АНТОНИО ПОССЕВИНО

ИСТОРИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ О РОССИИ

К оглавлению

МОСКОВСКОЕ ПОСОЛЬСТВО

MISSIO MOSCOVITICA

Великий князь московский, хотя и исповедует христианскую религию, однако не связан с римской церковью, так как погубил себя признанием греческой схизмы. Потерпев много значительных поражений, он несколько раз вел переговоры безо всякого результата с польским королем о мире. Наконец, он отправил к папе своего посла Фому Шевригина ¹, чтобы папа, используя свое положение и влияние на всех христианских государей, положил начало перемирию. Верховный первосвященник охотно взялся за это дело в особенности потому, что, установив мир между двумя могущественными государями, одного из них надеялся привлечь к римской церкви. Для выполнения этого дела был выбран патер Антонио Поссевино, который только что вернулся из Швеции, где правил посольство. Он должен был, устанавливая мир на равных условиях между этими государями авторитетом папы римского, стараться с помощью этого обстоятельства вернуть московского князя в лоно католической церкви. Снабженный таким поручением, Поссевино вместе с московским послом выехал из Рима 16 марта 1581 года и, куда бы ни приезжал, всюду был принят самым почетным образом. Государи оказывали ему столь большой почет как по собственному побуждению и разумению, так и по желанию и просьбе папы, который желал, чтобы молва о его дружелюбии дошла до московитов и склонила к нему их души, чтобы тем легче открылся доступ святому евангелию в эти области (если для этого когда-нибудь представится какой-нибудь случай). По крайней мере, Шевригин, вернувшись на родину, в своих рассказах так представил щедрость папы, блеск и благочестие Италии, что, по-видимому, вызвал к себе не малую зависть соотечественников. Правда, во время нашего пребывания в Московии [190] его не допускали до встреч с нами, однако он несколько раз через одного своего друга просил за это у Поссевино извинения. И все-таки результат этого столь долгого путешествия был очень значительным (если даже оно не достигло другой цели): ведь посольство подобного рода заставило государей в своих землях самым решительным образом исправлять зло, творить добро. Как среди католиков, так и среди еретиков распространились священные книга. Кроме того, в Граце, Оломоуце, Праге и других городах были основаны коллегии для неимущих, и это было воспринято тем лучше, что им покровительствовал своим авторитетом папа, который к тому же щедро давал деньги для их создания.

В Венеции Поссевино вместе с московским послом трижды ² приглашали ,на закрытое заседание сената, где Поссевино говорил о распространении веры во всеблагого всемогущего Иисуса Христа, о намерениях нашего Общества, о заботах апостольского престола, относящихся к исправлению нравов, и венецианцы сами признали, что память об этом не изгладится и за сотню лет. Когда же при отъезде Поссевино один из князей ³ преподнес ему много очень богатых подарков, он все это отверг, говоря, что вместо всех этих высших знаков милости просит только того, чтобы в святых местах (а их великое множество), где сохраняются останки святых людей, возносились молитвы к богу и чтобы во время пребывания в Венецианской республике посольству предоставлялись проводники и государственное содержание.

Когда прибыли к границам Каринтии, Поссевино, отпустив посла в Московию, повернул в Грац к эрцгерцогу ⁴, так как имел поручение к нему от папы, а герцогине ⁵ в самом большом храме, исполнив положенные обряды, вручил золотую розу также от имени папы ⁶. Отправившись из Граца в Вену, он взял с собой в качестве спутников двух священников и такое же количество братьев ⁷ (конечно, в его посольстве не оказалось ни одного поляка или литовца). В Прагу прибыли 12 мая. В Праге, пока император ⁸ составлял рекомендательные письма и пока велись приготовления необходимых вещей для столь долгого пути, прошло восемь дней. Оттуда прибыли во Вроцлав, столицу Силезии. В этом городе они были приняты чрезвычайно радушно как назначенным туда человеком из Общества Иисуса ⁹, известным большими заслугами перед Обществом, так и другими духовными лицами. Узнав о нашем прибытии, епископ вроцлавский ¹⁰ из Ниссы прибыл сюда, чтобы приветствовать нас, проделав большой и трудный путь в 60 миль. Желая, чтобы во главе семинарии, основанной им в Ниссе на свои средства, стояли люди из Общества Иисуса, но понимая, что этого сделать нельзя, и в особенности потому, что в этом городе не было ни одной коллегии Общества, он выбрал из своих воспитанников шестерых человек, которых содержал на свои средства в венской семинарии, чтобы воспользоваться их помощью при учреждении других [семи:нарий].

Между тем пришли письма от польского короля ¹¹, в которых московскому послу предоставлялась свобода передвижения по Польше и з качестве проводника назначался один из знатных людей королевства. Однако письма оказались ненужными, так как московский посол из [191] Праги отправился в Любек и должен был оттуда по Балтийскому морю прибыть в Ливонию.

Из Вроцлава мы направились в Варшаву. Посетив там польскую королеву ¹², наконец, прибыли в Вильну к 14 июня. Король в это время был полон забот о военных делах и, кроме того, был в трауре по своему брату Христофору, трансильванскому воеводе, в память которого на следующий день думал совершить положенное торжественное богослужение. Днем позже Поссевино был у него и в кратких словах рассказал о предпринятом путешествии. Хотя королю все эти разговоры о мире и самое посольство казались ненужными, потому что, по его словам, московит и так в скором времени уступит ему власть над Ливонией, а все эти замыслы исходят от его врага (желающего в своих интересах оттянуть возобновление военных действий), тем не менее он заверил Поссевино, что и в будущем будет подчиняться власти папы.

Отсюда, получив более подробные сведения о состоянии московских дел, Поссевино отправился в Московию, а один человек ¹³ настоял, чтобы он ехал вместе с ним в Диену и Полоцк, куда через несколько дней должен был вернуться из Московии его посол ¹⁴. Диена — крепость в Белой Руси, отстроенная после падения Полоцка около 15 лет тому назад у рек Двины и Диены, отстоящая от Вильны приблизительно на пять дней пути. Здесь мы оставались несколько дней, ожидая посла. Чтобы бездействие не повлияло на нас расслабляющим образом, мы начали исполнять обязанности членов Общества в самом войске. Однажды Поссевино произнес проповедь даже у короля, который при этом показал себя человеком выдающегося благочестия. В своей проповеди Поссевино сказал, что король выйдет победителем во всех сражениях во славу божью только в том случае, если внесет светоч католической веры как в души своих солдат, которые представляют собой смешение всех наций, так и в сознание побежденных народов.

Пока мы очень ревностно всем этим занимались, прибыли послы от московского князя с большой связкой писем ¹⁵ (говорят, там было пятьдесят листов). На королевском совете, который собрался ради них 18 июля, послы доложили об условиях гораздо более скромных, чем те, которые предлагали предыдущие послы (московский князь отступался от Ливонии, но оставлял себе Нарву и приморские города). Но король, сетуя на то, что это вызовет промедление и отсрочку для начала военных действий, отпустил от себя послов, говоря, что он не удовольствуется даже всей Ливонией. Но поистине предопределением всемогущего господа случилось так, что в то самое время, когда оба государя желали мира, но ни тот, ни другой, храня свое достоинство, не решался предложить условий перемирия, здесь оказались люди нашего Общества. Ведь московский князь в письмах, о которых я упоминал, писал, что если эти условия не будут приняты, он не предпримет никакого другого посольства в течение 50 лет, а польский король утверждал, что не удовольствуется всей Ливонией. По-видимому, оставалось только одно, чтобы этот мир был заключен при содействии какого-нибудь посредника или арбитра. Поэтому к посольству в Московию, о котором литовцы раньше и слышать не хотели, теперь отнеслись благосклонно. [192] Поссевино дважды ¹⁶ имел беседу с московскими послами не только с разрешения, но и по желанию короля, при этом он подробно говорил о том, что составляет предмет заботы великого первосвященника, то есть о благе подданных князя. Кроме того, он убедил польского короля возвратить московитам двух пленников, воевод крепости Велиж, захваченных в прошлом году при осаде их крепости, с тем чтобы эта услуга помогла облегчить переговоры с московским князем.

Итак, со всей тщательностью исполнив то, что относилось к польскому королю, мы попросили у короля разрешения отправиться в Московию, что он сделал охотно, дал рекомендательные письма к начальникам крепостей и назначил также проводником Василия ¹⁷ (по своему обычаю, они называли его «приставом»), начальника над казаками (казаки — солдаты-добровольцы), который должен был добывать все необходимое для этого пути. По дороге он был обращен в истинную веру из русской схизмы.

Выступив из Полоцка 22 июля, к 1 августа, испытав много опасностей, мы прибыли в Дубровну. Дубровна — последняя крепость Польши, она является пограничным городом Литовского и Московского княжеств. Всадники же, которые сопровождали нас в качестве охраны, оставили нас, как только прибыли к границам Московии, так как боялись оказаться убитыми московитами, которые имели обыкновение постоянными набегами опустошать польские границы. Кроме того, в лесу едва можно было различить дорогу, так как стволы деревьев настолько прочно переплелись между собой, что дорогу всюду нужно было пробивать топорами, повозки приходилось тянуть руками или даже переносить на плечах, а между тем измученным людям нужно было ночевать на мокрой земле под непрерывным дождем. Страх увеличивали казаки (это род наглейших разбойников), которые в лесу подражали голосам различных зверей, чтобы испугать нас.

