, но тот хотел править Пармой независимо. Флорентийцы благосклонно отнеслись к заговору и оказали ему содействие в надежде на то что, когда мессер Мастино потеряет Парму, они легко сумеют овладеть Луккой. Но мессер Аццо предал и обманул нас, как мы увидим из его поступков. Будучи в Ломбардии, он исполнил свое намерение с помощью семьи Гонзага, синьоров Мантуи и Реджо, врагов рода делла Скала. 22 мая перед ним открыли городские ворота и при поддержке своих сообщников внутри Пармы мессер Аццо захватил город и предательски изгнал оттуда людей мессера Мастино, не ожидавших опасности с его стороны, так что он легко завладел властью. Этот переворот в Парме обрекал Лукку на поражение и, можно сказать, что она была потеряна для мессера Мастино. Флорентийцы возликовали, но они и не подозревали, что случится в ближайшее время. Утратив Парму, мессер Мастино, для которого она открывала путь в Тоскану и позволяла удерживать Лукку, понял, что сохранить последнюю за собой в дальнейшем будет стоить неимоверных затрат и риска. Поэтому он попытался тут же продать Лукку на выгодных и приемлемых для себя условиях флорентийцам или пизанцам, наперебой стремившихся стать ее хозяевами, и вступил в переговоры и с теми, и с другими. Пизанцы опасались будущего соседства, которое служило бы угрозой для их города, окажись Лукка в руках Флоренции. Поэтому сначала они хотели разделить ее с флорентийцами, но вели себя, как вероломные обманщики. Узнав об этих переговорах, мессер Лукино Висконти, правитель Милана и враг мессера Мастино, предложил флорентийцам, если они пожелают осадить Лукку и отнять ее у мессера [388] Мастино силой, свою помощь, предоставив им тысячу рыцарей, при условии уплаты некоторой суммы за эту услугу. Это было весьма заманчивое предложение, сулившее возможность отомстить Мастино за его предательство, и оно могло быть исполнено с малыми трудами и затратами, по сравнению с тем, что последовало в дальнейшем. Но флорентийцы не доверяли мессеру Лукино, своему давнему неприятелю, и не пожелали вступить с ним в соглашение, а вернее сказать, этого не позволили судьба или божественное провидение. Флорентийцы захотели распорядиться по — своему, как вальяжные, щедрые и уверенные в себе купцы, хотя и разбирались лучше в торговых делах, чем в военных. Так же предпочли поступить и пизанцы и это навлекло много бед на обе коммуны, но больше на флорентийцев, над которыми они разразились уже в этом и в следующем году. Скоро мы расскажем об этом, отдав должное прочим новостям того времени.

130. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ ДОГОВОРИЛИСЬ С МЕССЕРОМ МАСТИНО О ПОКУПКЕ ЛУККИ И ОТПРАВИЛИ СВОИХ ЗАЛОЖНИКОВ В ФЕРРАРУ

