Владимир Штейнгель

См. библиографию.

Штейнгель Владимир Иванович [13(24).4.1783, г. Обвинск, ныне с. Верх-Язьва Красновишерского района Пермской обл., — 20.9(2.10).1862, Петербург], декабрист, барон, подполковник. По окончании Морского кадетского корпуса (1799) служил офицером во флоте. В составе петербургского ополчения участвовал в Отечественной войне 1812. В 1814—17 адъютант московского главнокомандующего генерала А. П. Тормасова. Член Северного общества декабристов с 1824. Сторонник конституционной монархии. Участвовал в подготовке восстания декабристов в Петербурге, но на Сенатской площади 14 декабря 1825 не был. Приговорён к 20 годам каторги, которую отбывал в Нерчинских рудниках; в 1835—56 на поселении в Сибири.

Соч.: Записки..., в кн.: Общественные движения в России в первой половине XIX в., т. 1, СПБ, 1905.

Лит.: Барановская М. Ю., Деятельность В. И. Штейнгеля в Москве после Отечественной войны 1812 г., в кн.: Декабристы в Москве, М., 1963.

Записка барона Владимира Ивановича Штейнгеля, представленная Императору Николаю Павловичу

Госуд. Арх. дела о декабристах, N11, л. 74-87. Записка бар. Штейнгеля.

Августейший Монарх,

Всемилостивейший Государь!

Из мрачной темницы моей, возносясь духом любви к Отчечеству, духом верноподданического к Вашему Императорскому Величеству усердия, припадаю к священным стопам Вашим.

Умоляю Ваше Величество благом многих миллионов людей, коих Вы нареклись отцом, умоляю собственной Вашей славой и самой безопасностью: не презрите моих наблюдений и сведений; удостойте прочесть все нижеследующее до последней строчки, прежде, нежели произнесете строгий суд о свойстве и самой цели настоящего моего подвига. Дерзаю представить обнаженную истину: она должна быть доступна Престолу мудрого Монарха, восприявшего бразды правления с намерением - жить для Отечества.

В Высочайшем Манифесте о восшествии Вашем на престол, как бы в утешение народа, сказано, что Ваше Царствование будет продолжением предыдущего. О, Государь! ужели сокрыто от Вас, что эта самая мысль страшила всех, и что одна токмо общая уверенность в непременной перемене порядка вещей говорила в пользу Цесаревича.

Истина, не подтвержденная ни малейшему возражению, что в Бозе почивший Государь, Брат Ваш, обладал в совершенстве даром привлекать к себе сердца всех тех, кои имели счастье с ним встречаться; и что его поведением в звание Наследника, его действия и намерения в начале Царствования, твердость его при всеобщем бедствии 1812 года, его кротость в блеске последующей за тем славы, человеколюбие его во время последнего наводнения, равно как и многие другие, известные свету и народу в особенности случаи, в коих явил он высокие свойства души своей, - соделали особу его любезной и священной для Россиян-современников. Но по непостижимому для нас противоречию, которое к изумлению грядущих веков, может быть, объяснить одна токмо беспристрастная история, Царствование его - если разуметь под словом сим правление - было во многих отношениях пагубно, под конец же тягостно для всех состояний даже до последнего изнеможения! Противоречие сие поставило средний и нижний класс народа в недоумение: Государь всюду являлся ангелом и сопровождался радушными восклицаниями; но в то же время от распоряжений правительства именем его разливалось повсюду неудовольствие и ропот. Народ приписывал сие лицам: то Сперанскому, то Гурьеву, то Аракчееву, и вообще думал: «министры обманывают доброго нашего Государя: где Ему, Батюшке, все знать»! Но те, кои просвещеннее, смотрели и рассуждали иначе. Результат общий: Государь, встреченный на Престоле с всеобщим вожделением, с единодушной, искренней, беспримерной радостью, сопровожден в гроб едва ли не всеобщим равнодушием.

