ПОСОЛЬСТВО ВАН БРЕДЕРОДЕ, БАССА И ИОАКИМИ В РОССИЮ И ИХ ДОНЕСЕНИЕ ГЕНЕРАЛЬНЫМ ШТАТАМ
ПОСОЛЬСТВО ВАН БРЕДЕРОДЕ, БАССА И ИОАКИМИ В РОССИЮ И ИХ ДОНЕСЕНИЕ ГЕНЕРАЛЬНЫМ ШТАТАМ. Оп..: Вестник Европы. — 1868. — Т. 1. — Кн. 1.-с. 240—255 ; Т. 2. — Кн. 4. — С. 718—762; Т. 4. — Кн. 8. — С. 767—796. Текст воспроизведен по переизданию: Проезжая по Московии. М. Международные отношения. 1991. Комментарий, видимо, Николая Михайловича Рогожина.
Содержание журнала нидерландских посланников Рейнгоута ван Бредероде, Дидериха Басса и Альберта Иоакими связано с одним из сложнейших периодов истории нашей Родины. Начало XVII в. — период восстановления дипломатических [16] отношений, прерванных в годы Смуты. В 1613— 1616 гг, правительство Романовых отправило в разные страны серию посольств. Главы посольств должны были оповестить правителей государств об окончании Смуты, восшествии на престол Михаила Романова и просить дипломатической, денежной и военной помощи против агрессивных намерений Польши и Швеции. Одним из посланников стал И. Г. Кондырев, отправившийся во Францию и Голландию в 1615 г. После заключения союзного договора между Голландией и Швецией 10 мая 1614 г. король Густав Альдоф обратился, правда, под определенным нажимом со стороны Англии, к голландским Генеральным штатам с просьбой оказать содействие при заключении мира с Россией и послать туда своих послов. Генеральные штаты ответили, что они готовы выступить посредниками в мирных переговорах Швеции и России, принимая во внимание свои интересы в развитии торговли и судоходства. Публикуемый отчет — яркое свидетельство деятельности ван Бредероде и его товарищей. Это, можно сказать, одна из первых дипломатических миссий Москвы со страной, которую уже внук царя Михаила Федоровича, Петр I, изберет своей школой и образцом и где он будет работать как простой плотник на судоверфи. Среди всех отчетов иностранных дипломатов документация голландских резидентов в России отличается определенной направленностью. Перед послами не ставили задач политического и дипломатического характера. Они должны были получить все подробности о быте страны, ее производительности, степени просвещения, чтобы на основании этих данных более сознательно вести с Россией торговые дела. До Смутного времени большинство стран Западной Европы вступали в отношения с Россией с одной лишь целью: извлечь как можно больше выгод. Польша, Швеция, Англия, Ганза покушались на независимость России, в то время как Голландия не могла и думать о захвате русского Севера, Новгорода или Пскова. Кроме того, протестантское вероисповедание голландцев не представляло такой опасности и не вызывало такого неприятия, как католичество Польши. Первые посланники приехали в Россию с официальной целью — содействовать замирению ее со Швецией. О значении, которое придавали этой миссии Генеральные штаты, говорит состав ее участников. Глава посольства ван Бредероде — представитель старинного дворянского рода. Он родился в 1567 г. и во время назначения посланником в Россию состоял председателем [17] Верховного совета, то есть высшей судебной инстанции Голландии. Второй посланник — А. Иоакими — принадлежал к числу самых выдающихся представителей голландской дипломатии. В 1610 и 1624 гг. был послан с дипломатическими поручениями в Англию, в 1621 г. — в Германию, с 1627 г. в течение 22 лет был постоянным представителем Голландии в Лондоне. Третий член посольства — Д. Басс — был доктором права и бургомистром Амстердама. В 1610 г. он исполнял дипломатическую миссию в Дании, в 1622 г. — в Англии. Составленный ими отчет о посольстве представляет собой правдивый и объективный рассказ просвещенных людей, которые старались отнестись к своим задачам максимально беспристрастно. Деятельность послов в России можно разделить на два периода, из которых первый занимает время от их приезда до начала переговоров, второй — от начала переговоров до отъезда посланников. Что касается первого периода, то им пришлось почти целый месяц провести среди споров шведов с русскими из-за недоразумений дипломатического церемониала относительно титулов государей, места переговоров, форм совершения присяги, целования креста и т. п. Ван Бредероде по мере возможности содействовал устранению этих недоразумений, «...чтобы не терять в пустых спорах времени и не откладывать переговоров». В качестве английского посредника в переговорах участвовал известный в нашей истории агент, посол Джон Мерик, по русским источникам Иван Ульянов, который весьма ревностно относился к деятельности ван Бредероде, опасаясь потерять свой авторитет у русских. С самого начала переговоров голландские посланники сообща с Джоном Мериком приложили все старания, чтобы согласовать несоразмерные требования русских и шведских уполномоченных. Русские требовали, чтобы им возвратили все города, занятые шведами в России, и возместили убытки в размере 3 млн. рублей, а за то, что предыдущие договоры и союзы были, по их мнению, нарушены Швецией, они настаивали на возвращении всех городов и крепостей Лифляндии. Уполномоченные Швеции желали не менее как всего Российского государства и признания русскими царем одного из сыновей короля Карла IX. Видя, что личные сношения между обеими партиями не дают желаемого результата, посредники 17 января 1616 г. решили сначала выслушать обе стороны отдельно, а затем вместе. Русские заявили, что они в крайнем случае [18] согласны утвердить Тевзинский договор 1595 г., а из условий Выборгского договора исполнить пункт об уступке Кексольма и заплатить еще 100 тыс. рублей за возвращение всех российских городов. Но шведы на это тоже не согласились. Наконец после нескольких совещаний с посредниками уполномоченные обеих сторон решили записать все спорные пункты и отправить трактат в Москву царю для отзыва. Редакцию проекта русско-шведского мирного договора посредники окончили 10 февраля. Главное место в проекте занимали три условия относительно возвращения русских городов и земель, занятых шведами, которые предложили царю на выбор. Первое: шведский король должен вернуть России Великий Новгород, Старую Русу, Порхов, Гдов, Ивангород, Ям, Копорье, Ладогу и Нотебург (Орешек) с принадлежащими им землями. Кроме того, король должен отказаться от всех притязаний на Московское государство и Новгородскую область. Царь же, со своей стороны, обязан был уплатить королю 2 млн. рублей. Второе предложение: король должен уступить России Новгород, Старую Русу, Порхов, Гдов, Ладогу с Сумерской волостью и принадлежащие им земли и отказаться от всех притязаний на Россию. Царь же обязуется отдать королю Ивангород, Ям, Копорье и Нотебург со всеми их землями и уплатить королю 150 тыс. рублей. Третье предложение: король должен возвратить царю Новгород, Старую Русу, Порхов, Гдов, Ладогу и принадлежащие им земли. За это царь должен уступить королю Ивангород с Сумерской волостью, Ям, Копорье, Нотебург и уплатить 100 тыс. рублей. Когда проект был готов, русские просили не отсылать царю весь договор, а только три предложения о возвращении городов, поскольку остальное они уполномочены подписывать сами. Шведы были не против, и 14 февраля сын главы посольства капитан Николай ван Бредероде выехал в Москву в сопровождении Ричарда Свифта, секретаря английского посла, с упомянутыми тремя предложениями и письмами посредников к царю. Голландские послы обратились также к шведскому королю с письмом, в котором просили eго смягчить свои условия. В конце февраля шведские уполномоченные заявили, что у них осталось очень мало съестных припасов, что срок, к которому, по словам русских, можно было ожидать ответа из Москвы, уже истек и что они готовятся к отъезду обратно в Новгород. Тогда князь Данило Иванович Мезецкий [19] попросил ван Бредероде уговорить шведов подождать царского ответа и отложить поездку, «дабы царь не лишил их милости своей». Несмотря на уговоры, шведские уполномоченные настаивали на отъезде. Тогда русские, обратившись к ним вновь через голландских посредников, предложили заключить перемирие на определенный срок, с тем чтобы в течение этого же года был назначен другой посольский съезд. Было высказано также пожелание, чтобы после заключения перемирия один из голландских посланников поехал вместе с Мериком в Москву. Но английский посол просил прекратить все дальнейшие переговоры об этом. Наконец шведы согласились на перемирие, и 22 февраля обе партии составили и подписали соответствующие акты, в которых срок перемирия был определен до 31 мая того же года. После назначенного срока послы должны были съехаться снова между Ладогой и Тихвином. Английский и голландский послы приложили к актам свои подписи и родовые печати, утвердили и укрепили их. После этого голландцы, простившись с русским и английским послами, выехали в Романов, а оттуда в Новгород. Вскоре их догнал капитан Николай ван Бредероде с грамотами царя и членов царской думы. 17 марта посланники оставили Новгород и через Ям, Нарву и Ревель 28 мая прибыли в Стокгольм, потратив много времени, ожидая открытия судоходства. 11 июня состоялась аудиенция голландских посредников у короля. Они доложили королю обо всем, что происходило во время переговоров в Дидерине, представили истинное положение дел и просили его уменьшить требуемую в первом предложении сумму денег и смягчить условия двух других предложений. 22 июня посланникам был вручен ответ короля, в котором он высказывал им искреннюю благодарность за деятельное участие в переговорах и заявлял, что не позволит своим уполномоченным участвовать в дальнейших переговорах, пока русские не примут одно из трех предложенных условий. Комиссары короля вместе с ответом поднесли каждому из посланников по золотой цепи с портретом короля и проводили их во дворец, где они имели честь откланяться. Здесь король Густав II Адольф обратился к каждому с лестными словами и наградил Бредероде потомственным титулом и званием барона Везенбергского. Басса король даровал потомственным дворянством и лично возвел его в рыцари. Родовой герб Иоакими был украшен новой эмблемой: золотым грифом на синем поле. [20] Получив ответ короля, посланники уведомили царя о тех условиях, которые поставил Густав Адольф, и заявили, что они теперь считают свое участие в переговорах не столь обязательным. Подобное же письмо они отправили и Джону Мерику, а 24 июня отплыли из Стокгольма в Любек. На последующие предложения царя, князя Мезец-кого и других русских уполномоченных участвовать в дальнейших переговорах послы ответили отказом, так как не принимали на себя ранее подобных обязательств. Мирный договор между Россией и Швецией был, как известно, подписан 27 февраля 1617 г. при посредничестве одного только Дж. Мерика.
Журнал нидерландских посланников Рейнгоута ван Бредероде, Дидериха Басса и Альберта Иоакими об их посольстве в Швецию и Россию в 1615 и 1616 годах. Представлен 17 октября 1616 г. Письменный рапорт, поданный высокомощным господам Генеральным штатам 1 Соединенных Нидерландов благородными, владетельными и высокоучеными господами Рейнгоутом ван Бредероде, бароном Везенбергским, кавалером, владетелем в Веенгуйзене, Спанбруке, Оостгуйзене, Этерсеме, Гобреде, Саардаме, Квадейке и пр., председателем Верховного совета Голландии, Зеландии и Вест-фрисландии; Дидерихом Бассом, кавалером, бургомистром города Амстердам; Альбертом Иоакими, кавалером, владетелем Остендским в Гудекенскерке и пр., о посольстве, предпринятом по приказанию их мощностей к светлейшему и могущественному королю и государю Густаву Адольфу 2, королю шведов, готфов и вендов 3 и проч., королю и наследному князю, великому герцогу Эстляндскому и Вестманландскому и проч., и проч., в годах 1615 и 1616, а потом в Россию для заключения мира между упомянутым королевским величеством и светлейшим могущественным князем, великим господином, царем и великим князем (далее – в.к.) Михаилом Федоровичем 4, самодержцем всероссийским. (Публикаторы 1868 г. опускают текст данной инструкции, составленной, по их словам, «в самых общих выражениях».) Высокие и могущественные господа Генеральные штаты Соединенных Нидерландов! [209] После того как вашим державнейшим властям (далее – в.д.в) угодно было нам, трем нижеподписавшимся, поручить посольство к его величеству (далее – е.в.) королю шведскому и потом в Россию для присутствования при переговорах между помянутым королем и в. к. московским и для способствования заключению мира, следуя вышеизложенным инструкциям, которые нам, Рейнгоуту ван Бредероде и Альберту Иоакими, вручены были 21 августа 1615 г. вместе с различными грамотами в. д. в. и светлейшего, высокородного князя и владетеля Морица, принца Оранского, графа Нассауского, Катценэльнбогенского, Вианденского, Дицского etc., — мы отправились 25 того же месяца в Амстердам, сперва тщательно и надлежащим образом постаравшись увериться в основательности известий, полученных за несколько дней перед сим в Гааге из Кельна о том, что вышепоименованный великий князь бежал из Москвы к татарам, вследствие чего съезд для заключения мира будто бы не состоялся и путешествие наше делалось таким образом бесполезным. Но узнав, что купцы, ведущие восточную торговлю, не получали подобного известия, мы, окончив дела в Амстердаме, которые могли служить успеху нашего путешествия, отправились в путь на другой день и к вечеру приехали в Меденблик. Господа бургомистры и советники Амстердама дали нам во все время нашего присутствия в сем городе в честь в. д. в. готовое содержание, которым мы также пользовались 27 числа в Горне и Меденблике утром и в полдень. 