На следующий день на рассвете появилось 60 московских всадников, у которых находились охранные грамоты. Во главе их стоял пристав Федор Потемкин, который после обмена приветствиями, радушно угостил нас хлебом, медом и пресными лепешками, испечёнными на масле. Вместе с московитами мы находились в пути три дня и в день Преображения господня прибыли в Смоленск. Еще на большом расстоянии от этого города нас встретило около 300 конных людей, высланных нам настречу, разодетых в парчовую златотканную одежду. Во главе их находился сын смоленского воеводы ¹⁸. Он предложил Поссевино сесть на коня и тотчас изложил ему поручения отца: во-первых, отец его просит извинения за то, что сам не вышел навстречу: ему нельзя покидать города, затем осведомился о здоровье папы Григория XIII, спросил, не повредила ли Поссевино поездка верхом, и, наконец, приняв его в свою свиту, провел в город, а затем и в крепость, куда обычно не было доступа никому, за исключением посла цезаря, союзника московского князя. Для переговоров, однако, место было отведено за пределами крепости, так как литовцы были на подозрении у московитов, и в крепость ни один из них не смог проникнуть.

Смоленск расположен над рекой Днепром, он довольно велик, но застроен редкими строениями, к тому же деревянными, мост там тоже [193] деревянный, по обеим его сторонам стояло около 1200 пеших солдат. Когда мы проходили по мосту, они приветствовали нас стрельбой из пищалей и пушек. Кроме того, стоявший повсюду народ встретил нас, как принято здесь, радостными криками. В сопровождении всей этой толпы самым почетным образом мы были препровождены в отведенное для нас место. Дом этот находился не в самом городе и, по-видимому, был построен недавно, но, по здешнему обычаю, в нем почти не было никакой мебели, там не оказалось ни стула, ни скамьи, если не считать той, которая была прикреплена к стене печи.

Из Смоленска выехали 10 августа, проделали путь в 40 миль по направлению к Старице, где в это время находился московский князь. Эта крепость построена на Волге, которая, проделав огромный путь, 72 устьями впадает в Каспийское море, и находится от Москвы на расстоянии 100 льё. Едва мы проехали одну милю пути, как навстречу нам показался пристав Залешенин Волохов с польским переводчиком Яковом Заборовским и 15 всадниками свиты. Пристав, сойдя с коня, приветствовал Поссевино от имени великого князя и сказал, что послан князем заботиться обо всем необходимом для него и его свиты. Таким образом, надежно охраняемые и с той, и с другой стороны приставами, мы отправились к Старице то маленькими, то большими переходами, в зависимости от того, что приходило в голову московитам: ведь они имеют привычку медлить скорее из-за какой-нибудь прихоти, чем по каким-либо иным соображениям ¹⁹. Там, где дорога делается неровной и труднопроходимой, они убыстряют шаг, там же, где всё плоско и ровно, они, как будто нарочно, движутся медленно; никогда они не входят, хотя и могли бы это делать, под крышу, а в самую сильную жару — под тень деревьев. Они не распределяют время для отдыха в пути, но, где им захочется, там и останавливаются, варят кашу и едят, разостлав вместо скатерти свои плащи. После того как Поссевино высказал свое неудовольствие по этому поводу, впоследствии приставы стали останавливаться на постоялых дворах.

В Старицу мы прибыли 18 августа. Почти на расстоянии мили от города нас встретили еще три других пристава в сопровождении 300 всадников. Это был Михаил Внуков, Страхов Второй и Семейка Пахомов. Они были разодеты в златотканную одежду, сверкающую драгоценными камнями. Приблизившись к повозке, в которой ехал Поссевино, и сойдя с коней, приставы обратились к нему с приветствием. Сначала говорил Михаил: «Антоний (так московиты безо всяких прибавлений называют всякого. Однако, упоминая имя своего князя, обычно прибавляют бесчисленные титулы), милостью божьей великий государь и царь (этим словом они обозначают государя и императора) и великий князь Иван Васильевич (далее следует длинный ряд титулов своего князя, которыми, как я раньше сказал, у московитов принято всякий раз величать своего князя) всея Руси, владимирский, московский, новгородский, царь казанский, астраханский, государь псковский и великий князь смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, булгарский и т. д., государь и великий князь нижегородский, черниговский, рязанский, ростовский, ярославский, белозерский, ливонский, удорский, обдорский, кондинский и государь всей земли сибирской к [194] северской спрашивает о здоровье святейшего отца Григория XIII, папы римского». «Милостью божьей, он здоров», — ответил Поссевино. Затем тот же пристав, повторив все титулы, спросил, благополучно ли доехал Поссевино. «Так же, как бог хранит великого князя», — ответил Поссевино. Московиты почти во всех приветствиях обычно пользуются одними и теми же вопросами и ответами. Второй пристав, осведомившись о том же самом в таких же выражениях, прибавил: «Великий государь наш в твоем лице приветствует папу римского Григория XIII». Третий, Семейка, повторив сначала то же приветствие, сказал: «Великий государь посылает приставов (при этом он назвал каждого в отдельности), чтобы тебе и твоей свите доставлять все необходимое». Затем один человек ²⁰ самого знатного происхождения, подведя коня темной масти, украшенного серебряной сбруей, к Поссевино, сказал: «Антоний, великий государь наш жалует тебя своей милостью и посылает тебе коня» (такими словами они сопровождают преподнесение даров своего князя). Этого коня Поссевино принял, боясь своим отказом вызвать неудовольствие государя. И вот пять членов Общества, одетые в простое суконное платье, едут среди толпы людей, разряженных в яркие одежды, через толпу мужчин и женщин, стоящих рядами, к обширным великолепным хоромам, предназначенным для их жилья. В тот же день мы были приглашены на большой пир, на котором, кроме пяти приставов, о которых я говорил, и около 60 человек более низкого звания, присутствовал юноша ²¹, посланный князем, как бы заменяющий его в обязанности хозяина. Он сидел рядом с Поссевино, а всякий раз, как вносили какое-нибудь кушанье, поднимался, при этом и все поднимались, и, обнажив голову и перечислив все титулы своего государя, говорил, как будто бы произносил торжественную молитву: «Великий князь жалует тебя своей милостью, этим блюдом». Сам стол не был застлан ковром, он был застелен лишь скатертью, на нем был поставлен огромный белый каравай хлеба, стояли солонка и два кувшина, один с уксусом, в другом был перец. Этими предметами московиты из-за суеверия убирают свои столы. Когда же было подано последнее блюдо, сидевший рядом с Поссевино юноша сказал: «cleb da sol», то есть «хлеб да соль», что является знаком окончания трапезы. Говорят, что это выражение пошло от монаха Сергия, умершего около 190 лет тому назад, причисленного к так называемым святым. Он известен чудесами, и московиты чтят его с самым религиозным чувством. Говорят, когда у него находился великий князь Дмитрий, этими словами он изгнал из помещения демона; московиты также считают, что этими словами отвращается всякое зло ²².

Когда столы были убраны, мы удалились в нашу опочивальню, куда тотчас вошли приставы, чтобы, по здешнему обычаю, приятно провести время за разными винами, Поссевино отослал их, говоря, что он удовлетворил природную потребность в пище и что священнослужители, которые каждый день вкушают священное тело Христово, должны жить в умеренности и трезвости, а время нужно проводить скорее в тех делах, которые имеют отношение к посольству, чем за чашами. Этот ответ московиты выслушали с большим почтением и одобрили его.

На следующий день прибыли приставы с писцом, чтобы занести [195] в список подарки, которые предназначались как самому князю, так и другим лицам (ведь ни одному послу не подобает показываться на глаза этому государю без подарков). Вписав имена тех, кто их посылает, они сказали, чтобы мы готовились на следующий день предстать «пред ясные очи» (это — выражение московитов) великого государя. Поссевино хотел, чтобы его привели к государю с возможно меньшей торжественностью, и прилагал много усилий для этого, но ему пришлось подчиниться обычаю, чтобы не вызвать гнева государя, который говорил, что этот почет он оказывает в лице Поссевино великому папе.

20 августа, в день св. аббата Бернарда, когда мы совершали бого-служение (а во время пребывания в Московии мы делали это ежедневно), прибыли приставы с большой свитой остальной знати, и, пока подарки укладывались в мешки, затканные золотом и серебром, появились два знатных человека, сверкающие золотом, на конях, также блестящих от золотых украшений, в сопровождении приблизительна 300 пеших людей, одетых в парчовые разноцветные платья. Произнеся длинное вступление из титулов, они сообщили Поссевино, что великий князь немного позже явит ему свои ясные очи (как я уже говорил, это формула московитов) и пошлет навстречу ему двух знатнейших людей государства.

После их отъезда были подведены лошади, присланные князем, мы с приставами и двумя переводчиками сели на коней и пустились в путь, другие три человека, пешие, несли дары великого первосвященника. Тотчас нас принял отряд царских всадников во главе с Фомой Бутурлиным и Михаилом Безниным, которые, приветствовав Поссевино в самых торжественных выражениях, сообщили то же, что и предыдущие вестники. Затем, любезно подав руку каждому, они присоединились к нашей свите. Дорога, по которой мы продвигались, была заполнена двойным рядом стрельцов в разноцветной одежде, заполнивших всю дорогу бесконечными рядами безо всякого перерыва вплоть до дворца я лестниц. На самих лестницах также был виден двойной ряд царских людей, среди которых находились двое знатных людей, которые, произнеся самые торжественные приветствия, приняли Поссевино и провели во дворец. Во дворце можно было увидеть много скамей для царских людей, расположенных таким образом, что следующие всегда немного возвышались над предыдущими, благодаря чему все могли видеть всё и в свою очередь быть видимыми. Покои самого великого князя были уставлены такими же рядами скамей, на которых сидело еще больше придворных царских людей. Говорят, что такое множество придворных совсем не было обычным для царской челяди, но они были приведены на время, чтобы таким образом показать все эти богатые одежды и чтобы число придворных казалось более многочисленным.