Не смею без особого соизволения изобразить Вашему Величеству в историческом порядке весь ход дела в последнне царствование, но цель, меня одущевляющая, заставляет сказать хотя ту только истину, что Правительство отличалось непостоянством и в управлении государством не было никакого положительного, твердого плана. Сначала был период либерализма и филантропии; потом период мистицизма и наконец противных мнений и действий тому и другому. В начале дано всему новое направление учреждением министерств: министры были в силе и доверенности. Через шесть лет разряд министерства изменился: с учреждением Совета в новом его образовании создано министрерство полиции. Сила министров уступила силе Государственного Секретаря. Министерство коммерции уничтожено. Отсутствие Государя дало повод к учреждению комитета Г-д Министров, а затем смерть Вязмитинова произвела новую перемену в разряде министерств: министерство полиции уничтожено, и сделано вновь министерство духовных дел в соединении с просвещением, но и то на несколько лет. При первых министрах много предначато полезного, по крайней мере обнаружено явное намерение готовить государство к восприятию конституционных начал. После Тильзитского мира, прибытие Коленкура ко двору и вышеупомянутая перемена в министерстве пресекла деятельность Правительства. Оно до самого 1812 г. видимо тяготилось прихотливым деспотизмом Наполеона. Влияние Сперанского на дела ознаменовалось учреждением Комиссии погашения долгов, началом изобретения новых налогов, обложением купцов усугубленной податью с капиталов, установлением торговых книг, учреждением о торгующих крестьянах, которым подорван кредит внутренней торговли, и новым образованием Комиссии составления законов, которая до сих пор издала Гражданское и Уголовное Уложение, и оба не могли быть приведены в действие. В 1810 и 1811 г. приметно уже было неудовольствие против правительства. Указ 1809 г. о непроизвождении в чины гражданских чиновников 9 и 6 классов без экзамена, которым многие заслуженные и опытные люди оскорблены были, много разливал сие неудовольствие. 1812 г. соединил всех в одиной цели - защите Отечества и Престола.

Настал вожделенный мир! Монарх, от всех благословенный, возвратился ко всеобщей радости. Все, казалось, обещало эпоху, от которой начнется период внутреннего благоустройства. Ожидание не сбылось. Роздано несколько миллионов Москве, Смоленску и частью некоторым уездным городам сих губерний; но сим пособием воспользовались не столько разорившиеся, сколько имущие: ибо оно раздавалось в виде ссуды под залог недвижимости. Если Москва отрясла так скоро пепел с главы своей и вознеслась в новом великолепии, то не столько помогла тому сия помощь, сколько состояние внутренней коммерции и промышленности, оживотворенных тарифом 1810 г., который издан был при увещевательном манифесте, чтобы все обращали капиталы свои не в пищу чужеземной роскоши, но в пользу Отечества. Внезапно сей самый тариф в 1816 г. изменен в пользу Австрии, Польши и Пруссии изданием нового тарифа на 12 лет. Коммерсанты могли по крайней мере располагать свои спекуляции на сие Императорским словом определенное время; но и в этом ошиблись: в 1819 г. последовало новое всеобщее разрешение ввоза иностранных товаров, коими вскоре наводнили Россию. Многие купцы обанкрутились и народ через то лишился способов к пропитанию и к оплачиванию податей. Вскоре увидели ошибку, исправили ее тарифом 1823 г., но причененный вред невозвратен. Знатные суммы сребра и золота, вошедшие через Одесский порт, при выгодной хлебной торговле 1815, 1816 и 1817 гг., исчезли мгновенно и не возвращались. Наконец последовало новое дополнительное постановление о гильдиях, за коим изданы еще многие дополнения и пояснения; за всем тем местные начальства принуждены были представлять о невозможности его выполнить: ибо у бедных мещан и особенно у жителей малых городов отнят последний способ к пропитанию. Таким образом коммерция наша находится в паралитическом состоянии, тогда как у всех других, держав преуспевает и процветает, особенно во Франции, которая в 1815 г. едва ли не в худшем состоянии была, нежели Россия.