28 утром мы отплыли при слабом ветре из Меденблика на остров Фли. Штиль с обеда на вечер обратился в сильный шторм с запада и юго-запада с молнией и громом; многие суда были выброшены на мель, а некоторые даже погибли на глазах наших. Мы отделались лишь потерей одного якоря и в воскресенье, 30, перед обедом, когда утихла погода, переехали на военный корабль, который для нас был назначен и которым командовал капитан Симон Квирейнс Робель. Мы тотчас спросили конвойных людей, не имеют ли они какого-либо известия о том, что великий князь покинул Москву. Так как они нам объявили, что не получали подобного известия, то мы решились тотчас же отправиться, пользуясь приливом, о чем мы в тот же день и донесли в. д. в.; но прилив наступил прежде, чем капитан успел вполне приготовиться к отходу, а затем [210] поднялся ветер противный; мы должны были дожидаться попутного ветра. В четверг 3 сентября ночью подул ветер с юга, и мы около обеда подняли паруса, о чем уведомили в. д. в. в тот же день. Прибыли в воскресенье 6 сентября после обеда в Орезунд. Проезжая мимо замка Кроненбург у Эльзенера, мы приказали капитану спустить флаг с мачты и марсель. Мы сделали 6 салютных выстрелов, на это нам отвечали из замка 3 выстрелами по приказанию, данному по сему предмету королем датским 5 перед его отъездом, как нам сказал Исаак Питерс. Его величество за 8 или 9 дней перед сим отправился с малочисленной свитой к герцогу Брауншвейгскому. Тотчас по приезде мы дали знать таможне, кем мы посланы и что мы намерены немедленно отправиться далее, потому что не застали его величества, которому в противном случае засвидетельствовали бы почтение по приказанию в. д. в. Начальник таможни на это ответил, что не может согласиться на наш отъезд и что мы хорошо сделаем, если пошлем кого-нибудь из нашей свиты в Копенгаген, где находились советники короля, чтобы получить позволение на отъезд; это мы нашли неудобным, боясь унизить достоинство Генеральных штатов; но узнав, что принц датский Фридрих, старший сын короля, находился со своим двором в означенном замке Кроненбург, предпочли просить аудиенции у его высочества, чтобы ему поклониться. Аудиенция была назначена нам на другой день в обед через одного из служителей его высочества. Мы сошли с корабля со свитой и были встречены у самого входа в замок королевскими гофмейстером, шталмейстером и капитаном телохранителей. Нас проводили мимо гарнизона замка и гауптвахты короля до самой комнаты принца, которого мы нашли стоящим посреди комнаты с открытой головой. Когда мы подходили к его высочеству, то он сделал несколько шагов к нам навстречу. Поклонившись и пожелав ему всякого благополучия, уверив его в благорасположении Генеральных штатов и предложив ему наши услуги, мы уведомили его высочество о причине нашего путешествия и поручении просить аудиенции у короля, если б его величество не был в отсутствии. При этом мы изъявили его высочеству желание, чтобы он был расположен к Нидерландскому государству, прося его в то же время доложить его величеству королю, отцу его, нашу просьбу не оставить своим благорасположением [211] государство наше, подданных оного и нас самих. Его высочество через наставника своего поблагодарил нас за посещение, обещал нам исполнить нашу просьбу и пожелал счастливого пути и успешного окончания нашего посольства. Его высочеству было тогда 12 с половиной лет; он для лет своих был высокого роста и хорошего телосложения. Когда мы уходили, нас сопровождали те же господа, которые нас проводили наверх; нас почтили 3 выстрелами из пушек, также и ружейными салютами. Кроме того, принц приказал поставить на свой счет наши расходы в гостинице, в которой мы остановились. Мы написали также письмо к г. Христиану фризу, канцлеру короля. (Текст письма как «не относящийся к делу русского посольства» опущен в публикации 1868 г.) Мы в тот же день известили в. д. в. о вышесказанном письме и о том, что мы представлялись принцу датскому. Мы уведомили его также и о том, что король шведский, как нам говорили, был тогда под Псковом и что уже толкуют о заключении мира между е. в. и в. к. московским при посредничестве посла е. в. короля Великобритании 6; что за день перед прибытием нашим датскими военными судами были приведены два бискайских судна 7, захваченные на северном берегу Норвегии за рыбную ловлю без предварительного на то согласия датского короля, и что эти датские военные корабли крейсировали около Шпицбергена с целью захватить по возможности суда, занимающиеся китовым ловом. Нам сказали, что датчане на 10-й день после отплытия от Нордкапа достигли Шпицбергена, который, по их мнению, составляет часть Гренландии, и что другие, занимающиеся там этим промыслом с голландцами, предложили датчанам соединиться с ними, чтобы выгнать или захватить наши суда, но датчане ответили, что они не имеют приказания с кем-либо соглашаться по этому предмету. Ночью с 7 на 8 сентября мы отплыли при попутном юго-западном ветре и прибыли к Ревелю во вторник утром 13 сентября. Мы тотчас дали знать о своем приезде губернатору, но так как он находился в Швеции, то заведывающий городом начал извиняться, что не может принять нас так, как того требовали сан пославших нас и собственное наше звание, ибо он не имеет надлежащей власти и в городе не существует гостиниц, где бы мы могли остановиться. Тогда мы обратились к бургомистрам, [212] с тем чтобы нам отвели квартиры. Бургомистры, получив список свиты нашей, поместили каждого из нас особо с 3, иногда 4 лицами из нашей свиты у одного из горожан и распределили остальных между другими. Так нас принимали и угощали по 28 сентября за счет города; кроме того, бургомистры и советники дали в честь нашу прекрасный обед в их канцелярии, показали нам замок, городской арсенал и все прочее в городе, заслуживающее внимания. Город этот был прежде в блестящем положении и считался членом Ганзы, от которой в ту эпоху цветущего состояния старался стать независимым. Теперь же, вследствие продолжительных лифляндских войн, он много потерпел как от поляков, так и от москвитян. Из-за войн и других чрезвычайных бедствий Лифляндия лишилась почти всех своих жителей; кроме того, Ревель перенес две губительные осады москвитян; опустошения, произведенные москвитянами, и незначительность торговли с ними, которая вся ныне направляется на Нарву, довели Ревель до такой бедности и разорения, что он ныне не был бы в состоянии нести издержек Ганзы, даже если бы король позволил ему снова присоединиться к ней. Бургомистры и советники показали нам разные привилегии 8, дарованные городу королями шведскими, в которых, между прочим, обещано, что никаким иностранным кораблям, идущим в Нарву или в Россию, не будет позволено идти этой дорогой. Они поручали нам не забыть о сих привилегиях в предстоящих переговорах и, когда мы ехали назад, они просили нас отрекомендовать их город королю, чтобы торговля могла снова хоть несколько подняться, на что его величество изъявил полное свое согласие и благорасположение. Но мы могли заметить, что не все лица, окружающие его величество, питают одинаковое расположение к сему городу, потому что из всех городов, подвластных шведской короне, лишь он один не подчинен шведским законам, королевским губернаторам и наместникам и слишком настаивает на сохранении своих преимуществ как относительно таможенных доходов, которых половина поступает в городскую казну, так и относительно других пунктов. 18 сентября мы оставили Ревель с нашей свитой и с небольшой поклажей, перегрузив остальную часть с военного корабля на любекское судно, потому что плавание в этих краях весьма опасно для кораблей, глубоко сидящих в воде, особенно в тогдашнее время года. Наместник губернатора предложил нам повозки и лошадей для того, чтобы нас доставить в соседний округ. Ревельское начальство [213] прибавило к сему 2 кареты и несколько других повозок, которые оставались при нас до Нарвы. При отъезде нашем почтили нас несколькими пушечными выстрелами, то же сделал и наместник губернатора из крепости. В тот же день мы известили в. д. в. о приезде нашем в Ревель и о намерении оставить город в тот же день. От Ревеля до Нарвы 30 миль через порядочный, но мало обработанный край. Почти на середине дороги находится древний королевский замок, лежащий в стороне и называемый Тользбург, куда мы прибыли 20 числа в обед. 22 числа мы доехали до Нарвы. О приезде нашем мы известили его королевское величество письмом. (Это «церемониальное извещение» опущено в публикации 1868 г.) С этим письмом отправились к е. в. (который находился под Псковом) Николай Газелар, Ян Данкарт и секретарь г. посла ван Дика Андрей Мейтрейх в сопровождении служителя, данного бароном Эвертом Бременем, наместником Ивангорода, замка, лежащего на горе на другой стороне реки, именуемой Наровой, не далее от немецкой Нарвы, как на расстоянии ружейного выстрела. Под означенным замком у подошвы горы лежит небольшое укрепление, или маленький городок, защищенное сильными палисадами и населенное русскими 9, куда спаслись с имуществом своим многие соседние жители во время последних опустошений Новгородской области. Это местечко в прошлом мае сгорело дотла, неизвестно, однако, от несчастия или от злого умысла чужестранных солдат. По реке Нарове до вышеозначенных двух городов могут идти суда, сидящие на 8 футов в воде; выше суда подниматься не могут из-за подводных камней и порогов, и на полмили оттуда находится большой водопад, образуемый водами озера Пейбус, которое, простираясь на 18 миль и принимая более 70 рек и речек, не имеет другого исхода. Е. в. король шведский приказал из Нарвы сухим путем доставить выше означенного водопада разные суда, на которых можно было бы доставлять в лагерь под Псков орудия, военные снаряды, продовольствие и другие вещи. 25 сентября 1615 г. прибыл в Нарву из Швеции г. Аксель Оксеншерна, шведский государственный советник, государственный и королевский канцлер и г. Рютгерзиус, которые несколько дней принуждены были оставаться на весьма опасном Нарвском рейде; той же опасности был подвержен корабль с нашими вещами. Канцлер ознакомил нас с копиями трактатов и письменных условий, заключенных [214] между русскими и блаженной памяти королем Карлом IX. Эти документы поясняют истоки и причины настоящих недоразумений между шведами и русскими. Мы узнали от его превосходительства, что приезд наш и старания о заключении мира не слишком будут приятны английскому послу, но что ему больше понравилось бы посредничество датского короля, предложившего свои услуги шведскому королю и за несколько месяцев до того приславшего к е. в. секретаря, которому приказано было отправиться далее в Москву, чтобы узнать отношение великого князя к миру, а по получении этих сведений король датский намеревался отправить своих послов на переговоры; но король шведский, рассудив, что из-за предполагаемого путешествия в Москву переговоры будут слишком надолго отложены, отправил секретаря обратно с письмом, в котором е. в. писал, что ему предложения датского короля весьма приятны и он просит как можно поспешнее отправить послов, которые, однако, не были отправлены. В начале октября прибыл в Нарву светлейший князь герцог Юлий Виртембергский, брат нынешнего владетельного герцога Виртембергского. Путешествие его не имеет другой цели, кроме посещения короля. Так как его светлость был почти во всех государствах и землях христианства, то он хотел посетить и королевство шведское и увидеть достопримечательности Лапландии 10, Биермена и Ботнии 11 и через эти страны он в нынешнюю зиму проехал с паспортом короля и на счет е. в. Мы посетили его светлость, и он, в свою очередь, посетил нас. 2 октября возвратились из лагеря под Псковом посланные наши с письмами от 22 сентября к королю шведскому. Они рапортовали нам, что король был весьма доволен нашим приездом и что е. в. весьма тщательно расспросил, были ли мы на пути от Ревеля в Нарву снабжены всеми нужными удобствами и хорошо ли нас содержали в Нарве. Они сказали нам также, что король отправил к нам государственного шталмейстера и что от него и из писем, которые он нам вручить должен, мы узнаем резолюцию короля на предыдущее письмо наше. 5 октября королевский шталмейстер г. Николай Горн передал нам письмо е. в. (В публикации 1868 г. опущено это письмо, приведенное послами на старом немецком языке, так как оно «не представляет ничего замечательного: король назначает им дальнейший маршрут».) [215] 7 означенного месяца мы уведомили в. д. в. о письме нашем к е. в., о его ответе и также о намерении нашем исполнить желание е. в. Мы разрешили капитану Симону Квирейнсу Робелю с военным кораблем, оставленным нами в Ревеле, возвратиться на родину, с тем, однако, чтоб он высадил в том или другом балтийском городе некоторых из молодых людей, которые приехали с нами и которые по болезни должны были воротиться с ним. 12 октября, когда градоначальники Нарвы, Ивангорода. Яма и Копорья дали распоряжения к отъезду нашему и г. канцлера и когда поклажа, которая должна была быть в Новгороде, была накануне отправлена водой, то означенный г. Николай Горн подарил каждому из нас по 2 лошади; тем, которым следовало ехать в Новгород, карету и еще 2 лошади, говоря, что е. в. прислал бы больше, но что он раздарил почти всех лошадей, находившихся при нем в лагере, рейтарам, лишившимся на войне своих лошадей. Е. в. послал из лагеря вместе со шталмейстером придворного чиновника Андрея Грейпа; он должен был проводить тех из нас, кто отправлялся в Новгород, и должен был служить нам приставом до Стариц-шанца, где он должен был встретить другого еще пристава. С ним и с градоначальником Ивангорода Эвертом Бременем и многими другими дворянами мы — Рейнгоут ван Бредероде и Дидерих Басе — отправились в означенный день в Новгород, а Альберт Иоакими в обществе г. канцлера, г. шталмейстера и многих других шведских и лифляндских господ и дворян с конвоем лифляндской конницы, пришедшим из лагеря, поехал в Псков на свидание с королем. Недалеко от Ямбурга встретил нас по дороге в Новгород градоначальник Ямбурга барон Дитлов фон Тизенгаузен с несколькими дворянами; мы у него остались до утра 16 октября, а потом он проводил нас до Стариц-шанца, в 14 милях от Нарвы. 17 октября, не доезжая означенного шанца, встретил нас градоначальник Копорья Иоахим Берите со 120 всадниками и 25 пехотинцами, которые вместе с ним должны были остаться при нас, пока он нас не проводит до уполномоченных е. в. Конница и пехота служили для охраны нас от казаков, которые скрывались в лесах и бродили вдоль по дороге весьма опасной, потому что все пространство между Стариц-шанцом и Новгородом необитаемо, кроме крепости Тессау, принадлежащей королю и лежащей в 10 милях от Новгорода. [216] 25 октября лишь около обеда мы достигли Новгорода, до которого от Нарвы 36 миль. Мы не могли ехать быстро, ибо дни были короткие, дороги очень дурны; почти половина дороги состоит из деревьев, которые кладутся по болоту. Деревья эти во многих местах были переломаны, иногда нельзя было ни проехать, ни пройти; и так как во всей окрестности не было домов, то мы должны были много ночей провести в лесах. Мы не доехали до города, когда встретили нас королевские наместники Ганс Бойэ и князь Иван Иванович Одоевский, один из знатнейших людей России, с сыном. С ними находилось несколько русских князей и бояр и 3 или 4 корнета рейтаров с их командами. Они проводили нас в город мимо вооруженной пехоты, расставленной шпалерами от городских ворот до самого замка. При въезде в город и замок нас почтили несколькими выстрелами из пушек и ружей как конницы, так и пехоты. 2 ноября мы уведомили в. д. в. о прибытии нашем в Новгород и об отъезде г. Иоакими в лагерь под Псковом. (В публикации 1868 г. отмечено: «На этом месте прерывается общий журнал послов: ван Бредероде вставляет в свое донесение рапорт об отдельном путешествии Иоакими, командированного к Густаву Адольфу в его лагерь под Псковом. Затем опять следует общий журнал о пребывании послов в Новгороде и отъезде их в дальнейший путь».) (Публикаторы 1868 г. указывают, что «так начинается, отдельно от прочих послов, донесение Иоакими, который отправился с особым поручением к шведскому королю под Псков в сопровождении его канцлера; а главное посольство ван Бредероде двигалось от Нарвы к Новгороду».) Канцлер и спутник его в первый день (после отъезда из Нарвы) не могли сделать более 4 миль; за день или за два до их отъезда из Нарвы в поле, окруженном лесом и водой, для посла в. д. в. была построена крестьянская изба. Канцлер довольствовался небольшой палаткой, которую вез за собой на лощади; на другой день доехали они до Гдова, маленького городка, принадлежащего псковскому воеводству и находящегося недалеко от озера Пейпус, в 12 милях от Нарвы. В прошлом году король взял обратно этот городок у русских и оставил им свободное отправление их богослужения и управления церковным имуществом, несмотря на то что жители незадолго перед тем, во времена в. к. Шуйского, истребили шведский гарнизон, находившийся там и не подозревавший даже неприятельского нападения. Близ означенного городка их встретил русский градоначальник Федоров, так как король во всех городах, принадлежащих ему в России, содержит двух градоначальников, одного шведа или немца, а другого русского, который, однако, над войском власти не имеет. [217] Здесь заказаны были другие лошади для поклажи и свиты, так как мы вступали в другой округ, а также, чтобы скорее проехать в один день через опасный лес, лежащий по этому тракту, простирающийся более чем на 10 миль, в котором ежедневно несколько человек убивают и грабят русские, приходящие сюда через Пейпусское озеро искать промысла из Печоры, значительного монастыря по ту сторону Пскова. Но, несмотря на то что канцлер и спутники его, дойдя до окрестностей этого леса, дали целый день отдохнуть лошадям, они, однако, не могли исполнить своего намерения и были принуждены ночевать в означенном лесу. На другой день, то есть 19 октября, когда миновали лес и поклажа была вне опасности, путешественники оставили ее на руках финской конницы, которая подкрепила конвой у самого входа в лес, и пустились вперед, чтобы доехать в этот же день до лагеря; канцлер и прочие — верхом, а я, Альберт Иоакими, — в королевской карете, которая послана была из лагеря в Гдов для посланника в.