Трон великого князя возвышался над полом на две ступеньки, и его убранство очень выделялось: среди прочих блеском и великолепием. Вотканные драгоценные камни с удивительным искусством украшали его золотую одежду. С плечей спускался плащ, сделанный таким же образом. Каждый палец украшали по два-три перстня с оправленными в них большими драгоценными камнями. Был у него и серебряный посох, похожий на епископский жезл, отделанный золотом и драгоценными [196] камнями. Его московиты называют «possok». Мягкие сапоги, загнутые наподобие клюва, также украшены драгоценными камнями (у них нет в употреблении сапог со шпорами). На нем были две цепи, состоящие из чередующихся золотых шариков и больших драгоценных камней. Одна спускалась на грудь, а на другой, более короткой, висел золотой крест, длиной в ладонь, шириной в два пальца. Украшение головы московиты называют короной, на ней много золота, украшена она многочисленными драгоценными камнями немного больше, чем тиара папы, а в прочем от нее не отличается.

С левой стороны сидел на более низком троне старший сын Иван. Когда мы оказались на виду у великого князя, первый боярин ²³ громко объявил: «Великий государь, Антоний Поссевин и его спутники бьют тебе челом» (так московиты говорят, когда хотят выразить высшее почтение и покорность). Тогда князь ласково спросил Поссевино: «Как здоровье папы Григория XIII?» — «Так же, как бог хранит твою светлость» — ответил Поссевино. Тогда Поссевино, чтобы самому с большей торжественностью произнести титулы верховного первосвященника, сказал: «Святейший господин наш, папа Григорий XIII, пастырь вселенской церкви, наместник Христа на земле, преемник апостола Петра, господин многих земель и областей, раб рабов божьих, приветствует твою светлость и молит господа дать тебе свое благословение». Князь, услыхав имя папы, встал, затем поблагодарил за приветствие, и, уже сидя, спросил «Благополучно ли ты прибыл, Антоний?» — «Благополучно, по милости Иисуса Христа», — ответил тот, — «чтобы верно служить тебе». После этого Поссевино поцеловал, по обычаю, правую руку князя и его сына, а затем все письма вместе, как было приказано, передал секретарю ²⁴ и начал по одному доставать подарки. Первым был хрустальный крест, вырезанный с величайшим искусством, в который была вделана часть того святого креста, на котором был распят Христос. Князь взял его в руки и долго рассматривал, потом сказал: «Да, это дар, достойный папы». Следующим было изображение священного агнца, сделанное из воска, оправленное серебром и раскрашенное в красный цвет с изящной надписью славянскими буквами. Поссевино сказал, что передает этот дар от себя, потому что у московитов есть такой обычай, чтобы послы от своего имени также подносили дары великому князю. Третьей была книга о Флорентинском соборе, красиво изданная и украшенная, четвертым — розариум из золота и драгоценных камней, пятым — десять молитвенных шариков также из драгоценных камней, оправленных золотом. Последним был хрустальный кубок, отделанный по краям золотом. Сыну князя также были поднесены подарки из драгоценных камней. Супруге, от которой родился сын Иван, папа также желал передать подарки, но мы узнали, что она уже давно умерла ²⁵, а та, на которой князь женат в настоящее время, является его седьмой женой ²⁶. Князь, внимательно рассмотрев подарки каждый в отдельности, приказал вернуть их обратно Поссевино, а ему самому начать переговоры с боярами и советниками о том, что ему поручено, а также в этот же день пригласил его на «хлеб-соль» (что у московитов является формулой приглашения на пир). Приставы отвели нас в нижние палаты, туда же немного спустя пришли четыре советника [197] и канцлер государства ²⁷, а все прочие оттуда удалились. Поссе-вино в течение получаса через переводчика изложил поручения папы, которые вскоре по их просьбе передал им в написанном виде. Главные из них заключались в следующем: сам великий князь через последнего своего посла обещал папе, что если будет мир с польским королем, то он начнет войну против турок, верности не нарушит и, соединившись с другими христианскими государями, обратится против общего врага. Далее. Он предоставит свободный проезд через свое государство послам апостольского престола, если папа пошлет когда-нибудь их к персам или татарам. Затем разрешит католикам торговлю в Московии и позволит им иметь храм по католическому обряду. Кроме того, великий первосвященник убеждает великого князя вернуться к католической вере и подчиниться его власти.

В это же время пришли два знатных человека, посланные князем, взяли подарки из рук Поссевино и стали носить их по всей толпе придворных открыто, чтобы все их видели. Я думаю, что эти подарки не оставили сначала у великого князя для того, чтобы с большой торжественностью позже показать их всем вокруг. Советники же, познакомившись с тем, что доложил Поссевино, удалились к князю. Вскоре после этого Фома [Бутурлин] и Михаил [Безнин] отвели Поссевино и его спутников в другую часть дворца на пир. И где бы мы ни проходили, повсюду находили придворных, расположенных в подобном же порядке, что и раньше. В зале, предшествующем столовой, можно было рассмотреть два столика, украшением которых были многочисленные золотые и серебрянные сосуды, поставленные в изобилии один на другой. Другой стол, гораздо больший, чем эти, находился в столовой и на нем тоже громоздились огромные золотые и серебряные сосуды. Однако ни одним из них во время этого пира не воспользовались, а выставлены они были, чтобы тщеславно показать роскошь и богатство.

Число обедающих доходило до сотни. На первом месте сидели два юноши, происходившие от польских королей и князей Мстиславских ²⁸. Ниже сидели восемь бояр, которые по своей знатности были почти князьями, затем семь ближайших советников, за которыми следовала большая смешанная толпа придворных. Среди них не было никаких различий по знатности, но, по-видимому, каждый сидел на том месте, которое занял. Великий князь с сыном находился за отдельным столом, возвышающимся над остальными. Рядом с ними лежали их короны и скипетры. Над головой висела прекрасно написанная икона пресвятой богородицы, украшенная золотом и драгоценными камнями. Столы, как я уже говорил раньше, были застланы лишь скатертями, не было ни ковров, ни салфеток для рук, ни чаш, ни ножей, ни вилок. На них можно было увидеть лишь солонки и кувшины, по суеверию московитов. Когда мы вошли в столовую, князь, назвав каждого из нас по имени, пригласил сесть за стол, находившийся недалеко от него. Затем была подана вода для мытья рук князю и его сыну. В других случаях на частных пирах московиты, собираясь сесть за стол, рук не моют. На пиру, казалось, князь исполнял обязанности заботливого отца семейства: следил взглядом, чтобы ни у кого ни в чем не было недостатка и часто посылал кушанье со своего стола к нам и прочим, даже сидящим [198] очень далеко от него. У московитов есть и такой обычай на пирах: когда князь пошлет кому-нибудь со своего стола, все пирующие должны встать, а тот, кто передает кушанье, говорит: "Великий государь жалует тебя своей милостью". И этот человек должен ответить: «Бью ему челом». Если князь пьет за здоровье кого-нибудь, этот человек, в каком бы месте он ни находился, должен выйти на середину столовой, приветствовать князя и пить под его наблюдением, а затем кубок отдать кому-нибудь из пирующих, на кого ему укажут. Мы, однако, не подчинились этому обычаю, да и правду сказать, в течение двух часов, пока длился пир, таких здравиц было более 60. Под конец пира при наступившем молчании великий князь произнес очень важную речь о союзе и дружбе своих предков с папой римским и заявил, что папа является главным пастырем христианского мира, наместником Христа и поэтому его подданные хотели бы подчиняться его власти и вере ²⁹. Конечно, эта речь была произнесена не от чистого сердца, но была вызвана необходимостью сегодняшнего дня — и это показал исход дела, — однако она имела большое значение, так как дала представление этому народу о верховном первосвященнике. По окончании пира (а московиты утверждают, что он был гораздо роскошнее всех предыдущих) мы в окружении такого же многочисленного сопровождения вернулись домой.

Прошло три дня, пока поручения папы были переведены на русский язык. Воспользовавшись этим обстоятельством, мы попытались изменить неправильное представление здешних людей о латинской церкви и религии.