К крайнему изумлению всех действий министерства финансов в последние 10 лет были, можно сказать, ужасны. В 1814 г. Правительство убедило откупщиков винных, при главном посредстве Гурьева и Пестеля (Иван Борисович Пестель - отец декабриста - С.А.) сделать весьма важную наддачу. Естественным сего следствием была несостоятельность - и они разорены в конец, особенно Злобин, оказавший многие отечеству услуги, и Перетц (имеется в виду Абрам Израилевич Перетц - отец декабриста Перетца - С.А.). В преследовании сих откупщиков и потом поставщиков провиантских были случаи, что они представляли к рассчету свои на казну претензии, но министр предписывал: «с них взыскивать, а им предоставить ведаться особо». Распоряжение, имеющее характер полного насилия и несправедливости. С откупщиками многие разорились. Уничтожены откупы, Мин. Финансов ввело новый образ винной продажы - источник чрезмерно-гибельного народного разврата и самого разорения. Нарушены некоторые коренные права; уничтожено звание вице-губернаторов, дотоле весьма почетное; явлен пример соблазна для чиновников: ибо способы наживаться стали предпочитать понятиям о чести, и те, кои при начале считали за унижение надзирать за питейными домами, увидя, что на сих людей обращается внимание министра, и вместе с обогащением даются чины и кресты, стали искателями сего рода службы. Размножены повсюду трактиры, герберги, харчевни, портерные лавочки, питейные дома, временные выставки, из коих некоторые с билиарами (так в тексте - С.А.), с музыкой и с другими разными для черни приманками. Возвышена на вино цена; для виноторговцев установлены стеснительные и разорительные для них правила, за то злоупотребления устранены от полиции; вице-губернаторам даны предписания стараться как можно о большей распродаже вина, под опасением ответственности (!!) - и с такими мерами первые годы принесли точно прибыль, но вскоре оказалось, что она была временная: ибо в последние годы уже не добираются многие миллионы.

Когда таким образом с одной стороны народ поощрялся пропивать потовым трудом наживаемые деньги, с другой умножена подать с паспортов, возвышена цена на первую потребность - на соль, и приняты строжайшие меры ко взысканию недоимок: предписано за недоимку помещиков отдавать под опеку; а с казенных крестьян взыскивать, хотя бы то было с пожертвованием последнего имущества. Начали у них продавать домашний скот, лошадей и сами дома, а так как с таких обобранных взять уже нечего, то постановлено правилом, в отвращение недоимок, за неимущих взыскивать с обществ. В некоторых губерниях «выбить, выколотить недоимку» сделалось техническим словом. Между тем в одних губерниях, как-то: в Белорусской, Псковской, Тверской, Вологодской и Ярославской по нескольку лет был неурожай, и помещики, не получая дохода, кормилм крестьян; в других напротив, как в Тамбовской. Пензенской и Симбирской, хлеб был ни по чем от неимения сбыта и деревни тоже не давали дохода. Обстоятельства сии уподобляют Россию тому состоянию, в котором была Франция во времена Генриха III, когда сборщики податей обирали последнее у бедных земледельцев. О, Государь! извольте послать доверенную особу инкогнито, в виде частного человека - и Вы откроете, может быть, гораздо горестнейшее состояние народа, нежели каковым я его представляю. Беспристанные выгоны крестьян для делания дорог, часто в страдную пору, довершили их разорение; притом от частых перемен в плане и от непрочной работы повинность сия сделалась безконечной, между тем как в Академическом календаре, в хронологическом показании печатается: «от издания Манифеста, коим народ на всегда освобождается от делания дорог столько-то лет»!

Умножая доходы крайними мерами, хотя три года тому назад сделано по всем министерствам сокращение расходов, но сколько еще есть предметов, на которые делаются напрасные издержки! Сколько чиновников, едва имеющих занятие, получают большие оклады в двух и трех местах! сколько таких же получают пенсионы! По одному коммисариату около трех миллионов расходуется в год на циновки, веревки, вообще на укупорку и развозку вещей коммисий до местопребывания полков, тогда как одним распоряжением, в рассуждении сей доставки вещей, можно бы сей расход уничтожить.

По флоту также экономия. По адмиралтейскому регламенту Петра Великого, едва корабль заложится на стапеле, должно раздать по всем мастерствам пропорции, дабы ко дню пуска все принадлежности оного были в готовности. Во все министерство маркиза де Траверсе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной компании, и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море: ибо мачты для сего переставляют с одного корябля на другой; прочие, хотя число их не малое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флоту нет. Но в царствование блаженной памяти Родителя Вашего, в 1797 году выходило 27 кораблей, всем снабженных; а в 1801 г. против англичан готовилось 45 вымпелов! Можно сказать, что прекраснейшее и любезнейшее творение Петра, маркиз де Треверсе уничтожил совершенно. Теперь на случай войны, некого и не с чем выслать в море: кроме вновь принятого Синявина и контр-адмирала Рожнова, ни одного адмирала, несколько капитанов и весьма много офицеров из тех, кои были в экспедициях. Между тем у соседнего государства сия часть в совершенной исправности всегда была и теперь существует.