д.в.; шталмейстер уехал вперед, чтобы уведомить короля о нашем приезде. Канцлер, не доезжая полмили до лагеря, увидел, что нас никто не встречает, и остановился. Е.в. в это время нападал на город с той стороны, где часть каменной стены была пробита пушками, и отряд его войска начал пробираться на стену, но шведы должны были отступить, потеряв около 20 убитых и 30 раненых. Город Псков весьма велик и многолюден, и в него спаслось много жителей из окрестностей. Русские сверх того умеют лучше защищать, чем осаждать города или сражаться в открытом поле. К тому же осадное войско короля было весьма обессилено смертями и болезнями, так что осталось здоровых не более трети того войска, которое было собрано при начале осады, что было известно и осажденным; поэтому-то они и защищались бодрее, несмотря на то что голод начинал теснить их. Мы прождали, как сказано выше, перед лагерем час или несколько более; наконец прибыл ротмистр телохранителей е.в. со своим отрядом и повел нас в лагерь и в помещение короля, где стояла вооруженная пехота, мимо которой шталмейстер провел меня в назначенную квартиру. На другой день около 11 часов до обеда (меня уведомили за полчаса до того, что я буду иметь аудиенцию) я был приглашен государственным советником Филиппом Сейхдингом и вышепомянутым ротмистром Германом Врангелем явиться к королю. С господами этими было много дворян, латников и солдат, все пешие. За г. канцлером следовала [218] королевская лошадь, на которую пригласили меня сесть, но мы все вместе отправились пешком мимо пехотных войск, которые в оружии были расставлены до самой залы короля. Зала была довольно велика и с другими боковыми покоями недавно для е.в. построена из дерева. Когда я стал приближаться к е.в., то он сделал несколько шагов навстречу посланнику в.д.в. Поклонившись ему, я сказал, что я и товарищи мои, узнав волю е.в. из письма, писанного к нам 18 сентября, хотели исполнить ее, что они направились к Новгороду и что мы все совокупно решили, чтобы я отправился к е.в. именем всех свидетельствовать почтение, предложить услуги и вручить письма от господ Генеральных штатов и от светлейшего, высокорожденного князя Морила, принца Оранского, графа Нассауского. Е.в. передал письма г. канцлеру, который один остался в зале; все же те, которые перед тем находились при короле, равно и те, с которыми мы прибыли, удалились, когда я начал речь свою к королю. (Издатели 1868 г. текст речи не приводят.) Я изложил е.в. поручение, данное в.д.в. товарищам моим и мне... (Здесь и далее отточия, не оговоренные специально, поставлены публикаторами 1868 г.) На дружелюбный поклон, желание и предложения наши король ответил в кратких словах, и равно в.д.в. и его светлости пожелал всякого благополучия и потребовал, чтобы предложения [о посредничестве] нами были ему представлены письменно. Дворяне, которые оставили залу, снова вошли. Тут приготовили два стола к обеду; к одному из них сел король под балдахином, пониже е.в. и по левую его руку посадили посланника в.д.в., возле него — г. канцлера, против канцлера — вышеупомянутого государственного советника Филиппа Сейхдинга, а на конце стола — капитана Николая ван Бредероде. За другим столом сидело много дворян в капитанов, а также те, кто провожал меня. За столом е.в. много расспрашивал о военных силах Генеральных штатов, о делах Франции, об Ост-Индии и о торговле вообще. Прежде всего король говорил об осаде Пскова и о происшествиях предыдущего дня. После обеда, когда король уволил меня, вышепоименованные Сейхдинг и Врангель проводили меня на мою квартиру с прежним церемониалом. Вечером начали бросать гранаты в город, которые обратили в пепел около 20 домов. На другой день е.в. приказал открыть батарейный огонь, с тем чтобы осажденные подумали, что он намерен делать новый приступ к городу; огонь разрушил одну башню. [219] Король приказал бросать гранаты; к несчастью, одно из орудий опрокинулось, огонь попал в порох, который находился вблизи бомбардира, и от взрыва погибли бомбардир и несколько человек из артиллерийской прислуги; 50 или 60 человек, кроме того, были ранены. Вечером король приказал всю артиллерию погрузить на суда и сделал распоряжения к снятию осады, на что он решился также и потому, что лагерь был ослаблен и наступила зима... Г. канцлер, который был занят различными делами, не мог принять меня, чтоб проститься, ранее четверга 22 октября. Его превосходительство тут сказал мне по приказанию короля, что е.в. ничего более не желает, как окончания войны между ним и русскими на честных и справедливых условиях, о чем е.в. объявил свое мнение английскому послу, и изъявил вместе с тем желание, чтобы это мнение было и мне сообщено и чтобы мне дано было знать, что король довольствуется уплатой ему 7 млн. риксдалеров, за что он откажется от всех притязаний на Российское государство и некоторые его части, оставит все города и места, занимаемые им в России, кроме приморских городов и Кексгольма, насчет которых король никакого спора допустить не может, как принадлежащих шведской короне на основании особого условия, заключенного с в.к. Шуйским 12. Г. канцлер послал узнать, считаю ли я упомянутые условия вполне благоразумными и на каких условиях можно окончить эти раздоры. На это я ответил, что Генеральным штатам не вполне известно, в чем именно заключаются споры, а равно неизвестны также средства, употребленные как одной, так и другой стороной, чтобы поддержать права свои, и что потому они не могли делать никаких особенных предложений и по этой причине поручили и приказали посланникам своим, рассмотрев тщательно обстоятельства дела, употребить все старания к окончанию войны на справедливых и благоразумных условиях и к основанию и упрочению новых сношений между е.в. и государем российским. Когда же я затем просил уведомить меня, какие именно места король под именем приморских за собой удержать хотел, то г. канцлер ответил мне, что уполномоченные е.в. к заключению мира имеют подробные по этому предмету инструкции; что, однако, главная мысль короля заключается в удалении русских от Балтийского моря и Финского залива, потому что торговля, которую русские ведут в этих странах, неоднократно подавала [220] повод к недоразумениям между обеими нациями, и что, если король получит 7 млн. риксдалеров, он возвратит все города, замки и земли, принадлежащие им, с Ивангородом, с условием срыть эту крепость и новой не строить. На другой день около обеда полковники Сванте Баннер и Самуил Коброн опять проводили меня к королю. Е.в. сказал, что он намерен отпустить меня, с тем чтобы я отправился в Новгород к товарищам моим, и что он в изъявлении искренних желаний Генеральных штатов и в этом важном посольстве видит доказательство особенного искреннего и откровенного благорасположения в.д.в. к его величеству, государствам и землям его. Король, со своей стороны, желает, чтобы Бог всемогущий даровал в.д.в. всякого успеха при постоянном и продолжительном процветании вашего государства, и при этом изъявил мне готовность свою поддерживать дружбу с в.д.в. и всегда хранить существующий союз. Обстоятельный же ответ на все то, что е.в. от имени в.д.в. доложено было, король отложил до того времени, когда товарищи мои и я, окончив дело, для которого мы посланы, возвратимся к е.в.; при этом он выразил надежду, что мы употребим все старания наши к восстановлению доброго мира между Швецией и Россией, пожелал всем нам счастливого пути, успешного окончания нашего предприятия и счастливого возвращения к е.в. За столом пили за здоровье короля, в.д.в. и принца Морица, и когда я наконец откланялся е.в., то меня обратно проводили на мою квартиру полковник Сванте Баннер и барон Милер Бьелькенс. Так как я намерен был отправиться в Новгород 24 числа, то канцлер дал мне знать, что, по мнению короля, мне лучше ехать на Старую Русу, благодаря чему я выиграю 24 мили и даже больше; причиной перемены маршрута было то, что король получил от Якова Понтуса Делагарди графа Леское 13, предводителя войск е.в. в России, известие о том, что он и другие уполномоченные для переговоров о мире отправились из Старой Русы за 10 миль в Осташков, где хотели дожидаться русских уполномоченных, и что они решились на это по настоятельной просьбе английского посла Джона Мерика, кавалера и тайного советника е.в. короля Великобритании. Посол, отправленный королем английским, чтобы примирить короля шведского с в.к. российским, выехал из Москвы в конце марта 1615 г. и прибыл через 3 месяца в Новгород, после чего отправился к королю шведскому в Нарву. Доложив о поручении, данном ему королем английским, он вручил королю шведскому письмо в.к. о том, чего его царское [221] высочество 14 требовал от короля шведского. Претензии первого поддержал посол, который находил их весьма справедливыми и защищал всеми возможными средствами и с большим усердием, нежели приличествовало искреннему посреднику; так по крайней мере полагали король и окружающие его. Вследствие этого английского посла заподозрили в пристрастии к русским, и это подозрение подкреплялось тем обстоятельством, что его превосходительство 40 лет жил в России и долгое время занимал должность агента английских купцов. Потому-то король английский, полагая, что, может быть, этот посол не будет приятен Швеции, дал знать королю шведскому, что если он не пожелает посредничества упомянутого Джона Мерика, то к нему будет послан другой. Несмотря на это подозрение и хотя его превосходительство не привез от русских условий, на которых можно было бы заключить мир (кроме вышесказанного письма, в котором они требовали возвращения всего того, что занято было королем шведским в России, с вознаграждением за издержки и убытки), е.в. в собрании, созванном в лагере под Псковом, приказал своим уполномоченным отправиться в Новгород. Уполномоченные, по внушению означенного английского посла, поехали в Старую Русу и потом далее во внутрь России, до местечка Романова. Я немедленно дал знать товарищам о желании короля, чтобы я отправился в Старую Русу и там ожидал их. Я выехал из лагеря 25 числа около обеда, потому что пристав, который должен был ехать со мной и оставаться при посланниках нидерландских до тех пор, пока они будут находиться во владениях е.в., не успел приготовиться. Пристав этот был барон Клас Классенфуйль, бывший градоначальник Нарвы. Трудно было также достать лошадей для меня и свиты моей, а еще труднее — повозок, или телег, для провизии и поклажи, которые отданы были на руки князю Ивану Никитичу Мещерскому, соградоначальнику Порхова, и им распределены по телегам разных других князей и бояр, отправившихся с нами. Их вместе с прислугой было до 150 человек. Кроме них отправились с нами 5 конных взводов и 3 роты пехоты, частью в качестве конвоя, потому что дороги были очень опасны из-за казаков и шишей (эти последние суть крестьяне, скитающиеся в лесах, грабящие и убивающие проезжих), а частью потому, что им следовало отправиться на зимние квартиры. 28 октября я вторично дал знать своим товарищам, что королю угодно, чтобы мы все вместе съехались в Старой Русе. Я писал к ним из села, называемого Старицей, лежащего в прекрасной равнине, куда иногда великие [222] князья имели обыкновение отправляться для потехи. На этом месте и в окрестности жило еще несколько людей. Весь конвой остался тут на следующий день, чтобы дать отдохнуть пехоте и успеть исправить гать по порховской дороге длиной около мили. 29 октября прибыл я в Порхов, маленький городок с каменными стенами, принадлежащий большому воеводству Новгородскому. Конвой почти весь оставался за городом. Город населен русскими, кроме гарнизона, который содержится королем шведским под командой немецкого губернатора. Прежде в нем было значительное укрепление, где жило много купцов и крестьян, ибо окружающие его поля весьма приятны и плодородны. Князь Иван Никитич Мещерский прислал мне через своего сына 3 бутылки водки и 2 корзины — одну с белым и другую с ситным хлебом. Когда я отдал ему визит, то при приходе и при уходе моем он дал мне случай увидеть свою хозяйку и поговорить с ней; это у русских почитается за самую большую честь, которую они могут оказать друзьям своим. 1 ноября я уведомил товарищей, что отправляюсь в этот день из Порхова в Старую Русу. Градоначальники — князь Иван Никитич и барон Лаврентий Грасс — проводили меня со многими дворянами и боярами на полмили за город. Из конвоя, пришедшего с нами из лагеря, пошло далее со мной не более одной полуроты рейтаров, из коих 40 человек оставили нас в 2 милях от Порхова. Дорога была недурна для легкого войска и для ненагруженных путников. На этой неделе шиши захватили в этой местности 4 рейтаров, посланных военачальником с письмами. Они связали им руки за спину, обрубили им головы, а двум слугам этих рейтаров велели бросить между собой жребий, кому из них придется отрубить голову другому. 5 ноября мы прибыли в Старую Русу, которая лежит от Порхова в 18 милях; градоначальники, барон Франсуа Дейкер и князь Андрей… (Пропуск в рукописи.) приветствовали меня весьма радушно; но содержание не было бы хорошо, если бы военачальник не снабдил из Романова всем нужным для кухни и погреба. В то время как я прибыл, приехал человек военачальника с провизией; он отправлялся в Новгород и дал знать товарищам моим о моем приезде в Старую Русу... (Далее следует продолжение прерванного донесения голландских послов, прибывших в Новгород.) [223] Митрополит новгородский, князья и проживающие бояре в Новгороде и все городское общество были весьма рады узнать, что Генеральным штатам угодно было до того принять к сердцу дела русские, что они отправили посланников для прекращения войны между его царским величеством (Далее е.ц.в) и королем шведским. Знатнейшие из них выразили свои чувства в совещаниях, которые мы, Рейнгоут ван Бредероде и Дидерих Басе, имели с ними, и некоторые из них, как мы узнали впоследствии, дали знать о приезде посланников его царскому высочеству в Москву и были того мнения, что король шведский снял лагерь под Псковом из-за внушений и убеждений, сделанных ему от имени в.д.