Возвращаясь к нашему предмету, я должен рассказать о безумной затее флорентийской коммуны в отношении Лукки, о чем мы начали говорить за три главы от этой ⁴². Правители Флоренции вели переговоры с мессером Мастино делла Скала о покупке у него города Лукки с округой, которую он хотел сбыть с рук, как мы упоминали, торгуясь одновременно с пизанцами и с нашей коммуной, чтобы получить желаемое от кого-либо из них. Для ведения этих переговоров в июле 1341 года флорентийцы образовали комиссию из двадцати граждан со всеми необходимыми полномочиями: собирать для коммуны денежные средства по своему усмотрению, объявлять войну, заключать мир и союзы, устраивать кавалерийские набеги и объединяться с кем им будет угодно. Комиссию избрали на один год и ее деятельность не подлежала обсуждению. Как мы увидим по поступкам ее членов, здесь таился источник больших неприятностей для нашей коммуны. Имен этих двадцати граждан мы не приводим, ибо они не заслужили упоминания ни своей доблестью, ни деяниями на благо коммуны, а как мы убедимся, совсем напротив — доказывают своим примером нашим потомкам, что не следует предоставлять согражданам таких обширных полномочий на длительный срок. И в прошлом, и в наше время, судя по опыту, подобные порядки были губительны и вредоносны для коммуны, ведь при них никто из граждан, особенно стоящих у власти, не помышлял о пользе республики. Забыв о вере и милосердии, каждый старался всячески угодить своим друзьям и думал только о себе. От этого и начался упадок нашей коммуны, вступившей на путь римлян, [389] которые некогда перестали заботиться об общем благе и обратились к своим частным интересам. Причина понятна, ведь зачинщиками и исполнителями этой затеи были самые главные и влиятельные пополаны Флоренции, избранные в указанную комиссию. Говорят, правда, что некоторые из них были невиновны. Комиссия была утверждена советами магистратов и тотчас же заключила договор с мессером Мастино. Чтобы обмануть или обойти пизанцев, его поверенным было обещано и подтверждено, что в несколько приемов будет уплачено двести пятьдесят тысяч золотых флоринов. В 1329 году наша коммуна могла получить Лукку от немцев из Черрульо, как было сказано, за восемьдесят тысяч, что было бы разумно, теперь же, когда ее долг достигал четырехсот с лишком тысяч золотых флоринов, полученных от граждан на войну с Мастино, это была более чем сумасшедшая затея, ибо покупку Лукки оспаривали пизанцы, а сама она была разорена и находилась на осадном положении. Как было условлено с мессером Мастино, 9 августа 1341 года в Феррару послали пятьдесят граждан в качестве гарантов договора, под надзор друзей и посредников нашей коммуны, маркизов ⁴³. В числе этих пятидесяти двое входили в комиссию двадцати, восемнадцать были сыновьями, братьями или племянниками остальных двадцати, и еще к ним добавили тридцать горожан. Семеро носили звание рыцаря, десять человек — пажа, будучи выходцами из самых знатных домов Флоренции, а остальные принадлежали к наиболее богатым и влиятельным пополанам и купцам нашего города. Мы (автор этой книги) также вошли в состав пятидесяти от сестьеры Порта Сан Пьеро, хотя это нам не подобало и было противно нашему желанию (...) Поездка выглядела достаточно пышно, у нас было сто пятьдесят лошадей, слуги в ливреях, и мы пробыли в Ферраре два с половиной месяца в надежде на великий успех, неизменно получая лестные приглашения к столу господ маркизов. Мессер Мастино отправил туда своего побочного сына с шестьюдесятью дворянами или сыновьями дворян из Вероны, Виченцы и ее окрестностей как заложников, но они не могли равняться блеском и великолепием с флорентийцами в Ферраре. После этого комиссия двадцати пустилась на непомерные затраты, обременяя граждан принудительными займами и налогами, чтобы получить средства на обострившуюся из-за приобретения Лукки войну с пизанцами и набрать множество конницы и пехоты. Ежемесячно тратилось тридцать тысяч золотых флоринов с лишком. Обратились за помощью к соседям и союзникам. Так вот, читатель, при том, что мессер Мастино мудро сумел отомстить флорентийцам за войну и за покушение на его владычество в Лукке, заломив за нее неслыханную цену, он еще и заставил их добиваться получения города у третьих лиц. Ведь Лукка находилась в осаде и в состоянии войны с пизанцами и их соседями, а также с врагами мессера Мастино в Ломбардии, о чем мы еще расскажем, а теперь вернемся немного назад. [390]