По части управления губерний во все 25 лет не сделано ничего особенного к улучшению. Едва в 1822 г. дозволено генерал-губернатору Балашеву производить опыт преобразования. Начатый без сведения Сената, опыт сей принимается обывателями с негодованием на новые тягости и на умножение инстанций; а о пользе, какая из того произойти имеет, никто еще неговорит. Подобным образом жалуются и на преобразование Сибири, где в обширном, но весьма малонаселенном крае, в котором бы приличнее было сокращать администрацию, прибавлена лишняя губерния, и дан образ управления совещательно-аристократический, не свойственный монархическому.

К сему присовокупить остается недостатки в судопроизводстве вообще; бесконечное продолжение тяжебных дел апелляциями и обращением паки в нижние инстанции, неправосудие и повсеместное злоупотребление. Последнее было строго преследуемо, но от полумер осталось неисцеленным. Посылались сенаторы, производили исследование, тысячами отдавали бедных чиновников под суд - и определяли новых; а те принимались за то же, только смелее, ибо обыкновенно поступали на те места с протекцией. Сколько и теперь есть губернаторов, состоящих под бесконечным судом!

В царствование Великой Бабки Вашей, Государь, была по всем частям наблюдаема подготовка людей столь многополезная: чиновники, хотя медленно, но верно доходили от низших степеней до вышней, каждый по своей части; оттого были оные и дельны. В предшествовавшее Вашему Царствованию сего вовсе не наблюдалось: всякий, при министре служащий или нашедший покровительство, ко всему считался годным. Так и дела шли. Известно, что Великая Екатерина с полковничьего чина начинала обращать особенное на людей внимание, и те, кои не имели отличных дарований и способностей, не шли далее бригадиров в отставку. В последнее время всякому продолжающему службу, особенно военную, дорога к вышним ступеням сделать отверзтою. В одной губернии был губернатор, выслужившийся из фельдфебелей, и в губернии поступал, как в роте. Не мог конечно долго быть терпим; но жители губернии не менее оттого страдали.

Вообще гражданская часть - сей краеугольный камень в здании государственного благоденствия - была в некоторой как бы опале. Государь блаженной памяти изволил видеть зло, но считая его неисцелимым, ограничивался тем, что не скрывал своего отвращения. Энгельгард, имевший счастье разговаривать с Государем, сказывал мне, что однажды, при случае, как Его Величество любовался устройством войск, он осмелился заметить, что время приняться за устройство гражданской части; но Государь, взяв его за руку и пожав крепко, со слезящимися глазами, произнес: «Ах! Я это очень, очень чувствую, но ты видишь: кем я возьмусь!» Если это истина, что за благоустройство России Монарху не кем взяться, то посудите, Всемилостивейший Государь! в каком несчастном, в каком ужасном положении наше любезнейшее отечество, коего судьба восприята Вами на рамо Свое. Вашему гению предлежит, подобно Петру, Екатерине, найтить людей, вложить в них душу и соделать сопричастниками будущей Вашей славы. Да пройдет она до позднейшего потомства!

Насильственная система так называемого водворения поселений принята с изумлением и ропотом, как то и Вашему Величеству должно быть весьма известно; и не могло быть иначе. После тяжкой отечественной войны, в которой все состояния участвуя оказали равное усердие и верность Престолу и Отечеству; когда всякий ожидал в мире вожделенного спокойствия, внезапно войтить в селения военной рукой, взять дома мирных земледельцев, все, дедами и самими ими нажитое, да и их самих в общий состав нового воинства - едва ли история представляет что-либо тому подобное. К сему присовокупить должно вынужденную уступку и покупку соседственных земель и поместий: ибо одна несправедливость естественно рождает другую. Возникли с одной стороны - отчаянное сопротивление, особенно на юге; с другой строгие меры укрощения. Всей России сделались известны сцены, которых никто не мог полагать возможными в царствование Государя, толико кроткого, человеколюбивого. Общее недоумение разрешалось одним лицом графа Аракчеева. Оно во всех подобных действиях служило экраном для особы Монарха.

Цель поселений объявлена после - освобождение России от тяжкой рекрутской повинности. Осмеливаюсь, Государь, представить, что уменьшение срока службы, по примеру Пруссии, до 8 или до 12 лет, удовлетворило бы сей цели справедливее, прочнее и безопаснее: ибо тогда через 25 лет во всей России разлился бы дух воинский, и крестьяне столь же бы легко стали расставаться с детьми, как дворяне, кои прежде также отпускали, как на смерть, а теперь охотно сами везутся. Возвратившиеся в семейство могли бы жениться, заниматься крестьянским бытом и, наживая детей, воспитывали бы их заранее быть солдатами; сами были бы готовы ландверы.