в. Они советовали нам письменно просить его царское высочество о присылке из Москвы толмача, или переводчика, и полагали притом, что этим мы приятнее будем его царскому высочеству и русскому совету и будем допущены без затруднения к делам о заключении мира. Мы приняли совет их и решили перепоручить нидерландскому купцу из Зеландии Герриту ван дер Гейдену, который 14 лет жил в Новгороде, доставить письма наши в Москву. До Новгорода угощали нас служители короля, а иногда некоторые князья и бояре делали нам подарки съестными припасами. Королевские уполномоченные для переговоров, узнав о приезде нашем, в письмах из Романова поздравили нас с прибытием и просили нас настоятельно, если в Новгороде не угостят нас приличным и надлежащим образом, приписать таковое обстоятельство долговременной войне и трудностям, с которыми добываются удобства жизни. 12 числа выехали мы из Новгорода в сопровождении тех же лиц, которые вышли к нам навстречу при приезде нашем. Нам при отъезде была отдана та же честь, с которой нас встретили. Дали надлежащий конвой, но за неимением хороших проводников мы должны были провести одну ночь под открытым небом. На третий день мы прибыли на лошадях и в санях по льду в Старую Русу, которая в это время обращена была в шанц, где король содержал гарнизон, состоящий из рейтаров и роты пехоты. Прежде город этот был весьма многолюден, как видно из развалин каменных церквей и монастырей. Здесь прежде добывали много соли из колодца, который находился в городе, и от этого промысла в.к. получал более 40 000 рублей; но все варницы, кроме 8 или 10, и весь город сожжены были поляками 3 года тому [224] назад, жители были умерщвлены и вся окрестность города опустошена поляками и русскими, так что король от заводов никакого не получает дохода и осталось около 100 жителей, имеющих насущный хлеб. При приезде в шанц нас встретили градоначальники и почтили пушечными выстрелами. На другой день, 15(5) ноября, мы, посланники в.д.в., снова соединившись, написали следующее письмо к великому князю: «Светлейший, державнейший царь и великий князь Михаил Федорович, самодержец Всероссийский, Московский, Новгородский, царь Казанский, Астраханский, Сибирский, владетель Пскова и великий князь Смоленский, Тверской, Ижорский, Пермский, Вятский, Болгарский и многих других господств и земель владетель и повелитель! Мы во всякое время готовы нижайше служить вашему царскому величеству, (Далее в.ц.в) светлейший державнейший царь и великий князь. Высокие и могущественные Генеральные штаты Соединенных Нидерландов, узнав в прошедшем году из писем в.ц.в. и из устных предложений царского посланника вашего, что ведется война и существуют распри между в.ц.в. и королем шведским, не только в письмах к в.ц.в., но и в письменном ответе, данном посланникам в.д.в. при их возвращении, предложили дружеское посредничество и всевозможную помощь к прекращению помянутых раздоров и также письмами своими настоятельно просили и убеждали е.в. короля шведского согласиться на заключение мира. Так как Генеральные штаты недавно узнали из письма вышепоименованного короля шведского, что е.в. не противится мирным переговорам с в.ц.в. и что уже поэтому благодаря содействию посла е.в. короля английского устроен съезд уполномоченных обеих сторон, то и.д.в., (Их державнейшие власти.) желая способствовать успеху означенных переговоров, почли за благо к пользе в.ц.в. и короля шведского отправить нас с поручением явиться на то место, которое назначено будет для упомянутого съезда, и именем и.д.в. употребить все возможные старания к заключению доброго, искреннего и справедливого мира между в.ц.в. и королем шведским. Для того же мы, нижеподписавшиеся, были намерены отправиться к в.ц.в. для вручения кредитных грамот наших, но узнали, приехав сюда, что уже дело о переговорах [225] дошло до того, что уполномоченные обеих сторон собрались, чтобы приступить к ним, и предпочли на первый случай отложить путешествие наше к в.ц.в., отправиться прямо на место переговоров и принять, как то нам поручено, участие в них и по силам содействовать успеху; путешествие же наше к в.ц.в. помешало бы нам быть вам полезным. Поэтому мы нижайше просим в.ц.в. с нас за это не взыскать, и, не имея при себе переводчика (здесь же ни одного нейтрального толмача найти не можем, а желали бы иметь переводчика нашей нации или другого, на которого мы бы могли положиться), мы покорнейше просим сделать нам честь милостивейше даровать свободный пропуск сюда Исааку Массе 15 или тому, кого он назначит вместо себя, если он сам будет задержан законными препятствиями. Мы признаем сие за великую царскую милость и почтем себя тем более обязанными служить в.ц.в., моля Бога всемогущего, да хранит он особу, государства и земли в.ц.в. во всегдашнем благоденствии и преуспеянии. Нижайше остаемся готовые к услугам в.ц.в. Дано в Старой Русе 5 ноября 1615 по Р.Х.» Мы также просили Исаака Массу приехать к нам или, если то невозможно, выслать нам другого нидерландца, который мог бы быть переводчиком между нами и русскими, и отправили с этими письмами 16 числа вышепомянутого Геррита ван дер Гейдена. 17 числа мы выехали и, проехав весь путь в санях по льду, который не был еще весьма тверд, мы 19 числа прибыли в то место, где помещены были шведские уполномоченные в деревянном укреплении (ретраншаменте 16). Они выехали к нам навстречу на озеро, а именно: Яков Понтус Делагарди (граф Лекоский, барон Эйгольмский, владетель в Колке и Рунзёё, шведский государственный советник и военачальник), Генрих Горн, Венденский и Гезлесский (шведский государственный советник и маршал лагеман Эландский), Арфу Тонисен Тейстербейский, наместник Выборга и верхней Карелии, лагеман Карельского округа, и Мане Мартене, секретарь е.в., и с ними одна рота пехоты и многочисленная свита. Они приветствовали нас с большим радушием, говоря, что приезд наш им весьма приятен, и проводили в отведенные для нас квартиры, состоящие из 7 или 8 опустелых дымовых изб, на русский лад. Избы эти были остатком деревни, называемой Милагоной, лежавшей на реке. В одной из них люди наши нашли человеческий скелет. В избах, в которых мы провели прошлую ночь, мы также нашли остатки 7 или 8 мертвых тел. Их превосходительства и благородия, извинившись за неудобства наших [226] квартир и предложив нам все что могли по обстоятельствам времени и места, отправились в свои квартиры, оставив для защиты нашей 28 или 30 пеших служителей, которые были на ночь подкреплены 10 или 12 конными; для большей безопасности и в ограждение от волков и других лютых зверей, водящихся в лесах по обе стороны озера, равно от казаков и шишей, квартиры наши были окружены палисадами. Не желая терять времени, мы на другой день явились в романовское укрепление. Когда шведские уполномоченные узнали, что мы хотели ехать далее, то они нам доставили лошадей. Мы их превосходительствам и благородиям объяснили причину нашего прибытия и просили их уведомить нас о настоящем положении переговоров. Они выразили благодарность свою в.д.в. за благорасположение, которое вы питаете к благоденствию е.в. короля шведского и его государства, а доказательством такого благорасположения служит уже отправление послов в качестве посредников между е.в. и русскими. Они благодарили также нас за то, что мы приняли на себя труд столь дальнего и неудобного путешествия. Далее они рассказали нам, что, поверив обещаниям, данным английским послом королю шведскому и им — а эти обещания, однако, не все были исполнены, — они прибыли в то место, где теперь находятся, в окрестность необитаемую и опустошенную, куда все необходимое для людей и лошадей доставляется с большим трудом и великими издержками из весьма отдаленных мест, без всякого обеспечения взаимной безопасности уполномоченных; что вовсе не назначено место, где должны производиться переговоры; что помянутый посол предложил местечко, именуемое Селищами, лежащее почти на половине дороги между Романовым и Поленовым (местопребыванием главных русских уполномоченных); что русские уполномоченные были недовольны этим распоряжением и требовали, чтобы шведские уполномоченные приехали ближе к ним во внутрь России, на берег реки, находящейся еще более чем на 2 мили далее означенного места (на означенной реке в 1614 г. производился размен пленных 17); что из-за того посол предложил другое место, лежащее между обоими вышесказанными местечками и именуемое Дидерином; на это для ускорения дела и согласились шведские уполномоченные, а английский посол отправил к русским уполномоченным одного из слуг своих, чтобы узнать, согласны ли они явиться в то место; что русские уполномоченные за день или за два перед сим написали шведским уполномоченным письмо, исполненное оскорблениями; что на письмо они [шведы] приготовили ответ для зашиты чести своей, хотя [227] посол просил их оставить означенное письмо без ответа. Их превосходительства и благородия сказали нам также, что английский посол питает к нам сильную зависть, так как он полагает, что король шведский снял осаду Пскова вследствие увещеваний наших, и что он опасается, как бы это обстоятельство не уменьшило доверия к нему русских, так как он не удержал короля от осады означенного города. Они одобрили намерение наше без отлагательств отправиться к русским уполномоченным, просили, однако, нас повременить до возвращения посланного к русским английским послом. Геррит ван дер Гейден, о коем мы упомянули выше, был еще с нами и не мог склонить слугу английского посла отправиться с ним вместе; но слуга, однако, выехал вскоре после него. (В публикации 1868 г. опущено далее несколько страниц, «в которых делается весьма подробный рассказ послов о дошедших до них слухах, что английский посол отклоняется сделать им визит».) Мы затем просили шведских уполномоченных поторопиться с отправлением тех, кто должен был принимать присягу в безопасности и присутствовать при целовании креста русскими (подобно тому, как шведы имеют обыкновение присягать на св. Евангелии, русские подкрепляют свои обещания целованием образа Спасителя на распятии). Они обещали отправить поверенных своих 28 ноября рано утром не только с этим поручением, но и с приказанием условиться с русскими в том, чтобы обе стороны общими силами противодействовали всем и каждому, кто пожелал бы препятствовать ходу переговоров или вредить им, так как толмач английского посла, прибывший недавно из стана русских, привез известие, что польский полковник по имени Лисовский, известный в России своими набегами, снова приближается с 2500 или 2600 рейтарами. Шведам донесли, что войско его состоит из 7000 всадников и что, служа королю польскому, он имеет намерение воспрепятствовать заключению мира. Мы надеялись на то, что он не осмелится совершить этого, и тем более были уверены, что, поскольку весь край во все стороны опустошен, он не найдет средств к пропитанию людей и лошадей, не говоря уже о возможности получить свежих лошадей взамен негодных к службе. Он имеет обыкновение оставлять слабых коней, и когда ему удается достать лучших лошадей, то, подобно молнии, бросается вперед, уничтожая все, что ему попадется и чего он не может увезти с собой. Посол, с которым мы говорили об этом известии, сказал, что Лисовского опасаться нечего, потому что великий князь [228] имеет довольно сил и средств, чтобы удержать набег его, и что уже 3 полковника с войсками были отряжены на тот случай. Мы после этого узнали, что означенные 3 корпуса не могли поставить более 3000 или 4000 человек и что Лисовский, побыв несколько времени около Торжка, между Москвой и Осташковом, отправился в Ростов, сжег город и пустился далее мимо Ярославля через Волгу до Данилова, по-видимому, чтобы взять в плен купцов и захватить товары, которые шли в это время с Архангельской ярмарки в Москву, и что с Данилова, поворотив на юго-восток через Рязань, он воротился в Польшу, но часть арьергарда его в этом набеге была уничтожена русскими. Боярин, который привез нам письма от великого князя, коща мы из Стокгольма возвращались уже в Нидерланды, рассказал нам, что Лисовский после того потерял много людей в набеге на Волынь и Подолию и сам находится в Смоленске. Шведские уполномоченные сказали 27 ноября, что английский посол получил письма из Москвы о допущении нас к переговорам. 28 ноября посол сам уведомил нас о получении писем от великого князя из Москвы, в которых его царское высочество уведомляет, что ему весьма приятно, что мы вместе с английским послом будем участвовать в переговорах. Он предъявил нам длинный свиток с этими письмами; потом он предложил нам разные, совершенно излишние вопросы: были ли в 1614 году посланники великого князя приглашены приехать из Гамбурга в Нидерланды? Были ли через них посланы подарки к великому князю и проч.? Наконец, привезли ли мы с собой деньги, которыми в.д.в. обещали ссудить великого князя? Мы сомневались в том, сделал ли посол последний вопрос по поручению великого князя или по собственному своему побуждению, опасаясь, чтобы в.д.в. этим займом не успели бы доставить голландским торговцам выгоды и прибыли в ущерб торговле англичан. Мы отвечали, что нам неизвестно, делали ли в.д.в. подобное обещание, а он сам знает, что в.д.в. должны еще большие суммы денег е.в. королю английскому, почему трудно было бы ссужать других государей значительными деньгами. Он просил нас также сообщить ему, на каких условиях король шведский согласен заключить мир с русскими, и спросил, не готов ли е.в. возвратить все города, завоеванные им в настоящую войну. Мы подозревали, что переводчики его, которые были при вашей конференции (так как он говорил с нами на [229] своем родном языке), пристрастны к русским, ибо жили и торговали с ними долгое время, и рассудили, что вовсе будет бесполезно, если мысль короля шведского, сколько она нам была известна, через нас дойдет до русских, ибо дела о переговорах шли еще довольно туго. Мы ответили, что ему почти столько же известна мысль короля, как и нам, и, вероятно, из уважения к могуществу короля английского король шведский пространнее и обстоятельнее говорил с послом английским, чем с посланниками в.д.в.; но, несмотря на это, нам и г. послу, коль скоро начнутся переговоры, для пользы обеих сторон следует сообщать друг другу все, что каждый из нас по этому предмету будет знать. Между тем шведскими уполномоченными отправлены были поверенные для передачи охранительных грамот короля шведского для русских уполномоченных и для получения от великого князя подобных же грамот для шведских уполномоченных. Они также должны были от имени уполномоченных идти к присяге и присутствовать при том, когда русские будут целовать крест по существующим обычаям. Для большей верности шведские уполномоченные приказали форму о присяге и целовании креста изготовить по проекту английского посла и в этой форме дали великому князю титул, который е.ц.