137. КАК КОРОЛЬ РОБЕРТ ПОТРЕБОВАЛ У ФЛОРЕНТИЙЦЕВ ВЛАСТЬ В ЛУККЕ, ОБЕЩАЯ ИМ ПОМОЧЬ В ВОЙНЕ, И КАК ОН ПОЛУЧИЛ ЖЕЛАЕМОЕ

Наша коммуна в своих посланиях, а также через компанию Перуцци и других торговцев наших компаний, окружавших короля Роберта, непрерывно осаждала его просьбами послать одного из своих племянников с войском на помощь силам нашей коммуны, которые она собиралась отрядить против пизанцев, чтобы снять их осаду с Лукки ⁴⁴. По своей великой скупости король не хотел затевать этого похода, но и честь не позволяла ему отказать нашей коммуне в поддержке. Тогда он прибег к хитрой уловке и в ноябре отправил во Флоренцию пышное посольство: знаменитого магистра епископа Груфо, мессера Джанни Бариле с именитейшими гражданами Неаполя и Никколо дельи Аччайуоли с большой свитой. Через этих послов при большом стечении народа он запросил передачи ему во власть и владение города Лукки, как ему подданного и принадлежащего, ибо он был отнят у него коммуной Пизы и Угуччоне делла Фаджола, как мы когда-то упоминали. В этом случае он обещал двинуть против пизанцев все свои силы на море и на суше, отомстить за наши обиды и снять пизанскую осаду с Лукки. Король был уверен, что флорентийцы после всех обид, позора и убытков, понесенных ради захвата Лукки, из гордости откажут ему и тогда у него было бы справедливое основание в свою очередь отказать в помощи нашей коммуне. Заблаговременно упредившие такое развитие событий флорентийцы по здравом размышлении дали послам утвердительный ответ и на том же собрании, в их присутствии, утвердили решение о передаче Лукки королю или его поверенным. Были избраны уполномоченные, которые вместе с послами отправились в Лукку и там ввели их во владение, вручив скрепленные печатями грамоты. После этого послы короля Роберта приехали в Пизу и от его имени торжественно потребовали у пизанцев снять с Лукки осаду. Пизанцы сочли, что это требование было хитростью, подстроенной флорентийцами, хотя на самом деле было не так. Во всяком случае, они не желали навлечь на себя гнев короля, но в то же время и не собирались покидать Лукку, поэтому ответили уклончиво, что-де обратятся к королю через своих послов и, действительно, попытались протянуть время и отвлечь короля Роберта пустыми речами, а сами в конце концов ничего и не подумали выполнять. Напротив, они все туже стягивали кольцо осады с помощью мессера Лукино Висконти и других ломбардских тиранов, стоявших на стороне империи. Близость Лукки позволяла пизанцам все более усиливать войско, ее осаждавшее. [391]

138. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ ПОСЛАЛИ ЗА ПОМОЩЬЮ К КОРОЛЮ РОБЕРТУ И НЕ ПОЛУЧИЛИ ЕЕ И О ТОМ, ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Видя, что их водят за нос, флорентийцы отправили в Неаполь своих послов просить короля Роберта о помощи, чтобы он сделал их капитаном одного из своих племянников и выполнил условия, объявленные его послами, когда Лукка передавалась в его распоряжение, о чем мы упоминали. Королевские послы со всей охотой присоединились к их прошению, но это нисколько не помогло, и король даже не подумал что-либо предпринять. Он снова стал торговаться, предлагая снарядить герцога Афинского с шестьюстами рыцарями, которым половину заплатит флорентийская коммуна, а другую половину — сам король. За неимением лучшего и это предложение было принято, но король и его не выполнил. О скупость, губительная для королевского достоинства и великодушия, как чужда ты всем благим и доблестным поступкам! Ведь если бы король Роберт не отказался от обещания, объявленного нашей коммуне через его послов, и отправил к флорентийскому войску одного из своих племянников с тысячью рыцарей (половина жалования которых пошла бы за наш счет), а также двенадцать вооруженных галер, чтобы оттеснить пизанцев от входа в порт (а это все исполнить королю было нетрудно), то, учитывая силы, собранные флорентийцами, пизанцы со всеми подкреплениями мессера Лукино Миланского и других ломбардцев не могли бы противостоять им на поле брани и продолжать осаду Лукки. Из-за такого поведения короля Роберта возникло много неприятностей, опасностей и бед к стыду для короля и для нашей коммуны, как вскоре будет ясно. Флорентийцы были вынуждены снарядить войско сами и прислать на помощь Лукке четыре тысячи рыцарей со множеством пехоты, о чем мы расскажем в следующей главе, но этим они снискали много убытков и мало чести. Не это, однако, повлекло за собой главную опасность не только для нашей коммуны, но для всей гвельфской партии и церкви во всей Италии, и даже для короля Роберта и всех его владений, а то, что, исполнившись негодования против короля Роберта за его полное бездействие, некоторые правители нашей коммуны по наущению мессера Мастино делла Скала тайно отправили двух пополанов из глав правительства Флоренции вместе с послами мессера Мастино в Тренто, что на границе Германии, куда по своим делам приехал Баварец, самовольно взявший титул императора. Они действовали таким образом, что Баварец прислал во Флоренцию, а затем к нашему войску своих баронов с полсотней рыцарей, по большей части из свиты. Среди них были герцог Текки и хранитель большой печати Баварца, гофмейстер, а также граф Поркаро. От его имени они обещали, что если наша коммуна примет в качестве его наместника герцога Текки с обширными полномочиями, то они заставят всех немцев покинуть пизанский лагерь, для чего достаточно будет показать им печать Баварца, и тогда их войско распадется, а лучшие отряды [392] перейдут на сторону Флоренции. Так бы и случилось, но наши правители, посоветовавшись втайне с некоторыми мудрыми гражданами преданными гвельфской и церковной партии и имевшими больший вес в государственных делах, чем те, кто вел переговоры, нашли, что здесь кроется опасность вскоре снова допустить к власти во Флоренции и во всей Тоскане сторонников гибеллинов и империи. Поэтому они почли за лучшее отказаться от соглашения и самим сражаться с пизанцами. Так и сделали, и бароны вернулись в Германию. Однако их приезд вызвал у короля Роберта такие подозрения, что он не знал, что предпринять, опасаясь, как бы у флорентийцев не взяли верх приверженцы империи и гибеллинской партии. Многие из его баронов и прелатов и другие богатые жители королевства, имевшие денежные вклады у торговцев и компаний Флоренции, возымели такое беспокойство, что потребовали их выплаты. Этим был подорван кредит во Флоренции, как и везде, где имели дела указанные вкладчики, вследствие чего немного спустя из-за поборов коммуны и падения Лукки обанкротились многие солидные флорентийские компании, а именно: Перуцци, Аччайуоли (хотя тогда они не прекратили операций, благодаря своему огромному влиянию в коммуне, но потерпели крах чуть позже); объявили себя несостоятельными и Барди (они не могли уплатить своим заимодавцам и обанкротились); Бонаккорси, Кокки, Антеллези, да Уццано, Корсини, Кастеллани, Перондоли и многие другие отдельные купцы и ремесленники мелких компаний. Это было великое бедствие и разорение флорентийских торговцев и граждан, которое причинило коммуне больший ущерб, чем разгром и потеря Лукки. Примечательно, что из-за банкротства компаний во Флоренции пропали наличные деньги, которые едва-едва можно было отыскать. Владения, находившиеся в городе, продавались за полцены, и покупателя невозможно было найти, а в контадо — за треть, и даже еще дешевле. Оставим теперь этот предмет и расскажем о великом войске, собранном флорентийцами для неудавшегося избавления Лукки от пизанской осады.

139. О ВЕЛИКОМ И СЛАВНОМ ВОЙСКЕ, СНАРЯЖЕННОМ ФЛОРЕНТИЙЦАМИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СНЯТЬ ОСАДУ С ГОРОДА ЛУККИ