31 августа с той же самой торжественностью и с тем же многочисленным сопровождением нас во второй раз привели к князю. В этот день князь объявил, что расположение папы и усердие Поссевино ему очень приятны, также он сказал, что со вниманием прочел письма и императора Рудольфа ³⁰, и самого папы ³¹ и что по каждому разделу даст ответ через своих советников (при этом он каждого назвал по имени и указал пальцем). Затем Поссевино с советниками Василием Григорьевичем, Романом Михайловичем, Андреем Щелкаловым, канцлером царства, Афанасием Демьяновым и Иваном Стрешневым заседали в палате. Там в течение пяти часов дела подверглись тщательному обсуждению как со стороны советников, так и Поссевино, и на каждое был дан точный ответ. Остальное было отложено на 4 сентября. В этот день с прежней торжественностью нас вызвали к князю, и Поссевино было приказано закончить с советниками все дела, оставшиеся от прежних обсуждений. В этот же день один из спутников Поссевино остался дома из-за болезни, и тотчас князь послал к нему знатного человека спросить, не нуждается ли он в чем-нибудь, а вскоре после этого послал к нему врача, фламандца ³², для лечения. Князь же имеет обыкновение так часто приглашать к себе послов для того, чтобы не создалось впечатления, что для них доступ к нему закрыт, а то, что он отвечает через советников, это, по его мнению, помогает ему сохранить свое величие. Однажды, когда во время обсуждения запутался узел, который советники сами не осмелились распутать, о чем они и доложили князю, он прислал Никиту Романовича, брата умершей первой [199] жены, человека очень влиятельного, и Богдана Бельского, председателя совета ³³. Они попросили Поссевино от своего имени, чтобы тот высказал свое суждение не только как апостольский нунций, но как советник и сенатор. Впоследствии оказалось, что его мнение было полностью одобрено самим великим князем. Это обстоятельство породило огромное удивление как у приставов, так и у остальной многочисленной свиты, и в особенности потому, что великий князь прислал Поссевино все архивные материалы и государственные документы, чтобы тот, хотя и находится как бы на положении слуги, однако имел бы представление о фактах. Остального удалось добиться без большого труда, однако он не смог сделать того же в отношении религии: князь запрещал переводчикам даже переводить все, что имело отношение к религии. Только при величайшем старании Поссевино удалось настоять на том, чтобы всё дело было отложено до времени его возвращения после заключения мира. Когда же Псков (а это очень сильная крепость, расположенная во внутренних областях, страны) подвергся самой решительной осаде со стороны польского короля, князь стал настаивать, чтобы Поссевино, пока еще дела во Пскове в хорошем состоянии, отправился к польскому королю и заключил мир. Таким образом, все обязанности по воле князя были распределены следующим образом: один из священников ³⁴ поедет в Рим к папе (которому пришлось учредить в Польше новую провинцию), Поссевино будет разъезжать туда и обратно, пока не установит мир между государями. Другой священник с товарищем ³⁵ будет находиться в Московии у князя до тех пор, пока туда не вернется Поссевино, уладив дело мира. Конечно, князь сделал это из хитрости, чтобы держать их на положении заложников, однако это оказалось даже удобным, так как они могли более подробно узнавать положение дел, а московиты смогли скорее привыкнуть к виду католиков, в особенности тех, которые посланы к ним от святого апостольского престола. Между тем, пока приставы готовили все необходимое для отправления, 9 сентября прибыл гонец от польского короля с письмами ³⁶, в которых он отвечал очень пространно на те, которые, как я говорил, были вручены ему в Полоцке. На следующий день князь пригласил нас к себе. Едва мы вошли к нему, как советники в молчании отвели Поссевино к месту заседания и показали письма польского короля (эти письма, написанные по-русски, по-польски и по-латыни, были очень дерзки и полны самой грубой брани по отношению к здешнему госу-царю). Затем они стали просить Поссевино ускорить дело. Здесь же они упомянули о поручениях папы и дали ответ на все его вопросы. Что же касается религии, то в настоящее время обсуждение этого вопроса откладывается до возвращения Поссевино. То, что он им передал, они получили и тотчас, по здешнему обычаю, внесли в официальные документы. Я надеюсь, что если не в настоящее время, то, несомненно, в будущем, напоминание о подобного рода благодеянии при последующем разборе этих анналов принесет некоторые плоды. Затем великий князь в письмах к папе, императору и венецианцам давал обещание предоставить возможность свободно жить в его областях их купцам и католическим священникам, разрешал также иметь места для погребения их людей. Кроме того, он дружелюбно обещал послам, которых отправят [200] к персам и татарам (соседям московитов), проводников и свободный проезд через всю Московию и Казанское и Астраханское царства (эти области в прошлом московит взял у татар) ³⁷.

12 сентября мы в сопровождении гораздо большей свиты, чем раньше, проследовали к царскому дворцу, а свита с этого времени распускалась. Здесь государь, поднявшись и приказав другим сделать то же самое, сказал: «Антоний, ты поедешь к королю Стефану, передашь ему приветствие от моего имени и заключишь мир по поручению папы. Когда исполнишь это, возвращайся к нам, а твое присутствие всегда будет нам приятно как из уважения к папе, так и из-за твоего усердия при выполнении этого поручения». Затем он обратился к тому священнику, который отправлялся к папе: «Ты отправишься к папе и также передашь ему мое приветствие, кроме того, мои письма и подарки». То же самое, в тех же выражениях, повторил сын его Иван. Наконец, он подозвал того священника, который оставался в Московии г «Ты будешь здесь со мной в Москве», — сказал он, погладил его по голове, а затем обратился к Поссевино: «Будь спокоен, Антоний, мы будем относиться к нему с той же благосклонностью, как если бы ты сам был здесь». Затем мы поцеловали руку князя и его сына и вернулись домой. Дома князь приказал приготовить нам великолепный и щедрый пир, на котором повторилось подобное тому, что было на предыдущих пирах, до под конец несколько знатных людей принесли различные кушанья и сосуды с вином, которое представляет большую редкость в этом государстве и есть только у одного великого князя. Всё это князь дал нам для того, чтобы мы не имели недостатка в пище в польском лагере, а до границ Московии обо всем необходимом будут заботиться приставы За эту щедрость и заботу великого князя Поссевино поблагодарил присутствующих в пространной речи. Под вечер князь позвал нас к себе и передал в дар папе ценные соболиные меха, а также каждому из нас подарил прекрасные меха и деньги. Поссевино по уставу нашего ордена сначала не хотел их принимать, но его убедили, чтобы он этого не делал, так как князь, если от его подарков отказываются, считает это оскорблением, и его расположение может смениться жестокостью. Но Поссевино позаботился, чтобы эти подарки были розданы московским и польским пленникам, и в этом князь его поддержал и одобрил. Хотя добрая часть денег была поделана тотчас же между приставами и другими людьми, состоявшими при нас, они, что в обычае у здешнего народа, требовали их еще в самых грубых выражениях.

На следующий день в праздник Воздвижения, в сопровождении большой конной свиты царских людей, числом около 100, мы отправились из Старицы ко Пскову, который, как я уже сказал, осаждал польский король. Почти через 15 дней пути по бескрайним равнинам и лесам мы прибыли к озеру Ильмень. Преодолев его за 8 часов (оно простирается более чем на 50 миль), мы добрались до Новгорода, ч там нас встретил отряд из двух тысяч татар, посланных из Новгорода по приказанию московского князя для нашей охраны. Их начальник (а его называли здесь воеводой) был христианин (остальные же придерживались веры Магомета). Он любезно предложил нам располагать им и его подчиненными. Затем Василий ³⁸, один из переводчиков, был [201] послан в польский лагерь с тем, чтобы сообщить польскому королю о нашем прибытии и с просьбой прислать к границам свой отряд для нашего сопровождения. В ожидании ответа прошло четыре дня, и за это время другой переводчик московского князя был обращен из русской схизмы в католическую веру. Польский король, узнав о нашем прибытии, приказал литовцу Александру Пронскому, стольнику, как здесь говорят, с отрядом из 200 всадников сопровождать нас на расстоянии 50 миль. В псковский лагерь мы прибыли 5 октября. Удивительно, кал оказался приятен всем наш приезд: ведь если бы мир не был заключен, то оказалось бы, что осада будет продолжаться и зимой, так как король решил в случае неудачной осады Пскова лагерь отсюда не снимать. Снег же, выпавший за день до этого, привел поляков в страшное отчаяние, тем более что у солдат не было даже палаток, в которых они могли бы укрыться от холодов ³⁹. В этот же день король созвал для Поссевино совет, на котором тот изложил условия мира, привезенные от московита. Слушали его с чрезвычайным вниманием, но, так как этот день подходил уже к концу, дело было отложено до следующего дня. Лишь только рассвело, король пригласил Поссевино к себе, и было решено, что Поссевино пошлет кого-нибудь к московиту (который находился в это время в Александровской слободе, отстоящей от Москвы на расстоянии 150 миль) и предложит выбрать какое-нибудь нейтральное место, куда соберутся послы обеих сторон с величайшими полномочиями. Был послан Андрей Полонский, один из переводчиков, юноша исключительной честности. К сожалению, вскоре после возвращения из Москвы он заболел и, очистив по церковному обряду душу, отошел в лучший мир.

Выбрали Киверову Гору, маленькое селение близ Яма Запольского, и туда в установленное время ⁴⁰ собрались послы. Поссевино удалось настоять, чтобы в составе посольства не оказалось ни одного еретика; ведь и при самом незначительном количестве католиков король проявляет себя как самый ревностный католик. В этой деревне Поссевино остался с московскими послами, поляки же находились на расстоянии 10 миль от нее. И московские, и польские послы собирались в избе у Поссевино, где и вели переговоры о мире. Однако всё это дело, постоянно прерываемое различными жалобами и наветами, растянулось до следующего месяца. Наконец, 30 января мир был заключен на тех условиях, что московит уступил всю Ливонию, польский же король, в свою очередь, отдавал крепости, взятые за последние два года, и на этих условиях польские и московские послы поклялись по своему обычаю. При этом очень кстати произошло одно событие: секретаря польского посольства ⁴¹, впавшего в русскую схизму, московиты, тоже погрязшие в этой тине, пригласили к себе целовать свой крест (а это и у поляков, и у московитов считается наисвятейшей клятвой), однако он пришел с польскими послами к нашему, католическому, кресту, который находился в доме Поссевино, и целовал его с самым религиозным чувством.

Итак, этот мир то силой оружия, то различными посольствами пытались заключить уже в течение 30 лет, но все попытки были тщетными до тех пор, пока самое положение дел не показало, что посредником в [202] деле заключения мира должен быть тот, кому господь наш Христос вручил истинный мир и кому приказал укреплять братьев своих. При самом оформлении и заключении мира встретилось очень много труд ностей, которые оттягивали дело. Часто послы, пришедшие между собой в раздор, в негодовании собирались возвращаться к своим государям, и, разумеется, их приходилось успокаивать и удерживать всеми способами. Кроме того, чтобы уточнить какое-нибудь обстоятельство, нужно было отправлять гонцов то в Вильну, где в это время находился польский король, то к московскому князю, который находился на расстоянии 700 миль, и все это в декабре и январе, в середине зимы при жесточайших морозах. Ко всему прочему прибавлялась невероятная скудость во всем, так как эти места из-за военных набегов представляли собой настоящую пустыню и были разорены до крайнего предела. Едва можно было найти воду для питья, да и то гнилую.