в. сам употребляет, заявляя при том еще раз, что они этим не намерены принести ущерба величеству короля шведского в правах его на верховную власть в России, надеясь, что этой уступкой предупредятся все споры, которые иначе русские могли бы поднять относительно составления означенной формы, и, таким образом, можно будет приступить без дальнейшего труда к главным переговорам, которые, по их мнению, весьма удобно можно было бы окончить в 3 недели; на этот лишь срок они запаслись провизией, напитками и фуражом из Новгорода. Шведские уполномоченные сказали нам также, что русские уполномоченные хотят приписать великому князю титул «Новгородский и Лифляндский», на что шведы согласиться не могут — особенно же на титул «Лифляндский» — и никак не могут уступить русским в требовании их совершить присягу и целование креста без письменного акта; что русские постоянно создают препятствия принятию охранительной грамоты короля шведского, потому что в ней имена короля датского и Генеральных штатов поставлены прежде имени великого князя, потому что в ней [230] сказано, что переговоры предприняты благодаря увещеваниям королей английского и датского и в.д.в., и, наконец, потому, что г. Арфу Тонисен Тейстербейский именуется наместником выборгским и Верхней Карелии, лагеманом Карельского округа; из чего явствует, что русские всячески стараются протянуть дело, на что шведы никак согласиться не могут. Поэтому шведские уполномоченные решили, что граф Лекоский отправится к английскому послу и напомнит ему обо всех данных им [послом] шведским уполномоченным обещаниях, объяснит все неудобства, проистекающие от времени, места и недостатка в продольствии для долгого продолжения съезда, попросит посла о совершении присяги и целовании креста, на что назначено было следующее воскресенье, и, наконец, объявит ему, что иначе они уедут и бросят все дело. От нас они хотели узнать, не будет ли лучше для успеха дела, если английский посол и мы отправимся к главным русским уполномоченным, чтобы убедить их словесно согласиться на принятую и обусловленную форму. Мы от души согласились на это и объявили, что на другой же день пойдем к английскому послу, чтоб поговорить об этом с ним; но мы были освобождены от этого труда, поскольку на другой день, 3 декабря, шведские уполномоченные дали нам знать, что, по словам английского посла, недоразумение произошло оттого, что переводчики не так поняли дело и не передали, как следовало, мыслей его. Великий князь писал к английскому послу и просил в случае, если его уполномоченные объявят, что на решение того или другого могущего встретиться дела они приказаний не имеют, дополнить их инструкции по своему усмотрению и что таковые резолюции посла будут им утверждены. Посол, посетив нас с приличной свитой и извинившись, что не был прежде у нас из-за дурной погоды, сказал нам, что главные русские уполномоченные писали к нему о невозможности согласиться на титулы, данные королю шведскому в проекте. Сам же посол твердо уверен в том, что они в этом отношении не уступят; особенно они никак не согласятся на титул «государь многих других земель и государств», и, по его мнению, можно отвратить это затруднение, дав сокращенные их титулы (назвать великого князя Михаилом Федоровичем, царем и самодержцем всероссийским, а короля шведского — Густавом Адольфом, королем шведов и проч.) или принеся присягу и совершив целование креста в присутствии двух его переводчиков, Томаса Смита и Егора Бурхузена, без письменного акта, [231] или, наконец, тем, что посредники уполномочат от себя означенных двух переводчиков принять присягу и крестное целование от обеих сторон и дать каждому из государей те титулы, которых они пожелают. Английский посол послал форму присяги русским уполномоченным днем ранее, чем шведским. Мы объявили, что, по нашему мнению, почти все равно, пространные или краткие титулы будут даны обоим государям в акте о присяге и крестном целовании, но нам кажется весьма важным не терять по пустым спорам времени, из-за чего беспрестанно откладываются переговоры. Для того чтобы решить эти споры и другие, могущие возникнуть в предварительных пунктах, мы сделали г. послу то же самое предложение, которое за несколько дней перед сим мы сообщили двум из шведских полномочных, а именно: не лучше ли будет нам постараться о том, чтобы шведские полномочные сообщили нам свои инструкции и дали нам копии с них под наше обещание не сообщать их содержание противной стороне прежде, нежели узнаем содержание инструкции русских; затем отправиться вместе к русским, чтобы заняться главным делом, устройство которого будет, может быть, стоить менее труда, чем устранение всех споров, которые, вероятно, еще встретятся при предварительных беседах; это было бы тем удобнее, что г. послу известно, по его словам, на какие из пунктов великий князь намерен согласиться. На наше предложение г. посол не ответил прямо и откровенно, но сказал, что в тот же день еще увидит шведских уполномоченных и даст нам на другой день знать об их решении; шведы не приняли его предложения, но 6 декабря объявили ему решительный ответ и условия, на которые они согласятся при заверении, что они уедут, если русские не примут одного из их предложений и если не будут совершены присяга и крестное целование к 9 часам будущей среды, то есть 9 декабря. Шведские уполномоченные сообщили нам этот ответ на квартиру нашу 7 числа того же месяца и сказали, что они весьма сожалеют о том, что английский посол перешел на сторону русских, старавшихся приписать великому князю не только титул разных владений, о которых должны были идти переговоры, и таким образом поднимали снова оконченные уже споры, но хотят еще почтить его титулом обладателя (что, по объяснению нашего толмача, значит победитель, господин или как бы защищающий [232] или прикрывающий крыльями своими, защитник), которого предыдущие великие князья никогда в сношениях своих со шведами не употребляли; а с своей стороны королю шведскому и сановникам его отказывают в законных или издавна употребляемых титулах, что весьма оскорбительно для короля. В четверг 10 декабря в обед шведские уполномоченные, не получив никакого известия по сему делу, дали нам знать, что к английскому послу прибыли боярин и переводчик, посланные от русских уполномоченных с письмами к нам. Вечером того же дня, когда начинало смеркаться, прибыл к нам дворянин от английского посла с помянутым переводчиком; то был Дидерих ван Немен, который находился в 1614 году с русскими послами в Голландии 18. Дворянин сказал нам, что этот переводчик, посланный к нам русскими главными уполномоченными, принят под покровительство английского посла, что он принес с собой письмо к послу и к нам, о содержании которых посол желал с нами переговорить. В пятницу 11 числа мы отправились на квартиру английского посла в сопровождении означенного переводчика; его, однако, мы не взяли с собой, когда нам пришлось пройти через квартиры шведских уполномоченных, а велели ему обойти кругом. Мы узнали, что шведский военачальник [Делагарди] обижался, что русские не хотели ставить перед его именем графского титула и после имени выписывать его чинов и звания. Английский посол, в защиту мнения русских, сказал графу Лекоскому и прочим шведским уполномоченным, что русские основываются на той весьма немаловажной разнице, что Данило Иванович [Мезецкий] ведет свой род от князей, а он, Яков Делагарди, недавно еще возведен в графское достоинство. Наконец после долгих прений дело решилось следующим образом: оставить за русскими решение принимать или нет имена уполномоченных. Вместе с тем положено было посредникам отправиться на место собрания в следующий понедельник 14 декабря, чтобы быть ближе к русским уполномоченным и с ними на словах переговорить, если они будут делать какие-либо возражения против вышеизложенного. О всем этом мы уведомили русских уполномоченных ответом на письмо их через переводчика Дидериха ван Немена. (Ответ нидерландских послов опущен в публикации 1868 г.) Отъезд посредников в назначенный день осуществиться [233] не мог, потому что английский посол в этот день и накануне был нездоров. Во вторник 15 декабря, около 9 часов вечера, шведские уполномоченные приказали сказать нам через одного из дворян своих, что русские затрудняют вопрос о целовании креста, о чем они [шведы] на другой день намерены переговорить с английским послом, и что поэтому отъезд должен быть отложен. В среду гофмейстер графа Делагарди принес нам обстоятельнейшие и вернейшие известия, а именно что русские нас знать не желают и не намерены вписать нас в охранительную грамоту, почему присяга и крестное целование были отложены, и шведские уполномоченные, будучи чрезвычайно недовольны этим, намерены переговорить с английским послом и желают знать наше о сем деле мнение. Мы объявили, что нам кажется весьма нечестным не допускать нас к делу, которого едва бы достигли без нашего содействия, а предвидя, что мы не будем в совершенной безопасности на месте собрания, мы не желаем, чтобы из-за нас на минуту остановилось дело, для успеха которого мы присланы повелителями нашими. Шведские уполномоченные сами знают, что им следует делать. Нам казалось весьма важным не дать обеим сторонам повода спорить о допущении нас к переговорам и об упоминании нас в предварительном акте, так как от того произошла бы заминка в главном деле и мы взяли бы на свою ответственность все неприятности, которые могли бы произойти между враждующими сторонами; к тому же мы надеялись впоследствии получить за это должное удовлетворение. Тот же гофмейстер сказал нам, что английский посол готовится выехать в тот же день около обеда, но Делагарди сказал нам, что он останется до 17 числа, для того чтобы у нас был при себе конвой, так как лошади были слишком слабы от недостатка корма и не могли делать большие, трудные переходы. Граф приписывал все затруднения английскому послу, который, после того как решено было отправить поверенных, просил у него 40 человек крестьян, чтобы очистить ему дорогу, по которой, однако, проезжало множество саней взад и вперед с провизией и фуражом для рейтаров, состоявших при поверенных, уполномоченных и их свите. Припасы эти возились в то место, где должна была совершиться присяга. В четверг 17 декабря посол и мы отправились к месту, куда уполномоченные должны были съехаться. Недалеко от Глебова, который лежит на расстоянии 6 миль от Романова, [234] где мы должны были остановиться, встретился нам один из нашей свиты, Ян Данкарт, посланный ротмистром Вагенером и другими поверенными шведских уполномоченных уведомить нас, что русские не хотят включить нас в охранительную грамоту и упоминать в ней вовсе о в.д.в., угрожая отъездом, если в этот же день не совершится присяга, о чем означенные поверенные желали узнать наше мнение. Данкарт говорил нам, что, кажется, будто бы русских побуждал к тому переводчик английского посла Егор Бурхузен, который сказал, что мы и не требовали упоминания нас в охранительной грамоте. Мы в ответ на это поручили посланному дать знать поверенным, что мы сами едем, и сообщили в Глебове о случившемся английскому послу, который жил одной верстой далее. Между тем ротмистр Вагенер просил ответа господ посредников: приступить ли ему и товарищам его к присяге и крестному целованию или нет? Мы ответили то же, что отвечали 15 декабря посланному шведских уполномоченных. Присяга и крестное целование были совершены в назначенный день по сокращенной форме... Нам после того говорили некоторые из присутствовавших, как со стороны русских, так и со стороны шведов, что при совершении присяги и крестного целования русские не препятствовали бы упоминанию в грамоте о в.д.в., если бы Томас Смит и Егор Бурхузен не объявили, что английский посол уедет, если о в.д.в. будет упомянуто в акте, и что честь его будет оскорблена, когда посланники в.д.в., которые недавно прибыли, будут пользоваться плодами его трудов, продолжавшихся почти целый год, по этому делу. Увидев ясно, что нас стараются сделать ненавистными главным русским уполномоченным и что шведы, как казалось, хотели отказать нам в защите и свободном пропуске, а в то же время, желая точнее узнать их расположение к нам, мы написали к ним письмо... Английский посол также написал в этот же день к русским уполномоченным, чтобы узнать, когда им угодно прибыть в здешнее новое их местопребывание, ибо он затруднялся, не имея предварительного от них известия, назначить с нами день, в который следовало собраться обеим сторонам. 20 декабря возвратились Михаиле де Мист и Иорис ван Катц, которые были посланы с вышеозначенными письмами к главным русским уполномоченным. Упомянутый Катц говорил по-русски. Они донесли нам, что были русскими уполномоченными приняты хорошо и [235] что их повели туда, где уполномоченные пировали в честь совершения крестного целования; им подали также рыбы, так как русские за несколько дней до Рождества соблюдают пост, а пить им подали водки, пива и меду. У квартиры их поставлен был караул, собственно, для того, чтоб они не ушли, а им сказали, что караул дан им для почести. Они принесли на письмо наше ответ, которым русские уполномоченные нас уведомляют, что они будут в Песках 14 декабря и нам дадут знать, когда могут нас принять. Мы 21 числа уведомили главных шведских уполномоченных о том, что узнали относительно приезда русских уполномоченных, и просили их прибыть в тот же день: то же сделал и английский посол. Он вместе с тем послал шведским уполномоченным свидетельство об их протесте, о котором упомянуто выше; (Публикаторы 1868 г. опускают это свидетельство (на лат. яз.), «так как оно содержит лишь удостоверение, что шведские уполномоченные, давая Михаилу Федоровичу известные титулы, заявляли при этом, что делают это без ущерба прав короля на владение Россией».) протест этот сочинен был им на английском языке, потом переведен одним из его домашних людей и подписан им вместе с нами; без такого засвидетельствования, объявили шведы через своих поверенных, они не могут решиться на отъезд внутрь России, в место собрания. В тот же день мы писали русским уполномоченным, прося их приказать перевести их вышеупомянутое письмо, так как у нас нет переводчика... На письмо это письменного ответа они нам не прислали, а велели только сказать через означенных де Миста и Катца, что в их канцелярии не было оставлено копий означенных двух писем и что они пришлют на другой день толмача Дидериха ван Немена, который переведет нам письма. Князь Данило Иванович Мезецкий, Алексей Иванович Зюзин и Николай Никитич Новоксенов предложили нам все свое услуги и подарили каждому из нас по возу сена. Дьяк Добрыня Семенов приказал сказать, что и он подарил бы нам сена, но что у него самого в сене недостаток. Дидерих ван Немен известил нас о возвращении Геррита ван дер Гейдена, посланного нами из Старой Русы в Москву. Он прибыл к нам 24 декабря, в девятый день по приезде из Москвы, где его задержали только 5 дней и откуда его отправили с письмом великого князя к нам. Ему подарили тюк с 40 собольими шкурами. На пути своем в Москву он задержался из-за набега Лисовского, о котором упомянуто выше... [236] Павел Стерлинг, которого е.ц.в. послал к нам в качестве переводчика, происходит от шотландских родителей и родом из Дансвика. Он был взят в плен русскими 26 лет тому назад в Лифляндии и отпущен на волю с тем, чтобы служить царю переводчиком. По приезде его мы велели присягнуть ему в том, что он будет верно переводить нам с русского языка на немецкий и передавать, по приказанию нашему, все, что другие посланники будут говорить на русском языке, и из того, что он услышит от нас, не будет пересказывать другим более, чем нам заблагорассудится. 22 числа главные шведские уполномоченные препроводили к нам письмо на наше имя от короля Густава Адольфа... 