Мысль о поселении войск не новая. Бургард Миних представлял Императрице Анне Иоанновне проект о заселении границ турецких, польских и шведских войсками, с тем, чтобы они приучались к тому роду войны, который с сими неприятелями приличен. Поселение на границе может быть действительно оплотом, но внутри государства другие следствия возможны. При разных мнениях о сем иностранцев, известен краткий отзыв Велингтона, - я слышал его из уст графа Ростопчина: «видно, что русское правительство не боится штыков».

По сим кратким очеркам различных действий Правительства, в отношении хозяйственного управления и настоящего положения государства, следущие черты представляются главными к характеристике правления: Правительство отделяло себя от государства и, казалось, верило, что оно может быть богато и сильно, хотя все сословия государственные и особенно народ в изнеможении. Правительство имело, кажется, правилом, что развратным и бедным народом легче и надежнее управлять, нежели имеющим гражданские добродетели и в довольстве живущим; а потому не прислушивалось к народному мнению, не входило в его нужды: повелевало и требовало безусловного повиновения, хотя бы от того все разорилось. В сем отношении Правительство дозволяло себе даже спекуляции: последняя распродажа квитанций рекрутских - разительный тому пример. Должно ли после сего удивляться, что Правительство потеряло народную доверенность и сердечное уважение и возбудило единодушное общее желание перемены в порядке вещей.

Всемилостивейший Государь! раскрыв перед взором Вашим, по крайнему моему разумению, причины неудовольствия против Правительства, я осмеливаюсь приступить к настоящей моей цели - представить истинный источник обнаружившегося при восшествии Вашем на престол злоумышления.

Деятельное просвещение России началось при Екатерине Великой. Один частный человек, Новиков, с обществом своим, старавшийся о распространении чтения полезных книг и для сего имевший свою типографию, сделал едва ли не более, нежели все училища. Молодые люди с талантами посыпались на счет сего общества вояжировать, и действительно многие обязаны стали ему последующей своей известностью. Открылась революция, масонские общества сделались подозрительными, и Новиков пострадал. Блаженной памяти Ваш Августейший Родитель даровал ему и сотоварищам его свободу. Из сего рассадника люди первые явились на сцене, когда при начале Царствования в Бозе почивающего Государя открылось вожделенное намерение его просветить Россию и уничтожить в ней рабское состояние. По учреждении министерств взяты быстрые меры к распространению образования: учреждены новые университеты, умножены училища, преобразованы гимназии; ослаблена цензура представлением оной гражданским губернатором и управам благочиния в столице; поощрены переводы печатанием с Высочайшего дозволения книг, дающих понятие о новых идеях относитльео основания государственного блага; так, напечатаны «Конституция Англии» де Лольма, творения Монтескье, Бентама и других; с тем вместе явились: «Пифагорово путешествие», «Антенорово путешествие», «Фоблаз» и «Кум Матвей», непосредственно развивающие другие понятия и развращающие нравы.

При таком начале просвещения, государь изволил прекратить раздачу крестьян в крепостное состояние. Незабвенный рескрипт Его к Его Королевскому Высочеству Герцогу Виртембергскому, по случаю утверждения аренды на 50 лет, сделался известным всем. Потом открыто новое состояние хлебопашцев. Некоторые вельможи отпустили в оное целые селения. Изданы указы, поощрительные к отыскиванию из крепостного состояния правила для перехода крестьян помещечьих в свободное состояние в Остзейских провинциях, повсюду распубликованные. Присеодинение Псковской губернии, к округу сих губерний подало повод к заключению, что на ней сделается первый опыт приложения сих правил к великороссийским губерниям.

Во время влияния на дела Сперанского, для образования духовного юношества приняты новые правила; учреждены новые духовные академии и Комитет училищ. Для преподавания курса богословия выписан был известный профессор Феслер из Германии, но по протесту против программы его, поданному от архиепископа Феофилакта, допущен до преподавания не был; но тем не менее новообразованное духовенство восприяло не тот уже дух, который виден был прежде. В последние годы методу учения паки переменили на старую.