Закончив дело мира, Поссевино вместе с послами направился к московскому князю. Когда прибыли к Порхову, вся масса народа вышла навстречу, приветствуя заключение мира. Отсюда долгим, восьмидневным путем отправились в Новгород. Город этот деревянный, только кремль и укрепления каменные. Говорят, когда-то он пользовался своими законами и правил многими народами. Поссевино сквозь ряды людей, специально для этого созванных из деревень, вошел в город, сопровождаемый приветствиями и залпами, и там при таком же многолюдстве был торжественно отведен в хоромы. В Новгороде он оставался два дня, а на тринадцатый день пути прибыл в Москву ⁴². Князь послал ему навстречу повозку, покрытую огромной шкурой белого медведя, и 300 всадников, которые с почетом сопровождали его. Лишь только Поссевино была дана возможность встречи с князем, он приступил к исполнению самого важного, того, что было начато и отложено до его возвращения, а именно: стал добиваться, чтобы к папе был отправлен посол ⁴³, с тем чтобы заключить союз христианских государей (против турок) и чтобы в Москве разрешили принять католических купцов и священников. Князь выполнил часть этого, дал письма к папе, императору, польскому королю, венецианцам, эрцгерцогам Карлу и Эрнесту, и при этом подтвердил величайшее усердие и заботливость, проявленные нашим Обществом в этом деле. Что же касается религии (а это было то главное, что требовалось от посольства), то при всем самом настойчивом старании Поссевино ничего не удалось добиться. Он трижды беседовал ⁴⁴ с самим князем о религии в присутствии самых знатных людей государства и представил князю сочинение ⁴⁵, в котором собрал все, чем латинская церковь отличается от русской схизмы. Князь еще при нашем прибытии подозревал, что дело не обойдется без диспутов о религии, поэтому приказал митрополиту и другим 7 епископам, к которым присоединился по его же приказу некий врач, анабаптист ⁴⁶, приготовиться к отпору. Этот последний, может быть, под влиянием воспоминаний о забытой религии, тайно сообщил нам, чтобы мы не подумали о нем дурно, если он из-за страха во время диспута скажет что-нибудь против католической религии. Кроме того, еретики английские купцы (им разрешают жить в Московии, но на таких условиях, что все они в числе 12 содержатся как заложники) ⁴⁷, может быть, испугавшись, [203] как бы в чем-нибудь не уронить авторитета своей королевы, которую нечестиво и беззаконно они изображают главной церкви, или чтобы угодить князю, передали ему книгу, в которой папу именуют антихристом. Хотя они приложили много усилий, однако не смогли ответить на возражения, обращенные к ним ⁴⁸, и все это дело обошли молчанием. Думаю, у московитов появилось беспокойство и сомнение, является ли их вера истинной, и многие из них уже движимы усердием [узнать истину], и лишь только откроется доступ католическим священникам, его можно будет поддержать и увеличить.

Уже приближалась весна, когда реки и озера Московии, зимой скованные морозом так, что но ним можно ездить в повозках, повсюду вскрываются от весеннего тепла, лед тает, все выходит из берегов и запирает все дороги. Поссевино более всего боялся, как бы это время тода не помешало его отъезду. Уладив московские дела, он начал готовиться к отъезду и в это время узнал, что 14 итальянцев и испанцев ⁴⁹, находившихся в плену у турок в крепости Азов и бежавших из плена по реке Дону, добрались до Вологды, города Московии, отстоящего от Москвы на расстоянии 500 миль. Приложив величайшие усилия, он настоял на том, чтобы московский князь передал их как бы в дар папе и католическому королю. Кроме того, он добился, что князь отпустил тридцать литовских купцов ⁵⁰, а также предоставил Поссевино из числа пленных двух человек для его свиты, так как такое число спутников умерло у него по дороге. Конечно, он вел переговоры и о пленных, так как они находились в мрачных темницах, в оковах, страдая от нечистот и голода. Поссевино говорил с князем, чтобы 180 польских и литовских пленников ⁵¹, среди которых были и знатные ливонцы, были вырваны из этого позорного состояния, распределены по домам [здешних] жителей и содержались в более гуманных условиях. Добрую часть из них князь послал к дому Поссевино, чтобы этим благодеянием сделать приятное папе и самому Поссевино. Поистине, эти столь знатные люди представляли собой жалкое зрелище в своих одеждах, обезображенных грязью, исхудавшие от голода, с отросшими бородами и волосами, закрывавшими лицо. Они бросились к ногам [Поссевино] и, по своему обычаю, стоя на коленях и касаясь лбом земли, со слезами молили о защите и великодушии папы. Поссевино велел им успокоиться и сказал, что позаботится об обмене пленных, затем, подкрепив каждого пищей и одарив деньгами, отпустил. А один знатный саксонец принес Поссевино серебряный ларец, оправленный золотом, для святого причастия, просил, чтобы его поставили в каком-нибудь католическом храме, и говорил, что сам купил его почти за 100 золотых. Поссевино обещал сделать это и со всем усердием переговорить обо всем с императором. Хотя многие, а не только литовцы и ливонцы, погрязли в ересях и схизме, однако сами греки, армяне и даже один знатный турок Ахмат ⁵², которого греки называли «челеби» [господин], заявили, что чувствуют себя в большом долгу перед папой, так как благодаря его авторитету положен конец войне и отныне им доступно возвращение на родину. Ведь в течение этих двух лет, пока пылал огонь войны между московитами и поляками, для них не было никакой возможности вернуться, и они содержались в Москве почти как пленники. [204]

Закончив эти дела, Поссевино 14 марта выехал из Москвы, причем на расстоянии 4 миль его с почётом сопровождали 300 знатных людей. В течение четырех дней, не прерывая пути и не останавливаясь ни днем, ни ночью, он проделал 400 миль и прибыл в Смоленск. В этом городе, ожидая, пока его догонит московский посол, которого снаряжали к папе ⁵³, он провел 6 дней. Из Смоленска в сопровождении 150 конных и пеших людей, предназначенных для охраны, прибыли в Оршу, а затем в Витебск. Эта крепость расположена на Двине, к ней примыкает город, в котором русские, лютеране, кальвинисты и католики совершают службы, каждый по своему обычаю. Поссевино доложили, что восьмидесятилетний епископ, который был единственным настоящим священником во всем этом варварстве, близок к смерти и просит, чтобы к нему прислали кого-нибудь для исповеди. Послали одного из наших священников, который очистил его душу исповедью по обычаю и на следующий день дал вкусить тела Христова. Между тем, приближалась пасхальная неделя. Чтобы католики в эти дни не остались без священника, по просьбе здешнего воеводы-католика ⁵⁴, тот же самый священник еще с одним монахом (хотя и мы, и московиты против этого возражали) оставался у них до тех пор, пока не был назначен другой епископ из виленских каноников.

Отсюда мы прибыли в Полоцк, и в самое вербное воскресенье юноша из окружения польского короля, который чрезвычайно усердно изучал наши сочинения, опровергающие схизму, из лютеранской ереси был обращен в католическую веру. Кроме того, сам полоцкий епископ схизматик ⁵⁵, прибывший поздравить нас с заключением мира, обещал, что будет жить в дружбе с нашими [иезуитами], которые вскоре должны приехать сюда, и внимательно прочтет то, что написано о схизме. Из Полоцка отправились в Диену. В этой крепости было несколько католиков, которые и попросили Поссевино совершить у них богослужение, потому что у них нет ни одного католического священника. Кроме того, одна знатная пара, которую венчал русский священник, попросила Поссевино вторично совершить этот обряд по католическому обычаю. Отсюда отправились в Дюнебург, затем в Илликсен, город в Курляндии, куда и прибыли в самую страстную субботу. Весь этот город погряз в ереси, и Поссевино пришлось даже остановиться в помещении, принадлежащем лютеранской епархии, как самом богатом. В святое воскресенье Поссевино, устроив себе алтарь в этом доме, совершил богослужение, при этом присутствовал сам епископ и очень удивлялся. Кроме того, он поручил нам своего сына, чтобы мы отвезли его в Браунсберг ⁵⁶ или Оломоуц, однако, видимо, какие-то причины заставили его отложить это. Но все-таки мы увезли с собой одного юношу, сына знатного человека, лютеранина, знавшего много языков: латинский, немецкий, готский, польский, славянский и русский. За ним, мы надеемся, вскоре последуют два его брата. Из Илликсена мы направились в Ригу (столицу Ливонии, где по заключении мира обосновался польский король). Путь был труден, на пути повсюду попадались реки, через которые мы кое-как переправлялись на бесформенных лодках, сделанных из выдолбленного дерева, лошади, привязанные вожжами к корме, плыли рядом. [205]

Король выслал навстречу нам еще за два дня свои повозки, а при приближении к Риге, по его приказу, нас встретила вся знать ⁵⁷. Затем он дал понять как московскому послу, так и рижским лютеранам, насколько высоко он чтит посланников верховного первосвященника. Поссевино много беседовал с королем о сохранении мира с Москвой, об обмене военнопленными, о помощи Ливонии, о назначении в ней епископа, и об укреплении дружбы со шведским королем, к которому король согласился отправить посла, для чего и был выбран Христофор Варшевицкий ⁵⁸, от исключительного благочестия которого мы ожидаем всяческих благ.

Закончив эти дела, Поссевино отправился в Вильну, чтобы основать там по решению папы, семинарию для славян и русских, для чего тот выделил на ее содержание 1200 скуди ежегодно, В Рим мы прибыли 13 сентября вместе с московским послом.

Итак, с помощью божьей свершилось то, что эта миссия помогла прекратить кровопролитную войну, положила конец всем страхам и, наконец, заставила московитов возобновить связи не только с поляками, но, даже более того, и с самой римской церковью и заставила стремиться к истинной религии и вере.