24 декабря, около вечера, прибыли в Глебов королевские главные уполномоченные: граф Яков Делагарди, Арфу Тонисен и Мане Мартене. Генрих Горн заболел горячкой, возвратился в Новгород и не принимал уже более участия в переговорах. Немного после них прибыли в Пески (на расстоянии 1 мили от Глебова) главные русские уполномоченные, так как они решили прибыть последними на место, полагая, что это почетнее для них. В тот же вечер прислали они нам воз сена и приказали велеть толмачу Павлу Стерлингу зайти к ним на другой день утром. Мы отправили к ним Миста и Катца поблагодарить за присланное сено (ибо, по их обычаю, нужно благодарить и за безделицу; если же кто замедлит с приношением благодарности, то они напоминают о сделанных ими подарках) и сказать, что е.ц.в. прислал нам переводчика с тем, чтобы мы его оставили при себе, а мы полагали, что ему нельзя ходить взад и вперед, из одного лагеря в другой, что было бы неприятно шведам и во вред царю. Посоветовавшись между собой о нашем мнении, русские уполномоченные одобрили его и велели нам сказать, что в тот же день послали бы нам поклониться и спросить о здоровье, но так как они узнали, что мы здоровы, а поклониться нам было можно через наших посланных [Миста и Катца], то пошлют к нам спустя день или два, и просят нам сообщить, коль скоро мы будем иметь какие-либо сведения относительно переговоров... 28 числа, около 10 часов до обеда, пришли к нам дворянин и Дидерих ван Немен; они поклонились нам от русских уполномоченных, поздравили с приездом и просили отправиться с ними к русским уполномоченным для переговоров. Мы заняли у шведских уполномоченных двое саней кроме тех, которые мы уже имели. Приближаясь [237] к местопребыванию русских, мы узнали, что конвой, высланный нам навстречу, по ошибке взял не ту дорогу. В стане русских поставлена была пехота с оружием. У дома уполномоченных приняли нас несколько дворян, а на крыльце у дверей встретили сами уполномоченные, то есть окольничий, князь Данило Иванович Мезецкий, наместник суздальский, дворянин Алексей Иванович Зюзин, Николай Никитич Новоксенов и Добрыня Семенов. После некоторых приветствий князь Данило сел у верхнего конца стола, посадил первого из нас по левую руку, а потом других, дав нам таким образом место выше прочих русских уполномоченных. Затем из комнаты вышли все, кроме толмача Павла Стерлинга и двух молодых людей, из которых один был на нашей стороне, а другой на стороне его сиятельства и их превосходительств. Князь Данило спросил нас, не имеем ли что сообщить им, на что мы свидетельствовали им поклон в.д.в. и уверили в искренности и откровенности попечения вашего о благоденствии е.ц.в., его государств и подданных. Русские уполномоченные спросили нас, есть ли у нас какие-либо письма к е.ц.в. Мы ответили, что есть, но прибавили, что они такого рода, что нам нужно самим отдать их в собственные руки е.ц.в. Тут князь Данило встал, приказал встать также всем прочим и вынул из-за пазухи свиток либо для освежения памяти, либо для того, чтобы слово в слово исполнить свое поручение, ибо иногда случается, что некоторых самых важных сановников наказывают розгами и плетьми, если только переступят данные им наставления. Это, говорят, случилось с Степаном Михайловичем Ушаковым, когда он в 1614 году воротился с Семеном Саборотским из посольства к римскому императору. Князь Данило Иванович воззвал к Всевышнему и Св. Троице, сказал во многих словах (ибо русские многословны в речах своих), что по смерти покойного царя Иоанна Федоровича митрополитами, архиепископами, всем церковным собором, дворянами и всем народом русским избран царем всероссийским Михаил Федорович, самодержец всероссийский (все его титулы, сказал князь, вы услышите другой раз); что о вступлении своем на престол царь известил брата своего императора римского и Генеральные штаты Нидерландов и Голландии, с которыми царь доселе находился в дружеских сношениях, что е.ц.в. сообщил им также, сколько король польский пролил крови в России, и что умерший и настоящий короли шведские отняли много городов и крепостей у России; что он просил помощи [238] в. д. в., которые вследствие того ответили письмами и прислали несколько маловажных подарков, бывших у них под рукой; что после того они отправили Исаака Массу, который был принят почетно и узрел по желанию своему ясные очи е. ц. в. и снова уехал назад с милостивым ответом и подарками, и что с ним уехал посланный е. ц. в. с письмами, чтобы просить помощи; далее царь писал им, что ему весьма приятно прибытие посланников для заключения мира и согласия между е. ц. в. и королем шведским. Русские уполномоченные просили нас действовать заодно с английским послом, князем Иваном Ульяновичем, вместе с ним представить шведским уполномоченным всю несправедливость шведов по отношению к русским и побудить их к возвращению городов и крепостей, занятых ими, оружия и других вещей, вывезенных ими из России, и денег, которые они забрали от народа, равно и вознаграждения за все убытки, понесенные е. ц. в. в сей войне; за таковое содействие ваше, прибавил он, е. ц. в. обещал доставить еще большее покровительство подданным нидерландским. На это мы ответили, что прибыли в качестве посредников и будем поступать со всевозможным беспристрастием, не держать ни той, ни другой стороны, как следует и приличествует настоящим посредникам. Уполномоченные шведские и русские после того говорили нам, что английский посол, когда в первый раз был у короля шведского в Нарве, предложил ему быть посредником в споре между двумя государями. Русские главные уполномоченные объявили нам также, что они с английским послом положили обеим сторонам в будущий вторник, 29 декабря, раскинуть палатки и начать в следующий за сим день [т. е. в среду, 30 декабря] переговоры, и просили нас зайти к послу по дороге домой и по этому предмету переговорить с ним. Мы ответили, что во всякое время готовы идти к нему для способствования переговорам, коль скоро он того пожелает, но что до сих пор он нам такого желания не объявлял и даже не навестил нас после прибытия нашего в Глебов. Что же касается того, о чем говорили русские уполномоченные, будто они согласились уже с послом [об открытии палаток], то мы полагаем, что лучше для самого дела, если посредники выслушают обе стороны отдельно и порознь, нежели если соберутся они вместе и начнут в присутствии друг друга приносить свои жалобы, что не обойдется без обидных и оскорбительных слов, а это может послужить поводом к замедлению и пресечению всего дела. Они ответили нам, что должны свидеться с шведскими [238] уполномоченными, так сказано в их инструкциях и так водится. Даже в последующих конференциях нельзя было переменить их мнения по этому предмету. Русские уполномоченные несколько раз еще убедительно просили нас при возвращении нашем зайти к английскому послу и, выслушав с ним обе стороны, начать рассуждать о главном деле. Относительно первого пункта (посещения английского посла) мы остались при прежнем мнении нашем; на это они объявили, что пошлют к нему гонца с просьбой пригласить нас к себе. Относительно второго (выслушать обе стороны вместе) мы повторили прежние наши заявления и предложения, которые они наконец приняли, прося нас быть посредниками. Для того чтобы нам действовать вернее и смелее, мы их два раза торжественно просили ясно ответить нам: хотят и просят ли они, чтоб мы были посредниками вместе с английским послом в переговорах о заключении мира между царем русским и королем шведским? На это они каждый раз отвечали, что хотят и просят. Их превосходительства и благородия сказали нам затем, что им будет приятно, если мы оставим квартиру нашу в шведском стане, потому что им тогда удобнее будет посещать и снабжать нас всеми нужными припасами и напитками. Мы ответили, что уже 5 недель тому назад хотели переехать к их превосходительствам и благородиям, но что исполнение этого намерения отложено было по совету английского посла до совершения крестного целования, что у нас тогда была отдельная от шведов квартира, но после мы просили поселить нас в одном с ними стане для защиты от разбойников и были всегда готовы и теперь еще готовы со всей свитой переехать в их стан, если то им будет приятно. Они сказали нам в ответ, что посмотрят, не найдется ли где-нибудь по соседству удобного места, где мы могли бы поселиться отдельно. Дело о квартире нашей тем кончилось, и о нем больше не говорили; только гораздо позже они предложили взять к себе некоторых слуг наших и содержать лошадей наших в Осташкове или в окрестностях. Они также с 31 декабря до самого конца съезда посылали нам всякий день или через день съестных припасов: мяса, рыбы, хлеба, а из напитков — пива, меду и хлебного вина, однако не в достаточном количестве, так что нам приходилось больше брать у другой стороны (т. е. шведов) для продовольствия нашего и свиты. Провизию привозили издалека, это могло некоторым образом служить им оправданием. Когда мы расставались с русскими уполномоченными после описанной выше конференции, [240] они приказали принести разных напитков, между прочим, настоек, разных сортов меду и сладкого хлеба. Мы стоя закусили и потом простились с ними... В этот же день перед обедом русский секретарь изъявил желание поговорить с нами наедине и подал нам записку на русском языке, в которой просил в.д.в., если шведы не захотят сойтись с русскими уполномоченными для переговоров и не согласятся возвратить родовые имения и города, отнятые у царя, помочь царю деньгами и порохом, не оказывать содействия шведам и запретить всем нидерландским подданным вступать на службу к шведам, пока они не помирятся с царем. 30 декабря около 9 часов до полудня английский посол дал нам знать, что русские уполномоченные уведомили его о своем прибытии в 4-м часу дня (восхождение солнца считается здесь первым часом) в его квартиру, и просил нас быть у него несколько ранее назначенного времени, чтобы нам можно было посоветоваться о том, что им сказать. Около означенного времени прибыли с большой свитой рейтаров и слуг Алексей Иванович Зюзин и Николай Никитич Новоксенов. Посол и мы приняли их внизу на дворе у крыльца, точно так, как мы всегда встречали шведского уполномоченного. После приветствия мы предложили им дать шведам копию с их полномочия и сказали, что шведы согласны дать им копию с их полномочия, и что это весьма справедливо и водится так во всех переговорах. Они ответили, что это лишнее, что они верят посредникам, которые утверждают, что полномочия имеют надлежащую силу. Секретарь русских уполномоченных был готов предъявить их полномочия. С большим трудом посредники могли добиться от русских уполномоченных допущения секретаря к передаче шведского полномочия, но никак их нельзя было принудить выслушать чтение его. Предложение составить новую форму полномочия также не понравилось им. Они настаивали единственно на том, чтобы раскинуть как можно скорее палатки и свести уполномоченных обеих сторон. На вопрос наш, сколько они намерены раскинуть палаток и сколько иметь при себе во время собрания войска, они отвечали, что думали для каждого уполномоченного поставить палатку, а потом еще палатку царскую, в которой обе стороны и посредники могли бы рассуждать о делах. В отношении числа рейтаров и служителей они объявили, что чести царя обидно будет, если они приведут с собой меньше 300 человек Английский посол обнадежил было [241] шведов склонить русских на то, чтобы с обеих сторон уменьшить число рейтаров для охраны уполномоченных; но русские и на это не согласились. Видя, что возникает еще множество споров как относительно установления палаток, так и относительно титулов великого князя, мы предложили уполномоченным поручить посредникам ход переговоров и отказаться от того, чтобы обе партии встретились и защищали свои притязания в присутствии друг друга. Но все было тщетно; они говорили, что это было бы противно принятым обычаям, поручению и приказанию великого князя и что в акте о присяге и целовании креста говорится о совместном обеих партий ведении переговоров... За сим шведские уполномоченные пришли к посредникам, благодаря усилиям которых уполномоченные согласились продолжать дело на следующих условиях. Посредники дадут им письменное уверение в том, что находят полномочия достаточными для того, чтобы можно было на основании их приступить к делу. Посредники будут хранить у себя оба полномочия и возвратят их, если переговоры кончатся безуспешно. Если же переговоры будут увенчаны успехом, то русского полномочия не присовокупят к актам трактата, потому что в нем много неправды. Шведские уполномоченные согласились на то, чтобы русские уполномоченные употребили в переговорах все титулы великого князя, кроме титула «Лифляндский»; но с тем, однако, условием, что это не нанесет ущерба королю шведскому, если разъедутся, не заключив мира. Далее, относительно установления палаток, они согласились раскинуть их на другой день, коль скоро русские уполномоченные согласятся на предыдущие условия и коль скоро решено будет, кому первому говорить в начале переговоров (это их превосходительства и благородия с удовольствием уступили посредникам), сколько с каждой стороны быть войска у палаток (в этом они наперед соглашаются с мнением русских) и в которой именно палатке вести переговоры; они не могли согласиться вести переговоры в русских палатках, но предлагали поставить палатки посредников и уполномоченных довольно близко друг от друга, чтобы, открыв палатки, находящиеся в них могли слышать друг друга. Все это было в тот же день сообщено русским главным уполномоченным, которые на другой день, то есть 1 января 1616 г. нового стиля, прислали письменный ответ, где они объявляли, что обязаны и непременно требуют произнести полностью все титулы, [242] чем Бог пожаловал их великого государя, в присутствии шведов, которые не должны воображать, что они, русские уполномоченные, могли бы согласиться в начале упомянуть о царе по краткому титулу; во время же самих переговоров, где будут упоминаться государи, они согласны на употребление с обеих сторон краткого титула; относительно палаток они настаивали на том, чтобы раскинут был шатер царский, в который и являться шведам для толкования о делах за столом царским; если же шведы захотят раскинуть свою палатку близ царского шатра, то они могут это сделать, с тем, однако, чтобы на переговоры они приходили к русским уполномоченным в шатер царский за царский стол. Посредник же может раскинуть свою палатку и сидеть за собственным столом или за царским, все, однако, с тем, чтобы шведские уполномоченные сидели, как сказано выше; по другим пунктам, кажется, не было затруднений или если были, то весьма неважные. Русские уполномоченные, требуя называть великого князя большим титулом, основывались на том, что при совершении крестного целования, на которое откомандирован был свидетелем Томас Смит, в присутствии придворных дворян обеих сторон, назначенных поверенными уполномоченных, титул царя был произнесен пространно и что то же делалось на прежних съездах со шведами в Тевзине 19 и других местах. Они прибавили, что на то имеют точные приказания, от которых им никак нельзя отступить. В подтверждение сказанного они ссылались на древние обычаи, по коим шведским уполномоченным надлежит явиться в палатку царскую и сидеть за столом царским. Английский посол отвечал им, что шведские уполномоченные упрекать будут его и нас, если русские уполномоченные станут вводить новшества, противные обычаям, существовавшим до настоящего времени между обеими нациями; но тем не менее они согласились на то, чтобы мы все вместе уговаривали как одну, так и другую сторону отступить по означенным пунктам. Шведы, узнав о предложениях русских, опять захотели уехать 2 января; но мы с английским послом удерживали их со дня на день, не переставая уговаривать то одну, то другую сторону и предлагать новые средства к достижению согласия. Шведы утверждали, что имеют приказания от короля не допускать употребления для великого князя титула «Лифляндский»; что им ведено непременно прекратить переговоры, коль скоро русские будут настаивать на употреблении этого титула, и что им нельзя действовать противно таким приказаниям под угрозой смертной казни. Они [243] сказали, что, вероятно, русские уполномоченные сказали словесно титул «Лифляндский» при начале Тевзинского договора, но что о том нет следов в актах означенного трактата и что в.