Общее бедствие 1812 года наклонило умы и сердца к набожности. Отсель начался период мистицизма. Началось издание Сионского Вестника, удостоенное потом Высочайшей награды. Явились сочинения Штиллинга, внушающие мысль о ненадобности духовенства и наружных обрядов церкви, потом переводы сочинений г-жи Гион, де Туша и проч., из коих многие напечатаны на казенное иждивение, и переводчики или издатели удостоены от Монарха наградами. Открылось Библейское общество. Магницкий при открытии отделения оного в Симбирске сказал весьма соблазнительную речь, и она была напечатана во всех публичных листах, как образцовая, хотя имела вид более тонкой сатиры, нежели истинной набожности. Библейские заседания представили картину истинного толеранса. Издание Нового Завета святое Евангелие, которое в мнении народа казалось неприкосновенным для мирян, сделало ручной книгой. Перевод сего Завета подал повод к различным волнующим умы толкам насчет несходства. Так, например, в послании к Кор. VII гл., в 21 ст., славянский текст говорит: «Раб ли призван был еси; да не нерадиши: но аще и можеши свободен быти, больше поработи себя». Напротив русской: «Рабом ли ты призван, не беспокойся; но ежели можешь сделаться и свободным, тем больше воспользуйся». Чем ближе такой перевод к еврейскому тексту, тем не менее он подрывает народное доверие к одной из священнейiих книг, чтимых в Церкви, доверие, через два почти века неприкосновенное. Какой притом соблазн для раскольников!

Между тем как все сие происходило, вышнее заведение для образования юношества, Царскосельский Лицей дал несколько выпусков. Оказались таланты в словесности; но свободомыслие, внушенное в высочайшей степени, поставило их в совершенную противоположность со всем тем, что они должны были встретить в отечестве своем при вступлении в свет. Тот же самый дух разлит на всех, кои образовывались в Университетах, в университетских и частных пансионах, в училище иезуитов и во всех других заведениях, кроме корпусов. Отличительные свойства вновь образованных людей, с некоторым исключением, суть непризнавание ничего святым, нетерпение подчиненности, неуважение к летам, желание независимости, скорое стремление к наслаждениям жизни, скучание всем и бесполезность ко всему настоящему. Им кажется, что для ума их в России тесно, и почти ничего достойного их деятельности; потому многие, чтобы быть чем-нибудь, ищут только считаться при ком-нибудь.

Должно ли после сего удивляться, что честолюбие и предприимчивость некоторых опятных людей захотели воспользоваться таким расположением умов и обстоятельств и основать тайное общество, подражая Прусским и Германским? Существование масонских лож тому долженствовало еще более способствовать. Правительство не подозревало их. В 1816 г. 30 августа в Москве открыта была ложа с Высочайшего соизволения. Государь изволил сказать графу Тормасову: «Я не даю явного позволения, но смотрю сквозь пальцы: опытом дознано, что в них ничего нет вредного: а потому предоставляю на твою волю».

В речи своей на Варшавском сейме Государь изволил упомянуть, что готовит для России подобное состояние. Речь была напечатана в русских публичных листах и польстила надежде либералов. Внезапно происшествия в Испании и Пьемонте, с современным восстанием греков, произвели решительный перелом в намерении Государя, как между тем воспламенили умы в мечтателях о свободе России.

Греки оставлены своей судьбе; связь единоверства, восемь веков нерушимо существовавшая, которую всегда страшилась Порта и опасалась Европа, вдруг разрушена. Греки, в России находящиеся, и особенно в Москве, шепотом произносили жалобу свою и сообщали знакомым свои идеи о несправедливости поступка с ними. Оттого радость их при объявлении Цесаревича Императором, была чрезвычайна. Они отыскали медали, выбитые на рождение Его Высочества, с изображением церкви Софии, видели уже себя обладателями Царьграда - и вдруг восхитительная надежда их исчезла. Унылость видна на лице их.

Внезапное уничтожение масонских лож послужило к тайному огорчению многих. Между тем по ходу просвящения, хотя постепенно цензура делалась строже, но в то же время явился феномен небывалый в России - девятый том Истории Государства Российского, смелыми, резкими чертами изобразивший все ужасы неограниченного самовластия и одного из великих царей открыто наименовавший тираном, какому подобных мало представляет история! Непостижимо, каким образом в то самое время, как строжайшая цензура внимательно привязывалась к словам ничего не значащим, как то: ангельская красота, рок и пр., пропускались статьи подобные Волынскому, Исповеди Наливайки, Разбойникам братьям и пр. Пред самым восшествием Вашим на престол в 22 № Северного Архива показалась статья об избрании Годунова на царство; а с 27 ноября по 14 декабря в одном из магазинов выставлялись портреты Риеги и Квироги. Все сие не есть ли действие одного и того же духа?