Флорентийцы желали исполнить свою безумную затею и набрать войско, чтобы освободить Лукку от пизанцев. Зная, что в осажденном городе кончаются припасы, они наняли две с лишним тысячи заальпийских рыцарей, отборных воинов, и прибавили к ним сорок всадников из граждан с шестью советниками капитана. Это были плохие распоряжения, ибо правители Флоренции забыли слова Лукана о Цезаре — о том, что, когда тот готовился к войне, он не говорил войску: "Ступайте", он говорил: "Придите". Благодаря этому римляне всегда выходили победителями. С теми же государями и правителями коммун, которые [393] не становятся сами во главе своего войска, происходит обратное, так как они вверяют свою судьбу чужим солдатам. Довольно сказать, что опыт подтверждает такое правило. Мессер Мастино прислал нам на помощь пятьсот рыцарей, правитель Болоньи — тоже пятьсот, маркиз Феррарский — четыреста, гвельфские города Романьи — двести, сиенцы — триста; от перуджинцев прибыло сто пятьдесят рыцарей, от других окрестных городов и от гвельфов графов Гвиди — десять тысяч наемных пехотинцев и арбалетчиков, не считая горожан и жителей дистретто. Знамена были вручены в Вербное воскресенье, 24 марта, и на праздник Богородицы 1342 года войско выступило в Вальдиньеволе. Это была шестая ошибка и серьезная оплошность двадцати уполномоченных, руководивших войной и городским управлением. Ведь если бы войско двинулось на Пизу и обложило ее осадой, война была бы выиграна и Лукка освобождена. Но Господь не позволил этого по нашим грехам и проступкам, дабы приумножить наши испытания, расточить средства и посрамить наш город, собравший такое огромное и доблестное войско, которого хватило бы на целое королевство. Большая доля вины ложится и на наших сограждан, заправлявших в Лукке, которые без конца донимали Флоренцию письмами: "Помогите, помогите, в городе осталось запасов на месяц" (хотя их хватило бы на три). Как и предвидели умные люди, все вело к военному проигрышу. 27 марта войско покинуло Пешу и Вальдиньеволе, остановилось на холме Гриньяно и на Колле делле Донне (там же, где в прошлый раз) и разбило там лагерь. Наш капитан, мессер Малатеста да Римини, продержал там войско полтора месяца, безуспешно пытаясь подкупить пизанских солдат, хотя, имея такую отличную пехоту и конницу, ему следовало испытать военное счастье. Но мессер Малатеста нашел себе достойного соперника в лице капитана пизанского войска, которым был его родственник Нольфо, сын графа Федериго да Монтефельтро, который знал толк в романских увертках и водил мессера Малатесту за нос не хуже, чем он сам. Из-за длительного бездействия войска многие граждане заподозрили обман и измену, потому что уходило драгоценное время. Мессер Малатеста подвергся суровому порицанию и из Флоренции вместе с упреками к нему пришел приказ, как можно скорее вести войско на врага, что бы ни случилось в дальнейшем. Пизанцы и их союзники тем временем не дремали и прошел слух, что Тарлати из Ареццо собираются поднять там бунт против нашей коммуны. Гульельмо дельи Альтовити, капитан охраны Ареццо, велел схватить мессера Пьеро Сакконе, мессера Ридольфо, мессера Луццо и Гвидо Тарлати и отправил их во Флоренцию. Здесь они содержались в заключении в башне Дворца синьории, некоторые считали их виновными, другие — нет, но дальнейший ход событий доказал их виновность. Несколько раз в совете обсуждали вопрос об их казни, но приговор не был вынесен и гражданам пришлось потом пожалеть об этой ошибке. В Лукке был арестован мессер Тарлато, которого поместили под [394] домашним арестом. Вскоре во время прогулки с мессером Джованни Медичи за воротами города он бежал в стан пизанцев. Из-за остальных Тарлати восстали многие из принадлежавших им городов и замков, а также контадо Ареццо. Убальдини подняли мятеж против нашей коммуны с помощью гибеллинов Романьи и нескольких конных отрядов мессера Лукино из Милана, они осадили Фиренцуолу, а когда туда отправился наш отряд из Муджелло, предводимый одним из Медичи, противник устроил засаду в Рифредо и, застигнув отряд врасплох, разгромил его. Через несколько дней мятежники взяли Фиренцуолу благодаря измене находившихся в городе своих людей. Они разрушили и сожгли весь город, отошли к Монтеколорето и укрепили его. Затем они с помощью предательства завладели замком Тирли, который, к позору для нашей коммуны, не был защищен. Убертини и Пацци из Вальдарно восстали в своем замке Кастильоне, в Камподжалло и Треджайе, так что, пока наше войско находилось в окрестностях Лукки, в нашем собственном контадо началось сильное брожение.