к. Василий Иванович Шуйский договором, заключенным в Выборге в 1609 году, отказался для себя, наследников и преемников своих от всех притязаний на Лифляндию и на какую-либо ее часть. Начиная с этого времени как помянутый великий князь, так и междуцарственное правление 20 и сын короля польского Владислав 21 по избрании его великим князем российским воздерживались от употребления означенного титула, и предложение русских клонится лишь к тому, чтоб поднять снова споры, решенные торжественными договорами; относительно же палаток они объявили, что е.в. королю шведскому следует не менее чести, чем великому князю, и что он должен иметь для своих уполномоченных свою палатку и свой стол и что, кроме того, уверения русских уполномоченных, будто бы в Тевзине и других местах переговоры происходили в шатре великого князя, не соответствуют истине: это они могли немедленно подтвердить показаниями двух русских бояр, людей знающих, — Григория Федоровича Болкашина и Даниила Никитича Ворога, которые присутствовали при заключении Тевзинского трактата. Бояре эти показали, что в то время у каждой стороны была своя палатка, в которой и шли переговоры, но за одним и тем же столом, большая часть которого находилась в палатке русских уполномоченных. Они готовы были повторить и подтвердить сказанное в присутствии главных русских уполномоченных. Шведские уполномоченные опирались на то, что после на реке Плюссе, между Ивангородом и Гдовом, и реке Нарове, между городом Нарвой и Ивангородом, русские и шведы переговаривались, сидя каждый в своей палатке; но вместе с тем согласились, чтобы спор был решен посредниками, которым выслушать сперва одну, а потом другую сторону во избежание ссор по этому поводу. Мы с английским послом несколько раз делали представления русским; собравшись 5 января у них, мы старались уговорить их всеми средствами отступиться от своих притязаний и, между прочим, предложили им довольствоваться позволением выговорить в начале переговоров все титулы великого князя и даже титул «Лифляндский», но не иначе, как обращая речь свою к посредникам и в отсутствие шведских уполномоченных. Они согласились только на то, чтобы посредники, заседая в собственной своей палатке, открыли собрание и говорили первые; во всем же остальном настаивали на своем и [244] говорили, что в переговорах, которые в то же время велись под Смоленском 22, русские уполномоченные высказали все титулы великого князя, в том числе и «Лифляндский»; они прибавили, что под Смоленском уже условились и согласились на 6 или 7 пунктов, о чем просили нас уведомить шведов, и настаивали на том, чтобы мы уговорили их согласиться на требования русских во всем следовать прежним обычаям, обещая лишь однажды, в начале переговоров, употребить титул «Лифляндский», а потом воздержаться от него в течение всех переговоров. Нас в тот же день угощали обедом у дворянина Алексея Ивановича Зюзина вместе с английским послом и русскими уполномоченными. Около 10 часов дня прибыли к нам бояре, которые просили нас немедленно пожаловать в стан главных русских уполномоченных, куда уже отправился князь Иван Ульянович (так называли они английского посла) и где был приготовлен для нас обед. Мы поехали к ним точно так же, как и в первый раз, то есть отчасти в санях, занятых у шведов, отчасти в своих собственных. Обед был пышный и состоял по их обычаю из множества блюд, которые подавались одно за другим. Напитки были: рассол, хлебное вино, мед разных сортов, пиво и испанское вино. Во главе стола сидели князь Данило Иванович и английский посол, по одной стороне стола сидели прочие русские уполномоченные, а мы против них. Алексей Иванович, который давал обед, стоял у своего места, чтоб угощать гостей, а потом вперемежку сидело множество русских бояр, англичан и лиц из нашей свиты. У них существует обычай, по которому все сидящие за столом должны встать, когда пьет важная особа. Под конец обеда князь Данило предложил выпить за здравие царя и великого князя и приказал всем встать и отойти от стола. Он один стоя остался у стола, произнес имя царя со всеми его титулами и выпил за его здоровье; после того подозвал английского посла, подал ему кубок, а потом позвал нас каждого по имени и подал также кубок одному за другим... Вскоре приготовлено было ровное место на снегу, на расстоянии полувыстрела от квартиры посла. Прямо против фасада означенной квартиры поставлена была поперек палатка посредников, обращенная отверстием к дому. Против этой палатки поставлены были в длину палатки обеих договаривающихся сторон, одна возле другой, обращенные к своим квартирам. Стол был поставлен одним концом в палатку посредников, а другим концом в палатки уполномоченных, как сказано выше. Положено было собраться в 3 часа дня, что соответствовало почти 11 часам утра. [245] Мы собрались в известный час у английского посла, но было уже за полдень, когда мы получили известие об уполномоченных. Русские сначала дали знать, что едут, и просили уведомить о том шведских уполномоченных, после того присылали с тем же самым поручением еще 5 или 6 дворян одного за другим, по мере своего приближения. Первыми прибыли шведские уполномоченные и оставались на лошадях до приезда русских. Помолившись Богу и испросив благословения его на успех дела, обе партии заняли места свои за столом одна против другой. Приказано было открыть перегородки палаток, потому что до этого времени противники не видели друг друга. Они пожали руки друг другу, посредникам и снова сели; старший член каждой комиссии занял то место, которое ближе было к палатке посредников. Английский посол сел по правую руку от нас. Посол начал говорить первый на английском языке (тут были два переводчика, которые немедленно переводили слова его один на русский, а другой на немецкий языки) и сказал вкратце, что он послан светлейшим и державнейшим королем английским для восстановления мира между обоими враждующими великими государями, что он готов этому посвятить все свои усилия, увещевал уполномоченных поступать в этом деле с умеренностью и кротостью и употребить все средства, которые могут чем-нибудь способствовать утверждению общего мира. Он едва успел кончить речь, как князь Данило Иванович Мезецкий и товарищи его встали и князь начал произносить имя и титулы великого царя и великого князя Михаила Федоровича (посредники и шведские уполномоченные равным образом встали и остались с непокрытыми головами). Произнося имя и титулы царя, князь Данило Иванович стоял, лицом к посредникам, но потом, окончив титулы, он обратился к шведским уполномоченным: «Вы, главные уполномоченные Густава Адольфа, короля шведов, готфов и вендов...» Шведы, услышав это, остановили его и заявили, что русские не соблюдают поставленных условий, распростились в кратких словах с посредниками, опустили перегородку своей палатки и сели на лошадей, с тем чтобы удалиться. Мы, со своей стороны, упрекнули посла за то, что, нарушив обещание, в своем вступлении не упомянул ни о в.д.в., ни о нас. Однако, отложив наши упреки, мы поспешили вместе с послом побудить шведов сойти с лошадей и остаться, пока посредники успеют переговорить с русскими и найти средства исправить сделанную ошибку. [246] Русские извинились лишь тем, что им невозможно преступить приказаний их государя, но согласились, однако, возвратиться в собрание и поблагодарили е.в. короля английского и в.д.в. за то, что отправили послов своих, а нас, посланных, за то, что мы приняли на себя труд содействовать восстановлению мира между царем и королем шведским; вместе с тем просили нас продолжать те старания и усилия, которые мы до сего времени употребили в этом деле. Шведы требовали настоятельно, чтобы русские в благодарственной речи (которой, по справедливости, после произнесения титула великого князя они должны были бы начать) произнесли бы снова титул великого князя, на что русские никак не соглашались, поскольку, по их словам, произнося имя и титулы великого князя, они обращались не к шведским уполномоченным, а к посредникам. Шведы довольствовались этим и поблагодарили сначала е.в. короля английского и в.д.в., а потом нас, называя каждого по имени и по титулу; потом просили посланников продолжать старания свои и торжественно объявили, что они не потерпят — если безуспешно завершится съезд, — чтобы то, что они услышали от русских, или то, что было или будет сделано вперед, послужило бы в ущерб королю их; что в таком случае обе стороны должны остаться в настоящем их положении; что они подтверждают заявленный ими перед посредниками протест; что только по желанию последних они пошли на разные уступки, на которые иначе никогда бы не согласились. Затем русские уполномоченные рассказали содержание их полномочия, объявили, что они посланы для переговоров с главными уполномоченными короля шведского о мире, просили английского посла и нас общими силами представить королю шведскому все зло, причиненное им е.ц.в. и государству русскому, и склонить его возвратить все города и крепости, взятые им у русских, со всеми орудиями, колоколами и другими вещами вывезенными; затем уговорить возместить собранные доходы царские и забранные у народа деньги. Требования эти были отчасти прочтены русскими уполномоченными по свитку, а отчасти высказаны наизусть, так что каждый уполномоченный, с первого до последнего, высказал свою часть. Князь Данило Иванович хотел прибавить еще кое-что, но английский посол просил его отложить до другого дня. Затем первая конференция разошлась, чтобы всем сойтись снова на следующий день к 11 часам... Когда 14 января посредники и уполномоченные обеих [247] сторон собрались и сели в палатках своих тем же порядком, как накануне, граф Яков Делагарди начал говорить от имени всех шведских уполномоченных, назвал их всех по имени и по титулам, именуя, между прочим, Арфу Тонисена наместником выборгским, карельским и лагеманом Карельского округа, и просил русских уполномоченных окончить речь, начатую ими накануне. Русские без споров и претензий обратили речь свою к шведам и объявили им, что накануне, произнося имя и титулы их царя и великого князя Михаила Федоровича, самодержца всероссийского, они обращались к ним [шведам], чего шведы признать не хотели. Обе партии повторили это друг другу по нескольку раз; но наконец мы заставили русских сознаться сначала двусмысленными, а потом ясными и понятными словами, что они накануне обратили речь свою не к шведским уполномоченным, а к посредникам. Затем русские уполномоченные начали грубо спрашивать шведов: имеют ли они поручение возвратить царю и великому князю Михаилу Федоровичу города и крепости, отнятые ими у Русского государства несправедливым образом и противно вечному союзу? Имеют ли они поручение возвратить также орудия и военные припасы, находившиеся в означенных городах и крепостях в то время, когда шведы заняли их, и все доходы царские, забранные ими, как и отобранные у духовенства, дворянства, мещанства и прочих жителей деньги, и вознаградить за издержки войны? На это шведы начали пространно выводить причины, которые вовлекли короля в эту войну, и сказали, что в.к. Василий Иванович Шуйский, осажденный в Москве поляками, литовцами и русскими, приверженцами Лжедмитрия, обратился к блаженной памяти Карлу IX, королю шведов, прося через родственника своего князя Михаила Шуйского 23 помощи короля; и что Карл IX, невзирая на возможные выгоды от войны, которую он тогда вел с Польшей в Лифляндии, поскольку поляки обратили большую часть своих сил против России, в уважение вышеозначенной просьбы отправил уполномоченных своих в Выборг, и они с уполномоченными царя Василия Ивановича условились в 1609 году, что е.в. король пошлет царю на помощь 2000 хорошо снаряженных рейтаров и 3000 пехоты на счет царя, а царь, в свою очередь, обязан на содержание помянутого войска вносить ежемесячно 32 000 рублей или 100 000 талеров; если же царь замедлит с уплатой, то он обязывался заплатить двойную сумму за остальные месяцы, когда войско прибудет в Москву. Сверх того через два месяца [248] после вступления войска в пределы России крепость Кексгольм и округ ее в знак признательности и благодарности за оказанную помощь и в вознаграждение за издержки похода вспомогательного войска уступались королю Карлу и Шведской короне в вечное потомственное владение. Вследствие чего граф Яков Делагарди был отправлен королем в качестве главного военачальника с 5000 хорошо снаряженными шведскими, финляндскими и иностранными рейтарами и солдатами. При слухе о приближении означенного войска крепости Кексгольм и Новгород, которые до того времени держали сторону Лжедмитрия, сдались царю Василию Ивановичу. Когда граф Делагарди достиг Новгорода, то и Порхов последовал примеру Кексгольма и Новгорода. Поляки, которые числом до 2000 человек под начальством полковника Капнащинского находились в Старой Русе, отступили, услышав о приближении шведского войска, благодаря чему город с окрестностями поступил во власть великого князя; вскоре за сим фельдмаршал Эверт Горн, посланный на разведку, обратил в бегство 3000 поляков, осаждавших Торжок под предводительством полковника Зборовского, и освободил тем город. Шведское войско и русские под начальством помянутого князя Михаила продвигались вперед, встретились в открытом поле с поляками под Тверью и разбили их; 3 дня спустя шведский полководец, вопреки совету князя Михаила, преследовал неприятеля и довершил победу. Несмотря на то что часть войска, которое граф Делагарди привел в Россию, отправлена была обратно в Швецию, потому что русские не только постыдным образом бежали и оставили шведов, но и ограбили их обозы и имущество, он все-таки, желая сколько возможно исполнить волю короля, отправился в Колязин, где стоял лагерем князь Михаил Шуйский, вместе с ним двинулся к Александровой слободе и с помощью Бога заставил поляков, у которых было в поле 18 000-ое войско, не только оставить поле сражения, но изгнал их из городов, крепостей и монастырей, наконец, заставил снять осаду Москвы в то время, когда у них было больше всего надежды овладеть столицей. Из всего сказанного явствует, что со стороны шведов выборгский договор исполнен был точно; русские же, напротив, не заплатили даже третьей части того, что в силу сего договора им следовало заплатить