Так как речь здесь идет о московском посольстве, не лишним будет добавить небольшое сообщение отца П. Кампани ⁵⁹.

Московия находится между Скифией и Сарматией, за истоками Дона, простирается на огромном расстоянии от Каспийского до Ледяного моря. На востоке граничит со Скифией Таврической, на Западе с Ливонией, на юге с Сарматией, на севере с Ледовитым океаном. Все пространство насчитывает не менее 1000 льё ⁶⁰. Здешний народ называется москами, или московитами, и заселяет все пространство от крайних границ Европы и Азии до последнего северного предела, где только могут жить люди. Для жителей этой страны под угрозой смерти нельзя покидать пределы Московии без разрешения князя, а пришельцы, если они проникли сюда без княжеского разрешения, оказываются как бы в вечном рабстве. Но ни послам, ни купцам других народов, которые прибыли в Московию с его разрешения, не дозволяется свободный проезд по всей стране, и, пока они находятся в Московии, они содержатся как бы под почетным арестом. Назначаются особые люди, которые следят за тем, что они делают и с кем разговаривают. И во время пребывания там наших [иезуитов] обычным было то, что они не имели возможности шага ступить из дома даже, чтобы напоить лошадь, но сами московиты приносили воду, которую пили кони, сами приводили ремесленников, в услугах которых возникала надобность, сами ночью зажигали огонь в сосуде с водой и запирали на задвижки дверь спальни.

Вообще это неприветливая страна, во многих местах она не имеет жителей, и земля там не обработана. К тому же вокруг простираются огромные пустыни и леса, не тронутые временем, с вздымающимися ввысь деревьями. Для путешественников она особенно неприветлива. На таком огромном пространстве земель иногда нельзя найти никакого постоялого двора, но, где застала ночь, там и приходится ночевать, на голом, неподготовленном месте. У кого какая пища есть, тот, по-видимому, [206] и возит ее с собой. Города встречаются редко, и жителей в них немного, построены они из дерева. Самый знаменитый из них Москва, или Московия, местопребывание царей, она дала имя и всей стране, и всему народу. От Рима находится приблизительно на расстоянии в 1000 льё.

Большая часть страны занята болотами, ее пересекают многочисленные реки, поэтому она более доступна для проезда зимой, чем летом, так как зимой вода скована морозами и по ней можно проехать даже в повозке. Хотя на реках по большей части и сделаны деревянные мосты, (все они обычно сооружаются по случаю приезда послов), однако сделаны они из грубого неотесанного материала, на них часто ломаются повозки, а путешественников это невероятно утомляет и обессиливает. Из всех рек самая большая и знаменитая — Волга, как они сами ее называют, а некоторые считают, что древние ее называли Ра. Она, пересекая всю Московию многочисленными изгибами, течет на восток через казанское и астраханское татарские царства и 72 устьями впадает в Каспийское море. По этой реке из Персии привозят одежду, затканную золотом и серебром, и дорогие ткани, которые любят московиты.

Земля плодородна, изобилует скотом, хлебом, медом. В большом почете у них соболиные меха, которые из отдаленных областей Московии вывозятся за огромную цену к нам для отделки одежды знатных людей.

Винограда они не сажают, а вино (его они называют «романией», оно встречается редко и привозится из-за границы) хранится только у самого князя, который сам распределяет его среди епископов по всей Московии для святого причастия. Пьют они пиво, приготовленное из размоченных зерен, и мед (это смесь меда и воды), а из них затем приготовляют водку, или горилку (aquam ardentem), как они ее называют, нагревают на огне и, по своему обыкновению, пьют всегда на пирах, чтобы уничтожить вздутие живота, которое вызывают местная пища и напитки. Пьянство среди простого народа карается самым суровым образом, законом запрещено продавать [водку] публично в харчевнях, что некоторым образом могло бы распространить пьянство.

Они ведут грубый образ жизни и неоприятны: садясь за стол, рук не моют, не пользуются ножами, вилками, салфетками. Пища скудна ч проста в приготовлении и постоянно одна и та же. Поэтому их пиры не знают тонких изысканных разнообразных блюд, не дающих насыщения. У московитов крепкие желудки, они любят грубую пищу и поэтому едят полусырое мясо. В особенном почете у них за столом лук и капуста. Даже тот пир, на котором присутствовал Поссевино и который был, как признавали сами московиты, роскошнейшим из всех, состоял из 30 перемен, но все они были далеко не изысканными. Хлеб они обычно приготовляют из двух сортов пшеницы, и он удивительной белизны ⁶¹. Общественных мельниц у них нет; жители, как городские, так и сельские, мелют зерно дома и дома приготовляют хлеб. Его пекут в тех же печах, которыми обогревают помещение.

Дома — деревянные, даже богатые палаты не отличаются изяществом отделки. Голые стены черны от дыма и сажи: ведь у московитов и [207] литовцев печи, в отличие от наших, не имеют труб, через которые огонь и дым безопасно удаляются через крышу, но у них он выходит через раскрытые окна и двери. Поэтому, когда они затапливают печь, в помещении набирается столько дыма (а они часто топят сырыми или влажными дровами), что там никаким образом невозможно находиться.

В их обиходе совсем нет ни врачей, ни аптекарей. Один только князь имеет при себе двух врачей, одного — итальянца, другого — фламандца ⁶².

О себе московиты имеют самое высокое мнение, остальные же народы, по их мнению, достойны презрения. Они считают, что их страна и образ жизни самые счастливые из всех. Эту свою спесь они выражают в том, что носят богатую одежду, сверкающую золотом и серебром, и меняют ее часто по нескольку раз в день, чтобы показать из тщеславия свое богатство. Поэтому сначала они не могли спокойно видеть простую суконную одежду наших отцов [иезуитов] и настаивали, чтобы те, когда пойдут представляться их государю, обязательно ее сменили, потому что, как они говорили, это одежда монашеская. На это Поссевино ответил так, что дал им понять, как высоко он чтит монахов, но отрицал, что принадлежит к их числу: по своему обычаю латинские священники не пользуются золотом и серебром для украшения одежды, но употребляют их для украшения храмов. После такого ответа московиты, прежде настаивавшие на том, чтобы мы переменили одежду, в дальнейшем перестали выражать свое недовольство, и даже стало казаться, что они отступили от своего нелепого обычая: ведь раньше они всякий раз появлялись в новой одежде, теперь же меняли ее только тогда, когда им нужно было выйти из дома.

По отношению к своему государю угождение я почтение удивительны до такой степени, что создается впечатление, что некоторые его мнения считаются чуть ли не божественными: они убеждают себя, что он всё знает, всё может, всё в его власти. У них часто употребляется выражение: «Бог и великий государь все ведает». Когда они желают кому-нибудь добра или что-нибудь настойчиво доказывают, говорят так: «Да будет счастлив наш великий государь!» Когда же при них хвалят обычаи и нравы какой-нибудь другой страны или показывают что-нибудь новое, они говорят: «Великий государь все это ведает и имеет гораздо больше этого». Ради своего царя они не отказываются ни от какой опасности и по его приказу быстро отправляются туда, откуда, они знают, никогда уже более не вернутся. Они заявляют, что всё является собственностью их государя, своим домашним имуществом и детьми они владеют по милости великого князя. Те же, кого здесь называют князьями, находятся в совершенном рабстве, большое число их князь содержит как при себе, так и в войске. И только для того, чтобы исполнить волю государя, они обычно выполняют самые незначительные поручения.

Верность и покорность этого народа делают более понятной жестокость их царей, которые вдруг приказывают убивать самых знатных людей и самого почтенного возраста или наказывать их палками как рабов. Простершись на земле, они не поднимаются до тех пор, пока наблюдающее лицо не положит конец наказанию. Они настолько привязаны [208] к князю, что не испытывают к нему никакой неприязни и не бранят за глаза; напротив, когда представляется случай, прославляют милосердие князя, пространно хваля его.

Столь большого влияния у народа государи добиваются более всего показным благочестием. Нынешний правитель Московии, Иван Васильевич, говорят, еще ночью поднимается, чтобы идти к заутрене, ежедневно бывает на дневном и вечернем богослужениях. Говорят, что, когда его спросили об этом, он ответил; «Разве мы непорочнее Давида? Почему же нам не вставать по ночам к заутрене для покаяния перед господом, не орошать слезами наше ложе, не смешивать хлеб с пеплом, питье со слезами?» Кроме того, ежедневно он кормит около 200 бедняков, которым каждое утро дает по деньге (это четверть денария), а к вечеру дает по два ковша пива. Все это настолько застилает глаза народу, что он либо совсем не видит пороков своих правителей, либо прощает их и истолковывает в лучшую сторону.

За женщинами у них самый строгий надзор. Знатным замужним женщинам очень редко, восемь или самое большее десять раз в году, в самые большие праздники разрешается ходить в церковь, в эти дни к ним присоединяются и девицы, а остальное время на народе они не показываются.

Летоисчисление московиты ведут от самого сотворения мира. Нынешний год, от рождества Христова 1582, они считают 7091 от сотворения мира. Начало года у них 1 сентября. Этот день они отмечают всеобщим весельем и всяческими развлечениями. На площади воздвигается помост, на который поднимаются митрополит и великий князь, и возвещают оттуда об окончании года. Митрополит, по обычаю, святит воду и этой водой кропит князя и стоящий вокруг народ, осенняя крестом как самого князя, так и его сыновей, молится об их долгой и счастливой жизни, а народ в это время громко кричит: «Великому государю нашему и детям его многая лета!» Все радостно поздравляют друг друга, желая каждому долгой жизни.