140. КАК ФЛОРЕНТИЙСКОЕ ВОЙСКО БЕЗУСПЕШНО ПОПЫТАЛОСЬ СНАБДИТЬ ЛУККУ И КАК ВСЛЕДСТВИЕ ОТСУТСТВИЯ ПРИПАСОВ ЛУККА СДАЛАСЬ ПИЗАНЦАМ

9 мая мессер Малатеста вывел наше войско из Гриньяно. Участвовавшие в походе немцы, недовольные своим положением, ограбили наш лагерь, спустились на равнину и разбили свой стан в Сан Пьеро ин Кампо, на берегу реки Серкьо, на расстоянии двух верст от противника. В этот день к нашему войску прибыли герцог Текки, хранитель печати и граф Поркаро. Они проехали через Болонью и Пистойю в сопровождении баронов Баварца, пятидесяти всадников в полном вооружении и двадцати пяти рыцарей с золотыми шпорами. Каждый имел могучего коня, и все они были отменными воинами. Как мы говорили выше, с ними были наши послы, которые договаривались с Баварцем в Тренто, на германской границе. В этот же день в войско из Флоренции прибыл и герцог Афинский, которого сопровождали мессер Угуччоне де'Бондельмонти, мессер Манно де'Донати и французские рыцари на нашей службе, сражавшиеся под знаменем герцога. Утром 10 мая войско двинулось в боевом порядке из Сан Пьеро ин Кампо и за полторы версты от противника приготовилось к бою, но тот благоразумно уклонился от сражения. Не дождавшись врага, наше войско переправилось через два рукава реки Серкьо, третий же из-за дождей и запруды, устроенной неприятелем, сильно разлился, поэтому вечером не удалось его перейти. Ночь наши простояли на острове под ударами врагов, лишенные продовольствия и всего необходимого, и за эту ночь построили большой деревянный мост, чтобы преодолеть этот рукав Серкьо. На следующий день вся армия перешла реку и поднялась на [395] холм Сан Кирико, где стояло сильное укрепление, предназначенное пизанцами для охраны холма и моста в Сан Кирико. Увидев, что наши перешли реку, пизанцы стали опасаться потерять крепость Сан Кирико и выслали туда подкрепление. Между нашими людьми и пизанцами завязались стычки, в которых перевес был на нашей стороне. Утверждали наверное, что, если бы наш капитан двинул войско на крепость, пизанцы оставили бы ее и мы выиграли бы проход, потому что силы противника не могли идти в сравнение с нашими и одни пешие наемники и легковооруженные челядинцы могли захватить мост и бастион, забросав их камнями. Поведение же мессера Малатесты сочли весьма предосудительным, ибо он повел армию дальше и расположился на холме напротив Луккского луга, оставив крепость и бастион Сан Кирико позади. Если бы капитан хотя бы спустился на равнину, что напротив луга, то можно было силой пробиться в Лукку, а пизанцам оставалось бы отступить, так как они не успели построить с этой стороны никакого укрепления или ограды. Помимо того наши люди из Лукки, мужчины, женщины и дети, убедившись в превосходстве нашего войска, с оружием и безоружные беспрепятственно выходили на равнину. Но наш капитан пожелал в этот день разбить лагерь на холме, а ночью пошел ливень, несмотря на который пизанцы продолжали укреплять бастион Сан Кирико и строить заграждение на лугу около Серкьо, чтобы наши не смогли его преодолеть. Пизанцы вывели на луг все свои отряды, чтобы преградить нам путь, и наше войско простояло там в бездействии четыре дня по причине плохой погоды, страдая от нехватки продовольствия, и цены на каравай хлеба поднимались до трех сольди. Наконец 15 мая установилась хорошая погода. Некий немец мессер Брускино со своим отрядом под знаменем в час вечерни переправился через Серкьо и вступил в схватку с противником. За ним последовал герцог Афинский со своими людьми, так что стычка превратилась в