войску, как видно из данных и полученных квитанций и реверсов. Далее, граф Яков Делагарди только через полтора года после назначенного срока смог добиться от великого князя [249] приказных грамот, по коим крепость Кексгольм должна была быть сдана королю шведскому. Сдача крепости не была совершена; укрепительные грамоты не были выданы, как не было выполнено русскими условие, заключенное великим князем с военачальником шведским, по которому царь обещал, если вспомогательное войско Делагарди будет больше, чем обещано, наградить короля шведского за такую помощь еще большим числом городов и крепостей; что после сего граф Яков Делагарди с войском своим и князем Даниилом Шуйским, полководцем русским, снова отправился из Москвы, чтобы освободить Смоленск и все государство от поляков, литовцев и русских мятежников; в этот поход прибыло на помощь великому князю еще вспомогательное войско в 3000 человек, присланных королем под начальством фельдмаршала Эверта Горна. Войско это начало роптать и требовать платы, угрожая, если не последует удовлетворения, взять сторону недовольных. По несвоевременной просьбе русского полководца освободить воеводу Григория Валуева, который безрассудным образом подвергнул себя опасности — с 5000-ным войском попасть в плен к полякам или умереть с голоду, — граф Яков Делагарди и Горн не вовремя пустились в поход, не успев усмирить недовольных и уговорить их к покорности. Когда Делагарди дошел до Клушина с войском, совершившим 8-мильный переход, вся неприятельская сила нагрянула на них. Граф Делагарди и Горн лично несколько раз атаковали с конницей неприятеля и, вероятно, одержали бы верх, если бы русские, пользуясь удобным временем и случаем, со своей стороны пошли в атаку. Но наемное, недовольное войско, видя, что русские обращаются в бегство, воспользовались этим обстоятельством, чтобы перейти целыми ротами со знаменами к неприятелю. Один полк немецкой пехоты, в котором были подполковник Конрад Линк и несколько французских капитанов, вступили в переговоры и объяснения с поляками, и когда Делагарди и Горн снова атаковали с конницей, которая осталась им верна, они силой и заряженными ружьями стали удерживать шведских полководцев от стычки с неприятелем, принудили их вступить в сношения с польским полковником Жолкевским и утвердить заключенную с ним капитуляцию, оговаривавшую, что он, Делагарди, с войском, которое захочет с ним идти, может выступить из России куда ему угодно. Он с конницей из 300 человек, оставшихся у него, отправился в Новгород, чтобы в этом городе несколько отдохнуть, пока не получит из Лифляндии и Финляндии новых сил, с которыми он мог [250] бы снова служить великому князю, надеясь притом на благодарность за благодеяния и помощь, оказанные новгородцам шведскими войсками. Новгородцы же, узнав о приближении Делагарди, послали к нему навстречу гонцов и велели сказать, что его и войско его знать не хотят, что они его будут потчевать лишь порохом и пулями, и приказали ему, не подступая к Новгороду ближе чем на 10 миль, отправляться через Тихвин в Выборг. Они также остановили нескольких посланных короля к фельдмаршалу Делагарди и приказали жителям Нотебурга сделать то же, и действительно, в последнем городе задержано было несколько нарочных, имевших при себе письма и другие важные бумаги, между прочим, и несколько письменных договоров, заключенных между королем шведским и великим князем Василием Ивановичем; в Нотебурге было задержано имущество, принадлежащее полководцу и некоторым другим офицерам. Новгородцы взяли, кроме того, в плен несколько слуг графа Делагарди, которые пошли в Новгород купить разных необходимых для господина их вещей; они выслали также тайным образом казаков и стрельцов, чтобы нападать на шведских фуражиров и убивать их; между тем москвитяне изменили царю Василию Ивановичу, заключили его в монастырь, и со дня на день новгородцы начинали более и более колебаться в своей преданности. Срок, в который надлежало крепость Кексгольм передать королю шведскому, давно уже миновал, и русские, которым приказано было совершить передачу, затягивали время и собрали войско из более чем 300 человек, чтобы напасть на шведов, которые по договору должны были принять крепость. Полководец шведский, желая поддержать право короля на крепость и ее окрестности и предупредить позор, который лег бы на короля, если бы русским удалось коварным образом отстранить короля, осадил Кексгольм и хотел силой овладеть им. Во время этой осады он получил от наместника новгородского и товарищей его, а также и от воеводы Ивана Салтыкова, грамоту, в которой ему объявляли, что Новгород и все другие русские земли избрали государем Владислава, сына короля польского, который, а также как и весь русский народ, вовсе не был намерен хранить и исполнять договор, заключенный между царем Василием Ивановичем и королем шведским. Они поэтому требовали от шведского полководца оставить Кексгольм и русские пределы, объявив ему, что иначе они им покажут дорогу и проводят их до Финляндии с польским и русским войсками. Они уведомили его также, что послали лодки и войско вдоль Ладожского озера для [251] освобождения Кексгольма. Граф Делагарди двинулся после того с частью войска к Новгороду, чтобы из Нотебурга получить обратно людей, бумаги и имущество, задержанные несправедливым образом, и чтобы убедиться, чего король мог ожидать от русских. Между тем московитяне, раскаиваясь в том, что избрали сына короля польского великим князем, осаждали поляков в самой Москве, а новгородцы, изменив равным образом своим прежним убеждениям, вступили в переговоры с графом Делагарди, возвратили ему людей, бумаги и большую часть имущества, которые задержали в Нотебурге; боярин и сотник Василий Бутурлин, находясь в Новгороде с поручением русских думных дворян, собранных в лагере под Москвой, вступил с шведским полководцем в переговоры о вспомогательном войске на том основании, что королю шведскому вместо уплаты денег войску дана будет в залог крепость Нотебург. Король, узнав о сем, написал к русским думным дворянам, расположенным под Москвой, увещевал их, между прочим, остерегаться обманов поляков и папистов, советовал им договориться между собой и избрать из среды своей великого князя, который был бы достоин сего звания и был бы намерен хранить договоры, заключенные между обеими державами; помянутый полководец сообщил Бутурлину содержание письма короля к думным дворянам; Бутурлин, посоветовавшись с новгородцами — уверил шведского предводителя, что думные русские дворяне, убедившись на опыте, что им не удалось удачно выбрать царя из своей среды, и не зная никого из своих, кто был бы способен управлять ими, ничего не желают более, как избрать в цари и повелители одного из сыновей короля Карла IX, то есть ныне царствующего короля Густава Адольфа или младшего брата его величества. Вместе с сим Бутурлин повторил просьбу о помощи. Тут предложены были некоторые условия и посланы гонцы к русским думным дворянам, стоявшим лагерем под Москвой, и Бутурлин уверил, что через 14 дней последуют на предложения эти требуемые подробные объяснения; но вместо того посланные целых два месяца не возвращались. В то время заключено было перемирие между предводителем графом Делагарди, с одной стороны, и Бутурлиным и новгородцами — с другой, на честном слове и на условиях, которых русские, однако, не исполнили, так как они не пропускали шведские суда, которые с провиантом хотели идти мимо Ладоги в лагерь под Кексгольмом, а когда шведы старались добывать себе продовольствие, то высланные тайным образом из Новгорода казаки и стрельцы их или убивали, [252] или приводили пленными в город и там подвергали наказанию розгами и другим истязаниям. Шведский полководец, узнав о таких поступках и заметив, что его со дня на день обманывают тщетными, неисполнимыми предложениями и что новгородцы надеются продержать и провести его до того времени, когда большая часть войска его погибнет от голода и других бедствий и тогда напасть на него или заставить его со стыдом отступить, решился вместе с покойным ныне фельдмаршалом 24 и другими офицерами взять город приступом, чем неоднократно угрожал прежде; но на его угрозы не обращали внимания, не опасаясь малочисленного шведского войска, которое тем не менее взяло приступом город и овладело одной стороной его. Стольник же Бутурлин с казаками и стрельцами перешел через мост на другую сторону города и грабил, сколько мог в это время, а затем пустился в бегство. Те же, которые были в замке — митрополит, князь Иван Одоевский и прочие лица светского и духовного звания, — выслали депутатов и добровольно заключили со шведами условие, по коему новгородцы обязались признать короля Карла и преемников его, королей шведских, покровителями всего Русского государства, а от имени его царем и великим князем российским одного из сыновей его величества, так как уже предложено было Бутурлиным. Затем король шведский занял ради выгод избранного при содействии русских великого князя Нотебург и Ладогу. Так как Новгород, Ям, Копорье, Гдов и все Псковское господство признали Лжедмитрия и избрали его великим князем, то король почел необходимым занять означенные города, чтобы они не попали в руки поляков, неприятелей его, и чтобы сохранить и поддержать права того из своих сыновей, которого не только новгородцы, но и московитяне, владимирцы и думные дворяне других русских земель, собранные в Ярославле, вторично решились избрать своим царем и великим князем. По желанию означенных сословий новгородцы отправили значительное посольство в Швецию и просили, чтобы светлейший князь и государь Карл Филипп, младший брат ныне царствующего короля, дан был Русскому государству в цари и великие князья. Принц Карл отправился с княжеской блестящей свитой, не без больших издержек, в Выборг, чтобы с уполномоченными помянутых сословий принять условия и приступить к предварительным распоряжениям. Из-за того, что никто не явился, кроме одного посланного новгородского, который к тому же не имел никаких полномочий о чем-либо трактовать, и поскольку до приезда его высочества Тихвинский монастырь [253] и крепость Гдов вопреки данной русскими клятве отпали от его княжеской милости, а также потому, что наконец шведы узнали, что новгородские князья и бояре, забыв присягу, бежали и разорили весь край и что московитяне, отбив у поляков Москву, избрали великим князем Михаила Федоровича, его высочество почел за благо не заниматься более делами Русского государства и предоставил любезному своему брату неоспоримое право на Русское государство, в особенности же на господство Новгородское, равно и право искать удовлетворения за нанесенное ему оскорбление. Граф Делагарди кончил речь свою требованием, чтобы русские привели в исполнение означенный законный выбор.
Комментарии 1 Генеральные штаты (фр. Etats generaux; галл. Staten-Generaal) — высший орган сословного представительства (духовенства, дворянства и городов) в феодальной Франции и Нидерландах. После буржуазной революции 16 в. за северной частью Нидерландов закрепилось название Республика Соединенных провинций. Генеральные штаты стали высшим постоянно действующим законодательным органом республики, где были представлены делегаты от штатов семи провинций: Голландии, Зеландии, Фрисландии, Гелдерна, Утрехта, Гронингена, Оверэйселя. Однако сохранился такой пережиток феодальной монархии, как должность провинциального статхаудера (штатгальтера, наместника). 2 Густав II Адольф (1594—1632), король (с 1611) Швеции, сын шведского короля Карла IX. 3 Готфы, готы — племена восточных германцев. Венеды, венеты, венды — древнейшее наименование славянских племен (по-видимому, их западной ветви). 4 Михаил Федорович, первый царь (1613—1645) из династии Романовых. 5 Христиан IV. 6 Джон Мерик (в России его называли также Иван Ульянов и Иван Ульянович) — английский купец, посол английского короля Иакова I в августе 1614 г.; посредник между Россией и Швецией на переговорах в январе — феврале 1616 г. и в декабре 1616 — феврале 1617 г. 7 Бискайя — самая северная из трех древних провинций в Испании. 8 Имеются в виду документы, содержащие привилегии. 9 То есть эмигрантами. 10 Территория на севере Норвегии, Швеции, Финляндии и в западной части Мурманской обл. 11 Историческая провинция Швеции. 12 Выборгский договор 1609 г., по которому Швеция предоставляла Русскому государству войска для борьбы с польской интервенцией. 13 Родной замок Делагарди — Лёберёд в округе Мальмё (южная Швеция). Делагарди происходят от старого французского дворянского рода в Лангедоке. Родоначальником шведской ветви этой фамилии был Понтус Делагарди (1550—1585). Сын его — Якоб, впоследствии граф (р. 1583), в ранней молодости участвовал в Ливонской войне; в 27 лет он был назначен главнокомандующим шведским отрядом, посланным на помощь царю Василию Шуйскому. После свержения Шуйского и вследствие невыполнения русскими некоторых условий союза (в частности, удержание за собой Кексгольма) Я. Делагарди обратил свое оружие против России (в 1610 г. взял Ладогу, в 1611 г. — Кексгольм и Новгород). В феврале 1617 г. Делагарди подписывает Столбовский мир с Россией. Впоследствии — он в числе сподвижников шведского короля в войне против Польши. 14 Шанц, шанец — название полевых укреплений, сооружавшихся для усиления крепостей, прикрытия путей сообщения, защиты приграничных пунктов. В плане — правильный четырехугольник с бастионами по углам со сторонами 200—240 м. 15 И. Масса, являвшийся долгое время торговым резидентом Голландии в России. 16 Вспомогательное фортификационное сооружение, являвшееся 2-й линией укреплений в крепостях и укрепленных лагерях, а также в системе полевых позиций. 17 Размен пленных проходил в 1615 г., с 30 апреля до 22 мая. Русских выменено 119 человек обоего пола, шведов — 46 человек. Посольский съезд был на реке Яуне, между Осташковом и Русой, на полдороге между деревнями Мошино и Пески. 18 В июне 1613 г. через Архангельск к императору отправились (на голландских кораблях) посланник Степан Михайлович Ушаков и дьяк Семен Заборовский. Они имели поручение посетить и Голландию, чтобы вручить Генеральным штатам и штатгальтеру принцу Маврикию грамоты от Михаила Федоровича с извещением о вступлении его на престол и с просьбами о помощи в примирении со шведами. Русские представители вернулись в Москву в августе 1614 г., привезя с собой грамоты из Голландии, датированные мартом и июнем 1614 г. 19 Тявзинский мирный договор (1595) подписан князем И. Турениным и думным дворянином Б. Пушкиным и тремя шведскими уполномоченными. Россия вновь получала область на побережье Финского залива и города Корелу, Орешек, крепость в устье Невы Ниеншанц, Копорье, Ивангород, Ям. Эстония с Нарвой оставались за Швецией, а Кольский полуостров и Карелия — за Россией. 20 Имеется в виду Семибоярщина («седьмочисленные бояре») — русское правительство, образовавшееся после свержения в июле 1610 г. В. И. Шуйского. 21 Владислав IV Ваза (1595—1648), король польский (с 1632 г.). В феврале 1610 г. провозглашен царем. Отказался от претензий на русский престол по Поляновскому миру 1634 г. 22 Там шли в это время русско-польские переговоры. 23 Имеется в виду князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1587— 1610), известный военный деятель, племянник царя. 24 Имеется в виду Горн. |