Происшествие с переводом сочинения пастора Госнера дало повод к немалому волнению умов. Удаление кн. Голицына от Министерства Просвещения и уничтожение Министерства Духовных дел сделалось эпохою низложения мистицизма и библеизма. Представилось соблазнительное торжество известного Фотия, представляющего святого ревнителя Церкви и в тоже время обирающего знаменитую свою поклонницу. Обнародован оскорбительный для кн. Голицына рескрипт к новому Министру Просвещения по случаю дозволения напечатать книгу Станевичу, за пропущение коей прежде пострадал духовный цензор Иннокентий, между тем как читавшие книгу сию в публике уверяют, что она ни той, ни другой чести не заслуживает. Объявлено запрещение и самая конфискация тех книг, кои прежде напечатаны с Высочайшего дозволения. Приостановлен даже Катехизис Архиеп. Филарета, на главном листе коего означено было, что он Святейшим Синодом рассмотрен и одобрен и напечатан по Высочайшему соизволению. Надобно было видеть действие такого запрещения: в два, три дня в Москве выкуплены все экземпляры за тройную цену; с такой жадностью все желали знать, что мог написать Архипастырь, добродетельной жизнью славящийся, противное уху христианской религии. В это же время последовали два указа насчет священников и духовенства вообще: первый, распубликованный чрез гражданских губернаторов, чтобы миряне не поили до пьяна священников, и второй, данный Святейшему Синоду, чтобы отличить жен и дочерей священно и церковнослужителей особым одеянием. Тот и другой оскорбили духовенство и сделали оное предметом разных сарказмов в публике. Если все это делалось без скрытной пружины, то по крайней мере производило одно действие: возбуждало умы против Правительства и поощряло к желанию чего-либо лучшего.

Достопочтенный Министр Просвещениямежду тем в речи своей открыл намерение Правительства остановить успехи превратного просвещения: новый повод к неудовольствию свободомыслящих. Еще продолжались о сем различные мнения в публике, как вдруг происшествие в Грузине представило глазам ее новый катастроф (так в тексте - С.А.), не менее всех поразивший. Брожение умов и ожидание предшествовало важнейшему событию.

О, Государь! Удостойте сообразить все вышеизложенное, и Вы изволите увидеть и убедиться, что истинный корень республиканских порывов сокрывается в самом воспитании и образовании, которые в течение 24 лет само Правительство давало юношеству. Оно само питало их, как млеком, либеральными идеями, между тем как, вступая на деятельное попроище жизни, они на каждом шагу встречали повод к достижению той цели, к которой ведет подобное образование. Преследовать теперь за свободомыслие не то ли же будет значить, что бить слепого, у которого трудной операцией сняты каткракты и которому показать свет, за то, что различает предметы?

Когда Вы изволите быть в Москве, то увидите в миниатюре изображение российского юношества, возросшего в XIX веке: это училище, учрежденное Обществом Сельского Домоводства для помещечьих крестьянских детей. Директор сего училища, профессор Павлов, надзирая за их воспитанием, обходится с ними со всей деликатностью и к тому же приучает их во взаимном обхождении. Между тем с преподаванием наук, развивающих высокие понятия, возвыщающих душу, они делаются людьми выше своего состояния - и зачем все это? чтобы по окончании курса отдать помещику, который при первом капризе сего образованного юношу может по обыкновению послать на конюшню для телесного наказания! не есть ли это то же, что точить на себя нож ожесточения?

Всемилостевший Государь! Сколько бы ни оказалось членов тайного общества или ведавших про оное, сколь бы многих по сему преследованию ни лишили свободы, все еще останется гораздо множайшее число людей, разделяющих те же идеи и чувствования. Россия так уже просвещена, что лавочные сидельцы читают уже газеты, а в газетах пишут, что говорят в палате депутатов в Париже. не первая ли мысль: почему мы не можем рассуждать о наших правах и собственности? родится в голове каждого? Большая часть профессоров, литераторов, журналистов должны душевно принадлежать к желателям конституционного правления: ибо свобода тиснения сопряжена с личной их выгодой. Книгопродавцы тоже, купцы тоже. Наконец все те, кои бывали в иностранных государствах, а иные и образовались там; все те, кои служили в Гвардии и теперь служат, не того ли же образа мыслей? Кто из молодых людей, несколько образованных, не читал и не увлекался сочинениями Пушкина, дышащими свободой, кто не цитировал басни Дениса Давыдова: Голова и ноги? Может быть, в числе тех, кои имеют счастье окружать Особу Вашу, есть таковые. О, Государь! Чтобы истребить корень свободомыслия, нет другого средства, как истребить целое поколение людей, кои родились и образовались в последнее царствование. Но если сие возможно, то остается одно - препобедить сердца милосердием и увлечь умы решительными, явными приемами к будущему благоденствию Государства.