настоящий бой, в котором участвовали полторы тысячи рыцарей и множество наших пехотинцев, форсировавших Серкьо. Они пробились через палисад и обратили противника в бегство, и если бы за ними последовали остальные и на следующий день наши воины оставались бы на лугу, то победа была бы за нами, а так ночью им пришлось вернуться назад. За ночь пизанцы с большим рвением и усердием восстановили еще более глубокие рвы и крепкие палисады, чем раньше, но снова пошел дождь и река разлилась. Переправиться или перейти вброд в этом месте было невозможно, столько промахов и неприятностей доставило нашему войску плохое командование. Убедившись, что пизанцы укрепили свой лагерь и что снабдить Лукку провиантом нельзя, наш капитан к стыду нашей коммуны, ее союзников и своему собственному в воскресенье, 19 мая, приказал отступить и вернулся на эту сторону Серкьо, к исходному пункту. Войско перешло реку через Альтопашо, 21 мая попыталось взять Черрульо, но безуспешно. Затем оно возвратилось в Вальдарно с великим позором и [396] потерями для флорентийцев. 9 июня из Фучеккьо выступили две тысячи рыцарей и немало пехоты, совершившие удачный набег на пизанское контадо. Пятьсот пизанских рыцарей, направлявшиеся в Марти, попали к нам в плен. Но возможность подвоза припасов через контадо Пизы запоздала. Гарнизон Лукки, увидев, что столь сильное войско покинуло его на произвол судьбы, вступил в переговоры с пизанцами и 6 июля 1342 года сдал им город на условиях выхода людей с тем имуществом, которое они пожелают вынести. Примечательно, что вначале, когда наше войско стояло в Гриньяно, пизанцы хотели заключить мир и предлагали нашей коммуне за Лукку сто восемьдесят тысяч золотых флоринов с выплатой в течение шести лет за выкуп, обещанный мессеру Мастино. Кроме того, они собирались ежегодно подносить нашей коммуне на праздник Святого Иоанна десять тысяч золотых флоринов, палио и коня, покрытого пурпурной попоной стоимостью двести золотых флоринов. Большинство флорентийцев было за то, чтобы принять эти условия и избежать расходов и войны. Но Ченни ди Наддо дельи Ручеллаи, один из приоров, сын которого находился в Лукке, человек весьма надменный, воспротивился этому и настоял со своими сторонниками на войне, так что было принято наихудшее решение, как обычно у нас и ведется. Описанные события очень ослабили Флоренцию, ибо, имея четыре тысячи с лишком хорошей конницы и бесчисленное множество пехоты, она проиграла в этом соперничестве из-за неправильного руководства, плохой организации войска и дурного командования. Но скорее в этом виден перст Божий, покаравший гордыню и алчную неблагодарность флорентийцев и их правителей. Прервем теперь рассказ о наших делах, о которых на сей раз говорено достаточно, и сообщим о происшествиях того времени в других краях. Нельзя, однако, не упомянуть о пророчестве или предсказании, которое прислал нам из Парижа мудрый и достойный магистр Диониджо даль Борго относительно наших притязаний на Лукку. Мы упоминали о нем в главе, в которой говорилось о смерти Каструччо, и теперь видим, что оно исполнилось. Тот, от кого мы получили власть в Лукке, синдик мессера Мастино, был Гульельмо Сканначчи дельи Сканнабекки из Болоньи, у которого герб, как и говорилось в предсказании, был красного и черного цвета, то есть изображал черного козла на красном поле. А то, что это приобретение обернулось к несчастью, убыткам и позору для нашей коммуны, ясно для каждого, кто внимательно прочитал о его последствиях, запечатленных нами со всей правдивостью на вечные времена.