Еще около 500 лет назад московиты следовали нечестивому языческому поклонению богам. Христианскую религию получили они от греков в княжение Владимира, в то самое время, когда греки нечестиво отделились от латинской церкви. По этой причине из благодарности московский князь ежегодно посылает константинопольскому патриарху 500 золотых. Поэтому получилось так, что, восприняв христианскую веру от греков, они впитали также и их заблуждения, и очень многих из этих заблуждений они держатся в богопочитании до сих пор. Так, они неправильно считают, что святой дух, третья часть святой троицы, исходит лишь от бога-отца, что бог-сын располагается с правой стороны от бога-отца, а святой дух — с левой. Поэтому московиты, крестясь, говорят: «Во имя отца» — прикасаясь правой рукой ко лбу, затем, перенеся руку к правому плечу, говорят: «и сына», а затем к левому: «и святого духа». Затем они утверждают, что три ангела, явившиеся Аврааму, о чем мы читаем в писании, являют собой изображение троицы: посередине бог-отец, а с обеих сторон — бог-сын справа, святой дух — слева. Святейшее причастие совершают квасным хлебом, смешав в чаше хлеб со св. кровью, и ложками дают народу. К латинской [209] церкви относятся с гораздо большей неприязнью, чем к греческой. Среди них не услышишь поношения бога или святых, однако слова «латинская вера» — у них самое сильное проклятие для врагов. Правдоподобно, что это и многое другое московиты вначале получили от греков, а затем пренебрежение и невежество в церковных делах, как это бывает, принесли еще больше ошибок.

В Московии нет ни одной гимназии, в которой юношество обучалось бы свободным наукам, также нет и ученых богословов, которые просвещали бы народ проповедями. У московитов чрезвычайно ученым считается тот, кто знает славянские буквы. Молитву господню знают очень немногие, а символ апостольский, десять заповедей и богородицу знают чрезвычайно редко. Между тем, понятие о христианской религии каждый получает только дома, где с младенчества впитывает его с молоком матери. Новый и Ветхий завет почитают с самым религиозным чувством до такой степени, что не позволяют себе коснуться его, не осенив себя перед этим крестом. Они считают, что было четыре вселенских собора по числу евангелий ⁶³.

У них есть много греческих и латинских сочинений отцов церкви в переводе на русский язык: сочинения папы Григория, причисленного к святым, Василия Великого, Хризостома, Дамаскина и других, гомилии которых в наиболее торжественные праздники читаются народу с амвона. Среди чудотворцев они больше всего чтут Николая Мирликийского, икона которого в городе Можайске, говорят, совершила множество чудес. Кроме тех чудотворцев, которых почитает латинская церковь, московиты имеют мучеников, епископов и монахов всякого возраста, которые, как они хвастаются, вознеслись на небеса, тела же их в неприкосновенности оберегают с величайшим благоговением; они убеждены, что с их помощью происходит многое, превышающее силы человеческие. Однако когда в Новгороде, по просьбе Поссевино, архиепископ ⁶⁴ показал ему гробницу князя Владимира, который впервые приобщил русских к христианской вере ⁶⁵, и некоего Никифора, известного, по их словам, чудесами, то Поссевино, насколько он мог судить (ведь ему едва разрешили взглянуть), обнаружил не настоящие тела, а деревянные фигуры, одетые в платье и раскрашенные.

Святых они почитают тех же, что и мы, но в другие дни ежегодными богослужениями. День святой троицы они празднуют на второй день пятидесятницы, в этот день они украшают храмы ветвями и листьями, священник же произносит 36 длиннейших молитв, в то время как народ слушает их, простершись на земле и припав лбом к полу. День всех святых приходится у них на середину четырехдесятницы. 1 ноября они отмечают день Козьмы и Дамиана, 8 ноября — день Михаила Архангела, 13-го — день святого Филиппа, 16 ноября — святого Матвея Апостола. В мае месяце два дня поминают умерших, этот праздник называется «поминанье душ». На могилах зажигают множество свечей и факелов, затем священник с ладаном и молитвой обходит могилы и разбрасывает кутью (которую готовят из меда, пшеничной муки и воды), часть ее отведывают священник и остальные присутствующие. Родственники умерших на могилы кладут хлеб и различные кушанья, половину которых берет себе священник, а остальную часть [210] раздают слугам и беднякам. Более состоятельные для бедняков и, конечно, для священников, устраивают пир. Все это тем более удивительно, что московиты, следуя за греками, не признают чистилища, где души благочестивых людей пребывают до тех пор, пока не очистятся огнем и, свободные от грехов, не вознесутся на небо. В том же месяце в день Константина и Елены у них бывает очень долгое молебствие, когда освящают весь город. При этом присутствует и князь, который, спустя некоторое время, возвращается домой. Вербное воскресенье они отмечают особой церемонией: митрополит садится на коня, покрытого ковром, которого за повод ведет князь, и если не он, то его сын или самый знатный боярин. Навстречу им идет много народа с повозками, на которых находятся дети, поющие псалмы, а сами повозки украшены ветками деревьев, увешанными всякого рода плодами, которые можно найти в это время года. В таком порядке в сопровождении толпы народа они торжественно продвигаются к церкви, где и совершается богослужение. За эту услугу, когда он ведет митрополита, князь (присутствовал ли он сам или присылал кого-нибудь взамен себя) получает от него около 100 рублей, то есть около 200 скуди. Но довольно об этом. У них много иных праздников, посвященных святым, и они приходятся на другие месяцы и дни и при этом сопровождаются другими церемониями по сравнению с нашими.

В праздничные дни московиты не освобождаются от занятий в телесного труда, они считают, что в эти дни запрещается не труд, а греховные поступки. По крайней мере, по их словам, почитание. праздничных дней пошло от иностранных обычаев и восходит, к иудеям, а ведь их обряды у них запрещены. Прекращение работы подобает богатым и духовным лицам, бедные же, так как они живут одним днем, не могуг прекратить работу. Таким образом, всегда, будь это день Пасхи или. Рождества, они трудятся. Исключение составляет только день Благовещенья, который они очень чтут и считают священным.

Уважение к иконам у них чрезвычайно велико, и им они жертвуют из чувства благочестия или по обету золотые монеты, кресты, свечи и другие небольшие дары. Но особое уважение воздается кресту господа; нашего Христа. Куда ни посмотришь, везде: на перекрестках дорог, над. дверями и крышами храмов — видны многочисленные его изображения. Увидя их издали, склонив голову, они крестятся (а это принято у московитов, колен же в таких случаях они не преклоняют), если же оказываются поблизости от него, из почтения сходят с коней. И более всего характеризует благочестие народа то, что, начиная всякое дело, они_: осеняют себя крестом. Мы заметили, когда были в Старице, что строители стен, возводившие крепость, начинали работу не раньше, чем повернувшись к крестам, воздвигнутым на храмах, чтили их должным образом. Войдя в дом, они сначала, по обычаю, крестятся на крест или: икону (а их принято помещать во всех домах на самом почетном месте) и только потом приветствуют остальных. Если же случайно не окажется ни креста, ни иконы, то они не крестятся и не кладут поклона, чтобы не казалось, что этот почёт воздается стенам. Часто случалось, что мы, садясь за стол, по своему обычаю, благославляли трапезу, а приставы подходили к окнам, откуда был виден какой-нибудь крест, или хотя бы [211] достав крест, который они носили с собой (а все московиты, и знатные, и низкого происхождения, по своему обычаю, носят его на шее), воздавали ему должное почитание и молитвы. Если же не было ни одной иконы, они совсем не произносили молитв и говорили, что, как только попадется икона, они очистят себя молитвой. У них нет обычая осенять знаком креста пищу, напротив, они осеняют им себя. Так же, если они протягивают что-нибудь, что имеет отношение к светскому обиходу, то крестят это, если же оно относится к церковному, то из религиозного чувства прикасаются ко лбу и вискам.

Обычая обмениваться поцелуями у них вообще нет. Лики святых они пишут с исключительной скромностью и строгостью, гнушаясь тех икон, которые лишены славянской надписи, и тех, на которых есть непристойное изображение обнаженных частей тела. А ведь это может служить известным упреком нашим живописцам, которые, чтобы показать свое искусство, на картинах до предела обнажают грудь, ноги и прочие части тела, и скорее пишут легкомысленные, чем святые, картины ⁶⁶.

Московиты имеют твердо установленное время постов, когда они воздерживаются от мясного и молочного. Первый их пост, по латинскому обычаю четырехдесятница, которую они начинают после шестидесятницы, тогда они не употребляют мяса. Во время пятидесятницы они не едят даже ни яиц, ни молока, затем от Троицына дня (а он, как уже было сказано празднуется на второй день после пятидесятницы) и до дней св. апостолов Петра и Павла, затем от 1 августа, а этот день считается у них днем св. Петра, до Успеньева дня.

Наконец, пост, начало которого приходится на 13 ноября (то есть, как я уже говорил, день св. Филиппа), длится до рождества. И в течение недели, в среду и пятницу, так же как и в день усекновения главы Иоанна Крестителя и в день воздвижения креста, они не употребляют мясного и молочного. Исключение составляют пасхальная неделя и время между рождеством и богоявлением, в это время они питаются мясом всю неделю. Между прочим, они не признают никаких канунов праздников, не признают и 4-х времен года. Но даже в те самые дни, когда они постятся, они не соблюдают истинного и законного порядка поста. Ведь они не употребляют только мяса и молока, но считают, что в течение дня могут принимать пищи, кто сколько захочет. Однако, когда они готовятся принять причастие (а это они делают каждый по своему усмотрению, так как у московитов по поводу этого нет никакого закона), понедельник, среду и пятницу они проводят безо всякой еды, во вторник и четверг принимают пищу только раз в день, затем, исповедовавшись священнику в грехах, наконец, в субботу вкушают тела Христова.