В сем отношении дозвольте обратить Высочайшее внимание Вашего Величества на два коренные устава России, кои производят неприметный, но действительный вред: Табель о рангах и Городовое Положение. По первой быстро умножается класс личного, беспоместного дворянства, подобного Польской шляхте, которое, всякий труд и ремесло считая низким, живет, различными изворотами и вообще составляет род людей, который при переворотах может надеяться что-нибудь выиграть, а потерять ничего не может. Недавно в Москве один такой чиновник посажен был во временную тюрьму по взысканию за повышение чина! По Городовому Положению собственно гражданами наших городов почитаются одни купцы и мещане, с такой притом особенностью в отношении к первым, какой едва ли есть что-либо подобное в других государствах; а именно той, что права, облагораживающие особу гражданина, даны не лицу, а капиталу. От этого происходит двоякое следствие: богатый, честный купец невинно разорился; потеря богатства есть само по себе несчастье великое, но закон вместо утешения угнетает его паче отнятием самих прав, отличавших его от низкого класса. С другой стороны, будь гражданин Сократ добродетелью, и он подвержен всем тягостям низкого звания, если не богат; будь напротив заявленный в бесчестных правилах, и объявя капитал, он получает права, равняющие его дворянину самым приездом ко двору. По истине гибельный соблазн для гражданской добродетели; а без нее никакое государство не может быть истинно благополучным.

Государь! Вы воспияли скипетр России в самых затруднительнейших обстоятельствах; но вместе с тем сколько предстоит Вам предметов на пути к истинной неувядаемой славе, к немерцающему бессмертию! Воскресите для России в Особе Своей благодушного Генриха VI, которого желание видеть в воскресный день курицу в супе каждого крестьянина, пребудет прочнейшим памятником в сердцах позднейшего королевства. Великий Генрих принял Францию в беднейшем положении, но пожелал видеть ее счастливой, избрал честного Сюлли - и в десять лет все изменило вид свой. Вам подобно предстоит даровать духовенству нравственное образование, подкрепит упавшее и 24-летним займом в конец разоряемое дворянство, воскресить коммерцию и промышленность незыблемыми уставами, водворить правосудие учреждением лучшего судопроизводства, преобразовать города введением гражданских прав, подобных другим просвещенным государствам, дать другое постепенное для всех состояний просвещение юношеству, улучшить состояние земледельцев, уничтожить уничижительную для нации продажу людей - о легком к тому средстве я имел счастье представлять покойному Государю, - воскресить флот, поощрить к мореплаванию честных людей, к чему призывают Гаити и Америка; но мне ли исчислить все те отрасли Государственного блага, которые от Вас должны произрасти, процвесть и дать плод!

Августейший Монарх! в последнем порыве любви к отечеству - дерзнул я, не желая уподобиться евангельскому рабу, сокрывшему талант свой в землю, представить Вашему Величеству все то, что мне, по бытности моей при делах и по обращению в среднем состоянии, известно относительно настоящего положения России, которую я имел случай видеть от Камчатки до Польши, от Петербурга до Астрахани. Я исполнил сие, сколько то растерзанное горестью сердце и необходимость писать прямо набело мне позволили. Имев счастье прочитать благость во взорах Ваших, я скорблю об одном, что Вы, Государь, не сердцевидец. О, если бы Вы изволили видеть, какими чувствами исполнена душа моя - может быть, удостоили бы меня Вашим состраданием!.. Но да совершится воля Неисповедимого в путях своих Провидения! С благоговением повергаю к освященным стопам Вашим.

Всемилостивейший Государь!
Вашего Императорского Величества,
верноподданный
барон Владимир Иванов сын Штейнгель.

Отставной подполковник, заключенный в Петропавловской крепости.

Генваря 11 дня,
1826 г.