9. В Библии юбилейным (от евр. "йобель" — бараний рог, возвещавший о начале года) считался так называемый субботний год, наступавший раз в 50 лет. В этом году следовало прощать долги, отпускать на волю рабов, оставлять поля под паром.

10. Вокруг первой группы заговорщиков объединились представители финансового капитала, вокруг второй — аристократии, третьей — средние слои пополанов.

11. Апеннины.

12. "Прочь замедленья отринь; созревшее губят отсрочки" (Лукан. Фарсалия, I, 281. Пер. Л. Е. Остроумова).

13. Сервиты — монахи ордена рабов Девы Марии, или Благовещения, основанного во Флоренции в 1233 г.

14. "Сказал Господь" (лат.).

15. Очевидно, перефразированное изречение из Евангелия: "Взявшие меч, мечом погиб нут" (Мт, 26, 52).

16. Пасхальными назывались торжественные религиозные праздники (не только Пасха).

17. В предыдущей главе говорилось о том, как город разделили на четыре части и ввели в правительственные учреждения грандов.

18. Данте. Чистилище, VI, 139-144 (пер. М. Лозинского).

19. О войне епископа Луни и Лукино Висконти с Пизой см.: гл. 26.

20. В издании Джунти 1587 г. приведена цифра 20 (тысяч).

21. "Издревле" (лат.).

22. В издании Джунти в этом месте и, соответственно, выше — 11 данари.

23. Смирна оставалась в руках христиан около 50 лет.

24. В средние века духовные лица имели привилегию церковного суда (privilegium fori).

25. Многие представители духовенства участвовали в торговых делах компаний, но пыта лись избежать ответственности при банкротстве.

26. Банкротством, о чем Виллани сообщает в гл. 58 и 138 кн. XI.

27. У Аристотеля есть следующее высказывание: "Рассудительность — вот единственная отличительная добродетель правителя" (Политика, кн. III, 2, 11).

28. Неточная цитата: "Блаженна страна, где царь благороден" (Эккл., 10, 17).

29. Ср. кн. VI, гл. 78. В издании Джунти — правильное имя: "Делла Накка".

30. Более правдоподобная цифра в издании Джунти: 800 золотых флоринов.

31. Эти сведения о войне Карла IV с польским королем Казимиром III неточны. В 1345 г. Казимир был еще жив, Стефан же вовсе не занимал польский престол. Людовик и Стефан были сыновьями третьей жены Карла Умберта — Елизаветы, сестры Кази мира III и дочери польского короля Ладислава Локетка (умер в 1333 г.).

32. Ср. такой же образ у Данте (Ад, I, 49-50; Чистилище, XX, 10-12).

33. Прежде всего, речь идет о семьях Медичи и Строцци.

34. Иоанн., 8, 21 и 24.

35. Виллани был компаньоном Буонаккорси, и после их банкротства попал на некоторое время в тюрьму Стинке.

36. Аресты во Франции были вызваны, в частности, тем, что флорентийские банкиры финансировали английского короля Эдуарда III.

37. Согласно законам, изданным императором Фридрихом II.

38. Папа утвердил в противовес Людовику Баварскому императором Карла Люксембург ского, чешского короля, дед которого Генрих осаждал Флоренцию, а отец, Иоанн, оспаривал у нее Лукку.

39. В предыдущих главах рассказывалось о том, как Эдуард III высадился во Франции и король Филипп выступил ему навстречу с большим войском.

40. В издании Джунти — 3 тыс.

41. Исайя, 6, 3.

42. Нотариус Кола ди Риенци впервые был послан к папе Клименту VI в 1343 г. народным правительством 13 "добрых мужей". Вернувшись в 1344 г. в Рим, он получил от папы звание нотариуса муниципальной палаты.

43. Префект — наследственный титул римского рода Вико.

44. Электоры — курфюрсты, германские князья, выбиравшие императора.

45. Карл IV был утвержден в звании императора после смерти Людовика Баварского (1347 г.) и прибыл в Рим в 1355 г.

46. Точнее — этого, 1347 года.

47. Венгерский король Людовик начал войну за Неаполитанское королевство, обвиняя королеву Джованну в том, что она участвовала в заговоре, погубившем его брата (и ее мужа) Андреа.

48. Прево — судебный чиновник.

49. "Укажи мне, Господи, путь уставов твоих" (лат.) (Псалом 118, 33).

50. Кола ди Риенци отправился в Абруцци, а в 1350 г. в Прагу к Карлу IV, который в 1352 г. выслал его в Авиньон к папе.

51. В гл. 106 рассказывается о смерти Людовика Баварского, последовавшей 11 октября 1347 г.

52. Данте. Чистилище, VI, 142-144. Эту же цитату см.: кн. XII, гл. 19, 97.

53. Комментатор туринского издания 1979 г. Дж. Аквилеккья отмечает: "Трогательна эта вера хрониста в продолжение своего труда, прерванного, однако, на следующей главе (своего рода приложении к данной, характеризующем метод автора-составителя)". Пророческие слова Виллани о "бедствиях" (букв.: "чума") сбылись и сам он погиб во время неслыханной эпидемии.

Джованни Виллани

НОВАЯ ХРОНИЦА ИЛИ ИСТОРИЯ ФЛОРЕНЦИИ

Комментарии