По всей Московии насчитывается огромное количество монастырей, так что в двух городах, Москве и Новгороде, можно насчитать 144 монашеские общины. Одну из них, расположенную на берегу Днепра, мы посетили. К храму ведут ступени, в помещении при входе помещаются кухня и трапезная, тесно заставленная низкими столами, за которые садятся только с одной стороны. К обширному двору примыкают многочисленные кельи, находящиеся друг от друга на определенном [212] расстоянии, впрочем, закопченные и грязные. В них нет ни кровати, ни стола, ни стульев, только лишь скамья, прикрепленная к стене печи, ею они пользуются и как столом, и как кроватью.

В этих общинах большое количество монахов: в одной 100, в другой 200, в третьей 300. Говорят, в Троицком монастыре в 20 льё от Москвы живет 350 монахов. Однако все они настолько погружены в дремучее невежество, что даже не знают, какого устава придерживаются. На вопрос, что они произносят во время молитвы, они ответили: «Господи Иисусе Христе сыне божий, помилуй нас» (в этих местах не в употреблении мысленная молитва). Эту молитву они произносят определенное число раз, перебирая четки, сделанные на манер нашего розария. Что касается материального образа жизни, то он не отличается от образа жизни наших монахов. Пища у них самая скудная, состоит из соли, хлеба и рыбы, которую они сами и ловят. Равным образом им предписано и безбрачие. Многие из монахов, по обычаю, часто отправляются к соседним народам, чтобы проповедовать им евангелие. Московиты некоторых из них, погибших за религию в Скифии и Татарии, чтут как мучеников.

Епископы выбираются из монахов, и им, как и монахам, совершенно запрещены мясная пища и брак. Выбирает их князь, посвящают два или три епископа. Храмы почитают самым строгим образом до такой степени, что не разрешают входить в них тем, кого, хотя бы во сне, посетили сладострастные видения.

Храмы строятся в форме креста, как бы с двумя крыльями, выдающимися с обеих сторон, что мы наблюдаем в древних храмах. Их обычно называют «ковчегами». В середине храма стена отделяет духовенство от публики. Передняя часть этой стены имеет две двери; из них та, что называется «царской», открывается только во время богослужения, когда выносят хлеб, приготовленный для освящения. В алтарь не разрешается входить никому, кроме духовных лиц; там, вдали от мирских взглядов, совершается святое таинство. Все пространство между дверями покрыто иконами с изображением святых. В храмах нет ни кафедры, ни органа. Однако у них есть мальчики, обученные пению, которые мелодичными голосами поют во время богослужения. Духовные лица все время стоят и, чередуясь друг с другом, читают молитвы. Входя в храм, московиты колен не преклоняют, но опускают голову и плечи и часто крестятся. Святую воду хранят только в храме, однако дают ее как испытанное средство больным для питья.

Все это, возлюбленные братья и отцы, я хотел сообщить вам не только из повиновения верховному первосвященнику, но и для того, чтобы показать, что эти люди отнюдь не католики, и чтобы тем усерднее вы молились за них, ведь скорее будут достойны сожаления те, до кого еще никогда не доходил светоч истинной католической веры, чем те, кто по своей воле и сознательно отошел от нее.

Комментарии

1 См. прим. 17 к I книге «Московии».

2 11, 16 и 18 апреля 1581 г. См.: Possevini A. Missio Moscovitica. Paris, 1882, P. 92.

3 Августин Барбариго. — Там же.

4 Эрцгерцог Карл, сын императора Фердинанда I. — Там же.

5 Герцогиня Мария, супруга Карла, дочь герцога баварского Альберта V. — Там же

6 30 апреля 1581 г. — Там же.

7 См. прим. 26 к I книге «Московии».

8 Рудольф. II.

9 Имеется в виду Джерино. См.: Possevini A. Missio Moscovitica, p. 92.

10 Епископ вроцлавский Мартин Герстман. — Там же.

11 Датированные 12 мая 1581 г. См.: Коялович М. О. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени. Спб 1867, с. 208. Далее — Коялович М. О. Указ. соч.

12 См. прим. 36 к «Письмам».

13 Ян Замойский. — Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию (осада Пскова). Пер. О. Милевского. Псков, 1882, с. 24. Далее — Дневник последнего похода...

14 Христофор (Кшыштоф) Дзержек.

15 От 29 июня. Дзержек прибыл к королю в Полоцк 15 июля. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 275—277.

16 19 и 29 июля. — Дневник последнего похода., с. 47.

17 См. прим. 18 к «Письмам».

18 Смоленский воевода Данила Андреевич Ногтев. — ПДС, т. X, с. 54—55.

19 «Странное», с точки зрения Поссевино, поведение русских приставов объясняется на самом деле приказами из Старицы. Иван IV несколько раз переносил день прибытия посольства в Старицу, о чем писал приставу Залешенину Волохову, который и действовал в соответствии с этими приказами. См.: Лихачев Н. П. Дело о приезде Поссевина. Спб., 1903. Материалы, с. XX—XXII.

20 «... а с иноходцем к папину послу навстречу послал от себя государь Елизарья Благово». — ПДС, т. X, с. 68.

21 Стольник Иван Данилович Вельский. — ПДС, т. X, с. 64.

22 Неверное истолкование выражения «хлеб да соль» и легенда об изгнания беса не имеют ни фольклорного, ни литературного основания.

23 Окольничий Степан Васильевич Годунов. — ПДС, т. X, с. 72.

24 Дьяк Афанасий Демьянов. — ПДС, т. X, с .73.

25 См.: прим. 8 к «Письмам».

26 Мария Нагая.

27 Переговоры с Поссевино вели: Василий Григорьевич Зюзин, Роман Михайлович Пивов, дьяки — Андрей Щелкалов (его Поссевино называет «канцеллярий», канцлер), Афанасий Демьянов и Иван Стрешнев. — ПДС, т. X, с. 74.

28 Князья Федор и Василий Ивановичи Мстиславские. — ПДС, т. X, с. 80.

29 Русскими источниками этот эпизод не подтверждается.

30 От 19 мая 1581 г. — ПДС, т. I, с. 818—821.

31 От 15 марта 1581 г. — ПДС, т. X, с. 80—85.

32 Иоганна Эйлофа. См. прим. 18 к I книге «Московии».

33 См. прим. 36 к II книге «Московии».

34 Паоло Кампани.

35 Стефан Дреноцкий и Микель Мориено.

36 От 2 августа 1581 г. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 287, 328.

37 Русские копии документов, касающихся переговоров в Старице, не сохранились. По славам Пирлинга, в Ватиканском архиве в отделе «Германия, 93» находятся только немецкие переводы и резюме на латинском языке следующих документов: письма Ивана IV папе Григорию XIII, опасной грамоты для венецианских купцов и письма царевича Ивана Ивановича Григорию XIII. См.: Роssevini A. Missio Moscovitica, p. 96.

38 См. прим. 18 к «Письмам».

39 «Ночью шел снег и потом сильно заморозило, палатки наши не приспособлены к этому, морозы усиливаются, пехотинцы гибнут от холода...» — Дневний последнего похода.., с. 149—150.

40 15 декабря 1581 г.

41 Михаил Гарабурда. См.: Немировский Е. Л. Иван Федоров в Белоруссия. М., 1979, с. 67—68.

42 14 февраля. — ПДС, т. X, с. 259.

43 ПДС, т. X, с. 351—374.

44 21, 23 февраля и 4 марта 1582 г.

45 См. прим. 51 к II книге «Московии».

46 См. прим. 18 к I книге «Московии».

47 Ср.: Горсей Д. Записки о Московии XVI в. Спб., 1909, с. 42—43.

48 Historiae Ruthenicae scriptores exteri saeculi XVI, v. II. Berl.—Petr., 1842, p. 326—330. 

49 В русскихисточниках упоминается о 25 итальянцахи испанцах. — ПДС, г. Х, с. 316.

50 ПДС, т. X, с. 328.

51 Там же.

52 См. прим. 50 к II книге «Московии».

53 См. прим. 70 к II книге «Московии».

54 Имеется в виду известный польский историк Александр Гваньини. Комендантом Витебска был с 1569 по 1587 г. См. прим. 99 к II книге «Московии».

55 Феофан Богдан Рипинский, полоцкий архиепископ; управлял несколькими монастырями в могилевской и Мстиславской епархиях, причем отдавал эти монастыри в аренду и получал оттуда довольно большие доходы. См.: Макарий. История русской церкви, т. IX. Спб., 1879, с. 393, 440, 441.

56 В Браунсберге (Восточная Пруссия) в 1565 г. кардиналом Станиславом Гозиушем была основана первая в восточных областях иезуитская коллегия; в 1578 г. Поссевино во время поездки в Швецию основал здесь семинарию для неимущих учеников.

57 24 марта 1582 г.

58 Христофор (Кшыштоф) Варшевицкий. См. прим. 88 к «Письмам».

59 Публикацию этого источника см.: Вестн. МГУ. Серия X. История, 1969, № 6, с. 80—85.

60 leuca — льё = около 4,5 км.

61 Кампани называет эти сорта «triticum» и «siligo».

62 См. прим. 18 к I книге «Московии».

63 Неверно. Русская церковь признавала семь вселенских соборов. См. например: ПДС, т. X, с. 360.

64 Архиепископ Александр; с. 1589 г. — митрополит.

65 Ошибка Поссевино. Ему показали мощи не киевского князя Владимира, а князя Владимира Ярославича, умершего в 1052 г.

66 Во время пребывания в Италии посольства Якова Молвянинова (сентябрь 1582 г.) Поссевино приказал перед приходом русских в Ватикане и Бельведере закрыть статуи Афродиты и Клеопатры простынями и завесить стены с фресками Фра Анжелико коврами. — Pierling P. La Russie et le SaintSiege, v. II. Paris, 1897, p. 202.